— Приеду, как только освобожусь. Нет, пожалуйста, не надо. Ну что за глупости лезут тебе в голову?
У него это был уже третий брак, и, положа руку на сердце, стоило признать, что у жены имелись основания подозревать его в некоторой повышенной активности за пределами супружеской спальни, но только не сейчас. Не в эти сумасшедшие дни, когда он в буквальном смысле оказался между молотом и наковальней.
— Солнышко, извини, нет времени. Я перезвоню тебе. Попозже. Ага. Целую.
Он положил трубку, зная, что ему предстоит еще один телефонный разговор — еще менее приятный, чем беседа с женой.
Но выхода не было. Все равно он должен был это сказать.
Чернов снова снял трубку.
— Алло! Александр Вениаминович? Чернов беспокоит. Александр Вениаминович, боюсь, нам придется пойти на это. Да, как минимум на неделю. Мы и так уже затянули. Я должен был сделать это сутки назад.
Он кивал, не замечая, что непроизвольно вжимает голову в плечи. Чернов до сих пор побаивался Александра Вениаминовича Крупина — человека, которого он сменил на посту зампреда ФСБ.
Крупин уже два года как вышел на пенсию и ныне трудился в совете директоров одного из крупнейших операторов сотовой связи. Подразумевалось, что и для Чернова там готово теплое местечко.
— Александр Вениаминович, конечно, я сделаю все, что в моих силах, но… Вы недооцениваете ситуацию… — последнюю фразу он сказал тихо, ожидая привычного разноса, который и не замедлил последовать.
— Хорошо. Будем стараться, — со вздохом сказал он, понимая, что выбор все-таки сделать придется. Тяжелый выбор — и в самое ближайшее время.
Чернов встал из-за стола, одернул пиджак и нащупал прибор. Это уже смахивало на паранойю — каждые пять минут проверять, работает ли ЧИП-66, но он прекрасно понимал, чем это у него вызвано.
Чернов боялся.
Он вышел из кабинета, прошел по длинному коридору и спустился на лифте в подземное помещение Координационного центра, откуда осуществлялось руководство мерами по нейтрализации эпидемии.
В большом зале царила бесшумная суета. Мягкие серые ковры скрадывали торопливый стук шагов, из-под потолка лился ровный гул мощных кондиционеров; в воздухе разносился едва уловимый запах дезинфектанта. На стене висела подробная электронная карта Москвы; перед ней двумя полукруглыми рядами стояли столы. За каждым из них сидел человек в наушниках и записывал поступающую информацию, она тут же передавалась в Центральный сервер, отчего цвета, в которые была окрашена карта, постоянно менялись.
Чернов знаком подозвал человека, руководившего работой.
— Что нового?
— Новости неутешительные, товарищ генерал. Количество заболевших постоянно растет, — полковник Башкирцев, коренастый мужчина с коротким седым «ежиком» на голове, пожал плечами.
— Вы справляетесь или нет? Ситуация под контролем?
— Ну-у… Пока — да. Эпидемический барьер еще не превышен. Нам удается вовремя локализовывать очаги инфекции…
Чернову послышалось в его словах скрытое «но».
— Что еще?
— Но никто не знает, что случится в следующий момент. Все происходит очень быстро. Я прошу Вашего разрешения произвести отключение базовых станций.
— Хм… — Чернов взглянул на карту, отвернулся и медленно пошел к выходу. Башкирцев последовал за ним, ожидая ответа. — Вы понимаете, что это означает? Чем это может для нас обернуться?
— Товарищ генерал, если этого не сделать, все может быть еще хуже, — возразил полковник.
— Отключение базовых станций равнозначно признанию, — продолжал Чернов. — Вы представляете, какая поднимется шумиха во всем мире? Мы не можем этого допустить.
Прежде всего, — осторожно начал Башкирцев, — нас обвинят в попытке препятствовать распространению объективной информации. Может, следует сделать упор на этом?
— То есть? — Чернов остановился и посмотрел на полковника. — Я не совсем хорошо понимаю, что вы имеете в виду.
— Отключение базовых станций вызовет массу упреков: мол, это нужно, чтобы скрыть истинные масштабы эпидемии. Думаю, надо косвенно согласиться, чтобы никто не стал копать глубже. Так мы пустим СМИ по ложному следу. Они, конечно, будут визжать о свободе слова и прочих глупостях, но эту песню мы уже слышали. Она не такая уж страшная, хоть и не очень мелодичная.
Чернов с ожесточением потер виски; голова трещала, как орех под ударами тяжелого молотка.
— Другого выхода нет?
— Боюсь, что нет. По прогнозам специалистов, эпидемия имеет свойство нарастать лавинообразно. Если упустить момент перелома, то может оказаться слишком поздно.
— А что говорят аналитики?
— Ничего хорошего. Настроения в обществе в целом негативные. Эпидемия может спровоцировать массовые народные волнения, особенно если станет известно о ее природе.
— Надеюсь, не станет, — желчно сказал Чернов.
Правда, он не был до конца в этом уверен. Судя по отчетам Карлова, возможная утечка информации еще не устранена, и это сильно тревожило Чернова. Одно дело — досужие догадки журналистов, и совсем другое — достоверные данные, проходящие под грифом «Совершенно секретно». До тех пор пока бумаги из портфеля Кудрявцева не найдены, можно ожидать неприятностей в любую минуту. Нет, «неприятности» — это слишком мягко сказано.
Впрочем, Башкирцеву знать об этом не полагалось. Группа генерала Карлова работала автономно и имела в своем распоряжении все мыслимые средства и полномочия для достижения желаемого результата.
— Значит, вы считаете, что обычными средствами остановить эпидемию не удастся? — спросил Чернов.
— Думаю, да, — ответил Башкирцев. — Насколько я знаю, вирус разрабатывали специально для этого, чтобы его невозможно было остановить. Обычными средствами.
— Вы правы. Судебные распоряжения подготовлены?
— Так точно. Все готово. Нам потребуется около часа, чтобы все мобильные операторы Москвы замолчали. Вы подпишете соответствующий приказ?
Чернов усмехнулся. Башкирцев, старый хитрый лис, хотел иметь на руках его подпись, чтобы сложить с себя ответственность.
— Конечно, подпишу. Но… Вы уверены, что другого выхода нет?
— Абсолютно уверен.
— Ну, тогда…
Чернов достал ручку, Башкирцев протянул ему приказ об отключении базовых станций мобильной связи. Обеспеченная пенсия и мягкое кресло в совете директоров отодвинулись очень далеко. Но Чернов все-таки надеялся, что сможет объяснить Крупину необходимость своего решения.
