Рыжков Владимир Васильевич. Срочно требуется лох

Глава 3

   Старенькая потрепанная «тойота» подъехала к громадным стальным воротам, расположенным между проходной и бетонным забором с колючей проволокой. Из дверей проходной вышел охранник в камуфляже, с коротким автоматом наперевес и рацией. Плотный животик перевешивался через ремень. Массивная нижняя челюсть пережевывала что-то очень вкусное, что можно жевать до бесконечности.
   Илья опустил боковое стекло и протянул ему листок с подписями и печатями. Охранник принялся его внимательно изучать, словно только недавно научился читать и ещё не совсем хорошо различал буквы. Наконец, нашел, к чему придраться.
   — Пропуск недействителен, — сказал он. — Здесь печать старая.
   — Как это старая? — искренне удивился Илья. — Неделю назад была новая.
   — А с сегодняшнего дня старая! — Охранник вернул пропуск, повернулся спиной и пошел к дверям, потеряв к нему всяческий интерес.
   Илья вылез из машины, побежал следом за удаляющейся спиной, чуть ли не цепляя её за рукав, залопотал:
   — Но печать-то вашей конторы. Вот смотрите: почтовый ящик номер…вот все реквизиты, вот подпись директора.
   Охранник остановился, мрачно посмотрел на него, словно вынес приговор.
   — Тебе же говорят: номер поменялся! У нас сверхсекретное предприятие! Мы раньше ракеты делали. Строгий пропускной режим! Ясно?
   — Ну, я же не за ракетной установкой еду! — Илья был в отчаянии. — Теперь-то вы чем занимаетесь! Колбасой и пельменями торгуете!
   — Это не имеет значения. Режим есть режим. Не мы придумали, не нам отменять.
   Илья порылся в карманах, вынул сложенную пополам сотню, сунул купюру охраннику в руку. Тот почувствовал в руке знакомый шелест, обернулся и так осуждающе посмотрел на Илью, словно заменил свой приговор на смертный. Илья виновато опустил глаза, почувствовав, как холодеет спина.
   — Нет, ты подумай, какой настырный! Сколько раз тебе объяснять нужно, что у нас режим! Тут секреты государственной важности! Охрана — муха не пролетит! А ты лезешь! А если каждый так лезть будет? Вот от этого и разруха в стране! — Он запустил руку с купюрой себе в карман. — Чтоб последний раз!
   Охранник убрался в домик проходной, нажал там какую-то кнопку, и ворота отъехали в сторону. Илья прыгнул в машину, боясь, что ворота закроются раньше, чем он проедет. «Тойота» взвизгнула резиной и пулей пролетела в узкую щель ворот, абсолютно точно отмеренную охранником на ширину машины.
   Проплутав между корпусами «сверхсекретного» предприятия, Илья тормознул возле огромного ангара, перед входом в который парковались грузовики. Шустрые молодые люди выносили из ангара коробки, загружали машины, отъезжали, подъезжали новые. Илья вылез из машины, быстро прошел внутрь.
   Бывший ангар, в котором спокойно мог бы разместиться самолет, доверху был забит коробками с консервами, связками пластиковых бутылок с газировкой, контейнерами с колбасой, упаковками с пельменями. У стола распорядителя толпилась очередь мелких оптовиков. К ней и подскочил Илья.
   — Кто последний за ракетными установками? — весело спросил он.
   Загрузив машину по самую крышу коробками с колбасой, ветчиной и грудинкой, Илья помчался в свой магазинчик, надеясь ещё застать утренний наплыв покупателей, спешивших прикупить себе что-нибудь перед работой.
