Росоховатский Игорь Маркович. Законы лидерства

   - Придется открыть тебе секрет. Евгений Степанович уйдет от нас. - Откуда тебе известно?
   - Секрет изобретателя. А тебе знать необязательно.
   - Но какое отношение к нашим делам имеет Евгений Степанович?
   Она опустила голову. - Ладно, мучитель, слушай. Видишь ли, у него есть сын. - Знаю. Видел пижона. Работает в НИИ биофизики... - Евгений Степанович очень самолюбивый человек и обожает своего сынулю. А сынуля не очень самолюбивый и твердит, что обожает меня. А я - два раза наоборот - не обожаю ни сына, ни отца. Усек? - Допустим. И что из этого следует? - А то, что, если я выйду за тебя замуж, в нашем институте тебе не то что ведущим, но и сэнээсом не стать, пока Евгений Степанович будет председателем спецсовета по генной инженерии. Ох, и мучитель же ты Изверг первобытный. Плезиозавр! Вытянул- таки, довел...
   Но меня уже мучило другое чувство, и в своем нынешнем состоянии я немедленно высказал его:
   - Ну и род женский. Одна другой стоит. Не успел Евгений Степанович стать директором, как ты изволила познакомиться с директорским сынком.
   - Кретин, - сказала она. - Мы с ним вместе в школе учились, а Евгений Степанович - старый друг моего отца.
   Она запнулась и с каким-то страхом посмотрела на меня.
   * * *
   Евгений Степанович уехал на симпозиум во Францию, и на две недели исполняющим обязанности директора назначил... Кулебу. Новость поразила всех сотрудников института, породив множество догадок и предположений. А сам Владимир Лукьянович в эти дни шествовал по коридорам, как увенчанный лаврами победитель. И походка, и вся его осанка изменились.
   Вера расцвела пуще прежнего, продолжая играть "в пуговички". Ко мне относилась с плохо скрытой насмешливой снисходительностью. Во всяком случае, именно эти нотки прозвучали в ее голосе:
   - Петр Петрович, Владимир Лукьянович просит вас пожаловать к нему сегодня после обеда. Он примет вас в директорском кабинете. В четырнадцать пятнадцать.
   И по этой категорической добавке я понял, что и временный хозяин большого кабинета не очень-то уважает неудачливого соискателя ученой степени. Впрочем, и упомянутый соискатель относится к нему не лучше.
   Мое отношение к новому директору и все опасения полностью разделяла Таня.
   - Ну что же, я пошел к новому шефу, раз вызывает. - "Я на подвиг тебя провожала", - пропела Таня, дурачась, тонким детским голоском - Что-то чересчур расшалилась девчонка. Не к добру. - Не к добру, - согласилась Таня, и я понял, что она просто хотела развеселить меня перед неприятным визитом.
   В директорской приемной Вера заставила меня просидеть почти час, игриво извиняясь и впуская в кабинет все новых "срочных" посетителей. Наконец мое терпение истончилось до туго натянутой струны. Я резко встал со стула, и она все поняла без слов.
   - Сейчас выйдет посетитель, и вы войдете... - И совсем другим тоном Хотелось побыть с тобою хоть так, Петенька...
   Притворяется. Зачем?
   Все-таки злость мигом улетучилась. Неужели сохранилась где-то в душе привязанность к ней?.. Невольно вспомнились горькие слова Виктора Сергеевича о микродолях вещества, которые часто управляют нами...
   Владимир Лукьянович грузно поднялся из-за стола, пошел мне навстречу с протянутой рукой. Где-то он высмотрел этот церемониал и теперь подражал ему, изображая большого радушного начальника.
   Указал мне раскрытой ладонью на кресло напротив. Я удобно умостился в кожаных емкостях, предполагал, что разговор будет не из коротких.
   - Ну вот, Петр Петрович, не так давно мы с вами виделись здесь же, на этом самом месте. Я это помнил слишком хорошо.
