Они заговорили о воспитательной силе коллектива. Наталья Павловна приводила всякие примеры. Примеры сами по себе довольно убедительные. Но, как только я мысленно применял их к Игорю, они сразу становились неубедительными. Но я молчал. Если я заспорю об Игоре, то могу случайно проговориться и разгласить тайну. А ведь я обещал ее хранить.
28
Я бы, конечно, сохранил эту тайну, хотя и не люблю тайн. Но, когда мы возвращались от Натальи Павловны, Майка сама навела меня на этот разговор. Она сказала, что на автобазе мы узнали друг друга больше, чем в школе. И это, мол, доказывает, что по-настоящему характер человека раскрывается в столкновении с реальной жизнью.
Это правильная мысль, но общая. В школе мы тоже хорошо знали друг друга. Просто на производстве характер каждого выявился с большей определенностью.
– Взять того же Игоря, – сказал я, – разве мы не знали, какой он есть?
– Как он себя показал с восстановлением машины! – заметила Майка.
Не желая разглашать тайну, я только сдержанно добавил:
– Не только с этим.
– Да, – согласилась Майка, – и тогда, с частями у Вадима.
– Не только с частями у Вадима, – сдерживаясь изо всех сил, сказал я.
– Вообще всем своим поведением на автобазе, – сказала Майка.
Я промолчал.
Но Майка всегда угадывает, как я молчу: многозначительно или нет. И вопросительно посмотрела на меня. Мне некуда было деваться. И я рассказал Майке историю с амортизаторами. Как комсоргу.
К моему удивлению, мой рассказ не произвел на нее того впечатления, какое я ожидал.
Она слушала меня несколько недоверчиво, даже чуть иронически. Как слушают подобные вещи девочки, убежденные, что мальчишки склонны ко всякой таинственности.
На самом деле девочки гораздо больше склонны к таинственности. Но их таинственность распространяется на пустяки. Кто-то в кого-то влюбился… Кто-то кому-то что-то написал… Кто-то с кем-то куда-то пошел. Но оценить сложное явление, где требуется железная логика, они не могут. Их ум не охватывает такого явления. Чем незначительнее факт, тем значительнее их фантазия. А если факт сам по себе значителен, он не оставляет места для их фантазии.
Все же Майка сказала:
– Прежде всего надо поговорить с Игорем.
– И я так считаю! – воскликнул я. – Давай сегодня вечером соберемся у тебя и позовем Игоря.
Вечером мы собрались у Майки.
Шмаков был недоволен тем, что мы решили поговорить с Игорем.
– Он предупредит своих воров, – сказал Шмаков.
– Нельзя в каждом видеть преступника, – заметила Майка.
– Действительно, – подхватил я, – говорим: «Церкви и тюрьмы сровняем с землей», а в каждом видим преступника.
Явился Игорь, веселый, насмешливый. Улыбаясь, спросил:
– Что за совет мудрейших и старейших?
Я рассказал ему про амортизаторы. Он засмеялся:
– Почему же вы их не забрали?.. Понятно!.. Хотели выследить вора и проспали. Известные пинкертоны.
– Не смейся, – хладнокровно проговорил я, – на дороге остались следы…
– Индийской кобры?
– Нет. Машины. «Победы»… И у нее очень интересные покрышки: передние с «Победы», задние с «ГАЗ-69».
Мы уставились на Игоря.
Он растерялся под нашими суровыми взглядами и растерянно спросил:
– Что ты хочешь этим сказать?
– А то я хочу этим сказать, – ответил я, – что на машине твоих друзей, этих самых Елок, Люсек и Николаев, стоят точно такие же покрышки! Вот что я хочу сказать.
Даже Майка поняла драматичность момента. Убедилась, что это не фантазия, а серьезное и ответственное дело. И в душе, наверно, восхитилась железной логикой моих вопросов.
– Говори, куда амортизаторы дел?! – грубо потребовал Шмаков.
– Вы что, с ума сошли! – закричал Игорь и вскочил со стула. – Как вы смеете со мной так говорить?!
