Фигурирующие в этих толкованиях компоненты «отрезок», "отрывок", «обломок», "остаток" в качестве самостоятельных лексем толкуются через смысловые компоненты «часть» и «кусок»: ОБЛОМОК – отбитый или отломившийся ку сок чего-н.; ОСТАТОК – оставшаяся часть чего-л.; ОТРЕЗОК – небольшой отрезанный кусок чего-л., измеряемого в пространстве или во времени; ОТРЫВОК – часть, выделенная из какого-н. произведения, из повествования.
Обозначения неотторгаемых частей целого
Обозначения относительно автономных частей целого
Обозначения пустот
Литература
И. Г. Добродомов, И. А. Пильщиков
Обозначения неотторгаемых частей целого
Материальные предметы как природного происхождения, так и артефакты могут иметь поверхность, верх, низ, левую и правую стороны, середину, конец и другие части, которые неотторгаемы от предмета: поверхность озера, верх шкафа, низ колонны, левая сторона улицы, середина круга, конец веревки и т. п.
Помимо неспецифических обозначений частей какого-либо объекта (только что указанного типа), которые более или менее свободно сочетаются с названиями разнообразных предметов (ср.: поверхность стола, реки, дороги, озера…; верх дома, стены, горы, колонны…; середина круга, бумажного листа, циферблата, площади), – подобные неотторгаемые части в ряде случаев могут иметь весьма идиоматичные номинации. Эти номинации называют часть ограниченного класса объектов, в некоторых случаях образующих весьма небольшое множество. Имеются в виду номинации типа верховье, низовье, исток, устье – только у реки или, реже, у ручья; стрежень, стремнина – только у реки, да и то не у всякой, а преимущественно большой и полноводной; подножгіе, подошва, склон – у горы или холма; опушка – у леса, рощи, бора; лезвие – ножа, бритвы, топора, кинжала, финки, сабли и других режущих инструментов и т. п.
Большая часть слов, обозначающих неотгоргаемые части предметов, в словарях толкуется с помощью смыслового компонента «часть», например:
ВЕРХ… 1. Наиболее высокая, расположенная над другими часть чего-н.; НИЗ… 1. Часть предмета, ближайшая к основанию, а также само основание…; ВЕРШИНА… Самый верх, верхняя часть (горы, дерева и т. п.)…; ВЕРХОВЬЕ… Часть реки, близкая к ее истокам, а также прилегающая к ней местность…; ДНО… 2. Нижняя часть углубления, выемки. Д. колодца. Д. котлована (толкования приведены по [СОШ-1997]).
Типичными обозначениями неотторгаемых частей являются слова край и кромка. Казалось бы, этому нашему утверждению противоречит факт сочетаемости этих слов с предикатами, указывающими на возможность отделения части от целого: Край льдины обломился; обрезать кромку и т. п. Однако ситуация отделения от предмета кромки или края не означает уничтожения таких частей: край (кромка) остается у предмета – льдины, куска материи и др. – и после отделения какой-либо «краевой» его части до тех пор, пока существует предмет (невозможно представить себе льдину, у которой нет края). Сочетания же отсечь (дракону) голову, отломать (у игрушечного автомобиля) дверцу и под. описывают ситуации, когда дракон остается без головы, а автомобиль без дверцы.
С помощью слова край в словарях толкуется слово лезвие: «острый край режущего, рубящего орудия» (СОШ-1997). Тот факт, что эта часть неотторгаема, проявляется в сочетаемости слова лезвие: лезвие можно наточить, затупить, зазубрить, но, по-видимому, нельзя отломить. В отличие от этого, острие можно отломить или обломить, но это слово и толкуется не через компонент «край», а через компонент «конец» (ср. в [СОШ-1997]: «…острый, режущий конец…»).
Смысловой компонент «часть» используется в толковании слов, обозначающих «срединные» области предметов: середина, середка, сердцевина, стрежень, стремнина и нек. др. (Читатель может убедиться в этом сам, обратившись к соответствующим словарным толкованиям.)
Помимо неспецифических обозначений частей какого-либо объекта (только что указанного типа), которые более или менее свободно сочетаются с названиями разнообразных предметов (ср.: поверхность стола, реки, дороги, озера…; верх дома, стены, горы, колонны…; середина круга, бумажного листа, циферблата, площади), – подобные неотторгаемые части в ряде случаев могут иметь весьма идиоматичные номинации. Эти номинации называют часть ограниченного класса объектов, в некоторых случаях образующих весьма небольшое множество. Имеются в виду номинации типа верховье, низовье, исток, устье – только у реки или, реже, у ручья; стрежень, стремнина – только у реки, да и то не у всякой, а преимущественно большой и полноводной; подножгіе, подошва, склон – у горы или холма; опушка – у леса, рощи, бора; лезвие – ножа, бритвы, топора, кинжала, финки, сабли и других режущих инструментов и т. п.
Большая часть слов, обозначающих неотгоргаемые части предметов, в словарях толкуется с помощью смыслового компонента «часть», например:
ВЕРХ… 1. Наиболее высокая, расположенная над другими часть чего-н.; НИЗ… 1. Часть предмета, ближайшая к основанию, а также само основание…; ВЕРШИНА… Самый верх, верхняя часть (горы, дерева и т. п.)…; ВЕРХОВЬЕ… Часть реки, близкая к ее истокам, а также прилегающая к ней местность…; ДНО… 2. Нижняя часть углубления, выемки. Д. колодца. Д. котлована (толкования приведены по [СОШ-1997]).