   - Срок, о котором мы условились, прошел, голубчик. Так, может быть, вы изволите доложить о результатах опытов?
   - Простите, но о них я доложу директору, когда он вернется.
   - Евгений Степанович поручил это дело мне. К его приезду я должен подготовить отчет. Так что уж позвольте...
   - Результатов пока нет, Владимир Лукьянович. То есть нет ожидаемых.
   - Уговор дороже денег, - игриво погрозил он жирным пальчиком.
   Как не похожи были и эти слова, и этот узколобый человечек с перевернутым лицом на того хозяина кабинета, которого не могу забыть. Он словно возник на миг из небытия - остролицый и остроглазый, быстрый в движениях и словах, возник так ясно и зримо, что я заморгал и зажмурился.
   Владимир Лукьянович понял меня по-своему. Почувствовал себя хозяином положения. Вышел из-за стола и сел рядом со мной, закинув ногу за ногу. Штанина туго натянулась на жирной ляжке, носок его модной туфли описывал круги. Владимир Лукьянович явно начинал какую-то игру со мной, как кошка с мышкой.
   - Сколько времени вам еще понадобится, Петр Петрович? - спросил он и небрежно мизинцем сбросил пепел с сигареты.
   - Не берусь определить точно, чтобы вторично не ошибиться.
   - Ценю откровенность. Наиболее дефицитное качество в наше время. Правда, в очереди за ним не стоят. Знаю о ваших затруднениях и постараюсь помочь. Он хотел выглядеть заботливым, всепонимающим "батей", который и обласкать и пожурить может, и облагодетельствовать, и низвергнуть в тартарары. - Так вот, Петр Петрович, мы вам поможем с устройством быта. Вы - нам, мы - вам, откровенность за откровенность, по-отцовски скажу: выбор ваш одобряю. На первых порах мы вам в "гостинке" квартиру выделим.
   - Но я еще не женат.
   - Не будем формалистами. Это, как я понимаю, вопрос короткого времени. А по основной работе, - он осклабился, - я вам подкину те самые синтезаторы, в которых вы вот так нуждаетесь, - он провел ладонью по горлу. - Дал бы еще тогда, когда вы просили, если бы сам решал...
   "И был директором", - мысленно продолжил я его фразу. Она была гладкой, хотя и несколько коммерческой, но я не верил ему, ибо хорошо запомнил его кивок Рожве на защите. И все же, к моему стыду, какие-то сомнения зашевелились. Он уже не казался таким отвратительным. Я разозлился на себя и за эти сомнения, и за то, что, оказывается, могу так быстро изменить отношение к человеку, которому не верю. Кто же я сам такой? Чего стою?
   - У вас будут ТФ-синтезаторы, Петр Петрович. Новейшие, с иголочки, импортные. Будет и остальное - все, что потребуется. Создадим новые условия и в совхозе. Там тоже будут довольны. Но ответьте мне, Петр Петрович, можно ли рассадить этих ваших лидеров в отдельные стада? Пусть они властвуют каждый в своем стаде и не воюют. А некоторые показательные экземпляры следует содержать индивидуально, как вы думаете? Ведь они будут смотреться и каждый поодиночке, насколько я понимаю, и произведут впечатление на членов комиссии? Мне рассказывали, что шерсть на овцах высшего качества, дубленка выйдет - шик. Комиссия придет и уйдет, аки смерч. А вы потом будете спокойно работать уже в новом качестве - кандидата наук и ведущего научного сотрудника. Возможно даже, главного руководителя лаборатории. Многоуважаемому Кириллу Мефодиевичу ведь давно пора на пенсию. Тут вам и возможности новые откроются. Зеленый свет по всей линии. Понимаете? А сейчас я хочу, чтобы эта наша работа поскорее дала практические результаты, с которыми Евгению Степановичу не стыдно показаться не только в управлении, но и в академии.
