Страница:
Просто сказать, что я остался доволен уровнем обслуживания, выглядело бы чёрной неблагодарностью. Все работники этой фирмы, с которыми нам выпала удача столкнуться в Алматы, по дороге к Базовому Лагерю и в нём самом, были настолько симпатичны, доброжелательны и услужливы (в лучшем смысле этого слова), что я так и не понял, подбирает ли их Казбек Валиев по этому принципу, или выращивает собственноручно на своём приусадебном участке. Сам он, кстати, отнюдь не выглядит ласковым плюшевым мишкой.
Не знаю какие травмы исковеркали мою психику в раннем детстве, но к субьектам, с которыми я вступаю в деловые отношения, я отношусь с подозрительностью. Если же речь идёт о незнакомых мне фирмах, да ещё таких, которым все услуги проплачены наперед, подозрительность эта принимает формы, близкие к маниакальным, и только фаталистичность моего мировосприятия и чувство юмора помогают мне пережить период зависимости от предполагаемо враждебной организации. Представьте же себе моё восхищение, когда всё, что полагалось мне по договору, я получал в обещанных количествах и в срок: еда была отличной, палатки просторными, матрасы мягкими, рации работали, вертолёты летали. И совсем уже невероятное: меня нигде ни разу не забыли! Фирма работала, как хорошо смазанный механизм. Но, пожалуй, самым приятным было то, что в Базовом Лагере я чувствовал себя не столько клиентом, сколько желанным гостем, и мне абсолютно наплевать насколько это чувство оправданно. Мне улыбались, мне помогали, меня провожали на гору добрым словом и встречали с неё горячим чаем. Моё огромное спасибо – всем этим людям!
Каркара
Архипелаг Базлаг
Не знаю какие травмы исковеркали мою психику в раннем детстве, но к субьектам, с которыми я вступаю в деловые отношения, я отношусь с подозрительностью. Если же речь идёт о незнакомых мне фирмах, да ещё таких, которым все услуги проплачены наперед, подозрительность эта принимает формы, близкие к маниакальным, и только фаталистичность моего мировосприятия и чувство юмора помогают мне пережить период зависимости от предполагаемо враждебной организации. Представьте же себе моё восхищение, когда всё, что полагалось мне по договору, я получал в обещанных количествах и в срок: еда была отличной, палатки просторными, матрасы мягкими, рации работали, вертолёты летали. И совсем уже невероятное: меня нигде ни разу не забыли! Фирма работала, как хорошо смазанный механизм. Но, пожалуй, самым приятным было то, что в Базовом Лагере я чувствовал себя не столько клиентом, сколько желанным гостем, и мне абсолютно наплевать насколько это чувство оправданно. Мне улыбались, мне помогали, меня провожали на гору добрым словом и встречали с неё горячим чаем. Моё огромное спасибо – всем этим людям!
Каркара
Наше пребывание в Алматы напоминало стремительное скольжение по бобслейному жёлобу – всё было накатано, продумано, организовано. Прямо из аэропорта нас привезли в офис, где, наконец, мой долгий эпистолярный роман с девушкой по имени Юлия пришёл к логическому завершению – мы встретились лицом к лицу. Виртуальная личность представлялась мне классической суровой секретаршей. Я уже много лет живу в стране, где люди настолько горячи, а дистанция между ними так коротка, что любое общение похоже на маленькое извержение вулкана. Здесь приходят на работу в помятой футболке и хлопают босса по плечу. При самом чопорном обмене мэйлами уже второе – третье послание начинается с «Хай!» и заканчивается «Бай!» Поэтому интенсивная месячная переписка, пусть и деловая, казалась мне достаточным поводом для того, чтобы, выражаясь фигурально, слегка «распустить галстук». Куда там! Ледяные треугольнички писем продолжали со звоном выпадать из папки Inbox моего Outlook-а. Поэтому, когда передо мной оказалась симпатичная блондинистая девушка с чуть застенчивой улыбкой, я был приятно удивлён.
Нас провели через обшитые деревом и увешаные горными пейзажами просторы на третий этаж и там, в Юлином кабинете, нам было подробно и заботливо описано наше ближайшее будущее. Сперва беседа была затеяна на английском языке, но Юля и Эяль стрекотали на нём так, что я стал терять нить разговора и быстро прекратил это безобразие. Обсуждение наших дел теперь происходило на русском, а для Эяля все существенные моменты я переводил на иврит. При этом, у меня всё время происходило запаздывание на полфазы: выслушав Юлю, я обращался к Эялю на чистом русском языке, затем спохватывался и переходил на иврит. Закончив переводить, я обращался к Юле на иврите, и лишь уловив в её взгляде робкое «не понимаю» переходил на русский.
Юля забрала наши паспорта на оформление Киргизской визы (о эти визы! Я ещё расскажу о них в другом месте и в другое время...), а мы вернулись в свой джип и помчались в супермаркет с честным советским именем «Юбилейный», где, как заверила нас та же Юлия, можно было найти все мыслимые и немыслимые продукты альпинисткого питания. В набеге на супермаркет нас сопровождал тот же молодой казахский юноша, который так удачно встретил нас в аэропорту. Два небольших разочарования постигли меня в этом продуктовом храме – там не было растворимых соков и специальных сублимированых продуктов. То, что Юля гордо именовала «высотной пищей» оказалось обычными кашами Бистров, бульонами Галина Бланка и растворимыми вторыми блюдами. Блюда эти хороши для выезда «на природу», но на высоте 5-6 тыс. метров, где вода закипает задолго до желанных 100 градусов, их необходимо варить. Короче говоря, супермаркет этот очень даже неплох, но ничего специфически горного в нём не продаётся.
