Щеглова Ирина. Мечта идеальной девчонки

   Мы взялись за руки и побежали через дорогу. Дверца со стороны водителя открылась, оттуда выглянул бородатый дядька и приветливо махнул рукой.
   – Привет! Справишься с дверью?
   – А то!
   Женя распахнула дверцу:
   – Давай, в середину! – скомандовала она.
   Я посмотрела на сиденье, подняла глаза и увидела! Его!
   Сзади меня подталкивала Женя, да еще и тетенька с переднего сиденья оглянулась на меня и, улыбаясь, сказала:
   – Надо же, какая ты взрослая стала!
   И откуда она меня знает? Я ее видела впервые.
   Машина была высокая, новые узкие джинсы мешали мне поднять ногу. Я забралась как-то боком, уселась, стараясь не касаться парня, который бросил на нас довольно равнодушный взгляд, поздоровался и уставился в окно.
   – Пристегнитесь, – велел бородатый дядька.
   Я не знала, что на задних сиденьях надо пристегиваться, и не имела представления, как это делается. Но парень быстренько нашел мой ремень и пристегнул меня.
   – Спасибо, – робко кивнула я.
   – Ну, поехали! – сказал дядька. Машина тронулась, выкатилась на соседнюю полосу и деловито понеслась в потоке таких же, как и она, спешащих, разноцветных, прячущих своих водителей и пассажиров за отсвечивающими стеклами.
   – Так, знакомлю всех со всеми, – начала Женя. – Моя племянница Лера, вы о ней слышали. – Лера, это мои друзья: Володя, – она показала на бородатого дядьку, – Катя, – понятно, это его жена, – и Андрей!
   Его зовут Андрей!?
   Теперь я поняла, кто это. Нас давно хотели познакомить. Женя часто рассказывала о своих друзьях, и, хотя я мало интересовалась ее разговорами с мамой, все-таки кое-что улавливала. Значит, я сейчас еду в машине с тем самым Андреем, о котором постоянно твердит мама. «Какой мальчик! Учится в киношколе, сам пробует снимать кино! Ах! Ах!». Вот кого мне приводят в пример! «С таким мальчиком можно дружить» – говорила мама.
   Я осторожно посмотрела на него из-под ресниц. Старалась не поворачивать голову, чтоб он не думал, что я его разглядываю.
   Да-а-а… Честно говоря, я таких еще не видела. Нет, неправда, видела, но… Не общалась. В моей школе таких парней точно нет. Он был как с обложки молодежного журнала: густые темные волосы, челка закрывает брови, карие глаза с длинными ресницами, чуть заметный пушок над верхней губой… о! у него в ухе серьга! У мамы сейчас просто обморок случился бы! …темно-синяя толстовка, драные джинсы, напульсники на загорелых запястьях. Он сидел и смотрел в окно. А потом они с Женей заговорили, как ни в чем не бывало. Какие-то компьютерные программы стали обсуждать. Я сидела между ними и молчала, потому что не понимала, о чем они говорят. Компьютера у нас не было. Я знаю, сейчас все помешаны на Интернете. Но у нас в городе компьютер не каждый может себе позволить. Это же не то, что в столице, где они есть просто у всех. Я как-то не задумывалась раньше. Ну, нет и нет. Я даже телевизор дома не смотрю, так что мне все это…
   Но как же удивился Андрей, когда узнал о том, что у меня нет электронного адреса! Женя даже рассердилась на него: «Помимо Москвы, есть еще и другие города, причем там большинство людей вообще не знает, что такое компьютер!» – заявила она.
   Андрей выслушал ее и усмехнулся, а мне почему-то стало стыдно.
   Москва казалась бесконечной. Мы ехали, ехали, стояли в пробках и на светофорах, а она все не кончалась.
   Потом мы выбрались на широкую дорогу, где поток машин двигался на большой скорости. «Кольцевая» – сказала Женя, я кивнула и сделала вид, что поняла.