   Я все понял. Да, он говорил не только от своего имени, но и от имени Евгения Степановича. Сам он никогда бы до этого не додумался. И разговор со мной они специально перенесли на время отъезда директора, чтобы Евгений Степанович оставался как бы ни при чем, ведь он мог и не знать, о чем будет говорить со мной его зам. Они хорошо рассчитали. Почему же мне не ухватиться за протянутую руку? Почему, в свою очередь, слегка не схитрить и не убаюкать его обещальными словами, так сказать, не заверить руководство? Ведь он берет ответственность за весь марафет перед комиссией на себя.
   Но даром ничего не дается. И если я сейчас схитрю и хоть немного сойду со своей дороги, я уже не смогу вернуться на нее. Потому что буду уверять других в том, в чем сам не уверен, и в конечном счете, изменив себе, стану другим. И "дом с недоделками", который я сдам комиссии, заставит меня, как говорят строители, лечь в фундамент для крепости.
   Холодные глаза навыкате находились совсем близко от моего лица. Он не догадывался, что я наблюдаю за ним, и как бы, давая себе отдых, снял улыбку со своего лица и оставил его голым - со змеиными губами и тонким носом, похожим на клюв. Пришлось повернуться к нему, и только тогда он поспешно прикрылся обязательно-доброжелательной улыбкой. Но я уже видел - я вспомнил! - как он выглядит без нее.
   - Со всей откровенностью, как вы просили, Владимир Лукьянович, скажу вам, что я не буду обманывать комиссию "практическими результатами нашей работы".
   Он сразу понял, что переубеждать меня бесполезно. Встал со стула и пересел в кресло напротив - в директорское кресло. Между нами была прежняя дистанция. Его бритая, жирная, тяжелая челюсть выпятилась, взгляд был полон предупреждающей угрозы. Но он тут же сменил угрозу ленивой пренебрежительной ухмылкой.
   - Позволю себе заметить, Петр Петрович, все сроки истекли. Мы снимем вашу тему с довольствия... с финансирования.
   Его лицо застыло под ледяной маской, подражая лицу Евгения Степановича. Аудиенция окончилась. Жалея себя, мне нужно было уходить из института.
   Но я не ушел.
   * * *
   ("Я, Владимир Лукьянович!")
   Ну что, дружки любезные, чей талант больше? Под занавес, так сказать, открою вам одну простую истину - каждый использует силу, дарованную ему природой. Один - способности к науке, другой - крепкие бицепсы, третий хитрость. Главную, так сказать, мышцу, которая в черепушке глубоко спрятана, и не каждый догадается ее тренировать как следует. А в ней-то наибольшая сила, ведущая к успеху во всех землях и при любых режимах. Это она позволяет использовать людей, вышибать из них все, что тебе нужно. Какой-то человечек прославится как талантливый математик, музыкант или шахматист. А в жизни ты с ним такую партию сыграешь, так все ходы наперед посчитаешь, что он потом до конца дней на тебя вкалывать будет, под твою музыку попляшет и не заподозрит даже, для кого старается.
   Чей же талант дефицитнее?
   Еще древние говорили: тот, кто обеспечивает наибольшую выживаемость в любых условиях. Стало быть, кто победил, у того и талант ценнее. Не зря ведь природа наделила человека хитростью, выделила из всех зверей, пометив особым знаком - выигрышным. Вот так-то, коллеги-калеки, не рядитесь, не кичитесь, не смотрите на меня сквозь прорези ваших карнавальных масок, нет никакой стены между нами, нет у вас ничего такого, чего не было бы у меня. Сказано ведь: "не святые горшки лепят"...
   Интересно, отчего это молодой непокорный гордец со своим полигеном Л меня сторонится? За душой ни шиша, а в тузы метит. Играет в самостоятельность? Э, нет, мэнээсишка сторублевый, воображай что угодно, ерепенься, сколько в тебя влезет, ты еще поработаешь на меня, я еще на тебе поезжу!
