срывавшиеся с потолка капли воды. Взбудораженный сновидением, спросонья туго
соображающий, я привстал и подумал в испуге: Дождь? Действительно, это
явление походило именно на дождь - капли падали равномерно по всей Келье, и
довольно-таки интенсивно. Я вскочил, сорвал с себя куртку и заботливо укрыл
Книгу. Потом забрался под стол. Что это значит? - задавался я вопросом. Мне
было не по себе.
Ошеломляющая догадка едва не привела к травме: скрюченному под столом
человеку трудновато встать, не попытавшись предварительно вылезти. Это
слезы! - я понял вдруг смысл происходящего. - Келья плачет! Она плачет!
Плачет!.. И тогда я вылез, разделся и лег, доверчиво подставив тело
благословенной влаге.
Привычка размышлять, растянувшись на шуршащем матраце, сделала свое
дело. Я быстро успокоился и принялся анализировать новые чудеса. Виденный
ночью сон я истолковал без особенных мозговых затрат. Очевидно, не одному
мне открылась Келья, много людей побывало здесь до меня, вполне вероятно,
что и сейчас немало отшельников обитает в условиях, сходных с моими.
Собственно, это я предполагал и раньше. А вот то, что все отшельники,
постигшие предназначение и вышедшие в мир, приползают на коленях обратно,
явилось для меня неожиданностью. Конечно, этот факт наводил на грустные
обобщения, в очередной раз показывал, как мал человек в сравнении со злом,
но не мне было расстраиваться и бичевать человеческую слабость: всего лишь
день минул с тех пор, как я сам вернулся сюда. К тому же, насколько я понял,
так происходило везде, не только у нас - везде, где действовала Келья. И я
поразился: какова же сила слов Твоих, Книга, какова же сладость воздуха
Твоего, если каждый выходящий неизбежно стремится вернуться!
Келья плакала. Шел легкий дождик, переходящий иногда в морось. Слезы
лились с потолка беспрерывно, наполняя комнату вкрадчивым шепотом, стекали
по стенам, капали со стола, слезы покрывали пол сплошной лужей. Когда же я
не выдержал, принялся закоченевшими пальцами нашаривать под собой одежду,
дождь постепенно пошел на убыль, и вскоре прекратился совсем. Я оделся.
Почему Келья плакала? Эту загадку я так и не решил. Ведь я вернулся! Я
счастлив! Почему же она плакала? Единственный разумный ответ, приходивший
мне в голову, был таков: Келья плакала от радости. Других вариантов я не
видел. Я слаб, о прости...
Горела свеча - ни одна капля не упала на нее. И я встал, и я прошлепал
босыми ногами к столу, с трепетом сознавая, что ступаю по слезам Твоим,
о-о... сел на табурет, высвободил Книгу из намокшей куртки, придвинул к
себе, открыл наугад, всмотрелся в страницу... Я открыл Книгу где-то в конце,
и обнаружил что там... обычный рукописный текст, а затем, лихорадочно листая
страницы, увидел: текст написан разными почерками, на разных языках, от
древнерусского до английского - я немного знаю английский, я когда-то был
деловым... и я понял - здесь писали люди. Такие же, как я. Мои
предшественники. Мои братья. И я понял... Стоп! Сначала спросил себя: а не
стал ли я господином?
Или нет? Что случилось раньше? Плохо помню: странный тогда был день.
Итак, я спросил. - А не стал ли я господином себя бренного? И с восторгом
ответил. - Да! Да! Да!.. Или это не я ответил?
Я вернулся в Келью, потому что не смог жить без добра. Добро есть
понимание и правда. И самоотречение. И свеча, в которой сгорает все
ненужное. Добро есть несгибаемая вера в Нее. Я понял, что я грязен, низок,
мерзок, и сознание это дало мне право считать себя приобщенным... Что я
несу, какое у меня право! Просто я стал рабом всеобщего добра, а значит, и
господином себя бренного. Просто я готов на все. На что? На все. Только
подскажи...
Так я размышлял, сидя за столом. Или в этот момент я лежал на тахте?
Тьфу! Я хотел сказать - на скамье?
Я отчетливо понял, что люблю Келью, да-да, как ни забавно это звучит!
Никого раньше не любил, кроме себя, точнее, кроме своей капризной плоти.
Всецело принадлежал себе, одному только себе. Я был рабом. А теперь, кого я
люблю теперь? Как это - кого!.. Боже, о чем я?
Устал...
Не получается у меня жизнеописание! Сбиваюсь, путаюсь. Стыдно.
