Страница:
Наверное, в конце концов он заснул по-настоящему, потому что когда он сумел отцепиться от огромной щуки и начал разглядывать скелет собственной руки, то оказалось, что рука вполне цела, а вокруг светло.
«Слава Богу, ночь прошла, – вздохнул Семен, усаживаясь и массируя лицо. – Однако нервишки становятся ни к черту. Кому там покойники по ночам снились? Ивану Грозному, что ли? Вроде как невинно убиенных за мной пока нет. Или есть? Впрочем, вину может установить только суд… Да и не одни лишь мертвецы мне снятся… А увидеть во сне собственный скелет – это к чему? Нет, надо встряхнуться! Ну, друг мой посох, выручай: ты здесь один моя надежда и опора!»
И тяжелая гладкая палка не подвела – ночные кошмары выдавились через кожу вместе с потом. Почти.
«Ну, вот и все, Сема, – думал он, делая заключительные дыхательные упражнения. – Ты опять человек и можешь жить дальше. Правда, судя по обстановке на небе, день будет пасмурным и мрачным. Но дождь, наверное, так и не соберется – здесь почему-то дожди бывают редко. Что за климат такой?!»
Час, безусловно, был очень ранний, но возле едва дымящей кучи золы общественного костра Семен разглядел некое движение, а когда подошел ближе, то понял, что это женщины, сбившиеся в тесную кучку. Они что-то делают на земле. Он двигался прямо на них, и в конце концов им пришлось встать и отойти в сторону. Здесь они были все, включая сбежавшую вчера мамашу. «Нашлась-таки, – усмехнулся Семен. – Вот я тебе! Устроила мне, понимаешь…»
Мысль свою он не додумал, так как понял, ЧТО лежит на расстеленной мехом вниз выделанной шкуре какого-то зверька.
Скелет.
Маленький – в две ладони.
Часть косточек соединены хрящами, другие просто уложены на свои места.
– …мало детей… мало девочек…
Семен почти не слушал, что отвечает ему Тирах. Да и вопрос он задал зря. Просто хотел убедиться, что не ошибся. «Ну да, все правильно – легче тебе от этого? Только самому себе-то не ври, что не знал, не догадывался! Эти изуверские обычаи и обряды переживут хьюггов на многие тысячи лет. И словечки существуют мудреные, успокаивающие такие: эндоканнибализм, экзоканнибализм… А первенцы… Первые плоды, первая пойманная рыба, первый убитый зверь, первый ребёнок… Их во все века отдавали, приносили в жертву, посвящали кому-то или чему-то. Позже – символически, раньше – и очень долго – по-настоящему. Ты не знал этого?! Чтобы, значит, первый не оказался последним, чтобы приумножился, чтобы множественно возродился… Гады, сволочи… У них демографический перекос – мало рождается женщин. Съели девочку, чтобы самим рожать таких же… Дуры… Впрочем, не они же это придумали… Начинаешь понимать христиан, которые огнем и мечом… Бред. Что христиане творили в истории – лучше не вспоминать! Достаточно счесть кого-то лишенным богоприсутствия, и в его отношении можно все, что угодно. Да хоть бы и не счесть! Есть же подробное описание, что именно и как говорил ребенок („Мама, я тебя еще вижу!"), когда его замуровывали в стену замка, чтобы сделать его неприступным. Между прочим, Европа, XV век, Тюрингия, могу даже вспомнить, как замок назывался. И наши, наверное, были не лучше: нашли же скелет в кладке одного из столпов звонницы Колокольной башни Изборской крепости. Тоже XV век, кстати… Чертова память…»
Еще много чего вспоминал Семен. Только это не помогало – ему было тошно. А тяжелая палка в руках звала и манила, обещала простые ответы – на все вопросы сразу.
