Джон протянул руку к центральному переключателю на пульте.
   – Вот оно, – сказал он. – Тысяча лет кончилась.
   Он повернул выключатель, и все стрелки прыгнули на нуль. Песня машин умолкла, и на Корабле наступила тишина, как тогда, когда звёзды ещё вращались, а стены были полом.
   И тогда они услышали плач – человеческий плач, похожий на звериный вой.
   – Они боятся, – сказала Мэри. – Они смертельно испуганы. Они не уйдут с Корабля.
   Она права, подумал он. Об этом он не подумал – что они не уйдут с Корабля.
   Они были привязаны к нему на протяжении многих поколений. Они искали в нём крова и защиты. Для них огромность внешнего мира, бесконечное небо, отсутствие всяких пределов будут ужасны.
   Но как-то нужно их выгнать с Корабля – именно выгнать и запереть Корабль, чтобы они не ворвались обратно. Потому что Корабль означал невежество и убежище для трусов; это была скорлупа, из которой они уже выросли; это было материнское лоно; выйдя из него, человечество должно обрести второе рождение.
   Мэри спросила:
   – Что они сделают с нами? Я об этом ещё не думала. Мы не сможем спрятаться от них.
   – Ничего, – ответил Джон. – Они нам ничего не сделают. По крайней мере пока у меня есть вот эта штука.
   Он похлопал по пистолету, заткнутому за пояс.
   – Но, Джон, эти убийства…
   – Убийств не будет. Они испугаются, и страх заставит их сделать то, что нужно. Потом, может быть не очень скоро, они придут в себя, и тогда страха больше не будет. Но, чтобы начать, нужно… – Он вспомнил наконец это слово, внушённое ему удивительной машиной. – Нужно руководство. Вот что им надо – чтобы кто-нибудь руководил ими, говорил им, что делать, объединил их.
   «Я надеялся, что всё кончилось, – подумал он с горечью, – а ничего ещё не кончилось. Посадить Корабль, оказывается недостаточно. Нужно продолжать. И, что бы я ни сделал, Конца так и не будет, пока я жив».
   Нужно будет устраиваться и учиться заново. Тот ящик больше чем наполовину набит книгами. Наверное, самыми главными. Книгами, которые понадобятся, чтобы начать.
   И где-то должны быть инструкции. Указания, оставленные вместе с книгами, чтобы он прочёл их и выполнил.
   «Инструкция. Выполнить после посадки». Так будет написано на конверте или что-нибудь в этом роде. Он вскроет конверт, и там будут сложенные листки бумаги.
   Так же как и в том, первом Письме.
   Ещё одно Письмо? Конечно, должно быть ещё одно Письмо.
   – Это было предусмотрено на Земле, – сказал он. – Каждый шаг был предусмотрен. Они предусмотрели состояние невежества – только так люди могли перенести полёт. Они предусмотрели ересь, чтобы сохранить знания. Они сделали Корабль таким простым, что любой может им управлять – любой. Они смотрели в будущее и предвидели всё, что должно случиться. Их расчёт в любой момент опережал события.
   Он поглядел в окно, на широкие просторы новой Земли, на Деревья, Траву, Небо.
   – И я не удивлюсь, если они придумали, как выгнать нас с Корабля.
   Вдруг пробудился громкоговоритель и загремел на весь Корабль.
   – Слушайте все! – сказал он, чуть потрескивая, как старая пластинка. – Слушайте все! Вы должны покинуть Корабль в течение двенадцати часов! Когда этот срок истечёт, будет выпущен ядовитый газ!
   Джон взял Мэри за руку.
   – Я был прав. Они предусмотрели всё, до последнего действия. Они опять на один шаг впереди нас.
   Они стояли вдвоём, думая о тех людях, которые так хорошо всё предвидели, которые заглянули в такое далёкое будущее, догадались обо всех трудностях и предусмотрели, как их преодолеть.
   – Ну, идём, – сказал Джон.
   – Джон…
   – Да?
   – А теперь мы сможем иметь детей?
   – Да, – ответил Джон. – Мы теперь сможем иметь детей. Каждый, кто захочет. На Корабле нас было так много. На этой планете нас будет мало.
   – Место есть, – сказала Мэри. – Много места.
   Он отпер дверь рубки. Они пошли по тёмным коридорам.
   Громкоговоритель снова заговорил: «Слушайте все! Слушайте все! Вы должны покинуть Корабль!..»
   Мэри прижалась к Джону, и он почувствовал, как она дрожит.
   – Джон, мы сейчас выйдем? Мы выйдем?
   Испугалась. Конечно, испугалась. И он испугался. Страх многих поколений нельзя стряхнуть сразу, даже при свете Истины.
   – Постой, – сказал он. – Я должен кое-что найти.
   Наступает время, когда они должны покинуть Корабль, выйти на пугающий простор планеты – обнажённые, испуганные, лишённые защиты.
   Но, когда наступит этот миг, он будет знать, что делать.
   Он наверняка будет знать, что делать.
   Потому что если люди с Земли всё так хорошо предусмотрели, то они не могли упустить самого важного и не оставить где-нибудь Письма с указаниями, как жить дальше.



