Страница:
Самая лапидарная формула русской идеи принадлежит Н.А. Бердяеву: «все ответственны за всех»[22].
Своеобразным концептуальным итогом эволюции «парадигм» о русской идее выступает теория идеального социокультурного строя русского и американского социолога П.А. Сорокина. В учении Сорокина исторический процесс определяется как становление трех периодически сменяющих друг друга социокультурных суперсистем: чувственной (sensate), идеационной (ideational) и интегральной идеалистической системы. Каждая из систем отличается определенным способом постижения реальности, типом социально-политической, религиозно-нравственной и правовой организации, а также совокупностью высших смыслов и ценностей.
Чувственная культура, коррелятом которой является Новое время, характеризуется преобладанием психосоматических и эмпирических начал, идеационная – божественных и трансцендентных, а идеалистическая – органическим синтезом первых двух. Только интегрально-идеалистической культуре высших ценностей Истины, Добра и Красоты, объединившей лучшие черты предыдущих культур, принадлежит, по утверждению Сорокина, будущее мировой истории[23].
Заметно, что русская идея выражала себя в принципах провиденциализма, мессианизма, универсализма и эсхатологизма. Все эти определения образуют нераздельное органическое единство, внешним выражением которого является сама «непредсказуемая» история России, проходящая под знаком указанных духовных истоков. Данные начала и являются главными категориями русской историософии и способами осмысления жизненного пути России, ее трудно постижимой и «зигзагообразной» судьбы.
Если «Святая Русь» получила в наследство эллинскую идею Космоса, побуждающую к эстетическому осмыслению всеединства мира, то «Христианский мир» западной Европы утвердился благодаря римской культуре, основанной на жесткой структуре социума, праве и рационализации.
Соединенным Штатам немногим больше 200 лет. Потомки «отцов-основателей» – авантюристов, романтиков и искателей приключений, строивших новую страну почти на пустом месте, любят к месту и не к месту употреблять словосочетание «American Dream» – Американская Мечта. Данный термин обозначает определенный уровень материального достатка: автомобиль «Кадиллак», дом на несколько спален и катер-яхта. Но есть у этого слогана и другое значение – это еще и легенда о «Настоящем Американце» как о человеке, начавшему с нуля (или «минуса») и достигшего высот успеха[24].
В основании Мечты лежит представление об Америке как стране равных и неограниченных возможностей. Если говорить точнее, то возможностей ограниченных, но лишь только внутренними, личностными пределами индивида и его способностью воспользоваться той свободой, за которой он, собственно, и отравлялся в Новый Свет. Мифологизация земли обетованной была зачастую наивной: эмигранты-американцы мечтали плыть на каноэ по «озеру виски».
Либерализм стал своеобразной национальной религией для американской цивилизации, укоренявшейся преимущественно не в теоретической и социально-преобразовательной, а в обыденно-практической форме образа жизни. Либерализм нашел воплощение в национальном бытии и психологии, получив свое отражение в американской мечте. Утопия «свободы» оказалась самой поздней и наиболее «приземленной».
США были отдалены на безопасное расстояние от мировых очагов военных конфликтов, каковыми были Европа и Азия. Океан сформировал своеобразный архетип и превратил Америку в символический образ с обширными утопическими коннотациями. Данное обстоятельство позволяло сосредотачивать силы и средства на решении внутренних проблем и на протяжении долгого времени не слишком беспокоиться, в отличие от России, о создании сильной армии для обеспечения национальной безопасности.
Положение страны-изолята, отчетливо проявлявшееся в период формирования Американской мечты, порождало представления об исключительности и избранности Америки, а значит и превосходстве над другими странами и народами. Элементы капиталистического духа были свойственны американской народной душе еще в тот период, когда этому духу не соответствовало никакого «социального тела» в виде капиталистического хозяйственного устройства. В Соединенных Штатах превращение раннекапиталистического в высоко капиталистический дух совершается раньше и основательнее всего.
Является неоспоримым исторический факт, что Америка не только предоставила убежище людям, не находившим себе достойного места в других странах, но и за сравнительно короткий исторический временной интервал синтезировала новую культуру, социальный характер и национальный менталитет. Американцы очень гордятся своим флагом и убеждены в том, что их политическая система является лучшей из всех возможных. Целебный для определенных народов политический абсолютизм не смог бы найти в Америке своего места.
Возникновение и развитие американской мечты парадоксально: данная разновидность социальной мифологии возникла не в самой Америке, а в Европе, откуда была «трансплантирована» эмигрантами в Новый Свет. Первичные ингредиенты североамериканской гибридной цивилизации имели разные географические, расово-этнические и национальные истоки. Америка существовала задолго до ее открытия. С самых ранних дней западной цивилизации люди мечтали о потерянном Рае, Золотом веке и материальном изобилии. С первыми сведениями о Новом Свете возникло ощущение возможности превращения этой мечты в факт и географическую реальность.
Эта традиция стала частью национальной культуры. Естественно, что она была переосмыслена и применена к условиям американской действительности, но в ее основе лежали идеи и идеалы, носившие европейское происхождение[25].