   Потом мы еще постояли в пробке, потом свернули на заправку, затем ехали по шоссе, а вокруг уже не было Москвы. Я спросила, куда ведет эта дорога, и Андрей мне ответил: в Ригу.
   Больше я ничего не спрашивала. Надо будет, сами расскажут.
   Мы свернули направо и покатили по узкому шоссе среди леса. Я вздохнула свободнее. Меня немного укачало в пробках. Наверное, с непривычки.
   Я внимательно следила за дорогой и успела прочесть на указателе «Звенигород». Надо же, какое красивое название – «звени город». Город звенящий, звонкий… Женя снова угадала мои мысли:
   – Звенигород – город старинный, – сказала она, – здесь очень много церквей и знаменитый монастырь. Ты его увидишь, мы будем проезжать под горой, на которой он стоит. Только представь, сколько здесь колоколов?!
   Мы уже въехали в город. Он казался почти игрушечным по сравнению с Москвой. Пока проезжали по улочкам, я насчитала три церкви и еще одну, строящуюся, заметила. Дорога пошла под гору. Над нами был лес, а с другой стороны дороги – река. Вереница машин у обочины.
   – Здесь родник, – объяснила Женя, – люди специально сюда за водой приезжают.
   Я хотела было заикнуться о том, что, может, и нам набрать.
   – Пить хочешь? – спросила Катя. – Андрей, достань бутылки с водой.
   Вот так, вместо родниковой святой воды мы пили кока-колу. Точнее, кока-колу пил Андрей. Мы с Женей предпочли холодный чай, как и родители Андрея.
   – Почти приехали, – сообщила Катя. Как же тяжело было называть ее Катей! Все время так и подмывало сказать «тетя», ну или отчество спросить. Невозможно! Дома мне все мозги продолбили: «тетя, тетя… ты должна быть вежливой! человек намного старше тебя…». А сюда приехала: «Какая я тебе тетя? Зови меня просто по имени…». А если я нечаянно обмолвлюсь, начинали смеяться.
   Мы проехали Звенигород с его монастырем на горе. Взрослые говорили о Достоевском и о Чехове; оказывается, оба писателя здесь были и оба об этом писали. Якобы в «Братьях Карамазовых» Достоевского описан именно этот город и этот монастырь, а у Чехова есть несколько рассказов, созданных во время посещения Звенигорода, или после него, под впечатлением, так сказать. Я ловила краем уха все эти взрослые разговоры. На всякий случай. Вдруг пригодится…
   По обеим сторонам дороги растянулись то ли деревни, то ли дачные поселки, не поймешь. В обе стороны длинные гусеницы из машин. Миновали железнодорожный переезд, свернули налево, подкатили к глухому серому забору. Из-за забора выглядывали крыши.
   Папа Андрея выбрался из машины и позвонил в звонок на воротах. Залаяли сразу две собаки. Я сидела и ждала.
   Ворота распахнулись, и я увидела стройную молодую женщину, загорелую, с короткой стрижкой, а за ней, в глубине двора, деревянный домик, скрытый желтыми ветками ивы.
   «Интересно, где же тут лошади?» – подумала я. Все вышли из машины, здоровались с хозяйкой. Все эти взрослые давно друг друга знают, это было видно. Даже Андрей расцеловался с Ирой – так звали женщину.
   – Проходите, проходите, – приглашала она, пока родители Андрея разгружали багажник.
   – Вы просто молодцы! – радовалась хозяйка, – как раз сегодня утром я проводила мужа в командировку, и так мне стало грустно. Думала, с ума сойду!
   Андрей взял какие-то сумки и направился к дому, я побрела за ним. Но в дом мы не зашли. На лужайке с все еще зеленой травой стояли стол и несколько стульев, мангал, за ними беседка, увитая сухими стеблями дикого винограда. Справа какой-то домик.
   Я еще покрутила головой и увидела их. Лошади стояли за проволочной сеткой. Сетка отгораживала часть двора, чтоб лошади могли погулять.
   Андрей, бросив пакеты, сразу же пошел к сетке. Он стоял там и смотрел на двух лошадей, спокойно жующих сено. Возле них бегала здоровенная лохматая собака. Едва заметив Андрея, собака бросилась на сетку и стала яростно, взахлеб, лаять.
