Ганс открыл тяжелую дверцу. В этот шкаф он раньше не заглядывал, здесь стояли солидные книги в темных переплетах и сильно пахло пылью и чем-то старым. Он с трудом дотянулся до верхней полки и извлек, по указаниям мисс Джонсон, томик в черном коленкоре, со стертым корешком. На передней обложке было золотом написано что-то, но странными буквами – наполовину русскими, наполовину английскими, а некоторые буквы были вообще смешными и непонятными.
   Мисс Джонсон торжественно открыла книгу, долго листала ее, водила пальцем по строчкам, шевеля губами, снова перелистывала страницы. Наконец она нашла то, что искала, положила раскрытую книгу на стол, а на страницу – плоскую бронзовую плашку, сняла очки, подняла глаза и откашлялась. Ганс и Гретель сидели тихонько, ждали.
   – Это очень старая история, ее мало кто помнит, – начала мисс Джонсон. – Прошло уже две тысячи четыреста лет с тех пор. Царь Кир из Персии нанял греческих воинов. Среди них был один, по имени Ксенофонт, который потом написал эту книгу. В одной из битв Кир был убит, и греческие воины решили отправиться домой. Идти было очень далеко, и дорогу они знали плохо.
   – Очень далеко – это сколько? – поинтересовался Ганс.
   – Если знать дорогу, да нигде не задерживаться, и налегке – несколько недель, наверно. А они шли через чужую страну, непохожую на их Грецию. Совсем непохожую, – подчеркнула мисс Джонсон и сделала паузу. Казалось, она ждет вопроса.
   – Чем непохожую? – спросила на этот раз Гретель.
   – Понимаешь, детка моя… греки эти все выросли у моря. Они с детства плавали, умели обращаться с веслом и парусом, ловить рыбу. А в той стране, куда их занесло, кругом были только равнины, горы, сушь и камни. Они никогда раньше не забирались так далеко в глубь континента. И шли они через враждебные земли, на них все время нападали то разбойники, то местные жители. Шли очень долго. И вот наконец что случилось… – Тут она надела очки и обратилась к книге. – Я буду переводить вам, тут по-гречески.
   Давайте отсюда, – решила она, и начала читать, медленно, с паузами, подбирая слова и, видимо, пропуская кусочки.
 
   Когда солдаты авангарда взошли на гору, они подняли громкий крик. Услышав этот крик, Ксенофонт и солдаты арьергарда подумали, что какие-то новые враги напали на эллинов спереди, тогда как жители выжженной области угрожали им сзади.
 
   – Эллины – это кто? – спросил Ганс, напряженно слушавший.
   – Это греки, так они называли себя сами. Вот, слушайте дальше.
 
   Между тем крик усилился. Непрерывно подходившие отряды бежали бегом к продолжавшим все время кричать солдатам, отчего возгласы стали громче, поскольку кричащих становилось больше. Тут Ксенофонт понял, что произошло нечто более значительное.
 
   Она подышала на стекла, протерла очки и продолжала:
 
   Он вскочил на коня и в сопровождении Ликия и всадников поспешил на помощь. Скоро они услышали, что солдаты кричат: «Море, море!» – и зовут к себе остальных. Тут все побежали вперед, в том числе и арьергард. Когда все достигли вершины, они бросились обнимать друг друга… проливая слезы.
 
   Мисс Джонсон тихо закрыла книгу, и все некоторое время молчали.
   – Да, они кричали: «Таласса, таласса!» Ты понимаешь, почему они плакали? – спросила она мягко, обращаясь к Гретель.
   – Потому что они увидели море.
   – Они знали, что теперь доберутся домой, найдут дорогу… – начала мисс Джонсон, но Гретель упрямо помотала головой и улыбнулась.
   – Нет. Они уже пришли домой. Они увидели море.
   – Может быть, ты и права, – неожиданно легко согласилась мисс Джонсон, обернулась было к Гансу, но, увидев его лицо, решила не спрашивать ни о чем.