«Переехав» в Новый Свет, европейская Утопия сменила «имя» и трансформировалась по сути. Не утратив утопического нерва, она обрела черты общенационального мифа, фиксирующего в рациональных и иррациональных формах социальные архетипы, проросшие сквозь толщу американского национального опыта и порождающие массовые жизненные ожидания, представления и ориентации[26].
Американская мечта, как и всякий общенациональный миф, включает в себя не только представления о стране, ее людях и существующих в ней принципах, но и определенные жизненные ориентации, поведенческие и нравственные установки. Имеется в виду ориентация, прежде всего, на материальный успех, тесно связанная с предпринимательской инициативой и личностным самосознанием. Квинтэссенцией данного типа общественного идеала является знаменитый американский «self-made man» – «самосделанный человек». Такой, как Генри Форд, Авраам Линкольн, Ф. Рузвельт, Билл Гейтс и множество других известных персон.
Америка – это «пространство реально возможного». Носители Мечты, будучи людьми практического и прагматического склада, смотрели на нее преимущественно как на план практических действий и искали счастье в первую очередь для самих себя. А для остальных – лишь в той степени, в какой это могло быть предпосылкой и условием их собственного счастья.
Общественные и личные проблемы американские граждане старались решить с помощью традиций мышления, сложившихся в американском обществе. Это создавало благоприятную среду для появления философии прагматизма («думай и богатей!»), которая истолковывала истину преимущественно с точки зрения практической полезности, удовлетворяющей субъективные интересы индивида.
Мораль земного возможного успеха существует в американской версии бытия, оформившись в «практичные» поговорки: «каждый сам заботиться о себе, а об остальных пусть дьявол думает», «победитель забирает все», «первый пришел – первый взял», «победителей не судят». Человек, не достигший осязаемого материального успеха, считается неудачником и человеком «второго сорта». «Если ты такой умный, то почему ты еще не богатый?» – характерная американская шутка.
Жителям США в полной мере свойственна их нравственность. Она подразумевает привычку упорно трудиться и добиваться своих целей любой ценой, высокий профессионализм и актуализацию своего взгляда на жизнь по принципу «встань и работай» В целом внутренний мир американцев больше занят профессией и бытом: они много и напряженно работают, достигают заметных практических результатов в реальном земном деле, – и богаче живут (потребляя все больше ресурсов). У «янков» внутреннее бытие в основном совпадает с внешними быстротвердеющими наплывами предпринимательского труда. Понятие «работа» превращается в игру с деньгами и властью с начислением очков в протоколе результатов жизни.
Один из ведущих теоретиков прагматизма Д. Дьюи отрицал концепции радикального преобразования самого общества, исходящие из абстрактных моральных принципов. Вместо радикальных социальных преобразований Д. Дьюи предлагал совершаемый эволюционными методами сдвиг в сознании и мировоззрении.
Ведущими нравственными принципами на протяжении всей истории Америки были протестантская этика и пуританская мораль. Однако со временем изначальные идеи протестантизма претерпели метаморфозу: отдельные элементы протестантской этики вошли в трансцендентализм Эмерсона, а практическая философия протестантизма перестала быть религией и стала основой буржуазного прагматизма с его лозунгом: «Пусть погибнут наши тела, но мы накопим деньги, чтобы спасти наши души». Обыватель, идущий вслед за Американской Мечтой, не всегда готов пожертвовать каждодневным благополучием ради возведения счастливого будущего.
Философия успеха и прагматизма опирается на традиции, которые возникли еще среди первых переселенцев и до сих пор сохранились в Америке. Готовность помочь человеку практическим советом, оказавшимся в необычной ситуации, сочеталась с не многословием и отсутствием морализаторства. Идеология данных советов также опирается не на абстрактные философские принципы или религиозные догмы, а на практический опыт, понятный рядовому американцу. Можно сказать, что если русская идея обращается к сердцу и душе человека, то американская мечта – преимущественно к его рациональному разуму. Русские – это общность «думателей и размышлителей», а американцы – нация «делателей и экшенов».
Американские историки обычно стремятся представить дело так, что на вновь открытый континент прибыли якобы одинаково бедные люди и стали богатыми исключительно благодаря своим волевым качествам, целеустремленности и частной инициативе. На самом деле в Америку приезжали люди различных социальных и имущественных положений. И богатым здесь было гораздо легче «продвинуться», чем бедным. Далеко не самая худшая часть разных народов, а, напротив, «сливки общества» разных национальностей покидали насиженные места и перебирались за океан в надежде на получение сытного куска. В настоящее время Америка – уже не просто страна, а своеобразная «сборная мира». И русских там все больше.
Этика успеха нашла свое отражение в литературе и была подхвачена такими пропагандистами успеха, как Э. Карнеги, Д. Рокфеллер, Д. Карнеги, Н. Хилл и др. Одним из «ответвлений» данной этики является психология личного мастерства («нейролингвистическое программирование»). В настоящее время много самоучителей «быстрого счастья» появилось и в России.