Гора продуктов в нашей тележке росла, как подоспевшее тесто. Всё штучное мы брали десятками, всё развесное – килограммами. Фирма Бистров должна нам проценты с продаж. А теперь ещё и за рекламу... Скрупулёзно и экономно рассчитанная раскладка, занимавшая так мало места на бумаге, материализовывалась в нечто неподъёмное. Время шло, список продуктов всё не кончался, а между тем, нам нужно было ещё успеть пересечь Казахско – Киргизскую границу, которую закрывают на пресловутый замок в 10 часов вечера. Наш сопровождающий, теряя свою восточную невозмутимость и не решаясь подгонять нас, дорогих клиентов, стал подгонять продавщиц, которые в ответ с независимым видом дёргали плечиком. Я метался по суперу, как заяц в свете прожектора, продукты уже не считались, а хватались горстями и сгребались с полок обеими руками.
Наконец, потные и взъерошенные мы выкатили продуктовую тележку из дверей супермаркета. Буквально на минуту мы заскочили в офис, где нас уже ждали наши паспорта, облагороженные Киргизскими визами. Заботливая Юлия проводила нас «до крыльца» и пожелала удачного восхождения. И вот мы уже покидаем Алматы по залитой медовым солнцем автотрассе, по обеим сторонам которой тянутся бесконечные арбузные и дынные рынки.
Несмотря на бессонную ночь, я упорно пялюсь в окно на бархатные ряды тополей вдоль дороги, на далёкую дымчатую цепь гор на горизонте, на небольшие посёлки, где нет-нет да промелькнёт отсталый сельский житель в национальных одеждах, на Среднюю Азию, где не довелось мне побывать в своей первой жизни. И только, когда наш джип застыл посреди бесконечной казахской степи, накрытый синей пиалой неба, я позволил себе расслабиться. Проснулся я, когда мы петляли меж невысоких цветных гор, пустынных и безжизненных, лишь кое-где поросших пучками сухой травы. Затем мы пересекли широкую плоскую долину и въехали во влажные предгорья Тянь-Шаня с пышными травами, островками елового леса и торопливыми речками с всклокоченной серой водой. Пару раз мы проехали мимо молодых джигитов, гарцевавших на сухих, жилистых лошадках. Они подавали нам понятные только им самим знаки и весело смеялись, сверкая белыми и серебрянными зубами на спечённых солнцем лицах.
Через 3.5 часа, преодолев 270 км, мы проехали посёлок Каркара, и вместе с ним у нас за спиной остался такой важный аттрибут цивилизации, как асфальтовая дорога. Оставшиеся 12 км до казахско-киргизской границы мы тянулись более получаса, по разбомбленной грунтовке. Впервые в жизни я увидел, как водитель объезжает дорогу по «чисту полю», которое было более пригодно для езды, чем эта, с позволения сказать, «автострада». Теперь, пожалуй, пришло время сказать пару слов о границах и визах – двух вещах, которые сопровождают путешественника, как зубная боль сластёну. Как я уже упоминал, к Хан Тенгри можно подобраться с двух сторон – с севера и с юга. Северная его сторона находится на территории Казахстана, а южная – Кыргызстана. Таким образом, если вы избрали своей отправной точкой Алматы, логично предположить, что для прибытия в северный базовый лагерь Хан Тенгри вам потребуется только казахская виза. Это немаловажно, во-первых потому, что каждая виза стоит порядка 100$, а во-вторых, потому что пересечение границ стран бывшей советской империи – удовольствие ниже среднего. Я знал, что из Алматы мы поедем на машине в базовый лагерь Каркара, расположенный в предгорьях Тянь Шаня на высоте 2250м, проведём там день в акклиматизационных прогулках и затем будем заброшены вертолётом на ледник Северный Иныльчек, к подножию великой и ужасной горы Хан Тенгри... Чего я не знал, так это то, что несколько километров дороги перед самым лагерем Каркара проходят по территории суверенного Кыргызстана. То ли советский картограф был пьян и у него дрогнула рука, то ли (что гораздо вероятнее) дороги в бывшем Союзе прокладывали без учёта будущего права наций на самоопределение, но этот неприятный факт всплыл на поверхность в самый последний момент, когда наши казахские визы были уже заказаны и находились в процессе оформления. До последнего времени, на этом курьёзном участке границы существовал негласный уговор, согласно которому киргизы не требовали с проезжавших в Каркару отдельной визы, но именно в этом году они решили навести порядок в своём пограничном хозяйстве, а наведение порядка в азиатских странах неизбежно связано с возведением новых неожиданных препятствий для доверчивых пришельцев. И только с течением времени всё устаканивается, и стихийная система взяток и протекций налаживает удобные обходные тропки через минное поле идиотских законов.
Как бы там нибыло, за пару недель до отъезда я получил от Юлии мэйл, написанный языком столь официальным, что в нём явственно просвечивало опасение моей неадекватной реакции на содержавшуюся в нём информацию. Мы с Эялем извещались о том, что по независящим от фирмы причинам, визовый порядок на злополучном участке границы изменился не в нашу пользу, и это обойдётся нам в дополнительные 80$ с человека. Все бюрократические заботы фирма берёт на себя. Чтобы не потерять лицо уважающего себя клиента, я сдержанно возмутился в ответном послании, хотя мне было абсолютно ясно, что насилие над моим карманом неизбежно. Не ясно было только, какое такое удовольствие можно из этого извлечь... Из-за нескольких километров дурацкой пыльной грунтовки мы должны были иметь при себе полноценную киргизскую визу, а наша обычная казахская виза должна была пройти «апгрейд» и превратиться в двойную. Зато само пересечение границы доставило мне то самое удовольствие, которое отчасти оправдало насилие над карманом.
Итак, пересечение границы!
С казахской стороны пограничный пункт находился в процессе достройки или перестройки, что вообще характерно для этой бурно развивающейся страны. Что меня бесконечно поразило, так это компьютерное оснащение этого пункта, которое ничуть не уступало столичному аэропорту. Нас засняли на видеокамеру и внесли в бездонные компьютерные сети казахской пограничной службы. Всё это происходило, между прочим, на краю света, в чистом поле, в овечьей глухомани. Я охотно верю, что через такой навороченный погранпункт и муха не пролетит, но, поскольку по обе стороны от него и до самого горизонта никаких пограничных заграждений видно не было, целые стаи этих мух могли бы летать туда-сюда через границу, перенося всё, что душе угодно.
