Рястас Юрий
Это вам, романтики !
Юрий Рястас
Это вам, романтики!
Воспоминания бывшего курсанта
Таллиннского мореходного училища
В этом здании на бульваре Эстония,10 без малого полвека располагалось Таллиннское мореходное училище торгового флота. Книга Юрия Рястаса - часть истории ТМУ, Но это не сухой и скучный справочник, всего лишь излагающий события и перечисляющий даты событий. Автор сумел в простой и доступной форме показать и раскрыть пути развития личностей и коллектива. А коллектив этот - лихая и веселая, дружная и талантливая курсантская общность. Воспоминания Юрия Рястаса рассказывают о становлении этих ребят и о дальнейшей жизненной дороге многих из них. И что особенно ценно - книгу отличает крепкий, местами солоноватый, как морская водица, и притом добрый юмор.
Уверен, что книга "Это вам, романтики!" принесет немало ностальгически приятного тем читателям, которые когда-то учились в Таллиннской мореходке. И всем, чья жизнь так или иначе связана с морем.
Морская работа - очень сложная, ответственная, достойная настоящих мужчин. Таких, как друзья Юрия Рястаса, ставшие настоящими моряками, доказавшие своим долгим самоотверженным трудом, что они всегда хранили честь и славу одного из лучших мореходных училища большой страны.
Ростислав ТИТОВ,
председатель Объединения русских литераторов Эстонии
Учителям и однокашникам с глубоким уважением и любовью посвящается
МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ
В самом центре Таллинна, на пересечении Пярну маантее и бульвара Эстония, стояло, грозно ощетинившись в хмурое небо частоколом радиолокационных антенн, красивое трехэтажное здание. В нем с 1944 года располагалось Таллиннское мореходное училище ММФ СССР.
Это моя альма-матер. В этом здании прошли самые интересные и счастливые годы моей молодости. Всякий раз, когда прохожу мимо, меня одолевают воспоминания. И чем дальше отдаляет нас время от беззаботной поры молодости, тем больше хочется в нее вернуться. На память приходят безобидные шутки, забавные и драматические ситуации, наши добрые преподаватели и строгие отцы-командиры. Обо всем этом хочу поведать своему читателю, потому и взялся за перо.
Появлению этой книжки я обязан своим друзьям, которые настоятельно советовали написать про мореходку, про наших учителей, про Як-Яка. Вдохновленный друзьями, я засел за работу. Теперь книжка готова, и Тебе ее оценивать, мой Добрый Читатель.
Есть книги, созданные богатым воображением, а есть и такие, в которых подлинные истории дополнены вымыслом. В этой книге вымысла нет. В ней все подлинное: события, фамилии, факты. В ряде случаев по этическим соображениям опущены имена моих доблестных однокашников.
А еще эта книжка - о юношах-романтиках, безгранично влюбленных в море, и о наших учителях, преданных своему делу. Я рисовал их такими, какими знал, без прикрас.
Хочется, чтоб мои друзья прочли эту книжку с улыбкой и добрыми чувствами. И хочется надеяться, что она заинтересует бывалых моряков и начинающих делать первые шаги на морской ниве. Автор считает своим долгом выразить признательность и благодарность Р.Ю. Титову, С.П. Смолякову, А.В. Сенину за критические замечания, сделанные ими по рукописи.
Книга приурочена к сороковой годовщине тринадцатого выпуска Таллиннского мореходного училища. Она увидела свет благодаря бескорыстной помощи однокашников и друзей, которым автор выражает свою глубокую благодарность.
Буду признателен моим читателям, особенно участникам описываемых событий, если они выскажут свое мнение о прочитанном.
Автор
МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
В жизни возможны лишь две трагедии. Первая -- не осуществить страстную мечту, вторая -- добиться ее осуществления.
Оскар Уайльд
В нашем роду никогда не было моряков, детство и юношество мои прошли вдали от моря, но сколько себя помню, мне всегда хотелось быть моряком. Никогда не слышал гортанного крика прожорливых чаек, легкого всплеска набежавшей воды о гранитный причал, натруженного скрипа портальных кранов, гудков юрких портовых буксирчиков, но меня постоянно влекло на свои безбрежные просторы сказочно-загадочное море. Какое оно, манящее к себе, неизвестное море?
Однажды услышал, как старики, выпив хмельной медовой браги, пели нестройным хором старинную морскую песню:
Тельняшка грудь мою сдавила,
Шинель на плечи мне легла,
Фуражка с лентой и кокардой
Мою свободу отняла.
Услышав эти слова, я буквально почувствовал, будто тельняшка сжала мою грудь наяву.
Учился в школе я хорошо, поэтому все свое свободное время посвящал чтению книг о море. Прочел многое о дальних заморских странах и кругосветных путешествиях. Однажды в руки мне попала книга Д.А. Лухманова "Соленый ветер". Глубоко запали в детскую душу слова: "Дело в том, что начитавшись всяких морских приключений, я с четвертого класса платонически полюбил никогда не виденное мною море и решил во что бы то ни стало сделаться моряком". И после этой книжки я твердо тоже решил стать моряком.
Мое первое плавание состоялось на самодельном плоту по пруду за нашим огородом. Для плота это плавание оказалось последним, а я оказался в ледяной купели, после чего меня стали называть Юрка-моряк, что мне льстило, по правде сказать.
Шли годы... Однажды, уже в десятом классе, среди скромных восьмиклассниц я увидел высокую стройную девушку с длинными каштановыми волосами. И, как говорят моряки, па- луба пошла под ногами, а в голову ударило затмение. Короче говоря, влюбился с первого взгляда, "потерял покой и сон". Посвятил ее в свой тайный план -- стать моряком -- словами неизвестного тогда мне поэта: "Я в твоих глазах увидел море".
Неожиданно она восторженно поддержала меня, и мы продолжали мечтать уже вдвоем: я штурман, она -- радист... Как наивны мы тогда были!
Много лет спустя, когда Сергей Есенин был возвращен народу, доведется прочесть:
Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нем.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем.
Мое становление как моряка откладывалось на неопределенное время -появилось другое увлечение. Специалисты обнаружили у меня голос и настоятельно рекомендовали заняться пением.
Шел 1956 год, и было объявлено о проведении в Москве Всемирного фестиваля молодежи. Началась подготовка к нему. Со мной занималась специалист высочайшего класса Мэри Тынисовна Сийлатс, человек уникального таланта и феноменальных способностей: педагог, пианист, скрипач, знающая пять языков.
