Страница:
Наиболее выдающимся событием в пути была смена командующего экспедиционным корпусом. Генерал Дзингалес заболел, и на его место был назначен генерал Мессе – представитель той части итальянской военной верхушки, которая безоговорочно поддержала фашистский режим. Прослужив после Первой мировой войны некоторое время адъютантом короля, он участвовал затем во всех захватнических походах Муссолини. Во время войны в Абиссинии Мессе был уже бригадным генералом, а за участие в войне против Греции получил чин корпусного генерала. Июнь 1941 года застал его в должности командующего «специальным корпусом» на Балканах. В своих мемуарах Мессе позднее писал: «Немецкая атака в июне 1941 года, по тому, как она была задумана и осуществлена, обладала всеми характерными чертами агрессии». Тем не менее назначение, которое делало его непосредственным соучастником, Мессе принял в 1941 году с явным удовлетворением.
Мессе догнал свои войска в Ботошанах. Ознакомление с дивизиями корпуса привело его к убеждению, что «войска и материальная часть находятся в отличном состоянии». Единственно, что вызывало беспокойство командующего, это убежденность солдат и особенно офицеров в легкой и короткой военной прогулке, ожидающей их. По мнению Мессе, это было отражением настроений, царивших в Риме: «Ко мне в штаб прибыли из Рима шесть журналистов… Я спросил их, что думают в Риме об этой войне и какие указания они получили для описания событий. Все они единодушно заявили, что в Италии весьма распространено мнение, что война близится к победному концу. В связи в этим им рекомендовали не драматизировать событий, чтобы не производить тяжелого впечатления своими корреспонденциями. Таковы были указания министерства культуры»16.
Мессе был недоволен легкомысленными настроениями молодых офицеров. Выступив перед ними с речью, он пытался рассеять их иллюзии, однако его слова не всегда достигали цели. Это видно из дневника одного молодого лейтенанта, который в отличие от мемуаров Мессе был опубликован до падения фашистского режима в Италии и его автор не имел возможности внести коррективы, вытекающие из дальнейшего хода событий: «Его превосходительство сказал в своей речи нечто, что можно свести к одной фразе: „Господа, имейте в виду, что эта война – вещь серьезная“. Такое неожиданное заявление нас не взволновало и было встречено скептически. Мы прекрасно знаем, что всякая война – не вечер танцев. Но ведь все знают, что немцы здорово наступают, а русские хоть и сопротивляются, но бегут. Сам генерал об этом сказал. Зачем же так напирать на опасности и трудности? Зимой в России холодно, и мы это знаем. Ну и что из этого?.. За обедом комментариям нет конца… Я даже пытаюсь процитировать слова Толстого про писателя Андреева: „Этот господин пытается меня напугать, но мне не страшно“17.
Да и у главнокомандующего в те дни появились более серьезные заботы, чем охлаждение избытка боевого пыла офицеров. Он отправился из Италии, не имея представления о том, как его корпус будут использовать немцы. Подразумевалось, что он будет действовать как самостоятельная боевая единица, находящаяся в оперативном подчинении немецкой армии. Первые дни пребывания в России говорили об обратном. Командование 11-й немецкой армии, в которую был включен итальянский корпус, дало понять, что намеревается распоряжаться прибывающими дивизиями и частями по своему усмотрению.
Это задевало престиж итальянского командующего, и Мессе тут же начал жаловаться в Рим. Темпераментного генерала заставило смириться письмо Кейтеля. «Мы постараемся использовать итальянский корпус как единое целое, – писал Кейтель. – Однако не исключена возможность, что создастся обстановка, при которой отказ от использования одной или двух дивизий, уже имеющихся в наличии, противоречил бы чувству ответственности»18.
Недостаточная подвижность итальянских дивизий путала все планы немецкого командования. Командующие немецкими армиями отдавали итальянскому корпусу приказы, но эти приказы в срок не выполнялись. 11-я армия в момент прибытия КСИР была расположена на Днестре, готовясь осуществить охватывающий маневр между Днестром и Бугом, действуя главным образом своим правым крылом.
Итальянский корпус должен был сконцентрироваться на Днестре у Ямполя в качестве армейского резерва. Движение началось 30 июля. Поскольку автотранспорта хватало для одновременной переброски только одной дивизии, вперед выдвинулась «Пасубио». Дивизия «Торино» последовала за ней пешим порядком. Пошли дожди, дороги размокли, и дивизия «Пасубио» завязла в грязи. Колонны итальянского корпуса, растянувшись на сотни километров, вышли из-под контроля своего командующего.
В это время немецкое командование вывело итальянский корпус из состава 11-й армии и передало его бронетанковому корпусу фон Клейста, двигавшемуся к переправам через Днепр между Запорожьем и Днепропетровском. Итальянцы, боровшиеся с дорожными невзгодами, не смогли участвовать и в этой операции. Тогда Клейст приказал корпусу прибыть 29 августа на Днепр и сменить немецкие части гарнизонной службы, освободив их для выполнения активных задач.
Только 3 августа основные силы трех итальянских дивизий наконец вышли к Днепру и заняли оборонительный сектор в 150 км. Они еще не участвовали в боях, но уже выглядели потрепанными. Пехотинцы «Торино» прошли пешком 750 км и выглядели хуже всех. Такой же путь проделали нагруженные до предела мулы. Автомобильный парк после езды по размытым дорогам понес значительный ущерб.