Одной из запретных тем в американской публичной политике является «первородный грех государственности»: США возникли как рабовладельческое государство и существовали в таком качестве до юридической отмены рабства[27]. Это произошло в результате гражданской войны 1861-1865 гг. На рабов «дух свободы» и «философия успеха» не распространялись. Даже отцы-основатели, создавшие США на принципах свободы, не хотели рисковать распадом только что народившегося социального организма из-за проблемы рабства. Вся история Соединенных Штатов в определенном смысле представляет собой продолжение этого «греха». Имеются определенные «нестыковки» между неоспоримо гуманистическими декларациями и практической политикой.
Кроме того, и для коренного индейского народа в свободной и могучей Америке места не нашлось места.
В период «Великой депрессии» иллюзиям национального успеха, извратившим изначальную мечту, был нанесен достаточно сильный удар. Начались поиски новых решений. Громче стали слышны голоса моралистов, винивших людскую расточительность и исчезающее трудолюбие.
Вторая мировая война бросила вызов традициям индивидуализма и отразилась в новой политике Ф. Рузвельта, идеи которой в конечном итоге сводятся к коллективным мерам по спасению системы. Но в конечном итоге именно идеология успеха была определяющим фактором. Она в разное время принимала разные формы политического убеждения. Приход к власти политических фигур тоже рассматривался с позиции «этики успеха». «Тернистая» политическая карьера Ф. Рузвельта символизировала способность человека преодолеть все тяготы судьбы. Победив полиомиелит, он стал президентом США. Его жизнерадостная улыбка должна была возродить мечту после депрессии.
Ф.Д. Рузвельт всегда утверждал, что жизнь богаче и шире любой догмы. Он совершил свою социальную революцию на пути борьбы с реальными социальными проблемами, а не на крови своих жертв и всегда гордился тем, что никогда не использовал насилие. Эмпиризм, а не идеология, был его знаменем. Рузвельт нашел единственный «работающий» вариант общности с народом: он заявил, что разделяет его ценности и идеалы, но в то же время остается патрицием в сердце.
Первое десятилетие после окончания Второй мировой войны проходило в США под знаком национальной фрустрации. Понемногу в Америке начинают говорить о необходимости найти иные, более осмысленные цели жизни, нежели простой меркантильный успех. Такие ценности, как любовь, чувство удовлетворения от помощи «единоидейникам» вновь начинают обретать смысл.
Уже к середине XX века стало вполне очевидно, что «этика успеха» «пуста, как рассохшаяся бочка». Но, тем не менее, консервативная Америка стремилась любой ценой ее сохранить. Это была последняя надежда наполнить американскую жизнь смыслом, ибо нет ничего страшнее для нации, чем идейный вакуум и духовная опустошенность. В конечном итоге даже этика успеха строится на легитимизации, называемой моралью.
Параксизмы антикоммунизма были вызваны, в частности, необходимостью отвлечения масс от духовного кризиса, возникшего в связи с осознанием несостоятельности американской мечты. Объявив «крестовый поход» против коммунизма, Дж. Маккарти и его сподвижники рассчитывали искусственно поддержать единство нации вокруг социального мифа об успехе.
Успех как критерий жизни в Америке, являясь своеобразным комплексным мерилом и «градусником достижений», накладывался буквально на все сферы жизни. Даже войны, в которых участвовали американцы, рассматривались не с точки зрения их справедливости, а с позиции необходимости победить во имя самой победы. Вот почему во время агрессии во Вьетнаме истеблишмент не задавался вопросом о моральности или аморальности агрессии и был озабочен лишь духом солдата и армии.
В условиях западноевропейского рассогласования разума и веры большинство лауреатов Нобелевской премии представляют США. Многие номинанты получили образование в России. К сожалению, достаточно большое количество умных и энергичных людей покидают Россию ради того, чтобы жить в США. Образно говоря, интеллектуальный феномен в Америке растет из хорошо (финансово) унавоженной земли, а в России – из камня. Большой размах имеет поэтому «утечка мозгов» и интеллектуальная миграция ученых. В Соединенных Штатах они имеют более высокие доходы и качество жизни, находя больше приложения своим умам и образованию. И несравнимо меньшее количество американских граждан эмигрировали из США в Россию.
3. Проблемы реализации социального идеала
Своеобразным концептуальным итогом эволюции «парадигм» о русской идее выступает теория идеального социокультурного строя русского и американского социолога П.А. Сорокина. В учении Сорокина исторический процесс определяется как становление трех периодически сменяющих друг друга социокультурных суперсистем: чувственной (sensate), идеационной (ideational) и интегральной идеалистической системы. Каждая из систем отличается определенным способом постижения реальности, типом социально-политической, религиозно-нравственной и правовой организации, а также совокупностью высших смыслов и ценностей.
Чувственная культура, коррелятом которой является Новое время, характеризуется преобладанием психосоматических и эмпирических начал, идеационная – божественных и трансцендентных, а идеалистическая – органическим синтезом первых двух. Только интегрально-идеалистической культуре высших ценностей Истины, Добра и Красоты, объединившей лучшие черты предыдущих культур, принадлежит, по утверждению Сорокина, будущее мировой истории[23].