Его негодование было таким искренним, что мы смутились. А Вадим чуть не плакал. Они с Игорем были когда-то товарищами, и теперь Вадим жалел его до слез. Только Шмаков не смутился. Презрительно буркнул:
– Не прыгай, стул сломаешь!
На что я Шмакову заметил:
– Нельзя ли без глупых шуток!
– Никто тебя не хочет оскорблять, Игорь, – сказала Майка, – но ты сам понимаешь: надо выяснить!
– Правда, Игорь, – жалобным голосом проговорил Вадим, – ведь лично тебя никто не подозревает.
Игорь немного успокоился, снова сел, закинул ногу на ногу, мрачно произнес:
– Ни я, ни мои товарищи не брали амортизаторов. Глупо и смешно об этом говорить. И потом: почему следы именно с этой машины? Думаете, мало в Москве машин с разной резиной?
– Все-таки странное совпадение, – сказала Майка.
– В жизни бывают самые неожиданные совпадения, – изрек Игорь, снова обретая свой уверенный и насмешливый тон.
– Друзей своих ты зачем на автобазу возил? – спросил вдруг Шмаков Петр.
Игорь прищурил глаза:
– Когда я их возил?.. Ах да, был такой случай… Я им хотел помочь с ремонтом, познакомил с главным инженером.
– Ну и что?
– Главный инженер отказал.
– Чтобы окончательно с этим покончить, – сказал я, – надо поговорить с твоими приятелями.
Игорь надул губы:
– Пожалуйста! Идите и разговаривайте.
– Ах, так! – сказала Майка. – Значит, ты не хочешь?
– Не хочу.
– Почему?
– Этот разговор меня компрометирует. Я снимаюсь на студии и не желаю, чтобы туда дошла такая чепуха.
– Поставим вопрос на бюро, – сказала Майка.
Игорь молчал.
– Ведь мы у них только спросим насчет машины, – сказал Вадим, – о тебе даже ни слова…
Игорь угрюмо проговорил:
– Ладно, я им сегодня позвоню.
Если человек ни в чем не виноват, чего ему беспокоиться? Почему Игорь так не хочет нашей встречи со своими друзьями? Чего боится? Ведь он убедил нас, что ни в чем не виноват… Да в этом мы, кроме Шмакова Петра, не сомневались и раньше.
Вот о чем мы думали, когда сидели на школьной площадке и ожидали Игоря и его друзей. Мы не высказывали вслух своих мыслей. Каждый из нас с тревогой задавал себе вопрос: чего боится Игорь? Нам страшно было подумать, что Игорь, наш товарищ, замешан в таком отвратительном деле.
Школьная площадка была пуста. Одиноко высились на ее краях щиты с порванными веревочными корзинками, покосившиеся столбы для волейбольной сетки, низкие, почерневшие длинные скамейки на врытых в землю столбиках; желтел песочек на местах для прыжков; там виднелись даже отпечатки ног, будто кто-то совсем недавно здесь прыгал.
Было уже начало седьмого, когда к школе подъехала знакомая нам «Победа». Из нее вышли Игорь, Люся и Николай. Елки не было. Они подошли к нам.
– Вот, – натянуто улыбаясь, сказал Игорь, – эти ребята с автобазы. Я вам говорил. И об амортизаторах тоже говорил. – Он повернулся к нам: – Они уже в курсе дела…
Нам не понравилось, что Игорь им все рассказал. Кто его просил?
Люся засмеялся:
– На автобазе все такие крошки? Николай, смотри, какие крошки!
Этот насмешливый тон нам тоже не понравился.
– Значит, – продолжал Люся, – вы подозреваете нас в краже каких-то амортизаторов?
– Нет, – возразил я, – никто вас не подозревает. Но амортизаторы вывезены на машине. И на этой машине стояли точно такие же покрышки, как и на вашей.
Люся расхохотался:
– Ах, так! Ты слышишь, Николай?! Но ведь на всех «Победах» одинаковые покрышки.