   Он подогнал машину к самым дверям в магазинчик и направился внутрь. Прошел через тесный торговый зал, поздоровался с продавщицей Катькой, торчавшей за прилавком, поинтересовался для проформы, как идет торговля, и скрылся в кабинетике директора, располагавшимся рядом с небольшим подсобным помещением. Там за компьютером сидел директор Александр Хворостов, представительный молодой мужчина с умными глазами, компаньон и совладелец этого бунгало. Они вместе с Ильей раньше пахали в одной торговой фирме, которая года четыре назад исчезла в одночасье, как и множество других подобных фирмочек, развалившихся на протяжении последних лет. Илья скооперировался с ним, они собрали последнее, что у каждого было припасено, зарегистрировали фирму под громким названием «Презент», взяли лицензию, арендовали небольшое помещение на первом этаже, завезли товар и открыли торговлю. Поначалу они сами были и продавцами, и грузчиками, и экспедиторами, и директорами. Но потом наняли продавщицу и грузчика, и разделили обязанности: Саня номинально стал директором, а Илья его замом.
   Теперь таких магазинчиков расплодилось великое множество, конкуренция возросла неимоверно, покупатели же стали беднее, и прибыль выходила грошовая — её хватало только на аренду, налоги и «крышу», так что мечты о процветании дела остались далеко позади. Проблема была только одна — не прогореть.
   — Саня, я все привез, что ты просил. Вот накладные. — Илья протянул ему бумаги.
   Саня изучил документы, как-то горько вздохнул.
   — Вези обратно, — печально сказал он. — У нас всего этого завал. Холодильник забит до отказа.
   — Ты же сказал, все это нужно! Я и везу.
   Саня пожал плечами и уставился в свой компьютер.
   — Утром было нужно, а сейчас нет. Хорошо, если вечером что-то продадим.
   — Ты что, издеваешься? — Илья опустился на стул.
   — Сам знаешь, Илья, поток трудящихся схлынул, сейчас только пьянь по улице бродит. А у неё денег — на бутылку не хватает.
   Илья с грустью смотрел в окно на свою груженую машину. Тяжко вздохнул, пролистал накладные, свернул и убрал в карман. Немного помолчал.
   Саня продолжал беззаботно щелкать на клавиатуре, уставившись в монитор. Ему что, никаких проблем. Принять товар, подсчитать баланс, поговорить с проверяющими. А он, Илья, и водила, и грузчик, да теперь ещё и продавец.
   — Слушай, Саня, ты кандидат каких наук?
   Саня поморщился, его задели за больное. Неприятно вспоминать о том, что осталось в далеком прошлом. Мечты о карьере ученого давно рассеялись, но не забылись.
   — Ну, философских, и что?
   Илья вздохнул.
   — А я этих, как их… Знаешь, я ведь почти открыл теорию рассеивания лазерного луча. И почти получил движущееся голографическое изображение. Конечно, я его не получил, но мог бы. Я уверен. В теории все было красиво и правильно. Не хватило только нескольких опытов.
   — Ну да! — подивился Саня. — Это что, такое голографическое кино?
   — Что-то вроде этого. А теперь я решаю задачи пятого класса: сколько кило вареной колбасы сможет продать один магазин, пока она не протухнет.
   Саня вылез из-за стола, подошел к нему, похлопал по плечу, заглянул в глаза. Глаза у Ильи были печальные, как у собаки.
   — Дорогой мой, ты заразился вредной экзистенциальной болезнью: все время думаешь, как жить человеку, потерявшему иллюзии. А я от неё уже вылечился. Поверь мне, есть хорошее импортное лекарство — думай о хлебе насущном.
   — Или о колбасе. — Илья показал ему на свою машину. — Саня, возьми ты её от греха подальше. А то я за себя не ручаюсь.
   — Да, пожалуйста! — радостно согласился Саня и, открыв окно, выглянул на улицу. — Вставай, продавай! На улице много народу голодного ходит.
   Не прошло и десяти минут, как Илья уже стоял за лотком с весами на улице. Мимо проходили редкие домохозяйки. Одна из них зарулила к столику Ильи, заинтересованно вытягивая нос. Илья прицепился к ней.