Заметно, что русская идея выражала себя в принципах провиденциализма, мессианизма, универсализма и эсхатологизма. Все эти определения образуют нераздельное органическое единство, внешним выражением которого является сама «непредсказуемая» история России, проходящая под знаком указанных духовных истоков. Данные начала и являются главными категориями русской историософии и способами осмысления жизненного пути России, ее трудно постижимой и «зигзагообразной» судьбы.
Если «Святая Русь» получила в наследство эллинскую идею Космоса, побуждающую к эстетическому осмыслению всеединства мира, то «Христианский мир» западной Европы утвердился благодаря римской культуре, основанной на жесткой структуре социума, праве и рационализации.
Соединенным Штатам немногим больше 200 лет. Потомки «отцов-основателей» – авантюристов, романтиков и искателей приключений, строивших новую страну почти на пустом месте, любят к месту и не к месту употреблять словосочетание «American Dream» – Американская Мечта. Данный термин обозначает определенный уровень материального достатка: автомобиль «Кадиллак», дом на несколько спален и катер-яхта. Но есть у этого слогана и другое значение – это еще и легенда о «Настоящем Американце» как о человеке, начавшему с нуля (или «минуса») и достигшего высот успеха[24].
В основании Мечты лежит представление об Америке как стране равных и неограниченных возможностей. Если говорить точнее, то возможностей ограниченных, но лишь только внутренними, личностными пределами индивида и его способностью воспользоваться той свободой, за которой он, собственно, и отравлялся в Новый Свет. Мифологизация земли обетованной была зачастую наивной: эмигранты-американцы мечтали плыть на каноэ по «озеру виски».
Либерализм стал своеобразной национальной религией для американской цивилизации, укоренявшейся преимущественно не в теоретической и социально-преобразовательной, а в обыденно-практической форме образа жизни. Либерализм нашел воплощение в национальном бытии и психологии, получив свое отражение в американской мечте. Утопия «свободы» оказалась самой поздней и наиболее «приземленной».
США были отдалены на безопасное расстояние от мировых очагов военных конфликтов, каковыми были Европа и Азия. Океан сформировал своеобразный архетип и превратил Америку в символический образ с обширными утопическими коннотациями. Данное обстоятельство позволяло сосредотачивать силы и средства на решении внутренних проблем и на протяжении долгого времени не слишком беспокоиться, в отличие от России, о создании сильной армии для обеспечения национальной безопасности.
Положение страны-изолята, отчетливо проявлявшееся в период формирования Американской мечты, порождало представления об исключительности и избранности Америки, а значит и превосходстве над другими странами и народами. Элементы капиталистического духа были свойственны американской народной душе еще в тот период, когда этому духу не соответствовало никакого «социального тела» в виде капиталистического хозяйственного устройства. В Соединенных Штатах превращение раннекапиталистического в высоко капиталистический дух совершается раньше и основательнее всего.
Является неоспоримым исторический факт, что Америка не только предоставила убежище людям, не находившим себе достойного места в других странах, но и за сравнительно короткий исторический временной интервал синтезировала новую культуру, социальный характер и национальный менталитет. Американцы очень гордятся своим флагом и убеждены в том, что их политическая система является лучшей из всех возможных. Целебный для определенных народов политический абсолютизм не смог бы найти в Америке своего места.
Возникновение и развитие американской мечты парадоксально: данная разновидность социальной мифологии возникла не в самой Америке, а в Европе, откуда была «трансплантирована» эмигрантами в Новый Свет. Первичные ингредиенты североамериканской гибридной цивилизации имели разные географические, расово-этнические и национальные истоки. Америка существовала задолго до ее открытия. С самых ранних дней западной цивилизации люди мечтали о потерянном Рае, Золотом веке и материальном изобилии. С первыми сведениями о Новом Свете возникло ощущение возможности превращения этой мечты в факт и географическую реальность.
Эта традиция стала частью национальной культуры. Естественно, что она была переосмыслена и применена к условиям американской действительности, но в ее основе лежали идеи и идеалы, носившие европейское происхождение[25].
«Переехав» в Новый Свет, европейская Утопия сменила «имя» и трансформировалась по сути. Не утратив утопического нерва, она обрела черты общенационального мифа, фиксирующего в рациональных и иррациональных формах социальные архетипы, проросшие сквозь толщу американского национального опыта и порождающие массовые жизненные ожидания, представления и ориентации[26].
Американская мечта, как и всякий общенациональный миф, включает в себя не только представления о стране, ее людях и существующих в ней принципах, но и определенные жизненные ориентации, поведенческие и нравственные установки. Имеется в виду ориентация, прежде всего, на материальный успех, тесно связанная с предпринимательской инициативой и личностным самосознанием. Квинтэссенцией данного типа общественного идеала является знаменитый американский «self-made man» – «самосделанный человек». Такой, как Генри Форд, Авраам Линкольн, Ф. Рузвельт, Билл Гейтс и множество других известных персон.
Америка – это «пространство реально возможного». Носители Мечты, будучи людьми практического и прагматического склада, смотрели на нее преимущественно как на план практических действий и искали счастье в первую очередь для самих себя. А для остальных – лишь в той степени, в какой это могло быть предпосылкой и условием их собственного счастья.