Типичными обозначениями неотторгаемых частей являются слова край и кромка. Казалось бы, этому нашему утверждению противоречит факт сочетаемости этих слов с предикатами, указывающими на возможность отделения части от целого: Край льдины обломился; обрезать кромку и т. п. Однако ситуация отделения от предмета кромки или края не означает уничтожения таких частей: край (кромка) остается у предмета – льдины, куска материи и др. – и после отделения какой-либо «краевой» его части до тех пор, пока существует предмет (невозможно представить себе льдину, у которой нет края). Сочетания же отсечь (дракону) голову, отломать (у игрушечного автомобиля) дверцу и под. описывают ситуации, когда дракон остается без головы, а автомобиль без дверцы.
С помощью слова край в словарях толкуется слово лезвие: «острый край режущего, рубящего орудия» (СОШ-1997). Тот факт, что эта часть неотторгаема, проявляется в сочетаемости слова лезвие: лезвие можно наточить, затупить, зазубрить, но, по-видимому, нельзя отломить. В отличие от этого, острие можно отломить или обломить, но это слово и толкуется не через компонент «край», а через компонент «конец» (ср. в [СОШ-1997]: «…острый, режущий конец…»).
Смысловой компонент «часть» используется в толковании слов, обозначающих «срединные» области предметов: середина, середка, сердцевина, стрежень, стремнина и нек. др. (Читатель может убедиться в этом сам, обратившись к соответствующим словарным толкованиям.)
Обозначения относительно автономных частей целого
Эти обозначения можно разделить на три основные группы; их порядок отражает убывание степени относительной автономности частей целого: 1) части артефактов – сооружений, машин, механизмов ит. п.; 2) части тела человека и животного (органы, ткани); 3) части природных объектов, а также плодов растений (части других природных объектов – гор, лесов, озер, рек и т. п., как мы пытались показать выше, чаще всего являются неотторгаемыми: подножие, вершина, исток, устье, опушка и т. п.).
1). Части артефактов.
Части сооружений: крыша, стены, фундамент (дома, здания).
Части бытовых вещей: ножка (стула, стола), спинка (кровати, стула), валик (дивана), носик, крышка (чайника), дверца (шкафа, холодильника), дужки (очков) и т. п.
Части машин, механизмов: колесо, рама, руль, фара (автомобиля, велосипеда), штурвал (судна, самолета, комбайна), суппорт, станина (токарного станка), карбюратор, поршень, цилиндр (мотора) и т. п.
Части приборов: окуляры (микроскопа, бинокля), объектив (фотоаппарата), корпус, стрелки, циферблат (часов, компаса), экран (телевизора, компьютера) и т. п.
Части орудий труда, части оружия: топорище, ручка, рукоятка (ножа), черенок (лопаты), ствол, затвор, прицел, приклад (винтовки, карабина, автомата), эфес (сабли), лафет (орудия) и т. п.
Части этого рода могут быть отделены от предмета, и это обстоятельство обусловливает относительную свободу синтаксической сочетаемости наименований частей с зависимыми, обозначающими сам предмет: фара автомобиля, фара от автомобиля, автомобильная фара, фара к автомобилю и т. п.
2). Части тела человека и животного.
Обозначения частей тела человека и животного неоднократно становились объектом внимания исследователей ввиду коммуникативной важности для говорящих самих этих обозначений, их частотности в речи, а также ввиду неординарности их семантики и, в частности, способности служить базой для формирования многообразных переносных значений, сложных коннотативных смыслов, фразеологических оборотов и т. п. (см. об этом, в частности, работу [Иорданская 2004]). Нас в данной статье интересует вопрос о том, как толкуются (или должны толковаться) слова, обозначающие части тела человека и животного, в их прямых значениях.
Критерием отнесения слова к лексической группе, обладающей интегральным семантическим признаком "часть тела", является наличие в толковании такого слова компонента «часть» или его аналога, который может быть истолкован с помощью смыслового компонента "часть".
Одним из таких аналогов является слово орган, которое в словарных толкованиях определяется с помощью компонента «часть», например:
«ОРГАН… 1. Часть организма, имеющая определенное строение и специальное назначение» [СОШ-1997]; «ОРГАН… 1. Часть животного или растительного организма, выполняющая определенную функцию» [MAC].
Приведем примеры некоторых словарных толкований частей тела человека и животного с использованием смысловых компонентов «часть» и "орган":
«ГОЛОВА… 1. Верхняя часть тела человека, верхняя или передняя часть тела животного, содержащая мозг…»[75] [MAC];
«ГОРЛО… 1. Передняя часть шеи» [СОШ-1997];
«НОС… 1. Орган обоняния, находящийся на лице человека, на морде животного…» [СОШ-1997];
«МОРДА… 1. Передняя часть головы животного» [СОШ-1997];
«СЕРДЦЕ… 1. Центральный орган кровеносной системы в виде мышечного мешка (у человека в левой стороне грудной полости)» [СОШ-1997];
«ШЕЯ… У позвоночных и человека: часть тела, соединяющая голову с туловищем» [СОШ-1997].
3). Части природных объектов.