Глава 5
«Слава Богу, ночь прошла, – вздохнул Семен, усаживаясь и массируя лицо. – Однако нервишки становятся ни к черту. Кому там покойники по ночам снились? Ивану Грозному, что ли? Вроде как невинно убиенных за мной пока нет. Или есть? Впрочем, вину может установить только суд… Да и не одни лишь мертвецы мне снятся… А увидеть во сне собственный скелет – это к чему? Нет, надо встряхнуться! Ну, друг мой посох, выручай: ты здесь один моя надежда и опора!»
И тяжелая гладкая палка не подвела – ночные кошмары выдавились через кожу вместе с потом. Почти.
«Ну, вот и все, Сема, – думал он, делая заключительные дыхательные упражнения. – Ты опять человек и можешь жить дальше. Правда, судя по обстановке на небе, день будет пасмурным и мрачным. Но дождь, наверное, так и не соберется – здесь почему-то дожди бывают редко. Что за климат такой?!»
Час, безусловно, был очень ранний, но возле едва дымящей кучи золы общественного костра Семен разглядел некое движение, а когда подошел ближе, то понял, что это женщины, сбившиеся в тесную кучку. Они что-то делают на земле. Он двигался прямо на них, и в конце концов им пришлось встать и отойти в сторону. Здесь они были все, включая сбежавшую вчера мамашу. «Нашлась-таки, – усмехнулся Семен. – Вот я тебе! Устроила мне, понимаешь…»
Мысль свою он не додумал, так как понял, ЧТО лежит на расстеленной мехом вниз выделанной шкуре какого-то зверька.
Скелет.
Маленький – в две ладони.
Часть косточек соединены хрящами, другие просто уложены на свои места.
– …мало детей… мало девочек…
Семен почти не слушал, что отвечает ему Тирах. Да и вопрос он задал зря. Просто хотел убедиться, что не ошибся. «Ну да, все правильно – легче тебе от этого? Только самому себе-то не ври, что не знал, не догадывался! Эти изуверские обычаи и обряды переживут хьюггов на многие тысячи лет. И словечки существуют мудреные, успокаивающие такие: эндоканнибализм, экзоканнибализм… А первенцы… Первые плоды, первая пойманная рыба, первый убитый зверь, первый ребёнок… Их во все века отдавали, приносили в жертву, посвящали кому-то или чему-то. Позже – символически, раньше – и очень долго – по-настоящему. Ты не знал этого?! Чтобы, значит, первый не оказался последним, чтобы приумножился, чтобы множественно возродился… Гады, сволочи… У них демографический перекос – мало рождается женщин. Съели девочку, чтобы самим рожать таких же… Дуры… Впрочем, не они же это придумали… Начинаешь понимать христиан, которые огнем и мечом… Бред. Что христиане творили в истории – лучше не вспоминать! Достаточно счесть кого-то лишенным богоприсутствия, и в его отношении можно все, что угодно. Да хоть бы и не счесть! Есть же подробное описание, что именно и как говорил ребенок („Мама, я тебя еще вижу!"), когда его замуровывали в стену замка, чтобы сделать его неприступным. Между прочим, Европа, XV век, Тюрингия, могу даже вспомнить, как замок назывался. И наши, наверное, были не лучше: нашли же скелет в кладке одного из столпов звонницы Колокольной башни Изборской крепости. Тоже XV век, кстати… Чертова память…»
Еще много чего вспоминал Семен. Только это не помогало – ему было тошно. А тяжелая палка в руках звала и манила, обещала простые ответы – на все вопросы сразу.