   ...Какие блины умеет готовить Нинка! Гости нахваливали ее. А я и не рад. Ведь не изменилась она после Большого Выигрыша. Не помогло и то, что Сашку сумел унизить, Женькой верчу, как шея головой. А Нинка вовсе замкнулась, съежилась...
   Так, может быть, стена все-таки есть, устояла? И мэнээсишка тот ее нутром чует?..
   * * * ("Я!..")
   Я такой же, как они, но не могу этого им объяснить. Стена отгораживает меня. Тьма по-прежнему ходит вокруг на мягких лапах и кричит разными голосами. А единственного нужного голоса, которым можно говорить с ними, нет.
   Я бы любил их, настолько они беззащитны перед моей новой силой. Но зачем они ставят мучительные препятствия?
   Стена решетчатая и прозрачная, а они громко ходят за ней.
   Стена - непонимание. Нельзя сказать, кто я, нельзя, чтобы они узнали. Случится страшное. Не хочу этого.
   Хочу быть первым! Я сильнее всех, сильнее всех, сильнее всех! Хочу туда!
   * * *
   Старший научный сотрудник Кардаш, худой, с отечными мешками под глазами, вернулся от директора, понурив голову. Кирилл Мефодиевич сразу же поспешил к нему. Нагнувшись и участливо заглядывая Кардашу в лицо, спросил:
   - Что случилось?
   - Отказал в командировке во Францию. Она планировалась еще при Викторе Сергеевиче. А этот говорит, что академия не выделила валюту.
   - У него, а особенно у Кулебы, там в финансовом и плановом отделах много друзей: ничего не стоило бы протолкнуть, - задумчиво дергая кончик носа, проговорил Кирилл Мефодиевич и глубокомысленно изрек: - Выходит, не хотел.
   Вдруг он вскинул голову так, что очки едва удержались на длинном носу:
   - Попробую все-таки зайти к нему, объясниться. - Не стоит унижаться, Кирилл Мефодиевич, - стал отговаривать его Кардаш. - Он ко всей нашей лаборатории плохо относится.
   - Э-э, может быть, нам только кажется. Излишняя, так сказать, мнительность...
   Кирилл Мефодиевич все же пошел к директору "замолвить словечко" за сотрудника. Не знаю, о чем они там говорили, но пришел он расстроенный больше Кардаша.
   А через два дня выяснилось еще одно обстоятельство - самому Кириллу Мефодиевичу не дали "заслуженного", хотя раньше вопрос считался решенным. И опить директор сослался на академию - якобы там отклонили ходатайство института.
   К нам в лабораторию приходил Александр Игоревич сочувствовать и "вербовать в свои ряды новых ополченцев". Кирилл Мефодиевич делал вид, что нисколько не опечален и даже не задет явной несправедливостью. Однако Александр Игоревич со свойственной ему прямотой тут же все подсчитал и расставил" точки над "и":
   - Сии сведения, извините, липа, выращенная новым директором. Во-первых, ходатайство писали еще при Викторе Сергеевиче и в академии его утвердили. Раз. Нужно было только формальное подтверждение от нового состава научного совета института. Совет такое подтверждение дал. Два. Но оно почему-то не поспело вовремя в академию. Здесь-то и "собака зарыта". Ясно? А вот о причинах "особого расположения" Евгения Степановича и Владимира Лукьяновича к вашей лаборатории нужно и говорить особо...
   При этом он посмотрел в мою сторону и понизил голос до шепота.
   Кирилл Мефодиевич пытался с ним спорить, но Александр Игоревич, судя по долетавшим до меня обрывкам фраз, отметал его доводы один за другим, Затем, что-то пообещав, вышел из лаборатории, а я подошел к нашему завлабу и без обиняков сказал:
   - Извините, но я согласен с Александром Игоревичем. Без директора тут не обошлось. Причину следует искать именно в его отношении к нам.