Выше мы рассмотрели некоторые наименования таких природных объектов, которые от этих объектов нельзя отделить: верховье (исток, устье, стрежень)реки, поверхность озера, подножие горы и т. п. Но у природных объектов могут быть части и относительно самостоятельные, имеющие свою функцию. Мы имеем в виду главным образом объекты растительного мира: деревья, кусты, травы, цветы. У них есть ствол, ветви или ветки, листья, корни, стебель, цветки, плоды и нек. др. части.
Особую группу по идиоматичности сочетания с другими словами составляют названия различных видов наружного покрова растений и их плодов: кожица, кожура, кора, оболочка, скорлупа, шелуха и нек. др. Наиболее общим значением обладает слово оболочка, которое может быть истолковано примерно следующим образом:
оболочка Х-а = «поверхностный слой растения или плода X, составляющий с Х-ом одно целое, но имеющий иное строение, чем остальные части Х-а, и потому отделяемый от Х-а».
Остальные названия, приведенные выше, можно истолковать с помощью компонента «оболочка», например: кожица – «тонкая оболочка листьев, стеблей и некоторых других органов растений»; кожура – «оболочка плодов, семян»; кора – «многослойная оболочка древесных растений, обычно легко отделяемая от древесины»; скорлупа – «твердая оболочка яйца или ореха», шелуха – «отделенная оболочка картофеля, семечек подсолнуха, семян злаков»; в последнем случае, в отличие от всех остальных, компонент «отделенная» обязателен: ср. невозможность сочетаний типа *снять шелуху с картошки, * очистить картофелину от шелухи – при правильности подобных сочетаний с другими из рассматриваемых слов: снять кожуру с банана (кожицу со стебля), очистить ствол дерева от коры (яйцо от скорлупы) и т. п.
1). Части артефактов.
Части сооружений: крыша, стены, фундамент (дома, здания).
Части бытовых вещей: ножка (стула, стола), спинка (кровати, стула), валик (дивана), носик, крышка (чайника), дверца (шкафа, холодильника), дужки (очков) и т. п.
Части машин, механизмов: колесо, рама, руль, фара (автомобиля, велосипеда), штурвал (судна, самолета, комбайна), суппорт, станина (токарного станка), карбюратор, поршень, цилиндр (мотора) и т. п.
Части приборов: окуляры (микроскопа, бинокля), объектив (фотоаппарата), корпус, стрелки, циферблат (часов, компаса), экран (телевизора, компьютера) и т. п.
Части орудий труда, части оружия: топорище, ручка, рукоятка (ножа), черенок (лопаты), ствол, затвор, прицел, приклад (винтовки, карабина, автомата), эфес (сабли), лафет (орудия) и т. п.
Части этого рода могут быть отделены от предмета, и это обстоятельство обусловливает относительную свободу синтаксической сочетаемости наименований частей с зависимыми, обозначающими сам предмет: фара автомобиля, фара от автомобиля, автомобильная фара, фара к автомобилю и т. п.
2). Части тела человека и животного.
Обозначения частей тела человека и животного неоднократно становились объектом внимания исследователей ввиду коммуникативной важности для говорящих самих этих обозначений, их частотности в речи, а также ввиду неординарности их семантики и, в частности, способности служить базой для формирования многообразных переносных значений, сложных коннотативных смыслов, фразеологических оборотов и т. п. (см. об этом, в частности, работу [Иорданская 2004]). Нас в данной статье интересует вопрос о том, как толкуются (или должны толковаться) слова, обозначающие части тела человека и животного, в их прямых значениях.
Критерием отнесения слова к лексической группе, обладающей интегральным семантическим признаком "часть тела", является наличие в толковании такого слова компонента «часть» или его аналога, который может быть истолкован с помощью смыслового компонента "часть".
Одним из таких аналогов является слово орган, которое в словарных толкованиях определяется с помощью компонента «часть», например:
«ОРГАН… 1. Часть организма, имеющая определенное строение и специальное назначение» [СОШ-1997]; «ОРГАН… 1. Часть животного или растительного организма, выполняющая определенную функцию» [MAC].
Приведем примеры некоторых словарных толкований частей тела человека и животного с использованием смысловых компонентов «часть» и "орган":
«ГОЛОВА… 1. Верхняя часть тела человека, верхняя или передняя часть тела животного, содержащая мозг…»[75] [MAC];
«ГОРЛО… 1. Передняя часть шеи» [СОШ-1997];
«НОС… 1. Орган обоняния, находящийся на лице человека, на морде животного…» [СОШ-1997];
«МОРДА… 1. Передняя часть головы животного» [СОШ-1997];
«СЕРДЦЕ… 1. Центральный орган кровеносной системы в виде мышечного мешка (у человека в левой стороне грудной полости)» [СОШ-1997];
«ШЕЯ… У позвоночных и человека: часть тела, соединяющая голову с туловищем» [СОШ-1997].
3). Части природных объектов.
Выше мы рассмотрели некоторые наименования таких природных объектов, которые от этих объектов нельзя отделить: верховье (исток, устье, стрежень)реки, поверхность озера, подножие горы и т. п. Но у природных объектов могут быть части и относительно самостоятельные, имеющие свою функцию. Мы имеем в виду главным образом объекты растительного мира: деревья, кусты, травы, цветы. У них есть ствол, ветви или ветки, листья, корни, стебель, цветки, плоды и нек. др. части.