Глава 5
АРИАГ-МА
Семен сидел на корточках в окружении полудюжины охранников и обозревал очередную долину: «Все, в общем-то, как и везде: водоразделы бронируются мощным пластом плотного известняка. Ниже десяток метров переслаивания более рыхлых пород, но тоже, вероятно, известковых. Они, насколько можно рассмотреть отсюда, изрыты какими-то дырами и норами. Люди, конечно, тут ни при чем – это карст. Верхний пласт известняка плохо поддается разрушению, но в нем полно трещин, по которым атмосферные осадки просачиваются вглубь. Вода достигает рыхлых слоев и потихоньку их растворяет. В результате образуются так называемые карстовые полости. Их тут везде полно – выбирай любую и живи, только там сыро, холодно, и забираться не всегда удобно. Вот здесь, похоже, народ предпочитает обитать в рукодельных жилищах – видны десятка полтора полукруглых крыш. Наверное, это такие землянки – углубления в грунте, перекрытые сводом из больших костей или палок. Судя по тем развалинам, которые мы миновали днем, они переплетают в своде толстые ветки ольхи, накрывают шкурами и придавливают их сверху костями и камнями. А жилая пещера, кажется, тут все-таки есть – вон там, под обрывчиком. Даже просматривается что-то вроде тропы к ней на склоне и площадки возле входа. Скорее всего, никто там ничего в камне не вырубал и не вытесывал, а просто посбрасывали вниз обломки, расчистив место. Только это все равно какое-то извращение – жить на высоте полусотни метров над долиной. Если за день десять раз зайти и выйти из дома, то наберется добрых полкилометра подъема и спуска. Мелочь, конечно, но все-таки. Или, может быть, у них тут этакое пещерное капище, святилище или еще что-нибудь в этом роде? И странно: читал же где-то, что древние любители жить в халявных „домах" предпочитали пещеры южной экспозиции – чтобы, значит, потеплее и посуше было. Да и в тех строили шалаши и выгородки. А эта дыра, кажется, расположена так, что солнце туда если и заглядывает, то от силы на пару часов в сутки».
Тирах с остатками конвоя вернулся лишь в сумерках. Двое воинов тащили на палке выпотрошенную и обезглавленную, но неободранную тушу небольшого оленя. «Та-ак, – сообразил Семен, – похоже, сегодня мы дальше не двинемся. Ночевать будем, так сказать, на околице. Чегой-то они?»
– В чем дело, Тирах? Мы не войдем в поселок?
– Ариаг-ма, – мрачно вздохнул предводитель конвоя.
Вероятно, такое объяснение он счел вполне исчерпывающим и занялся устройством ночлега – приказал разводить костер и разделывать тушу. «Э, нет, – усмехнулся про себя Семен. – Так легко ты от меня не отделаешься!»
– Этот ваш Мгатилуш здесь, что ли, обитает?
Тирах почему-то не удивился, что гостю (или пленнику?) известно имя, которое ему никто не сообщал.
– Он был здесь утром и вернулся вечером.
– И далеко он ходил?
Вот теперь Тирах посмотрел на него с изумлением.
«Черт побери, когда же кончатся эти непонятки?!» – мысленно возмутился Семен и попытался «попасть пальцем в небо»:
– Хотел спросить: был ли он в этот раз дальше, чем в прошлый?
– Я только тирах, – почти с испугом пробормотал хьюгг, и Семен вспомнил о своем давнем подозрении, что «тирах» это не имя, а что-то другое. – Как я могу знать?! Мы ждали, и он вернулся. Сказал: ариаг-ма бхалласа.
Что из себя представляет новая фигня, Семен не мог, естественно, даже представить. Не то чтобы ему было уж очень интересно, но надо же как-то себя развлекать в этой веселой компании!
– Хм, далась ему эта ариаг-ма! Никуда она не делась – все с ней в порядке.
– Правда? – обрадовался Тирах. – Ты уверен?
– Конечно! Никаких сомнений! Полная гарантия!
– Гар… Ггрант? Но…
Звуки тут были наполовину бессильны, но Семен, кое-как поддерживая «ментальный» контакт, уловил, что начальника конвоя благополучное состояние этой самой ариаг-мы вполне бы устроило, но он сильно сомневается. Точнее, простого утверждения Семена явно недостаточно. Вроде как что-то позволяет в этом сомневаться.
– Ты не веришь мне?! Почему?
– Носорог.
– Что «носорог»?
– Убежал.
– Сам знаю, что убежал. Но вы же, кажется, выяснили, кто его заколдовал.
– Мы ошиблись. Ньюмба выпил яд и умер.
– Слушай, Тирах… Ты меня, конечно, извини, но я сейчас разозлюсь. И тогда никому мало не покажется: устрою вам такого бхалласа с ариаг-мой, что вы все…
– Не надо!!!