Знание-Сила



Клиффорд САЙМАК


ПОКОЛЕНИЕ, ДОСТИГШЕЕ ЦЕЛИ 




 
   Люди проснулись и слушали Грохот, притаившись в своих постелях. Они знали, что Грохот когда-нибудь должен был прозвучать. И что этот Грохот будет началом Конца.
   Проснулись и Джон Хофф, и Мери Хофф, его жена. Они ещё не получили разрешения иметь ребёнка. Чтобы иметь ребёнка, нужно было, чтобы освободилось место для него; нужно было, чтобы умер старый Джошуа, и они ждали его смерти. Чувствуя свою вину перед ним, они всё же про себя ждали его смерти, чтобы иметь ребёнка.
   Грохот прокатился по всему Кораблю. Потом кровать, в которой лежали Джон и Мери, поднялась с пола и привалилась к стене, прижав их к гудящему металлу. Вся остальная мебель – стол, стулья, шкаф – обрушилась с пола на ту же стену и там осталась, как будто стена стала полом, а пол – стеной. Священная Картина свесилась с потолка, который минутой раньше был стеной, повисела так, раскачиваясь в воздухе, и обрушилась вниз.
   В этот момент Грохот прекратился, и снова наступила тишина.
   Джон Хофф выполз из-под кровати, приподнял её и дал вылезти жене. Они стояли на стене, которая стала полом и смотрели на обломки мебели. Это была не только их мебель. Она использовалась уже многими поколениями людей.
   Ибо здесь ничто не пропадало, ничто не выбрасывалось. Таков был закон. Всё, что было здесь, использовалось до последней возможности. Здесь ели необходимое количество пищи – не больше и не меньше; пили необходимое количество воды – не больше и не меньше; одним и тем же воздухом дышали снова и снова. Все отбросы шли в конвертор, где превращались во что-нибудь полезное. Даже покойники – и тех использовали. Через некоторое время, может быть, скоро, и Джошуа станет покойником, отдаст своё тело конвертору на пользу своим товарищам, окончательно вернёт всё, что он взял от общества, заплатит свой последний долг – и даст Джону и Мери право иметь ребёнка.
   А нам нужно иметь ребёнка, думал Джон, стоя среди обломков, – нам нужно иметь ребёнка, которого я научу читать и которому передам Письмо.
   О чтении тоже был закон. Читать воспрещалось, потому что чтение было злом. Это зло было в Начале. Но люди давным-давно решили, что оно не должно существовать.
   Так что он должен передать своему сыну зло. Но он получил от своего давно умершего отца поручение и дал ему клятву, которую должен исполнить. И ещё кое-что он получил от отца – беспокойное ощущение, что закон не прав.
   Хотя закон ещё никогда не был неправ. Все законы имели смысл. Имели смысл и их образ жизни, и Корабль.
   Впрочем, может случиться, что ему не придётся передавать Письмо. Он мог оказаться тем, кто должен вскрыть его, потому что на конверте было написано:
«ВСКРЫТЬ В СЛУЧАЕ КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ».
   А ведь это и было случаем крайней необходимости, – сказал себе Джон Хофф. Этот Грохот, и стена, ставшая полом, и пол, ставший стеной.
   Из других кают слышались голоса: испуганные крики, вопли ужаса, тонкий плач детей.
   – Джон, – сказала Мери, – это был Грохот. Теперь скоро Конец.
   – Не знаю, ответил Джон. – Подождём, посмотрим. Мы ведь не знаем, что такое Конец.
   – Предсказано, что Конец придёт вскоре после Грохота, – сказала Мери. – Что звёзды перестанут кружиться и остановятся в черноте неба, и это будет верным признаком того, что Конец близко.
   Конец чего? – подумал Джон? – Нас? Или Корабля? Или звёзд? А может быть, Конец всего – и Корабля, и звёзд, и темноты, в которой кружатся звёзды?
   Он содрогнулся, когда подумал о конце людей или Корабля, не столько потому, что ему было их жалко, сколько потому, что тогда придёт конец и замечательному, так хорошо придуманному, такому уравновешенному порядку, в котором они жили. Это было так замечательно – то, что людям всегда всего хватало, и не было ничего лишнего. Ни воды, ни воздуха, ни людей, потому что нельзя было иметь ребёнка прежде, чем кто-нибудь умрёт, и освободится место.
   В коридоре послышались торопливые шаги, возбуждённые голоса, и кто-то забарабанил в дверь, крича:
   – Джон! Джон! Звёзды стоят на месте!