Особую группу по идиоматичности сочетания с другими словами составляют названия различных видов наружного покрова растений и их плодов: кожица, кожура, кора, оболочка, скорлупа, шелуха и нек. др. Наиболее общим значением обладает слово оболочка, которое может быть истолковано примерно следующим образом:
оболочка Х-а = «поверхностный слой растения или плода X, составляющий с Х-ом одно целое, но имеющий иное строение, чем остальные части Х-а, и потому отделяемый от Х-а».
Остальные названия, приведенные выше, можно истолковать с помощью компонента «оболочка», например: кожица – «тонкая оболочка листьев, стеблей и некоторых других органов растений»; кожура – «оболочка плодов, семян»; кора – «многослойная оболочка древесных растений, обычно легко отделяемая от древесины»; скорлупа – «твердая оболочка яйца или ореха», шелуха – «отделенная оболочка картофеля, семечек подсолнуха, семян злаков»; в последнем случае, в отличие от всех остальных, компонент «отделенная» обязателен: ср. невозможность сочетаний типа *снять шелуху с картошки, * очистить картофелину от шелухи – при правильности подобных сочетаний с другими из рассматриваемых слов: снять кожуру с банана (кожицу со стебля), очистить ствол дерева от коры (яйцо от скорлупы) и т. п.
Обозначения пустот
До сих пор мы рассматривали материальные части тех или иных предметов. В данном разделе предлагается и некоторые пустоты – отверстия, вырезы, канавки, прорези и т. п. – считать частями некоего целого. При этом необходимо провести различие между русским словом пустота, которое в прямом своем значении (ср. переносное: душевная пустота) имеет довольно ограниченный круг употребления (пустоты в литье, в горной породе, в металле), и фиктивным словом пустота, которое необходимо для толкования всех видов отверстий, прорезей, углублений и т. п.
Пустота истолкована Ю. Д. Апресяном следующим образом: «пустота = пустое пространство в теле, ограниченное телом а) со всех сторон (ср. пустоты в литье), или б) со всех сторон, кроме одной (ср. выемка), или в) со всех сторон, кроме двух противоположных (ср. отверстие)» [Апресян 1974: 74–75]; см. также использование смыслового компонента пустота при толковании группы глаголов, обозначающих деструктивные действия, в работе [Крысин 1976]. В работе [Урысон 1997] толкования слов дыра, отверстие и некоторых их синонимов даются с помощью русского слова пустота.
Как мы видим, в толковании слова пустота отсутствует смысловой компонент «часть», наличие которого необходимо для отнесения толкуемого слова к классу обозначений части целого. Может быть, в таком случае мы и не должны рассматривать разного рода пустоты как части предметов?
При ответе на этот вопрос необходимо принять во внимание природу пустот. Одни из них образуются стихийно: дыра, выбоина, колдобина, рытвина, пролом и т. п. (1); другие являются результатом целенаправленной деятельности человека и обычно выполняют определенную функцию в том или ином предмете: прорезь прицела, смотровая щель (в танковой башне), вырез платья и т. п. (2); третьи составляют часть (орган) живого организма (ноздри, рот, пасть, влагалище и т. п.) и также выполняют ту или иную функцию (3).
По всей видимости, лишь пустоты второго и третьего рода (то есть выполняющие определенные функции) можно интерпретировать как части целого. Соответствующие слова – обозначения такого рода пустот – могут быть достаточно естественным образом истолкованы с помощью компонента "часть": прорезь – это часть прицела, смотровая щель – это часть башни танка, вырез – часть платья, ноздри – часть носа и т. д., разумеется, с необходимыми уточнениями, касающимися индивидуальных особенностей каждой из пустот и их функций. (В то же время слова первой группы трудно истолковать с помощью смыслового компонента «часть»: дыра (в заборе) = «часть забора»?; выбонна, колдобина, рытвина (на дороге) = «часть дороги»?; пролом (в стене) = «часть стены»?).
Некоторые из пустот, возникающих в результате целенаправленной деятельности человека или составляющих часть живого организма, не являются пустотами в строгом смысле слова: они имеют внутреннее строение, сами состоят из частей, но все же смысловой компонент «пустота» является их определяющим признаком (ср. слова: (замочная) скважина, канал (ствола орудия), рот. ухо, ноздри, пасть и нек. др.).
В заключение необходимо отметить, что в данной статье рассмотрены лишь некоторые способы и средства выражения смысла "часть целого" в русском языке. Словообразовательные средства и синтаксические конструкции, используемые для выражения этого смысла, описаны в некоторых других работах: см., например, [Всеволодова 1975; Всеволодова, Владимирский 1982; Рахилина 2000] и нек. др.
Пустота истолкована Ю. Д. Апресяном следующим образом: «пустота = пустое пространство в теле, ограниченное телом а) со всех сторон (ср. пустоты в литье), или б) со всех сторон, кроме одной (ср. выемка), или в) со всех сторон, кроме двух противоположных (ср. отверстие)» [Апресян 1974: 74–75]; см. также использование смыслового компонента пустота при толковании группы глаголов, обозначающих деструктивные действия, в работе [Крысин 1976]. В работе [Урысон 1997] толкования слов дыра, отверстие и некоторых их синонимов даются с помощью русского слова пустота.