Первый тур конкурса мы выиграли, но, забегая вперед, скажу, что певец из меня не получился. На это было много причин. Да и моя любимая мама сочла карьеру певца ненадежной и желала видеть меня моряком. В памяти осталось исполнение арии Ивана Сусанина. Но и сейчас бережно храню кусок географической карты, на обороте которой рукой моей дорогой учительницы написаны слова: "Господь, в нужде моей ты не оставь меня! Горька моя судьба! Тяжка моя печаль..."
Мэри Тынисовна оставила после себя заметный след на земле: ее сын Хайн стал известным специалистом в области телемеханики, дочь Хэлле ученый-филолог, внук Тынис -- музыкант, победитель нескольких международных конкурсов. Многие ученики Мэри Тынисовны стали учеными, инженерами, агрономами и просто честными людьми.
К тому времени рядом со мной уже не было девушки с каштановыми волосами, и я принял решение становиться моряком в одиночку. Соседский старик смастерил мне огромный деревянный чемодан, в который моя добрая мама положила кусок свиного сала, на чемодан же повесили солидный амбарный замок. С этим чемоданом я прибыл в Таллинн "становиться" моряком. Город сразу поразил меня тишиной, чистотой и пленил красотой узких улочек и обилием церквей.
Иногородних "романтиков" разместили в экипаже-общежитии, который стоял на углу улиц Сяде и Вене. Теперь в Таллинне улицы Сяде нет, отцы города ликвидировали это устрашающее название ("Искра") и переименовали в богобоязненное Пюхавайму (Святого духа), вероятно, в пику величайшему антихристу современности, разжегшему из искры огромное пламя.
Молодых романтиков сразу, не откладывая дела в долгий ящик, начали приобщать к морскому порядку. С этой целью к нам приставили молодого офицера, под руководством которого мы начали постигать основы гальюнных наук. Офицер был плюгавый, с носом картофелиной и лицом, обильно усыпанным веснушками, что позволило нам обозвать его "утенком". Прозвище это на долгие годы прочно пристанет к нему и пройдет с ним от Одессы до Владивостока. "Кто ваш отец?" -- спрашивал "Утенок". "Военнослужащий!" -- отвечал романтик. "Отлично. Дисциплину знаешь -- драить гальюн!" Безгранично влюбленный в море романтик брал швабру и шел убирать гальюн, где другой замордованный "Утенком" пацан написал еще раньше на стене стихи непристойного содержания:
Кто море видел наяву
Не на конфетном фантике,
Кого е..., как нас е...,
Тому не до романтики.
В помощниках при "Утенке" состояли старшина роты-- курсом выше -Вячеслав Аникии и командир эстонского взвода Илмар Вилипо, замечательные парни, с которыми я дружил потом до окончания ими училища.
МОРЕХОДКА
Наша мореходка располагалась в здании бывшего женского коммерческого училища, построенного местным архитектором Э. Якоби по проекту петербуржца А. Розенберга в 1913-- 1916 годы.
Таллиннское мореходное училище славилось на всю страну, его выпускники трудились на всех водных бассейнах. Из стен училища вышли сотни капитанов, механиков и других специалистов морского флота. Не представляется возможности перечислить всех, могу только назвать имена известных капитанов, работавших в рыбной промышленности республики: Вячеслав Богданов, Владимир Зимовских, Виктор Казанцев, Леонид Лысенко, Виктор Меркулов, Харри Метсик, Юрий Скучалин, Константин Морозов, Тоомас Мурашов-Петров, Виктор Панин, Станислав Пьянов, Вольдемар Пикат. Из механиков помню Виктора Трифонова и Николая Первушина.
Особо "урожайным" оказался первый послевоенный выпуск: Арно Каск -начальник Эстонского морского пароходства, Харри Лийдеманн -- начальник Таллиннского торгового порта, Аугуст Ингерма -- профессор, Владимир Чернухин -- начальник Таллиннской базы рефрижераторного флота, Лембит Сонг-прославленный рыбак и Герой социалистического труда, Всеволод Старостенко и Владимир Петер -- первопроходцы Атлантики на СРТ, Кирилл Чубаков -- глава администрации Северного морского пути, капитан, Герой социалистического труда Пауль Рохтлаан. До 1955 года училище имело судоводительское, судомеханическое, судостроительное, радиотехническое отделения. Начиная с 1955 года здесь готовили техников-судоводителей и техников-судомехаников. В училище принимали граждан СССР мужского пола с законченным средним образованием не старше 25-ти лет. Вне конкурса проходили лица со стажем практической работы не менее двух лет в промышленности, на транспорте или в сельском хозяйстве, а также отслужившие в армии или на флоте. Предпочтение отдавалось и спортсменам-разрядникам.
Мореходка была учебным заведением закрытого типа с военно-морским циклом, военным порядком и дисциплиной, которую поддерживали офицеры -командиры рот и старшины, пришедшие из армии или имеющие более солидный возраст. В подобном военно-гражданском заведении курсанты находились между молотом и наковальней: военные грозились не присвоить звание "младший лейтенант", а гражданские -- лишить визы на загранплавание (хотя вообще-то на той кухне были более важные "повара").
В училище были строгие правила, жесткий, расписанный по минутам распорядок дня, который регламентировал время учебных занятий, самостоятельной подготовки, культурного досуга, физического воспитания, режим питания и отдыха. Вот точная схема нашей жизни:
06.00 -- подъем, физзарядка.
06.30 -- 07.00 -- утренний туалет.
07.00 -- 07.30 -- построение, переход в училище.
07.30 -- 08.00 -- завтрак.
08.00 -- 13.00 -- занятия.
13.00 -- 14.00 -- обед.
14.00 -- 16.00 -- занятия.
16.00 -- 18.00 -- личное время.
18.00 -- 19.00 -- ужин.
19.00 -- 22.00 -- самоподготовка.
22.00 -- вечерняя поверка, построение, переход в экипаж.
23.00 -- отбой, отход ко сну.
Конечно, среди нас были индивидуумы, пытавшиеся пошатнуть незыблемость установленных порядка и дисциплины, но их скромные попытки решительно ресекались отцами-командирами.
Курсанты были на полном государственном обеспечении: накормлены, одеты и обуты. На первом курсе выдавалась стипендия 50 рублей, которую по доброй курсантской традиции оставляли в ресторане "Таллинн-Балти", где на большую зеленую купюру можно было откушать салат "Столичный", вкуснейшую солянку или куриный суп-лапшу, натуральный свиной шницель величиной с подошву курсантского рабочего ботинка и испить водочки в количестве умеренном и разумном.