– Тогда отвечай на мои вопросы, объясняй моей человеческой сущности то, что ей непонятно. А то хуже будет!
– Не надо… Я говорю…
– Вот и говори: с какого перепугу этот ваш Ньюмба стал пить яд?
– Его обвинили в том, что он через копье заколдовал носорога.
– Зачем ему это понадобилось?
– Чтобы лишить Миг-наку мужской силы.
– Чем ему помешала сила Миг-нака?
– Я только тирах.
– Не знаешь, значит… Э! Э, ребята! – спохватился Семён, поняв смысл манипуляций воинов у костра. – Мясо я себе сам буду жарить! После вас! Оставьте мне кусок на кости, а остальное забирайте!
Глотать почти сырое мясо ему уже до чертиков надоело, и он надеялся, что на ранней ночевке сможет спокойно заняться жаркой: когда с куска постепенно срезается обжаренный слой, а остальное поджаривается дальше. Он бы занялся этим немедленно, но уже знал, чти сидеть рядом с ним у костра хьюгги не будут – отойдут в сторону и будут ждать, когда он уйдет. А ото, ясное дело, изрядно действует на нервы и ломает весь кайф.
– Ну, ладно. Так зачем же Ньюмба пил яд?
– Чтобы доказать свою невиновность.
– Доказал?
– Да.
– По он же помер?!
– Да.
– А-а, – сообразил наконец Семен, – это у вас тест такой, что ли? Если помрет, значит, невиновен, а если выживет, значит, виновен, и его нужно убить, да?
– Конечно.
«Ну, и что? – мысленно прокомментировал Сечен. – Ничего оригинального. У нас в Средние (и не очень) иска так ведьм проверяли: если не утонет, то виновна, и надо сжечь. А еще раскаленный металл лизать заставляли».
– Итак, носорога заколдовал не Ньюмба. А кто же тогда?
– Никто.
– Но он же убежал! Не мог же он сделать это сам по себе, правда?
– Да.
– Тогда почему?
– Ариаг-ма бхалласа.
– Да бхаллас-то тут при чем?!
– Ни при чем. Ариаг-ма.
– Знаешь что? – не выдержал Семен. – А пошёл-ка ты…
– Нет, мы пойдем не туда.
В общем, так ничего путного Семен и не выяснил. Зато утром его повели от селения прочь. И вели почти целый день: сначала двигались по течению мелкой реки, потом свернули в долину небольшого левого притока, прошли его весь и перебрались через низкий перевал в верховье еще какого-то ручья, дошли до его устья и стали подниматься на водораздел. Потом они долго брели по плато, обходя провалы и карстовые воронки, опять спускались в ручей…
Идти было не то чтобы трудно – скорее скучно. Небо затянуто высокой облачностью, ландшафт уже привычен и кажется однообразным. На склонах кормятся стаи серых куропаток, на которых хьюгги внимания не обращают. Будь на их месте лоурины, они не упустили бы возможности полакомиться этими птичками: мелкие, конечно, зато мясо нежное. Стрелять в них из лука никому не придет в голову. Семен видел, как это делается. Бегут себе по степи два-три охотника по своим делам. Вдруг видят стаю куропаток. Не сговариваясь и не сбавляя скорости, они достают свои боло – четыре-пять костяных грузиков, связанных кожаными ремешками, – и расходятся, стараясь приблизиться к стае с разных сторон. Когда расстояние становится критическим, птицы дружно взлетают, и в этот момент в них летят боло. Несколько штук обязательно остаются бить крыльями на земле. Их подбирают, боло сворачивают и бегут дальше. Прямо на ходу тушки обдираются «чулком» и поедаются – это почти как лузгать семечки. Все очень легко и просто – только надо раскрутить и запустить эту штуку так, чтобы она не запуталась и образовала достаточно широкий «круг поражения». Увы-увы, Семён даже не пытался освоить эту технику: метать боло учится совсем маленькие дети – это у них вместо игрушек.