   — Женщина, возьмите колбасы для голодного мужа. Вкусная, свежая, только что сваренная.
   Дотошная хозяйка взяла отрезанный кусок колбасы, повертела, понюхала, посмотрела на цвет.
   — Из чего сваренная?
   — Из мяса, конечно, из чего же еще!
   — А пахнет рыбой, — она положила колбасу на место и ушла.
   Чуть ли не до шести вечера Илья торчал на холодном ветру и продрог, как собака с печальными глазами. У него отваливались ноги, ныла застуженная спина и гудела голова от бесконечных пересчетов граммов в рубли. Но зато он продал почти все и добился колоссальной выручки, которую обычно весь магазинчик зашибал за неделю. Директор Саня выдал ему премию в размере пятисот рублей, два пакета с продуктами и отпустил с миром. Илья решил, что лучше всего один из пакетов отвезти матери, которую он забыл уже, когда и навещал. Тем более что сегодня он был на колесах.
 
   Он открыл дверь квартиры матери своим ключом и ввалился в прихожую.
   — Привет, ма, это я! — он заглянул в комнату.
   Пожилая женщина в цветастом халате сидела в кресле и смотрела очередную серию мыльной истории о неведомых нам заботах бразильской семьи. И получала от этого неимоверное удовольствие. Вообще, бесконечные телесериалы прекрасно отвлекают нашего зрителя от нашей же суровой действительности, наполняют его жизнь новыми ощущениями, которых он никогда не испытывал доселе, и позволяют скоротать время, оставшееся от сна и работы. Если бы не сериалы, на телевидении можно было бы поставить крест. Оно бы просто перестало существовать.
   Мать повернула голову, вылезла из кресла, прошлепала в прихожую.
   — Илья, это ты! Не ожидала. Хоть бы позвонил, что зайдешь!
   — Я на пять минут, — сказал он, прошел на кухню и бухнул на стол пакет с продуктами. — Это тебе.
   Мать взглянула на сына, потом на то, что он принес.
   — Спасибо. Куда мне столько? Что-то ты одет легко, не простудишься? Шарфик бы повязал.
   Но Илья уже повернулся к двери, чтобы уйти.
   — Ну, какой шарфик! На улице теплынь!
   В это время бразильский муж застукал жену с любовником и теперь мучительно размышлял над проблемой: сразу её застрелить или немного обождать. Любовник лежал в постели и с равнодушным видом слушал пререкания супругов, но скоро ему это надоело, он вылез из постели, оделся, поцеловал жену в щечку на прощанье, пожал руку мужу, бросил что-то вроде «Крепись, старина!» и ушел. Муж принялся за жену с новой энергией.
   — Вот подлец! — в сердцах высказалась мать. — Ну, чего он к ней прицепился? Она же ему сказала, что не изменяла. Чего ещё надо? Неужели не может поверить! Вот издевается над бедной женщиной! Чтоб им, проклятым мужикам, пусто было!
   — Ну все, я побежал, — сказал Илья. — Не буду тебя отвлекать.
   — Уже уходишь, — удивилась мать, продолжая переживать за несчастную женщину. — Посидел бы!
   — Некогда, ма. Времени нет. Ты-то как себя чувствуешь?
   Жена продолжала оправдываться перед мужем, убеждая его в том, что он ошибается. Муж продолжал делать вид, что ей не верит. Может, он бы ей и поверил, но тогда нечего было бы дальше снимать и пришлось бы закрывать сериал. Поэтому бразильская жена продолжала убедительно врать, а бразильский муж пытался найти новые доказательства её измены, рассыпавшиеся на глазах.