   Ганс стряхнул оцепенение и спросил сам:
   – Так кто же говорил это у меня в голове? Ксенофонт?
   – Такое объяснение тоже может быть, – отвечала мисс Джонсон. – Но есть, милый мой мальчик, такой принцип – начинать с более простых объяснений. Не привлекая сверхъестественных сил.
   Ганс подумал, и принцип ему понравился. Он только пока не мог понять, как его применить.
   – Ну, это просто, – отвечала мисс Джонсон. – Например, ты когда-то слышал эти слова, просто забыл. Слушал постановку по радио, например. Или кто-то при тебе рассказывал эту историю, с выражением. Слова долго дремали у тебя в памяти, а в нужный момент всплыли.
   «Слишком много я всего забыл, – подумал Ганс про себя. – И слишком многое вспоминаю теперь».
   Так или иначе, и второе слово они разгадали. Мисс Джонсон отложила книгу в сторону и опять обратилась к Гретель:
   – Третье слово было… «лотойо»? – Она мельком глянула в записную книжку.
   – Да, – ответили Ганс и Гретель почти хором.
   – Если это то, что я думаю, то скорее всего это одна из форм слова «лотос». И тогда это опять на древнегреческом.
   – Что такое «лотос»?
   – Да вы видели его, – заметила библиотекарша. – Это цветок, который один год даже рос в саду покойной миссис Хоббс. Он растет в воде и поднимается над поверхностью.
   Ганс и Гретель переглянулись, и Гретель спросила, очень спокойно:
   – А это какой-то особенный цветок?
   – Цветок редкий, красивый. Но ничего особенного в нем нет. Разве что… есть у меня одна догадка, но, к сожалению, я не могу пока ее проверить. У меня нет этой книги.
   – Какая догадка? Какая книга? – заволновалась Гретель. Ганс знал, что у нее сейчас покалывает в ногах, хочется немедленно вскочить и куда-то бежать, и она силой заставляет себя сидеть смирно.
   – Есть такая книга, «Одиссея», – отвечала мисс Джонсон. – Разве ты не читала ее? И никогда не слышала?
   Гретель огорченно покачала головой.
   – Герой плывет домой после войны.
   – Тоже эллин? – догадалась Гретель.
   – В общем, да. И вот он с товарищами приплывает на остров, где живут лотофаги. Это люди, которые питаются плодами лотосов. Тот, кто отведает этого плода, забудет все, что с ним было, и навсегда останется на острове лотофагов. – Она замолчала.
   Сердце как будто на мгновение провалилось – и тут же застучало так, что Ганс слышал удары крови в висках. Он не мог даже посмотреть на Гретель, только видел перед глазами нежно-розовый цветок и ощущал пальцами резиновый влажный стебель. «Ну вот, – вертелась в голове пустая бесцветная мысль, – ну вот…» Резкие крики чаек доносились с улицы, и запахи соли, рыбы и цветов показались ему чужими и незнакомыми. Он услышал, как будто из-за стены, голос Гретель, нарочито беззаботный:
   – А если лотос только понюхать?
   – Не помню, – послышался ответ. Понемногу звук возвращался. – Я должна посмотреть в книге, но пока не могу.
   – Вы совсем-совсем не помните? – продолжала все же допытываться Гретель.
   – Честно говоря, нет. Но ведь это все равно только книга, может быть, там было сказано так, а может, иначе.
   – Наверное, если только понюхать его, – задумчиво проговорила Гретель, – то сначала все забудешь, а потом начнешь вспоминать.
   – Это красивая мысль, – одобрила мисс Джонсон. – Вот подскажи ее Гансу, пусть он вставит ее в свою книгу.
   Ганс заставил себя улыбнуться:
   – Но ведь я же пишу не сказку.
   – Гомер тоже писал не сказку, – заметила мисс Джонсон. – Это миф, и он сам в него верил.