Настроение подогревалось надеждой, что основные трудности позади. 13 августа в штаб корпуса прибыл следующий оптимистический прогноз: «1) после поражения под Рославлем и Уманью предвидится в скором времени эвакуация Харькова, Москвы и Ленинграда, что поведет за собой потерю важнейших жизненных центров; 2) эффективные силы противника для продолжения борьбы на всем фронте насчитывают 60—65 пехотных плюс максимум 10 бронетанковых дивизий. Следует считать, что этих сил недостаточно ни для крупных атак, ни для создания нового фронта обороны…»19
В это время Гитлер пригласил Муссолини на Восточный фронт. Муссолини прибыл в сопровождении начальника Генерального штаба Каваллеро, начальника кабинета министерства иностранных дел Анфузо и посла в Берлине Альфьери. По словам Анфузо, оставившего подробное описание визита, встречи в ставке были заполнены длинными монологами Гитлера. Наиболее интересным для итальянцев были признания Гитлером просчетов в оценке потенциала Советского Союза. «Русские оказались не теми «степными полуварварами», попавшими под ярмо марксизма, которые рисовались Гитлеру до начала военных действий, – пишет он, – у них было, быть может, грубое, но, что гораздо важнее, хорошее оружие, и они яростно сражались. Хотя Гитлер продолжал утверждать, что он уничтожил Красную Армию, было ясно, что он натолкнулся на крепкий орешек». Муссолини с некоторым удовлетворением отмечал поток прилагательных, которыми Гитлер пытался оправдать «издержки» плана «молниеносной войны». Свои впечатления он суммировал следующим образом: «Тяжелая война для Германии отвлечет большую часть ее сил и восстановит при заключении мира то равновесие между Италией и Германией, которое сейчас нарушено»20.
На заключительном обеде в ставке Гитлер вернулся к теме «крестового похода». «Я защищаю Европу от азиатского марксизма», – говорил он, пристально глядя в окно, за которым расстилался лес: за ним при большом воображении можно было представить себе поля России, которые следовало завоевать. Все согласно поддакивали: Риббентроп слушал с блестящими от возбуждения глазами, Кейтель, знавший эти речи наизусть, подчеркивал жестами наиболее значительные места.
Из ставки, находившейся в районе Растенбурга, Муссолини направился в Брест, где расположился штаб Геринга. Дуче был поражен видом Брестской крепости, носившей следы недавно окончившихся боев: победные реляции немцев не вязались с наглядным свидетельством героизма советских воинов. Специальные поезда повезли двух диктаторов через Польшу на Южный фронт. Конечной целью была Умань, где находился штаб Рундштедта. Здесь их встретила целая дивизия немецких солдат. Гитлер принял львиную долю восторгов, оставив Муссолини сиротливо стоять в стороне. Самолюбие дуче было сильно задето, о чем он не преминул сообщить своей свите. Затем Гитлер подвел всех к огромной карте военных действий и склонился над ней вместе с Муссолини. Так все стояли до тех пор, пока не прибыла группа официальных фотографов и не запечатлела двух диктаторов, делавших вид, что они совместно обсуждают планы военных операций.
Затем Гитлер и Муссолини направились на перекресток дорог в 18 км от Умани, где был назначен смотр итальянским частям, двигавшимся на фронт. Муссолини стоял в открытой машине рядом с Гитлером, принимая парад проходящих частей. Муссолини считал, что настал его черед, и надеялся показать Гитлеру блестящую дивизию, полную боевого духа. Однако с трудом подготовленный спектакль не удался. На бортах проезжавших грузовиков были ясно видны плохо закрашенные надписи фамилий бывших владельцев: «Пиво Перрони», «Братья Гондрад» и г. д. Мотоциклисты-берсальеры, с петушиными хвостами на стальных шлемах, ехали по скользкой дороге, широко расставив ноги, что придавало им комичный вид. Немцы взирали на эту картину с мрачными и насупленными лицами. Они никак не реагировали на восхищенные возгласы итальянских коллег, будучи убеждены, что эти чернявые солдатики разбегутся при первом же выстреле.
Наконец, самолет с двумя диктаторами на борту поднялся с аэродрома в Умани. Неожиданно Муссолини, который среди прочих титулов носил звание «первого пилота итальянской империи», заявил, что хочет сесть за штурвал. Все побледнели. Эсэсовские охранники, для которых это было равнозначно покушению на фюрера, вперили свои взоры в Гиммлера… В течение получаса в самолете царила напряженная тишина: как казалось Анфузо, все думали о возможных заголовках газет, в случае если бы руководители держав оси рухнули на землю…
Когда Муссолини, уже пересев на поезд, направлялся к итальянской границе, ему стало известно, что Риббентроп готовится опубликовать коммюнике о визите, не согласовав его с итальянской стороной. Этого Муссолини никак не мог перенести. «Передайте немцам, – сказал он, – что я прикажу остановить поезд на ближайшей остановке и не тронусь с места, пока мне не представят текста». Документ принесли, и Муссолини был очень горд одержанной победой. Он приказал выделить те места, где говорилось, что он пилотировал самолет, на котором летел фюрер.
Расставание диктаторов сопровождалось комическим эпизодом. Гитлер захотел проводить своего гостя до самой границы. В Бреннере он сел на поезд, который должен был увезти его обратно. Военный оркестр заиграл гимны. На последних тактах, как было предусмотрено, поезд тронулся. Однако, проехав несколько десятков метров в гору, он остановился и дал задний ход: окошко Гитлера оказалось напротив Муссолини. Оркестр опять заиграл гимны, а диктаторы вновь обменялись приветствиями. Поезд сделал еще и еще попытку. Звуки гимнов отдавались похоронным звоном в ушах начальников протокольных отделов. После семи попыток Муссолини приказал прекратить музыку, и наступившая тишина, видимо, разрушила колдовство: на этот раз Гитлер действительно уехал. Его никто не приветствовал, думая, что он опять вернется.
Расследование с итальянской стороны показало, что виноваты в инциденте были немецкие железнодорожники, и это вызвало ликование Муссолини. Однако, когда через несколько дней Анфузо встретил своего немецкого коллегу и поспешил спросить, сильно ли ему досталось от фюрера, тот ответил: «Что вы, ведь виноваты-то были итальянцы».
В своих мемуарах Анфузо утверждает, что во время поездки он присутствовал на всех встречах Гитлера и Муссолини. Он пишет, что никаких серьезных совещаний, на которых рассматривался бы план войны, не было и никаких секретных решений не принималось. Гитлер заставлял итальянских гостей выслушивать свои речи, совершенно не интересуясь мнением партнеров. За внешними проявлениями солидарности и позированием перед фотографами скрывалось явное нежелание Гитлера хотя бы в какой-то мере считаться со своими маломощными союзниками.