– Вы рано смеетесь, – сказал я, – на вашей машине сзади стоят покрышки с «ГАЗ-69». И на той машине тоже.
– Николай, ты слышишь? – закричал Люся. – На той машине такие же покрышки.
– А почему вы, собственно говоря, занимаетесь таким следствием? – спросил вдруг Николай.
– Потому, что подозрение пало на нас, на практикантов.
– Вы практиканты? – заинтересованно спросил Люся. – Откуда, из техникума?
– Нет, из школы.
Игорь, красный как рак, перебил меня:
– Дело не в этом…
– Погоди, погоди, – остановил его Люся, – значит, вы практиканты, школьники. Ты слышишь, Николай?! А он? – Люся кивнул на Игоря.
– Он тоже.
Люся покатился с хохоту.
– Николай! Как это тебе нравится? Школьник! Вот комедия! Ай да Игорь, ну и молодец! Николай, как тебе нравится?
Но Николай ничем не показывал, как это ему нравится.
Игорь, не поднимая глаз, с мрачным лицом что-то чертил каблуком на песке.
– Ах, дети, дети, как страшны ваши лета, – насмешливо продолжал Люся. – Оказывается, вы школьники! И Игорь тоже… – Он вдруг нахмурился. – Что же нам с вами делать? А, Николай, что нам с ними делать? Отлупить? Нельзя, малолетние. Уши надрать? Слишком взрослые.
– Отлупить и мы можем, – мрачно проговорил Шмаков.
– А следовало бы, – продолжал Люся, не обращая внимания на Шмакова.
– За что же? – насмешливо спросил я.
Глядя на Игоря, Николай с презрением проговорил:
– «Заместитель начальника технического отдела»! Трепач несчастный!
Мы поняли, в чем дело… И не могли не рассмеяться. Игорь скрывал от своих друзей, что он школьник. Представился заместителем начальника технического отдела. На автобазе и должности такой нет. Ну и Игорь! Теперь понятно, почему он так боялся этой встречи.
Люся насмешливо прищурился:
– Играете во взрослых. Игорь в заместителя начальника, вы в следователей. Сначала Игорь морочил нам голову, теперь вы.
Майка сказала:
– Игорь представился вам крупным деятелем… Глупо! Он любит казаться старше, чем есть на самом деле. Это его недостаток. Но то, о чем мы с вами говорим, очень серьезно. Жаль, что вы отнеслись к этому так иронически.
Здорово высказалась Майка! Люся с Николаем присмирели. Я немедленно этим воспользовался:
– У нас только один вопрос: была ваша машина ночью на пустыре или нет?
– Что за пустырь?
– За автобазой.
– Нет, – сказал Люся, – мы подъезжали к вашей автобазе только днем. Игорь обещал устроить ремонт машины, ведь он «заместитель начальника технического отдела»… Из этого, конечно, ничего не вышло.
– Вы так ее и не отремонтировали? – спросил Вадим.
– Отремонтировали. Частным образом, – ответил Люся. – Но амортизаторов мы не меняли. Все? Мы свободны?
Он как-то сразу переходил от насмешливого тона к серьезному и наоборот. И еще любил повторять: «Ты слышишь, Николай?» Хотя Николай все отлично слышал. Он был не глухой.
Игорь поднял голову и ленивым голосом сказал:
– Ладно! Я действительно натрепался насчет технического отдела. Зачем? Просто так, для смеха. Захотелось, и потрепался. Надеюсь, никому это не повредило?
– Инцидент исчерпан! – Люся встал. – Поехали, Николай!
Шмаков Петр вдруг спросил:
– А кто из рабочих ремонтировал вашу машину?
Люся пожал плечами:
– Я думаю, это были не ваши рабочие.
Тогда я спросил:
– Вы им оставляли машину или они приходили к вам?
Люся посмотрел на меня. И Николай посмотрел на меня. И по этим взглядам мне стало ясно, что они оставляли машину.