В общем, с казахской стороны всё было тихо и пристойно, то есть – скучно. Солдаты одеты по форме, офицер не пристаёт с дурацкими разговорами, никто не хамит и не попрошайничает. Просто не о чем рассказать. Зато с киргизской стороны нас ожидал праздник жизни. Мы пересекли линию шлагбаума и остановились. Из замызганного вагончика, который являлся, как бы форпостом и символом государства Кыргызстан, на дорогу вразвалочку выкатились три полуодетых басмача и с радостным оживлением стали нас разглядывать. Я не уверен, что из того, что было напялено на всех троих, можно было составить один полный комплект амуниции киргизского пограничника. В дублёных физиономиях стражей границы читался простодушный бандитизм в трогательном сочетании с детским любопытством. Затем, соблюдя паузу, как бы подчёркивающую важность его персоны, из вагончика хозяйской походкой вышел товарищ офицер. От своей команды он отличался славянским лицом, относительно комплектным, хотя и не первой свежести обмундированием и осмысленным выражением хитрющих глаз старого служаки и пройдохи. Он игриво осмотрел нашу компанию, как бы примериваясь, что бы такое с нами учудить. Или, скорее, оценивая, что он может позволить себе с нами учудить. Наш водитель вышел из джипа и протянул ему накладные документы на перевозимый груз, то есть на нас с Эялем. «Хозяин тайги» задавал водителю вопросы, исполненные слегка шутовской подозрительности, а тот отвечал ему с напускной уверенностью, но как-то немного нервно.
И тут, Эялю наскучило сидеть в джипе, в то время, когда происходит такое замечательное соприкосновение с представителями неведомой ему страны. Дверца распахнулась, и он предстал перед «командиром заставы». Только служивший в Советской Армии человек может представить себе впечатление, которое производит подобная личность на старого офицера советского розлива: долговязый патлатый иудей с заспанным безмятежным лицом и с демонстративно расшнурованными ботинками на босу ногу. Я застыл в сладостном предвкушении. Лицо мужика окаменело от изумления. Он открыл рот, затем закрыл его. Желваки заиграли на дублёных скулах, и глаза собрались в щёлки. Я почувствовал, что Эяль будет отправлен «драить очко» до конца месяца... «Шнурки бы завязал!» – процедил он, глядя на Эяля снизу вверх, но необычайно надменно. Только, что не сплюнул... «Что он сказал?» – добродушно поинтересовался Эяль. «Добро пожаловать...» – иронически пояснил я. Хорошее настроение служивого человека было заметно испорчено. Нас попросили показать паспорта.
И тут Эяль совершил ещё одну простодушную ошибку. Задрав помятую футболку с боевой надписью «Безенги», он снял с себя увесистый нательный пояс-кошелёк. Военный радостно осклабился. Ухмылка, как бы сама выпала из него, вопреки его желанию и предыдущему настрою. «Ого!» – сказал он – «Ого-го!... Какой хороший кошелёк! Наверно в нём много денег?» Хорошее настроение вновь вернулось к нему.
«Что он говорит?» – спросил Эяль. «Ему понравился твой кошелёк. Спрячь его подальше...» – ответил я, и Эяль со спокойным достоинством заправил свою казну внутрь широких походных брюк. Забрав наши документы, Али Баба удалился в свой вагончик в сопровождении водителя, а мы с Эялем остались в компании разбойников. Эяль был настроен на общение и решительно двинулся к разбитной троице, которая весело переглянулась и засверкала серебряными зубами. «Ты откуда, а?» – спросил один из них Эяля. «Из какой страны, а? Страна, а? Э-э-э... Где, а?» – по мере осознания лингвистической пропасти разделяющей их, речь пограничника становилась всё бессвязнее. Он беспомощно махал руками, в поисках поясняющего его вопрос жеста. «Что он спрашивает?» – обернулся ко меня Эяль. «Он спрашивает, откуда ты» – пояснил я. «Исраэль. Ай эм фром Исраэль» – сказал Эяль тыча себя пальцем в грудь, чтобы устранить любые сомнения. «Еврей, што ли?!» – изумлённо переспросил киргизский воин. Эяль не знал, что означает слово «еврей», поэтому он снова ткнул себя пальцем в грудь и повторил: «Исраэль. Ай эм джу». «Ну, Израиль – значит еврей!» – утвердительно произнёс киргиз. Его товарищи выглядели озабоченными. Перед ними стоял живой агент мирового сионизма, и они мучительно соображали, какое именно поведение будет сочтено достойным перед лицом такого необычного гостя.
«А мы – мусульмане!» – вдруг гордо сказал один из них, подбоченясь и отставив ногу в пыльном сапоге. «О! Мослем!» – возликовал Эяль. «Ай эм джу энд ю ар мослем!» – он был в восторге от такого замечательного диалога двух братских народов – еврейского и мусульманского... Я молча наслаждался этой иронической сценой и не вмешивался. Встреча двух цивилизаций во всей красе!..
В Каркаре нас встретил Казбек Валиев. Похоже, лично встречать своих клиентов – его стиль, и это приятно. Особенно мне, для которого, в отличие от Эяля, он – человек из легенды. Он подошёл, пожал нам руку и, задав пару дежурных вопросов, обьяснил где мы тут будем жить, есть и спать. Несмотря на грозный вид – суровый медведь с непроницаемым лицом – говорил он тихо и раздумчиво. Впрочем, и скрытая властность, и сила характера были вполне заметны.