В довершение всего Муссолини стало известно, что во время поездки некий немецкий генерал сказал про него: «Вот наш гауляйтер в Италии». Вне себя Муссолини потребовал от итальянского посольства в Берлине произвести расследование и доложить результаты. Инциденты подобного рода не были новостью для Альфьери. Незадолго до этого немецкий министр Руст, выпив больше чем следует, хлопнул итальянского министра Боттаи по плечу и заявил: «Покончив с Россией, фюрер скажет: покончим с Италией». Сотрудники Руста пытались замять слова министра, но тот с пьяной настойчивостью повторял: «Я знаю, что я говорю. Фюрер пошлет дуче письмо и скажет: «Настал твой черед»»21.
Не все эпизоды подобного рода достигали ушей Муссолини, но то, что ему было известно, он переносил со все большей покорностью. «Гитлер наговаривает грампластинки, а другие их повторяют, – говорил он в октябре 1941 года Чиано. – Первая пластинка была об Италии – верном и равном союзнике, властительнице Средиземного моря. После побед появилась другая пластинка: Европа будет под господством Германии. Побежденные страны станут колониями, а присоединившиеся – федеральными провинциями. Италия будет главной из них. Приходится соглашаться с этим, ибо всякая попытка реакции приведет к тому, что из положения федеральной провинции мы попадаем в разряд колоний…»22
Визит Муссолини не оказал заметного влияния на судьбу солдат экспедиционного корпуса, продолжавших месить грязь на осенних дорогах Украины. К середине сентября итальянские дивизии сосредоточились у Днепропетровского плацдарма, где силы 7-й немецкой армии, натолкнувшись на сопротивление, были остановлены. Командующий Южной группой фон Клейст приказал бронетанковым дивизиям форсировать Днепр у Кременчуга и, двинувшись на север, окружить советские войска, которые прикрывали путь на Полтаву. Итальянцы были введены в действие, когда советские дивизии уже начали отход. Части корпуса провели несколько операций местного значения: за период активных боевых действий с 22 сентября по 1 октября итальянский корпус потерял 87 человек убитыми и 190 ранеными.
Бой у Петриковки, в котором участвовали преимущественно итальянские части, вошел в историю корпуса как его первая самостоятельная операция. Муссолини направил своим войскам поздравление. В свою очередь Гитлер поздравил Муссолини. При этом его послание содержало намек на подсобную роль итальянцев: «Удар
Клейста для создания плацдарма у Днепропетровска дал возможность также и вашим дивизиям с успехом провести собственную боевую операцию». Приказ командующего корпусом Мессе отличался пышностью и риторическими оборотами, характерными для фашистского стиля: «С гордостью командующего, – писал он, – я выражаю восхищение в связи с тем, что экспедиционный корпус показал несокрушимое единство, энергию и волю, полное сознание, что он представляет за рубежом страну, идущую к великому будущему». Однако официальные восторги явно не соответствовали масштабам проведенной операции и положению корпуса.
В тот период перед ним нависла реальная угроза окончательно превратиться в тыловую часть. 2 октября Гитлер обратился к войскам действующей армии с приказом о начале наступления по всему фронту для нанесения Красной Армии сокрушительного удара. 8 октября бронетанковая армия фон Клейста получила приказ двигаться на Сталино, Таганрог и Ростов. Итальянский корпус должен был прикрывать левый фланг армии, двигаясь по Донбассу в направлении Павлоград – Сталино Однако темпы продвижения, которые намечались для КСИР, были для него явно непосильными. «С самого начала, – пишет генерал Мессе, – немцы показали, что они не желают понять реальные возможности нашего корпуса. Название «моторизованные» означало лишь, что пехота этих дивизий обучена передвижению на автомашинах, но она не имела автотранспорта. «Специальные соединения», как их называли до войны, на деле не обладали достаточным количеством автомашин и обозначались как «автоперевозимые», это была одна из гениальных находок преувеличения нашей пропаганды. Я всячески убеждал немцев зачеркнуть на их картах колесики на условных знаках наших дивизий»23.
Хотя Мессе и стремится показать, что в возникших недоразумениях повинны непонятливые немцы, даже из его слов ясно, что большую часть ответственности несет итальянский Генеральный штаб, механизировавший свои дивизии на бумаге. Как бы там ни было, но задача, поставленная перед корпусом, оказалась ему не по плечу. Мессе направил фон Клейсту протестующее письмо, где указал свой собственный план движения дивизий, наметив рубежом реку Донец. Немецкое командование заметило, что итальянский корпус является частью германской армии и поэтому «обязан подчиняться приказам вышестоящих штабов, так же как любой другой корпус рейхсвера».
На это Мессе возразил, что он не только командир корпуса, но и «представитель итальянской армии и отвечает за своих солдат только перед собственной страной». Результатом этой перепалки было ограничение задач итальянского корпуса. Двигаясь в заданном направлении, он далеко отстал от немецких дивизий. До самого Сталино корпус двигался, растянувшись в длинную колонну, почти без боев. Достаточно сказать, что свои первые потери, исчисляемые несколькими солдатами, дивизия «Челере» понесла только в боях под Сталино.
После того как 1-я германская танковая армия заняла Сталино, итальянский корпус получил указание двигаться по направлению Горловка – Никитовка – Трудовая. В Никитовке и Горловке итальянские дивизии столкнулись с сопротивлением арьергардов Красной Армии и партизанских отрядов. В Никитовке один итальянский полк даже попал в окружение, потеряв на несколько дней связь с основными силами. Итальянский корпус понес относительно большие потери – около 150 человек убитыми и 700 ранеными. Можно было думать, что период беспрепятственного продвижения вперед подходит к концу. Очередной приказ командования немецкой 1-й армии – продвинуться вперед до Городища для восстановления контакта с выдвинувшимся 17-м немецким корпусом – итальянцами выполнен не был. Мессе в своих мемуарах пишет, что он сделал это сознательно, учитывая плохое состояние своих войск. Военный историк Валори сообщает другую версию: он пишет, что Мессе отдал приказ о наступлении, но попытка выполнить его успеха не имела.