   — Вот прицепился, мерзавец! — осудила мать и переключила внимание на Илью. — Да я что! Я все одна сижу. Ходить некуда. Телевизор смотрю. И ты знаешь, много чего интересного показывают. Вот сейчас в «Вестях» показывали, как президент на горных лыжах… И на чем он только не ездит, и куда только не летает. Разве только в космос… Тяжелая все-таки у него работа. Поди попробуй, на лыжах-то, на горных…
   Илья окинул взглядом комнату и сказал:
   — Да, тяжело одной! Надо к тебе, что ли, отца привезти. Пускай у тебя поживет немного. Все-таки вдвоем веселей. Да и мне спокойней.
   — Что ты! Он не поедет, — засомневалась мать.
   — Почему не поедет?
   — Не поедет и все! Гордый слишком. Не был бы таким гордым, знаешь, кем стал бы!
   — Кем?
   — У-у! — мать махнула рукой. — По таким бы коридорам ходил! На таких бы совещаниях заседал! Вот как эти, депутаты. Сидят себе, обсуждают что-то непонятное. Зарплата идет, пенсия капает. Чем не жизнь? Сказали: «Покажите нам министра финансов». Раз им, и показали. «Хотим, говорят, теперь поглядеть на министра энергетики». Вот он, пожалуйста! «А министр подземного транспорта кто у нас?» А вот этот, который с лысиной. Не знаю, я бы на их месте лучше артистов каких-нибудь заказывала. Или писателей-сатириков. Все веселее, чем на министра-то плешивого пялиться.
   — Ты, мам, поменьше телевизор смотри, — пробормотал Илья. — Вредно для здоровья. Ну, пока!
   Он открыл входную дверь и ушел.
 
   Во второй половине дня подъехал Тихий. Парни уже изрядно поддали, и он застал их в совершенно развязном состоянии. Видно, они решили нагваздаться до умопомрачения, чтобы забыть этого мужика, который так и не смог проехаться на машине перед смертью. Киря уже лыка не вязал. Он все пытался забыть его печальные глаза, в которых стоял ужас. Почему-то этот ужас передался и самому Кире, заставляя его содрогаться от предчувствия собственной смерти. Димон же казался ещё крепким. Похоже, у него-то причины для тоски не было.
   Весь стол в кухне был завален остатками разнообразной закуски, а пол — пустыми бутылками. Тихий мельком прошелся взглядом по пустой посуде. Водку парни разбавили крепленым вином и отлакировали пивом. Значит, коктейль будет «молотовский», и назавтра они уже не работники. Хотя, как раз завтра и надо будет поднапрячься.
   — Хватит пить! — резко сказал он и схватил со стола начатую бутылку водки. — Дело есть! Серьезное.
   Но это заявление не родило в душах парней энтузиазма. Трудно представить киллера, который радовался бы, получая заказ.
   — Ты бабки привез? — спросил Киря, мутным взглядом уставившись на прораба.
   — Нет! — рявкнул Тихий, налил себе в стакашек пятьдесят грамм, выпил, быстро чем-то зажевал. Больше не стал, за рулем все-таки.
   — Как это нет! Как это нет! — Киря возмущенно привстал. — Ты че, нас, за лохов держишь? Базар был, бабки сразу, как клиента причешем.
   — Не ори!
   Тихий сел на табуретку, на всякий случай подальше от пьяного возбужденного парня. Мало ли что. Киря себя уже не контролирует, полезет в драку, придется его утихомиривать. Еще покалечишь, кто тогда работать будет.
   — Шеф сказал, что работа не доведена до конца.
   — Как это не до конца? — теперь уже возмутился Димон.
   — Свидетеля оставили, вот как! Надо было его тоже чпокнуть! Чтоб никого…
   Киря вскочил из-за стола, заходил по кухне с желанием чего-нибудь разбить. Или кого-нибудь убить. Из двух охламонов, сидящих за столом, подходящую кандидатуру в покойники выбрать трудно. Один — идейный руководитель, прораб, посредник, добывающий для них заказы. Если его не будет, кто достанет. Второй, вечный напарник, близкий друг и соратник в борьбе с народонаселением, всегда на подхвате и на подстраховке. Без него никуда. Как ни крути, а киллер без напарников — ноль. Хотя он их и ненавидит. Так же как и все остальное человечество.