Трехразовое питание определялось из расчета 8 рублей 60 копеек (позднее -- 86 копеек) в сутки. Наивным было бы считать, что продукты в полном объеме попадали на курсантский стол, здесь необходимо учесть поправочный коэффициент на пополнение сумок работниц кухни, уходящих домой вечером. Несмотря на это, харч был нормальный и от истощения никто особо не страдал.
Интересно устроен курсантский желудок: на первом курсе еды явно не хватало, на втором -- было в самый раз, а на третьем -- еда оставалась. Точно, как в анекдоте, когда проверяющий спросил:
-- "Кормят хорошо?"
"Кормят хорошо, даже остается!"
-- "Куда остатки деваете?"
-- "Съедаем, и даже не хватает!"
Но вспоминаю, с какой жадностью мы смотрели на хлеб, остающийся на столах старшекурсников...
Если переступить через порог парадной двери, окажешься в холле. У двери рында, надраенная до блеска золота. Справа -- отдел кадров и Доска почета с фамилиями выпускников, отлично окончивших училище. Слева стояла модель судна, дальше располагались курсантские раздевалки. Если подняться на две ступеньки, коридор направо вел в преподавательскую, а налево - на военно-морской цикл с артиллерийским и минным кабинетами. Все лестничные площадки украшены картинами на морские темы и моделями судов. На втором этаже вдоль Пярну маантее находились учебные классы судоводительского отделения, в конце коридора -- чертежный кабинет. Со стороны бульвара Эстония, на втором этаже располагался актовый зал, славившийся на весь Таллинн своими танцами и оркестром. Рядом -- кабинет начальника училища, "Папы Аносова", в его приемной -- флаг- секретарь Лидия Николаевна. На третьем этаже находились классы механиков и училищная библиотека. В другом крыле -- спортивный зал.
В мансарде здания размещалась санчасть -- временное пристанище разгильдяев-симулянтов. В подвале здания располагались курсантская столовая и учебные мастерские и лаборатория -- эти последние были владениями Семена Осиповича Жуховицкого, фанатично влюбленного в технику и передающего это чувство ученикам, которые его весьма уважали. Семен Осипович изготовлял чудесные модели судовых двигателей, а хобби у него -- реставрация старинных часов.
Каждый год в училище был высокий конкурс: по 8 -- 10 человек на место. Один раз в году, во время очередного набора, распахивались парадные двери, в которые бросались неорганизованной толпой романтики, съехавшиеся со всех концов страны, чтоб попытать счастье -- стать курсантом прославленной Таллиннской мореходки. Как писал один известный писатель-маринист: "Романтика дальних странствий не оставляет никого равнодушным".
Вот так и я, опасливо озираясь по сторонам, с замиранием сердца переступил порог... И оказался в мире своей мечты: курсант-дневальный в хорошо пригнанной, отутюженной форме, ярче солнца сверкающая рында, модель судна.
Если быть точным, мое приобщение к морю началось с прохождения санпропускника, который в шутку называли вшивобойкой. Было в то время такое санитарно-гигиеническое учреждение на улице Луха. Пришли толпой, разделись, сдали одежду на прожарку, получили специальное мыло и пошли под душ. Пока прожаривалась наша одежда, пожилой медработник весьма основательно изучал мужское достоинство каждого из нас. Получив справку о прохождении санпропускника и пышущую жаром одежду, мы одевались и -- бегом в экипаж.
Что еще ждало романтиков на пути к заветной цели?
Медицинская комиссия, приемные экзамены и "мандатка", как называли мандатную комиссию, -- этого не миновать. Медкомиссия проходила очень строго, кроме общего физическоro состояния, проверке подвергался вестибулярный аппарат. С этой целью испытуемого сажали в медицинское кресло, которое прозвали "электрическим стулом". Нужно было сесть в кресло, наклониться вперед, зажмуриться -- и тут тебя начинали вращать. После десяти оборотов кресло останавливали, нужно было встать, подойти к доске и попасть указательным пальцем в небольшой круг, нарисованный мелом на доске. Увы, мечты многих романтиков после этой процедуры заканчивались на полу помещения, в котором проходила проверка...
И после уже проходили учебные экзамены и мандатная комиссия. Если на экзаменах результат зависел от плотности серого вещества в черепной коробке абитуриента, то на заседании мандатной комиссии все было наоборот. Между прочим, ни в одном словаре не найдешь толкования словосочетания "мандатная комиссия". Ну, а в наше время каждый, желающий посвятить себя мореплаванию с заходами в порты загнивающего капитализма, должен был до конца и всецело быть преданным коммунистической партии, родному Советскому правительству и делу построения светлого общества будущего.
И после "мандатки" к величайшему огорчению немалого числа страждущих приходил конец мечтаниям и надеждам. А у счастливчиков, зачисленных в училище, положительные эмоции переплескивались через край.
...Тот день конца августа 1958 года, когда я стал курсантом ТМУ, запомнился на всю жизнь. Кстати, лишь после узнал, что слово "курсант" расшифровывается так: колоссальная, универсальная, рабочая сила, абсолютно не желающая трудиться. Впрочем, это нежелание успешно в основном искореняли отцы-командиры, приговаривая: "Не умеешь -- научим, не хочешь -заставим..." И учили... до седьмого пота. Тогда мы еще не знали, что обильно пролитый пот и кровавые ссадины на руках -- основа того порядка, на котором держится флот. Как нам сегодня недостает этого порядка...
ЭКИПАЖ
Обнаружив себя в списках зачисленных в училище, следовало зайти в парикмахерскую и временно лишиться буйной шевелюры. Когда семеро наших ребят пришли стричься, работа спорилась в руках мастериц: скоро наши голые черепа отдавали синевой цыплят, совершивших пеший переход от Владивостока до Таллинна. После нас на стул сел гражданский парень, и парикмахерша по инерции прошлась по его шевелюре, как комбайн по колхозному полю. Увидя на голове сверкающий след, парень, как написал один автор, закричал "нечеловеческим голосом".
Оставив в парикмахерской волосы, я переступил порог экипажа, который теперь стал моим родным домом. Получил у коменданта Коневицкого комплект постельного белья и два полотенца. В нашем распоряжении -- жилое помещение, кубрик, хозпомещение и туалет. Здесь все называется на морской лад: общежитие -- экипаж, туалет -- гальюн, лестница -- трап, хозпомещение -баталерка, половая щетка -- швабра, скамейка -- банка, рабочая одежда -роба, рабочие ботинки -- говнодавы, сокращенно -- "гады".