Так или иначе, но итальянский корпус окончательно остановился 14 ноября, ограничившись занятием населенного пункта Хацепетовка. Мессе отдал приказ корпусу приступить к фортификационным работам и готовиться к зимовке. Новые усилия генерала фон Клейста заставить Мессе двинуться вперед, до станции Дебальцево, чтобы выпрямить линию фронта и укрепить связь с 17-м корпусом, ни к чему не привели. Как пишет Мессе, «перед лицом решительного сопротивления немцы наконец уяснили мою точку зрения». На самом деле приказ Гитлера, отданный в середине декабря о прекращении наступательных действий, был вызван событиями на решающих участках фронта, и в первую очередь провалом наступления на Москву. Что касается участка Южной группировки, на котором действовали итальянские дивизии, то линия поведения немецкого командования определялась здесь начавшимся в конце ноября контрнаступлением советских войск, закончившимся взятием Ростова.
В известной мере упрямство Мессе было вызвано объективными трудностями, о которых он так много пишет. К этому времени дивизии КСИР прошли в среднем по 1300 км: из них 1000 км – догоняя немецкие войска от румынской границы до Днепра и 300 км – по Донбассу. Длительное продвижение по Украине и первые бои подтвердили, что материальная часть итальянского корпуса уступает немецкой. Пулеметы и винтовки засорялись и требовали непрерывной чистки. Гранаты, помимо небольшой боевой мощи, попадая на мягкую почву, в грязь и снег, как правило, не взрывались. Артиллерия была слишком малого калибра. Во время пробных стрельб по подбитому советскому танку снаряды 47-миллиметровых итальянских пушек лишь оставляли на броне небольшие вмятины или рикошетили и с громким воем уходили в небо.
Особенно плачевно обстояли дела с автопарком. Подвеска грузовиков совершенно не выдерживала тряски по грунтовым дорогам. Покрышки не имели достаточного сцепления, и даже после небольшого дождя автоколонны начинали буксовать. Открытые кабины заставляли итальянских водителей задыхаться от пыли летом и мерзнуть зимой. Пестрота марок реквизированных машин крайне затрудняла их ремонт. Мотоциклы берсальерских батальонов значительную часть пути проделали на телегах и в кузовах грузовиков, так как распутица сделала их непригодными.
В то же время солдаты дивизии «Торино», значившейся в немецких документах механизированной, прошли от румынской границы почти 1300 км пешком. Это вызвало у участников похода ассоциации с картинами средневековых войн, когда, отправляясь на войну, конные рыцари окружали себя пехотой, набранной среди своих вассалов.
«На пыльных дорогах России, – пишет один из итальянских штабных офицеров, – итальянцы, румыны, венгры, австрийцы и баварцы с трудом поспевали за быстро двигавшимися вперед пруссаками, которые в башнях их танков и бронетранспортеров казались синьорами нынешней войны. Когда эти рыцари уставали и останавливались на привал, они располагали вокруг себя пехоту, которая должна была охранять их отдых и награбленные трофеи»24.
Одной из причин трений между итальянским и немецким командованием явилось тыловое снабжение. Организация и функционирование тыловых служб итальянского корпуса были определены специальным немецко-итальянским соглашением. Этим протоколом было предусмотрено, что основная часть снабжения поставлялась немецким командованием. Кроме того, от немецкого командования зависело предоставление транспорта для поставок из Италии.
Особенно много конфликтов вызывали железнодорожные перевозки. Итальянское командование считало, что для нормального снабжения корпуса требовалось 15 эшелонов в месяц. Однако в силу различных причин это условие немцами не выполнялось: в сентябре была предоставлена только треть этого количества, что было одним из мотивов неоднократных угроз Мессе приостановить движение корпуса.
Итальянцев не устраивал и немецкий паек. Командование КСИР считало, что он должен соответствовать итальянскому уставу, Однако на протесты итальянской стороны немецкое командование ответило письмом, в котором говорилось: «Немецкий солдат не имеет права на твердый паек; он получает то, что родина и интендантство могут ему предоставить. Раздача производится в зависимости от наличия продуктов. Войска берут все, что имеется, из ресурсов страны, где они находятся. В соответствии с этим принципом немецкое интендантство не может гарантировать постоянное наличие всех продуктов, составляющих итальянский паек»25.
Немецкий ответ означал: мы вам будем давать как можно меньше. Устраивайтесь, как можете. Несомненно, и без советов и примера немцев командование итальянским корпусом «принимало меры к использованию местных ресурсов», иначе говоря, проводило реквизиции. Однако итальянцам мало что доставалось после гитлеровцев. «Мы постоянно сталкивались, – горестно отмечает по этому поводу Мессе, – с органами немецкой экономической оккупации, которые с невероятной оперативностью учреждались в захваченных населенных пунктах и накладывали руку на все имеющиеся ресурсы».
В октябре 1941 года положение со всеми видами тылового снабжения настолько обострилось, что Мессе счел необходимым представить немецкому командованию настоящий ультиматум. Об этом он сообщил в Рим 26 октября длинной шифрованной телеграммой: «Вследствие тяжелого положения, которое сложилось в результате плохой погоды и отвратительного состояния дорог, но больше всего из-за нарушения немцами договоренности, выразившейся в отсутствии даже минимального числа эшелонов и полном пренебрежении в снабжении продуктами питания, я запросил штаб армии о его намерениях относительно КСИР, после достижения промышленных районов Сталино и Горловки. Я получил следующий ответ: «Участие КСИР очень желательно для достижения конечных целей, которыми могут быть Сталинград или Майкоп».
Поэтому я изложил командованию армии условия, которые необходимы для того, чтобы мы смогли выполнить задачи, следующей телеграммой: «Моя определенная воля, так же как и воля моих войск, заключается в том, чтобы продолжать всеми способами сотрудничать с армией. Однако для дальнейшего участия КСИР в операциях на восток от Сталино и Горловки абсолютно необходимо следующее.
