*
   Уже у самой границы Научного центра меня встретил мрачноватый юноша. Черты его лица были геометричны и резки, как будто их высекли на скале. - Унар,- представился он. Это был один из самых талантливых моих учеников, о котором я знал только понаслышке, а видел сейчас впервые. - Мы изменили ДНК по твоей формуле, учитель,- сказал он.- Образовавшаяся протоплазма полностью соответствует твоим прогнозам. Мы приладили аппараты машущих крыльев - все другие виды транспорта на территории первого Научного центра были запрещены - и, пролетев свыше двухсот километров, приземлились на ромбической площадке. Посреди нее возвышалось здание лаборатории, к которому вело четыре дорожки. На площадке не было ни одного деревца, вместо них по краям дорожек выстроились прозрачные столбы. В них голубовато светились спирали, вспыхивали и гасли искры, растекался дым, постепенно заполняя пустое пространство внутри столба, вырываясь тоненькими струйками сквозь несколько отверстий. Воздух на территории центра постоянно стерилизовался, чтобы ни один посторонний фактор не мог помешать точности опытов. Мы шли очень медленно, пока я не догадался, что Унар, помня о моем возрасте, боится утомить меня быстрой ходьбой. Я улыбнулся и пошел так, что он едва поспевал за мной. Двери лаборатории поднялись при нашем приближении. Мы вступили в коридор, и, пока шли по нему, автоматы успели обработать нас ультрафиолетом и распыленными препаратами. Когда экран показал, что мы уже достаточно стерильны, отворилась вторая дверь - и мы вошли в демонстрационный зал. Послышалось приветствие. Я обернулся, но не успел разглядеть того, кто стоял за пультом. На стене-экране поплыли кадры, и мое внимание переключилось на них. - Ты видишь вкратце ход опыта,- с запозданием сказал Унар. Появились формулы. Цифры были написаны моим почерком и словно подпрыгивали от нетерпения, от непреодолимого желания подхлестнуть события. Затем на стене одна за другой возникли несколько карт расположения нуклеотидов в звеньях ДНК. Я увидел приборы и аппараты, клубящиеся растворы, людей, дежуривших за пультами. - Мы шли по указанному тобой пути, но вносили и своп изменения,- сказал Унар.- Ты ошибся, определяя роль тридцать шестого и сто девяносто второго...- Он сказал это очень сурово, и я почувствовал вину перед занятыми молодыми людьми.- Но в общем ты был прав. Мы синтезировали ДНК по этой формуле, ввели в раствор и получили вот такие скопления клеток. Стена осветилась изнутри. В ней, как в аквариуме, плавало несколько студенистых комочков. - Увеличиваю температуру раствора до кипения,- сказал Унар. Появились пузырьки, они лопались, жидкость в стене забурлила, помутилась... - До трехсот градусов... Раствор изменил цвет, стал светло-зеленым, начал темнеть. Изменился и цвет живых комочков. Но они не распадались. - До пятисот градусов... Раствор стал оранжевым. В такой же цвет окрасились и комочки. - А теперь обработаем эти образования мощными энергетическими разрядами,проговорил Унар.- Включаю рентгеновские установки, электрические поля, ускорители протонов... Никакая живая ткань не смогла бы выдержать таких ударов. Но студенистые комочки ответили на потоки энергии образованием защитных энергетических ободочек и внутри них чувствовали себя превосходно. Я подумал о том, какими могли бы быть ткани наших организмов, если бы в первобытном бульоне, где зарождалась жизнь, было чуть больше железа и меньше азота. А если бы цепочки ДНК случайно расположились вот так... - Я покажу вам гигантскую бактерию, синтезированную на основе новой ДНК,сказал Унар. В стене появились извивающиеся гусеницы. Я подошел поближе, чтобы лучше их рассмотреть. Тела этих экспериментальных моделей были созданы так, чтобы видеть все процессы, происходящие в них. - Эти модели можно уничтожить лишь потоками энергии Кейля... Я бросил взгляд на Унара. Он не помнил того, что помнил я. Для него тут нет ничего, кроме опыта. А я вот думаю, что, пожалуй, хорошо, когда наука не очень обгоняет социальные отношения. Я не могу не содрогнуться при мысли о том, что случилось бы с человечеством, выведи ученые таких бактерий во времена, когда люди убивали друг друга... Но почему я подумал об этом? Ведь не было никакого повода. Вокруг ровесники по новому времени" в котором прошлое никогда не воскреснет. Голос Унара отвлек меня от размышлений: - А теперь посмотрите на синтезированного зверька номер семь со шкуркой из новой ткани. Она светилась разными оттенками, переливалась, мерцала - могучая защитная оболочка. Если бы природа обладала разумом и, хорошенько подумав, создала кожу человека из такой ткани, то... Будто кто-то повернул выключатель в моем мозгу, и мысль погасла. Я растерянно смотрел на человека, стоящего рядом со мной, и никак не мог вспомнить, о чем только что думал. Лишь спустя несколько минут вздохнул с облегчением, вспомнив: я думал о том, что было бы с нами, обладай природа человеческим разумом?