Наш кубрик выходил окнами на улицу Сяде. Напротив, через узкую улицу, -- окна швейного ателье "Лембиту". У входа в кубрик, справа от двери стояла видавшая виды казенного коричневого цвета тумбочка, рядом -- такого же цвета табуретка. Это рабочее место дневального по роте. Слева от двери -- красная авральная лампочка, которая начинала мигать при объявлении тревоги, над дверью -- синяя лампочка ночного света, включаемая после отбоя. В кубрике вдоль стен выстроились наши "четвероногие друзья" -- металлические кровати. На спинке каждой прицеплена бирка с наклеенной бумажкой, на ней указаны номер роты и фамилия курсанта.
В баталерке с двух сторон стеллажи, где у каждого своя ячейка, стол для глаженья формы, утюг. Тут же двухпудовая гиря, ее тягали перед сном. В баталерке же в напряженную экзаменационную пору сидели над конспектами и клевали носом коряги-мореходы.
Гальюн выходил окном во двор, через это открытое окно возвращались ночью самовольщики. Справа у входа в это важное заведение -- "толчок", слева -- писсуары для сдачи "отстоя". В гальюне всегда идеальная чистота.
Основная тяжесть текущих приборок ложилась на дневального по роте. Добросовестность и тщательность работы проверялась дежурным офицером древним драконовским способом: офицер доставал носовой платок и проводил по нижней раме койки или за батареей отопления. В случае обнаружения пыли "фитиль" был обеспечен: за плохую приборку командир роты мог отвалить пять нарядов вне очереди, а старшина изыскивал возможность подогнать выполнение нарядов в день увольнения, когда все порядочные люди позволяли себе расслабиться в обществе прекрасных представительниц лучшей половины человечества. Надежным и верным партнером уборщика гальюна была безотказная подружка-швабра.
В общем, порядок в экипаже поддерживался всегда. И туда никогда не ступала женская нога...
Мы получили робу, "гады", фуражки, которые с легкой руки Игоря Сараева назвали "типа спящего железнодорожника". До нас недавно курсанты носили бескозырки, на ленточках которых красовалась надпись:
TALLINNA MEREKOOL и ТАЛЛИНСКОЕ МОРЕХОДНОЕ УЧИЛИЩЕ
Теперь эта традиция была нарушена. Но многие наши ребята разжились у выпускников бескозырками, имелась она и у меня.
Роба была почти одного размера для всех, что вызвало заметные неудобства: у долговязых штаны доходили до щиколоток, у низкорослых опускались ниже пяток. Переодевшись, многие не узнавали друг друга, а некоторые даже и себя. Подойдешь к зеркалу и опешишь: оттуда на тебя уставится незнакомец с вызывающе торчащими по сторонам ушами и головой, сверкающей, как петушиное колено. Становилось даже жаль себя.
Впрочем, старшина сказал бы: "Солдат должен наводить страх на противника". А тренировки по строевой мудрости проводились у нас поначалу регулярно. Подавалась команда "Отбой!", мы раздевались и ложились, тотчас следовала команда "Подъем!" -- мы поднимались, одевались... ну, и так далее. Движения наши были скованными и заторможенными, поэтому как правило, в норматив времени не укладывались. И следовало все с начала: "Подъем!", "Отбой!", так несколько раз подряд. Ведь еще Суворов говорил: "Тяжело в учении -- легко в бою".
Отходя ко сну, курсант был обязан уложить свою форму в определенном порядке: брюки, форменка, тельник, флотский ремень сворачивался, и все накрывалось фуражкой.
Научились работать иглой и утюгом. Приходилось отмечать каждый предмет формы белыми нитками, а брюки должны были выглажены так, чтобы стрелки начинали резать еще до прикосновения к ним.
Параллельно мы познавали азы и других курсантских наук. Прежде всего курсант обязан знать, сколько категорий состояния имеют курсантские носки. А именно: первая -- когда брошенный носок прилипает к переборке, вторая -когда можно остригать ногти, не снимая носков, третья -- когда можно снять носки, не снимая ботинок. Наконец -- когда вес носков равен весу резинок.
Наиболее опасен в курсантском обиходе носок первой категории, когда можно в ответ схлопотать увесистым "гадом" по оттопыренному уху или по сверкающей голове.
Мы, курсанты первого курса судоводительского отделения, объединены в роту, в роте два взвода -- эстонский и русский, в каждом взводе по два отделения.
Командиром нашей второй роты был капитан-лейтенант В. Колесников. Это атлетического телосложения симпатичный мужчина с незначительным дефектом речи, который позволял ему почти после каждого произнесенного слова добавлять вдогонку принятое на флоте словечко "бенть".
"Каплей" пришел в училище вместе с нами, перед этим служил на плавающем эсминце. У меня нет оснований, чтобы рассказать о нем что-либо плохое. Впрочем, через год он ушел от нас, не успев раскрыть полностью своих командирских и человеческих качеств.
Старшинский состав назначал командир роты. При этом учитывались срок армейской службы и возраст. У нас старшиной роты был Виктор Сорокин. Помню его по экзаменам, на которые он приходил в армейской форме со знаками отличия старшего сержанта. Лично у меня с ним сложились вполне нормальные отношения, но некоторые ребята обвиняли его в солдафонстве.
Я был назначен командиром эстонского взвода, а москвич Анатолий Осипенко определен на русский взвод. Опережая события, поведаю читателю, что мое командирство ничего, кроме неприятностей и головной боли, мне не принесло. Дело в том, что "сопли" -- старшинские нашивки -- кое-кого очень манили, однако мне эту тему поднимать неприятно. Время -- лучший судья, оно расставило все точки над "i", а мне не стыдно посмотреть в глаза своим однокашникам.
Командирами отделений в нашей группе были Ю. Кеввай и Р. Раянг, оба честные и надежные парни. В русской группе на эту должность назначены были Ю. Бартенев и В. Шалунов. В группах в общем были нормальные ребята, но и без дерьма не обошлось.
Душой эстонской группы оказались Ю. Кеввай и Т. Тийвель, которого все называли Сассь. В русской группе хохмачей было много, но особенно выделялись С. Смоляков и И. Сараев. Наиболее спокойными в роте оказались Т. Ниннас, П. Пыдер, В. Салусоо и К. Ымблус.
А вообще наиболее одаренным был Тойво Ниннас, который выгодно отличался от многих серьезностью, вдумчивостью и способностями. Его главная черта -скромность, он никогда не стремился возвысить себя над другими или заставить их поверить в свои исключительные способности. Уехав после окончания училища на Дальний Восток, он начал свое восхождение по служебной лестнице. Со временем Тойво стал крупнейшим специалистом по эксплуатации флота в республике и начальником Эстонского морского пароходства. Без преувеличения могу сказать, что Тойво Ниннас -- яркое явление нашего выпуска.