   Я немного постояла у стола, но как только сюда явились взрослые, незаметно, бочком, направилась к узенькой тропинке среди смородинных кустов. Андрей стоял ко мне спиной и не обращал на меня внимания.
   – А она не вырвется? – спросила я о собаке.
   – Не бойся, забор рассчитан на лошадей, значит, и собака не вырвется, – ответил Андрей.
   – Ты любишь лошадей? – я старалась поддержать разговор.
   Он пожал плечами:
   – Красивые животные…
   Да, они были красивые. И еще, очень большие. Я бы не рискнула приблизиться к ним. И потом, меня больше интересовал Андрей.
   – Женя говорила, что ты снимаешь кино, – неуверенно начала я.
   – Да, я учусь в киношколе, – он ответил просто, как если бы сказал: «Да, я люблю шоколад» или что-то в этом духе.
   – Интересно?
   – Конечно, иначе бы я этим не занимался.
   Я подумала, о чем бы еще спросить:
   – А ты давно там учишься?
   – Давно…
   На лужайке смеялись, разговаривали громко, как никогда не говорят в городских квартирах, только если ругаются, как моя мама.
   – Эй, детеныши, – крикнула нам Катя. Очень смешно, она вообще смешная. – Идите фрукты есть!
   Я посмотрела на Андрея, он поморщился, но пошел к матери. Я тоже вернулась на лужайку, присела на стул рядом с Женей.
   В бокалах было разлито вино. Мне предложили глоточек. Хотелось попробовать, я не отказалась. Взрослые пили вино, заедали его фруктами и шоколадом, говорили о каких-то своих делах, общих знакомых, работе. Андрей ничего есть не стал, буркнул, что хочет пройтись.
   – Леру возьми! – напомнила Катя.
   Он кивнул.
   – Сходите на реку, – крикнула вслед Ира.
   Андрей отворил калитку и исчез в высоких зарослях кустарника. Я замерла, но потом смело шагнула следом. И правильно сделала, он протянул мне руку. Там дальше была чуть заметная тропинка, круто сбегавшая вниз к заболоченному ручью.
   – Как в сказке, – шепнула я.
   Андрей неопределенно хмыкнул. Он шел впереди, помогая мне, чтоб не оступилась. Мы благополучно перебрались через ручей, вышли из зарослей и оказались на поле.
   Слева была дорога, по которой мы приехали, а справа – лес. Мы пошли к нему.
   – Сколько тебе лет? – спросил Андрей. Я так обрадовалась, что на этот раз он заговорил первый.
   – Шестнадцать скоро будет. А тебе?
   – Через две недели семнадцать…
   – Ты уже заканчиваешь?
   – Ага… а ты в десятом?
   – Да.
   – Ну и как? – равнодушно спросил он.
   Что надо отвечать, если парень спрашивает: «Ну, и как»? Меня раньше не спрашивали. Не знаю, мне казалось, раз спросили, надо рассказать подробно. Человек же интересуется. И я начала рассказывать: о нашей школе, классе, учителях. Он не перебивал. Шел чуть впереди и смотрел себе под ноги. У него были такие смешные кроссовки из черной кожи с оранжевыми шнурками.
   Мы поднялись на холм, а я все говорила и говорила. Внезапно он оглянулся и сказал:
   – Стой, где стоишь.
   Я замерла, удивленно уставившись на него. Андрей отступил на несколько шагов и сфотографировал меня.
   Вот это да! Значит, я ему понравилась?
   – Это у тебя телефон такой? Можно посмотреть?
   Он показал мне свой навороченный мобильник с фотоаппаратом, камерой и плеером; кучей каких-то непонятных функций, о которых Андрей говорил с очень умным видом. Я смотрела на дисплей телефона, где едва узнавала себя в худенькой девушке с грустными глазами.
   – А почему снимок не цветной? – решилась спросить.