Пустота и безлюдье просторов этого мира давно уже не обманывали Семена: район этот, наверное, можно считать густонаселенным (по здешним меркам, конечно) и давно освоенным. Просто в родной реальности люди обозначают свое присутствие пустыми бутылками, банками и прочим мусором, который здесь еще не изобрели. Почти все время они двигались по тому, что условно можно было бы назвать «тропой», и тропа эта была весьма странной. Точнее, она была странной для людей и больше напоминала звериную. В молодости Семен не раз попадался на такую удочку во время работы в ненаселенных районах.
Возьмем, скажем, медведя. Он живет на ограниченной территории, которую считает своей. И владения свои он периодически обходит дозором, причем делает это по одному и тому же маршруту. Во мху и траве возникает тропа, протоптанная иногда довольно глубоко – до дерна или камней. Продираясь сквозь заросли, трудно устоять перед искушением пройти по такой тропинке несколько сотен метров. Больше все равно не получится – такая тропа никуда не ведет (с человеческой точки зрения, конечно). Она может вдруг исчезнуть, завести в совсем уж непролазные дебри или превратиться… в вереницу лунок. Такие тропы-лунки, глубиной иногда сантиметров десять-пятнадцать, особенно часто встречаются по берегам нерестовых рек. Какая нужда (или что?!) заставляет зверя тысячи раз ставить лапы в одно и то же место? У него не спросишь… Ну, а людям-то зачем ходить след в след? Чтобы оставить меньше следов и запутать врага на тропе войны? Чтобы не наступить на мину? Глупость полнейшая, но тем не менее большинство троп, проложенных хьюггами, представляло собой именно цепочки лунок, в которые ступает каждый идущий. Поначалу Семена это жутко раздражало – у него-то шаг был чуть длиннее, чем у большинства хьюггов.
Человек, когда стремится попасть из пункта «А» в пункт «Б», прокладывает маршрут так, чтобы он был наиболее коротким и по возможности удобным. Даже в городе никакие надписи и оградки не помешают пешеходам проложить тропу по газону, если таким образом можно срезать приличный угол. Понятно, конечно, что даже в низкогорье кратчайшее расстояние между двумя точками – это вовсе не прямая линия. Однако, оглядывая сверху пройденный путь, становилось ясно, что он длиннее необходимого как минимум раза в полтора. Зачем? Почему? Для чего, например, совершенно безобидный и легкопроходимый участок долины надо обходить по каменистым склонам, набирая лишнюю высоту, а потом спускаться вниз и продолжать двигаться тем же порядком? Мало того, в одной из долин метров двести вся компания ползла сквозь высокую траву буквально на брюхе, словно участок находился под обстрелом снайпера. В другом месте Семена заставили вместе со всеми бежать стометровку.
В конце концов конвой вновь оказался на плато и долго двигался по полого понижающейся поверхности куда-то на запад или северо-запад. Горизонт был затянут мутной дымкой, и Семен так и не смог разглядеть, что там впереди – широкая долина, пересекающая горную страну, или они находятся в предгорьях, и дальше начинается степь. Когда ему надоело разглядывать волосатые, продубленные солнцем и ветром спины своих спутников, он стал глазеть по сторонам, считать и пытаться идентифицировать силуэты животных, пасущихся вдали. В основном, кажется, это была мелочь – северные олени, лошади и, наверное, сайгаки. Впрочем, такое занятие оказалось довольно опасным, так как он начал спотыкаться и пару раз чуть не упал. Реакция хьюггов была своеобразной: как только он запнулся в третий раз, те, кто двигался за ним, сошли с тропы и продолжали движение уже по целине. «Вот ведь чудаки!» – хотел посмеяться над ними Семен, но призадумался над философским вопросов: а что, собственно, будет, если он, скажем, подвернет ногу? Скорее всего, они его понесут на руках, но только в каком виде? Целиком или частями? У него, конечно, как у всякого порядочного «бхалласа», имеется две сущности, но «божественная» его спутников интересует значительно больше, чем человеческая. «Пожалуй, лучше не экспериментировать и ноги себе не ломать. А то окажется, что доставить на место можно лишь мою голову, а все остальное не обязательно. Может быть, я до сих пор и присутствую в этом мире целиком лишь потому, что без тела моя голова быстро протухнет?»