Первое: реальное и немедленное разрешение вопроса о прибытии эшелонов из Днепропетровска, в том числе и застрявших в пути. Второе: гарантия того, что будут даны эшелоны из Сталино, как только восстановят железнодорожную линию. Третье: временное снабжение итальянского корпуса продуктами питания с немецкого склада в Сталино, до тех пор пока там не будет создана наша передовая база. Четвертое: наличие в Днепропетровске горючего для обеспечения колонн снабжения. Пятое: наличие бензина в Запорожье и Сталино для создания передовой базы. Шестое: дать передышку войскам, с тем чтобы подтянуть артиллерию, тыловые службы и боеприпасы, которые частично находятся в пути»26.
Мессе догнал свои войска в Ботошанах. Ознакомление с дивизиями корпуса привело его к убеждению, что «войска и материальная часть находятся в отличном состоянии». Единственно, что вызывало беспокойство командующего, это убежденность солдат и особенно офицеров в легкой и короткой военной прогулке, ожидающей их. По мнению Мессе, это было отражением настроений, царивших в Риме: «Ко мне в штаб прибыли из Рима шесть журналистов… Я спросил их, что думают в Риме об этой войне и какие указания они получили для описания событий. Все они единодушно заявили, что в Италии весьма распространено мнение, что война близится к победному концу. В связи в этим им рекомендовали не драматизировать событий, чтобы не производить тяжелого впечатления своими корреспонденциями. Таковы были указания министерства культуры»16.
Мессе был недоволен легкомысленными настроениями молодых офицеров. Выступив перед ними с речью, он пытался рассеять их иллюзии, однако его слова не всегда достигали цели. Это видно из дневника одного молодого лейтенанта, который в отличие от мемуаров Мессе был опубликован до падения фашистского режима в Италии и его автор не имел возможности внести коррективы, вытекающие из дальнейшего хода событий: «Его превосходительство сказал в своей речи нечто, что можно свести к одной фразе: „Господа, имейте в виду, что эта война – вещь серьезная“. Такое неожиданное заявление нас не взволновало и было встречено скептически. Мы прекрасно знаем, что всякая война – не вечер танцев. Но ведь все знают, что немцы здорово наступают, а русские хоть и сопротивляются, но бегут. Сам генерал об этом сказал. Зачем же так напирать на опасности и трудности? Зимой в России холодно, и мы это знаем. Ну и что из этого?.. За обедом комментариям нет конца… Я даже пытаюсь процитировать слова Толстого про писателя Андреева: „Этот господин пытается меня напугать, но мне не страшно“17.
Да и у главнокомандующего в те дни появились более серьезные заботы, чем охлаждение избытка боевого пыла офицеров. Он отправился из Италии, не имея представления о том, как его корпус будут использовать немцы. Подразумевалось, что он будет действовать как самостоятельная боевая единица, находящаяся в оперативном подчинении немецкой армии. Первые дни пребывания в России говорили об обратном. Командование 11-й немецкой армии, в которую был включен итальянский корпус, дало понять, что намеревается распоряжаться прибывающими дивизиями и частями по своему усмотрению.
Это задевало престиж итальянского командующего, и Мессе тут же начал жаловаться в Рим. Темпераментного генерала заставило смириться письмо Кейтеля. «Мы постараемся использовать итальянский корпус как единое целое, – писал Кейтель. – Однако не исключена возможность, что создастся обстановка, при которой отказ от использования одной или двух дивизий, уже имеющихся в наличии, противоречил бы чувству ответственности»18.
Недостаточная подвижность итальянских дивизий путала все планы немецкого командования. Командующие немецкими армиями отдавали итальянскому корпусу приказы, но эти приказы в срок не выполнялись. 11-я армия в момент прибытия КСИР была расположена на Днестре, готовясь осуществить охватывающий маневр между Днестром и Бугом, действуя главным образом своим правым крылом.
Итальянский корпус должен был сконцентрироваться на Днестре у Ямполя в качестве армейского резерва. Движение началось 30 июля. Поскольку автотранспорта хватало для одновременной переброски только одной дивизии, вперед выдвинулась «Пасубио». Дивизия «Торино» последовала за ней пешим порядком. Пошли дожди, дороги размокли, и дивизия «Пасубио» завязла в грязи. Колонны итальянского корпуса, растянувшись на сотни километров, вышли из-под контроля своего командующего.
В это время немецкое командование вывело итальянский корпус из состава 11-й армии и передало его бронетанковому корпусу фон Клейста, двигавшемуся к переправам через Днепр между Запорожьем и Днепропетровском. Итальянцы, боровшиеся с дорожными невзгодами, не смогли участвовать и в этой операции. Тогда Клейст приказал корпусу прибыть 29 августа на Днепр и сменить немецкие части гарнизонной службы, освободив их для выполнения активных задач.
Только 3 августа основные силы трех итальянских дивизий наконец вышли к Днепру и заняли оборонительный сектор в 150 км. Они еще не участвовали в боях, но уже выглядели потрепанными. Пехотинцы «Торино» прошли пешком 750 км и выглядели хуже всех. Такой же путь проделали нагруженные до предела мулы. Автомобильный парк после езды по размытым дорогам понес значительный ущерб.
Настроение подогревалось надеждой, что основные трудности позади. 13 августа в штаб корпуса прибыл следующий оптимистический прогноз: «1) после поражения под Рославлем и Уманью предвидится в скором времени эвакуация Харькова, Москвы и Ленинграда, что поведет за собой потерю важнейших жизненных центров; 2) эффективные силы противника для продолжения борьбы на всем фронте насчитывают 60—65 пехотных плюс максимум 10 бронетанковых дивизий. Следует считать, что этих сил недостаточно ни для крупных атак, ни для создания нового фронта обороны…»19
В это время Гитлер пригласил Муссолини на Восточный фронт. Муссолини прибыл в сопровождении начальника Генерального штаба Каваллеро, начальника кабинета министерства иностранных дел Анфузо и посла в Берлине Альфьери. По словам Анфузо, оставившего подробное описание визита, встречи в ставке были заполнены длинными монологами Гитлера. Наиболее интересным для итальянцев были признания Гитлером просчетов в оценке потенциала Советского Союза. «Русские оказались не теми «степными полуварварами», попавшими под ярмо марксизма, которые рисовались Гитлеру до начала военных действий, – пишет он, – у них было, быть может, грубое, но, что гораздо важнее, хорошее оружие, и они яростно сражались. Хотя Гитлер продолжал утверждать, что он уничтожил Красную Армию, было ясно, что он натолкнулся на крепкий орешек». Муссолини с некоторым удовлетворением отмечал поток прилагательных, которыми Гитлер пытался оправдать «издержки» плана «молниеносной войны». Свои впечатления он суммировал следующим образом: «Тяжелая война для Германии отвлечет большую часть ее сил и восстановит при заключении мира то равновесие между Италией и Германией, которое сейчас нарушено»20.