Набежавшие со всех сторон лагерные мальчики похватали наши рюкзаки и потащили их в сторону палаток. Я не люблю этого. Я воспитан на мачоистских принципах, и когда кто-то пытается поднести мне рюкзак, чувствую себя опущенным. Даже холёные гориллы – портье дорогих швейцарских отелей не рискуют трогать мой походный рюкзак своими чисто вымытыми лапами...
Базовый лагерь Каркара нам понравился. Да и кому могут не понравиться эти стройные фаланги палаток – словно гвардейцы в бело-красных мундирах, выстроившиеся на зелёном лугу перед решительной атакой. Кого могут оставить равнодушным эти мягкие, поросшие тёмной тянь-шаньской елью горы, этот приглашающий в полёт воздух, это небо, безмятежное, как сон пионера. Чья душа не растает от тепла жирных хрустких палочек, запиваемых душистым чаем из белой, как зефир пиалы, по округлому боку которой порхает трепетная тень летней занавески, колеблемой прохладным дуновением.
Палатки были двухместными, с просторным тамбуром, в котором мы свалили свои полуразобранные рюкзаки. Спальное пространство было застелено двумя синими поролоновыми матрасами буржуйской толщины. Никогда в жизни я не располагался в горах с таким неприличным комфортом. Единственное, что слегка отравляло мне жизнь, это полчища маленьких «щипалок» – противных мокрицеподобных созданий с раздвоеным хвостиком. Они быстро и по-свойски оприходовали наши вещи, после чего я уже не мог без содрогания запускать руку в собственный рюкзак. Сладкий момент отмщения наступил лишь по прилету в базовый лагерь Хан Тенгри. В течение ещё целых двух дней мерзкие твари выползали из моего рюкзака на морозные просторы Северного Иныльчека. Они вымерзли все до последнего, как мамонты в ледниковый период.
Наступившее утро было солнечным и прохладным. Равномерно и без перерывов дул ветер. Было просторно и чуть тревожно, как и должно быть в первое утро нового приключения. Всякое путешествие подобно жизни: оно знает подъёмы и спады, победы и поражения. Иногда оно бывает, как непрерывный лёгкий праздник, иногда – доходит до своей высшей точки и обрывается, а иногда превращается в опостылевшую ношу и тихо загнивает. Но начало путешествия всегда прекрасно, как может быть прекрасно только детство, которое мы себе придумываем, становясь взрослыми.
Я неторопясь встал, посетил гремящее железом отхожее место и умылся ледяной, пробирающей до костей водой. На завтрак нам подали овсяную кашу, такую сытную, что ложка не только стояла в ней, но и звенела, если её отогнуть и отпустить. Сыр, колбаса, вкусные сырные булочки, джем и много горячего чая. Я привык к анемичным завтракам инженерно-технического работника и тяжёлая мужицкая пайка сломала меня довольно быстро. «Что ж вы не кушаете?» – участливо спросила официантка, хрупкая серьёзная девушка с глазами цвета тяньшаньских озёр. «А мы не работаем, потому и не едим...» – виновато ответил я за нас двоих. После завтрака мы упаковали в лёгкие штурмовые рюкзаки выданные нам на кухне «сухпайки» и пошли гулять по окресностям. Мы планировали набрать километр высоты, что поможет нам легче пережить завтрашнюю посадку на четырех тысячах метров.
Никаких особых приключений у нас не было, свой план по акклиматизации мы выполнили, поднявшись, примерно, до 3300 метров и намотав приличный километраж по лугам, перелескам и каменистым склонам. Сперва я ещё пытался угнаться за Эялем, но на затяжном подьёме сдох и долго отходил сидя на большом валуне, не в силах отогнать от себя мух, слетевшихся со всех сторон, словно стервятники на падаль. Эяль поджидал меня на пологом перевальчике, с которого открывался вид на просторную долину и первые снежные вершины. «Тебе понадобится много терпения» – сказал я ему, отдышавшись – «ты там напрыгался в Безенги по четырехтысячникам, а я – прямо от компьютера. Целый год сидишь – F1, F2..., а тут, трах – и на три тысячи». Эяль с пониманием качал головой, но я подумал, что такая разница в акклиматизации, конечно же, станет на горе проблемой.
Мы вернулись в лагерь в пол шестого вечера, расстелили перед палаткой карематы и провалялись оставшиеся до ужина часы в блаженном ничегонеделании. Перед ужином прибыл микроавтобус из Алматы и привёз очередную партию свежих клиентов. Этим автобусом должен был приехать наш виртуальный латвийский компаньон Володя со своей подругой. Я без труда «вычислил» их среди новоприбывших, и мы познакомились. Компаньон нам понравился – спокойный спортивный мужик без видимых недостатков. Мы обсудили кое-какие детали, связанные с продуктами и общим снаряжением, и хорошее первое впечатление сменилось вторым – ещё лучшим. У парня был опыт и трезвый логичный подход к делу. К тому же, он обладал таким чудесным качеством, как способность к компромиссу.
Нас провели через обшитые деревом и увешаные горными пейзажами просторы на третий этаж и там, в Юлином кабинете, нам было подробно и заботливо описано наше ближайшее будущее. Сперва беседа была затеяна на английском языке, но Юля и Эяль стрекотали на нём так, что я стал терять нить разговора и быстро прекратил это безобразие. Обсуждение наших дел теперь происходило на русском, а для Эяля все существенные моменты я переводил на иврит. При этом, у меня всё время происходило запаздывание на полфазы: выслушав Юлю, я обращался к Эялю на чистом русском языке, затем спохватывался и переходил на иврит. Закончив переводить, я обращался к Юле на иврите, и лишь уловив в её взгляде робкое «не понимаю» переходил на русский.