   *
   - Можешь поздравить,- сказал Юра,- заканчиваем исследования. Наконец-то доложишь об этом, и на нас перестанут вешать собак... "Ну и живучи же эти старинные поговорки!"- думал я. - Ради приличия мог бы изобразить улыбку,- сказал Юра, и его оттопыренные уши задвигались и покраснели.- Ты становишься угрюмым и невозмутимым, как... "Как что?- подумал я.- Как наскальное изображение... Или как мой стол... Но почему стол?" - О чем ты думаешь?- вспылил Юра.- Слышишь, мы заканчиваем исследования! - Да, да,- проговорил я, не в силах выбраться из хаоса собственных мыслей. Он выразительно махнул рукой: дескать, а ну тебя! - Унар тебе рассказывал о своем опыте? Как они изменили формулы? Наконец-то удалось сосредоточиться на его словах. Я с готовностью включил проектор, чтобы записать для него измененные формулы. Перо самописца заметалось по листу, вычерчивая какие-то круги - совсем не то, что было нужно и что я пытался вспомнить. - Ты стал слишком умным, твои шутки до меня не доходят! - Юра уже злился по настоящему. Я почувствовал, как на лбу выступают капли пота от напрасных усилий "выдоить" память. Самописец рисовал теперь квадраты, а в них - изломанные перепутанные линии. Это была картина стены-аквариума в лаборатории Унара. Там плавали тогда студенистые живые комочки... Больше ничего вспомнить я не мог. Выключил проектор. - Забыл,- сказал я.- Понимаешь, Юра, забыл... Вызови Унара, спроси у него. Это не я шучу. Память подшучивает надо мной. Во взгляде Юры появилась озабоченность. - Ладно,- сказал он. Подойдя к двери, он обернулся и еще раз озабоченно посмотрел на меня... г Я остался один. Ни о чем не думал, только пытался вспомнить измененные формулы. Сейчас это было для меня самым важным на свете. В конце концов пришлось включить стимулятор памяти. Я вертел ручку настройки, и счетчик показывал растущее напряжение. Я вспомнил свои формулы. Но какие же изменения внес в них Унар? Вспыхнул красный глазок напряжение на пределе. Автомат безопасности отключил стимулятор. Я так и не мог вспомнить изменений в формулах. В моей памяти их не было, хотя они должны были находиться там...