— М-м-м… — он немного помедлил, затем завернул колпачок дорогого «Паркера» и сунул ручку обратно в карман. — Давайте все-таки подождем до вечера. Может, что-нибудь изменится, — Чернов неопределенно повел рукой. — А ночью уже отключим. Это будет менее заметно.
Башкирцев был ошарашен. Чернов прекрасно понимал, о чем он сейчас думает. «Напишет подробный рапорт с указанием времени. Мол, я отказался вовремя завизировать приказ. Но в конце концов, я тоже по-своему прав. Скажу, что действовал, исходя из соображений секретности».
Настроение у генерала было ни к черту. Его томило необъяснимое дурное предчувствие. А он, как никто другой, хорошо знал, что дурные предчувствия, в отличие от радужных ожиданий, имеют обыкновение оправдываться.
— Попозже, — сказал он, развернулся и пошел к себе в кабинет.
Светлана Минаева, воспитатель старшей группы детского сада, с беспокойством смотрела на свою тезку — девочку в ярком оранжевом платьице и с двумя тугими косичками.
Она всегда выделяла Свету-маленькую среди других детей и точно знала, в чем тут дело. Света жила с папой — симпатичным мужчиной лет тридцати; мама три года назад погибла в автокатастрофе. Отец Светы с тех пор так и не женился, но, несмотря на это, девочка всегда была очень чистенько и аккуратно одета, а в косичках каждый день появлялись новые ленты.
Папа Володя (воспитательница знала только его имя) приводил дочку в садик самой первой и забирал последней; он всегда разводил руками и сокрушенно вздыхал: «Работа…» И Светлана ему верила, что другой причины действительно нет. Ей и самой приходилось много работать — днем в детском саду, а вечерами — в педагогическом институте. Нехватка времени самым неблагоприятным образом сказывалась на личной жизни: ее у Светланы вовсе не было.
Сегодня утром Светин папа, как обычно, привел девочку, едва только открылись двери детского сада. Он немного покашливал и утирал нос платком.
— Простудились? — спросила Светлана.
Он кивнул.
— Да, наверное.
— Я надеюсь, вы не успели заразить ребенка? — с напускной строгостью спросила воспитательница.
Владимир смущенно отвел глаза.
— Нет, ну что вы! — сказал он. И добавил уже менее уверенно:
— Я старался.
— Хорошо, — смягчилась Минаева. — Не волнуйтесь. Я прослежу за ней.
— Спасибо, — сказал Владимир и, отвернувшись, чихнул.
— Вы бы… Приняли что-нибудь. «Колдрекс» или что-то такое… — торопливой скороговоркой произнесла она. Это походило на проявление заботы. — А то, не дай Бог, совсем разболеетесь.
Владимир покачал головой.
— Болеть нельзя. Работы много.
Он помахал дочке рукой и пошел к воротам. Воспитательница отвела девочку в раздевалку и, пока та снимала курточку, провожала взглядом фигуру Владимира. В голове возникла привычная, но казавшаяся запретной мысль: «Почему два одиноких человека?..» Светлана оборвала себя. «Не стоит об этом думать. Ни к чему.»
Сегодня поведение Светы насторожило ее. Всегда живая и веселая, девочка после завтрака не стала играть с другими детьми, а забилась в угол и вяло перебирала игрушки.
— Света, что с тобой? — спрашивала воспитательница, прикладывая руку ко лбу Светы-маленькой, но та лишь пожимала плечиками.
— Да нет… Ничего.
Близилось время обеда. Минаева хлопнула в ладоши и повысила голос.
— Дети! Пора обедать! Всем мыть руки — и за стол!
Ребятишки гурьбой потянулись к умывальнику, только Света осталась сидеть в углу.
— Светик, а ты почему не идешь?
Девочка подняла на нее слезящиеся глаза.
— Я что-то не хочу обедать, Светлана Александровна.
Воспитательница опустилась на колени и потрогала губами ее лоб.
— По-моему, у тебя температура.
— Папа утром давал мне градусник. Он такой холодный… Щекотно, — устало сказала девочка.
— Пойдем со мной, — воспитательница взяла Свету за руку и повела в изолятор.
Медсестра измерила ей температуру и выразительно посмотрела на Светлану.
— У нее — тридцать семь и пять. Я оставлю ее здесь.
Минаева почувствовала, как кольнуло сердце. «Все-таки заболела! Как некстати!»
— Ты только не волнуйся, — обратилась она к девочке. — Я позвоню папе, и он скоро приедет.
Маленькая ложь — во спасение. Она почему-то думала, что Владимир не сможет бросить все дела и приедет не раньше обычного.
Затем она закрутилась: Ира, как всегда, отказывалась есть суп, а Петя кидался кашей — и на время забыла про свою маленькую тезку.
Через час, когда дети уже посапывали в кроватках, воспитательница взяла тарелку супа, гречневую кашу с котлетой, компот, поставила все это на поднос, добавила ярко-оранжевый мандарин и понесла в изолятор.
Медсестра, пользуясь кратковременной передышкой, обедала вместе с нянечкой и заведующей, и Света лежала одна. Воспитательница склонилась над ней. От маленького тела исходил жар, девочку знобило; откинув одеяло, она что-то бормотала во сне.
«Боже мой!» — ужаснулась Светлана. Она и подумать не могла, что за один час все может так сильно измениться. Выскочив из изолятора, она побежала в раздевалку, где обычно собирались сотрудники детского сада.
— Беда! — закричала она с порога. — Девочке совсем плохо!
Медсестра Марина резко отодвинула тарелку.
— Что с ней?
— Она вся горит!
— Надо вызвать «скорую»! — сказала заведующая, вставая и направляясь в кабинет. Медсестра бросилась в изолятор. А Светлана не знала, за кем из них бежать.
— Да что значит «ждите»? — возмущалась заведующая — высокая статная дама с как нельзя более подходящей для нее фамилией — Крупнова. — Это — детское учреждение, вы понимаете? Ребенок болен, он может заразить остальных! Хорошо… Ладно…
Она положила трубку и посмотрела на Светлану Минаеву.
— Черт знает что… Говорят, все машины — на вызовах.
Она возмущенно фыркнула и уткнула красные руки в крутые бока.
— Можно подумать, в городе — эпидемия! Все на вызовах, представляешь?! Я им покажу вызовы! Ну-ка, пошли в изолятор!
В изоляторе их ждала взволнованная медсестра. Она держала руку на плече девочки, но касалась ее так осторожно, словно боялась обжечься.
— Вызвали «скорую»? — первое, что спросила она.
— Сказали, что приедут, как только смогут. В городе много вызовов, — ответила Крупнова.