Как мы видим, в толковании слова пустота отсутствует смысловой компонент «часть», наличие которого необходимо для отнесения толкуемого слова к классу обозначений части целого. Может быть, в таком случае мы и не должны рассматривать разного рода пустоты как части предметов?
При ответе на этот вопрос необходимо принять во внимание природу пустот. Одни из них образуются стихийно: дыра, выбоина, колдобина, рытвина, пролом и т. п. (1); другие являются результатом целенаправленной деятельности человека и обычно выполняют определенную функцию в том или ином предмете: прорезь прицела, смотровая щель (в танковой башне), вырез платья и т. п. (2); третьи составляют часть (орган) живого организма (ноздри, рот, пасть, влагалище и т. п.) и также выполняют ту или иную функцию (3).
По всей видимости, лишь пустоты второго и третьего рода (то есть выполняющие определенные функции) можно интерпретировать как части целого. Соответствующие слова – обозначения такого рода пустот – могут быть достаточно естественным образом истолкованы с помощью компонента "часть": прорезь – это часть прицела, смотровая щель – это часть башни танка, вырез – часть платья, ноздри – часть носа и т. д., разумеется, с необходимыми уточнениями, касающимися индивидуальных особенностей каждой из пустот и их функций. (В то же время слова первой группы трудно истолковать с помощью смыслового компонента «часть»: дыра (в заборе) = «часть забора»?; выбонна, колдобина, рытвина (на дороге) = «часть дороги»?; пролом (в стене) = «часть стены»?).
Некоторые из пустот, возникающих в результате целенаправленной деятельности человека или составляющих часть живого организма, не являются пустотами в строгом смысле слова: они имеют внутреннее строение, сами состоят из частей, но все же смысловой компонент «пустота» является их определяющим признаком (ср. слова: (замочная) скважина, канал (ствола орудия), рот. ухо, ноздри, пасть и нек. др.).
В заключение необходимо отметить, что в данной статье рассмотрены лишь некоторые способы и средства выражения смысла "часть целого" в русском языке. Словообразовательные средства и синтаксические конструкции, используемые для выражения этого смысла, описаны в некоторых других работах: см., например, [Всеволодова 1975; Всеволодова, Владимирский 1982; Рахилина 2000] и нек. др.
Литература
Апресян 1974 —Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., 1974.
Арутюнова 1998 — Арутюнова 77. Д. Время: модели и метафоры // Логический анализ языка: Язык и время. М., 1998. С. 51–61.
Вежбицкая 1996 — Вежбицкая А. Семантические универсалии и «примитивное мышление» // Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание / Пер. с англ. М., 1996. С. 291–325.
Всеволодова 1975 —ВсеволодоваМ. В. Способы выражения временных отношений в современном русском языке. М., 1975.
Всеволодова, Владимирский 1982 —Всеволодова М. В., Владимирский Е. Ю. Способы выражения пространственных отношений в современном русском языке. М., 1982.
Иорданская 2004 — ЕІорданская Л. 77. Лингвистика частей тела // Семиотика. Лингвистика. Поэтика. К 100-летию со дня рожд. А. А. Реформатского. М.: Языки славянской кульгуры, 2004. С. 397–406.
Крысин 1976 — Крысин Л. 77. Опыт лексикографического описания группы одно коренных глаголов (резать и его префиксальные производные) // Предварительные публикации Ин-та русского языка АН СССР. М., 1976. Вып. 85, 86.
Крысин, Ли Ын Ян 1999 — Крысин Л. 77., Ли Ын Ян. Логика отношений между частью и целым // Мир языка. Мат-лы конф., посвягц. памяти проф. M. М. Копыленко. Алматы, 1999.
Крысин, Ли Ын Ян 2000 — Крысин Л. 77., Ли Ын Ян. Лексические способы выражения смысла «часть целого» в русском языке // Русистика. Берлин, 2000. № 2. С. 5—21.
Мельчук 1995 —Мельчук II. А. О числительном ПОЛ1 //Мельчук II. А. Русский язык в модели «Смысл – Текст». М.; Вена, 1995. С. 363–371.
Рахилина 2000 — Рахилина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М.: Русские словари, 2000.
Урысон 1997 — Урысон Е. В. Дыра 1 // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Вып. 1 / Под ред. Ю. Д. Апресяна. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 92–96.
Якобсон 1985 — Якобсон Р. Часть и целое в языке / Пер. с англ. // Якобсон Р. Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. С. 301–305.
Lerner 1963 —LernerD. (ed.). Parts and Wholes. New York; London, 1963.
Wierzbicka 1972 — Wierzbicka A. Semantic Primitives. Frankfurt, 1972.
Арутюнова 1998 — Арутюнова 77. Д. Время: модели и метафоры // Логический анализ языка: Язык и время. М., 1998. С. 51–61.
Вежбицкая 1996 — Вежбицкая А. Семантические универсалии и «примитивное мышление» // Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание / Пер. с англ. М., 1996. С. 291–325.
Всеволодова 1975 —ВсеволодоваМ. В. Способы выражения временных отношений в современном русском языке. М., 1975.
Всеволодова, Владимирский 1982 —Всеволодова М. В., Владимирский Е. Ю. Способы выражения пространственных отношений в современном русском языке. М., 1982.