Семен попытался заняться чем-нибудь более безопасным, например вести геологические наблюдения. Правда, наблюдать было особенно нечего: под ногами все тот же мощный пласт известняка, только здесь он лежит не горизонтально, а с небольшим уклоном. Двигаются же они вдоль зоны тектонического разлома, по которому, кажется, горные породы были несколько сдвинуты в горизонтальной плоскости. Судя по рельефу, вертикальные перемещения отсутствуют. Кроме того, в полосе шириной от пяти до пятнадцати метров вдоль разлома наблюдаются зоны брекчирования (дробления) пород и локальные выходы минерализованных глин серого или голубоватого цвета. Такие выходы хорошо маркируются на местности отсутствием травянистой растительности – этакие небольшие моховые болотца. Сам же разлом ориентирован до простиранию бронирующего поверхность пласта, и водотоки пересекают его почти под прямым углом. Вода в них, наверное, мутная – глину же размывают. Впрочем, это не обязательно – достаточно «жирная» глина водой может и не размываться. В общем, ничего интересного…
Ближе к вечеру впереди замаячил провал довольно глубокой долины с крутыми склонами. «Ага, еще один разлом, – машинально отметил Семен. – Только поменьше и, наверное, более молодой. Интересно, будем спускаться вниз или обходить через верховья?» Он не угадал: ни обходить, ни лезть вниз никто не собирался. В сотне метров от кромки обрыва, среди развалов известняковых глыб, располагалось место… Стоянки? Ночевки? Привала? Черт его знает: утоптанная площадка примерно 10x10 метров с признаками многократного присутствия людей – осколки камней, которые в округе не встречаются, раздробленные кости, изъеденные грызунами обрывки шкур, чья-то (человеческая?!) сломанная челюсть, обломок палки, выбеленный дождями и солнцем. Понятно, почему тут нет окурков и ржавых консервных банок, но почему отсутствует кострище?!
Как только Семен понял, что дальше они не пойдут – по крайней мере сегодня, – он решил озадачить спутников именно этим вопросом. Однако вдруг сообразил, что то, на чем он стоит, осматривая площадку, вовсе и не камень, а вросшая в грунт и замшелая здоровенная кость. «Это что же такое? – изумился он и принялся ее рассматривать. – А штучка-то знакомая – такими лоурины придавливают низ покрышек своих вигвамов. А рядом еще такая же валяется, и еще! Как тут оказались челюсти мамонтов?! Они вроде по горам не лазают…» Впрочем, вскоре он обнаружил еще с полсотни крупных костей от разных частей мамонтового скелета, которые не просто валялись, а как бы отмечали периметр площадки.
Подготовка к ночлегу заключалась в том, что несколько хьюггов подались куда-то в сторону и через некоторое время вернулись, согнувшись под тяжестью мамонтовых бивней различной степени свежести. Впрочем, бивни были маленькие и принадлежали, наверное, или молодым особям, или, может быть, самкам. Потом весь конвой, за исключением Тираха, некоторое время дружно возился, пытаясь при помощи камней закрепить в вертикальном положена пять тяжелых кривых костяшек. В конце концов у них получилось нечто вроде кособокой пентаграммы, а бивни образовали некое подобие свода. Судя по всему, данная постройка возводилась здесь не раз, поскольку нужные обломки известняка имелись уже в наличии. «Если накрыть шкурами, – подумал Семен, – то получится почти шалаш, но эта конструкция и без покрышки еле держится».
– Твое место, бхаллас, – указал в центр пентаграммы Тирах.
– Спасибо, родной, – поблагодарил Семен. – А если меня ночью этой штукой придавит?