— А-а-а, — тихо сказала медсестра и поманила их пальцем. — Смотрите! Какой ужас!
Светлана заглянула через плечо Крупновой и увидела на белой наволочке две розовые полоски. На ввалившихся и неестественно блестевших щеках Светы застыли две высохшие красные дорожки.
— Что… это? — срывающимся голосом спросила воспитательница.
— Не знаю, — сказала Марина.
— Я знаю, — заявила Ольга Николаевна. Не зря она была заведующей — эта женщина никогда не теряла присутствия духа.
— Одевайте ребенка! Пока дождешься «скорую», может случиться черт знает что! — она словно не решалась говорить, что именно может случиться. — Я сейчас поймаю такси и отвезу девочку в больницу.
— Ольга Николаевна! — решилась Светлана. — Позвольте, я ее отвезу?
— Ты, — Крупнова повернулась к Светлане, — разбуди детей. Когда приедет «скорая», пусть врачи их осмотрят. Мне все это очень не нравится.
В общем-то, она была права. Это никому не нравилось.
Через десять минут Крупнова увезла Свету в больницу.
Светлана Минаева была как на иголках. Она постоянно выбегала в коридор и прислушивалась, не звонит ли телефон в кабинете заведующей. Но телефон молчал, и Светлана не знала, что ей делать: ведь надо же было сообщить отцу Светы, что дочка в больнице, а она даже не знала, в какой именно.
«Скорая» приехала через полтора часа. Усталый врач, закутанный в маску, бегло осмотрел детей и выявил еще четыре случая заболевания.
— Что с ними? — спросила Светлана.
— Ничего серьезного. Грипп, — ответил врач, избегая смотреть ей в глаза. — Их надо отвезти в стационар.
Это никак не укладывалось в голове: грипп — и стационар. Зачем?
Светлана схватила врача за руку.
— Послушайте! Что происходит? Это действительно грипп?
Она вспомнила, что говорила заведующая: «все машины на вызовах».
— Это что? Не только у нас, да?
Врач молчал.
— Скажите, я могу поехать с ними? — спросила Светлана.
— Как вы себя чувствуете? — вместо ответа спросил врач.
— Я? Хорошо, — хотя, какое, к черту, «хорошо»? Что во всем этом могло быть хорошего?
— Тогда оставайтесь здесь. Помогите мне довести детей до машины и… Оставайтесь.
Светлана быстро собирала детей. Руки безошибочно находили одежду, принадлежавшую больным ребятишкам — трем девочкам и пухлому, не по годам рассудительному мальчику Пете.
Она представила, что сейчас четырех ее воспитанников посадят в одну громыхающую «Газель» и увезут неизвестно куда. От этого Светлане стало не по себе.
— Послушайте! — окликнула она врача. — Я… сказала неправду. Мне что-то… Меня знобит! И еще… Я чихаю!
Врач, прячась под маской, спросил:
— Вы были в тесном контакте с детьми?
— Да, конечно, — ее поразила бессмысленность этого вопроса. Естественно, она целый день была с ними в тесном контакте.
— Ладно. Собирайтесь, — бросил он и пошел к машине.
Светлана построила детишек парами и вывела на улицу.
— Не бойтесь. Сейчас мы съездим с вами в больничку и быстро вернемся, — говорила она, от волнения не находя пуговицы плаща.
Юля заплакала, и Леночка присоединилась к ней.
— Я не хочу, Светлана Александровна! — хныкали они — каждая на свой лад.
— Ну-ну, все будет хорошо, — как могла, успокаивала их Светлана.
Помощь пришла неожиданно — со стороны Пети.
— Чего вы разревелись? — заявил он. — Это не страшно. Нам же не будут делать уколы. Посмотрят горло, померят температуру — и отпустят. А я не буду плакать, даже если у меня кровь будут брать. У меня уже брали — и я не плакал. Уколют пальчик. Это не больно.
Упоминание об уколотом пальце было некстати. Теперь и у второй Леночки задрожали губки.
— Это правда, Светлана Александровна?
— Конечно, нет, милая. Я не дам, чтобы у вас брали кровь. Я для этого и еду с вами. Пойдемте.
Она повела детей к машине с красным крестом на боку. Красный крест, символ надежды и спасения… Сейчас он выглядел зловеще.
Глядя на две перекрещивающиеся полоски, Светлана вспоминала алые дорожки на щеках Светы-маленькой.
Гарин ехал, судорожно вцепившись в руль, отчего машина вихляла из стороны в сторону, и чувствовал, как спина, прижатая к спинке сиденья, постепенно становится мокрой. Его не покидало ощущение, что он — герой сумбурного и бессвязного сна, снящегося сумасшедшему. Беда заключалась в том, что это был не его сон, и он даже не мог его прервать, попытавшись проснуться.
И еще хуже было то, что рядом с ним сидела еле живая от страха Алена, и значит… Это был не сон. В голове не было никаких полезных мыслей, кроме одной — бежать, скрыться.
Он старался смотреть в зеркало заднего вида, но машину бросало, видимо, он очень давно не водил — и Гарин никак не мог сосредоточить взгляд на отражении, чтобы увидеть, гонятся ли за ними.
Дорога уходила влево; Гарин заложил крутой вираж и обогнул два серых многоэтажных дома, не сбавляя скорости и не снимая ноги с педали газа; автомобиль ответил напряженным визгом шин.
Этот визг слился с испуганным голосом Алены, но Гарин так и не разобрал, что она кричала. Машину сильно тряхнуло на трамвайных путях, и они выскочили на Волоколамское шоссе, с трудом вписавшись в поток.
Нестройный рев гудков за спиной, шум удара и звон разбитого стекла. Кто-то, не успев увернуться от их мчавшейся «четырнадцатой», резко затормозил, сзади в него врезался другой, а потом — еще один.
Перед ними в четыре ряда стояли машины, ожидая зеленого сигнала светофора, но Гарин ждать не мог.
Он нажал на все кнопки и рычажки, включил дальний свет, надавил на клаксон и вылетел на встречную полосу, краем глаза отметив, как Алена подтягивает ноги к груди и сжимается в комок.
— Проскочим! — прохрипел Гарин, направляя автомобиль в узкую щель между неподвижным левым рядом и несущимся навстречу грузовиком.
Первым, естественным, желанием было надавить на тормоз, но он заставил себя не делать этого. «Четырнадцатая» прошла впритирку с грузовиком. Раздался неприятный хруст, и левое зеркало исчезло, словно его и не было.
Они чудом проскочили светофор, никого больше не задев, и помчались дальше.