– Нет, – сказал Люся, – мы им не оставляли машину. Они пришли ко мне в гараж со своим материалом и все сделали.
Он подумал и добавил.
– Впрочем, потом они ее часа два обкатывали, ездили по городу.
– Это было в среду вечером? – спросил я.
– Кажется…
Я сказал:
– Поздравляю, на вашей машине совершена кража. Можете радоваться.
Некоторое время все молчали.
Было видно, что Люся немного струсил. Но самое интересное, что Игорь тоже перетрусил. Он-то с чего?! Потом Люся сказал:
– Они заменили кольца и вкладыши, собрали мотор, обкатали машину, получили деньги и ушли. Одного звали, кажется, Василием Ивановичем. Вот все, что я о них знаю.
– Неосторожно доверять свою машину случайным людям, – заметила Майка.
– Мы понадеялись на Игоря, – возразил Люся. – Он выслал какого-то рабочего, который и познакомил нас с этими механиками. Это было у ворот автобазы.
– Этот рабочий – Лагутин? – глядя на Игоря, спросил я.
Игорь молчал.
– Что же ты молчишь? – сказала Майка.
Игорь глухо заговорил:
– Когда я вышел от главного инженера, мне навстречу попался Лагутин. Я спросил у него, не возьмется ли кто-нибудь отремонтировать мотор. Частным образом. Лагутин ответил, что знает механиков. Надежные люди, все ими довольны. Потом он показал Люсе этих механиков, они сговорились, вот и все.
– Ты и заварил эту кашу, – сказал Шмаков Петр.
– А что я такого сделал? – возмутился Игорь. – Кто-то подменил амортизаторы. При чем тут я, Люся, Николай?! Кто их подменил, пусть за то и отвечает. А кто их подменил – неизвестно.
– Известно, – сказал я, – Лагутин.
– Доказательства?
– Я в этом уверен.
Игорь махнул рукой:
– Твоя уверенность не доказательство. Нужны улики. А улик нет.
– Игорь прав, – сказал Люся. – Амортизаторы вывезли на моей машине? Простая случайность. Их могли вывезти на любой другой, хотя бы на такси. Шофер такси не обязан знать, что возят его пассажиры.
– Вы здесь ни при чем? – насмешливо спросила Майка.
– Ни при чем, – ответил Люся.
– Нет, при чем, – возразил я. – Игорь знал, что Лагутин нечестный человек, и не имел права обращаться к нему. А он обратился. Хотел вам доказать, какая он могучая и влиятельная личность. А вы постарше, должны были думать.
– Соображать надо, – добавил Шмаков Петр.
– Что сделано, то сделано, – сказал Люся. – Нам впредь наука: не связываться с такими молокососами, как Игорь.
– Его убить мало, – мрачно проговорил Николай.
– Убивать вам никто не позволит, – сказала Майка, – а вот амортизаторы надо вернуть.
Не только Люся, но и мы все удивились такому неожиданному предложению.
– Чему вы удивляетесь, – сказала Майка, – ничего удивительного нет. Государство не должно отвечать ни за ваше легкомыслие, ни за самомнение Игоря.
– Если мы их вернем, значит, мы их взяли, – возразил Люся.
– Заставьте вернуть тех, кто их взял, – сказал я, – ваших уважаемых механиков.
– Где же мы их найдем? – спросил Люся.
– Ничего! – мрачно проговорил Шмаков. – Лагутин вам скажет, где их найти.
– А почему мы должны вступать в переговоры с каким-то Лагутиным?
– Ага! – сказал я. – Когда вам надо было, вы вступали, а для общего дела не можете! Что ж, покупайте сами.
– Эге! – сказал Николай. – Четыре амортизатора стоят рублей пятьдесят.
– Приходится расплачиваться за свои ошибки, – улыбнулась Майка.
29
Ставим мотор! Ответственнейший момент в сборке машины. Мотор – ее сердце, он дает ей жизнь, движение, без мотора машина мертва.