   — Ну вот, начинается! — шумно вздохнул он. — Там этих свидетелей человек двадцать у каждого окна. Давай будем сейчас всех убирать! А чего, я согласен! Только плати. По три штуки за каждого. Приволокем гранатомет и полдома снесем.
   Тихий начал терять терпение. Совсем распустились парни — пьют непомерно, приказы не исполняют, в бутылку лезут. Пора приструнивать. Чтобы четко знали, что они исполнители. И только. Что сказали, то и сделали. И без всякой самодельщины. Если оставили след, сами и должны его затирать. И нечего тут разглагольствовать!
   — Не всех, а именно этого! Он тебя хорошо запомнил. И значит, ментам может сдать. Тогда тебе четырех штук не хватит! Сотня штук понадобится! На хорошего адвоката! Да и то вряд ли он тебя вытащит!
   Димон тоже возмутился.
   — Ты предлагаешь нам опять в этом дворе засветиться, Тихий? Соображаешь!
   Тот ударил его кулаком по коленке. Больно. Димон вскрикнул, но стерпел. Тихий приблизил к нему лицо, зашептал зловеще:
   — А ты что предлагаешь? Чтобы он опознал Кирюху после того, как его загребут менты. Которые потом повесят на него все нераскрытые убийства за двадцать лет.
   Киря остановился посреди кухни, вперил тупой взгляд в Тихого.
   — Ты чего, в натуре? Я двадцать лет назад в детский сад ходил.
   — Не имеет значения. Если почерк совпадет, не отмажешься. А почерк у всех «парикмахеров» одинаковый, можешь быть уверен.
   Киря опустился на табуретку и приуныл. Страх, как не хотелось ещё раз появляться в этом дворе, где их уже знает каждая собака. И каждая бабка. Как только его тощая фигура с длинным носом вылезет из машины, весь двор тут же будет показывать на него пальцем. И все тут же побегут за милицией. Хоть менты у нас неповоротливые, но в этом случае примчатся, как на пожар, это точно. Правда, свидетеля можно убрать и на работе. Где-то ведь он работает. Но нужно время, чтобы его выследить и подготовить огневую позицию. А времени нет. Надо доделывать работу и получать бабки. Последние сегодня пропили.
   Тихий понял, что перспектива появления в этом злосчастном дворе парней явно не радует.
   — Шеф сказал, ещё по штуке накинет, когда свидетеля уберете.
   — Вот это дело! — Киря немного успокоился.
   Давившая у него внутри тяжесть сразу ушла. Теперь не только следы приберут, да ещё и лишние бабки получат. Проблема разрешилась, как нельзя лучше. Он даже заулыбался. Самое сложное теперь — аккуратно появиться во дворе, чтоб их не заметили раньше времени. Но если Тихий пригонит неприметную тачку, сделать это будет не трудно. Потом встать на стоянке и сидеть в ожидании, когда мужик выйдет из дома. А мужик обязательно утром нарисуется, ведь с собакой нужно гулять каждый день, не так ли? Остальное — дело техники.
   — Ложитесь спать, — сказал Тихий. — Утром разбужу в шесть. И вы должны быть, как огурчики. Ясно?
   Он собрал все бутылки с недопитым горячительным, засунул их в полиэтиленовую сумку и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь, чтобы не привлекать внимания соседей. Немного задержался на лестничной площадке и, пока ждал лифта, спустил сумку в мусоропровод.
 
   В фирму «Кемикс» оперативники под руководством полковника Самохина попали только к пяти вечера. Сотрудники все равно весь день не работали, обсуждая известие об убийстве генерального директора, принесенное его помощником. Коммерческий директор Ларионов, не дождавшись Кизлякова на рабочем месте, звякнул ему домой, нарвался на оперативников и узнал страшную новость. Лично Самохин потребовал от него, чтобы никто из сотрудников с работы не уходил и все дожидались приезда опергруппы. Оперативники хотели побеседовать со всеми без исключения.