   И дверь была там, где она должна быть, там, где ей полагалось быть, чтобы через неё можно было выйти прямо в норидор, вместо того, чтобы подниматься по лестнице, теперь бесцельно висящей на стене, которая раньше была полом.
   Почему я не подумал об этом раньше? – спросил он себя. – Почему я не видел, что это глупо: подниматься к двери, которая открывается в потолке?
   А может быть, – подумал он, – так и должно было быть всё время? Может быть то, что было до сих пор, было неправильно? Но тогда и законы могли быть неправильными…
   – Иду, Джо, – сказал Джон.
   Он подошёл к двери, открыл её и увидел: то, что было раньше стеной коридора, стало полом и двери выходили в коридор прямо из кают, и взад и вперёд по коридору бегали люди. И он подумал: теперь можно снять лестницы, раз они не нужны. Можно их спустить в конвертор, и у нас будет такой запас, какого ещё никогда не было.
   Джо взял его за руку и сказал:
   – Пойдём.
   Они пошли в наблюдательную рубку. Звёзды стояли на месте.
   Всё было так, как предсказано. Звёзды были неподвижны.
   Это пугало, теперь было видно, что звёзды – не просто кружащиеся огни, движущиеся на фоне гладного чёрного занавеса. Теперь было видно, что они висят в пустоте, от которой начинало сосать под ложечкой. Глядя на эту непонятную пустоту, хотелось крепче схватиться за поручни, чтобы удержаться в равновесии на краю головокружительной бездны.
   В этот день не было игр, не было прогулок, не было шумного веселья в зале для развлечений. Везде разговаривали кучки напуганных людей. Люди молились в церкви, где висела самая большая Священная Картина, изображавшая Дерево, и Цветы, и Реку, и Дом вдалеке, и Небо с Облаками, и Ветер, которого не было видно, но который там чувствовался. Люди убирали и приводили в порядок на ночь каюты, вешали на место Священные Картины – самое дорогое достояние каждой семьи, снимали лестницы.
   Мери Хофф вытащила Священную Картину из кучи обломков на полу, и Джон, стоя на стуле, прилаживал её на стену, которая раньше была полом, и размышлял, как это получилось, что каждая Священная Картина отличалась от других. Это впервые пришло ему в голову.
   А когда Мери ушла в соседнюю каюту поговорить с другими перепуганными женщинами, он пошёл по коридору, стараясь, чтобы его походка казалась беззаботной, чтобы никто не заметил, как он спешит.
   Он старался выглядеть так, будто ничего не делает, просто убивает время. И это было легко, потому что только это он и делал всю жизнь, и все только это и делали. За исключением некоторых – счастливых или несчастных, – у которых была работа, переданная им по наследству: уход за скотом, или за птицей, или за гидропоническими оранжереями. Но большинство из них, думал Джон, медленно шагая вперёд, всю жизнь только и делали, что убивали время.
   В коридоре уже никого не было, и стало темнее, потому что лампочки становились всё реже. В течение многих лет лампочки из коридоров переставляли в каюты.
   Он подошёл к наблюдательной рубке и притаился в ней. Он боялся, что за ним следят, хотя и знал, что бояться, собственно, нечего, но рисковать он не имел права.
   Позади не было никого и он пошёл дальше, по сломанному эскалатору, который вёл в центральную часть Корабля. Раньше, когда он поднимался с этажа на этаж, он всё время терял вес, двигаться становилось всё легче, он скорее плыл, чем шёл к центру Корабля. На этот раз потери веса не было, не было и ощущения плавания. Он тащился, преодолевая один эскалатор за другим, пока не миновал все шестнадцать палуб.
   Теперь он шёл в темноте, потому что здесь лампочек совсем не было: все они были вывернуты или перегорели за долгие-долгие годы. Он поднимался наощупь, держась за перила, пробираясь сквозь путаницу коридоров. Наконец, добрался до аптеки. У одной из её стен стоял шкаф для медикаментов. Он нашёл нужный ящик, открыл его, засунул туда руку и обнаружил три вещи, которые, как он знал, были там: письмо, книгу и лампочку. Он нащупал патрон на стене, вставил туда лампочку и она осветила маленькую комнату, пыльный пол, умывальник и пустые шкафы с открытыми дверцами.