   Все сотрудники лаборатории как-то странно посмотрели на меня. В их взглядах сквозило ' величайшее изумление, как будто я открыл нечто новое. Я еще ни о чем не догадывался, но добрейший Кирилл Мефодиевич проницательно посмотрел мне в глаза и поспешно сказал:
   - Не стоит расстраиваться, Петр Петрович, вы здесь абсолютно ни при чем.
   Он еще раз с глубочайшим сочувствием посмотрел на меня, как будто это мне отказали в почетном звании, положил руку на мое плечо и, стараясь, чтобы его голос звучал как можно убедительнее, разъяснил:
   - Я хотел сказать, что ваши взаимоотношения с Владимиром Лукьяновичем никак не отразились... Э... э, не так... Что-то я сегодня заговариваюсь... В общем, мне бы очень не хотелось, чтобы вы подумали, будто отказ мне или Кардашу как-то связан с вашей размолвкой с Директором или его всемогущим замом. Дело совсем не в этом. Понимаете?
   Я согласно кивнул головой. Он снова заглянул мне в лицо и, видимо, остался доволен произведенным впечатлением. Но на всякий случай добавил:
   - Причина совершенно иная. Кое-что мне о ней известно... Я опять кивнул, и он для пущей убедительности зачастил: - А то ведь случается, что человеку приходит в голову взвалить вину на себя, как говорится, взять на себя лишнее...
   Еще минут десять он продолжал убеждать меня в том же, а я согласно кивал головой, принимая правила игры. Этот поистине добрейший - человек с поистине добрейшими намерениями уже второй раз донельзя "облегчал" мою жизнь...
   * * *
   Работать становилось невмоготу. То, что не отпускают средств на аппараты для моих опытов, еще полбеды. Но подозрение о причинах неприязни директора к другим сотрудникам, в котором так "успешно" переубеждал меня Кирилл Мефодиевич, подтверждалось чуть ли не еженедельно. На очередном субботнике сотрудники нашей лаборатории были названы победителями в соревновании, а в приказе о благодарности за участие в субботнике нас не оказалось в списке.
   Все это не могло не сказаться на работе лаборатории. Нам стыдно было вспоминать о "днях былых". Спасало нас от сознания своего полного ничтожества только то постыдное обстоятельство, что в институте дела шли все хуже и хуже.
   На прежнем уровне держался только отдел Александра Игоревича. Там с успехом создавали в памяти вычислительной машины различные генетические модели, и другие отделы и лаборатории подтверждали в эксперименте их расчеты.
   Александр Игоревич снова предложил мне перейти к нему, и я заколебался. Уж очень невыносимой становилась обстановка для меня. О защите диссертации пока и речи быть не могло, ежедневные мелочные придирки вконец меня измотали и озлобили. По выражению Тани, я "созрел для будки дворового пса". И все-таки продолжал опыты, обходясь скудными средствами, изобретая такие приспособления к старым аппаратам, о которых раньше и думать не смел. Сгодилась-таки нажитая по милости Толика на роликах специальность электрослесаря. Воистину "голь на выдумки хитра". Я проверял все элементы формулы полигена, выясняя, какие следует изменить, а какие можно оставить. В процессе изобретательства я получил два патента, которые, как оказалось, вызвали зависть у многих моих коллег и даже принесли мне некоторый доход. Я так изучил различные варианты соединений аминокислот, что иногда мог без математических расчетов предсказать их поведение в сложных растворах.
   Работа и борьба за "выживание" отнимали все мои силы, энергию, время. И вопрос о свадьбе само собой отложился на неопределенное время. Незаметно я как-то отдалился в эти недели от Тани, а она предпочитала и умела не напоминать о себе.
   Всего два раза мы выбрились в кино, одни раз съездили на выставку генноинженерной техники, а потом целовались допьяна на скамейке в парке. Пахли весной ее волосы, в глазах, глубоких и загадочных, мерцали недостижимые искорки, и податливо и дразняще открывались ее губы под напором моих. Я чувствовал ее дыхание то на носу, то на щеке, то на шее...