На заключительном обеде в ставке Гитлер вернулся к теме «крестового похода». «Я защищаю Европу от азиатского марксизма», – говорил он, пристально глядя в окно, за которым расстилался лес: за ним при большом воображении можно было представить себе поля России, которые следовало завоевать. Все согласно поддакивали: Риббентроп слушал с блестящими от возбуждения глазами, Кейтель, знавший эти речи наизусть, подчеркивал жестами наиболее значительные места.
Из ставки, находившейся в районе Растенбурга, Муссолини направился в Брест, где расположился штаб Геринга. Дуче был поражен видом Брестской крепости, носившей следы недавно окончившихся боев: победные реляции немцев не вязались с наглядным свидетельством героизма советских воинов. Специальные поезда повезли двух диктаторов через Польшу на Южный фронт. Конечной целью была Умань, где находился штаб Рундштедта. Здесь их встретила целая дивизия немецких солдат. Гитлер принял львиную долю восторгов, оставив Муссолини сиротливо стоять в стороне. Самолюбие дуче было сильно задето, о чем он не преминул сообщить своей свите. Затем Гитлер подвел всех к огромной карте военных действий и склонился над ней вместе с Муссолини. Так все стояли до тех пор, пока не прибыла группа официальных фотографов и не запечатлела двух диктаторов, делавших вид, что они совместно обсуждают планы военных операций.
Затем Гитлер и Муссолини направились на перекресток дорог в 18 км от Умани, где был назначен смотр итальянским частям, двигавшимся на фронт. Муссолини стоял в открытой машине рядом с Гитлером, принимая парад проходящих частей. Муссолини считал, что настал его черед, и надеялся показать Гитлеру блестящую дивизию, полную боевого духа. Однако с трудом подготовленный спектакль не удался. На бортах проезжавших грузовиков были ясно видны плохо закрашенные надписи фамилий бывших владельцев: «Пиво Перрони», «Братья Гондрад» и г. д. Мотоциклисты-берсальеры, с петушиными хвостами на стальных шлемах, ехали по скользкой дороге, широко расставив ноги, что придавало им комичный вид. Немцы взирали на эту картину с мрачными и насупленными лицами. Они никак не реагировали на восхищенные возгласы итальянских коллег, будучи убеждены, что эти чернявые солдатики разбегутся при первом же выстреле.
Наконец, самолет с двумя диктаторами на борту поднялся с аэродрома в Умани. Неожиданно Муссолини, который среди прочих титулов носил звание «первого пилота итальянской империи», заявил, что хочет сесть за штурвал. Все побледнели. Эсэсовские охранники, для которых это было равнозначно покушению на фюрера, вперили свои взоры в Гиммлера… В течение получаса в самолете царила напряженная тишина: как казалось Анфузо, все думали о возможных заголовках газет, в случае если бы руководители держав оси рухнули на землю…
Когда Муссолини, уже пересев на поезд, направлялся к итальянской границе, ему стало известно, что Риббентроп готовится опубликовать коммюнике о визите, не согласовав его с итальянской стороной. Этого Муссолини никак не мог перенести. «Передайте немцам, – сказал он, – что я прикажу остановить поезд на ближайшей остановке и не тронусь с места, пока мне не представят текста». Документ принесли, и Муссолини был очень горд одержанной победой. Он приказал выделить те места, где говорилось, что он пилотировал самолет, на котором летел фюрер.
Расставание диктаторов сопровождалось комическим эпизодом. Гитлер захотел проводить своего гостя до самой границы. В Бреннере он сел на поезд, который должен был увезти его обратно. Военный оркестр заиграл гимны. На последних тактах, как было предусмотрено, поезд тронулся. Однако, проехав несколько десятков метров в гору, он остановился и дал задний ход: окошко Гитлера оказалось напротив Муссолини. Оркестр опять заиграл гимны, а диктаторы вновь обменялись приветствиями. Поезд сделал еще и еще попытку. Звуки гимнов отдавались похоронным звоном в ушах начальников протокольных отделов. После семи попыток Муссолини приказал прекратить музыку, и наступившая тишина, видимо, разрушила колдовство: на этот раз Гитлер действительно уехал. Его никто не приветствовал, думая, что он опять вернется.
Расследование с итальянской стороны показало, что виноваты в инциденте были немецкие железнодорожники, и это вызвало ликование Муссолини. Однако, когда через несколько дней Анфузо встретил своего немецкого коллегу и поспешил спросить, сильно ли ему досталось от фюрера, тот ответил: «Что вы, ведь виноваты-то были итальянцы».
В своих мемуарах Анфузо утверждает, что во время поездки он присутствовал на всех встречах Гитлера и Муссолини. Он пишет, что никаких серьезных совещаний, на которых рассматривался бы план войны, не было и никаких секретных решений не принималось. Гитлер заставлял итальянских гостей выслушивать свои речи, совершенно не интересуясь мнением партнеров. За внешними проявлениями солидарности и позированием перед фотографами скрывалось явное нежелание Гитлера хотя бы в какой-то мере считаться со своими маломощными союзниками.
В довершение всего Муссолини стало известно, что во время поездки некий немецкий генерал сказал про него: «Вот наш гауляйтер в Италии». Вне себя Муссолини потребовал от итальянского посольства в Берлине произвести расследование и доложить результаты. Инциденты подобного рода не были новостью для Альфьери. Незадолго до этого немецкий министр Руст, выпив больше чем следует, хлопнул итальянского министра Боттаи по плечу и заявил: «Покончив с Россией, фюрер скажет: покончим с Италией». Сотрудники Руста пытались замять слова министра, но тот с пьяной настойчивостью повторял: «Я знаю, что я говорю. Фюрер пошлет дуче письмо и скажет: «Настал твой черед»»21.