— Они едут за нами? — крикнул Алене, и подумал: кто «они»? И как «они» должны, по его мнению, выглядеть?
— Что? — прокричала девушка.
— Держись! — ответил Гарин.
Впереди показался мост. Они взлетели на мост, и Гарин резко взял вправо, едва успев проскочить перед трамваем. На улице Константина Царева была привычная «пробка». Машины, сбившись в два ряда, медленно ползли между светофорами.
Гарин выругался и направил машину на бордюр, отделявший трамвайные пути. Автомобиль сильно тряхнуло и подбросило. Гарин подумал, что приземлятся они уже на три колеса, а то и на два, но, к счастью, «Жигули», нервно рыскнув, снова помчались вперед.
По трамвайному мосту он проехал над железной дорогой Рижского направления и свернул во дворы. Здесь можно было немного успокоиться и перевести дух, да и разогнаться было негде.
— Куда мы едем?
Вопрос звучал вполне резонно. Гарин взглянул на Алену — если бы у него был точный ответ!
— Куда? Кажется, я знаю!
Из дворов он выехал в переулок, миновал бывшие Коптевские бани и свернул на улицу Клары Цеткин.
— У входа в Тимирязевский лесопарк бросим машину и пойдем в лес. Там нас точно не найдут.
— Ага, — с трудом разлепив посиневшие губы, выдавила Алена; другого выхода, похоже, и впрямь не было.
Они выбрались на улицу Приорова и проехали мимо ЦИТО. Дальше дорога вела к какому-то ведомственному госпиталю и заканчивалась тупиком.
Гарин остановил машину и скомандовал:
— Вылезай!
Он хотел заглушить двигатель, но потом ему в голову пришла идея получше. Он оставил ключи в замке зажигания и слегка прикрыл помятую дверь. Если кому-нибудь захочется покататься — что ж, им это только на руку. Пусть катаются. Ну, а если нет… Неважно, они уже будут далеко.
Они пересекли последний двор, отделявший их от большого гаражного комплекса, и направились к серому бетонному забору Тимирязевского лесопарка.
— Это какое-то недоразумение, — твердил Гарин. — Нам нужно где-нибудь отсидеться.
Он знал, куда идти. На противоположном конце лесопарка стояла пятидесятая больница, и в ней работал его старинный приятель, знакомый еще по институту.
— Пошли! — Гарин взял Алену за руку и повел малозаметными тропками вглубь леса.
Мужчина в сером костюме и рыжих ботинках стоял на дороге и провожал взглядом умчавшуюся машину с двумя беглецами. На его тонких губах играла недобрая усмешка. Через минуту к нему подкатила черная «Волга», мужчина открыл дверцу и не торопясь сел на переднее сиденье.
— «Четырнадцатая» модель синего цвета, — сказал он. — Номера… 151, буквы не разглядел.
Сидевший за рулем был похож на него, как единокровный брат. И даже одет был в точно такой же серый костюм. Он кивнул и резко тронул машину с места.
— Здесь налево, — немного лениво сказал тот, что был в рыжих ботинках. Он достал из кобуры пистолет с глушителем и положил на колени.
— На прямой догоним, — сказал тот, что был за рулем.
— С ним какая-то девица, — сказал первый.
— Значит, обоих, — отозвался водитель.
Широкие покрышки «Волги» бешено визжали на поворотах; машина ехала куда быстрее «четырнадцатой», и минутная фора стремительно сокращалась.
— Вон они! Я их вижу! — сказал первый и до половины опустил стекло двери.
Впереди показалась темно-синяя машина беглецов. Не сбавляя хода перед трамвайными путями, идущими параллельно Волоколамскому шоссе, она с размаху перескочила их и влилась в плотный поток автомобилей.
Водитель «Волги», полагаясь на свой опыт и мастерство, также не стал тормозить перед рельсами… Но, как всегда бывает, вмешалась случайность. Дряхлая «копейка», испуганная внезапным появлением «четырнадцатой», пошла юзом и завертелась, ударила багажником ехавший по соседству «Москвич», а капотом перегородила дорогу микроавтобусу. Его водитель попытался резко выкрутить руль, тяжелый автомобиль занесло, он ударился передними колесами о бордюр. Дорога оказалась заблокирована. В общую кучу прилетел «уазик», добавив звону и грохота.
Водитель черной «Волги» был настоящим профессионалом. Ему чудом удалось выровнять машину, выехав правыми колесами на тротуар. Еще немного, и он объехал бы пострадавший «Москвич», но тот решил остановиться, чтобы дождаться гаишников, взял вправо и отрезал путь.
«Волга» затормозила, дала задний ход и уперлась в тупую морду троллейбуса. Водитель вывернул руль, попытался вернуться назад, на трамвайные пути. Но бордюр оказался чересчур высоким: «Волга» скребла днищем о камень, и колеса пробуксовывали на мокром асфальте.
Стрелок в рыжих ботинках прикрыл оружие полой пиджака и, открыв пассажирскую дверь, встал на пороге. Поверх крыш скопившихся у светофора машин он выглядывал темно-синюю «четырнадцатую», втайне надеясь, что Гарин не справится с управлением и обязательно врежется в кого-нибудь из встречного потока. Но Гарину, как назло, удалось проскочить.
Стрелок проводил «четырнадцатую» взглядом и сел обратно в машину.
— Упустили, — коротко бросил он и потянулся к радиотелефону. — Внимание! Я — тридцать второй, прошу поддержки. Нахожусь на Волоколамском шоссе, преследую «четырнадцатую» модель «Жигулей» темно-синего цвета, госномер 151. За рулем — Гарин Андрей Дмитриевич. С ним — девушка примерно двадцати пяти лет…
Водитель, оставив попытки взобраться на высокий бордюр, решил действовать иначе. Подъехав вплотную к «Москвичу», подвинул его вперед. Владелец кричал и размахивал руками, но сидевшие в «Волге» не обращали на него внимания. Черный пластиковый бампер «Москвича» окончательно раскрошился, хромированная решетка «Волги» погнулась и висела косо, но очень скоро им удалось пробиться на свободное пространство, и погоня продолжилась.
Однако этой минутной задержки оказалось достаточно, чтобы случилось самое худшее с преследователями, — они потеряли свою жертву.
Через тридцать минут Гарин и Алена вышли на улицу Вучетича. Им пришлось долго оттирать ноги об траву, чтобы счистить налипшую грязь. Сейчас они напоминали двух бомжей с интеллигентными лицами.
На воротах их ожидал неприятный сюрприз: охранник, подозрительно осмотрев их с головы до ног, мрачно произнес:
— Больница закрыта для посещения.