 

 
   Он поднял письмо к свету и прочёл на конверте: «Вскрыть в случае крайней необходимости».
   Некоторое время он стоял в раздумье. Он вспомнил про Грохот, про остановившиеся звёзды.
   Да, это и есть тот случай – случай крайней необходимости. Вот момент, ради которого письмо прошло через руки стольких поколений. Когда он вскроет письмо, всё будет кончено. Больше не будет передаваться от отца к сыну ни письмо, ни чтение.
   Он медленно перевернул письмо и провёл ногтем по запечатанному краю. Давно высохший воск со слабым треском разломился.
   Он вынул лист бумаги, развернул его на столике под лампочкой и начал читать, шевеля губами:

   «Моему далёкому потомку.


   Тебе уже сказали, и ты, наверное, веришь, что Корабль – это Жизнь, что это и есть единственная реальность, которая не имеет ни смысла, ни цели.


   Я не буду пытаться сообщить тебе смысл и цель Корабля, потому что это бесполезно: хотя эти слова и будут правдой, они сами по себе будут бессильны против лжи, которая к тому времени, когда ты прочтёшь моё письмо, станет религией.


   Но Корабль имеет цель, хотя уже сейчас, когда я пишу, цель потеряна, и пока Корабль движется по своему пути, она останется не только потерянной, но и похороненной под грузом очевидных объяснений.


   Когда ты будешь это читать, существование Корабля и людей в нём будет объяснено, но в этом объяснении не будет истины.


   Чтобы привести Корабль к месту назначения, нужно знание. И знание может быть получено. На втором листке письма ты найдёшь указания, как его приобрести.