Собственно, сегодня я рассказываю о том, как достиг покоя, и осталось мне
поведать совсем чуть-чуть. Да, я почувствовал, я сказал себе, что стал
господином своих дум, желаний, действий, и это удивительное открытие
заставило меня вскочить и заметаться из угла в угол, поднимая фонтаны брызг.
На несколько мгновений мечты мои унеслись далеко-далеко, за горизонты
разумного. Я молод! - вдруг вспомнил я, обрадовавшись до головокружения. Мне
всего двадцать пять! Ясно представилась дальнейшая жизнь в Келье -
освященная надеждами, богатая важными мыслями, наполненная увлекательными
поисками и поразительными находками в собственной душе. А может быть, я не
такой уж и плохой, каким кажусь себе? - предположил я, осмелев до опасной
крайности. Не так уж грязен?.. Короче говоря, я окунулся в неземное
блаженство за эти несколько мгновений. И только к вечеру сумел опомниться,
вернулся в нормальное свое состояние.
Я должен описать случившееся со мной! - вот что я понял, обнаружив в
конце Книги множество рукописных страниц. Я должен писать Здесь! И, отыскав
в глубинах куртки шариковую ручку, решительно сел за стол, пролистал Книгу
до чистых страниц, вывел первый заголовок: Келья. А затем, - придумав
начальную фразу, составив примерный план рассказа, определив волнующие меня
темы, вспомнив прошлую жизнь, - затем, только затем...
Я достиг, наконец, покоя.
Я обращаюсь к вам, братья неведомые - уже прошедшие мой путь, и
медленно бредущие вслед за мной - я взываю к вашей мудрости и вашей милости,
мои братья по вере. По какой-такой вере? По вере в то, что добро есть. Пусть
мои слова будут рядом с вашими, пусть наши слова будут вместе, и пусть они
говорят об одном и том же. Пусть они твердят о сегодняшнем. Завтра, если
останутся силы, я попробую рассказать о завтрашнем. Сегодня же... Я описал
все, как сумел. И ничего сверх этого беспощадного предела. Я излагал историю
моего личного восприятия Кельи, старался быть последовательным, откровенным
и грамотным. Я старался быть понятым правильно. Я старался.
Пишущий эти строки, не пора ли тебе заканчивать?
Давно пора, но мне никак не остановиться. Сейчас я отложу шариковую
ручку, закрою Книгу, нет! - открою ее сначала...
Это хорошо, пишущий. Продолжаешь ли ты помнить, для кого писал?
О да, конечно. Для себя, всегда - только для себя.
А теперь вопрос, оставшийся ранее без ответа: зачем ты писал?
Позволь не отвечать.
Правильное решение, иначе получилась бы маленькая красивая ложь. Если
станешь взрослей, ответишь. Теперь - веришь ли ты, что кто-нибудь прочитает
написанное тобой?
Откровенно говоря, не очень. Я один в Келье.
Верь, это единственное, что тебе остается.
Попробую.
И наконец, пишущий! Знаешь ли ты, с кем разговаривал? Кто трогал твою
руку, водившую пером по бумаге? Кто перебивал вопросами твой текст?
О, прости. Боюсь предполагать...
Ты сам, пишущий! Только сам. Зачем ты возомнил невесть что?
А я думал...
Лучше вот над чем подумай: в чем смысл этих бесед?
Да! Я давно пытаюсь увидеть смысл!
Ну и как?
Я слаб.
Ты не слаб, а труслив. Слушай: смысл бесед в том, чтобы заглянуть в
душу как можно глубже. Это необходимо, если уж ты взялся описывать...
Впрочем, подсознательно ты знаешь, что именно взялся описывать.
По-моему, я не знаю.
Ладно, если станешь взрослей, поговорим и об этом. Прощай, пишущий, и
будь счастлив.
Итак, история завершена. Человек нашел то, что заслужил - ни больше, ни
меньше. Но вот странность: беспрерывно повторяя я грязен, низок, мерзок, он
почему-то был убежден, что это не совсем так. Точнее - совсем не так. Точнее
- он все более и более убеждался в обратном. Я хороший, - иногда он ловил
себя на мысли. - Я добрый, я чистый... Как ни изгонял человек подобную
крамолу, она, разумеется, всегда оказывалась сильнее его, и если говорить
честно, то ни секунды он по-настоящему не сомневался в том, что достоин
слова хороший. Он все-таки сделался рабом Кельи. Но перестал ли быть рабом
себя? Нужно подумать, братья неведомые.
Впрочем, не этот вопрос вызывает истинное беспокойство, а вот какой:
Почему Келья плакала?