— Мы не посетители, — начала Алена, — мы…
У него это был уже третий брак, и, положа руку на сердце, стоило признать, что у жены имелись основания подозревать его в некоторой повышенной активности за пределами супружеской спальни, но только не сейчас. Не в эти сумасшедшие дни, когда он в буквальном смысле оказался между молотом и наковальней.
— Солнышко, извини, нет времени. Я перезвоню тебе. Попозже. Ага. Целую.
Он положил трубку, зная, что ему предстоит еще один телефонный разговор — еще менее приятный, чем беседа с женой.
Но выхода не было. Все равно он должен был это сказать.
Чернов снова снял трубку.
— Алло! Александр Вениаминович? Чернов беспокоит. Александр Вениаминович, боюсь, нам придется пойти на это. Да, как минимум на неделю. Мы и так уже затянули. Я должен был сделать это сутки назад.
Он кивал, не замечая, что непроизвольно вжимает голову в плечи. Чернов до сих пор побаивался Александра Вениаминовича Крупина — человека, которого он сменил на посту зампреда ФСБ.
Крупин уже два года как вышел на пенсию и ныне трудился в совете директоров одного из крупнейших операторов сотовой связи. Подразумевалось, что и для Чернова там готово теплое местечко.
— Александр Вениаминович, конечно, я сделаю все, что в моих силах, но… Вы недооцениваете ситуацию… — последнюю фразу он сказал тихо, ожидая привычного разноса, который и не замедлил последовать.
— Хорошо. Будем стараться, — со вздохом сказал он, понимая, что выбор все-таки сделать придется. Тяжелый выбор — и в самое ближайшее время.
Чернов встал из-за стола, одернул пиджак и нащупал прибор. Это уже смахивало на паранойю — каждые пять минут проверять, работает ли ЧИП-66, но он прекрасно понимал, чем это у него вызвано.
Чернов боялся.
Он вышел из кабинета, прошел по длинному коридору и спустился на лифте в подземное помещение Координационного центра, откуда осуществлялось руководство мерами по нейтрализации эпидемии.
В большом зале царила бесшумная суета. Мягкие серые ковры скрадывали торопливый стук шагов, из-под потолка лился ровный гул мощных кондиционеров; в воздухе разносился едва уловимый запах дезинфектанта. На стене висела подробная электронная карта Москвы; перед ней двумя полукруглыми рядами стояли столы. За каждым из них сидел человек в наушниках и записывал поступающую информацию, она тут же передавалась в Центральный сервер, отчего цвета, в которые была окрашена карта, постоянно менялись.
Чернов знаком подозвал человека, руководившего работой.
— Что нового?
— Новости неутешительные, товарищ генерал. Количество заболевших постоянно растет, — полковник Башкирцев, коренастый мужчина с коротким седым «ежиком» на голове, пожал плечами.
— Вы справляетесь или нет? Ситуация под контролем?
— Ну-у… Пока — да. Эпидемический барьер еще не превышен. Нам удается вовремя локализовывать очаги инфекции…
Чернову послышалось в его словах скрытое «но».
— Что еще?
— Но никто не знает, что случится в следующий момент. Все происходит очень быстро. Я прошу Вашего разрешения произвести отключение базовых станций.
— Хм… — Чернов взглянул на карту, отвернулся и медленно пошел к выходу. Башкирцев последовал за ним, ожидая ответа. — Вы понимаете, что это означает? Чем это может для нас обернуться?
— Товарищ генерал, если этого не сделать, все может быть еще хуже, — возразил полковник.
— Отключение базовых станций равнозначно признанию, — продолжал Чернов. — Вы представляете, какая поднимется шумиха во всем мире? Мы не можем этого допустить.
Прежде всего, — осторожно начал Башкирцев, — нас обвинят в попытке препятствовать распространению объективной информации. Может, следует сделать упор на этом?
— То есть? — Чернов остановился и посмотрел на полковника. — Я не совсем хорошо понимаю, что вы имеете в виду.
— Отключение базовых станций вызовет массу упреков: мол, это нужно, чтобы скрыть истинные масштабы эпидемии. Думаю, надо косвенно согласиться, чтобы никто не стал копать глубже. Так мы пустим СМИ по ложному следу. Они, конечно, будут визжать о свободе слова и прочих глупостях, но эту песню мы уже слышали. Она не такая уж страшная, хоть и не очень мелодичная.
Чернов с ожесточением потер виски; голова трещала, как орех под ударами тяжелого молотка.
— Другого выхода нет?
— Боюсь, что нет. По прогнозам специалистов, эпидемия имеет свойство нарастать лавинообразно. Если упустить момент перелома, то может оказаться слишком поздно.
— А что говорят аналитики?
— Ничего хорошего. Настроения в обществе в целом негативные. Эпидемия может спровоцировать массовые народные волнения, особенно если станет известно о ее природе.
— Надеюсь, не станет, — желчно сказал Чернов.
Правда, он не был до конца в этом уверен. Судя по отчетам Карлова, возможная утечка информации еще не устранена, и это сильно тревожило Чернова. Одно дело — досужие догадки журналистов, и совсем другое — достоверные данные, проходящие под грифом «Совершенно секретно». До тех пор пока бумаги из портфеля Кудрявцева не найдены, можно ожидать неприятностей в любую минуту. Нет, «неприятности» — это слишком мягко сказано.
Впрочем, Башкирцеву знать об этом не полагалось. Группа генерала Карлова работала автономно и имела в своем распоряжении все мыслимые средства и полномочия для достижения желаемого результата.
— Значит, вы считаете, что обычными средствами остановить эпидемию не удастся? — спросил Чернов.
— Думаю, да, — ответил Башкирцев. — Насколько я знаю, вирус разрабатывали специально для этого, чтобы его невозможно было остановить. Обычными средствами.
— Вы правы. Судебные распоряжения подготовлены?
— Так точно. Все готово. Нам потребуется около часа, чтобы все мобильные операторы Москвы замолчали. Вы подпишете соответствующий приказ?
Чернов усмехнулся. Башкирцев, старый хитрый лис, хотел иметь на руках его подпись, чтобы сложить с себя ответственность.
— Конечно, подпишу. Но… Вы уверены, что другого выхода нет?
— Абсолютно уверен.
— Ну, тогда…
Чернов достал ручку, Башкирцев протянул ему приказ об отключении базовых станций мобильной связи. Обеспеченная пенсия и мягкое кресло в совете директоров отодвинулись очень далеко. Но Чернов все-таки надеялся, что сможет объяснить Крупину необходимость своего решения.