Юля забрала наши паспорта на оформление Киргизской визы (о эти визы! Я ещё расскажу о них в другом месте и в другое время...), а мы вернулись в свой джип и помчались в супермаркет с честным советским именем «Юбилейный», где, как заверила нас та же Юлия, можно было найти все мыслимые и немыслимые продукты альпинисткого питания. В набеге на супермаркет нас сопровождал тот же молодой казахский юноша, который так удачно встретил нас в аэропорту. Два небольших разочарования постигли меня в этом продуктовом храме – там не было растворимых соков и специальных сублимированых продуктов. То, что Юля гордо именовала «высотной пищей» оказалось обычными кашами Бистров, бульонами Галина Бланка и растворимыми вторыми блюдами. Блюда эти хороши для выезда «на природу», но на высоте 5-6 тыс. метров, где вода закипает задолго до желанных 100 градусов, их необходимо варить. Короче говоря, супермаркет этот очень даже неплох, но ничего специфически горного в нём не продаётся.
Гора продуктов в нашей тележке росла, как подоспевшее тесто. Всё штучное мы брали десятками, всё развесное – килограммами. Фирма Бистров должна нам проценты с продаж. А теперь ещё и за рекламу... Скрупулёзно и экономно рассчитанная раскладка, занимавшая так мало места на бумаге, материализовывалась в нечто неподъёмное. Время шло, список продуктов всё не кончался, а между тем, нам нужно было ещё успеть пересечь Казахско – Киргизскую границу, которую закрывают на пресловутый замок в 10 часов вечера. Наш сопровождающий, теряя свою восточную невозмутимость и не решаясь подгонять нас, дорогих клиентов, стал подгонять продавщиц, которые в ответ с независимым видом дёргали плечиком. Я метался по суперу, как заяц в свете прожектора, продукты уже не считались, а хватались горстями и сгребались с полок обеими руками.
Наконец, потные и взъерошенные мы выкатили продуктовую тележку из дверей супермаркета. Буквально на минуту мы заскочили в офис, где нас уже ждали наши паспорта, облагороженные Киргизскими визами. Заботливая Юлия проводила нас «до крыльца» и пожелала удачного восхождения. И вот мы уже покидаем Алматы по залитой медовым солнцем автотрассе, по обеим сторонам которой тянутся бесконечные арбузные и дынные рынки.
Несмотря на бессонную ночь, я упорно пялюсь в окно на бархатные ряды тополей вдоль дороги, на далёкую дымчатую цепь гор на горизонте, на небольшие посёлки, где нет-нет да промелькнёт отсталый сельский житель в национальных одеждах, на Среднюю Азию, где не довелось мне побывать в своей первой жизни. И только, когда наш джип застыл посреди бесконечной казахской степи, накрытый синей пиалой неба, я позволил себе расслабиться. Проснулся я, когда мы петляли меж невысоких цветных гор, пустынных и безжизненных, лишь кое-где поросших пучками сухой травы. Затем мы пересекли широкую плоскую долину и въехали во влажные предгорья Тянь-Шаня с пышными травами, островками елового леса и торопливыми речками с всклокоченной серой водой. Пару раз мы проехали мимо молодых джигитов, гарцевавших на сухих, жилистых лошадках. Они подавали нам понятные только им самим знаки и весело смеялись, сверкая белыми и серебрянными зубами на спечённых солнцем лицах.
Через 3.5 часа, преодолев 270 км, мы проехали посёлок Каркара, и вместе с ним у нас за спиной остался такой важный аттрибут цивилизации, как асфальтовая дорога. Оставшиеся 12 км до казахско-киргизской границы мы тянулись более получаса, по разбомбленной грунтовке. Впервые в жизни я увидел, как водитель объезжает дорогу по «чисту полю», которое было более пригодно для езды, чем эта, с позволения сказать, «автострада». Теперь, пожалуй, пришло время сказать пару слов о границах и визах – двух вещах, которые сопровождают путешественника, как зубная боль сластёну. Как я уже упоминал, к Хан Тенгри можно подобраться с двух сторон – с севера и с юга. Северная его сторона находится на территории Казахстана, а южная – Кыргызстана. Таким образом, если вы избрали своей отправной точкой Алматы, логично предположить, что для прибытия в северный базовый лагерь Хан Тенгри вам потребуется только казахская виза. Это немаловажно, во-первых потому, что каждая виза стоит порядка 100$, а во-вторых, потому что пересечение границ стран бывшей советской империи – удовольствие ниже среднего. Я знал, что из Алматы мы поедем на машине в базовый лагерь Каркара, расположенный в предгорьях Тянь Шаня на высоте 2250м, проведём там день в акклиматизационных прогулках и затем будем заброшены вертолётом на ледник Северный Иныльчек, к подножию великой и ужасной горы Хан Тенгри... Чего я не знал, так это то, что несколько километров дороги перед самым лагерем Каркара проходят по территории суверенного Кыргызстана. То ли советский картограф был пьян и у него дрогнула рука, то ли (что гораздо вероятнее) дороги в бывшем Союзе прокладывали без учёта будущего права наций на самоопределение, но этот неприятный факт всплыл на поверхность в самый последний момент, когда наши казахские визы были уже заказаны и находились в процессе оформления. До последнего времени, на этом курьёзном участке границы существовал негласный уговор, согласно которому киргизы не требовали с проезжавших в Каркару отдельной визы, но именно в этом году они решили навести порядок в своём пограничном хозяйстве, а наведение порядка в азиатских странах неизбежно связано с возведением новых неожиданных препятствий для доверчивых пришельцев. И только с течением времени всё устаканивается, и стихийная система взяток и протекций налаживает удобные обходные тропки через минное поле идиотских законов.
Как бы там нибыло, за пару недель до отъезда я получил от Юлии мэйл, написанный языком столь официальным, что в нём явственно просвечивало опасение моей неадекватной реакции на содержавшуюся в нём информацию. Мы с Эялем извещались о том, что по независящим от фирмы причинам, визовый порядок на злополучном участке границы изменился не в нашу пользу, и это обойдётся нам в дополнительные 80$ с человека. Все бюрократические заботы фирма берёт на себя. Чтобы не потерять лицо уважающего себя клиента, я сдержанно возмутился в ответном послании, хотя мне было абсолютно ясно, что насилие над моим карманом неизбежно. Не ясно было только, какое такое удовольствие можно из этого извлечь... Из-за нескольких километров дурацкой пыльной грунтовки мы должны были иметь при себе полноценную киргизскую визу, а наша обычная казахская виза должна была пройти «апгрейд» и превратиться в двойную. Зато само пересечение границы доставило мне то самое удовольствие, которое отчасти оправдало насилие над карманом.