   – Мисс Джонсон, – вмешалась Гретель, – а что значит «пока не могу проверить»? Вы сказали сейчас…
   – Да, пока не могу. Я не помню всего текста, а книги у меня нет. Но через несколько дней смогу ее получить.
   – Почтой, с материка?
   – Нет, скоро должен прийти корабль-библиотека, а у них столько всего!.. – Она улыбнулась.
   Опять стукнуло сердце. Ганс проглотил вопрос, поднялся с табуретки и подошел к Гретель.
   – Мисс Джонсон, спасибо вам огромное! Мы зайдем еще попозже, ладно? Нам надо на рынок.
   – Ну что вы, вам спасибо, что не забываете старушку. Это все очень интересно и довольно странно. У меня вертится что-то в голове, но сейчас я не могу вспомнить. Пойду прилягу, – она глянула на часы в угловом шкафу, – а вечером, если хотите, заходите на чай. Я ведь не ужинаю теперь, доктор Гульдинг не разрешает.
   Гретель пыталась спросить еще что-то, но Ганс чуть сжал ее плечо, и она кивнула, тоже почти незаметно. Встали, распрощались и вышли в ослепительный полдень, Ганс зажмурился на несколько секунд, прежде чем ступить с крыльца в палисадник. Снаружи было не видно, как из полутемной библиотеки мисс Джонсон внимательно и грустно смотрит им вслед.
   Не сговариваясь, они вышли на улицу и повернули налево, в сторону дома. Гретель только бросила взгляд на Ганса, немножко успокоилась и зашагала рядом с ним, не обгоняя, приноравливаясь к его шагу.
   – Мы ведь домой? – спросила она, когда они повернули еще раз. Ганс кивнул – да, конечно. Постарались проскочить незамеченными мимо «Неряхи Джо», Майкла уже не было, остальным махнули рукой, и Гретель даже улыбнулась и скорчила физиономию – заняты, мол. Когда они вышли из города, Гретель первая спросила:
   – Ты понял?
   – Не все, но многое. Давай-ка пойдем на Спайс-хилл, там поговорим.
   Это было их любимое место – старая заброшенная плантация, где когда-то растили гвоздику и кардамон, а теперь были те же сухие джунгли, что и везде. От конторы остался остов из грубо отесанного известняка, и они любили сидеть на крыльце или в проеме двери. Птиц там было видимо-невидимо, непуганых, и народ почти не забредал, нечего там было делать. Дорога тоже была старая, мощенная плитами из того же известняка, еще различимая в колючих кустах. И тишина была особенная.
   Гретель присела в тени акации, достала из рюкзака бутылку воды, отхлебнула.
   – Рассказывай ты первый.
   – Вот что получается. Давай я сначала, пока не забыл, скажу про этот несчастный фукус. Я теперь уверен, что мои сны – это про настоящую жизнь. Я бы не смог придумать такого слова, и еще с этой буквой «L» в конце.
   – А ты не мог видеть этого у Карла, на карточках?
   – Нет, ты же помнишь: у него только рыбы и ракушки. И названия по-английски.
   – Я видела и по-латыни, – вспомнила Гретель. – Но только рыб. И было всегда два слова, без всяких букв в конце.
   – А я помню цветную картинку, с этим фукусом. Там были еще несколько водорослей. И картинка была вклеена в толстую книгу, в конце. Я не смог бы во сне такого придумать, Гретель, – повторил он.
   – Ну, значит, это было. – Она подвинулась к нему поближе. – Это не страшно, ведь у тебя все равно была какая-то жизнь, а что тут плохого – читать книги про водоросли?
   – Я все вспомню, – пообещал Ганс, нагнулся поправить ремешок на сандалии и, наверное, от этого не заметил, как ее губы чуть дрогнули. – Теперь «таласса»… это тоже из прошлой жизни, Гретель. Почему я запомнил эти слова?
   – Это как раз просто, – мягко ответила она и обняла его за плечи, прижалась легонько и теперь уже улыбнулась.
   – Просто? – Он был озадачен.