Общественные и личные проблемы американские граждане старались решить с помощью традиций мышления, сложившихся в американском обществе. Это создавало благоприятную среду для появления философии прагматизма («думай и богатей!»), которая истолковывала истину преимущественно с точки зрения практической полезности, удовлетворяющей субъективные интересы индивида.
Мораль земного возможного успеха существует в американской версии бытия, оформившись в «практичные» поговорки: «каждый сам заботиться о себе, а об остальных пусть дьявол думает», «победитель забирает все», «первый пришел – первый взял», «победителей не судят». Человек, не достигший осязаемого материального успеха, считается неудачником и человеком «второго сорта». «Если ты такой умный, то почему ты еще не богатый?» – характерная американская шутка.
Жителям США в полной мере свойственна их нравственность. Она подразумевает привычку упорно трудиться и добиваться своих целей любой ценой, высокий профессионализм и актуализацию своего взгляда на жизнь по принципу «встань и работай» В целом внутренний мир американцев больше занят профессией и бытом: они много и напряженно работают, достигают заметных практических результатов в реальном земном деле, – и богаче живут (потребляя все больше ресурсов). У «янков» внутреннее бытие в основном совпадает с внешними быстротвердеющими наплывами предпринимательского труда. Понятие «работа» превращается в игру с деньгами и властью с начислением очков в протоколе результатов жизни.
Один из ведущих теоретиков прагматизма Д. Дьюи отрицал концепции радикального преобразования самого общества, исходящие из абстрактных моральных принципов. Вместо радикальных социальных преобразований Д. Дьюи предлагал совершаемый эволюционными методами сдвиг в сознании и мировоззрении.
Ведущими нравственными принципами на протяжении всей истории Америки были протестантская этика и пуританская мораль. Однако со временем изначальные идеи протестантизма претерпели метаморфозу: отдельные элементы протестантской этики вошли в трансцендентализм Эмерсона, а практическая философия протестантизма перестала быть религией и стала основой буржуазного прагматизма с его лозунгом: «Пусть погибнут наши тела, но мы накопим деньги, чтобы спасти наши души». Обыватель, идущий вслед за Американской Мечтой, не всегда готов пожертвовать каждодневным благополучием ради возведения счастливого будущего.
Философия успеха и прагматизма опирается на традиции, которые возникли еще среди первых переселенцев и до сих пор сохранились в Америке. Готовность помочь человеку практическим советом, оказавшимся в необычной ситуации, сочеталась с не многословием и отсутствием морализаторства. Идеология данных советов также опирается не на абстрактные философские принципы или религиозные догмы, а на практический опыт, понятный рядовому американцу. Можно сказать, что если русская идея обращается к сердцу и душе человека, то американская мечта – преимущественно к его рациональному разуму. Русские – это общность «думателей и размышлителей», а американцы – нация «делателей и экшенов».
Американские историки обычно стремятся представить дело так, что на вновь открытый континент прибыли якобы одинаково бедные люди и стали богатыми исключительно благодаря своим волевым качествам, целеустремленности и частной инициативе. На самом деле в Америку приезжали люди различных социальных и имущественных положений. И богатым здесь было гораздо легче «продвинуться», чем бедным. Далеко не самая худшая часть разных народов, а, напротив, «сливки общества» разных национальностей покидали насиженные места и перебирались за океан в надежде на получение сытного куска. В настоящее время Америка – уже не просто страна, а своеобразная «сборная мира». И русских там все больше.
Этика успеха нашла свое отражение в литературе и была подхвачена такими пропагандистами успеха, как Э. Карнеги, Д. Рокфеллер, Д. Карнеги, Н. Хилл и др. Одним из «ответвлений» данной этики является психология личного мастерства («нейролингвистическое программирование»). В настоящее время много самоучителей «быстрого счастья» появилось и в России.
Одной из запретных тем в американской публичной политике является «первородный грех государственности»: США возникли как рабовладельческое государство и существовали в таком качестве до юридической отмены рабства[27]. Это произошло в результате гражданской войны 1861-1865 гг. На рабов «дух свободы» и «философия успеха» не распространялись. Даже отцы-основатели, создавшие США на принципах свободы, не хотели рисковать распадом только что народившегося социального организма из-за проблемы рабства. Вся история Соединенных Штатов в определенном смысле представляет собой продолжение этого «греха». Имеются определенные «нестыковки» между неоспоримо гуманистическими декларациями и практической политикой.
Кроме того, и для коренного индейского народа в свободной и могучей Америке места не нашлось места.
В период «Великой депрессии» иллюзиям национального успеха, извратившим изначальную мечту, был нанесен достаточно сильный удар. Начались поиски новых решений. Громче стали слышны голоса моралистов, винивших людскую расточительность и исчезающее трудолюбие.
Вторая мировая война бросила вызов традициям индивидуализма и отразилась в новой политике Ф. Рузвельта, идеи которой в конечном итоге сводятся к коллективным мерам по спасению системы. Но в конечном итоге именно идеология успеха была определяющим фактором. Она в разное время принимала разные формы политического убеждения. Приход к власти политических фигур тоже рассматривался с позиции «этики успеха». «Тернистая» политическая карьера Ф. Рузвельта символизировала способность человека преодолеть все тяготы судьбы. Победив полиомиелит, он стал президентом США. Его жизнерадостная улыбка должна была возродить мечту после депрессии.