Итак, пересечение границы!
С казахской стороны пограничный пункт находился в процессе достройки или перестройки, что вообще характерно для этой бурно развивающейся страны. Что меня бесконечно поразило, так это компьютерное оснащение этого пункта, которое ничуть не уступало столичному аэропорту. Нас засняли на видеокамеру и внесли в бездонные компьютерные сети казахской пограничной службы. Всё это происходило, между прочим, на краю света, в чистом поле, в овечьей глухомани. Я охотно верю, что через такой навороченный погранпункт и муха не пролетит, но, поскольку по обе стороны от него и до самого горизонта никаких пограничных заграждений видно не было, целые стаи этих мух могли бы летать туда-сюда через границу, перенося всё, что душе угодно.
В общем, с казахской стороны всё было тихо и пристойно, то есть – скучно. Солдаты одеты по форме, офицер не пристаёт с дурацкими разговорами, никто не хамит и не попрошайничает. Просто не о чем рассказать. Зато с киргизской стороны нас ожидал праздник жизни. Мы пересекли линию шлагбаума и остановились. Из замызганного вагончика, который являлся, как бы форпостом и символом государства Кыргызстан, на дорогу вразвалочку выкатились три полуодетых басмача и с радостным оживлением стали нас разглядывать. Я не уверен, что из того, что было напялено на всех троих, можно было составить один полный комплект амуниции киргизского пограничника. В дублёных физиономиях стражей границы читался простодушный бандитизм в трогательном сочетании с детским любопытством. Затем, соблюдя паузу, как бы подчёркивающую важность его персоны, из вагончика хозяйской походкой вышел товарищ офицер. От своей команды он отличался славянским лицом, относительно комплектным, хотя и не первой свежести обмундированием и осмысленным выражением хитрющих глаз старого служаки и пройдохи. Он игриво осмотрел нашу компанию, как бы примериваясь, что бы такое с нами учудить. Или, скорее, оценивая, что он может позволить себе с нами учудить. Наш водитель вышел из джипа и протянул ему накладные документы на перевозимый груз, то есть на нас с Эялем. «Хозяин тайги» задавал водителю вопросы, исполненные слегка шутовской подозрительности, а тот отвечал ему с напускной уверенностью, но как-то немного нервно.
И тут, Эялю наскучило сидеть в джипе, в то время, когда происходит такое замечательное соприкосновение с представителями неведомой ему страны. Дверца распахнулась, и он предстал перед «командиром заставы». Только служивший в Советской Армии человек может представить себе впечатление, которое производит подобная личность на старого офицера советского розлива: долговязый патлатый иудей с заспанным безмятежным лицом и с демонстративно расшнурованными ботинками на босу ногу. Я застыл в сладостном предвкушении. Лицо мужика окаменело от изумления. Он открыл рот, затем закрыл его. Желваки заиграли на дублёных скулах, и глаза собрались в щёлки. Я почувствовал, что Эяль будет отправлен «драить очко» до конца месяца... «Шнурки бы завязал!» – процедил он, глядя на Эяля снизу вверх, но необычайно надменно. Только, что не сплюнул... «Что он сказал?» – добродушно поинтересовался Эяль. «Добро пожаловать...» – иронически пояснил я. Хорошее настроение служивого человека было заметно испорчено. Нас попросили показать паспорта.
И тут Эяль совершил ещё одну простодушную ошибку. Задрав помятую футболку с боевой надписью «Безенги», он снял с себя увесистый нательный пояс-кошелёк. Военный радостно осклабился. Ухмылка, как бы сама выпала из него, вопреки его желанию и предыдущему настрою. «Ого!» – сказал он – «Ого-го!... Какой хороший кошелёк! Наверно в нём много денег?» Хорошее настроение вновь вернулось к нему.
«Что он говорит?» – спросил Эяль. «Ему понравился твой кошелёк. Спрячь его подальше...» – ответил я, и Эяль со спокойным достоинством заправил свою казну внутрь широких походных брюк. Забрав наши документы, Али Баба удалился в свой вагончик в сопровождении водителя, а мы с Эялем остались в компании разбойников. Эяль был настроен на общение и решительно двинулся к разбитной троице, которая весело переглянулась и засверкала серебряными зубами. «Ты откуда, а?» – спросил один из них Эяля. «Из какой страны, а? Страна, а? Э-э-э... Где, а?» – по мере осознания лингвистической пропасти разделяющей их, речь пограничника становилась всё бессвязнее. Он беспомощно махал руками, в поисках поясняющего его вопрос жеста. «Что он спрашивает?» – обернулся ко меня Эяль. «Он спрашивает, откуда ты» – пояснил я. «Исраэль. Ай эм фром Исраэль» – сказал Эяль тыча себя пальцем в грудь, чтобы устранить любые сомнения. «Еврей, што ли?!» – изумлённо переспросил киргизский воин. Эяль не знал, что означает слово «еврей», поэтому он снова ткнул себя пальцем в грудь и повторил: «Исраэль. Ай эм джу». «Ну, Израиль – значит еврей!» – утвердительно произнёс киргиз. Его товарищи выглядели озабоченными. Перед ними стоял живой агент мирового сионизма, и они мучительно соображали, какое именно поведение будет сочтено достойным перед лицом такого необычного гостя.