   – По-моему, да. Я просто глупая женщина, которая тебя любит, – дай договорить! – Она закрыла ему рот ладонью. – А ты больше всего на свете любишь море. Больше, чем меня, правда?
   – Неправда! – Он наконец оторвал ее руку и обнял ее, и они долго сидели, прижавшись боком друг к другу и просто молчали, слушая тепло и движение крови.
   Потом Гретель вздохнула, успокоенная, и посмотрела на свои руки критически.
   – Маникюр я не делала не помню сколько, а ты мне не напоминаешь. Но все равно у меня самые красивые руки! Ничего больше, правда, нет… Тебе нравятся, наверное, женщины в теле?
   – Ох, болтушка. Давай поговорим о лотосе, – печально отвечал Ганс. – Я понимаю, что не хочется, но это ведь самое главное.
   – Да, милый. Я просто, знаешь… хотела быть уверенной, что ты готов, – отозвалась Гретель. Она снова неуловимо изменилась, опять вернулась та вчерашняя пружина. Гансу даже показалось на мгновение, что Гретель старше его.
   – Получается так. Мы вдвоем приехали сюда. Мы уже были вдвоем. Нас звали как-то по-другому. – На каждую фразу Гретель кивала согласно. – Мы пришли в сад к миссис Хоббс, сели у пруда, понюхали лотос…
   – Да, и все забыли, – закончила Гретель.
   – И теперь главный вопрос. Ты понимаешь какой?
   – Понимаю. Как это получилось? Случайно?
   – Ох, вряд ли. Ты обратила внимание вот на что: лотос рос у нее всего один раз, в прошлом году, когда мы приехали. Цветков было ровно два, и они только распустились. А через неделю их, наверное, уже не было.
   – Да. И миссис Хоббс жила уединенно, к ней мало кто заходил. Уж из приезжих – точно никто.
   – А мы зашли, и она пустила нас в цветник, – продолжил Ганс. – Да. Это было не случайно.
   – Хорошо. – Гретель подняла глаза. – Тогда второй вопрос: мы сами это все придумали? Или?..
   – Опять угадала. Вот как я думаю: что бы с нами ни произошло – кто-то это сделал. Спланировал и сделал. В смысле, это не само по себе произошло.
   – Почему ты так думаешь? И кто это такой – «кто-то»?
   – Не знаю почему. Понимаешь, уж слишком все гладко получается. Мы приехали сюда ровно с теми вещами, которые нам нужны, – ни больше ни меньше. Нас сразу направили туда, где все как будто устроено для нас.
   – Послушай, а почему не могло быть так, что мы сами все спланировали, а потом просто забыли?
   – Может быть. Но такое впечатление, что нас ждали. Нас передавали из рук в руки – миссис Хоббс, мисс Джонсон, миссис Ройс. И все они знали, куда нас направить дальше.
   – Но миссис Хоббс предлагала нам остановиться у нее?
   – Да. А когда мы отказались, она кивнула и сказала: «Я знала», – внезапно вспомнил Ганс. Он чувствовал, что память его светлеет, но пока не рисковал зайти за черту, туда, откуда они пришли в сад у причала.
   – Хорошо, давай пока примем это. Что нас сюда привез или прислал кто-то. Так почему тебя это тревожит?
   – Во-первых, мне не нравится, что кто-то за нас все решил.
   – Подожди. Тебе плохо? Тебе что-то здесь не нравится? – Она села перед ним на корточки, заглянула в глаза.
   Ганс почувствовал укол совести: он никогда не видел ее такой встревоженной. Взял за плечи, притянул к себе.
   – Ну что ты! Все очень хорошо. И из-за этого, наверное, всякая ерунда в голову лезет.
   Гретель мотнула головой:
   – Это не ерунда. Давай дальше рассказывай.
   – На чем я остановился? Ах да. Мне не нравится, что за нас решили и все за нас сделали, потому что… во-первых, потому что не хочу, чтобы за меня решали.