Ф.Д. Рузвельт всегда утверждал, что жизнь богаче и шире любой догмы. Он совершил свою социальную революцию на пути борьбы с реальными социальными проблемами, а не на крови своих жертв и всегда гордился тем, что никогда не использовал насилие. Эмпиризм, а не идеология, был его знаменем. Рузвельт нашел единственный «работающий» вариант общности с народом: он заявил, что разделяет его ценности и идеалы, но в то же время остается патрицием в сердце.
Первое десятилетие после окончания Второй мировой войны проходило в США под знаком национальной фрустрации. Понемногу в Америке начинают говорить о необходимости найти иные, более осмысленные цели жизни, нежели простой меркантильный успех. Такие ценности, как любовь, чувство удовлетворения от помощи «единоидейникам» вновь начинают обретать смысл.
Уже к середине XX века стало вполне очевидно, что «этика успеха» «пуста, как рассохшаяся бочка». Но, тем не менее, консервативная Америка стремилась любой ценой ее сохранить. Это была последняя надежда наполнить американскую жизнь смыслом, ибо нет ничего страшнее для нации, чем идейный вакуум и духовная опустошенность. В конечном итоге даже этика успеха строится на легитимизации, называемой моралью.
Параксизмы антикоммунизма были вызваны, в частности, необходимостью отвлечения масс от духовного кризиса, возникшего в связи с осознанием несостоятельности американской мечты. Объявив «крестовый поход» против коммунизма, Дж. Маккарти и его сподвижники рассчитывали искусственно поддержать единство нации вокруг социального мифа об успехе.
Успех как критерий жизни в Америке, являясь своеобразным комплексным мерилом и «градусником достижений», накладывался буквально на все сферы жизни. Даже войны, в которых участвовали американцы, рассматривались не с точки зрения их справедливости, а с позиции необходимости победить во имя самой победы. Вот почему во время агрессии во Вьетнаме истеблишмент не задавался вопросом о моральности или аморальности агрессии и был озабочен лишь духом солдата и армии.
В условиях западноевропейского рассогласования разума и веры большинство лауреатов Нобелевской премии представляют США. Многие номинанты получили образование в России. К сожалению, достаточно большое количество умных и энергичных людей покидают Россию ради того, чтобы жить в США. Образно говоря, интеллектуальный феномен в Америке растет из хорошо (финансово) унавоженной земли, а в России – из камня. Большой размах имеет поэтому «утечка мозгов» и интеллектуальная миграция ученых. В Соединенных Штатах они имеют более высокие доходы и качество жизни, находя больше приложения своим умам и образованию. И несравнимо меньшее количество американских граждан эмигрировали из США в Россию.
3. Проблемы реализации социального идеала
Будущее не всегда возникает автоматически путем отламывания от прошлого маленьких кусочков чего-то не совсем хорошего. Процесс воплощения утопического идеала как социального проекта в действительность обуславливает превращение создателей утопии из мечтателей-романтиков в «субъектов Истории». Субъектам социальных преобразований («практикам-революционерам») нужны человеческие и материальные ресурсы для реализации идеала в виде уникального социального эксперимента по «строительству моста Революции через реку Эволюции», локализованного в конкретном временном интервале с установленным моментом начала. Мятеж, начинаемый пассионариями[28], должен узаконить функцию утопии.
Революция как упразднение бунта представляет собой отрицание и свершение одновременно. Для ее успешного завершения необходимо соединить грубую народную силу и путеводный разум идеи и идеологии. Революция включена в историю, а бунты и восстания остаются лишь единичными событиями, для понимания которых не всегда обязательно обращаться к историческому контексту. Социальные революции снимают (пусть на время протекания самой революции) власть денег, бюрократии, классовое и сословное неравенство и даже разделение труда.
Но эта достаточно мощная социальная энергия неизбежно несет в себе и противоположный потенциал: во всякой революции как основном способе борьбы с несовершенствами социальной действительности присутствует и магма внеисторического хаоса. Процесс разрушения старой системы является в определенной мере неизбежным.
Вообще слово «революция» представляет собой не фиксированный термин, а метафору, обладающую определенной внутренней формой и достаточно мощным воздействием на человеческое сознание. Видимо, именно в этом заключается заведомая причина поражений всех «антипассионариев», пытающихся бороться с революционной стихией: нет столь же мощной альтернативной метафоры.
Контрреволюция, фронда, социальный порядок и другие термины не несут в себе большой положительной созидательной энергетики, и потому во много раз слабее. А реформа, модернизация, демократизация, социальная энтропия и эволюция – даже не метафоры, а термины с фиксированным значением. Энергетика этих терминов вообще стремится к нулю и играет исчезающе слабую роль.
В средневековой и ренессансной астрологии слово «революция» означало возвращение звезды к своему изначальному состоянию. Социальная революция представляет собой в конечном итоге возращение социума к «самому себе».