   Ларионов встретил их в крайне испуганном состоянии и дрожащим голосом пригласил в кабинет Кизлякова, который теперь никогда уже не сможет переступить его порога. Самохин отметил это волнение: неужели Ларионову есть, что скрывать? Но не стал делать из этого далеко идущих выводов. Он вообще предпочитал полагаться на факты и проверенную информацию, а не на психическое состояние свидетелей. Отправив Корнюшина и Тарасенко опрашивать сотрудников, он решил поговорить с коммерческим директором наедине. Такая беседа больше способствует откровенности, чем публичное покаяние в присутствии бригады ментов.
   — Не понимаю, за что? В голове не укладывается! — бормотал Ларионов. — Даже представить трудно, чтобы Борю просто так ни за что…
   — А вы уверены, что не было никаких причин? — уточнил Самохин.
   — Абсолютно! Я их не вижу. Их просто нет!
   Самохин покачал головой, глядя куда-то мимо расстроенной физиономии Ларионова. Если коммерческий директор и играет искреннее изумление, то он хороший актер. Так и хочется ему поверить. Но верить нельзя никому. Даже своим собственным глазам. Если что-то увидел необычное, надень очки и посмотри повнимательней. Разглядишь темные пятна на самой чистой личности. Таково было правило полковника, и он старался его придерживаться.
   — Я работаю в уголовном розыске тридцать восемь лет, — пробормотал он. — И ни разу не сталкивался с беспричинным убийством. Даже если кто-то кого по пьяни… Все равно есть причина, возникшая в глубине подсознания убийцы. Человек со стула просто так без причины не встанет. А тем более…
   Ларионов вынужден был с ним согласиться. Хотя и продолжал сомневаться в теории полковника. Конечно, причина должна быть, это очевидно. Только вот какая?
   — А если его с кем-то перепутали. Знаете, дали наводку на одного, а киллер шлепнул другого. Так бывает, я слышал.
   Полковник бросил хмурый взгляд на коммерческого директора.
   — Бывает, но редко. Как правило, киллер не ошибается. Он за это деньги получает, чтобы не ошибаться. Если ошибся, то все, он сам не жилец. Так что киллер ошибается только один раз. Как сапер. Ну да ладно, ближе к делу. Расскажите, как в последнее время шли дела в вашей фирме? Как доход, как прибыль?
   Ларионов пожал плечами. В смысле, не то, что он не знает, как, а в смысле, шли себе и шли, как обычно идут.
   — Нормально шли дела. Звезд с неба не хватали, но и не бедствовали. У нас налажены хорошие контакты с поставщиками и дилерами. Все наши дилеры исправно платили деньги. Есть, правда, один. Из него всегда выбивать приходится. Но и он тоже платит. С трудом, но платит.
   — А вы сами всегда платите поставщикам?
   — Платим, конечно? Можете проверить. Ну, может, не всегда вовремя. И у налоговиков к нам претензий нет.
   — Проверим, — пообещал полковник. — А с крышей у вас какие отношения?
   Ларионов испуганно оглянулся, но посторонних в кабинете не было. Он, вообще, все время чего-то боялся. Нервничал, морщился, суетливо вертел гелевую ручку в руках. Самохину это не понравилось. Чего он нервничает, чего боится? Того, что его будут подозревать в причастности к убийству, или того, что его тоже могут шлепнуть? Впрочем, может, просто человек нервный попался. Разволновался от свалившегося несчастья и вынужденного допроса. Не каждый сможет спокойно беседовать с милицией, когда окажется на зыбкой грани между свидетелем и подозреваемым. В общем, в чужие мысли не залезешь при всем желании.
   — В смысле, с нашей охраной? — выдавил Ларионов.
   — Ага, с бандитами, — подтвердил полковник.