   *
   Неожиданно нагрянули в гости Юра и Алла. Впрочем, дозвониться к нам по видеотелефону все эти дни они не могли, а когда Юра заговаривал со мной о сабантуе, я переводил разговор на другую тему. И вот они пришли "на правах завоевателей". Юрины большие уши все время движутся, но он старается не выдать себя, суетится, переключает кухонный синтезатор, чересчур жизнерадостно восклицает: - А помните ту лыжную прогулку? Майя, знаешь, где теперь твои лыжные попутчики? Нолик и Витя работают на спутнике у Венеры, а Петр Авдюхов живет в подводном городе. Между прочим, он член Ученого совета Земли. Умолк на минуту, тут же что-то вспомнил и весело закричал мне: - Как ты их тогда проучил! Что может быть хуже неизвестности? Очевидно, я должен был отозваться на его тираду. Но я не отзывался. Тогда вмешалась Алла - она боялась молчания: - Признайся, ты их уже тогда слегка ревновал к Майе? Я знал все, что должен был бы ответить. Но решил не играть в этой интермедии. Пусть каждый из них играет за двоих. Алла оставила меня и взялась за Майю: - А ты его тогда сильно боялась? Даже коленки дрожали, верно? Она умолкала на минуту и, не довольствуясь скупыми ответами Майи, задавала новые вопросы. Все они начинались: "А помнишь?.." Мы все говорили только о далеком прошлом. Оно волновало нас больше, мы помнили его лучше, чем остальное время жизни. Здесь и таилась беда, о которой мы пытались не думать. Майя заказала синтезатору любимые блюда, вино. Звенели бокалы. Громко и неестественно смеялись два человека - наши гости и друзья. Мне было искренне жаль их, но я не мог заставить себя помочь им в нелегких ролях. - А помните, как мы впервые встретились в театре? Я вспомнил дрожащий бокал в руке Степ Степаныча, улыбку Майи - то озорную, то смущенную. Невольно повторил свои собственные слова: - Это сотрудница из лаборатории вашего мужа. Та самая, что била посуду, и он за это хотел ее уволить. Даже Майя слегка улыбнулась. Блеснули зубы, словно ломалась корочка льда. Майя на минуту оперлась на мое плечо, и я замер, боясь спугнуть примирение. Но Майина улыбка погасла, взгляд стал рассеянным, невнимательным. Мы сидели, подыскивая уже ненужные слова. Это было тягостно всем. Юра и Алла поспешно попрощались. Мы вышли проводить их. Алла мурлыкала песенку и изредка дергала Юру за ухо. Мне казалось, что им тоже невесело. И дело, конечно, не в сегодняшней интермедии. Как бы причина горестей не оказалась у нас одной и той же... Медленно, не глядя друг на друга, мы с Майей вернулись в свой дом. В передней сидел в кресле какой-то юноша. Его лицо покрывал типичный для космолетчиков красноватый загар. Увидев нас, он встал и шагнул навстречу. У него были длинные ноги, ступал он неуверенно, словно пробуя пол. - Здравствуйте,- сказал юноша, не зная, куда девать руки. Он слегка выпячивал губы, как будто обижался на кого-то.- Я ваш сосед,отрекомендовался он.- Меня зовут Ким. Работаю космолетчиком на грузовых. Я ждал, что еще скажет обиженный юноша. - Хотелось бы поговорить с вами обоими,- Он умоляюще смотрел на нас. Даже сквозь красноватый загар на его лице проступал румянец. - Говори,- не слишком любезно сказала Майя. - Недавно женился,- признался он, с вызовом глядя на нас. - Поздравляю. - Жена ждет ребенка. - Тебе лучше посоветоваться с врачами,- заметила Майя. - Но... Тут врачи не помогут... Человек просит о помощи. Среди моих сегодняшних современников отклик на такую просьбу срабатывал как безусловный рефлекс. - Если мы только можем...- сказал я. - Да, да, именно ты и она.- Он указал взглядом на Майю.- С вашим опытом. Вы больше, чем кто-либо.- Он обрадовался, перешагнув рубеж.- Понимаете, она стала нервной, капризной. Если бы вы могли зайти иногда, поговорить с ней. Просто прийти в гости и... Мы с Майей переглянулись. - Сейчас?