Очевидно, что процесс возвращения общества к «самому себе» предполагает наличие социального субъекта, способного сознательно воздействовать на инерционные исторические процессы. Для этого субъект социальных изменений должен обладать не экономическим, а политическим сознанием и социальной энергией, достаточной для преодоления исторической инерции. Никакое революционное движение невозможно без одновременного изменения социального воображения. Всем великим социальным переломам предшествовали периоды глубинной работы духа.
Всякая революция, в отличие от бунта или государственного переворота, поднимает к творчески-преобразовательной деятельности широкие слои трудящихся, возвышая их до совместных сознательных и позитивных действий. Революция выдавливает из субъектов социальных преобразований не только раба, но и «хама»[29]. Данный процесс помогает субъектам социальных преобразований осознанно трансформироваться в творцов нового общества и культуры. Главный пафос революции – созидание, приращение бытия, восхождение к истине.
От взятия Бастилии до штурма Зимнего дворца революции представляли собой не только великие и могущественные идеи радикального переустройства мира в соответствии с гуманистическими идеалами, но и практические насильственные действия. Сюжет революции практически всегда один – «мир-хижинам, война-дворцам». Генератором исторических событий является возбуждение бедных. Власть должна быть коррумпированной, несправедливой, жестокой и преступной, а оппозиция – справедливой, гуманной и «волевой». Всякая революция представляет собой качественный скачок, но не всякий скачок в социальных преобразованиях является революцией.
Революция как воплощенная парадигма утопии есть насилие против государственного насилия: революционное и контрреволюционное насилие всегда сосуществуют. В историческом процессе и победитель, и побежденный – одно и то же общество; участники – одни и те же люди и политические классы, а результатом разрешения неразрешимых противоречий в результате применения организованного насилия является изменение общественных отношений. Общество и его субъекты не исчезают, а лишь изменяются и преобразуются.
Первая великая истина природы состоит в том, что насилие всегда было и всегда будет. Все империи-холдинги создавались с помощью силы. Современное общество не полностью защищает человека от насилия. Лучшее, на что оно способно – время от времени, при наличии «технической» возможности, наказывать провинившихся или психотерапевтически утешать пострадавших.
О проблеме насилия рассуждал Конфуций, доказывая, что без насилия невозможно существование государства. Он сравнивал идеального правителя со строгим, но справедливым отцом, поощряющим своих детей (у правителя – подданных) за хорошее и карающих за дурное.
В гомеровской «Илиаде» человеческая душа показана подверженной силовым деформациям, беспомощной и ослепленной, «спрессованной» под гнетом Силы, которой Homo sapiens хотел распоряжаться по своему усмотрению.
У Платона есть рассуждения о том, что насилие может применяться не только властью, но и против власти, если она нарушает принцип справедливости, являющийся одной из априорных идей.
Как отмечал Маркс в «Капитале», «насилие является «повивальной бабкой» всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция»[30].
Но основоположники марксизма никогда не отводили насилию центрального места и приоритетной роли в историческом процессе и не рассматривали его в качестве определяющего фактора общественного развития или главной цели классовой борьбы. Ничего подобного не могло быть, ибо это противоречило бы гуманистическим мировоззренческим основам марксистского учения и его нравственным установкам.
Политический мыслитель И.А. Ильин в работе «О сопротивлении злу силою» аргументировано критикует учение Л.Н. Толстого о непротивлении. Русский философ считает, что за неимением других средств человек не только имеет право, но и обязан применять силу. «Насилием» же, согласно Ильину, оправданно называть только произвольное и безрассудное принуждение, направленное ко злу.
Христианская заповедь «кроткие наследуют землю» не всегда подтверждается реальностью. Мир, наполненный людьми, которые умеют только любить, – практически невозможный вариант, потому что такой фантастический мир существует преимущественно в социальных утопиях и в художественной литературе.
Сила бывает несправедлива. Но справедливость часто бессильна.
Социальное насилие становится действительностью там, где возникает взаимодействие людей, относительно равных в своем природном бытии и не равных в бытии социальном. Реальное насилие можно рассматривать, с одной стороны, как сущностный элемент легитимной государственной власти, а с другой – как радикальные социальные преобразования и выход за пределы возможного, приводящие к изменению существующих общественных отношений, необходимость которых обусловлена значимостью социального идеала.
Революция как упразднение бунта представляет собой отрицание и свершение одновременно. Для ее успешного завершения необходимо соединить грубую народную силу и путеводный разум идеи и идеологии. Революция включена в историю, а бунты и восстания остаются лишь единичными событиями, для понимания которых не всегда обязательно обращаться к историческому контексту. Социальные революции снимают (пусть на время протекания самой революции) власть денег, бюрократии, классовое и сословное неравенство и даже разделение труда.
Но эта достаточно мощная социальная энергия неизбежно несет в себе и противоположный потенциал: во всякой революции как основном способе борьбы с несовершенствами социальной действительности присутствует и магма внеисторического хаоса. Процесс разрушения старой системы является в определенной мере неизбежным.