Не все эпизоды подобного рода достигали ушей Муссолини, но то, что ему было известно, он переносил со все большей покорностью. «Гитлер наговаривает грампластинки, а другие их повторяют, – говорил он в октябре 1941 года Чиано. – Первая пластинка была об Италии – верном и равном союзнике, властительнице Средиземного моря. После побед появилась другая пластинка: Европа будет под господством Германии. Побежденные страны станут колониями, а присоединившиеся – федеральными провинциями. Италия будет главной из них. Приходится соглашаться с этим, ибо всякая попытка реакции приведет к тому, что из положения федеральной провинции мы попадаем в разряд колоний…»22
Визит Муссолини не оказал заметного влияния на судьбу солдат экспедиционного корпуса, продолжавших месить грязь на осенних дорогах Украины. К середине сентября итальянские дивизии сосредоточились у Днепропетровского плацдарма, где силы 7-й немецкой армии, натолкнувшись на сопротивление, были остановлены. Командующий Южной группой фон Клейст приказал бронетанковым дивизиям форсировать Днепр у Кременчуга и, двинувшись на север, окружить советские войска, которые прикрывали путь на Полтаву. Итальянцы были введены в действие, когда советские дивизии уже начали отход. Части корпуса провели несколько операций местного значения: за период активных боевых действий с 22 сентября по 1 октября итальянский корпус потерял 87 человек убитыми и 190 ранеными.
Бой у Петриковки, в котором участвовали преимущественно итальянские части, вошел в историю корпуса как его первая самостоятельная операция. Муссолини направил своим войскам поздравление. В свою очередь Гитлер поздравил Муссолини. При этом его послание содержало намек на подсобную роль итальянцев: «Удар
Клейста для создания плацдарма у Днепропетровска дал возможность также и вашим дивизиям с успехом провести собственную боевую операцию». Приказ командующего корпусом Мессе отличался пышностью и риторическими оборотами, характерными для фашистского стиля: «С гордостью командующего, – писал он, – я выражаю восхищение в связи с тем, что экспедиционный корпус показал несокрушимое единство, энергию и волю, полное сознание, что он представляет за рубежом страну, идущую к великому будущему». Однако официальные восторги явно не соответствовали масштабам проведенной операции и положению корпуса.
В тот период перед ним нависла реальная угроза окончательно превратиться в тыловую часть. 2 октября Гитлер обратился к войскам действующей армии с приказом о начале наступления по всему фронту для нанесения Красной Армии сокрушительного удара. 8 октября бронетанковая армия фон Клейста получила приказ двигаться на Сталино, Таганрог и Ростов. Итальянский корпус должен был прикрывать левый фланг армии, двигаясь по Донбассу в направлении Павлоград – Сталино Однако темпы продвижения, которые намечались для КСИР, были для него явно непосильными. «С самого начала, – пишет генерал Мессе, – немцы показали, что они не желают понять реальные возможности нашего корпуса. Название «моторизованные» означало лишь, что пехота этих дивизий обучена передвижению на автомашинах, но она не имела автотранспорта. «Специальные соединения», как их называли до войны, на деле не обладали достаточным количеством автомашин и обозначались как «автоперевозимые», это была одна из гениальных находок преувеличения нашей пропаганды. Я всячески убеждал немцев зачеркнуть на их картах колесики на условных знаках наших дивизий»23.
Хотя Мессе и стремится показать, что в возникших недоразумениях повинны непонятливые немцы, даже из его слов ясно, что большую часть ответственности несет итальянский Генеральный штаб, механизировавший свои дивизии на бумаге. Как бы там ни было, но задача, поставленная перед корпусом, оказалась ему не по плечу. Мессе направил фон Клейсту протестующее письмо, где указал свой собственный план движения дивизий, наметив рубежом реку Донец. Немецкое командование заметило, что итальянский корпус является частью германской армии и поэтому «обязан подчиняться приказам вышестоящих штабов, так же как любой другой корпус рейхсвера».
На это Мессе возразил, что он не только командир корпуса, но и «представитель итальянской армии и отвечает за своих солдат только перед собственной страной». Результатом этой перепалки было ограничение задач итальянского корпуса. Двигаясь в заданном направлении, он далеко отстал от немецких дивизий. До самого Сталино корпус двигался, растянувшись в длинную колонну, почти без боев. Достаточно сказать, что свои первые потери, исчисляемые несколькими солдатами, дивизия «Челере» понесла только в боях под Сталино.
После того как 1-я германская танковая армия заняла Сталино, итальянский корпус получил указание двигаться по направлению Горловка – Никитовка – Трудовая. В Никитовке и Горловке итальянские дивизии столкнулись с сопротивлением арьергардов Красной Армии и партизанских отрядов. В Никитовке один итальянский полк даже попал в окружение, потеряв на несколько дней связь с основными силами. Итальянский корпус понес относительно большие потери – около 150 человек убитыми и 700 ранеными. Можно было думать, что период беспрепятственного продвижения вперед подходит к концу. Очередной приказ командования немецкой 1-й армии – продвинуться вперед до Городища для восстановления контакта с выдвинувшимся 17-м немецким корпусом – итальянцами выполнен не был. Мессе в своих мемуарах пишет, что он сделал это сознательно, учитывая плохое состояние своих войск. Военный историк Валори сообщает другую версию: он пишет, что Мессе отдал приказ о наступлении, но попытка выполнить его успеха не имела.
Так или иначе, но итальянский корпус окончательно остановился 14 ноября, ограничившись занятием населенного пункта Хацепетовка. Мессе отдал приказ корпусу приступить к фортификационным работам и готовиться к зимовке. Новые усилия генерала фон Клейста заставить Мессе двинуться вперед, до станции Дебальцево, чтобы выпрямить линию фронта и укрепить связь с 17-м корпусом, ни к чему не привели. Как пишет Мессе, «перед лицом решительного сопротивления немцы наконец уяснили мою точку зрения». На самом деле приказ Гитлера, отданный в середине декабря о прекращении наступательных действий, был вызван событиями на решающих участках фронта, и в первую очередь провалом наступления на Москву. Что касается участка Южной группировки, на котором действовали итальянские дивизии, то линия поведения немецкого командования определялась здесь начавшимся в конце ноября контрнаступлением советских войск, закончившимся взятием Ростова.