Мотор подкатили на передвижной тали. Опутанный цепями, он качался и плыл в воздухе, как перышко. А ведь в нем, может быть, сто килограммов веса. И поставить его совсем не так просто, нужно очень точно все подогнать. Так рассчитать, чтобы все крепления попали на свое место.
Закрепили мотор, начали ставить электрооборудование, радиатор, карбюратор… Наконец, залили воду, бензин, масло.
И вот – машина готова! Все, кроме покраски. Покрасят ее сегодня вечером, за ночь она обсохнет. Завтра на ней можно будет прокатиться по городу, конечно, с надписью на кузове: «Проба».
А сегодня мы ее опробуем по двору.
Когда мы стали машину заводить, все ребята выбежали из цехов. Игорь тоже был с нами. Даже старался что-то делать. Наверно, жалел, что ничему за этот месяц не научился.
Почему-то весь класс знал про историю с амортизаторами. Кто рассказал? Не я, во всяком случае. Я ведь рассказал только Шмакову и Майке, да еще Полекутину и, кажется, Гринько… А остальным? Интересно, кто рассказал остальным?
Первым сел за руль Зуев, как руководитель нашей работы. И машина покатилась по двору, «при восторженных кликах толпы», как здорово написано в одном романе.
Потом Зуев пересел на инструкторское место. Мы все по очереди сделали на машине круг по двору. Конечно, те, кто имел права юного водителя. Машина получилась великолепная, все агрегаты работали прекрасно.
Подошел директор, сказал: «Посмотрим, что вы сотворили» – и тоже сделал круг. А когда вылез из кабины, заявил:
– Подходящий аппарат.
После этого мы отогнали машину в малярный цех, где за нее взялись Гаркуша и Рождественский.
Как всегда, вокруг нашей машины толкалось много народу. Даже Лагутин подходил несколько раз. Но он смотрел не на машину, а на меня. И Шмаков Петр обратил на это внимание.
– Чего он на тебя глаза таращит? – сказал Шмаков.
Я не знал, чего Лагутин таращит на меня глаза. Мне было не до этого. В этот день я сделал одно открытие. Мне показалось, что у меня все же есть некоторые технические наклонности. Это – серьезное открытие. Оно могло изменить мои жизненные планы.
Только к концу дня мне стало несколько не по себе от упорного взгляда Лагутина. Действительно, чего он на меня уставился?
Прозвенел звонок. Рабочий день кончился. Рабочие мылись в душе, переодевались у шкафчиков, снимали спецовки и надевали свои костюмы. Мы тоже стали расходиться. Здорово поработали сегодня.
И вот, когда мы со Шмаковым Петром дошли почти до нашего дома, я вдруг почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку. Я обернулся. Сзади стоял Лагутин. Удивительно, как мы не расслышали его шагов.
Я отдернул плечо:
– Можно не хвататься?!
Лагутин посмотрел на Шмакова Петра:
– Отойди, нам поговорить надо.
Но Шмаков и не думал двигаться с места:
– Куда я пойду?
– Отойди, тебе говорят! – повысил голос Лагутин.
Мне, конечно, вовсе не было страшно разговаривать с ним один на один. Но, во-первых, чего он командует? Во-вторых, у меня нет секретов от Шмакова Петра. И я сказал:
– Можно не командовать?!
Тихим, но угрожающим голосом Лагутин проговорил:
– Ты что за бодягу про меня развел?
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Забыл?! Я тебе так напомню…
– Ха-ха! – сказал я. – Как страшно!
– Дрожь берет! – добавил Шмаков Петр.
– Ты видел, что я амортизаторы брал? – давясь от злости, прошептал Лагутин. – Видел?
– Нет, – ответил я, – не видел. Но их вывезли с пустыря ваши знакомые механики. Даже известно, на какой машине.
– Это доказать надо, – нахально заявил Лагутин.
– Мы ничего не собираемся доказывать! – ответил я. – Вот если амортизаторы не найдутся, тогда придется что-то доказывать.
– Раньше на Зуева клепал, теперь на меня?