   – «Во-первых» уже было. – Она слабо улыбнулась и шмыгнула носом.
   – А я по новой начал считать!
   – Вот, заврался совсем и выпутываешься!
   – Ну погоди, послушай дальше. Самое главное даже не это. А то, что если мы попытаемся понять, для чего они это сделали… понимаешь?
   – Если честно, то нет.
   – Что-то изменится. Того, что было, уже точно не будет.
   – А что будет? – Она подняла глаза и смотрела очень серьезно.
   – Этого я не знаю. – Ганс смотрел не отводя глаз, хоть ему и было неуютно.
   – Знаешь, Ганс, – она назвала его по имени первый раз за много дней, и он чуть насторожился, – я думаю, того, что было, не будет уже в любом случае.
   Они молчали довольно долго. Потом Ганс встал, подал ей руку:
   – Значит, давай искать?
   – Значит, давай. – Она встала. – Только сейчас пойдем, наверное, домой. Я очень устала, если честно. И мне надо посидеть и подумать.
* * *
   Ничего они в тот день не придумали. Посидели за чашкой кофе, перебрасываясь вялыми фразами, – и мыслей новых в голову не приходило, и не хотелось говорить там, где могли услышать. Почему-то Гансу казалось, что не надо ни с кем делиться этими открытиями, и Гретель согласилась с ним. Почему именно не надо – они не обсуждали, просто было ощущение настороженности.
   Вечером Ганс никак не мог приняться за работу, голова была занята не тем. Перечитывал последний кусок и не понимал, что же произойдет дальше. Наконец он отложил с досадой ручку, поднял глаза – Гретель смотрела на него, как-то необычно грустно. Впрочем, она сразу повеселела:
   – Ну что, милый, ты соскучился по мне?
   – Ага, – признался Ганс с облегчением. – Я к тому же вспомнил, про что хотел спросить у мисс Джонсон.
   – Про корабль-библиотеку, – почти утвердительно предположила Гретель.
   – Да. Что это, как ты думаешь?
   – Я думаю, что это… такой корабль?
   – А на нем библиотека?
   – Да, – отвечала Гретель радостно.
   – Какая ты у меня умница, ну просто невероятно! – воскликнул Ганс, и Гретель, с возмущенным воплем схватив подушку, принялась бить его по голове, а он закрывался, просил пощады, а потом, изловчившись, схватил ее поперек живота и бросил на кровать. Когда Гретель была окончательно обезврежена, Ганс первым предложил мировую, она подулась для порядка, но вырваться не могла, пришлось согласиться – на условии, что он должен будет ей семь порций мороженого. Сторговались на одной порции и еще на аленьком цветочке.
 
   А потом, совсем поздно ночью, они лежали на совершенно мокрых простынях, и Ганс, когда пришел в себя и смог говорить, спросил чуть тревожно:
   – Что это было? Что с тобой сегодня?
   Она уткнулась носом ему в плечо и помотала головой отрицательно. Потом ответила, шепотом:
   – Не знаю. Просто я поняла, что очень люблю тебя. Это ведь не страшно?
   – Нет. – И он обнял ее покрепче. Так они и проснулись утром.
* * *
   Гретель сидела в библиотеке и читала толстую книгу о путешествиях. Мисс Джонсон обещала быть в час дня, и Гретель уже который раз смотрела на свои водонепроницаемые часы. Она была сегодня одна, Ганс отправился с Майклом на Майклову яхту, проводить профилактику перед долгим рейсом. Вопросы она сформулировала и даже записала, рассказы про бедуинские нравы в голову не лезли, так что она наконец с досадой захлопнула книжку – и ровно в этот момент величаво заскрипела входная дверь: мисс Джонсон вернулась с прогулки.
   – Сегодня не так жарко, и я что-то засиделась в кофейне, – извинилась она. – Ты нашла, что почитать? Дай-ка я налью тебе лимонаду.