   Я наказываю тебе получить знание и использовать его, чтобы жизнь и мысль людей, отправивших Корабль, управлявших им и живших в его стенах, не пропали зря, чтобы мечта человека не умерла где-то среди далёких звёзд.


   К тому времени, когда ты это прочтёшь, ты будешь знать даже в большей степени, чем я, что ничто не должно пропасть, ничто не должно быть истрачено зря. А если Корабль не выполнит своего назначения, не достигнет своей цели, то это будет огромное расточение – потеря тысяч жизней, потеря знания и надежды.


   Ты не узнаешь моего имени, Потому что к тому времени, когда ты прочтёшь письмо, оно исчезнет вместе с рукой, которая его пишет. Но мои слова будут жить, а в них – моё знание и мой наказ.

Твой предок».

   И здесь была подпись, которую Джон не разобрал. Он уронил письмо на пыльный столик. Слова письма молотом бились в его голове.
   Значит Корабль куда-то направлялся. Но как? Неужели он двигался?
   Он недоверчиво покачал головой. Этому было невозможно поверить. Двигался ведь не Корабль, а звёзды. Должно быть какое-то другое объяснение, подумал он.
   Он поднял второй листок и прочёл его, но понял не всё: его мозг, не привыкший думать, устал от такого напряжения. Он положил письмо, книгу и лампочку обратно в ящик, закрыл его и выбежал из комнаты.
* * *
   На родном этаже не заметили его отсутствия, и он ходил среди людей, стараясь снова стать одним из них, но не мог.
   И это был результат знания – ужасного знания того, что Корабль имеет цель и назначение, что он откуда-то отправился и куда-то направляется, и когда он туда придёт, то это будет конец – но не людей, не Корабля, а просто путешествия.
   Джордж окликнул его:
   – Мы тебя искали.
   – Я прогуливался, – ответил Джон. – Был на центральных этажах. Там всё наоборот. Теперь они вверху, а не внизу. Всю дорогу приходится подниматься.
   – Звёзды весь день не двигались, – заметил Джордж.
   Джо повернул голову и сказал:
   – Они больше не будут двигаться. Так предсказано. – Это – начало Конца.
   – А что такое Конец? – спросил Джон.
   – Не знаю, – ответил Джо, и вернулся к игре.
   Конец, подумал Джон. И никто из них не знает, что такое Конец, так же, как не знают, что такое Корабль или звёзды.
   – Сегодня мы собираемся, – сказал Джордж.
   Джон кивнул. Он так и думал, что все соберутся. Соберутся, чтобы почувствовать облегчение. Кто-нибудь снова расскажет Миф, и все будут молиться перед Картиной. А я?
   Он резко повернулся и вышел в коридор, думая, что было бы лучше, если бы не было никакого письма и никакой книги, потому что тогда он был бы одним из них, а теперь он – одиночка, чужой для всех, мучительно думающий, кто же прав – Миф или Письмо?
   Он вошёл в свою каюту.
   На обед были протеиновые дрожжи, шпинат с горохом, хлеб и миска супа с грибами и травами. И бутылочка воды, строго отмеренной. Он наклонился над супом.
   – Ты такой спокойный, дорогой, – сказала Мери. – Не так, как другие.
   Он поднял голову и посмотрел на неё. Вдруг он подумал: а что, если сказать ей? Но он тут же отогнал эту мысль, боясь, что в своём стремлении поделиться с кем-нибудь он, в конце концов, всё ей расскажет. Нужно следить за собой, подумал он. Если он расскажет, всё будет объявлено ересью, отрицанием Мифа и Легенды. И если она это услышит, она, как и другие, отшатнётся от него, и он увидит в её глазах отвращение.
   Сам он – дело другое, потому что он всю жизнь прожил на грани ереси, – с того самого дня, как его отец сказал ему про Книгу. Потому что сама Книга была ересью.
   – Я задумался, – сказал он, и она спросила:
   – О чём тут думать?
   И правда. Думать было не о чём. Всё объяснено, всё в порядке. Миф говорил о Начале и Конце. И думать было не о чём, абсолютно не о чём. Когда-то был хаос, и вот из него родился порядок в образе Корабля, а снаружи Корабля остался хаос. Только внутри Корабля есть и порядок, и Закон. Когда-нибудь будет Конец, но наков он будет – никому неизвестно. Правда, была ещё надежда, и Священные Картины были символом этой надежды.
   – Я сначала испугалась, – сказала Мери, – но теперь я больше не боюсь. Всё произошло так, кан было Сказано, и мы ничего не можем сделать. Мы знаем, что всё – к лучшему.
   Джон продолжал есть, прислушиваясь к голосам в коридоре. Теперь они уже не были криками ужаса. Немного же нам понадобилось, думал он, чтобы привыкнуть. Корабль перевернулся вверх ногами – и всё же это к лучшему.
   А вдруг, в конце концов, правы они, а Письмо неправо?
   С какой радостью он окликнул бы кого-нибудь из них и поговорил бы с ним обо всём! Но на всём Корабле не было никого, с кем бы он мог поговорить. Даже Мери.
* * *
   Когда он подошёл к церкви, собрание уже началось и он тихо скользнул в дверь и встал рядом с Мери. Она взяла его под руку и улыбнулась.
   – Ты опоздал, – прошептала она.
   – Виноват, – отвечал Джон шёпотом. Так они стояли рядом, взявшись за руки, перед большой Священной Картиной.
   Он узнал людей, которые сидели под Картиной – Джо, Грега и Фрэнка. И он гордился, что Джо, его друг, был одним из троих, сидевших под Картиной, потому, что для этого нужно быть набожным и примерным.
   Они только что прочли о Начале, и Джо встал и начал читать про Конец.