Вообще слово «революция» представляет собой не фиксированный термин, а метафору, обладающую определенной внутренней формой и достаточно мощным воздействием на человеческое сознание. Видимо, именно в этом заключается заведомая причина поражений всех «антипассионариев», пытающихся бороться с революционной стихией: нет столь же мощной альтернативной метафоры.
Контрреволюция, фронда, социальный порядок и другие термины не несут в себе большой положительной созидательной энергетики, и потому во много раз слабее. А реформа, модернизация, демократизация, социальная энтропия и эволюция – даже не метафоры, а термины с фиксированным значением. Энергетика этих терминов вообще стремится к нулю и играет исчезающе слабую роль.
В средневековой и ренессансной астрологии слово «революция» означало возвращение звезды к своему изначальному состоянию. Социальная революция представляет собой в конечном итоге возращение социума к «самому себе».
Очевидно, что процесс возвращения общества к «самому себе» предполагает наличие социального субъекта, способного сознательно воздействовать на инерционные исторические процессы. Для этого субъект социальных изменений должен обладать не экономическим, а политическим сознанием и социальной энергией, достаточной для преодоления исторической инерции. Никакое революционное движение невозможно без одновременного изменения социального воображения. Всем великим социальным переломам предшествовали периоды глубинной работы духа.
Всякая революция, в отличие от бунта или государственного переворота, поднимает к творчески-преобразовательной деятельности широкие слои трудящихся, возвышая их до совместных сознательных и позитивных действий. Революция выдавливает из субъектов социальных преобразований не только раба, но и «хама»[29]. Данный процесс помогает субъектам социальных преобразований осознанно трансформироваться в творцов нового общества и культуры. Главный пафос революции – созидание, приращение бытия, восхождение к истине.
От взятия Бастилии до штурма Зимнего дворца революции представляли собой не только великие и могущественные идеи радикального переустройства мира в соответствии с гуманистическими идеалами, но и практические насильственные действия. Сюжет революции практически всегда один – «мир-хижинам, война-дворцам». Генератором исторических событий является возбуждение бедных. Власть должна быть коррумпированной, несправедливой, жестокой и преступной, а оппозиция – справедливой, гуманной и «волевой». Всякая революция представляет собой качественный скачок, но не всякий скачок в социальных преобразованиях является революцией.
Революция как воплощенная парадигма утопии есть насилие против государственного насилия: революционное и контрреволюционное насилие всегда сосуществуют. В историческом процессе и победитель, и побежденный – одно и то же общество; участники – одни и те же люди и политические классы, а результатом разрешения неразрешимых противоречий в результате применения организованного насилия является изменение общественных отношений. Общество и его субъекты не исчезают, а лишь изменяются и преобразуются.
Первая великая истина природы состоит в том, что насилие всегда было и всегда будет. Все империи-холдинги создавались с помощью силы. Современное общество не полностью защищает человека от насилия. Лучшее, на что оно способно – время от времени, при наличии «технической» возможности, наказывать провинившихся или психотерапевтически утешать пострадавших.
О проблеме насилия рассуждал Конфуций, доказывая, что без насилия невозможно существование государства. Он сравнивал идеального правителя со строгим, но справедливым отцом, поощряющим своих детей (у правителя – подданных) за хорошее и карающих за дурное.
В гомеровской «Илиаде» человеческая душа показана подверженной силовым деформациям, беспомощной и ослепленной, «спрессованной» под гнетом Силы, которой Homo sapiens хотел распоряжаться по своему усмотрению.
У Платона есть рассуждения о том, что насилие может применяться не только властью, но и против власти, если она нарушает принцип справедливости, являющийся одной из априорных идей.
Как отмечал Маркс в «Капитале», «насилие является «повивальной бабкой» всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция»[30].
Но основоположники марксизма никогда не отводили насилию центрального места и приоритетной роли в историческом процессе и не рассматривали его в качестве определяющего фактора общественного развития или главной цели классовой борьбы. Ничего подобного не могло быть, ибо это противоречило бы гуманистическим мировоззренческим основам марксистского учения и его нравственным установкам.
Политический мыслитель И.А. Ильин в работе «О сопротивлении злу силою» аргументировано критикует учение Л.Н. Толстого о непротивлении. Русский философ считает, что за неимением других средств человек не только имеет право, но и обязан применять силу. «Насилием» же, согласно Ильину, оправданно называть только произвольное и безрассудное принуждение, направленное ко злу.
Христианская заповедь «кроткие наследуют землю» не всегда подтверждается реальностью. Мир, наполненный людьми, которые умеют только любить, – практически невозможный вариант, потому что такой фантастический мир существует преимущественно в социальных утопиях и в художественной литературе.
Сила бывает несправедлива. Но справедливость часто бессильна.
Социальное насилие становится действительностью там, где возникает взаимодействие людей, относительно равных в своем природном бытии и не равных в бытии социальном. Реальное насилие можно рассматривать, с одной стороны, как сущностный элемент легитимной государственной власти, а с другой – как радикальные социальные преобразования и выход за пределы возможного, приводящие к изменению существующих общественных отношений, необходимость которых обусловлена значимостью социального идеала.