— М-м-м… — он немного помедлил, затем завернул колпачок дорогого «Паркера» и сунул ручку обратно в карман. — Давайте все-таки подождем до вечера. Может, что-нибудь изменится, — Чернов неопределенно повел рукой. — А ночью уже отключим. Это будет менее заметно.
Башкирцев был ошарашен. Чернов прекрасно понимал, о чем он сейчас думает. «Напишет подробный рапорт с указанием времени. Мол, я отказался вовремя завизировать приказ. Но в конце концов, я тоже по-своему прав. Скажу, что действовал, исходя из соображений секретности».
Настроение у генерала было ни к черту. Его томило необъяснимое дурное предчувствие. А он, как никто другой, хорошо знал, что дурные предчувствия, в отличие от радужных ожиданий, имеют обыкновение оправдываться.
— Попозже, — сказал он, развернулся и пошел к себе в кабинет.
Светлана Минаева, воспитатель старшей группы детского сада, с беспокойством смотрела на свою тезку — девочку в ярком оранжевом платьице и с двумя тугими косичками.
Она всегда выделяла Свету-маленькую среди других детей и точно знала, в чем тут дело. Света жила с папой — симпатичным мужчиной лет тридцати; мама три года назад погибла в автокатастрофе. Отец Светы с тех пор так и не женился, но, несмотря на это, девочка всегда была очень чистенько и аккуратно одета, а в косичках каждый день появлялись новые ленты.
Папа Володя (воспитательница знала только его имя) приводил дочку в садик самой первой и забирал последней; он всегда разводил руками и сокрушенно вздыхал: «Работа…» И Светлана ему верила, что другой причины действительно нет. Ей и самой приходилось много работать — днем в детском саду, а вечерами — в педагогическом институте. Нехватка времени самым неблагоприятным образом сказывалась на личной жизни: ее у Светланы вовсе не было.
Сегодня утром Светин папа, как обычно, привел девочку, едва только открылись двери детского сада. Он немного покашливал и утирал нос платком.
— Простудились? — спросила Светлана.
Он кивнул.
— Да, наверное.
— Я надеюсь, вы не успели заразить ребенка? — с напускной строгостью спросила воспитательница.
Владимир смущенно отвел глаза.
— Нет, ну что вы! — сказал он. И добавил уже менее уверенно:
— Я старался.
— Хорошо, — смягчилась Минаева. — Не волнуйтесь. Я прослежу за ней.
— Спасибо, — сказал Владимир и, отвернувшись, чихнул.
— Вы бы… Приняли что-нибудь. «Колдрекс» или что-то такое… — торопливой скороговоркой произнесла она. Это походило на проявление заботы. — А то, не дай Бог, совсем разболеетесь.
Владимир покачал головой.
— Болеть нельзя. Работы много.
Он помахал дочке рукой и пошел к воротам. Воспитательница отвела девочку в раздевалку и, пока та снимала курточку, провожала взглядом фигуру Владимира. В голове возникла привычная, но казавшаяся запретной мысль: «Почему два одиноких человека?..» Светлана оборвала себя. «Не стоит об этом думать. Ни к чему.»
Сегодня поведение Светы насторожило ее. Всегда живая и веселая, девочка после завтрака не стала играть с другими детьми, а забилась в угол и вяло перебирала игрушки.
— Света, что с тобой? — спрашивала воспитательница, прикладывая руку ко лбу Светы-маленькой, но та лишь пожимала плечиками.
— Да нет… Ничего.
Близилось время обеда. Минаева хлопнула в ладоши и повысила голос.
— Дети! Пора обедать! Всем мыть руки — и за стол!
Ребятишки гурьбой потянулись к умывальнику, только Света осталась сидеть в углу.
— Светик, а ты почему не идешь?
Девочка подняла на нее слезящиеся глаза.
— Я что-то не хочу обедать, Светлана Александровна.
Воспитательница опустилась на колени и потрогала губами ее лоб.
— По-моему, у тебя температура.
— Папа утром давал мне градусник. Он такой холодный… Щекотно, — устало сказала девочка.
— Пойдем со мной, — воспитательница взяла Свету за руку и повела в изолятор.
Медсестра измерила ей температуру и выразительно посмотрела на Светлану.
— У нее — тридцать семь и пять. Я оставлю ее здесь.
Минаева почувствовала, как кольнуло сердце. «Все-таки заболела! Как некстати!»
— Ты только не волнуйся, — обратилась она к девочке. — Я позвоню папе, и он скоро приедет.
Маленькая ложь — во спасение. Она почему-то думала, что Владимир не сможет бросить все дела и приедет не раньше обычного.
Затем она закрутилась: Ира, как всегда, отказывалась есть суп, а Петя кидался кашей — и на время забыла про свою маленькую тезку.
Через час, когда дети уже посапывали в кроватках, воспитательница взяла тарелку супа, гречневую кашу с котлетой, компот, поставила все это на поднос, добавила ярко-оранжевый мандарин и понесла в изолятор.
Медсестра, пользуясь кратковременной передышкой, обедала вместе с нянечкой и заведующей, и Света лежала одна. Воспитательница склонилась над ней. От маленького тела исходил жар, девочку знобило; откинув одеяло, она что-то бормотала во сне.
«Боже мой!» — ужаснулась Светлана. Она и подумать не могла, что за один час все может так сильно измениться. Выскочив из изолятора, она побежала в раздевалку, где обычно собирались сотрудники детского сада.
— Беда! — закричала она с порога. — Девочке совсем плохо!
Медсестра Марина резко отодвинула тарелку.
— Что с ней?
— Она вся горит!
— Надо вызвать «скорую»! — сказала заведующая, вставая и направляясь в кабинет. Медсестра бросилась в изолятор. А Светлана не знала, за кем из них бежать.
— Да что значит «ждите»? — возмущалась заведующая — высокая статная дама с как нельзя более подходящей для нее фамилией — Крупнова. — Это — детское учреждение, вы понимаете? Ребенок болен, он может заразить остальных! Хорошо… Ладно…
Она положила трубку и посмотрела на Светлану Минаеву.
— Черт знает что… Говорят, все машины — на вызовах.
Она возмущенно фыркнула и уткнула красные руки в крутые бока.
— Можно подумать, в городе — эпидемия! Все на вызовах, представляешь?! Я им покажу вызовы! Ну-ка, пошли в изолятор!
В изоляторе их ждала взволнованная медсестра. Она держала руку на плече девочки, но касалась ее так осторожно, словно боялась обжечься.
— Вызвали «скорую»? — первое, что спросила она.
— Сказали, что приедут, как только смогут. В городе много вызовов, — ответила Крупнова.