   «Мы движемся к Концу. Мы увидим знаки, которые будут предвещать Конец, но о самом Конце никто не может знать, ибо он скрыт…»

   Джон почувствовал, как Мери пожала ему руку, и ответил тем же. В пожатии он почувствовал утешение и участие, которое даёт жена, её близость, безопасность и вера.
   Мери говорит, что вера – большое утешение. Да, вера была утешением. Она говорила, что всё хорошо, что всё – к лучшему. Что даже Конец – тоже к лучшему.
   А им нужно утешение, подумал он. Больше всего им нужно утешение. Они так одиноки, особенно теперь, когда звёзды остановились, и сквозь окна видна пустота. Они ещё более одиноки, чем он, потому что не знают цели, не знают ничего, кроме того, что всё – к лучшему.

   «…придёт Грохот, и звёзды прекратят своё движение и будут висеть, одинокие и яркие, в глубине темноты, той темноты, которая охватывает всё, кроме Людей в Корабле»…

   Вот оно, подумал Джон. Вот что утешало их. Сознание того, что они защищены от вечной ночи. А впрочем, откуда взялось это сознание? Из какого источника знания оно появилось?
   Он поднял голову и посмотрел на Священную Картину – на Дерево, и на Цветы, и на Реку, и на Дом вдалеке.
   Это было красиво. На Картине он видел предметы и цвета, которых никогда не встречал. Где может быть такое место? – подумал он. А может быть это – только символ, только изображение мечты всех запертых в Корабле?
   Запертых в Корабле! Он даже задохнулся от такой мысли. Запертых! Но ведь не запертых, а защищённых, укрытых от всяких бед, которые таились в вечной ночи. Он склонил голову в молитве, сокрушаясь и раскаиваясь. Подумать такую вещь!
   Он почувствовал руку Мери в своей и подумал о ребёнке, которого они смогут иметь, когда Джошуа умрёт. Он подумал о шахматах, в которые он всегда играл с Джо. Он подумал о долгих, тёмных ночах, когда рядом с ним была Мери.
   Он подумал о своём отце, и снова давно умершие слова застучали у него в голове. И он вспомнил о письме, в котором говорилось о знании, о назначении, о цели.
   Что же мне делать? – спросил он себя. – По какой дороге идти? Что же значит Конец?
* * *
   Он посчитал двери, нашёл нужную и вошёл. На полу лежал толстый слой пыли, но лампочка ещё горела. В противоположной стене была дверь, о которой говорилось в письме: дверь с циферблатом посередине.
   Он подошёл к двери, оставляя глубокие следы в пыли, и нагнулся над циферблатом. Он стёр рукавом пыль, увидел цифры, положил письмо на пол и взялся за ручку. «Поверни ручку сначала на 6, потом на 15, обратно на 8, потом на 22 и, наконец, на 3». Он аккуратно всё выполнил и, повернув ручку в последний раз, услышал слабый щелчок открывающегося замка.
   Он потянул за ручку и с трудом открыл тяжёлую дверь. Войдя внутрь, включил свет. Всё было так, как говорило письмо. Там стояла кровать, рядом с ней машина, а в углу – большой стальной ящик.