- спросил я. Он улыбнулся во весь рот, и лицо его стадо довольным-довольным. Мы пошли за ним. - Здесь близко. Минут двадцать, если бежать. Мы побежали, сбивая росу с травы. Мне становилось весело. Давно уже я не бегал вот так, в гости к незнакомому человеку, с непонятной миссией. - Ну вот мы и прибежали,- сказал он, пропуская нас в свой дом. Молодая женщина поднялась навстречу, протянула руку: - Магда, Она радостно улыбалась" как будто в нетерпением ждала нашего прихода, Я почувствовал за всем этим тайну, какой-то ход. Мы говорили о спортивных состязаниях в Африке, о проблеме обучения - Магда оказалась преподавателем эстетики в школе первой ступени. Перешли к вопросам воспитания... Настроение Магды часто менялось, она внезапно умолкала, замыкаясь в себе. Тогда Ким с надеждой смотрел на нас, подстегивал взглядом - мы бросались в наступление. Я вспоминал всякие поучительные истории, Майя пыталась развеселить Магду, и это ей легко удавалось. Пожалуй, слишком легко... Майя была довольна собой. Она подчеркнуто внимательно относилась ко мне, все время интересовалась моим мнением. Сначала просто играла перед ними в "примерных супругов", затем вошла в роль, увлеклась. Магда смотрела на Кима с ласковым восхищением. А он хмурил брови, выдавая себя. Когда я перехватил его заговорщицкий взгляд, то начал понимать, какая сцена здесь разыгрывается. Хорошо, что Майя, кажется, еще не поняла. И все же мне не хотелось уходить от этих детей. Мне было хорошо с ними. И Майе тоже. Она дала Магде кучу советов, которых сама в свое время не выполняла. А я наблюдал, как они изо всех сил пытаются скрыть радость от того, что им удалось развеселить нас, как она восхищается им, а он - ею. Я отбросил необоснованные подозрения, будто они сговорились с Юрой и Аллой. По всей видимости, они с ними не были и знакомы, а приход в один день чистое совпадение. Странно, что их не очень искусная игра оказалась сильнее, чем расчет наших старых друзей. По дороге домой Майя была необычно ласковой и задумчивой. Легкие тучки пробегали по ее лбу, туманили глаза. Она прижалась к моей руке, спросила: - Ты не обижаешься на меня? - Что с тобой, милая? Она тяжело вздохнула: - Мне снятся кошмары. Что-то чудится. Ничего не могу запомнить. Забываю... - Что забываешь? - Все. О тебе, о работе. Забываю самые элементарные сведения. Такое впечатление, как будто отказывает память. Я почувствовал, как у меня холодеют руки и ноги от жуткой догадки. Ничего не мог ей сказать. Если мои подозрения подтвердятся, то ничем помочь нельзя... Она смотрела на меня, ожидая утешения. Я сделал усилие над собой, пытаясь улыбнуться. Очевидно, получилась отвратительная гримаса, потому что Майя поспешно сказала: - Не надо. Мы шли молча, взявшись за руки. Я не мог защитить ее.
   *
   - Привет, старина! - рявкнул Стоп Степаныч, опуская мне на плечи свои могучие руки.- В конце концов прибыл договориться о новых заказах. По знакомству выполните в первую очередь? Или посмеете поставить в общую? Он грозно-вопросительно изогнул правую бровь. Я изобразил легкий испуг, и он довольно засмеялся, спросил: - Ну, выкладывай, как вы здесь живете? Его бас рокотал и гремел, как обычно, но я его слишком хорошо знал и между паузами различил тревожные потки. Понял, что он должен говорить со мной о чем-то, о чем ему говорить не хочется. Он расспрашивал и сам рассказывал новости, явно оттягивая другой, заранее подготовленный разговор. Это был один из его приемов. Но я в таких случаях действовал иначе. И сейчас спросил напрямик: - Не начнешь ли с главного? Он сердито свел лохматые брови: - Неужели двести пятьдесят лет не могли тебя изменить? Я не отозвался на шутку. И ему не оставалось ничего другого, как ответить на мой вопрос: - Посоветоваться с тобой хотел. Понимаешь, как видно, я устал в последнее время. Не могу запомнить никаких новых данных. Не лезут в голову, хоть она у меня всегда была просторной. Конечно, это - временное явление, но досадно, черт возьми! В самый разгар работы! Чего доброго, придется еще брать внеочередной отпуск! Раз он так хорохорится, дело плохо. Я ловил его взгляд, но он отводил глаза. Значит, и он понял, в чем тут дело. (По глазам мы безошибочно определяли, когда кто-то из нас говорил неправду.) Он знал, что это не "временное". Может быть, успел поставить и проверить диагноз, как это сделал я. Собственно говоря, я мог бы поставить этот диагноз раньше, если бы не был так упрям. Мог бы предвидеть его еще тогда, когда мы начинали опыт. Ведь память притупляется не из-за возраста, а из-за груза. Ребенок запоминает лучше, чем взрослый, в основном потому, что в его кладовой много свободного места, что доска его памяти чиста, свободна от записей, каждое слово на ней отчетливо видно. Но я ошибся, полагая, что когда человек забывает о чем-то, то он совсем выбрасывает это из ячейки памяти, освобождая ее для нового груза. Память ничего не выбрасывает. Она только задвигает это в дальние углы кладовок, часто опускает в самые нижние этажи, производя перемещения, чтобы ассоциативные области всегда имели поблизости, под рукой, то, что