   – Мне так больше нравится, – ответил Андрей и снова пустился в объяснения о возможностях своего телефона.
   Он еще несколько раз снимал меня: на фоне осеннего леса, со спины, в профиль, сидящей на каком-то бугорке. И каждый раз это были странные снимки: то, как негативы, то снова черно-белые, а то вообще зеленые.
   – Ты красивая, – ни с того ни с сего вдруг заявил Андрей, рассматривая то, что у него получилось.
   – Спасибо, – я немного растерялась.
   – Не за что…
   Он снимал и себя. Тоже как-то странно: свои ноги в черных кроссовках с оранжевыми шнурками, лицо среди сухой травы, для этого ему пришлось лечь. Хорошо, что давно не было дождя и земля сухая.
   Я снова попыталась рассказать о себе, но Андрей вдруг заявил, что надо возвращаться.
   – Солнце садится, – он ткнул пальцем в небо, – скоро начнет темнеть.
   И мы пошли обратно.
   Пока мы бродили, взрослые успели покататься на лошадях, а отец Андрея приготовил шашлык.
   Нас позвали за стол. Шашлык был вкусный, но Андрей ел вяло, потом пожаловался на головную боль. Мама дала ему таблетку и велела подремать. Он ушел в дом, а я осталась сидеть и совершенно не знала, что мне делать.
   Начало темнеть. Все немного замерзли, но в дом идти не спешили, решили развести костер. В другое время я, наверное, с удовольствием послушала бы их разговоры о судьбах русской литературы. Да, именно так, взрослые говорили о судьбах русской литературы. Правда, они все время подшучивали. Я слышала, как они упоминают имена людей известных и не очень, как они рассуждают о разных модных произведениях, ругают или хвалят авторов. Оказалось, что и Ирина, и родители Андрея тоже люди пишущие. Все это было страшно интересно, но… Мне хотелось к Андрею, и поэтому я спросила:
   – Можно мне в дом?
   – Ты замерзла? – спросила Женя.
   – Хочешь теплую куртку? – предложила Ира.
   – Нет, я лучше в дом! – тихо, но настойчиво сказала я.
   – Ну, иди, иди, – напутствовала Ира, – знаешь, где свет включать? Возле двери, с левой стороны.
   – Хорошо…
   Я вошла на веранду, на ощупь нашла выключатель. Свет загорелся на первом этаже. Маленькая прихожая с вешалкой. Я повесила куртку и увидела в приоткрытую дверь настоящую печь. Заглянула туда и поняла, что здесь, скорее всего, баня. Так все здорово: деревянные полы, широкая скамья у стены. От печки вверх тянется столб из кирпича. Наверное, труба, догадалась я. Когда внизу топится печь, эта труба обогревает заодно и второй этаж. Свет горел везде: в баньке, комнате, кухонном закутке. Наверх вела деревянная лестница. Я посмотрела, там было темно. Андрей все-таки уснул. Мне стало грустно.
   Я уселась у стола в глубокое кресло и честно попробовала читать книжку. С этой книжкой тоже вышла история. Когда Женя увидела, что я читаю Хемингуэя, она слегка опешила. А сегодня я укладывала сумку и положила туда именно эту книгу, Сэлинджера решила оставить на потом. Женя не выдержала:
   – Ты действительно ее читаешь? – спросила она с сомнением.
   – Да…
   Она посмотрела пристально и кивнула понимающе. Ну что я должна была ей ответить? Мне нужна была какая-то книга в дорогу. И, чтоб сделать маме приятное, я взяла Хемингуэя. Потому что это «прилично читать на людях…» – так мама сказала.
   Хотя я и очень старалась, Хемингуэй читался медленно. Приходилось все время возвращаться назад, потому что события, описываемые в романе, никак не запоминались и не выстраивались в логическую цепочку. Промучившись некоторое время, я все-таки отложила книгу и просто сидела, прислушиваясь к звукам наверху.
   Не напрасно. Вскоре на лестнице показался Андрей.
   – Как твоя голова? – тут же спросила я.