   Воздух был спёртый, но пыли не было, потому что комната не была соединена с системой кондиционирования воздуха, ноторая в течение веков разнесла пыль по всем другим комнатам.
   Стоя там в одиночестве, при ярком свете лампы, освещавшей кровать и машину, и стальной ящик, он почувствовал ужас, леденящий ужас, и почувствовал, что дрожит, хотя и старался стоять прямо и уверенно.
   Здесь было знание – знание, которого боялись, потому что это было зло. Много лет назад так решили те, кто решал за Людей, они придумали закон против чтения и сожгли книги.
   А письмо говорило, что знание необходимо.
   Он осторожно подошёл к кровати, как будто там могла быть ловушка. Он пощупал её – это была обычная кровать.
   Повернувшись к машине, он внимательно осмотрел её, проверил все контакты, как было сказано в письме, нашёл шлем, нашёл выключатель. Он обнаружил два плохих контакта и поджал их. Наконец, после некоторого колебания, он включил первый выключатель, как было сказано в инструкции, н загорелась красная лампочка.
   Итак, всё было готово.
   Он сел на кровать, взял шлем и плотно надел его на голову. Потом лёг, протянул руку, включил второй выключатель, – и услышал колыбельную.
   Колыбельную песню, мелодию, зазвучавшую у него в голове.
   Джон Хофф уснул.
* * *
   Он проснулся и почувствовал в себе знание. Он медленно оглядывался, с трудом узнавая комнату, стену без Священной Картины, незнакомую машину, толстую дверь, чувствуя шлем на голове.
   Он снял шлем и, держа его в руке, постепенно понял, что это такое. Понемногу, с трудом он вспомнил всё: как нашёл комнату, как открыл её, включил машину и лёг на кровать в шлеме.
   Он знал, где он и почему он здесь. И он знал больше. Знал то, чего не знал раньше. И то, что он теперь знал, напугало его.
   Он уронил шлем и сел, вцепившись в края кровати.
   Космос! Пустота. Огромная пустота, с рассеянными в ней сверкающими солнцами, которые называются «звёзды». И через пространство, сквозь расстояния, которые были так велики, что их нельзя мерять милями, а только световыми годами, несётся то, что называется кораблём, – не Кораблём с большой буквы, а просто кораблём, одним из многих.
   Корабль с планеты Земля – не с солнца, не со звезды, а с одной из многих планет, кружившихся вокруг звезды.
   Не может быть, сказал он себе. Просто не может быть. Ведь Корабль не двигается. Не может быть космоса. Не может быть пустоты. Мы не можем быть крохотной точкой, странствующей пылинкой, затерянной в огромной пустоте, почти невидимой рядом со звёздами, сверкающими в окнах.
   Потому что если это так, то мы ничего не значим. Мы – просто случайный факт во Вселенной. Меньше, чем случайный факт. Меньше, чем ничего. Шальная капелька странствующей жизни, затерянная среди бесчисленных звёзд.