в данный момент важнее. А когда момент менялся, снова производились перемещения багажа памяти. В минуты сложных теоретических расчетов человек помнил о логарифмах и синусоидах, а в минуты опасности в его памяти вдруг всплывали давно забытые сведения о том, как тушить пожар или как перебраться через болото. Память человека многогранна, подвижна, скопидомна и не безгранична. Два последних ее качества и угрожали нам. Ведь мы погрузили в свою память все те миллионы бит информации, которые могли, а больше там не оставалось места. Теперь-то я понимал, что творилось со мной и с Майей, почему я не мог запомнить новых сведений, почему видел страшные сны, где путалось прошлое и настоящее. У Майи состояние было не лучше, поэтому я и увидел тогда ночью перед ней аппарат для детей, начинающих обучение. Но я продолжал надеяться, отыскивая средства, которых не существовало. Дело в том, что это нельзя было назвать болезнью,- так проявлялись свойства наших организмов. И чтобы бороться против этого, нужно было бороться против самих себя. - В конце концов все решается просто,- донесся будто из-за двери голос Степ Степаныча.- Необходимо хорошенько отдохнуть. Я переучился, как студент перед экзаменом. - Значит, мы готовились к нему вместе,- сказал я, и на этот раз он не отвел взгляд.- Исчерпался лимит памяти - вот как это называется. И ты знаешь все не хуже меня. - Нам придется на время оставить свою работу, подыскать новую,- сказал Степ Степаныч. (Я не ошибся: он немало думал об этом.) - Такую работу, где не пришлось бы пополнять память. Ведь у каждого из нас колоссальный опыт. А тем временем медицина что-нибудь придумает. - Да, придется некоторое время побездельничать,- ответил я в тон ему, как можно беззаботнее. Море и солнце. Азартные игры. Пикники. Путешествия с женами. Недаром говорят, что безделье тоже работа. Если бы это было не так, от него бы не уставали. - В конце концов люди принимаются за работу, когда хотят отдохнуть от безделья!-рявкнул он.-Мы были идиотами! Помнишь, как отлично жили некоторые людишки без всякой работы? Их называли рантье или тунеядцами, и они гордились этими титулами. - Это было давно!-сказал я резко, потому что мне надоела игра и я слишком хорошо понимал своего друга. (Впрочем, оказалось, что я его понимаю не до конца.) - Но нам все равно придется на некоторое время отстраниться от дел. Конечно, найдется такая работа, которую и мы сможем выполнять. А пока... - Я уже нашел место для отдыха,- сказал Степ Степаныч, вытаскивая карту.Вот этот заливчик, а? Потом - путешествие в лунные заповедники. Вы все могли бы поехать раньше. - А ты? - Я - потом. Как только закончу одно дельце. Это недолго. - Но как же тебе удается?.. Он понял, о чем я хотел спросить. - Стимуляторы. Принимаю их, когда необходимо что-то запомнить. - Интересно... Какие же именно? Он подал мне листок бумаги и поспешно сказал: - Не советую следовать моему примеру. Нужно все время увеличивать дозу. Это небезопасно. Вот зачем он пришел! - Отправим жен на этой неделе,- предложил я. - А вы с Юрой? - Нам нужно закончить работу. Создание защитной энергетической оболочки вокруг организма. Ты знаешь. А потом поедем и мы. Давно мечтал побродить по дну с тагикамерой. - Вот совпадение! А я собирался поохотиться,- улыбнулся он.- И волей-неволей...- Его лицо снова стало озабоченным.- Смотри же не злоупотребляй стимуляторами. Закончишь работу - и точка. Иначе наступит отравление, появятся припадки, провалы сознания. Это похоже на безумие. Я испытал на себе. "Так вот что с ним было тогда - отравление стимуляторами!-подумал я.- Но какой выход? Безделье? Безоблачная жизнь? А чем это лучше безумия?" Я сказал: - За меня не беспокойся. Приказано бездельничать - будем бездельничать. Он недоверчиво спросил: - И на новую работу потом перейдешь? На такую, чтобы полегче? - А почему бы и нет? Так даже интереснее. - Вот это дело!-обрадовался он.-А то всегда выбираем такие занятия, что впору надорваться. Признаюсь: я думал об этом, когда ничего такого еще не стряслось, - Главное, чтобы жизнь была интересной. Он поднялся, проговорил на прощание: - Увиделся с тобой, побеседовал - легче стало. И яснее. Нас поневоле ждет безоблачная жизнь, старина! - Так договорились? - Конечно! Я протянул ему руку, но тут же передумал. Обнял его за плечи, притянул к себе. Он с готовностью закинул подбородок на мое плечо, щекой касаясь моей щеки. Так не нужно смотреть друг другу в глаза...