   Он посмотрела на меня сонными глазами:
   – А… ничего, нормально… прошла. Ты чего здесь сидишь? Где все?
   – На улице.
   – Я сейчас, – сказал Андрей и вышел из дома.
   Мне стало интересно, что там, наверху. И я решила подняться посмотреть, пока никто не видит.
   Быстро взобралась по узкой лестнице, огляделась, свет шел снизу, здесь же было темно. Я заметила лампу на тумбочке, нашла выключатель. Все вокруг осветилось мягким светом с причудливыми тенями. «Это из-за абажура», – догадалась я. Огромный полупрозрачный колпак, опрокинутый на лампу. Я так и не поняла, из чего он сделан, то ли пластик, то ли ткань специальная.
   Здесь было очень уютно. Комнатка маленькая, с низким потолком, и меня все время не покидало ощущение, что я на чердаке. Так оно, в общем, и было. Ведь выше – только крыша. Низкая кровать пряталась в самом углу, она была как бы в нише. Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи, а на них стояли книги, какие-то поделки, компьютер… Все сразу и не рассмотришь.
   Я услышала, как внизу хлопнула дверь. Кто-то вошел. Слева от меня стоял диван. Я, не раздумывая, плюхнулась на него и замерла.
   Это был Андрей. Он поднялся и сказал:
   – Там зовут чай пить… Хочешь?
   – А ты? – быстро спросила я.
   – Мне что-то в лом, – ответил он. – Я бы еще поспал.
   – Ты что, ночью не спишь? – я попыталась рассмеяться, но получилось неестественно.
   – Да просидел за компом, – он потер глаза.
   – А родители? – удивилась я.
   – Что – родители? – не понял он.
   – Тебе разрешают?
   Он уселся рядом, задумался и ответил:
   – Скажем так: не запрещают. То есть мама, конечно, недовольна. Она говорит об этом, делает замечания, рассказывает, что вредно подолгу пялиться в монитор и все такое…
   Он откинулся на спинку дивана и забросил на нее руки, так что его пальцы касались моего затылка.
   И тогда меня прорвало. Я начала сбивчиво рассказывать о своих проблемах с родителями, о том, что меня никуда не пускают, что у меня нет друзей, что даже невинное катание на трамвае обернулось скандалом. Я рассказала обо всем, не забыв упомянуть о железной двери. Я чувствовала, что обида переполняет меня, что я вот-вот разревусь, но мне так хотелось поделиться с кем-то, кто может меня понять и…
   Я разревелась.
   Андрей придвинулся поближе и осторожно вытер мои щеки. Потом коснулся их губами. Это было так неожиданно и так… чудесно, что я снова расплакалась, просто от избытка чувств.
   Чтоб Андрей не исчез, не растворился в вечернем сумраке, я забралась на диван с ногами и прижалась к нему. Он гладил меня по волосам и спине, вздыхал, ждал, когда я успокоюсь, а потом спросил:
   – Для чего ты все это рассказала?
   Я растерялась, даже отстранилась от него:
   – Мне так хотелось с кем-то поделиться, – робко призналась я в ответ.
   – Но ведь ты меня совсем не знаешь, – мягко заметил он.
   – Я подумала…
   – Знаешь, на будущее, – он приложил палец к моим губам, – не надо рассказывать о себе каждому встречному-поперечному, ладно?
   – Почему?
   – Почему? – Андрей осторожно положил меня на спину, склонился и быстро впился губами в мои губы. Он меня целовал! По-настоящему!
   Я зажмурилась, подалась к нему, обвила руками шею, но он внезапно высвободился и снова сел, небрежно откинувшись на спинку дивана.
   Я смотрела удивленно, все еще не понимая.
   – Потому, – ответил он, – что ты слишком доверчивая. Нельзя же так!
   Я приподнялась, села и, пододвинувшись поближе, положила голову ему на плечо.
   – Это плохо? – прошептала ему в самое ухо, его волосы защекотали мой нос.
   – Послушай, – он взял меня за плечи и развернул лицом к себе, – ты правда такая наивная, или прикидываешься?