Иорданская 2004 — ЕІорданская Л. 77. Лингвистика частей тела // Семиотика. Лингвистика. Поэтика. К 100-летию со дня рожд. А. А. Реформатского. М.: Языки славянской кульгуры, 2004. С. 397–406.
Крысин 1976 — Крысин Л. 77. Опыт лексикографического описания группы одно коренных глаголов (резать и его префиксальные производные) // Предварительные публикации Ин-та русского языка АН СССР. М., 1976. Вып. 85, 86.
Крысин, Ли Ын Ян 1999 — Крысин Л. 77., Ли Ын Ян. Логика отношений между частью и целым // Мир языка. Мат-лы конф., посвягц. памяти проф. M. М. Копыленко. Алматы, 1999.
Крысин, Ли Ын Ян 2000 — Крысин Л. 77., Ли Ын Ян. Лексические способы выражения смысла «часть целого» в русском языке // Русистика. Берлин, 2000. № 2. С. 5—21.
Мельчук 1995 —Мельчук II. А. О числительном ПОЛ1 //Мельчук II. А. Русский язык в модели «Смысл – Текст». М.; Вена, 1995. С. 363–371.
Рахилина 2000 — Рахилина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М.: Русские словари, 2000.
Урысон 1997 — Урысон Е. В. Дыра 1 // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Вып. 1 / Под ред. Ю. Д. Апресяна. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 92–96.
Якобсон 1985 — Якобсон Р. Часть и целое в языке / Пер. с англ. // Якобсон Р. Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. С. 301–305.
Lerner 1963 —LernerD. (ed.). Parts and Wholes. New York; London, 1963.
Wierzbicka 1972 — Wierzbicka A. Semantic Primitives. Frankfurt, 1972.
И. Г. Добродомов, И. А. Пильщиков
Из очерков о лексике и фразеологии «Евгения Онегина»
(«Поди! поди! раздался крик»).
Восклицание, которое Пушкин воспроизвел в XVI строфе первой главы романа, вызывало неоднозначные суждения. Прежде всего обращают на себя внимание различия в орфографии и пунктуации 2-го стиха в разных источниках текста. В отдельных изданиях первой главы строфа начинается так:
Первым интересующее нас место прокомментировал В. В. Набоков, который исходил из текста «Онегина» в издании 1837 г., но в ряде случаев учитывал инновации Б. В. Томашевского: «Way, way! /Padí! padí! (…) meaning «go», «move», «look out», «away with you»; this padi or podi used to be the crack coachman" s traditional warning cry, aimed mainly at foot passengers» [Nabokov 1964: 70]. Авторитет большого академического издания оказался столь высок, что в одном из русских переводов набоковского труда осторожная оговорка комментатора («this padi or podi» = «это пади или поди») была попросту проигнорирована: « "Пади, пади! " – означает «пошел!», «ну!» (?), «берегись!», «прочь!». Это был привычный возглас лихачей извозчиков, распугивали им в основном пешеходов» [Набоков 1998: 128].[76]
В своем толковании Набоков опирался на русскую лексикографию, прежде всего на «Словарь языка Пушкина», где обсуждаемое слово дано в написании академических изданий: «ПАДИ (…) Окрик, возглас кучера, предостерегающий пешеходов (при быстрой езде)» [СП 1959: 266]. Заметим, что дефиниция «Словаря языка Пушкина» не затрагивает внутренней формы слова пади / поди и оставляет читателя в недоумении относительно того, что, собственно, значит этот возглас. Непонятно, согласны ли составители словаря с интерпретацией, предложенной (ими же?) в словаре под редакцией Д. Н. Ушакова, где у разговорного «ПОДИ", те» с основным значением «Повелительное) накл(онение) от пойти; то же, что пойди» фиксируется еще три значения, и в том числе «4. Крик кучеров в знач(ении) берегись (устар(елое); писалось часто пади)». Иллюстрируют это значение два примера: «Пади, пади! раздался крик. Пушкин. Тогда тоже не было нынешней глупой манеры кргічать: «о!», как будто у кучера болит что-нибудь, а непонятное (sic!): «поди, берегись». Л. Толстой» [ТС 1939: стб. 387–388]. Третий том ушаковского словаря вышел в 1939 г., и, как видим, пушкинская цитата здесь уже дана в орфографии большого академического издания 1937 г. (причем, как ни странно, с пунктуацией рукописного варианта [Пушкин 1937: 446]). Что же касается цитаты из VIII главы толстовского «Холстомера», то иллюстрируемое слово воспроизведено в ней, наоборот, по прижизненному, а не по критическому изданию: в 5-м издании «Сочинений графа Л Н. Толстого», где впервые была напечатана история лошади по имени Холстомер, поди напечатано через о, а в 26-м томе 90-томного (юбилейного) собрания – через а [Толстой 1886: 536; 1928–1936, 26: 25]. Кроме того, обращение к источникам показывает, что цитата в словаре дана с дезориентирующей опечаткой (напечатано: а непонятное; должно быть: а не понятное) и купирована так, что восстановить по ней исходный смысл практически невозможно. В повести Толстого, где рассказ идет «от лица» заглавного героя – старого мерина Холстомера, соответствующее место читается так:
Цитата из «Княгини Литовской» иллюстрирует специальное значение вокабулы поди в малом (4-томном) академическом «Словаре русского языка». Вероятно, ввиду нормативного характера словаря из него была исключена альтернативная форма пади, а вместе с ней и «сомнительные» цитаты из Пушкина и Толстого. Кроме того, в дефиниции пропало указание на сферу употребления этого кучерско– форейторского восклицания – в словаре оно подано как общенародное:
Восклицание, которое Пушкин воспроизвел в XVI строфе первой главы романа, вызывало неоднозначные суждения. Прежде всего обращают на себя внимание различия в орфографии и пунктуации 2-го стиха в разных источниках текста. В отдельных изданиях первой главы строфа начинается так:
Ужь темно: въ санки онъ садится.В сводных изданиях «Евгения Онегина» этот фрагмент отличается от первопечатного только пунктуацией:
Поди, поди: раздался крикъ;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротникъ.