Это вам, романтики!
Воспоминания бывшего курсанта
Таллиннского мореходного училища
В этом здании на бульваре Эстония,10 без малого полвека располагалось Таллиннское мореходное училище торгового флота. Книга Юрия Рястаса - часть истории ТМУ, Но это не сухой и скучный справочник, всего лишь излагающий события и перечисляющий даты событий. Автор сумел в простой и доступной форме показать и раскрыть пути развития личностей и коллектива. А коллектив этот - лихая и веселая, дружная и талантливая курсантская общность. Воспоминания Юрия Рястаса рассказывают о становлении этих ребят и о дальнейшей жизненной дороге многих из них. И что особенно ценно - книгу отличает крепкий, местами солоноватый, как морская водица, и притом добрый юмор.
Уверен, что книга "Это вам, романтики!" принесет немало ностальгически приятного тем читателям, которые когда-то учились в Таллиннской мореходке. И всем, чья жизнь так или иначе связана с морем.
Морская работа - очень сложная, ответственная, достойная настоящих мужчин. Таких, как друзья Юрия Рястаса, ставшие настоящими моряками, доказавшие своим долгим самоотверженным трудом, что они всегда хранили честь и славу одного из лучших мореходных училища большой страны.
Ростислав ТИТОВ,
председатель Объединения русских литераторов Эстонии
Учителям и однокашникам с глубоким уважением и любовью посвящается
МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ
В самом центре Таллинна, на пересечении Пярну маантее и бульвара Эстония, стояло, грозно ощетинившись в хмурое небо частоколом радиолокационных антенн, красивое трехэтажное здание. В нем с 1944 года располагалось Таллиннское мореходное училище ММФ СССР.
Это моя альма-матер. В этом здании прошли самые интересные и счастливые годы моей молодости. Всякий раз, когда прохожу мимо, меня одолевают воспоминания. И чем дальше отдаляет нас время от беззаботной поры молодости, тем больше хочется в нее вернуться. На память приходят безобидные шутки, забавные и драматические ситуации, наши добрые преподаватели и строгие отцы-командиры. Обо всем этом хочу поведать своему читателю, потому и взялся за перо.
Появлению этой книжки я обязан своим друзьям, которые настоятельно советовали написать про мореходку, про наших учителей, про Як-Яка. Вдохновленный друзьями, я засел за работу. Теперь книжка готова, и Тебе ее оценивать, мой Добрый Читатель.
Есть книги, созданные богатым воображением, а есть и такие, в которых подлинные истории дополнены вымыслом. В этой книге вымысла нет. В ней все подлинное: события, фамилии, факты. В ряде случаев по этическим соображениям опущены имена моих доблестных однокашников.
А еще эта книжка - о юношах-романтиках, безгранично влюбленных в море, и о наших учителях, преданных своему делу. Я рисовал их такими, какими знал, без прикрас.
Хочется, чтоб мои друзья прочли эту книжку с улыбкой и добрыми чувствами. И хочется надеяться, что она заинтересует бывалых моряков и начинающих делать первые шаги на морской ниве. Автор считает своим долгом выразить признательность и благодарность Р.Ю. Титову, С.П. Смолякову, А.В. Сенину за критические замечания, сделанные ими по рукописи.
Книга приурочена к сороковой годовщине тринадцатого выпуска Таллиннского мореходного училища. Она увидела свет благодаря бескорыстной помощи однокашников и друзей, которым автор выражает свою глубокую благодарность.
Буду признателен моим читателям, особенно участникам описываемых событий, если они выскажут свое мнение о прочитанном.
Автор
МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
В жизни возможны лишь две трагедии. Первая -- не осуществить страстную мечту, вторая -- добиться ее осуществления.
Оскар Уайльд
В нашем роду никогда не было моряков, детство и юношество мои прошли вдали от моря, но сколько себя помню, мне всегда хотелось быть моряком. Никогда не слышал гортанного крика прожорливых чаек, легкого всплеска набежавшей воды о гранитный причал, натруженного скрипа портальных кранов, гудков юрких портовых буксирчиков, но меня постоянно влекло на свои безбрежные просторы сказочно-загадочное море. Какое оно, манящее к себе, неизвестное море?
Однажды услышал, как старики, выпив хмельной медовой браги, пели нестройным хором старинную морскую песню:
Тельняшка грудь мою сдавила,
Шинель на плечи мне легла,
Фуражка с лентой и кокардой
Мою свободу отняла.
Услышав эти слова, я буквально почувствовал, будто тельняшка сжала мою грудь наяву.
Учился в школе я хорошо, поэтому все свое свободное время посвящал чтению книг о море. Прочел многое о дальних заморских странах и кругосветных путешествиях. Однажды в руки мне попала книга Д.А. Лухманова "Соленый ветер". Глубоко запали в детскую душу слова: "Дело в том, что начитавшись всяких морских приключений, я с четвертого класса платонически полюбил никогда не виденное мною море и решил во что бы то ни стало сделаться моряком". И после этой книжки я твердо тоже решил стать моряком.
Мое первое плавание состоялось на самодельном плоту по пруду за нашим огородом. Для плота это плавание оказалось последним, а я оказался в ледяной купели, после чего меня стали называть Юрка-моряк, что мне льстило, по правде сказать.
Шли годы... Однажды, уже в десятом классе, среди скромных восьмиклассниц я увидел высокую стройную девушку с длинными каштановыми волосами. И, как говорят моряки, па- луба пошла под ногами, а в голову ударило затмение. Короче говоря, влюбился с первого взгляда, "потерял покой и сон". Посвятил ее в свой тайный план -- стать моряком -- словами неизвестного тогда мне поэта: "Я в твоих глазах увидел море".
Неожиданно она восторженно поддержала меня, и мы продолжали мечтать уже вдвоем: я штурман, она -- радист... Как наивны мы тогда были!
Много лет спустя, когда Сергей Есенин был возвращен народу, доведется прочесть:
Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нем.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем.
Мое становление как моряка откладывалось на неопределенное время -появилось другое увлечение. Специалисты обнаружили у меня голос и настоятельно рекомендовали заняться пением.
Шел 1956 год, и было объявлено о проведении в Москве Всемирного фестиваля молодежи. Началась подготовка к нему. Со мной занималась специалист высочайшего класса Мэри Тынисовна Сийлатс, человек уникального таланта и феноменальных способностей: педагог, пианист, скрипач, знающая пять языков.