   Они вышли в сад через заднюю дверь, Гретель несла прохладный кувшин, а хозяйка – две глиняные чашки. Уселись за мраморный столик с отбитым краем, под старой глицинией. Уже давно сгнила беседка, которую строил шкипер Джонсон, а глициния все сохраняла ее форму.
   – Ну что, моя девочка? – спросила мисс Джонсон. – Не выспалась?
   Гретель неожиданно покраснела, не сразу сообразив, про что ее спрашивают, а библиотекарша продолжала:
   – Я и сама очень заинтересовалась – что же это за голоса, которые слышатся твоему Гансу. И про лотос я хочу посмотреть – но это уже совсем скоро.
   – Да, – обрадовалась Гретель, – а я как раз хотела у вас спросить: что такое корабль-библиотека?
   Мисс Джонсон сняла очки и внимательно посмотрела на Гретель. Сложила руки на коленях, помолчала и начала, как будто очень издалека:
   – Много лет тому назад жил один состоятельный человек. Он заметил, еще когда сам был ребенком, что интереснее всего ему было с теми детьми, которые читали книжки. Потом, когда он вырос, он общался с людьми самыми разными – с теми, кто умел работать руками, с теми, кто играл на музыкальных инструментах, с теми, кто умел делать деньги. Он и сам неплохо научился этому последнему делу, но в какой-то момент вдруг решил остановиться и подумать. Думал он долго и в конце концов понял несколько простых, но важных вещей. Я тебе сейчас все их пересказывать не буду, но одна из его мыслей была такой: как изменился бы мир, если бы люди больше читали? А после этого он спросил себя: не снарядить ли большой корабль с книгами и не отправить ли его в плавание вокруг света? И пусть он заходит в самые разные порты, и пусть на корабль поднимаются люди, берут книги, сидят на палубах и в каютах и читают. Дело в том, что – как-то уж так получилось в этом мире – вокруг портов живет народ не особо читающий. Нет у них времени и денег.
   Гретель вспомнила всех своих друзей, у кого она брала книги, и поняла – да, они живут или чуть за городом, в холмах, или у моря, но далеко от центра. А на Фронт-стрит и Бэк-стрит живут люди попроще: рыбаки, грузчики, мелкие торговцы, огородники, механики.
   – Конечно, – продолжала библиотекарша, – идея может показаться безумной. Что сделает один корабль, пусть даже битком набитый книгами, когда в мире столько городов, да еще и не все стоят у моря? Но человек этот отличался одной особенностью – она ему в свое время помогла разбогатеть. Если он решал, что правильно поступать так-то, то именно так он и поступал. И если что-то могло улучшить мир, то он не говорил себе: «Весь мир не переделаешь», а просто делал это. Некоторые называли его ограниченным человеком, но это его не обижало.
   Надо сказать, сложностей возникло много. Хорошо, что у него были толковые друзья, которые с удовольствием взялись помогать… – Мисс Джонсон взяла кружку и не спеша отпила лимонаду.
   – Какие сложности? – Гретель слушала очень внимательно и несколько раз уже порывалась задать вопрос, но все не было подходящего момента.
   – Такой корабль должен быть удобно спланирован. В грузовом корабле почти весь объем занимает трюм – как в нем складывать книги? В пассажирском много маленьких кают, а больших помещений, для самой библиотеки, почти нет. В конце концов он купил очень странный корабль, идеально приспособленный, как будто специально построенный под библиотеку. Говорят, история его такова. Когда в Америке задумали строить метро, вагоны делали только в одном месте на земле, в Лондоне. Англичане сумели получить громадный подряд и за год построили корабль, куда вагоны загоняли в несколько рядов, в этакие шестигранные тоннели, точно как тоннели лондонской подземки. Однако через несколько лет американцы и сами освоили вагоностроение, и корабль долго стоял на приколе, потом перебивался случайным фрахтом, ржавел, и его совсем было собирались сдать в металлолом, когда подвернулся наш филантроп.