   Я снова не поняла его, только смотрела прямо в глаза и очень хотела, чтоб он поцеловал меня.
   – Нет, не прикидываешься, – ответил он сам себе и покачал головой. – Нетронутая нимфа…
   – Что?
   – Я говорю, что тебя, наверное, выращивали в каком-то специальном месте, в теплице, вдали от мира. – Он засмеялся. – Как принцессу в высокой башне… ты как будто из института благородных девиц появилась. В вашем городе все такие?
   – Не знаю… А какие?
   – Такие, как ты.
   Я начала оправдываться. Откуда мне знать, какие у нас девушки? Если я ни с кем не общаюсь, кроме одноклассников, да и то только в школе.
   Он слушал и хмурился.
   Я замолчала:
   – О чем ты думаешь? – спросила я.
   – Что-то в этом есть, возможно, – сказал он, глядя в потолок, – что-то… но не для меня.
   Под окном громко смеялись.
   – Нас обсуждают, – предположил Андрей.
   – Нас?
   – Конечно, им же интересно, что мы тут делаем.
   Он встал и подошел к окну, прислушался. Я подбежала и прижалась к его спине.
   – Взрослые бывают просто невыносимыми! – сказала я.
   – О, только не мои родители! Они классные, – сообщил Андрей.
   – Правда? Почему?
   Он пожал плечами:
   – Они никогда ни во что не вмешиваются и все понимают, особенно мама.
   – Мама?
   – Ты что! Мне все друзья завидуют, – похвастался Андрей, – звонят ей, спрашивают обо всем. Всякие проблемы с ней решают.
   – А разве так можно? – не поверила я.
   – С ней – можно.
   Я что-то хотела спросить, но он приказал: «Т-с-с! Послушай».
   Говорили о нас, точнее, обо мне. Женя, смеясь, рассказывала о нашей кошке Ульяне. Какая она вся чистенькая, беленькая, впервые выбралась из дома весной, села под кустом распустившихся пионов и ждала. «Ну прямо невеста!».
   Я не помню Ульянку такой. Для меня она всегда была взрослой кошкой, занятой своими кошачьими делами. Периодически она приносит котят, которых надо было куда-то пристраивать. Вот и все. А оказалось, что у нашей Ульянки была целая любовная эпопея с каким-то приблудным помоечным котом.
   О! Как они смеялись там внизу, когда Женя увлеченно рассказывала о многочисленных женихах, претендующих на Ульянкину благосклонность. И про этого страшного, ободранного, с бельмом и оторванным ухом. Он что-то жрал, нашел под старой грушей кусок какой-то гнили и урчал от жадности. Вот к нему и подошла прекрасная, чистенькая Ульяна и робко тронула его грязный хвост своей утонченной лапкой. Кот вздрогнул, обернулся, смотрел на нее секунду и снова вернулся к жратве. В тот момент она была для него важнее всех кошек на свете. А потом их застали за сараем…
   – Вот мне Лера сейчас напоминает Ульянку под кустом пионов, – завершила свой рассказ Женя. Я покраснела и отстранилась от Андрея.
   – Эй! – Крикнул он в форточку, – а нам тут все слышно!
   – Нам тоже, – ответили снизу и снова засмеялись.
   Только этого не хватало! Я отступила от окна.
   – Обиделась? Ладно! Ведь правда же весело!
   – Я не кошка, и вовсе на нее не похожа!
   – Забудь! – он слегка толкнул меня, я не удержалась на ногах и плюхнулась на кровать.
   – Ах, ты так! – я схватила его за ногу и резко дернула к себе. Мы оба повалились и начали в шутку бороться.
   – Все, сдаюсь! – Андрей поднял руки.
   Мы легли на спину и смотрели, как по потолку бродят тени от разрисованного абажура.
   – Судя по всему, домой мы сегодня не попадем, – сообщил Андрей, зевая.
   Он сбросил кроссовки и откатился к стене.
   Я прилегла рядом, хотелось еще поговорить. Но пока я болтала, Андрей уснул. Он просто вырубился, и все.
   Ах, как бы мне хотелось тоже вот так просто взять и провалиться в сон. Умеют же люди! Я никогда не думала, что парень, с которым я буду целоваться впервые в жизни, банально уснет. А как же рассказы о первой любви? А где же романтика, прогулка под звездами? Где разговоры ночь напролет, где горячий шепот и быстрые поцелуи? А как же мои родители? У них тоже было так? А у родителей Андрея? Или это только я такая невезучая?
   Мои родители, например, познакомились в троллейбусе. Шел сильный дождь, у мамы был зонтик. Она стояла на задней площадке и рассматривала папу, потому что у него была совершенно чистая обувь. Маму это просто потрясло. Я не знаю, что подумал о ней папа, но, когда она вышла из троллейбуса, он встал к ней под зонтик.
   Еще она говорила, что никто из ее знакомых не знал столько и не умел рассказывать так, как папа.
   Когда она серьезно простудилась и ей было очень плохо, а дома никого не оказалось, она позвонила папе. Он примчался, вызвал скорую, доехал с ней до больницы и потом уже не отходил от мамы, пока ее не выписали. А еще он писал ей стихи. Только она никому их не показывает. Когда они поженились, маме было двадцать шесть лет, а папе – тридцать один. Если учесть, что мне почти шестнадцать, то ждать придется еще долго. Целых десять лет! А все мои одноклассницы уже встречаются с парнями. Одна я до сегодняшнего дня не имела такой возможности. И вот, моя возможность бессовестно уснула.
   Мне захотелось растолкать Андрея, наговорить ему всяких гадостей и уйти с гордым видом вниз, на улицу, к этим странным взрослым, которые сидят в холодном ночном саду, жгут костер и находят темы для разговоров.
   Но я не стала его будить. Уж очень он сладко спал, даже посапывал, как маленький. Я просто встала и спустилась по узкой лестнице, надела куртку, вышла из дома.
   Костер догорал.
   Взрослые поднялись со своих мест, зевая и потягиваясь.
   – Надо бы поспать, – сказала Катя.
   – Я – за! – поддержала ее Женя.
   Они все были – за! Одна я оказалась не у дел. Куда ни пойду, везде лишняя.
   Я понуро побрела следом за всеми в дом. Там они некоторое время совещались, кого куда положить. В итоге решили, что я буду спать с Андреем. Во так новость! Я даже смутилась. Что ж, если так велят взрослые…
   Мне не спалось. Остаток ночи я просто лежала, уткнувшись в подушку, и слушала дыхание Андрея.
   Ира проснулась первой. Тогда я тоже потихоньку встала и пошла ее искать. Она была во дворе. Увидела меня, улыбнулась, сказала: «Доброе утро».
   Я тоже пожелала ей доброго утра.
   – Как спалось? Жениха видела во сне?
   – Жениха?
   – На новом месте приснись жених невесте, – рассмеялась хозяйка.
   – А-а, – я не нашлась, что ответить. Но спросила, как меня учили:
   – Вам помочь?
   – Хочешь лошадей покормить?
   Я не хотела. Но отказываться было поздно, поэтому я просто кивнула.
   – Тогда пойди, переобуйся, там на веранде стоят галоши, и куртку надень старую, на вешалке найдешь.
   Ежась от холода, я вернулась на веранду, нашла галоши и куртку. Переоделась.
   – Совсем другое дело! – одобрила Ира, – возьми ведра, пойдем.
   – Она направилась к конюшне, я поплелась следом, в душе ругая себя за то, что не сдержалась и поднялась так рано.
   Ира сначала заперла собаку и только потом пустила меня в лошадиный загон. Лошади почувствовали хозяйку. Они тихонько ржали и пофыркивали. Рыжий высокий конь нервничал и мотал головой над дверцей денника.
   – Это Бурбон, – представила его Ирина, – он самый молодой и самый глупый.
   Я стояла у входа, не решаясь ступить дальше. Лошади меня пугали, они были просто огромными, я не представляла себе, как с ними можно справиться.