Первый тур конкурса мы выиграли, но, забегая вперед, скажу, что певец из меня не получился. На это было много причин. Да и моя любимая мама сочла карьеру певца ненадежной и желала видеть меня моряком. В памяти осталось исполнение арии Ивана Сусанина. Но и сейчас бережно храню кусок географической карты, на обороте которой рукой моей дорогой учительницы написаны слова: "Господь, в нужде моей ты не оставь меня! Горька моя судьба! Тяжка моя печаль..."
Мэри Тынисовна оставила после себя заметный след на земле: ее сын Хайн стал известным специалистом в области телемеханики, дочь Хэлле ученый-филолог, внук Тынис -- музыкант, победитель нескольких международных конкурсов. Многие ученики Мэри Тынисовны стали учеными, инженерами, агрономами и просто честными людьми.
К тому времени рядом со мной уже не было девушки с каштановыми волосами, и я принял решение становиться моряком в одиночку. Соседский старик смастерил мне огромный деревянный чемодан, в который моя добрая мама положила кусок свиного сала, на чемодан же повесили солидный амбарный замок. С этим чемоданом я прибыл в Таллинн "становиться" моряком. Город сразу поразил меня тишиной, чистотой и пленил красотой узких улочек и обилием церквей.
Иногородних "романтиков" разместили в экипаже-общежитии, который стоял на углу улиц Сяде и Вене. Теперь в Таллинне улицы Сяде нет, отцы города ликвидировали это устрашающее название ("Искра") и переименовали в богобоязненное Пюхавайму (Святого духа), вероятно, в пику величайшему антихристу современности, разжегшему из искры огромное пламя.
Молодых романтиков сразу, не откладывая дела в долгий ящик, начали приобщать к морскому порядку. С этой целью к нам приставили молодого офицера, под руководством которого мы начали постигать основы гальюнных наук. Офицер был плюгавый, с носом картофелиной и лицом, обильно усыпанным веснушками, что позволило нам обозвать его "утенком". Прозвище это на долгие годы прочно пристанет к нему и пройдет с ним от Одессы до Владивостока. "Кто ваш отец?" -- спрашивал "Утенок". "Военнослужащий!" -- отвечал романтик. "Отлично. Дисциплину знаешь -- драить гальюн!" Безгранично влюбленный в море романтик брал швабру и шел убирать гальюн, где другой замордованный "Утенком" пацан написал еще раньше на стене стихи непристойного содержания:
Кто море видел наяву
Не на конфетном фантике,
Кого е..., как нас е...,
Тому не до романтики.
В помощниках при "Утенке" состояли старшина роты-- курсом выше -Вячеслав Аникии и командир эстонского взвода Илмар Вилипо, замечательные парни, с которыми я дружил потом до окончания ими училища.
МОРЕХОДКА
Наша мореходка располагалась в здании бывшего женского коммерческого училища, построенного местным архитектором Э. Якоби по проекту петербуржца А. Розенберга в 1913-- 1916 годы.
Таллиннское мореходное училище славилось на всю страну, его выпускники трудились на всех водных бассейнах. Из стен училища вышли сотни капитанов, механиков и других специалистов морского флота. Не представляется возможности перечислить всех, могу только назвать имена известных капитанов, работавших в рыбной промышленности республики: Вячеслав Богданов, Владимир Зимовских, Виктор Казанцев, Леонид Лысенко, Виктор Меркулов, Харри Метсик, Юрий Скучалин, Константин Морозов, Тоомас Мурашов-Петров, Виктор Панин, Станислав Пьянов, Вольдемар Пикат. Из механиков помню Виктора Трифонова и Николая Первушина.
Особо "урожайным" оказался первый послевоенный выпуск: Арно Каск -начальник Эстонского морского пароходства, Харри Лийдеманн -- начальник Таллиннского торгового порта, Аугуст Ингерма -- профессор, Владимир Чернухин -- начальник Таллиннской базы рефрижераторного флота, Лембит Сонг-прославленный рыбак и Герой социалистического труда, Всеволод Старостенко и Владимир Петер -- первопроходцы Атлантики на СРТ, Кирилл Чубаков -- глава администрации Северного морского пути, капитан, Герой социалистического труда Пауль Рохтлаан. До 1955 года училище имело судоводительское, судомеханическое, судостроительное, радиотехническое отделения. Начиная с 1955 года здесь готовили техников-судоводителей и техников-судомехаников. В училище принимали граждан СССР мужского пола с законченным средним образованием не старше 25-ти лет. Вне конкурса проходили лица со стажем практической работы не менее двух лет в промышленности, на транспорте или в сельском хозяйстве, а также отслужившие в армии или на флоте. Предпочтение отдавалось и спортсменам-разрядникам.
Мореходка была учебным заведением закрытого типа с военно-морским циклом, военным порядком и дисциплиной, которую поддерживали офицеры -командиры рот и старшины, пришедшие из армии или имеющие более солидный возраст. В подобном военно-гражданском заведении курсанты находились между молотом и наковальней: военные грозились не присвоить звание "младший лейтенант", а гражданские -- лишить визы на загранплавание (хотя вообще-то на той кухне были более важные "повара").
В училище были строгие правила, жесткий, расписанный по минутам распорядок дня, который регламентировал время учебных занятий, самостоятельной подготовки, культурного досуга, физического воспитания, режим питания и отдыха. Вот точная схема нашей жизни:
06.00 -- подъем, физзарядка.
06.30 -- 07.00 -- утренний туалет.
07.00 -- 07.30 -- построение, переход в училище.
07.30 -- 08.00 -- завтрак.
08.00 -- 13.00 -- занятия.
13.00 -- 14.00 -- обед.
14.00 -- 16.00 -- занятия.
16.00 -- 18.00 -- личное время.
18.00 -- 19.00 -- ужин.
19.00 -- 22.00 -- самоподготовка.
22.00 -- вечерняя поверка, построение, переход в экипаж.
23.00 -- отбой, отход ко сну.
Конечно, среди нас были индивидуумы, пытавшиеся пошатнуть незыблемость установленных порядка и дисциплины, но их скромные попытки решительно ресекались отцами-командирами.
Курсанты были на полном государственном обеспечении: накормлены, одеты и обуты. На первом курсе выдавалась стипендия 50 рублей, которую по доброй курсантской традиции оставляли в ресторане "Таллинн-Балти", где на большую зеленую купюру можно было откушать салат "Столичный", вкуснейшую солянку или куриный суп-лапшу, натуральный свиной шницель величиной с подошву курсантского рабочего ботинка и испить водочки в количестве умеренном и разумном.