   Гретель понимала не все, что-то всплывало у нее в голове, как воздушные пузыри, когда вниз уходят дайверы, но тут же и лопалось, и она решила отложить воспоминания на потом.
   – Ты понимаешь, почему, увидев эти шестигранные тоннели, он закричал: «Беру!»? – поинтересовалась мисс Джонсон, как бы слегка небрежно. Но Гретель сегодня трудно было обмануть, она поставила следующую мысленную отметку.
   – Нет, а почему? – Вроде бы ее вопрос прозвучал тоже достаточно невинно.
   – Ну, понимаешь, – разъяснила библиотекарша, – ведь в этих тоннелях очень удобно сделать полки вдоль стен, место совсем не пропадает… – Она все ждала какой-то реакции и смотрела на Гретель чуть пристальнее.
   Гретель выдержала взгляд.
   – Действительно! Как замечательно придумано! – А в голове крутилась и билась какая-то мысль, совсем уже близкая.
   – На верхней палубе была большая кают-компания, салон, много места просто на палубе, в общем, вопрос с кораблем решился, – продолжила мисс Джонсон. – Но были и другие, даже важнее. Например, на каких языках брать книги. Ты знаешь, что в мире пять тысяч языков?
   Гретель ошарашенно помотала головой, эта цифра как-то не укладывалась в сознании.
   – И что, взять по десятку книг на каждом? Это абсурд, разумеется. Но выяснилась простая и замечательная вещь… – Тут мисс Джонсон довольно улыбнулась, ее глаза блеснули, как у фокусника после удачного трюка. – Оказалось, что в истории человечества было не так много народов-мореплавателей. Скандинавы, испанцы, португальцы, голландцы, англичане и французы. Ну, были еще и другие. Эллины, например, или римляне, но это было совсем давно. Арабы и китайцы, они много плавали в Индийском и Тихом океане.
   Гретель сообразила:
   – И эти языки?..
   – Да, во всех приморских городах мира говорят на этих языках, – подтвердила мисс Джонсон с торжеством. – Оставался еще и главный вопрос: какие именно книги брать с собой?
   Она снова отпила из глиняной чашки и продолжила:
   – Оказывается, в мире выходят миллионы книг! И, к сожалению, большая их часть – полная ерунда. Они быстро умирают, и их трупы продолжают забивать склады, магазины и библиотеки. А есть книги настоящие, но ни один человек в мире не прочитал все. Есть замечательные детские книги, без которых ни один мальчик не вырастет настоящим мужчиной, а девочка – настоящей женщиной. Да, часто это одни и те же книги, – улыбнулась библиотекарша на вопросительный взгляд Гретель. – Есть книги, которые надо перечитывать с детства и до старости, каждые несколько лет. Есть замечательные учебники, и лучше, если ребенок наткнется на них еще до того, как будет проходить их в школе: хороший учебник надо читать самому, не спеша. Есть книги о человеческой жизни, которые можно прочитать марсианину, и он все поймет про нас. А есть книги странные, которые раздражают и тревожат, и люди читают их столетиями, обсуждают, все хотят понять смысл. И в каждом столетии находят новый смысл, а старый иногда забывают. Некоторые книги прочитали, может быть, несколько десятков человек, но они, книги эти, изменили мир.
   Гретель думала о том, как выглядят миллионы книг. Она не очень хорошо могла представить такое количество и вообразила себе длинную анфиладу таких же комнат, как библиотека мисс Джонсон, уходящую вдаль, сколько хватает глаза.
   – Есть еще такая теория, – продолжала мисс Джонсон, – что для каждого человека есть одна главная, его книга. Если он прочитает ее, он изменится навсегда. – Она сделала паузу.
   Становилось совсем жарко даже здесь, в тени, и Гретель уже довольно давно казалось, что слова старой женщины не доходят снаружи, а звучат прямо у нее в мозгу, как будто внутренний голос, и она даже знает, что будет сказано через секунду. Так что она послушно, почти против своей воли спросила: