Выступает Либерман. Он предлагает договориться с администрацией завода о выделении нам нескольких станков в цехах.
- Мы можем организовать бригаду токарей из личного состава корабля. Часть заводских станочных работ взять на себя.
Предложений много. Не только коммунисты, но и приглашенные на собрание комсомольцы и беспартийные активно обсуждают, как лучше и быстрее закончить ремонт.
Не могу нарадоваться тому, что еще на Тихоокеанском флоте наши люди привыкли делать все сами, своими силами. Теперь это очень пригодилось.
Коммунисты понимают: на заводе нам долго задерживаться нельзя. Фашистские корабли еще бороздят заполярные воды. Еще ждут нас впереди жестокие схватки с врагом...
Некоторым из нас на время ремонта предоставили отпуск с выездом к родным. Я побывал в Туапсе. Ехал туда через Москву, Сталинград, Ставрополь, Ростов. Насмотрелся на разрушенные города, сожженные села. Свой родной город едва узнал: много упало на него фашистских бомб...
Семью решил перевезти в Заполярье. Тут тоже падают бомбы, но жена и сын к этому уже привыкли.
На обратном пути побывал в Сталинграде, вернее там, где был город. Сколько потребуется труда и средств, чтобы отстроить все заново! Видел буквально горы трофейной техники - пушки, танки, минометы... Какую все-таки махину опрокинула Красная Армия у Волги!..
Вернувшиеся из отпусков матросы много рассказывают о таких же разрушениях в прифронтовых и побывавших под пятой оккупантов городах и селах. Да зачем далеко ходить за примерами! Перед нами Мурманск. Этот цветущий город сожжен "зажигалками" и разрушен немецкими фугасными бомбами. Все это усиливает нашу ненависть к фашизму.
Есть у нас и другие причины ненавидеть гитлеровцев... Из боевых походов не возвратились наши друзья - экипажи подводных лодок Шуйского и Сушкина. Долго не верилось. Неужели не придет весельчак и балагур Костя Шуйский? Ведь этот человек никогда, ни при каких обстоятельствах сам не унывал и не давал падать духом товарищам.
Сушкин... Талантливый командир, ни разу не возвращавшийся из похода без победы. А кто лучше его мог спеть и сыграть на гитаре? Под стать командиру и команда. Разве можно забыть старшего лейтенанта Алексея Александрова - одного из лучших штурманов бригады? Энергичный, стремительный, он в свободное время любил пошутить, посмеяться...
Не забыть также матроса-электрика Эскузьяна - красивого, здорового, веселого, сильного. Помню, когда он пришел на лодку к Льву Михайловичу учеником. Это было еще во Владивостоке. По-русски он тогда говорил плохо, но специальность и обязанности осваивал быстро.
Однажды при погружении лодки под клапан вентиляции одной из цистерн попал кусок дерева. По сигналу "закрыть вентиляцию" пневматический клапан не закрылся. Эскузьян схватил толстый железный прут и с такой силой нажал на него, что рычаг согнулся в дугу. Механик удивился: "Как это вам удалось?" Матрос, решив, что ему делают замечание за испорченный лом, оправдывался: "Слабый железо, товарищ механик. Я всего четверть силы на него положил".
Прозвище "Четверть силы" так и осталось за ним до конца. Несмотря на свою молодость, Эскузьян успешно оспаривал первенство по классической борьбе, и только наш уход на Север помешал ему стать чемпионом флота.
Вспоминается и такой эпизод, связанный с молодым атлетом. В одном из заграничных портов он забылся и от души пожал на прощанье руку одному из гостей, пришедших к нам на корабль. Нужно было слышать, как завопил этот человек, замахав рукой, будто ее кипятком ошпарили. Эскузьян был любимцем не только команды своей лодки, но и всего дивизиона. И такого человека не стало... Нет, мы не забудем и не простим гитлеровцам гибели товарищей. Разве можно забыть горе жены Льва Михайловича или его сына, встречавшего на пирсе каждую лодку в надежде увидеть отца?..
Ненависть к врагу находит у нас конкретное выражение: мы идем впереди графика по ремонту; не перестаем непрерывно учиться на опыте возвращающихся из боевых походов лодок - положительное стараемся перенять, отрицательное - не повторять: не забываем ежедневно тренироваться в борьбе за живучесть корабля. Командиры отсеков проводят короткие учения по заделке "пробоин" в абсолютной темноте, причем места этих "пробоин" в отсеках часто меняются. Проводим тренировки также по тушению "пожаров". На лодке нет ни одного человека, не умеющего герметизировать отсек, дать воздух высокого давления и открыть клапан осушения любого отсека.
Старший лейтенант Гладков утреннюю физзарядку иногда заменяет "срочным погружением". Это он с секундомером в руке тренирует личный состав в быстроте спуска с мостика через люк внутрь лодки. Ведь в любое мгновение в походе может понадобиться срочно уйти под воду. Здесь необходимо безукоризненное знание своих обязанностей и основательная натренированность экипажа. В считанные секунды нужно успеть остановить и герметизировать дизеля, задраить все забортные отверстия в прочном корпусе, открыть кингстоны и вентиляцию главного балласта, а всем находящимся наверху мгновенно спуститься внутрь лодки и закрыть за собой самое большое отверстие - верхний рубочный люк.
Конечно, на ходу в море на мостике не разрешается быть никому лишнему. Но ведь необходимость срочно погрузиться может возникнуть и в момент смены вахты. Люди должны быть очень хорошо натренированы, чтобы по команде вахтенного офицера прыгать в люк и влетать в центральный пост как "смазанная маслом молния", не задерживая погружения.
Мы уже имели в своей практике несколько "сверхсрочных" погружений при появлении вражеских самолетов. Так что разъяснять важность систематических тренировок в спуске с мостика нет необходимости. И тренировки, организуемые Гладковым, дают хорошие результаты. Недаром механик Шаповалов констатирует наполовину в шутку, наполовину всерьез: "Быстрота спуска людей через люк мало чем отличается от скорости свободно падающего тела".
Систематической учебой, тренировками, помощью заводу в ремонте готовим себя к предстоящим походам, к новым схваткам с врагом.
Но как мы ни заняты, все же мы выкраиваем иногда час-другой, чтобы написать письма друзьям на Тихоокеанский флот. Знаем, как внимательно они следят за нашими успехами. Лично я переписываюсь с флагманским механиком соединения подводных лодок, часто пишу боцману "Щуки", которой раньше командовал сам. Рассказываю им о походах, трудностях, с которыми приходится встречаться. Уверен, они используют это в боевой подготовке. От них узнаю новости с флота, получаю дельные советы.
По поручению комсомольской организации Оборин ведет переписку с комсомольцами одной из тихоокеанских лодок. Обеим организациям от этого большая польза.
...Ремонт закончили досрочно. Новый, 1944 год встретили в базе, полностью готовые к походам. Но некоторое время нас еще не посылали в море. Штаб разрабатывал операцию, в которой должно было участвовать несколько подводных лодок, в том числе и наша.
Ковалев, недавно избранный парторгом, собирает коммунистов, чтобы посоветоваться, как обеспечить выполнение боевой задачи - завтра уходим в мере. Работы у Ковалева теперь по горло. Начиная с прошлого похода мы плаваем без заместителя командира по политической части, должность которого на лодке упразднена. Часть обязанностей замполита возложена сейчас на парторга. От такой ответственности даже характер Кузьмича изменился.
В полярную ночь
Нам впервые приходится действовать в условиях полярной ночи. Какие неожиданности она нам готовит?
Прибыли в заданный район. Много дней провели мы летом у этих далеких, чужих берегов. Сейчас их трудно узнать. Зеленый ковер из мха и невысокой северной травы сейчас покрыт белым снежным покрывалом. На его фоне голые отвесные скалы напоминают фантастические замки или застывшие в своем беге корабли.
Сейчас приемы поиска врага должны быть не такими, как летом. От берега не уходим совсем. Только непродолжительные серые полярные сумерки ненадолго загоняют нас под воду. Большую часть времени проводим в надводном положении.
Ночное плавание очень утомляет верхнюю вахту. К концу смены у людей рябит в глазах и каждое пятно на берегу кажется миноносцем.
Самому молодому нашему рулевому-сигнальщику Василию Легченкову - пришла мысль использовать опыт сталинградских снайперов, о действиях которых он много и с увлечением читал. Что может быть общего у сигнальщика с мостика подводной лодки со снайпером в окопах Сталинграда? Вот как это объяснил товарищам сам Легченков после того, как проверил свои соображения на практике.
- Что делает снайпер, выходя на охоту? Он первым делом изучает местность. Запоминает, где какая кочка, где какой бугорок. Появился на участке, например, новый кустик - и ему ясно: под кустом снайпер врага. Я рассмотрел все пятна на берегу, запомнил их форму. Появись теперь новое пятно, безошибочно доложу вахтенному офицеру: "На фоне берега корабль противника!".
Советы Легченкова приняты всеми сигнальщиками.
Внизу в лодке мало кто спит. Морской бои скоротечен, а ночные схватки иногда длятся буквально секунду, В ответственный момент нужно обязательно успеть на свой боевой пост. Но к бодрствованию вынуждает не только возможность неожиданной встречи с врагом. Тьму ночи порой вдруг прорезывает возникающий где-то в глубине небосвода луч. Секунда - и по небу побежали разноцветные световые полосы - северное сияние. Еще мгновение - и весь горизонт освещен неповторимыми по красоте сполохами. В нашем положении нельзя поддаваться обаянию этой красоты. Замешкаешься, и лодка будет обнаружена с берега. Поэтому сразу же подается команда:
- Срочное погружение!
Тогда рядом со стоящими на вахте мгновенно оказываются и их отдыхающие товарищи.
Но под водой долго оставаться нельзя: нужно выслеживать врага. К тому же северное сияние гаснет так же быстро и неожиданно, как и появляется. И не успевают люди подвахтенных смен задремать, как их поднимает новая команда:
- По местам стоять к всплытию!
Так повторяется несколько раз в сутки.
За первые сутки только один вражеский катер-охотник на большой скорости проскочил мимо нас. Подходящую цель встретили только на следующий день.
Около полуночи на берегу был включен не работавший до сих пор маяк. Следовало ожидать, что гитлеровцы поведут конвой. Свет маяка нужен им, чтобы провести суда узким фарватером между минными полями и берегом. Что же, и мы подождем на этом фарватере...
Снежные заряды следуют один за другим. Они настолько плотны, что даже носа лодки не видно за падающими хлопьями. На мостике простоял несколько часов. Но только меня сменил Гладков, вдруг слышу его голос:
- Боевая тревога! Торпедная атака!
Выскакиваю наверх. После освещенного отсека почти ничего не вижу. Наконец справа по носу различаю силуэты двух кораблей, идущих контркурсом. Расстояние 15-20 кабельтовых. Решаю атаковать кормой...
Из снежного заряда появляются новые корабли. Уже хорошо видны три транспорта, мористее их - два миноносца. Совсем близко, не более чем в шести кабельтовых,- сторожевик. Наши курсы пересекаются. Успеем ли произвести залп, прежде чем они нас обнаружат?
Медленно, словно нехотя, приходят транспорта на визир ночного прицела. Подворачиваю и даю залп до головному транспорту. За корму потянулись прямые, как стрелы, следы выпущенных торпед. Сторожевик что-то передает нам сигнальным фонарем: принял за своих. Мешкать нельзя. Сейчас фашисты поймут, с кем имеют дело.
Ныряем на безопасную глубину. В последний момент, сходя с мостика, замечаю: конвой почти не движется. Почему противник прекратил движение? Причин может быть много. Например, снежный заряд закрыл маяк, и корабли остановились, боясь наскочить на свое же минное поле. Или поджидают отставшие транспорта. А может быть, они еще только занимают свои места и не давали хода? Трудно сказать. Но наши торпеды, выпущенные с расчетом на движущуюся цель, прошли мимо. Промах!
Сторожевик крутится над нами, но не бомбит. Очевидно, он не уверен, что видел лодку. Конвой уходит. Сильный шум винтов сторожевика заглушает все остальное. Из-за этого повторить атаку с помощью акустики не удалось. Сторожевик, сам того не зная, защитил транспорта.
По лодке объявляю о промахе и о том, что виноват в этом сам лично. Многие в команде не хотят верить в промах, Высказываются мнения, что взрывов торпед мы не слышали из-за шума в момент погружения. К сожалению, это желаемое, а действительное то, что уже объявлено...
Чтобы исправить свою ошибку, спешу оторваться от сторожевика. Надо всплыть, обогнать и вторично атаковать конвой, а одновременно донести "по флоту" о движении противника.
Всплыть удалось через полчаса. На небе пляска прожекторных лучей северного сияния. Светло почти как днем. Транспорта ушли недалеко. Вижу их совершенно ясно. Начинаем погоню.
Но и с радиограммой тоже медлить нельзя. Мало ли что с нами может случиться... Товарищи должны знать о движении врага.
Мы уже вошли в пределы позиции соседа - лодки капитана 3-го ранга Городничего. Действительно сосед - и здесь по позиции, и в базе по кубрику.
Леонид Иванович Городничий и сам не промах - обнаружил противника без нашего предупреждения. Над конвоем рассыпалась гирлянда ракет. В разных направлениях замелькали светлячки трассирующих пуль и снарядов. Это реакция на торпедную атаку. Нам тут делать уже нечего. Теперь противник к себе не подпустит.
В нашу сторону идет миноносец. Погружаться?.. А как радиограмма? Она передана несколько раз, но квитанция еще не получена. Погружаться не будем: донесение нужно передать во что бы то ни стало.
Отходим на север, продолжая работать по радио. Только на седьмой раз удаётся передать радиограмму так, чтобы ее приняли: северное сияние и магнитная буря создали помехи, прервавшие на некоторое время радиосвязь.
Погрузились. Теперь есть время подробно разобраться в допущенных ошибках.
Старшина 1-й статьи Игнатьев приказал всем рулевым за полчаса до заступления на сигнальную вахту приходить в боевую рубку и там в темноте дожидаться "ночного зрения". Это правильно. Так же следует поступать и вахтенным офицерам. Ведь, поднявшись ночью из освещенного отсека на мостик, в течение 15-20 минут невозможно толком ориентироваться в обстановке.
Теперь в центральном посту будет включаться только красный свет. Надеюсь, эти меры помогут успешнее вести ночной поиск. Но это не все. Моя ошибка, а также ошибка Гладкова - серьезнее. Атаковать конвой нужно было в данных условиях не мне, а Гладкову. Старпом, как и другие вахтенные офицеры, тренировался на приборе в проведении ночных стрельб и имеет необходимые навыки.
Выскочив на мостик, я еще очень слабо различал противника, но взялся за ночной прицел. Сказалась привычка считать, что стрельба - сфера личной деятельности командира корабля. Гладков же, увидев меня на мостике, счел свою миссию оконченной и поспешил на свое место по боевому расписанию. Каждый занялся своим делом. Все получилось правильно... но только по форме. А по существу - промах.
Гладков прекрасно видел цель, а я ее только различал. Правильно было бы старпому взять на себя инициативу начать атаку и довести ее до конца. Мне же следовало дать возможность подчиненному проявить эту инициативу или даже натолкнуть его на это. Одним словом, не была должным образом оценена роль вахтенного офицера при ночном поиске. Делаю серьезные выводы на будущее.
Другим нашим подводным лодкам удалось прилично потрепать конвой противника. Кроме лодки Городничего в атаку вышла лодка капитан-лейтенанта Николая Балина.
Последовавшие одна за другой атаки лодок встревожили фашистов. Началась "карательная экспедиция". Два дня подряд в нашем районе усиленно рыщут противолодочные корабли. Прошло даже целое соединение - четыре охотника. Настойчивость, с которой немцы пытаются прогнать нас от берега, подозрительна
Продолжая ночной поиск, мы однажды обнаружили на фоне берега силуэты двух кораблей.
- Торпедная атака!
Не успел еще сигнал тревоги разнестись по отсекам, как с кораблей раздались два пушечных выстрела. Над лодкой повисли две "люстры" осветительных снарядов. Темнота раздвинулась. Поднимая буруны, полным ходом на нас устремились два миноносца. Шесть или семь кабельтовых отделяют нас от их форштевней.
- Срочное погружение!
Не знаю, погружаемся ли мы на этот раз действительно медленнее обычного, или секунды стали длиннее, но только кажется, что лодка не отрывается от поверхности воды. Наконец стрелка глубомера идет вправо. В другое время, наверное, показалось бы, что мы камнем летим вниз. Пять, десять, пятнадцать, двадцать метров!.. На этой глубине нас застала первая серия глубинных бомб. Зазвенело стекло, с подволока и переборок посыпалась пробковая изоляция.
Нас взяли в клещи: с каждого борта по миноносцу. Видимо, нас хорошо слышат. Куда бы мы ни повернули, они повторяют наш маневр. Новые и новые серии бомб рвутся над лодкой. Насколько возможно уменьшаем шумность. Ход минимальный. Рулями управляемся вручную.
В отсеках считают количество взрывов. Это у всех уже вошло в привычку. Подсчитывать не легко. Не только потому, что серия из шести - восьми бомб взрывается почти одновременно, но и потому, что после взрыва приходится осматривать отсек, чтобы убедиться в исправности механизмов.
У каждого свой "самый точный" метод подсчета. Некоторые делают отметки мелом на переборке. Другие просто загибают пальцы. К "среднему результату", который всякий раз определяет старпом для записи в вахтенный журнал, обычно ближе всех оказывается трюмный Молодцов. Это уже не в первый раз. Долго хранил он в тайне свой "арифмометр". Сегодня рассказал. В правом кармане у него сто спичек. После каждого взрыва одна перекладывается в левый. Сейчас в правом кармане осталось четыре спички. Вот сколько взрывов насчитал трюмный.
Но странное дело. Чем больше черточек на переборке или переложенных спичек, тем светлее становятся лица, спокойнее и увереннее движения! Впрочем, не так уж это странно: люди убеждаются в бессилии врага. И вот уже слышатся в отсеках остроты, шутки:
- Чем это мы им так насолили? Три часа успокоиться не могут.
- Не им насолили, а себе навредили,- перебивает Рыбаков.- Вспомните, как сегодня днем по милости "боцманят" и дежурного трюмного нас волной с перископной глубины на поверхность выбросило. Чуть ли не всю рубку показали. Вот сигнальный пост и вызвал сюда "карателей". Транспорта пока в портах постоят. Бьют за дело - не умеем в шторм держаться под перископом.
...Идет десятый день нашего пребывания в море.
- Слышу шум винтов на курсовом сорок пять градусов правого борта.
На полном ходу всплываем под перископ. Крутая волна и наступающая темнота мешают подробно рассмотреть состав конвоя. Вижу лишь танкер 10-20 тысяч тонн, два сторожевика и несколько больших охотников.
Долгожданный сигнал торпедной атаки застает почти всех на своих местах.
С дистанции шесть кабельтовых стреляю по танкеру. Сильный раскатистый взрыв торпеды служит основанием для взаимных поздравлений. Особую радость приносит доклад Круглова:
- Шум винтов танкера прекратился!
От атаки сторожевика уклоняемся сравнительно легко. Сброшено всего двенадцать глубинных бомб, и те разорвались на большом удалении от нас.
Эту победу, как и все остальные за поход, мы еще в базе решили посвятить приближающемуся празднику - 26-й годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота.
Но других побед в походе нам одержать не удалось. Фашисты не подпускают лодку к берегу: в течение пяти суток непрерывно бомбят район. Отмечаем до четырехсот взрывов ежедневно, причем только за относительно светлое время суток. А с наступлением темноты у берега то и дело вспыхивают осветительные ракеты, сверкают молнии трассирующих снарядов.
Нужно сказать, что никогда еще противник не отвечал такими энергичными контрмерами на потопление своих судов. Видимо, слишком тонка стала эта единственная артерия врага на северном фланге сухопутного фронта.
Не только надводные корабли, самолеты, но и немецкие подводные лодки стали теперь частыми гостями в районе наших позиций. На шестой день вынужденного пребывания вдали от берега встретились с тремя из них. Неуверенность в опознавании и прямое запрещение атаковать лодки спасли врага от потопления. Обидно. Но пусть лучше фашисты еще немного поплавают, чем ошибиться и потопить товарищей.
В базу возвращаемся радостные. Салютным выстрелом возвещаем о потоплении танкера. Радует и хорошая работа механизмов после ремонта. В походе они выдержали большой и серьезный экзамен.
По велению сердца
Две недели назад мы возвратились в базу. Сейчас вышли в новый поход. Направляемся в логово врага. Боевой приказ краток и точен: транспорта противника - уничтожать, корабли противолодочной обороны - не трогать, подводные лодки топить запрещается. Суровое Баренцево море встретило нас жестоким зимним штормом еще на выходе из залива. Ход пришлось уменьшить. Тяжелые свинцовые волны взбегают на палубу, взбираются на мостик. В люк непрерывно попадает вода. Помпа работает на откачку почти безостановочно. Холодные струи льются в центральный пост, на дежурных - трюмного и электрика. У рулевого в боевой рубке насквозь промокла куртка. А каково сигнальщикам?
Ледяные брызги и снежная крупа секут лицо. На одежде нарастает толстый слой льда. Очень хочется отвернуться, подставить ветру спину, дать отдохнуть уставшим глазам. Но делать этого нельзя. Сигнальщик даже в такой кромешной тьме не имеет права просмотреть плавающую мину. На переходе - это главная опасность.
Лодка решительно разрезает волны и в брызгах пены гордо мчится вперед. На душе становится веселее. Смотришь и невольно любуешься своей стальной красавицей.
Февраль здесь самый штормовой месяц в году. Он и на этот раз ревниво оберегает свою репутацию. Восемь суток подряд ревет буря. Море как кипящий котел. Даже на тридцатиметровой глубине лодку кренит по восемь - десять градусов на борт.
В один из дней ветер достиг ураганной силы. Пришлось отойти от берега. Громадные волны перекатывались через мостик. Верхние вахтенные привязались бросательными концами к тумбе перископа. Ударами воли вдребезги разбиты стекла в ограждении рубки. Смыло за борт ночной прицел. В довершение всего понизилась температура воздуха. Лодка начала обледеневать...
Но вот погода улучшилась. Вчерашние сутки провели у берега в поисках противника. Море стало спокойнее. Однако конвои не идут...
А ранним утром встретились не с тем, кого искали. Нас обнаружили противолодочные корабли... Первая секция бомб взорвалась над нами около шести часов утра, через полчаса после погружения от "полярной иллюминации" северного сияния. И вот уже двенадцать часов команда стоит по готовности номер один. Спички Молодцова почти все переложены в левый карман. Это значит, сброшено на нас около сотни бомб.
Отходим на север. Берег уже в тридцати милях. Противолодочные корабли не отстают. Трижды пытаюсь подвсплыть и контратаковать сторожевики. Но каждый раз неудачно. Видимость плохая, в перископ противника не обнаруживаю. После всплытий бомбежка усиливается. Очевидно, увеличение скорости хода лодки у поверхности создает большие шумы, что позволяет акустикам врага точнее определять наше место.
В конце концов становится просто обидно: контратаки не получаются и уйти не удается...
Чем мы себя демаскируем? Почему сторожевики не теряют с нами контакт? Соляр и воздух высокого давления за борт не выходят. В этом я убедился, осматривая водную поверхность при всплытии под перископ. Гидролокаторов на сторожевиках, видимо, нет. Их работу мы хорошо помним по прошлым походам. Когда они включены, корпус лодки звенит, будто его посыпают песком или горохом.
Что же может шуметь? Управление вертикальным и горизонтальными рулями переведено на ручное. Помпы и другие механизмы не запускаются вовсе. Остаются два источника шума - винты с вращающими их электромоторами и вентиляторы системы регенерации воздуха.
Нужно во что бы то ни стало перехитрить противника, оторваться и уйти от него. Команда утомлена, пора дать ей хоть немного отдохнуть. Трудно простоять двенадцать часов под бомбежкой. А ведь в понятие "стоять по тревоге" входит напряженная боевая работа. Например, торпедисты сегодня трижды готовили к выстрелу все торпедные аппараты, когда мы пытались атаковать сторожевики. А это значит трижды открыть и закрыть тяжелые передние крышки. Рулевые вручную перекладывают рули. После взрыва глубинной бомбы в отсеках положено осмотреть трюмы и заглянуть в каждую выгородку. Все это - нелегкий труд, если учесть, что работать приходится в далеко не свежем воздухе.
Пытаемся обмануть, сбить с толку преследователей. Пока нас выслушивают, электромоторы в лодке работают самым малым ходом. Винты вращаются медленно, почти не издавая шума. Как только сторожевики дают большой ход, моментально резко увеличиваем свою скорость. Временами меняем курсы.
Но все-таки противолодочные корабли не теряют с нами контакта. Что же делать? Путь, очевидно, один - уменьшить шумность. Но как? Совсем остановить главные электромоторы нельзя. Остается...
Смотрю на инженер-механика Шаповалова, он - на меня. Понимаем друг друга без слов.
- Разрешите, товарищ командир?
- Да.
- В носу! В корме!
- Мы можем организовать бригаду токарей из личного состава корабля. Часть заводских станочных работ взять на себя.
Предложений много. Не только коммунисты, но и приглашенные на собрание комсомольцы и беспартийные активно обсуждают, как лучше и быстрее закончить ремонт.
Не могу нарадоваться тому, что еще на Тихоокеанском флоте наши люди привыкли делать все сами, своими силами. Теперь это очень пригодилось.
Коммунисты понимают: на заводе нам долго задерживаться нельзя. Фашистские корабли еще бороздят заполярные воды. Еще ждут нас впереди жестокие схватки с врагом...
Некоторым из нас на время ремонта предоставили отпуск с выездом к родным. Я побывал в Туапсе. Ехал туда через Москву, Сталинград, Ставрополь, Ростов. Насмотрелся на разрушенные города, сожженные села. Свой родной город едва узнал: много упало на него фашистских бомб...
Семью решил перевезти в Заполярье. Тут тоже падают бомбы, но жена и сын к этому уже привыкли.
На обратном пути побывал в Сталинграде, вернее там, где был город. Сколько потребуется труда и средств, чтобы отстроить все заново! Видел буквально горы трофейной техники - пушки, танки, минометы... Какую все-таки махину опрокинула Красная Армия у Волги!..
Вернувшиеся из отпусков матросы много рассказывают о таких же разрушениях в прифронтовых и побывавших под пятой оккупантов городах и селах. Да зачем далеко ходить за примерами! Перед нами Мурманск. Этот цветущий город сожжен "зажигалками" и разрушен немецкими фугасными бомбами. Все это усиливает нашу ненависть к фашизму.
Есть у нас и другие причины ненавидеть гитлеровцев... Из боевых походов не возвратились наши друзья - экипажи подводных лодок Шуйского и Сушкина. Долго не верилось. Неужели не придет весельчак и балагур Костя Шуйский? Ведь этот человек никогда, ни при каких обстоятельствах сам не унывал и не давал падать духом товарищам.
Сушкин... Талантливый командир, ни разу не возвращавшийся из похода без победы. А кто лучше его мог спеть и сыграть на гитаре? Под стать командиру и команда. Разве можно забыть старшего лейтенанта Алексея Александрова - одного из лучших штурманов бригады? Энергичный, стремительный, он в свободное время любил пошутить, посмеяться...
Не забыть также матроса-электрика Эскузьяна - красивого, здорового, веселого, сильного. Помню, когда он пришел на лодку к Льву Михайловичу учеником. Это было еще во Владивостоке. По-русски он тогда говорил плохо, но специальность и обязанности осваивал быстро.
Однажды при погружении лодки под клапан вентиляции одной из цистерн попал кусок дерева. По сигналу "закрыть вентиляцию" пневматический клапан не закрылся. Эскузьян схватил толстый железный прут и с такой силой нажал на него, что рычаг согнулся в дугу. Механик удивился: "Как это вам удалось?" Матрос, решив, что ему делают замечание за испорченный лом, оправдывался: "Слабый железо, товарищ механик. Я всего четверть силы на него положил".
Прозвище "Четверть силы" так и осталось за ним до конца. Несмотря на свою молодость, Эскузьян успешно оспаривал первенство по классической борьбе, и только наш уход на Север помешал ему стать чемпионом флота.
Вспоминается и такой эпизод, связанный с молодым атлетом. В одном из заграничных портов он забылся и от души пожал на прощанье руку одному из гостей, пришедших к нам на корабль. Нужно было слышать, как завопил этот человек, замахав рукой, будто ее кипятком ошпарили. Эскузьян был любимцем не только команды своей лодки, но и всего дивизиона. И такого человека не стало... Нет, мы не забудем и не простим гитлеровцам гибели товарищей. Разве можно забыть горе жены Льва Михайловича или его сына, встречавшего на пирсе каждую лодку в надежде увидеть отца?..
Ненависть к врагу находит у нас конкретное выражение: мы идем впереди графика по ремонту; не перестаем непрерывно учиться на опыте возвращающихся из боевых походов лодок - положительное стараемся перенять, отрицательное - не повторять: не забываем ежедневно тренироваться в борьбе за живучесть корабля. Командиры отсеков проводят короткие учения по заделке "пробоин" в абсолютной темноте, причем места этих "пробоин" в отсеках часто меняются. Проводим тренировки также по тушению "пожаров". На лодке нет ни одного человека, не умеющего герметизировать отсек, дать воздух высокого давления и открыть клапан осушения любого отсека.
Старший лейтенант Гладков утреннюю физзарядку иногда заменяет "срочным погружением". Это он с секундомером в руке тренирует личный состав в быстроте спуска с мостика через люк внутрь лодки. Ведь в любое мгновение в походе может понадобиться срочно уйти под воду. Здесь необходимо безукоризненное знание своих обязанностей и основательная натренированность экипажа. В считанные секунды нужно успеть остановить и герметизировать дизеля, задраить все забортные отверстия в прочном корпусе, открыть кингстоны и вентиляцию главного балласта, а всем находящимся наверху мгновенно спуститься внутрь лодки и закрыть за собой самое большое отверстие - верхний рубочный люк.
Конечно, на ходу в море на мостике не разрешается быть никому лишнему. Но ведь необходимость срочно погрузиться может возникнуть и в момент смены вахты. Люди должны быть очень хорошо натренированы, чтобы по команде вахтенного офицера прыгать в люк и влетать в центральный пост как "смазанная маслом молния", не задерживая погружения.
Мы уже имели в своей практике несколько "сверхсрочных" погружений при появлении вражеских самолетов. Так что разъяснять важность систематических тренировок в спуске с мостика нет необходимости. И тренировки, организуемые Гладковым, дают хорошие результаты. Недаром механик Шаповалов констатирует наполовину в шутку, наполовину всерьез: "Быстрота спуска людей через люк мало чем отличается от скорости свободно падающего тела".
Систематической учебой, тренировками, помощью заводу в ремонте готовим себя к предстоящим походам, к новым схваткам с врагом.
Но как мы ни заняты, все же мы выкраиваем иногда час-другой, чтобы написать письма друзьям на Тихоокеанский флот. Знаем, как внимательно они следят за нашими успехами. Лично я переписываюсь с флагманским механиком соединения подводных лодок, часто пишу боцману "Щуки", которой раньше командовал сам. Рассказываю им о походах, трудностях, с которыми приходится встречаться. Уверен, они используют это в боевой подготовке. От них узнаю новости с флота, получаю дельные советы.
По поручению комсомольской организации Оборин ведет переписку с комсомольцами одной из тихоокеанских лодок. Обеим организациям от этого большая польза.
...Ремонт закончили досрочно. Новый, 1944 год встретили в базе, полностью готовые к походам. Но некоторое время нас еще не посылали в море. Штаб разрабатывал операцию, в которой должно было участвовать несколько подводных лодок, в том числе и наша.
Ковалев, недавно избранный парторгом, собирает коммунистов, чтобы посоветоваться, как обеспечить выполнение боевой задачи - завтра уходим в мере. Работы у Ковалева теперь по горло. Начиная с прошлого похода мы плаваем без заместителя командира по политической части, должность которого на лодке упразднена. Часть обязанностей замполита возложена сейчас на парторга. От такой ответственности даже характер Кузьмича изменился.
В полярную ночь
Нам впервые приходится действовать в условиях полярной ночи. Какие неожиданности она нам готовит?
Прибыли в заданный район. Много дней провели мы летом у этих далеких, чужих берегов. Сейчас их трудно узнать. Зеленый ковер из мха и невысокой северной травы сейчас покрыт белым снежным покрывалом. На его фоне голые отвесные скалы напоминают фантастические замки или застывшие в своем беге корабли.
Сейчас приемы поиска врага должны быть не такими, как летом. От берега не уходим совсем. Только непродолжительные серые полярные сумерки ненадолго загоняют нас под воду. Большую часть времени проводим в надводном положении.
Ночное плавание очень утомляет верхнюю вахту. К концу смены у людей рябит в глазах и каждое пятно на берегу кажется миноносцем.
Самому молодому нашему рулевому-сигнальщику Василию Легченкову - пришла мысль использовать опыт сталинградских снайперов, о действиях которых он много и с увлечением читал. Что может быть общего у сигнальщика с мостика подводной лодки со снайпером в окопах Сталинграда? Вот как это объяснил товарищам сам Легченков после того, как проверил свои соображения на практике.
- Что делает снайпер, выходя на охоту? Он первым делом изучает местность. Запоминает, где какая кочка, где какой бугорок. Появился на участке, например, новый кустик - и ему ясно: под кустом снайпер врага. Я рассмотрел все пятна на берегу, запомнил их форму. Появись теперь новое пятно, безошибочно доложу вахтенному офицеру: "На фоне берега корабль противника!".
Советы Легченкова приняты всеми сигнальщиками.
Внизу в лодке мало кто спит. Морской бои скоротечен, а ночные схватки иногда длятся буквально секунду, В ответственный момент нужно обязательно успеть на свой боевой пост. Но к бодрствованию вынуждает не только возможность неожиданной встречи с врагом. Тьму ночи порой вдруг прорезывает возникающий где-то в глубине небосвода луч. Секунда - и по небу побежали разноцветные световые полосы - северное сияние. Еще мгновение - и весь горизонт освещен неповторимыми по красоте сполохами. В нашем положении нельзя поддаваться обаянию этой красоты. Замешкаешься, и лодка будет обнаружена с берега. Поэтому сразу же подается команда:
- Срочное погружение!
Тогда рядом со стоящими на вахте мгновенно оказываются и их отдыхающие товарищи.
Но под водой долго оставаться нельзя: нужно выслеживать врага. К тому же северное сияние гаснет так же быстро и неожиданно, как и появляется. И не успевают люди подвахтенных смен задремать, как их поднимает новая команда:
- По местам стоять к всплытию!
Так повторяется несколько раз в сутки.
За первые сутки только один вражеский катер-охотник на большой скорости проскочил мимо нас. Подходящую цель встретили только на следующий день.
Около полуночи на берегу был включен не работавший до сих пор маяк. Следовало ожидать, что гитлеровцы поведут конвой. Свет маяка нужен им, чтобы провести суда узким фарватером между минными полями и берегом. Что же, и мы подождем на этом фарватере...
Снежные заряды следуют один за другим. Они настолько плотны, что даже носа лодки не видно за падающими хлопьями. На мостике простоял несколько часов. Но только меня сменил Гладков, вдруг слышу его голос:
- Боевая тревога! Торпедная атака!
Выскакиваю наверх. После освещенного отсека почти ничего не вижу. Наконец справа по носу различаю силуэты двух кораблей, идущих контркурсом. Расстояние 15-20 кабельтовых. Решаю атаковать кормой...
Из снежного заряда появляются новые корабли. Уже хорошо видны три транспорта, мористее их - два миноносца. Совсем близко, не более чем в шести кабельтовых,- сторожевик. Наши курсы пересекаются. Успеем ли произвести залп, прежде чем они нас обнаружат?
Медленно, словно нехотя, приходят транспорта на визир ночного прицела. Подворачиваю и даю залп до головному транспорту. За корму потянулись прямые, как стрелы, следы выпущенных торпед. Сторожевик что-то передает нам сигнальным фонарем: принял за своих. Мешкать нельзя. Сейчас фашисты поймут, с кем имеют дело.
Ныряем на безопасную глубину. В последний момент, сходя с мостика, замечаю: конвой почти не движется. Почему противник прекратил движение? Причин может быть много. Например, снежный заряд закрыл маяк, и корабли остановились, боясь наскочить на свое же минное поле. Или поджидают отставшие транспорта. А может быть, они еще только занимают свои места и не давали хода? Трудно сказать. Но наши торпеды, выпущенные с расчетом на движущуюся цель, прошли мимо. Промах!
Сторожевик крутится над нами, но не бомбит. Очевидно, он не уверен, что видел лодку. Конвой уходит. Сильный шум винтов сторожевика заглушает все остальное. Из-за этого повторить атаку с помощью акустики не удалось. Сторожевик, сам того не зная, защитил транспорта.
По лодке объявляю о промахе и о том, что виноват в этом сам лично. Многие в команде не хотят верить в промах, Высказываются мнения, что взрывов торпед мы не слышали из-за шума в момент погружения. К сожалению, это желаемое, а действительное то, что уже объявлено...
Чтобы исправить свою ошибку, спешу оторваться от сторожевика. Надо всплыть, обогнать и вторично атаковать конвой, а одновременно донести "по флоту" о движении противника.
Всплыть удалось через полчаса. На небе пляска прожекторных лучей северного сияния. Светло почти как днем. Транспорта ушли недалеко. Вижу их совершенно ясно. Начинаем погоню.
Но и с радиограммой тоже медлить нельзя. Мало ли что с нами может случиться... Товарищи должны знать о движении врага.
Мы уже вошли в пределы позиции соседа - лодки капитана 3-го ранга Городничего. Действительно сосед - и здесь по позиции, и в базе по кубрику.
Леонид Иванович Городничий и сам не промах - обнаружил противника без нашего предупреждения. Над конвоем рассыпалась гирлянда ракет. В разных направлениях замелькали светлячки трассирующих пуль и снарядов. Это реакция на торпедную атаку. Нам тут делать уже нечего. Теперь противник к себе не подпустит.
В нашу сторону идет миноносец. Погружаться?.. А как радиограмма? Она передана несколько раз, но квитанция еще не получена. Погружаться не будем: донесение нужно передать во что бы то ни стало.
Отходим на север, продолжая работать по радио. Только на седьмой раз удаётся передать радиограмму так, чтобы ее приняли: северное сияние и магнитная буря создали помехи, прервавшие на некоторое время радиосвязь.
Погрузились. Теперь есть время подробно разобраться в допущенных ошибках.
Старшина 1-й статьи Игнатьев приказал всем рулевым за полчаса до заступления на сигнальную вахту приходить в боевую рубку и там в темноте дожидаться "ночного зрения". Это правильно. Так же следует поступать и вахтенным офицерам. Ведь, поднявшись ночью из освещенного отсека на мостик, в течение 15-20 минут невозможно толком ориентироваться в обстановке.
Теперь в центральном посту будет включаться только красный свет. Надеюсь, эти меры помогут успешнее вести ночной поиск. Но это не все. Моя ошибка, а также ошибка Гладкова - серьезнее. Атаковать конвой нужно было в данных условиях не мне, а Гладкову. Старпом, как и другие вахтенные офицеры, тренировался на приборе в проведении ночных стрельб и имеет необходимые навыки.
Выскочив на мостик, я еще очень слабо различал противника, но взялся за ночной прицел. Сказалась привычка считать, что стрельба - сфера личной деятельности командира корабля. Гладков же, увидев меня на мостике, счел свою миссию оконченной и поспешил на свое место по боевому расписанию. Каждый занялся своим делом. Все получилось правильно... но только по форме. А по существу - промах.
Гладков прекрасно видел цель, а я ее только различал. Правильно было бы старпому взять на себя инициативу начать атаку и довести ее до конца. Мне же следовало дать возможность подчиненному проявить эту инициативу или даже натолкнуть его на это. Одним словом, не была должным образом оценена роль вахтенного офицера при ночном поиске. Делаю серьезные выводы на будущее.
Другим нашим подводным лодкам удалось прилично потрепать конвой противника. Кроме лодки Городничего в атаку вышла лодка капитан-лейтенанта Николая Балина.
Последовавшие одна за другой атаки лодок встревожили фашистов. Началась "карательная экспедиция". Два дня подряд в нашем районе усиленно рыщут противолодочные корабли. Прошло даже целое соединение - четыре охотника. Настойчивость, с которой немцы пытаются прогнать нас от берега, подозрительна
Продолжая ночной поиск, мы однажды обнаружили на фоне берега силуэты двух кораблей.
- Торпедная атака!
Не успел еще сигнал тревоги разнестись по отсекам, как с кораблей раздались два пушечных выстрела. Над лодкой повисли две "люстры" осветительных снарядов. Темнота раздвинулась. Поднимая буруны, полным ходом на нас устремились два миноносца. Шесть или семь кабельтовых отделяют нас от их форштевней.
- Срочное погружение!
Не знаю, погружаемся ли мы на этот раз действительно медленнее обычного, или секунды стали длиннее, но только кажется, что лодка не отрывается от поверхности воды. Наконец стрелка глубомера идет вправо. В другое время, наверное, показалось бы, что мы камнем летим вниз. Пять, десять, пятнадцать, двадцать метров!.. На этой глубине нас застала первая серия глубинных бомб. Зазвенело стекло, с подволока и переборок посыпалась пробковая изоляция.
Нас взяли в клещи: с каждого борта по миноносцу. Видимо, нас хорошо слышат. Куда бы мы ни повернули, они повторяют наш маневр. Новые и новые серии бомб рвутся над лодкой. Насколько возможно уменьшаем шумность. Ход минимальный. Рулями управляемся вручную.
В отсеках считают количество взрывов. Это у всех уже вошло в привычку. Подсчитывать не легко. Не только потому, что серия из шести - восьми бомб взрывается почти одновременно, но и потому, что после взрыва приходится осматривать отсек, чтобы убедиться в исправности механизмов.
У каждого свой "самый точный" метод подсчета. Некоторые делают отметки мелом на переборке. Другие просто загибают пальцы. К "среднему результату", который всякий раз определяет старпом для записи в вахтенный журнал, обычно ближе всех оказывается трюмный Молодцов. Это уже не в первый раз. Долго хранил он в тайне свой "арифмометр". Сегодня рассказал. В правом кармане у него сто спичек. После каждого взрыва одна перекладывается в левый. Сейчас в правом кармане осталось четыре спички. Вот сколько взрывов насчитал трюмный.
Но странное дело. Чем больше черточек на переборке или переложенных спичек, тем светлее становятся лица, спокойнее и увереннее движения! Впрочем, не так уж это странно: люди убеждаются в бессилии врага. И вот уже слышатся в отсеках остроты, шутки:
- Чем это мы им так насолили? Три часа успокоиться не могут.
- Не им насолили, а себе навредили,- перебивает Рыбаков.- Вспомните, как сегодня днем по милости "боцманят" и дежурного трюмного нас волной с перископной глубины на поверхность выбросило. Чуть ли не всю рубку показали. Вот сигнальный пост и вызвал сюда "карателей". Транспорта пока в портах постоят. Бьют за дело - не умеем в шторм держаться под перископом.
...Идет десятый день нашего пребывания в море.
- Слышу шум винтов на курсовом сорок пять градусов правого борта.
На полном ходу всплываем под перископ. Крутая волна и наступающая темнота мешают подробно рассмотреть состав конвоя. Вижу лишь танкер 10-20 тысяч тонн, два сторожевика и несколько больших охотников.
Долгожданный сигнал торпедной атаки застает почти всех на своих местах.
С дистанции шесть кабельтовых стреляю по танкеру. Сильный раскатистый взрыв торпеды служит основанием для взаимных поздравлений. Особую радость приносит доклад Круглова:
- Шум винтов танкера прекратился!
От атаки сторожевика уклоняемся сравнительно легко. Сброшено всего двенадцать глубинных бомб, и те разорвались на большом удалении от нас.
Эту победу, как и все остальные за поход, мы еще в базе решили посвятить приближающемуся празднику - 26-й годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота.
Но других побед в походе нам одержать не удалось. Фашисты не подпускают лодку к берегу: в течение пяти суток непрерывно бомбят район. Отмечаем до четырехсот взрывов ежедневно, причем только за относительно светлое время суток. А с наступлением темноты у берега то и дело вспыхивают осветительные ракеты, сверкают молнии трассирующих снарядов.
Нужно сказать, что никогда еще противник не отвечал такими энергичными контрмерами на потопление своих судов. Видимо, слишком тонка стала эта единственная артерия врага на северном фланге сухопутного фронта.
Не только надводные корабли, самолеты, но и немецкие подводные лодки стали теперь частыми гостями в районе наших позиций. На шестой день вынужденного пребывания вдали от берега встретились с тремя из них. Неуверенность в опознавании и прямое запрещение атаковать лодки спасли врага от потопления. Обидно. Но пусть лучше фашисты еще немного поплавают, чем ошибиться и потопить товарищей.
В базу возвращаемся радостные. Салютным выстрелом возвещаем о потоплении танкера. Радует и хорошая работа механизмов после ремонта. В походе они выдержали большой и серьезный экзамен.
По велению сердца
Две недели назад мы возвратились в базу. Сейчас вышли в новый поход. Направляемся в логово врага. Боевой приказ краток и точен: транспорта противника - уничтожать, корабли противолодочной обороны - не трогать, подводные лодки топить запрещается. Суровое Баренцево море встретило нас жестоким зимним штормом еще на выходе из залива. Ход пришлось уменьшить. Тяжелые свинцовые волны взбегают на палубу, взбираются на мостик. В люк непрерывно попадает вода. Помпа работает на откачку почти безостановочно. Холодные струи льются в центральный пост, на дежурных - трюмного и электрика. У рулевого в боевой рубке насквозь промокла куртка. А каково сигнальщикам?
Ледяные брызги и снежная крупа секут лицо. На одежде нарастает толстый слой льда. Очень хочется отвернуться, подставить ветру спину, дать отдохнуть уставшим глазам. Но делать этого нельзя. Сигнальщик даже в такой кромешной тьме не имеет права просмотреть плавающую мину. На переходе - это главная опасность.
Лодка решительно разрезает волны и в брызгах пены гордо мчится вперед. На душе становится веселее. Смотришь и невольно любуешься своей стальной красавицей.
Февраль здесь самый штормовой месяц в году. Он и на этот раз ревниво оберегает свою репутацию. Восемь суток подряд ревет буря. Море как кипящий котел. Даже на тридцатиметровой глубине лодку кренит по восемь - десять градусов на борт.
В один из дней ветер достиг ураганной силы. Пришлось отойти от берега. Громадные волны перекатывались через мостик. Верхние вахтенные привязались бросательными концами к тумбе перископа. Ударами воли вдребезги разбиты стекла в ограждении рубки. Смыло за борт ночной прицел. В довершение всего понизилась температура воздуха. Лодка начала обледеневать...
Но вот погода улучшилась. Вчерашние сутки провели у берега в поисках противника. Море стало спокойнее. Однако конвои не идут...
А ранним утром встретились не с тем, кого искали. Нас обнаружили противолодочные корабли... Первая секция бомб взорвалась над нами около шести часов утра, через полчаса после погружения от "полярной иллюминации" северного сияния. И вот уже двенадцать часов команда стоит по готовности номер один. Спички Молодцова почти все переложены в левый карман. Это значит, сброшено на нас около сотни бомб.
Отходим на север. Берег уже в тридцати милях. Противолодочные корабли не отстают. Трижды пытаюсь подвсплыть и контратаковать сторожевики. Но каждый раз неудачно. Видимость плохая, в перископ противника не обнаруживаю. После всплытий бомбежка усиливается. Очевидно, увеличение скорости хода лодки у поверхности создает большие шумы, что позволяет акустикам врага точнее определять наше место.
В конце концов становится просто обидно: контратаки не получаются и уйти не удается...
Чем мы себя демаскируем? Почему сторожевики не теряют с нами контакт? Соляр и воздух высокого давления за борт не выходят. В этом я убедился, осматривая водную поверхность при всплытии под перископ. Гидролокаторов на сторожевиках, видимо, нет. Их работу мы хорошо помним по прошлым походам. Когда они включены, корпус лодки звенит, будто его посыпают песком или горохом.
Что же может шуметь? Управление вертикальным и горизонтальными рулями переведено на ручное. Помпы и другие механизмы не запускаются вовсе. Остаются два источника шума - винты с вращающими их электромоторами и вентиляторы системы регенерации воздуха.
Нужно во что бы то ни стало перехитрить противника, оторваться и уйти от него. Команда утомлена, пора дать ей хоть немного отдохнуть. Трудно простоять двенадцать часов под бомбежкой. А ведь в понятие "стоять по тревоге" входит напряженная боевая работа. Например, торпедисты сегодня трижды готовили к выстрелу все торпедные аппараты, когда мы пытались атаковать сторожевики. А это значит трижды открыть и закрыть тяжелые передние крышки. Рулевые вручную перекладывают рули. После взрыва глубинной бомбы в отсеках положено осмотреть трюмы и заглянуть в каждую выгородку. Все это - нелегкий труд, если учесть, что работать приходится в далеко не свежем воздухе.
Пытаемся обмануть, сбить с толку преследователей. Пока нас выслушивают, электромоторы в лодке работают самым малым ходом. Винты вращаются медленно, почти не издавая шума. Как только сторожевики дают большой ход, моментально резко увеличиваем свою скорость. Временами меняем курсы.
Но все-таки противолодочные корабли не теряют с нами контакта. Что же делать? Путь, очевидно, один - уменьшить шумность. Но как? Совсем остановить главные электромоторы нельзя. Остается...
Смотрю на инженер-механика Шаповалова, он - на меня. Понимаем друг друга без слов.
- Разрешите, товарищ командир?
- Да.
- В носу! В корме!