– На Зуева никто не клепал, вы все сами придумали, – возразил я, – но мне неинтересны ваши выдумки! Мы должны найти амортизаторы, и мы их найдем. А если они сами найдутся, тем лучше. Все! Говорить больше не о чем. Пошли, Петро!
Мы спокойно повернулись и пошли домой. А куда пошел Лагутин, мы не видели. Мы ни разу не обернулись.
…Вечером я лежал дома на диване и перечитывал «Мертвые души» Гоголя. Мне очень нравится эта книга, нравится, как там описаны люди. Очень тонко и смешно! И, когда я открываю «Мертвые души» и начинаю читать, как в губернский город N въехала рессорная бричка Чичикова и как два мужика рассуждали, доедет ли эта бричка до Москвы и до Казани или не доедет, я уже не могу оторваться. А Плюшкин, Собакевич, Ноздрев!
И вот, когда я лежал на диване и читал «Мертвые души», раздался звонок. В коридоре была мама, и она открыла дверь.
Потом заглянула в комнату и сказала:
– Сережа, к тебе пришли.
Я с сожалением отложил книгу – читал как раз про капитана Копейкина – и вышел в коридор. Выходная дверь была приоткрыта. Я распахнул ее… На площадке стояла Зина, диспетчер…
– Вы ко мне? – спросил я, несколько озадаченный таким визитом.
– Сережа! – взволнованно проговорила Зина. – Мне надо с тобой поговорить!
– Пожалуйста, заходите, – сказал я.
– Выйди на минуточку.
Я вышел на площадку и захлопнул за собой дверь.
Зина схватила меня за руку:
– Сережа! Что там произошло?
Я сразу догадался, что она имеет в виду. Но я видел, что Зина сейчас заплачет, и ужасно испугался. Я очень не люблю, когда женщины плачут. Женщины, маленькие дети и кошки. Сердце рвется, когда они плачут. Я стал быстро придумывать ответ, который бы успокоил Зину. Но не успел.
– Ты его совсем не знаешь, – всхлипывая, заговорила Зина, – он очень хороший. Но его друзья сбивают с пути…
Вот до чего доводит людей слепая любовь! И к кому? К человеку, который выказывает ей полное пренебрежение.
Я сказал:
– Вот именно, друзья! Пусть он попросит своих друзей вернуть амортизаторы.
Зина стала тяжело дышать и наконец заплакала. Разревелась все-таки… Ну, что мне делать?
– Я его так люблю, – сквозь слезы проговорила Зина. – Если с ним что случится, я не знаю, что со мной будет.
Я еще никогда не разговаривал с женщинами о любви. Наверно, я обрадовался возможности изложить наконец свои взгляды по этому вопросу.
– Любовь – это прежде всего взаимное уважение, – сказал я.
Я очень жалел, что в эту минуту рядом не было Майки. Но, хотя ее и не было здесь, я продолжал развивать свои взгляды:
– Один не должен делать того, что обидит другого. Если другому неприятно, то не надо танцевать с разными нахалами.
Плачущим голосом Зина проговорила:
– Я никогда ни с кем не танцевала.
– Вообще танцевать можно, – пояснил я, – но если за этим кроется определенный смысл, то лучше не танцевать. – Я облокотился о перила и продолжал: – И потом, надо честно и прямо смотреть в глаза, говорить друг другу о недостатках и ошибках.
Некоторое время я думал, что бы еще такое умное сказать на тему о любви, но ничего не придумал.
Зина воспользовалась моим молчанием и спросила:
– А если они их вернут, ничего не будет?
– Конечно, ничего, – ответил я.
– Я так боюсь, – опять чуть не заплакала Зина, – а вдруг в тюрьму посадят.
– При чем здесь тюрьма! – возразил я. – «Церкви и тюрьмы сровняем с землей»! Вот как стоит вопрос! Если они все вернут и не будут больше жульничать, то ни в какую тюрьму их не посадят.
Зина прошептала:
– Он никогда ничего себе не позволял. А вот как связался с ними, все и началось.