   *
   Степ Степаныч дышал тяжело, с присвистом. Крупные выпуклые черты лица искажались судорогами волнения, львиная голова то поднималась с подушки, то опускалась, как будто он всматривался во что-то и не мог увидеть или кого-то ждал. Он смотрел на нас глазами, полными мучительной напряженности, отчаянного усилия, и не видел нас. Врач, стоящий за его спиной, развел руками... Юра кусал губы, Майя бессильно уронила руки на колени, жена Степ Степаныча смотрела куда-то поверх его головы. И все мы думали, думали, пытаясь увидеть выход из ловушки. Конечно, закончив одну работу, он начал другую. Иначе он не мог. Злоупотреблял стимуляторами, все увеличивая дозу. Я знал еще во время нашего последнего разговора, что все слова о безделье и отдыхе, о другой работе ничего не стоят. Не потому, что море, путешествия, развлечения, а потом - легкая полуавтоматическая работа, где не нужно приобретать новых знаний, хуже безумия и смерти. Но ведь мы были полны сил. Наши мышцы эластичны, как у юношей, дыхание ритмично и спокойно даже после быстрого бега. Мы не могли принять новую долю. Я прислушивался к тишине мучительного ожидания, и мне казалось, что пахнет мышами, которые остались лишь в зоопарках. У нас оставался единственный выход, но говорить о нем было трудно. Он назывался "смыв памяти"- конечно, не всей, а ее части, но это было то же самое, что отсечь часть своей личности; ведь наше "я"- это в основном то, что мы пережили и запомнили. - Чтобы спасти его,- я не узнавал собственного голоса,- мы произведем смыв памяти излучениями в узком диапазоне... - Да, больше ничего не придумаешь,- сказал Юра и облегченно вздохнул. Я удивленно смотрел на него: как легко он воспринял мое предложение! Я ожидал другого... - Так мы спасем и его и себя,- прошептала Майя и ободряюще улыбнулась мне, как в прежние времена. Жена Степ Степаныча задумчиво смотрела на мужа, опершись на руку. Может быть, она гадала, вспомнит ли он ее после "смыва". Все они делали вид, что не боятся опасности и не знают, кто в ней виноват. И я подумал: не является ли наивысшим достижением человека умение правильно воспользоваться правом выбора, сделать верный ход в шахматной партии после того, как уже сделано столько ходов наобум?..