1986г.
соображающий, я привстал и подумал в испуге: Дождь? Действительно, это
явление походило именно на дождь - капли падали равномерно по всей Келье, и
довольно-таки интенсивно. Я вскочил, сорвал с себя куртку и заботливо укрыл
Книгу. Потом забрался под стол. Что это значит? - задавался я вопросом. Мне
было не по себе.
Ошеломляющая догадка едва не привела к травме: скрюченному под столом
человеку трудновато встать, не попытавшись предварительно вылезти. Это
слезы! - я понял вдруг смысл происходящего. - Келья плачет! Она плачет!
Плачет!.. И тогда я вылез, разделся и лег, доверчиво подставив тело
благословенной влаге.
Привычка размышлять, растянувшись на шуршащем матраце, сделала свое
дело. Я быстро успокоился и принялся анализировать новые чудеса. Виденный
ночью сон я истолковал без особенных мозговых затрат. Очевидно, не одному
мне открылась Келья, много людей побывало здесь до меня, вполне вероятно,
что и сейчас немало отшельников обитает в условиях, сходных с моими.
Собственно, это я предполагал и раньше. А вот то, что все отшельники,
постигшие предназначение и вышедшие в мир, приползают на коленях обратно,
явилось для меня неожиданностью. Конечно, этот факт наводил на грустные
обобщения, в очередной раз показывал, как мал человек в сравнении со злом,
но не мне было расстраиваться и бичевать человеческую слабость: всего лишь
день минул с тех пор, как я сам вернулся сюда. К тому же, насколько я понял,
так происходило везде, не только у нас - везде, где действовала Келья. И я
поразился: какова же сила слов Твоих, Книга, какова же сладость воздуха
Твоего, если каждый выходящий неизбежно стремится вернуться!
Келья плакала. Шел легкий дождик, переходящий иногда в морось. Слезы
лились с потолка беспрерывно, наполняя комнату вкрадчивым шепотом, стекали
по стенам, капали со стола, слезы покрывали пол сплошной лужей. Когда же я
не выдержал, принялся закоченевшими пальцами нашаривать под собой одежду,
дождь постепенно пошел на убыль, и вскоре прекратился совсем. Я оделся.
Почему Келья плакала? Эту загадку я так и не решил. Ведь я вернулся! Я
счастлив! Почему же она плакала? Единственный разумный ответ, приходивший
мне в голову, был таков: Келья плакала от радости. Других вариантов я не
видел. Я слаб, о прости...
Горела свеча - ни одна капля не упала на нее. И я встал, и я прошлепал
босыми ногами к столу, с трепетом сознавая, что ступаю по слезам Твоим,
о-о... сел на табурет, высвободил Книгу из намокшей куртки, придвинул к
себе, открыл наугад, всмотрелся в страницу... Я открыл Книгу где-то в конце,
и обнаружил что там... обычный рукописный текст, а затем, лихорадочно листая
страницы, увидел: текст написан разными почерками, на разных языках, от
древнерусского до английского - я немного знаю английский, я когда-то был
деловым... и я понял - здесь писали люди. Такие же, как я. Мои
предшественники. Мои братья. И я понял... Стоп! Сначала спросил себя: а не
стал ли я господином?
Или нет? Что случилось раньше? Плохо помню: странный тогда был день.
Итак, я спросил. - А не стал ли я господином себя бренного? И с восторгом
ответил. - Да! Да! Да!.. Или это не я ответил?
Я вернулся в Келью, потому что не смог жить без добра. Добро есть
понимание и правда. И самоотречение. И свеча, в которой сгорает все
ненужное. Добро есть несгибаемая вера в Нее. Я понял, что я грязен, низок,
мерзок, и сознание это дало мне право считать себя приобщенным... Что я
несу, какое у меня право! Просто я стал рабом всеобщего добра, а значит, и
господином себя бренного. Просто я готов на все. На что? На все. Только
подскажи...
Так я размышлял, сидя за столом. Или в этот момент я лежал на тахте?
Тьфу! Я хотел сказать - на скамье?
Я отчетливо понял, что люблю Келью, да-да, как ни забавно это звучит!
Никого раньше не любил, кроме себя, точнее, кроме своей капризной плоти.
Всецело принадлежал себе, одному только себе. Я был рабом. А теперь, кого я
люблю теперь? Как это - кого!.. Боже, о чем я?
Устал...
Не получается у меня жизнеописание! Сбиваюсь, путаюсь. Стыдно.