Трехразовое питание определялось из расчета 8 рублей 60 копеек (позднее -- 86 копеек) в сутки. Наивным было бы считать, что продукты в полном объеме попадали на курсантский стол, здесь необходимо учесть поправочный коэффициент на пополнение сумок работниц кухни, уходящих домой вечером. Несмотря на это, харч был нормальный и от истощения никто особо не страдал.
Интересно устроен курсантский желудок: на первом курсе еды явно не хватало, на втором -- было в самый раз, а на третьем -- еда оставалась. Точно, как в анекдоте, когда проверяющий спросил:
-- "Кормят хорошо?"
"Кормят хорошо, даже остается!"
-- "Куда остатки деваете?"
-- "Съедаем, и даже не хватает!"
Но вспоминаю, с какой жадностью мы смотрели на хлеб, остающийся на столах старшекурсников...
Если переступить через порог парадной двери, окажешься в холле. У двери рында, надраенная до блеска золота. Справа -- отдел кадров и Доска почета с фамилиями выпускников, отлично окончивших училище. Слева стояла модель судна, дальше располагались курсантские раздевалки. Если подняться на две ступеньки, коридор направо вел в преподавательскую, а налево - на военно-морской цикл с артиллерийским и минным кабинетами. Все лестничные площадки украшены картинами на морские темы и моделями судов. На втором этаже вдоль Пярну маантее находились учебные классы судоводительского отделения, в конце коридора -- чертежный кабинет. Со стороны бульвара Эстония, на втором этаже располагался актовый зал, славившийся на весь Таллинн своими танцами и оркестром. Рядом -- кабинет начальника училища, "Папы Аносова", в его приемной -- флаг- секретарь Лидия Николаевна. На третьем этаже находились классы механиков и училищная библиотека. В другом крыле -- спортивный зал.
В мансарде здания размещалась санчасть -- временное пристанище разгильдяев-симулянтов. В подвале здания располагались курсантская столовая и учебные мастерские и лаборатория -- эти последние были владениями Семена Осиповича Жуховицкого, фанатично влюбленного в технику и передающего это чувство ученикам, которые его весьма уважали. Семен Осипович изготовлял чудесные модели судовых двигателей, а хобби у него -- реставрация старинных часов.
Каждый год в училище был высокий конкурс: по 8 -- 10 человек на место. Один раз в году, во время очередного набора, распахивались парадные двери, в которые бросались неорганизованной толпой романтики, съехавшиеся со всех концов страны, чтоб попытать счастье -- стать курсантом прославленной Таллиннской мореходки. Как писал один известный писатель-маринист: "Романтика дальних странствий не оставляет никого равнодушным".
Вот так и я, опасливо озираясь по сторонам, с замиранием сердца переступил порог... И оказался в мире своей мечты: курсант-дневальный в хорошо пригнанной, отутюженной форме, ярче солнца сверкающая рында, модель судна.
Если быть точным, мое приобщение к морю началось с прохождения санпропускника, который в шутку называли вшивобойкой. Было в то время такое санитарно-гигиеническое учреждение на улице Луха. Пришли толпой, разделись, сдали одежду на прожарку, получили специальное мыло и пошли под душ. Пока прожаривалась наша одежда, пожилой медработник весьма основательно изучал мужское достоинство каждого из нас. Получив справку о прохождении санпропускника и пышущую жаром одежду, мы одевались и -- бегом в экипаж.
Что еще ждало романтиков на пути к заветной цели?
Медицинская комиссия, приемные экзамены и "мандатка", как называли мандатную комиссию, -- этого не миновать. Медкомиссия проходила очень строго, кроме общего физическоro состояния, проверке подвергался вестибулярный аппарат. С этой целью испытуемого сажали в медицинское кресло, которое прозвали "электрическим стулом". Нужно было сесть в кресло, наклониться вперед, зажмуриться -- и тут тебя начинали вращать. После десяти оборотов кресло останавливали, нужно было встать, подойти к доске и попасть указательным пальцем в небольшой круг, нарисованный мелом на доске. Увы, мечты многих романтиков после этой процедуры заканчивались на полу помещения, в котором проходила проверка...
И после уже проходили учебные экзамены и мандатная комиссия. Если на экзаменах результат зависел от плотности серого вещества в черепной коробке абитуриента, то на заседании мандатной комиссии все было наоборот. Между прочим, ни в одном словаре не найдешь толкования словосочетания "мандатная комиссия". Ну, а в наше время каждый, желающий посвятить себя мореплаванию с заходами в порты загнивающего капитализма, должен был до конца и всецело быть преданным коммунистической партии, родному Советскому правительству и делу построения светлого общества будущего.
И после "мандатки" к величайшему огорчению немалого числа страждущих приходил конец мечтаниям и надеждам. А у счастливчиков, зачисленных в училище, положительные эмоции переплескивались через край.
...Тот день конца августа 1958 года, когда я стал курсантом ТМУ, запомнился на всю жизнь. Кстати, лишь после узнал, что слово "курсант" расшифровывается так: колоссальная, универсальная, рабочая сила, абсолютно не желающая трудиться. Впрочем, это нежелание успешно в основном искореняли отцы-командиры, приговаривая: "Не умеешь -- научим, не хочешь -заставим..." И учили... до седьмого пота. Тогда мы еще не знали, что обильно пролитый пот и кровавые ссадины на руках -- основа того порядка, на котором держится флот. Как нам сегодня недостает этого порядка...
ЭКИПАЖ
Обнаружив себя в списках зачисленных в училище, следовало зайти в парикмахерскую и временно лишиться буйной шевелюры. Когда семеро наших ребят пришли стричься, работа спорилась в руках мастериц: скоро наши голые черепа отдавали синевой цыплят, совершивших пеший переход от Владивостока до Таллинна. После нас на стул сел гражданский парень, и парикмахерша по инерции прошлась по его шевелюре, как комбайн по колхозному полю. Увидя на голове сверкающий след, парень, как написал один автор, закричал "нечеловеческим голосом".
Оставив в парикмахерской волосы, я переступил порог экипажа, который теперь стал моим родным домом. Получил у коменданта Коневицкого комплект постельного белья и два полотенца. В нашем распоряжении -- жилое помещение, кубрик, хозпомещение и туалет. Здесь все называется на морской лад: общежитие -- экипаж, туалет -- гальюн, лестница -- трап, хозпомещение -баталерка, половая щетка -- швабра, скамейка -- банка, рабочая одежда -роба, рабочие ботинки -- говнодавы, сокращенно -- "гады".