   А затем состоялась защита докторской диссертации любимчика заместителя директора Рожвой. Прошла она, как мне рассказывали, блестяще-отвратительно, роли были четко расписаны заранее, потенциальных мятежников и независимых отправили в отпуска и командировки, созвали из других городов надежных "варягов".
   После защиты Рожва, воспользовавшись тем, что она состоялась накануне его дня рождения, выждав для маскировки неделю-другую, закатил пир в ресторане на речном вокзале и заказал теплоход для ночной прогулки по Днепру. Я подозревал, что купеческий размах празднованию был придан по желанию Владимира Лукьяновича. Есть у людей привычки, от которых они не в силах отказаться.
   Вся эта послезащитная кутерьма коснулась меня непосредственно, потому что Таня как бы вскользь обронила:
   - Жаль, но не смогу поехать с тобой на Десну. Жена Рожвы, Тася, моя давняя подружка. Со школы. Я должна буду пойти с ними в ресторан, а потом покататься на теплоходе...
   - Ну и друзья у тебя школьные, - проворчал я. - Как на подбор, детки или жены именитых людей, каких-то тузов козырных.
   - Такой район - такая школа. Мы же не выбираем ни родителей, ни место жительства в детстве и юности. Хорошо еще, что позволено выбирать любимых.
   Она потянулась ко мне, но я отстранился:
   - Значит, принесешь себя в жертву законам дружбы? Тем более что на праздновании будет столько удачливых молодых людей. Рожва не водит дружбу с кем попало.
   - Если хочешь, пойдем со мной.
   Я захлебнулся невысказанными словами. В них были обида, ревность, злость. Неужели она ничего не помнит? Забыла, как выступал красавчик Рожва на моей защите? Или ей надоел неудачник? Ну, конечно, сколько можно быть подругой-утешительницей? Не лучше ли разделить с кем-то триумф и все его выгоды?
   - Каждый заслуживает того пути, который выбирает, - сквозь зубы сказал я. - Иди куда хочешь. На все четыре стороны вместе с розой ветров!
   И ушел. Чтобы больше не встречаться с ней, а при встречах отворачиваться. Чтобы завтра же перейти в отдел Александра Игоревича. Чтобы бежать от предателей, врагов, сочувствующих, жалеющих, от собственного упрямства, от верности делу, которое начинал с Виктором Сергеевичем Кому в наше время нужна такая верность? Кто ее оценит?
   ...Тем же вечером я пришел к речному вокзалу. Возбужденно чирикали воробьи. Теплый ветер нес букеты запахов. Сквозь удушливую гарь причаливающих и отплывающих теплоходов различался запах речной воды, похожий, на запах рыбы. Музыка возникла внезапно. Вальс. Сейчас там, в ресторане, закружатся пары... Я пришел, чтобы наконец-то полностью избавиться от еще одного наваждения в своей жизни, чтобы увидеть Таню танцующей с кем-то из дружков - или теперь уже - последователей и учеников Рожвы, а среди них немало таких же записных красавцев, как их патрон. Я пришел, чтобы своими глазами запечатлеть, как она уедет с одним из них на теплоходе, и он будет, обнимая, бережно поддерживать ее. Я чувствовал тяжесть своих тренированных кулаков, а в горле клокотала бешеная ярость. Поделом мне! Забылся? Кто ты такой? Передержаиный холостяк, заурядный тип, неудачник с претензиями Тебя стыдно пригласить в дом, познакомить с родителями. "После защиты". Что же, на всякий случай стоит подождать: а вдруг вопреки всему ты выплывешь? Тем более что во времена оны и Кирилл Мефодиевич и Виктор Сергеевич говорили... От тебя и твоего полигена ждали чуда. Ждала и она. Желала превратить жизнь в беспроигрышную лотерею. Нет, дорогая, так не бывает. В жизни как в карточной игре: кто не делает ставок и не рискует, тот не выигрывает! А что выиграет тот, кто поставил все? Например, такой, как я?..