Ответный взгляд и жест начальника конвоя можно было перевести примерно как: «Значит, не судьба…»
Хьюгги расселись кто где и погрузились в свой обычный ступор. «Кажется, дневной план выполнен, и больше шевелиться они не собираются. Из этого следует логический вывод, что кормить сегодня не будут, – вздохнул Семен и занял место в центре символического шалаша из бивней. – А если дождь пойдет?»
– Тирах, а Тирах! Мне что, отсюда и выходить нельзя, да?
– Можно.
– А-а, понял: вы обозначили моё место, а уж буду я в нём находиться или нет – дело второе? Погулять-то по округе можно? Не сбегу ведь!
На буром безбородом лице Тираха ничего не отразилось. Он сидел на собственных пятках и смотрел куда-то в пространство – то ли во внешнее, то ли в своё внутреннее.
«Ну, и пусть сидит, – решил Семен. – А я пойду пройдусь».
Собственно говоря, за целый день ходьбы по горам он изрядно вымотался, но делать было нечего, а укладываться спать рано: он и дома-то редко спал больше шести-семи часов в сутки, а в здешних «полевых» условиях ему хватало, наверное, четырех-пяти. А что делать все остальное время? Погружаться в медитацию или ступор, как хьюгги, он не умеет. Кроме того, он стал уже достаточно «крутым», чтобы, почти не мучаясь, прожить сутки без пищи, но это все-таки неприятно. Может быть, удастся изловить какого-нибудь грызуна на ужин? Или птичку? Да и попить бы не мешало…
Семен сделал круг возле стоянки, но ничего интересного ни вблизи, ни вдали не обнаружил. Потом прошелся вдоль зоны разлома до самого обрыва: кое-где здесь среди травы зеленели мшистые заболоченные участки, но воды на поверхности не было. Сам обрыв оказался всего лишь довольно крутым склоном высотой метров двадцать-тридцать. Картина открывалась вполне типичная: на пересечении с зоной разлома русло ручья изгибается, а долина расширяется. «Сверху – на аэрофотоснимке – это будет выглядеть как „удав, проглотивший слона" из сказки о Маленьком принце, – усмехнулся Семен пришедшему на ум сравнению. – Вода там есть, даже болотце какое-то с лужей посередине, но так не хочется спускаться!»
Он долго решал философский вопрос: «Лезть или не лезть?» В конце концов решил, что нужно все-таки спуститься – кто знает, когда в следующий раз представится возможность попить? Сосредоточившись на решении проблемы в принципе, он, конечно, не удосужился обдумать детали и двинулся к воде напрямую, вместо того чтобы отойти подальше от зоны дробления пород. Оказавшись внизу, он немедленно увяз по колено, с трудом выбрался, а потом добрых полчаса пытался преодолеть оставшиеся до русла полтора десятка метров. Будучи крайне раздосадован этим обстоятельством, он не сразу сообразил, что эта гнусная субстанция под ногами не имеет свободного места от следов животных и их помета. «Блин, – ругался Семен, пытаясь извлечь из глины утерянный мокасин. – Прямо как на скотном дворе! Не хватало еще завязнуть и утонуть в этом навозе! За каким чертом я сюда поперся?!» В общем, к тому времени, когда он добрался до воды, Семен был уже озабочен не столько проблемой утоления жажды, сколько тем, чтобы хоть как-то отмыться. Несмотря на все старания, омовение получилось скорее символическим, чем реальным, поскольку воду пришлось черпать горстью.
Плюясь и ругаясь, Семен подался обратно на склон. Для подъема он выбрал участок, более-менее свободный от крупных камней и поросший реденькой травкой. Однако уже в самом низу он угодил ногой в чью-то нору и чуть не заработал растяжение связок.
«Да что же это такое?!» – хотел возопить он в отчаянии, но не успел – на него сердито чирикнули. А потом еще раз, и еще! Мысленный посыл был совсем простенький, и перевести его оказалось не трудно: «Ты что же это хулиганишь, а?!»