Собственно, сегодня я рассказываю о том, как достиг покоя, и осталось мне
поведать совсем чуть-чуть. Да, я почувствовал, я сказал себе, что стал
господином своих дум, желаний, действий, и это удивительное открытие
заставило меня вскочить и заметаться из угла в угол, поднимая фонтаны брызг.
На несколько мгновений мечты мои унеслись далеко-далеко, за горизонты
разумного. Я молод! - вдруг вспомнил я, обрадовавшись до головокружения. Мне
всего двадцать пять! Ясно представилась дальнейшая жизнь в Келье -
освященная надеждами, богатая важными мыслями, наполненная увлекательными
поисками и поразительными находками в собственной душе. А может быть, я не
такой уж и плохой, каким кажусь себе? - предположил я, осмелев до опасной
крайности. Не так уж грязен?.. Короче говоря, я окунулся в неземное
блаженство за эти несколько мгновений. И только к вечеру сумел опомниться,
вернулся в нормальное свое состояние.
Я должен описать случившееся со мной! - вот что я понял, обнаружив в
конце Книги множество рукописных страниц. Я должен писать Здесь! И, отыскав
в глубинах куртки шариковую ручку, решительно сел за стол, пролистал Книгу
до чистых страниц, вывел первый заголовок: Келья. А затем, - придумав
начальную фразу, составив примерный план рассказа, определив волнующие меня
темы, вспомнив прошлую жизнь, - затем, только затем...
Я достиг, наконец, покоя.
Я обращаюсь к вам, братья неведомые - уже прошедшие мой путь, и
медленно бредущие вслед за мной - я взываю к вашей мудрости и вашей милости,
мои братья по вере. По какой-такой вере? По вере в то, что добро есть. Пусть
мои слова будут рядом с вашими, пусть наши слова будут вместе, и пусть они
говорят об одном и том же. Пусть они твердят о сегодняшнем. Завтра, если
останутся силы, я попробую рассказать о завтрашнем. Сегодня же... Я описал
все, как сумел. И ничего сверх этого беспощадного предела. Я излагал историю
моего личного восприятия Кельи, старался быть последовательным, откровенным
и грамотным. Я старался быть понятым правильно. Я старался.
Пишущий эти строки, не пора ли тебе заканчивать?
Давно пора, но мне никак не остановиться. Сейчас я отложу шариковую
ручку, закрою Книгу, нет! - открою ее сначала...
Это хорошо, пишущий. Продолжаешь ли ты помнить, для кого писал?
О да, конечно. Для себя, всегда - только для себя.
А теперь вопрос, оставшийся ранее без ответа: зачем ты писал?
Позволь не отвечать.
Правильное решение, иначе получилась бы маленькая красивая ложь. Если
станешь взрослей, ответишь. Теперь - веришь ли ты, что кто-нибудь прочитает
написанное тобой?
Откровенно говоря, не очень. Я один в Келье.
Верь, это единственное, что тебе остается.
Попробую.
И наконец, пишущий! Знаешь ли ты, с кем разговаривал? Кто трогал твою
руку, водившую пером по бумаге? Кто перебивал вопросами твой текст?
О, прости. Боюсь предполагать...
Ты сам, пишущий! Только сам. Зачем ты возомнил невесть что?
А я думал...
Лучше вот над чем подумай: в чем смысл этих бесед?
Да! Я давно пытаюсь увидеть смысл!
Ну и как?
Я слаб.
Ты не слаб, а труслив. Слушай: смысл бесед в том, чтобы заглянуть в
душу как можно глубже. Это необходимо, если уж ты взялся описывать...
Впрочем, подсознательно ты знаешь, что именно взялся описывать.
По-моему, я не знаю.
Ладно, если станешь взрослей, поговорим и об этом. Прощай, пишущий, и
будь счастлив.
Итак, история завершена. Человек нашел то, что заслужил - ни больше, ни
меньше. Но вот странность: беспрерывно повторяя я грязен, низок, мерзок, он
почему-то был убежден, что это не совсем так. Точнее - совсем не так. Точнее
- он все более и более убеждался в обратном. Я хороший, - иногда он ловил
себя на мысли. - Я добрый, я чистый... Как ни изгонял человек подобную
крамолу, она, разумеется, всегда оказывалась сильнее его, и если говорить
честно, то ни секунды он по-настоящему не сомневался в том, что достоин
слова хороший. Он все-таки сделался рабом Кельи. Но перестал ли быть рабом
себя? Нужно подумать, братья неведомые.
Впрочем, не этот вопрос вызывает истинное беспокойство, а вот какой:
Почему Келья плакала?
1986г.