— А-а-а, — тихо сказала медсестра и поманила их пальцем. — Смотрите! Какой ужас!
Светлана заглянула через плечо Крупновой и увидела на белой наволочке две розовые полоски. На ввалившихся и неестественно блестевших щеках Светы застыли две высохшие красные дорожки.
— Что… это? — срывающимся голосом спросила воспитательница.
— Не знаю, — сказала Марина.
— Я знаю, — заявила Ольга Николаевна. Не зря она была заведующей — эта женщина никогда не теряла присутствия духа.
— Одевайте ребенка! Пока дождешься «скорую», может случиться черт знает что! — она словно не решалась говорить, что именно может случиться. — Я сейчас поймаю такси и отвезу девочку в больницу.
— Ольга Николаевна! — решилась Светлана. — Позвольте, я ее отвезу?
— Ты, — Крупнова повернулась к Светлане, — разбуди детей. Когда приедет «скорая», пусть врачи их осмотрят. Мне все это очень не нравится.
В общем-то, она была права. Это никому не нравилось.
Через десять минут Крупнова увезла Свету в больницу.
Светлана Минаева была как на иголках. Она постоянно выбегала в коридор и прислушивалась, не звонит ли телефон в кабинете заведующей. Но телефон молчал, и Светлана не знала, что ей делать: ведь надо же было сообщить отцу Светы, что дочка в больнице, а она даже не знала, в какой именно.
«Скорая» приехала через полтора часа. Усталый врач, закутанный в маску, бегло осмотрел детей и выявил еще четыре случая заболевания.
— Что с ними? — спросила Светлана.
— Ничего серьезного. Грипп, — ответил врач, избегая смотреть ей в глаза. — Их надо отвезти в стационар.
Это никак не укладывалось в голове: грипп — и стационар. Зачем?
Светлана схватила врача за руку.
— Послушайте! Что происходит? Это действительно грипп?
Она вспомнила, что говорила заведующая: «все машины на вызовах».
— Это что? Не только у нас, да?
Врач молчал.
— Скажите, я могу поехать с ними? — спросила Светлана.
— Как вы себя чувствуете? — вместо ответа спросил врач.
— Я? Хорошо, — хотя, какое, к черту, «хорошо»? Что во всем этом могло быть хорошего?
— Тогда оставайтесь здесь. Помогите мне довести детей до машины и… Оставайтесь.
Светлана быстро собирала детей. Руки безошибочно находили одежду, принадлежавшую больным ребятишкам — трем девочкам и пухлому, не по годам рассудительному мальчику Пете.
Она представила, что сейчас четырех ее воспитанников посадят в одну громыхающую «Газель» и увезут неизвестно куда. От этого Светлане стало не по себе.
— Послушайте! — окликнула она врача. — Я… сказала неправду. Мне что-то… Меня знобит! И еще… Я чихаю!
Врач, прячась под маской, спросил:
— Вы были в тесном контакте с детьми?
— Да, конечно, — ее поразила бессмысленность этого вопроса. Естественно, она целый день была с ними в тесном контакте.
— Ладно. Собирайтесь, — бросил он и пошел к машине.
Светлана построила детишек парами и вывела на улицу.
— Не бойтесь. Сейчас мы съездим с вами в больничку и быстро вернемся, — говорила она, от волнения не находя пуговицы плаща.
Юля заплакала, и Леночка присоединилась к ней.
— Я не хочу, Светлана Александровна! — хныкали они — каждая на свой лад.
— Ну-ну, все будет хорошо, — как могла, успокаивала их Светлана.
Помощь пришла неожиданно — со стороны Пети.
— Чего вы разревелись? — заявил он. — Это не страшно. Нам же не будут делать уколы. Посмотрят горло, померят температуру — и отпустят. А я не буду плакать, даже если у меня кровь будут брать. У меня уже брали — и я не плакал. Уколют пальчик. Это не больно.
Упоминание об уколотом пальце было некстати. Теперь и у второй Леночки задрожали губки.
— Это правда, Светлана Александровна?
— Конечно, нет, милая. Я не дам, чтобы у вас брали кровь. Я для этого и еду с вами. Пойдемте.
Она повела детей к машине с красным крестом на боку. Красный крест, символ надежды и спасения… Сейчас он выглядел зловеще.
Глядя на две перекрещивающиеся полоски, Светлана вспоминала алые дорожки на щеках Светы-маленькой.
Гарин ехал, судорожно вцепившись в руль, отчего машина вихляла из стороны в сторону, и чувствовал, как спина, прижатая к спинке сиденья, постепенно становится мокрой. Его не покидало ощущение, что он — герой сумбурного и бессвязного сна, снящегося сумасшедшему. Беда заключалась в том, что это был не его сон, и он даже не мог его прервать, попытавшись проснуться.
И еще хуже было то, что рядом с ним сидела еле живая от страха Алена, и значит… Это был не сон. В голове не было никаких полезных мыслей, кроме одной — бежать, скрыться.
Он старался смотреть в зеркало заднего вида, но машину бросало, видимо, он очень давно не водил — и Гарин никак не мог сосредоточить взгляд на отражении, чтобы увидеть, гонятся ли за ними.
Дорога уходила влево; Гарин заложил крутой вираж и обогнул два серых многоэтажных дома, не сбавляя скорости и не снимая ноги с педали газа; автомобиль ответил напряженным визгом шин.
Этот визг слился с испуганным голосом Алены, но Гарин так и не разобрал, что она кричала. Машину сильно тряхнуло на трамвайных путях, и они выскочили на Волоколамское шоссе, с трудом вписавшись в поток.
Нестройный рев гудков за спиной, шум удара и звон разбитого стекла. Кто-то, не успев увернуться от их мчавшейся «четырнадцатой», резко затормозил, сзади в него врезался другой, а потом — еще один.
Перед ними в четыре ряда стояли машины, ожидая зеленого сигнала светофора, но Гарин ждать не мог.
Он нажал на все кнопки и рычажки, включил дальний свет, надавил на клаксон и вылетел на встречную полосу, краем глаза отметив, как Алена подтягивает ноги к груди и сжимается в комок.
— Проскочим! — прохрипел Гарин, направляя автомобиль в узкую щель между неподвижным левым рядом и несущимся навстречу грузовиком.
Первым, естественным, желанием было надавить на тормоз, но он заставил себя не делать этого. «Четырнадцатая» прошла впритирку с грузовиком. Раздался неприятный хруст, и левое зеркало исчезло, словно его и не было.
Они чудом проскочили светофор, никого больше не задев, и помчались дальше.
— Они едут за нами? — крикнул Алене, и подумал: кто «они»? И как «они» должны, по его мнению, выглядеть?