[Пушкин 1825: 12; 1829: 12]
Ужъ темно: въ санки онъ садится.Однако современные читатели в большинстве своем помнят эти стихи в орфографии большого академического издания, где восклицание поди! напечатано через а:
«Поди! поди!» раздался крикъ (…)
[Пушкин 1833: 9; 1837: 10]
Уж темно: в санки он садится.Малое академическое издание также дает написание пади:
«Пади! пади!» раздался крик (…)
[Пушкин 1937: 11]
Уж темно: в санки он садится.Написание пади (через а) Б. В. Томашевский перенес в критический текст из рукописей. В черновике мы находим: Пади, пади (…) раздался крикъ [ПД № 834, л. 9 об.; ср. Пушкин 1937: 227]; в перебеленном автографе: Пади, пади! раздался крикъ – [ПД № 930, л. 9 об.; ср. Пушкин 1937: 446]; в беловой копии [ПД № 153, л. 10]: Пади, поди! раздался крикъ (рукою Льва Пушкина). На какой стадии работы над текстом возникший в беловике разнобой написаний пади и поди был унифицирован в пользу написания через о, мы не знаем. Весьма вероятно, что поправка принадлежала издателю первой главы «Онегина» П. А. Плетневу а впоследствии была принята Пушкиным: в издании 1833 г. он изменил пунктуацию стиха, но не его орфографию. Это обстоятельство ставит под сомнение текстологическое решение Томашевского, вообще злоупотреблявшего реставрацией рукописных чтений в дефинитивном тексте романа [ср. Чернышев 1941; Шапир 2002].
«Пади! пади!» – раздался крик (…)
[Пушкин 1949: 15]
Первым интересующее нас место прокомментировал В. В. Набоков, который исходил из текста «Онегина» в издании 1837 г., но в ряде случаев учитывал инновации Б. В. Томашевского: «Way, way! /Padí! padí! (…) meaning «go», «move», «look out», «away with you»; this padi or podi used to be the crack coachman" s traditional warning cry, aimed mainly at foot passengers» [Nabokov 1964: 70]. Авторитет большого академического издания оказался столь высок, что в одном из русских переводов набоковского труда осторожная оговорка комментатора («this padi or podi» = «это пади или поди») была попросту проигнорирована: « "Пади, пади! " – означает «пошел!», «ну!» (?), «берегись!», «прочь!». Это был привычный возглас лихачей извозчиков, распугивали им в основном пешеходов» [Набоков 1998: 128].[76]
В своем толковании Набоков опирался на русскую лексикографию, прежде всего на «Словарь языка Пушкина», где обсуждаемое слово дано в написании академических изданий: «ПАДИ (…) Окрик, возглас кучера, предостерегающий пешеходов (при быстрой езде)» [СП 1959: 266]. Заметим, что дефиниция «Словаря языка Пушкина» не затрагивает внутренней формы слова пади / поди и оставляет читателя в недоумении относительно того, что, собственно, значит этот возглас. Непонятно, согласны ли составители словаря с интерпретацией, предложенной (ими же?) в словаре под редакцией Д. Н. Ушакова, где у разговорного «ПОДИ", те» с основным значением «Повелительное) накл(онение) от пойти; то же, что пойди» фиксируется еще три значения, и в том числе «4. Крик кучеров в знач(ении) берегись (устар(елое); писалось часто пади)». Иллюстрируют это значение два примера: «Пади, пади! раздался крик. Пушкин. Тогда тоже не было нынешней глупой манеры кргічать: «о!», как будто у кучера болит что-нибудь, а непонятное (sic!): «поди, берегись». Л. Толстой» [ТС 1939: стб. 387–388]. Третий том ушаковского словаря вышел в 1939 г., и, как видим, пушкинская цитата здесь уже дана в орфографии большого академического издания 1937 г. (причем, как ни странно, с пунктуацией рукописного варианта [Пушкин 1937: 446]). Что же касается цитаты из VIII главы толстовского «Холстомера», то иллюстрируемое слово воспроизведено в ней, наоборот, по прижизненному, а не по критическому изданию: в 5-м издании «Сочинений графа Л Н. Толстого», где впервые была напечатана история лошади по имени Холстомер, поди напечатано через о, а в 26-м томе 90-томного (юбилейного) собрания – через а [Толстой 1886: 536; 1928–1936, 26: 25]. Кроме того, обращение к источникам показывает, что цитата в словаре дана с дезориентирующей опечаткой (напечатано: а непонятное; должно быть: а не понятное) и купирована так, что восстановить по ней исходный смысл практически невозможно. В повести Толстого, где рассказ идет «от лица» заглавного героя – старого мерина Холстомера, соответствующее место читается так:
Наконецъ зашумятъ въ сѣняхъ, выбѣжитъ во фракѣ сѣдой Тихонъ съ брюшкомъ: – подавай, тогда не было этой тупой манеры говорить: «впередъ», какъ будто я не знаю, что ѣздятъ не назадъ, а впередъ (…) тогда тоже не было нынѣшней глупой манеры, кричать: «О!» какъ будто у кучера болитъ что нибудь, а не понятное: «Поди! берегись». – Поди! берегись, покрикиваетъ Θеофанъ и народъ сторонится и останавливается, и шею кривитъ, оглядываясь на красавца мерина, красавца кучера и красавца барина… [Толстой 1886: 536].В академическом 17-томном «Словаре современного русского литературного языка» мы находим следующие изменения по сравнению со словарем Ушакова: 1) пушкинская цитата ориентирована на орфографию и пунктуацию издания 1837 г. (поди – через о); 2) из толстовской цитаты выбрана не начальная, а заключительная часть, приведенная по неустановленному источнику (поди – через о); 3) из двух написаний вышедшего из употребления слова лишь одно – а именно поди – признано устарелым.[77] Ср.:
Подú, множественное) подúте. Повелительное) от пойти (вместо пойди). Разг(оворное). 1. Иди, пойди (…)Стоило бы добавить, что окрик поди! (пади!) мог исходить не только от кучера, сидящего на козлах, но и от форейтора, как об этом свидетельствуют старшие и младшие современники Пушкина:
2. Только единственное). Подú и (устар(елое)) падú. Посторонись (с дороги), берегись (предостерегающий окрик кучера). Уж темно: в санки он садится. «Поди! поди!» раздался крик. Пушк(ин). Е(вгений) О(негин). 1. —Поди! берегись! – покрикивает Феофан, и народ сторонится и останавливается и шею кривит, оглядываясь на красавца-мерина. Л. Толст(ой). Холстомер, 8 [БАС 1960: стб. 374].
Должно знать, что въ тѣ времена (в конце XVIII в. – И. Д., И. П.) мальчики форрейторы кричали пади съ громкимъ продолжительнымъ визшмъ и старались выказать этимъ свое молодечество [Греч 1873, № IV: стб. 673; ср. 1930: 136].В академическом издании «Евгения Онегина» ничего не сказано о том, что орфография стиха 1, XVI, 2 в печатных изданиях, вышедших при жизни поэта, отличалась от рукописной; это не раз приводило к недоразумениям. В эпиграф к первой главе «Княгини Литовской» Лермонтов вынес строку: Поди! – поди! раздался крик!; под эпиграфом обозначен автор цитаты – Пушкин [Лермонтов 1957: 122]. «Онегинский» стих предвосхищает «печоринскую» сюжетную ситуацию: Печорин едва не задавил чиновника Красинскош; ср.: «Спустясь с Вознесенского моста и собираясь поворотить направо по канаве, вдруг слышит он (чиновник. – И. Д., И. П.) крик: «берегись, поди!..»» [Лермонтов 1957: 123]. Комментаторы малого академического собрания сочинений Лермонтова, указав источник эпиграфа, опрометчиво «поправили»: «(…) у Пушкина – „Пади, пади!“» [Голованова и др. 1981: 453].
Вотъ катится по звонкой мостовой великолѣпная карета, которую мчитъ, какъ вѣтеръ, шестерня лихихъ лошадей; форрейторъ кричитъ громко «пади»; сановитый кучеръ съ окладистой бородой ловко править рьяными бѣгунами; двѣ длинныя статуи въ ливреях горделиво стоять назади; трескъ, громъ, пыль; м?лкіе экипажи сворачиваютъ, прохожіе бѣгутъ [Белинский 1836: 301].
Цитата из «Княгини Литовской» иллюстрирует специальное значение вокабулы поди в малом (4-томном) академическом «Словаре русского языка». Вероятно, ввиду нормативного характера словаря из него была исключена альтернативная форма пади, а вместе с ней и «сомнительные» цитаты из Пушкина и Толстого. Кроме того, в дефиниции пропало указание на сферу употребления этого кучерско– форейторского восклицания – в словаре оно подано как общенародное:
ПОДИʼ. Прост(оречное) (…) 4. в знач(етш) междом(егтія). Устар(елое). Окрик, предупреждающий об опасности, в значении: эй! посторонись! Спустясь с Вознесенского моста —, вдруг слышит он крик: «берегись, поди!». Лермонтов, Княгиня Литовская. Все кучера в Туле кричали «берегись!», и только кучер полицмейстера кричал «поди!». Вересаев, В юные годы [MAC 1959: 261].Любопытен отрывок из воспоминаний В. В. Вересаева (1925–1926) – описание тульского полицмейстера Тришатного. Вот ближайший контекст вошедшего в словарь отрывка:
Мчится, снежная пыль столбом, на плечах накидная шинель с пушистым воротником. Кучер кричит: «поди!» Все кучера в Туле кричали: «берегись!», и только кучер полицмейстера кричал: «поди!» Мой старший брат Миша в то время читал очень длинное стихотворение под заглавием «Евгений Онегин». Я случайно как-то открыл книгу и вдруг прочел:
…в санки он садится,
«Поди! поди!» – раздался крик;