– Тем более надо на него воздействовать, – сказал я, – лучше сейчас признать свои ошибки, чем потом отвечать за них.
Зина ушла. Я опять взялся за книгу. Но мне не читалось. Было жалко Зину. Такой несчастной она выглядела. И все из-за Лагутина. Мало того, что он ведет себя нечестно, он еще заставляет страдать других.
Пожалуй, я говорил Зине вовсе не то, что следовало. Надо было сказать: «Если вы любите Лагутина, то помогите ему перевоспитаться». Вот что надо было сказать. А я развел антимонию насчет любви.
Что поделаешь! Правильные мысли и нужные слова приходят ко мне приблизительно через час после разговора.
30
Сегодня кончается наша практика. Я рано пришел на работу. Машины еще только выезжали на линию.
Они выезжали одна за другой, тяжелые грузовики и самосвалы мчались по шоссе и растекались по улицам Москвы. В кабинах мелькали суровые лица шоферов.
Во дворе царило обычное в этот ранний час оживление. Раздавался по радио звонкий голос диспетчера, шумел по телефону начальник эксплуатации, мелькало озабоченное лицо главного инженера. Директор стоял на своем обычном месте, внушительный, молчаливый, и провожал глазами уходящие машины.
Я подумал: как странно! Завтра мы будем свободны как птицы. Можем спать сколько влезет. Можем делать что угодно. Через неделю я уеду с мамой в Корюков, буду купаться в реке и удивлять всех своими ластами.
И все же мне было грустно…
Мне было грустно при мысли, что я не буду больше приходить сюда ранним утром, не буду переодеваться у своего шкафчика, как все рабочие, не буду слушать их шуток и разговоров, не буду равнодушно говорить бригадиру Дмитрию Александровичу: «Кончил, проверяйте!»… И Дмитрий Александрович уже больше мне не скажет: «Ну что ж, университант-эмансипе, подходяще…»
Я не услышу больше шипения паяльной лампы, стрекотания сварки, визга пилы и шуршания рубанка и, наверно, скоро отвыкну от привычного запаха бензина, карбида и ацетона. И мне уже не придется спорить с кладовщиком о том, что он не вовремя запирает склад. Я не буду каждые две недели получать деньги, заработанные моим собственным трудом.
Конечно, мы не более как практиканты. Но мы чувствовали себя здесь рабочими. Мы делали работу, которую делали все.
Вот о чем я с грустью думал, когда сидел на скамейке возле гаража, грелся на солнце и дожидался начала смены. Потом прозвенел звонок, и мы разошлись по цехам.
По правде сказать, никто из нас сегодня не работал. Пришел Игорь и сказал, что на доске висит приказ про нас. Мы побежали его читать.
Всем практикантам объявлялась благодарность за хорошую работу. Главному инженеру объявлялась благодарность за хорошее общее руководство. Начальникам цехов – за хорошее конкретное руководство. Бригадирам – просто за руководство. Всем рабочим – за чуткое к нам отношение.
– Ловко написано! – сказал Игорь и состроил ту самую физиономию, которой он давал понять, что ему известна тайная суть.
Но я был с ним не согласен. Теперь, когда практика кончилась, я забыл про плохое, и в памяти осталось только хорошее. Ведь вначале мы ровно ничего не умели делать, и трения были неизбежны.
И еще объявлялась благодарность Зуеву. За хорошую помощь при восстановлении нашей машины. И с него снимался выговор за аварию в Липках.
Потом прошел слух, что нам сейчас будут выдавать зарплату. Мы бросились в бухгалтерию. Выдали нам по шестнадцать рублей двадцать копеек, как и в первую получку. Мы так и не поняли, чем расчет отличается от аванса.
После получки главный инженер велел нам разойтись по цехам и сдать все, что за нами числится. И добавил:
– Не мешает и с рабочими попрощаться.
Мы это понимали и без главного инженера. Все же его слова меня приятно удивили. Они свидетельствовали об известной душевной тонкости. А ведь мы считали главного инженера сухарем и занудой.