Наш кубрик выходил окнами на улицу Сяде. Напротив, через узкую улицу, -- окна швейного ателье "Лембиту". У входа в кубрик, справа от двери стояла видавшая виды казенного коричневого цвета тумбочка, рядом -- такого же цвета табуретка. Это рабочее место дневального по роте. Слева от двери -- красная авральная лампочка, которая начинала мигать при объявлении тревоги, над дверью -- синяя лампочка ночного света, включаемая после отбоя. В кубрике вдоль стен выстроились наши "четвероногие друзья" -- металлические кровати. На спинке каждой прицеплена бирка с наклеенной бумажкой, на ней указаны номер роты и фамилия курсанта.
В баталерке с двух сторон стеллажи, где у каждого своя ячейка, стол для глаженья формы, утюг. Тут же двухпудовая гиря, ее тягали перед сном. В баталерке же в напряженную экзаменационную пору сидели над конспектами и клевали носом коряги-мореходы.
Гальюн выходил окном во двор, через это открытое окно возвращались ночью самовольщики. Справа у входа в это важное заведение -- "толчок", слева -- писсуары для сдачи "отстоя". В гальюне всегда идеальная чистота.
Основная тяжесть текущих приборок ложилась на дневального по роте. Добросовестность и тщательность работы проверялась дежурным офицером древним драконовским способом: офицер доставал носовой платок и проводил по нижней раме койки или за батареей отопления. В случае обнаружения пыли "фитиль" был обеспечен: за плохую приборку командир роты мог отвалить пять нарядов вне очереди, а старшина изыскивал возможность подогнать выполнение нарядов в день увольнения, когда все порядочные люди позволяли себе расслабиться в обществе прекрасных представительниц лучшей половины человечества. Надежным и верным партнером уборщика гальюна была безотказная подружка-швабра.
В общем, порядок в экипаже поддерживался всегда. И туда никогда не ступала женская нога...
Мы получили робу, "гады", фуражки, которые с легкой руки Игоря Сараева назвали "типа спящего железнодорожника". До нас недавно курсанты носили бескозырки, на ленточках которых красовалась надпись:
TALLINNA MEREKOOL и ТАЛЛИНСКОЕ МОРЕХОДНОЕ УЧИЛИЩЕ
Теперь эта традиция была нарушена. Но многие наши ребята разжились у выпускников бескозырками, имелась она и у меня.
Роба была почти одного размера для всех, что вызвало заметные неудобства: у долговязых штаны доходили до щиколоток, у низкорослых опускались ниже пяток. Переодевшись, многие не узнавали друг друга, а некоторые даже и себя. Подойдешь к зеркалу и опешишь: оттуда на тебя уставится незнакомец с вызывающе торчащими по сторонам ушами и головой, сверкающей, как петушиное колено. Становилось даже жаль себя.
Впрочем, старшина сказал бы: "Солдат должен наводить страх на противника". А тренировки по строевой мудрости проводились у нас поначалу регулярно. Подавалась команда "Отбой!", мы раздевались и ложились, тотчас следовала команда "Подъем!" -- мы поднимались, одевались... ну, и так далее. Движения наши были скованными и заторможенными, поэтому как правило, в норматив времени не укладывались. И следовало все с начала: "Подъем!", "Отбой!", так несколько раз подряд. Ведь еще Суворов говорил: "Тяжело в учении -- легко в бою".
Отходя ко сну, курсант был обязан уложить свою форму в определенном порядке: брюки, форменка, тельник, флотский ремень сворачивался, и все накрывалось фуражкой.
Научились работать иглой и утюгом. Приходилось отмечать каждый предмет формы белыми нитками, а брюки должны были выглажены так, чтобы стрелки начинали резать еще до прикосновения к ним.
Параллельно мы познавали азы и других курсантских наук. Прежде всего курсант обязан знать, сколько категорий состояния имеют курсантские носки. А именно: первая -- когда брошенный носок прилипает к переборке, вторая -когда можно остригать ногти, не снимая носков, третья -- когда можно снять носки, не снимая ботинок. Наконец -- когда вес носков равен весу резинок.
Наиболее опасен в курсантском обиходе носок первой категории, когда можно в ответ схлопотать увесистым "гадом" по оттопыренному уху или по сверкающей голове.
Мы, курсанты первого курса судоводительского отделения, объединены в роту, в роте два взвода -- эстонский и русский, в каждом взводе по два отделения.
Командиром нашей второй роты был капитан-лейтенант В. Колесников. Это атлетического телосложения симпатичный мужчина с незначительным дефектом речи, который позволял ему почти после каждого произнесенного слова добавлять вдогонку принятое на флоте словечко "бенть".
"Каплей" пришел в училище вместе с нами, перед этим служил на плавающем эсминце. У меня нет оснований, чтобы рассказать о нем что-либо плохое. Впрочем, через год он ушел от нас, не успев раскрыть полностью своих командирских и человеческих качеств.
Старшинский состав назначал командир роты. При этом учитывались срок армейской службы и возраст. У нас старшиной роты был Виктор Сорокин. Помню его по экзаменам, на которые он приходил в армейской форме со знаками отличия старшего сержанта. Лично у меня с ним сложились вполне нормальные отношения, но некоторые ребята обвиняли его в солдафонстве.
Я был назначен командиром эстонского взвода, а москвич Анатолий Осипенко определен на русский взвод. Опережая события, поведаю читателю, что мое командирство ничего, кроме неприятностей и головной боли, мне не принесло. Дело в том, что "сопли" -- старшинские нашивки -- кое-кого очень манили, однако мне эту тему поднимать неприятно. Время -- лучший судья, оно расставило все точки над "i", а мне не стыдно посмотреть в глаза своим однокашникам.
Командирами отделений в нашей группе были Ю. Кеввай и Р. Раянг, оба честные и надежные парни. В русской группе на эту должность назначены были Ю. Бартенев и В. Шалунов. В группах в общем были нормальные ребята, но и без дерьма не обошлось.
Душой эстонской группы оказались Ю. Кеввай и Т. Тийвель, которого все называли Сассь. В русской группе хохмачей было много, но особенно выделялись С. Смоляков и И. Сараев. Наиболее спокойными в роте оказались Т. Ниннас, П. Пыдер, В. Салусоо и К. Ымблус.
А вообще наиболее одаренным был Тойво Ниннас, который выгодно отличался от многих серьезностью, вдумчивостью и способностями. Его главная черта -скромность, он никогда не стремился возвысить себя над другими или заставить их поверить в свои исключительные способности. Уехав после окончания училища на Дальний Восток, он начал свое восхождение по служебной лестнице. Со временем Тойво стал крупнейшим специалистом по эксплуатации флота в республике и начальником Эстонского морского пароходства. Без преувеличения могу сказать, что Тойво Ниннас -- яркое явление нашего выпуска.