   *
   Этот странный рыжий человек, сухощавый и гибкий, Как юноша, с широкими плечами и тонкой талией, ожидал Меня в моем доме. - Только взгляни, какой прекрасный гравилет я тебе предлагаю!-сказал он, увлекая меня на эскалатор.- Собственная конструкция, автопилот руководствуется и твоими желаниями и безопасностью. Он тащил меня к гравилету, а я пытался вспомнить, где его видел и как его зовут. И поэтому, когда он спросил: "Берешь?"- я согласно кивнул головой. Его веснушчатое задиристое лицо ослепительно заулыбалось, показав крепкие белые зубы. - Спасибо за подарок!- воскликнул он, и я не понял, на что он намекает и чего от меня хочет за свой аппарат. Я растерянно смотрел на него, и вид у меня был, наверное, не очень умный. Он еще несколько раз поблагодарил и направился к такому же аппарату, как и подаренный. Но внезапно остановился и снова подошел ко мне. На его лице с острым птичьим носом отражалась нерешительность. - Позволь спросить тебя...- начал он и, дождавшись кивка, продолжал:-Видишь ли, мне когда-то автомат сообщил о совершенно непонятных людях, живших уже в двадцатом веке. Они назывались фашистами... Он умолк, и губы его дрожали. Но он не обратил на это внимания. Как видно, этот человек не знал о том, что его губы способны дрожать. Я не понимал, почему он так волнуется из-за событий далекого двадцатого века. - А потом то же самое мне рассказал дед. И еще о нашем предке, имя которого не сохранилось, так как оно недостойно памяти. Сначала ею называли грабителем- он занимался тем, что входил в чужие дома и забирал одежду... На его дрожащих губах мелькнула улыбка, а я но видел в том, что он рассказывает, ничего смешного. Потом понял: он не помнит того, что помню я. Именно поэтому он улыбается, вспоминая о воре. - Его схватили, изолировали в специальном доме, где стены были непрозрачны, а на вырубленных в них квадратах имелись железные решетки.Снова на один лишь миг его губы сложились в слабую улыбку.- А потом другие люди освободили его, приняли в свое общество. Он стал фашистом, служил начальником лагеря. Это был лагерь, куда людей сгоняли насильно.- Больше он не улыбался.- Дед рассказывал, что тот предок сжигал в печах живых людей и получил за это крупный чин... Волнение рыжего все возрастало. Как видно, он готовился заговорить о самом важном. В воздухе пахло серой и цветами. Его светло-голубые глаза с испугом смотрели на меня. - Ты ведь жил ненамного позже того времени, должен знать... Дед говорил, что они внешне были как мы, так же улыбались, любили своих детей. Те, что сжигали в печах людей... Правда ли это? Я уловил в его взгляде слабую надежду. Пальцы то сжимались, то теребили ткань костюма. - Да, - сказал я,- это правда. Надежда в его взгляде начала угасать. И все же он отчаянно цеплялся за нее: - Видишь ли, я, конечно, как все, немного знаком с биологией и медициной. Но в основном, если помнишь, я конструктор. Теперь я вспомнил. Его звали Гей. Он создатель "Поиска". Я видел его в тот день, когда "Поиск" стартовал с космической базы. Гей стоял на опускающемся наблюдательном пункте и все тянул голову вверх, чтобы еще и еще видеть свое детище, которое сейчас унесется к звездам. Он казался мне человеком огромного роста, его лицо было неистовым, а глаза зоркими, как следящие приборы. Мне даже не верилось, что сейчас передо мной стоит тот самый человек. Как ни трудно ему было, но он решился высказать: - У нас в роду все темные, а у меня волосы рыжие, как у того предка. И глаза светло-голубые. Как у него. И когда работа не клеится, у меня бывают припадки ярости, такой же темперамент, возбудимость. То, что называют неуравновешенной психикой. Случаются минуты, когда я способен разорвать чертежи, нагрубить товарищу. Понимаешь? Он заглянул мне в глаза. И я понял, что он еще не сказал самого главного, что он боится не за себя. - У меня есть сын. И внешне он очень похож на меня... Что будет, если он окажется слабым и не сумеет подавить в себе наследственную память? Я что-то слышал о наследственных вспышках раз в несколько поколений... Наконец я понял, чего он боится. Теперь пришла моя очередь улыбнуться, и его лицо сразу же просветлело, как будто моя улыбка осветила и его. - Это не передается по наследству,- сказал я таким тоном, чтобы у него не осталось сомнений. Мне казалось странным, что какой-то там фашист мог быть похожим, хотя бы и внешне, на создателя "Поиска". Но разве безразличие природы имеет границы? Он больно стиснул мою руку, его голос сразу же изменился, набрал силу: - Ну теперь спасибо тебе еще за один подарок. Большое спасибо! И тут, как при сполохе молнии, я понял, почему он благодарил меня за гравилет, который я принял от него, что он имел в виду под словом "подарок". Память опять подшутила надо мной. Я живу в двадцать втором веке, но слово "подарок" воспринял так, как его восприняли бы много десятилетий назад, когда вещей для всех не хватало и люди зависели от них. А сейчас Гей благодарил меня за то, что я принял созданный им гравилет, тем самым сделав подарок ему. Ведь я мог выбрать аппарат, предложенный другим конструктором. Мог ли Гей не улыбаться, вспомнив о человеке, который занимался совершенно непонятным ему делом - грабежом?