— Что? — прокричала девушка.
— Держись! — ответил Гарин.
Впереди показался мост. Они взлетели на мост, и Гарин резко взял вправо, едва успев проскочить перед трамваем. На улице Константина Царева была привычная «пробка». Машины, сбившись в два ряда, медленно ползли между светофорами.
Гарин выругался и направил машину на бордюр, отделявший трамвайные пути. Автомобиль сильно тряхнуло и подбросило. Гарин подумал, что приземлятся они уже на три колеса, а то и на два, но, к счастью, «Жигули», нервно рыскнув, снова помчались вперед.
По трамвайному мосту он проехал над железной дорогой Рижского направления и свернул во дворы. Здесь можно было немного успокоиться и перевести дух, да и разогнаться было негде.
— Куда мы едем?
Вопрос звучал вполне резонно. Гарин взглянул на Алену — если бы у него был точный ответ!
— Куда? Кажется, я знаю!
Из дворов он выехал в переулок, миновал бывшие Коптевские бани и свернул на улицу Клары Цеткин.
— У входа в Тимирязевский лесопарк бросим машину и пойдем в лес. Там нас точно не найдут.
— Ага, — с трудом разлепив посиневшие губы, выдавила Алена; другого выхода, похоже, и впрямь не было.
Они выбрались на улицу Приорова и проехали мимо ЦИТО. Дальше дорога вела к какому-то ведомственному госпиталю и заканчивалась тупиком.
Гарин остановил машину и скомандовал:
— Вылезай!
Он хотел заглушить двигатель, но потом ему в голову пришла идея получше. Он оставил ключи в замке зажигания и слегка прикрыл помятую дверь. Если кому-нибудь захочется покататься — что ж, им это только на руку. Пусть катаются. Ну, а если нет… Неважно, они уже будут далеко.
Они пересекли последний двор, отделявший их от большого гаражного комплекса, и направились к серому бетонному забору Тимирязевского лесопарка.
— Это какое-то недоразумение, — твердил Гарин. — Нам нужно где-нибудь отсидеться.
Он знал, куда идти. На противоположном конце лесопарка стояла пятидесятая больница, и в ней работал его старинный приятель, знакомый еще по институту.
— Пошли! — Гарин взял Алену за руку и повел малозаметными тропками вглубь леса.
Мужчина в сером костюме и рыжих ботинках стоял на дороге и провожал взглядом умчавшуюся машину с двумя беглецами. На его тонких губах играла недобрая усмешка. Через минуту к нему подкатила черная «Волга», мужчина открыл дверцу и не торопясь сел на переднее сиденье.
— «Четырнадцатая» модель синего цвета, — сказал он. — Номера… 151, буквы не разглядел.
Сидевший за рулем был похож на него, как единокровный брат. И даже одет был в точно такой же серый костюм. Он кивнул и резко тронул машину с места.
— Здесь налево, — немного лениво сказал тот, что был в рыжих ботинках. Он достал из кобуры пистолет с глушителем и положил на колени.
— На прямой догоним, — сказал тот, что был за рулем.
— С ним какая-то девица, — сказал первый.
— Значит, обоих, — отозвался водитель.
Широкие покрышки «Волги» бешено визжали на поворотах; машина ехала куда быстрее «четырнадцатой», и минутная фора стремительно сокращалась.
— Вон они! Я их вижу! — сказал первый и до половины опустил стекло двери.
Впереди показалась темно-синяя машина беглецов. Не сбавляя хода перед трамвайными путями, идущими параллельно Волоколамскому шоссе, она с размаху перескочила их и влилась в плотный поток автомобилей.
Водитель «Волги», полагаясь на свой опыт и мастерство, также не стал тормозить перед рельсами… Но, как всегда бывает, вмешалась случайность. Дряхлая «копейка», испуганная внезапным появлением «четырнадцатой», пошла юзом и завертелась, ударила багажником ехавший по соседству «Москвич», а капотом перегородила дорогу микроавтобусу. Его водитель попытался резко выкрутить руль, тяжелый автомобиль занесло, он ударился передними колесами о бордюр. Дорога оказалась заблокирована. В общую кучу прилетел «уазик», добавив звону и грохота.
Водитель черной «Волги» был настоящим профессионалом. Ему чудом удалось выровнять машину, выехав правыми колесами на тротуар. Еще немного, и он объехал бы пострадавший «Москвич», но тот решил остановиться, чтобы дождаться гаишников, взял вправо и отрезал путь.
«Волга» затормозила, дала задний ход и уперлась в тупую морду троллейбуса. Водитель вывернул руль, попытался вернуться назад, на трамвайные пути. Но бордюр оказался чересчур высоким: «Волга» скребла днищем о камень, и колеса пробуксовывали на мокром асфальте.
Стрелок в рыжих ботинках прикрыл оружие полой пиджака и, открыв пассажирскую дверь, встал на пороге. Поверх крыш скопившихся у светофора машин он выглядывал темно-синюю «четырнадцатую», втайне надеясь, что Гарин не справится с управлением и обязательно врежется в кого-нибудь из встречного потока. Но Гарину, как назло, удалось проскочить.
Стрелок проводил «четырнадцатую» взглядом и сел обратно в машину.
— Упустили, — коротко бросил он и потянулся к радиотелефону. — Внимание! Я — тридцать второй, прошу поддержки. Нахожусь на Волоколамском шоссе, преследую «четырнадцатую» модель «Жигулей» темно-синего цвета, госномер 151. За рулем — Гарин Андрей Дмитриевич. С ним — девушка примерно двадцати пяти лет…
Водитель, оставив попытки взобраться на высокий бордюр, решил действовать иначе. Подъехав вплотную к «Москвичу», подвинул его вперед. Владелец кричал и размахивал руками, но сидевшие в «Волге» не обращали на него внимания. Черный пластиковый бампер «Москвича» окончательно раскрошился, хромированная решетка «Волги» погнулась и висела косо, но очень скоро им удалось пробиться на свободное пространство, и погоня продолжилась.
Однако этой минутной задержки оказалось достаточно, чтобы случилось самое худшее с преследователями, — они потеряли свою жертву.
Через тридцать минут Гарин и Алена вышли на улицу Вучетича. Им пришлось долго оттирать ноги об траву, чтобы счистить налипшую грязь. Сейчас они напоминали двух бомжей с интеллигентными лицами.
На воротах их ожидал неприятный сюрприз: охранник, подозрительно осмотрев их с головы до ног, мрачно произнес:
— Больница закрыта для посещения.
— Мы не посетители, — начала Алена, — мы…