В известной мере упрямство Мессе было вызвано объективными трудностями, о которых он так много пишет. К этому времени дивизии КСИР прошли в среднем по 1300 км: из них 1000 км – догоняя немецкие войска от румынской границы до Днепра и 300 км – по Донбассу. Длительное продвижение по Украине и первые бои подтвердили, что материальная часть итальянского корпуса уступает немецкой. Пулеметы и винтовки засорялись и требовали непрерывной чистки. Гранаты, помимо небольшой боевой мощи, попадая на мягкую почву, в грязь и снег, как правило, не взрывались. Артиллерия была слишком малого калибра. Во время пробных стрельб по подбитому советскому танку снаряды 47-миллиметровых итальянских пушек лишь оставляли на броне небольшие вмятины или рикошетили и с громким воем уходили в небо.
Особенно плачевно обстояли дела с автопарком. Подвеска грузовиков совершенно не выдерживала тряски по грунтовым дорогам. Покрышки не имели достаточного сцепления, и даже после небольшого дождя автоколонны начинали буксовать. Открытые кабины заставляли итальянских водителей задыхаться от пыли летом и мерзнуть зимой. Пестрота марок реквизированных машин крайне затрудняла их ремонт. Мотоциклы берсальерских батальонов значительную часть пути проделали на телегах и в кузовах грузовиков, так как распутица сделала их непригодными.
В то же время солдаты дивизии «Торино», значившейся в немецких документах механизированной, прошли от румынской границы почти 1300 км пешком. Это вызвало у участников похода ассоциации с картинами средневековых войн, когда, отправляясь на войну, конные рыцари окружали себя пехотой, набранной среди своих вассалов.
«На пыльных дорогах России, – пишет один из итальянских штабных офицеров, – итальянцы, румыны, венгры, австрийцы и баварцы с трудом поспевали за быстро двигавшимися вперед пруссаками, которые в башнях их танков и бронетранспортеров казались синьорами нынешней войны. Когда эти рыцари уставали и останавливались на привал, они располагали вокруг себя пехоту, которая должна была охранять их отдых и награбленные трофеи»24.
Одной из причин трений между итальянским и немецким командованием явилось тыловое снабжение. Организация и функционирование тыловых служб итальянского корпуса были определены специальным немецко-итальянским соглашением. Этим протоколом было предусмотрено, что основная часть снабжения поставлялась немецким командованием. Кроме того, от немецкого командования зависело предоставление транспорта для поставок из Италии.
Особенно много конфликтов вызывали железнодорожные перевозки. Итальянское командование считало, что для нормального снабжения корпуса требовалось 15 эшелонов в месяц. Однако в силу различных причин это условие немцами не выполнялось: в сентябре была предоставлена только треть этого количества, что было одним из мотивов неоднократных угроз Мессе приостановить движение корпуса.
Итальянцев не устраивал и немецкий паек. Командование КСИР считало, что он должен соответствовать итальянскому уставу, Однако на протесты итальянской стороны немецкое командование ответило письмом, в котором говорилось: «Немецкий солдат не имеет права на твердый паек; он получает то, что родина и интендантство могут ему предоставить. Раздача производится в зависимости от наличия продуктов. Войска берут все, что имеется, из ресурсов страны, где они находятся. В соответствии с этим принципом немецкое интендантство не может гарантировать постоянное наличие всех продуктов, составляющих итальянский паек»25.
Немецкий ответ означал: мы вам будем давать как можно меньше. Устраивайтесь, как можете. Несомненно, и без советов и примера немцев командование итальянским корпусом «принимало меры к использованию местных ресурсов», иначе говоря, проводило реквизиции. Однако итальянцам мало что доставалось после гитлеровцев. «Мы постоянно сталкивались, – горестно отмечает по этому поводу Мессе, – с органами немецкой экономической оккупации, которые с невероятной оперативностью учреждались в захваченных населенных пунктах и накладывали руку на все имеющиеся ресурсы».
В октябре 1941 года положение со всеми видами тылового снабжения настолько обострилось, что Мессе счел необходимым представить немецкому командованию настоящий ультиматум. Об этом он сообщил в Рим 26 октября длинной шифрованной телеграммой: «Вследствие тяжелого положения, которое сложилось в результате плохой погоды и отвратительного состояния дорог, но больше всего из-за нарушения немцами договоренности, выразившейся в отсутствии даже минимального числа эшелонов и полном пренебрежении в снабжении продуктами питания, я запросил штаб армии о его намерениях относительно КСИР, после достижения промышленных районов Сталино и Горловки. Я получил следующий ответ: «Участие КСИР очень желательно для достижения конечных целей, которыми могут быть Сталинград или Майкоп».
Поэтому я изложил командованию армии условия, которые необходимы для того, чтобы мы смогли выполнить задачи, следующей телеграммой: «Моя определенная воля, так же как и воля моих войск, заключается в том, чтобы продолжать всеми способами сотрудничать с армией. Однако для дальнейшего участия КСИР в операциях на восток от Сталино и Горловки абсолютно необходимо следующее.
Первое: реальное и немедленное разрешение вопроса о прибытии эшелонов из Днепропетровска, в том числе и застрявших в пути. Второе: гарантия того, что будут даны эшелоны из Сталино, как только восстановят железнодорожную линию. Третье: временное снабжение итальянского корпуса продуктами питания с немецкого склада в Сталино, до тех пор пока там не будет создана наша передовая база. Четвертое: наличие в Днепропетровске горючего для обеспечения колонн снабжения. Пятое: наличие бензина в Запорожье и Сталино для создания передовой базы. Шестое: дать передышку войскам, с тем чтобы подтянуть артиллерию, тыловые службы и боеприпасы, которые частично находятся в пути»26.