   — Хорошие. Мы с ними давно договорились. Думаете, это они? Но за что? Мы всегда исправно…сколько положено… Мы же понимаем. Зачем нам лишние неприятности?
   Самохин поднялся со стула, выглянул в окно, словно проверяя, как работают на улице его архаровцы. Вздохнул. На улице перед подъездом стояли только его «волга» и «девятка» Кости Корнюшина. Остальные машины, принадлежащие сотрудникам фирмы, мирно отдыхали на стоянке. Обычный будний день. Но для одного этот день стал роковым. Почему именно сегодня, почему не вчера или завтра? Чем этот скверный день отличается от других таких же? Случайность? Но завтра или послезавтра тоже кого-нибудь убьют. Того, кто ещё об этом не знает и даже не догадывается. Обязательно убьют. Непременно убьют. Значит, не такая уж это случайность, а скорее закономерность. Каждый день в городе под колесами машин погибает два-три человека. Как закон. Значит, и завтра погибнут двое, и послезавтра, и каждый день на этой длинной неделе. Кто конкретно, не знает никто. Но для тех несчастных, выбранных из числа жителей города неизвестно кем, уже все предрешено. Но почему все-таки кто-то выбрал именно его?
   Полковник отвлекся от своих мыслей, повернулся к Ларионову.
   — И все-то у вас хорошо. Никаких проблем с налоговыми органами, крышей, дилерами и кем там еще. А директора берут и убивают. Может быть, все-таки он кому-то помешал? Нанять киллера не так просто, заплатить ему приличную сумму накладно, взять на себя грех, в конце концов, тоже тяжело. Стоит ли это делать, если Кизляков хороший парень и со всеми дружит, а?
   — Не понимаю… — Ларионов только пожал плечами.
   Тут дверь открылась, и в кабинет ввалился Костя Корнюшин с довольной ухмылкой на лице. Он бросил подозрительный взгляд на Ларионова и предложил ему прогуляться по коридору. Немного. Коммерческий директор вылез из кресла и обиженно удалился, прикрыв за собой дверь.
   — Нашли машину, Аркадий Михалыч, — доложил Костя. — «Восьмерку» цвета мокрого асфальта. Во дворе дома, расположенного на этой же улице. В машине лежал ствол, из которого и были сделаны выстрелы. «Макаров» с глушаком.
   — Уже неплохо, — мрачно сказал Самохин, ничуть не обрадовавшись. — Пальцы есть?
   — К сожалению, никаких отпечатков. Ни на оружии, ни на руле. Но пушка с маркировкой. Может, это даст какой-то след.
   — Вряд ли. Они тоже соображают, из чего стрелять.
   — Значит, остается только свидетель?
   Самохин отошел от окна и сел за стол Кизлякова в крутящееся кресло, поелозил в нем немного, словно примеряясь занять надолго, осмотрел кабинет. Представил, как сидел тут сам директор фирмы, какие могли возникнуть у него мысли, желания, настроения. Ничего путного не нарисовалось. Трудно войти в образ другого человека, а тем более понять его мысли и чувства. Но надо. Прошелся взглядом по стенам. Вот календарь с загорелой девицей, вольготно раскинувшей обнаженные телеса на солнечном пляже. Так, дальше! Диплом какой-то? Видно, получил на межрегиональной пьянке молодых предпринимателей. Ага, а это что такое? Загородный особнячок. Двухэтажная вилла с балкончиками и, как раньше говорили, с мезонином. Хороший особнячок, ничего не скажешь. И за каким хреном он эту фотографию повесил? Голую бабу, понятно, диплом тоже. Но на дом-то ему зачем пялиться?
   — Два свидетеля, — пробормотал Самохин, — Второй Ларионов. Сдается мне, этот коммерческий директор о чем-то молчит, как поется в одной песне. Пока молчит. Слушай, Костик, глянь-ка на вот эту фотографию.