   Невольно я пошарил взглядом по земле и увидел камень. Увесистый булыжник, неизвестно кем занесенный сюда. Если размахнуться им вон в то освещенное окно, откуда доносится музыка, где веселятся и танцуют предавшие меня люди...
   Нет, я не нагнулся к камню. Вовремя вспомнил насмешливые слова Виктора Сергеевича о микродолях веществ, которые иногда командуют нами. Хотел бы я видеть в зеркале свое перекошенное лицо. Демиург? Да чем я сейчас отличаюсь от бычка или шимпа, над которыми сам же провожу опыты? Вот как все может обернуться. Когда Госпожа Жизнь дернет за веревочку, марионетка послушно выполняет свой танец. Но я не хочу быть марионеткой, не стану выполнять ее команд, пусть сколько угодно дергает за невидимые нити, выдавливая микродоли секреторных веществ и желчи. Вот так- то, Госпожа, накось, выкуси! Не подчиняюсь. Ни здесь, на вечерней набережной, залитой волнами танцевальной музыки, ни там, в институте. Я продолжу вопреки всему свое дело и вырву у вас кое- какой секрет, связанный с вашей сокровенной азбукой наследственности. Я узнаю, почему лидеры не могут существовать в стаде, и переделаю ваши законы. Что вы на это скажете, Ваше превосходительство?
   - Петр Петрович? - послышался за моей спиной знакомый, с хрипотцой голос.
   Александр Игоревич. - Только пожаловали, запоздалый добрый молодец? Случайно здесь оказался, - забормотал я. - Ну так уж и случайно. А я там кое-кого заметил... Он лукаво подмигнул. Без сомнения, был навеселе. Александр Игоревич не присутствовал на моей защите и не мог знать о выступлении Рожвы. И все же мой голос прозвучал резче, чем хотелось: - Там нет моих друзей. Он опустил руку на мое плечо, близко заглянул в лицо: Меня вы из числа друзей не исключили? А возможно, и с другими поспешили? Помните, в песне: "Не вини коня, вини дорогу и друзей не торопись менять"...
   - Не тот случай, Александр Игоревич. Мне больше нравится другая строчка из той же песни: "На земле друзей не так уж много".
   - Коли так, то в самый раз повторить вам предложение. Рубите концы - и ко мне. А?
   Я хотел было ответить согласием, даже слова приготовил, но что-то сильнее меня, что-то сидящее глубоко во мне, как стержень, не позволило утвердительно кивнуть головой.
   - Не могу, Александр Игоревич. Работа еще не завершена.
   - Продолжите ее в моем отделе. Спокойно, без нервотрепки. Я немного знаю о ваших сложностях.
   - В сторону свернешь - дорогу не найдешь. А сворачивать придется, если соглашусь перейти.
   - Самую малость, - вынужден был согласиться он. - Иначе работа не встанет в наш план.
   - Возможности прежнего направления до конца не выявлены. Точку ставить рано. Вы же помните, как начиналось...
   Он понял все, что я хотел сказать, о ком напомнить.
   - Думаете, я забыл о Викторе Сергеевиче? Или реже вас его вспоминаю?
   Голос сначала звучал обиженно, но постепенно другие чувства вытеснили обиду:
   - Здорово нам с вами повезло, Петр Петрович, что довелось узнать Виктора Сергеевича. Вы вот пришли позже и не так уж много работали с Академиком...
   Его лицо с выпуклыми правильными чертами снова приблизилось - то, что он говорил, предназначалось мне одному.
   - У него была одна из любимейших стихотворных строчек, он ее повторял, будто пословицу: "Так свет умерших звезд доходит"... Я ее теперь часто вспоминаю. Ведь и его влияние на нас не слабеет, "Как свет умерших звезд". И не только в науке... А вы, добрый молодец, не замечали, что все его ученики чем-то похожи на него?..
   От здания речного вокзала донеслись оживленные голоса, вспыхивала и тут же гасла заезженная мелодия.