«А мы – мусульмане!» – вдруг гордо сказал один из них, подбоченясь и отставив ногу в пыльном сапоге. «О! Мослем!» – возликовал Эяль. «Ай эм джу энд ю ар мослем!» – он был в восторге от такого замечательного диалога двух братских народов – еврейского и мусульманского... Я молча наслаждался этой иронической сценой и не вмешивался. Встреча двух цивилизаций во всей красе!..
В Каркаре нас встретил Казбек Валиев. Похоже, лично встречать своих клиентов – его стиль, и это приятно. Особенно мне, для которого, в отличие от Эяля, он – человек из легенды. Он подошёл, пожал нам руку и, задав пару дежурных вопросов, обьяснил где мы тут будем жить, есть и спать. Несмотря на грозный вид – суровый медведь с непроницаемым лицом – говорил он тихо и раздумчиво. Впрочем, и скрытая властность, и сила характера были вполне заметны.
Набежавшие со всех сторон лагерные мальчики похватали наши рюкзаки и потащили их в сторону палаток. Я не люблю этого. Я воспитан на мачоистских принципах, и когда кто-то пытается поднести мне рюкзак, чувствую себя опущенным. Даже холёные гориллы – портье дорогих швейцарских отелей не рискуют трогать мой походный рюкзак своими чисто вымытыми лапами...
Наступившее утро было солнечным и прохладным. Равномерно и без перерывов дул ветер. Было просторно и чуть тревожно, как и должно быть в первое утро нового приключения. Всякое путешествие подобно жизни: оно знает подъёмы и спады, победы и поражения. Иногда оно бывает, как непрерывный лёгкий праздник, иногда – доходит до своей высшей точки и обрывается, а иногда превращается в опостылевшую ношу и тихо загнивает. Но начало путешествия всегда прекрасно, как может быть прекрасно только детство, которое мы себе придумываем, становясь взрослыми.
Я неторопясь встал, посетил гремящее железом отхожее место и умылся ледяной, пробирающей до костей водой. На завтрак нам подали овсяную кашу, такую сытную, что ложка не только стояла в ней, но и звенела, если её отогнуть и отпустить. Сыр, колбаса, вкусные сырные булочки, джем и много горячего чая. Я привык к анемичным завтракам инженерно-технического работника и тяжёлая мужицкая пайка сломала меня довольно быстро. «Что ж вы не кушаете?» – участливо спросила официантка, хрупкая серьёзная девушка с глазами цвета тяньшаньских озёр. «А мы не работаем, потому и не едим...» – виновато ответил я за нас двоих. После завтрака мы упаковали в лёгкие штурмовые рюкзаки выданные нам на кухне «сухпайки» и пошли гулять по окресностям. Мы планировали набрать километр высоты, что поможет нам легче пережить завтрашнюю посадку на четырех тысячах метров.
Мы вернулись в лагерь в пол шестого вечера, расстелили перед палаткой карематы и провалялись оставшиеся до ужина часы в блаженном ничегонеделании. Перед ужином прибыл микроавтобус из Алматы и привёз очередную партию свежих клиентов. Этим автобусом должен был приехать наш виртуальный латвийский компаньон Володя со своей подругой. Я без труда «вычислил» их среди новоприбывших, и мы познакомились. Компаньон нам понравился – спокойный спортивный мужик без видимых недостатков. Мы обсудили кое-какие детали, связанные с продуктами и общим снаряжением, и хорошее первое впечатление сменилось вторым – ещё лучшим. У парня был опыт и трезвый логичный подход к делу. К тому же, он обладал таким чудесным качеством, как способность к компромиссу.
Архипелаг Базлаг
Наш вертолёт мы заприметили ещё накануне, на подъезде к лагерю. Сам лагерь находится на правом, казахском берегу шумной, но безвредной речушки, а на её левом берегу раскинулся невзрачный киргизский посёлок. То ли вертолётчик нашёл себе в посёлке милую вдовушку, то ли просто стал на постой в одном из домов, но только вертолёт его был припаркован у дома на окраине, как простой автомобиль. Выглядело это довольно забавно.
Ветренным утром он поднялся в серое с прожилками небо, перелетел на нашу сторону и, грохоча винтами и жутковато покачиваясь, приземлился на специальной площадке позади столовой. Серьёзный, заслуженный МИ-8, выкрашенный в цвета израильского флага, что сразу же внушило к нему доверие. Те же расторопные мальчики, которые вчера так бесцеремонно унизили меня своей опекой, быстро загрузили в вертолёт невероятное количество всяких полезных вещей. Я никогда ещё не летал на вертолёте и не представлял себе, что в него можно столько всего запихнуть. Не говоря уже о том, что он, по идее, должен после этого подняться в воздух. Наконец, на борт поднялись уважаемые клиенты, взревел мотор, железная стрекоза поднатужилась, затем поднатужилась ещё сильнее и, как будто передумав, плавно затихла. Циничные иностранцы отпустили пару нервных шуточек, а я подумал, что наш перелёт откладывается на завтра. Открылась дверь и в вертолётное чрево заглянул Казбек Валиев, загадочно улыбась. Выдержав театральную паузу, он извинился и сообщил, что ребята забыли загрузить матрасы, которые будут нам нелишними на Северном Иныльчеке. Народ облегченно зашелестел. Матрасы были загружены через задний багажный люк, удачно заполнив последние кубические сантиметры свободного пространства. Вновь взревел мотор, вертолёт немного потрясся, как бы чуть попрыгал на месте и, наконец, покачиваясь поднялся в воздух, как осенний лист падающий вверх. Затем он наклонил лоб, перешёл в горизонтальный полёт, и мы понеслись вверх по зелёной долине навстречу неприветливым серым истуканам в белоснежных манишках.
Тянь-Шань поразил меня. Я был наслышан о его суровой природе, но то, что я увидел превзошло все ожидания: первозданное нагромождение исполинских пиков, увитых бугристыми ледяными змеями. Ни единый цветной мазок не смягчал это чёрно-белое полотно. Серое плоское небо укрыло землю, как саван покойника. Под нами простирался вселенский рефрижератор. Мы не летели над ним, мы летели сквозь него, плавно лавируя меж гигантскими скальными пирамидами, укутанными в тяжёлые снежные манто. Ледовые купола под нами были растресканы, как лопающиеся от мороза фрукты на столе у Снежной Королевы.
Мягкая лапа сдавила мне затылок, а дыхание стало лёгким и частым, словно я вдыхал не воздух, а мифический эфир. Мы пролетели над перевалом так низко, что кажется можно было спрыгнуть вниз на пухлые валы снега, нетронутые ни человеком, ни зверем. Эяль нагнулся ко мне и перекричал гул винтов: «Четыре восемьсот!..» Я чувствовал высоту, как пьянящее лёгкое головокружение и, как пульсирующий обруч, сжимавший мне виски с пока ещё мягкой настойчивостью. Натужно перевалив через седловину, вертолёт с видимым облегчением нырнул в открывшуюся под нами широкую долину Северного Иныльчека. Мы летели над серым, как полярное море ледником, а я выворачивал шею и расплющивал нос на иллюминаторе, пытаясь не упустить тот миг, когда перед нами появится гора, вполне заслуживающая эпитетов «легендарная» и «великая».
Вертолёт заложил вираж, и по правому борту наплыл, закрывая небо, контур столь же узнаваемый, как Большая Пирамида Гизы. «Хан Тенгри!» – заорал я Эялю, пытаясь проткнуть пальцем иллюминатор. Вертолёт завис, покачался и сел. Мы попрыгали на грязный ледниковый панцирь, а набежавшие со всех сторон молодые и крайне энергичные люди с прошмаленными солнцем физиономиями в считаные минуты выпотрошили вертолёт и перетащили всё его содержимое на близлежащую морену. Они перенесли и наши рюкзаки, и баул с продуктами, но на этот раз я не сопротивлялся, предпочитая не перенапрягаться сразу по прибытии на эту вполне приличную высоту. Альтиметр Эяля показывал практически точно 4000 метров. Во время всей этой суматохи, что бы я ни делал и с кем бы не говорил, голова моя выворачивалась в сторону Хан Тенгри, словно стрелка компаса. Я не мог оторвать глаз от спокойной мощи его линий, от каскадов льда и камня, сбегавших к подножию его неимоверной трёхкилометровой Северной Стены. Он был огромен и самодостаточен. Он никого не приглашал и, определённо, не приглашал меня, бросающего на него восторженные взоры со своей муравьиной позиции. Нет ничего нелепее термина «покорение» применительно к этому гиганту. С тем же успехом, муравей, вскарабкавшийся на слона, может утверждать, что «покорил» его...
Ветренным утром он поднялся в серое с прожилками небо, перелетел на нашу сторону и, грохоча винтами и жутковато покачиваясь, приземлился на специальной площадке позади столовой. Серьёзный, заслуженный МИ-8, выкрашенный в цвета израильского флага, что сразу же внушило к нему доверие. Те же расторопные мальчики, которые вчера так бесцеремонно унизили меня своей опекой, быстро загрузили в вертолёт невероятное количество всяких полезных вещей. Я никогда ещё не летал на вертолёте и не представлял себе, что в него можно столько всего запихнуть. Не говоря уже о том, что он, по идее, должен после этого подняться в воздух. Наконец, на борт поднялись уважаемые клиенты, взревел мотор, железная стрекоза поднатужилась, затем поднатужилась ещё сильнее и, как будто передумав, плавно затихла. Циничные иностранцы отпустили пару нервных шуточек, а я подумал, что наш перелёт откладывается на завтра. Открылась дверь и в вертолётное чрево заглянул Казбек Валиев, загадочно улыбась. Выдержав театральную паузу, он извинился и сообщил, что ребята забыли загрузить матрасы, которые будут нам нелишними на Северном Иныльчеке. Народ облегченно зашелестел. Матрасы были загружены через задний багажный люк, удачно заполнив последние кубические сантиметры свободного пространства. Вновь взревел мотор, вертолёт немного потрясся, как бы чуть попрыгал на месте и, наконец, покачиваясь поднялся в воздух, как осенний лист падающий вверх. Затем он наклонил лоб, перешёл в горизонтальный полёт, и мы понеслись вверх по зелёной долине навстречу неприветливым серым истуканам в белоснежных манишках.
Тянь-Шань поразил меня. Я был наслышан о его суровой природе, но то, что я увидел превзошло все ожидания: первозданное нагромождение исполинских пиков, увитых бугристыми ледяными змеями. Ни единый цветной мазок не смягчал это чёрно-белое полотно. Серое плоское небо укрыло землю, как саван покойника. Под нами простирался вселенский рефрижератор. Мы не летели над ним, мы летели сквозь него, плавно лавируя меж гигантскими скальными пирамидами, укутанными в тяжёлые снежные манто. Ледовые купола под нами были растресканы, как лопающиеся от мороза фрукты на столе у Снежной Королевы.
Мягкая лапа сдавила мне затылок, а дыхание стало лёгким и частым, словно я вдыхал не воздух, а мифический эфир. Мы пролетели над перевалом так низко, что кажется можно было спрыгнуть вниз на пухлые валы снега, нетронутые ни человеком, ни зверем. Эяль нагнулся ко мне и перекричал гул винтов: «Четыре восемьсот!..» Я чувствовал высоту, как пьянящее лёгкое головокружение и, как пульсирующий обруч, сжимавший мне виски с пока ещё мягкой настойчивостью. Натужно перевалив через седловину, вертолёт с видимым облегчением нырнул в открывшуюся под нами широкую долину Северного Иныльчека. Мы летели над серым, как полярное море ледником, а я выворачивал шею и расплющивал нос на иллюминаторе, пытаясь не упустить тот миг, когда перед нами появится гора, вполне заслуживающая эпитетов «легендарная» и «великая».