Ругаться сразу расхотелось, и Семен огляделся вокруг. Ну конечно: небольшой холмик в основании склона весь изрыт норами – это колония полярных сусликов – евражек. Они здесь такие же, как в ХХ веке, разве что чуть покрупнее. Помнится, ребята шутили: «Один евражка заменяет банку тушенки». На что Семен обычно отвечал: «И даже больше, поскольку вы наверняка откажетесь есть мясо, и всё оно достанется мне».
И вот хозяин местного поселения стоял столбиком (сантиметров тридцать?) метрах в трех и, вероятно чувствуя себя в безопасности, пронзительно чирикал на непрошеного гостя. При этом он умудрялся сердито махать довольно длинным хвостом – я те покажу, мол, как чужие норы ломать!
«Ну, да, „по науке" евражка так и называется – „длиннохвостый суслик". Сколько эта братва мне продуктов попортила в свое время! Особенно они любят печенье и галеты. А еще обожают забираться под брезент, которым накрыто снаряжение, и гадить там на тюки и ящики».
– Ты чего разорался? – спросил Семен вполне миролюбиво. – Я же не нарочно.
– Чирик! Чив! – ответил евражка.
– Да ладно: не так уж сильно и обвалил! Заново отстроишь – делов-то. А если бы я из-за тебя ногу сломал?
– Чив-чив! – заявил зверек.
– Ах ты так? Обзываешься, значит… Ну, тогда я тебя съем! – Семен попытался сосредоточиться для «ментального» приказа и прикинул расстояние, на котором уже сможет достать собеседника посохом. – А ну-ка, иди ко мне! Иди-иди, раз ты такой смелый!
Вообще-то сеансы мысленного общения с животными были для него довольно трудны и мучительны. Расплачиваться за них приходилось сильной головной болью. Он бы, пожалуй, не пошел на это ради нескольких сот граммов сырого мяса пополам с терпким вонючим салом. Однако способность к такому общению была, здесь одним из немногих его преимуществ, лишиться которого ему совсем не хотелось: «Нужно себя проверить – я давно не делал этого. Если потом удастся ещё и поужинать – будет совсем хорошо».
Зверек еще раз чирикнул, покрутил головой вправо-влево и неуверенно встал на все четыре лапы.
– «Давай-давай, двигайся! Иди, ползи, перебирай лапами! Ко мне, ко мне, ближе, ближе…» – наращивал давление Семен.
– «Ой, что это?! Ой, не хочу! Страшно! Почему он зовет меня?! Ой!»
– «Ко мне, ко мне! Двигайся, двигайся, не бойся, не бойся!»
То и дело оглядываясь, нервно дергая хвостом, зверек медленно двигался в его сторону. Семен стоял неподвижно, опираясь на посох, и шепотом дублировал свои напряженные мысленные «посылы». Он так увлекся, что забыл про дистанцию, на которой уже можно бить: «Лапами, лапами! Ко мне, ко мне! Ближе, ближе! Совсем и не страшно – ближе, ближе!»
Тирах с остатками конвоя вернулся лишь в сумерках. Двое воинов тащили на палке выпотрошенную и обезглавленную, но неободранную тушу небольшого оленя. «Та-ак, – сообразил Семен, – похоже, сегодня мы дальше не двинемся. Ночевать будем, так сказать, на околице. Чегой-то они?»
– В чем дело, Тирах? Мы не войдем в поселок?
– Ариаг-ма, – мрачно вздохнул предводитель конвоя.
Вероятно, такое объяснение он счел вполне исчерпывающим и занялся устройством ночлега – приказал разводить костер и разделывать тушу. «Э, нет, – усмехнулся про себя Семен. – Так легко ты от меня не отделаешься!»
– Этот ваш Мгатилуш здесь, что ли, обитает?
Тирах почему-то не удивился, что гостю (или пленнику?) известно имя, которое ему никто не сообщал.
– Он был здесь утром и вернулся вечером.
– И далеко он ходил?
Вот теперь Тирах посмотрел на него с изумлением.
«Черт побери, когда же кончатся эти непонятки?!» – мысленно возмутился Семен и попытался «попасть пальцем в небо»:
– Хотел спросить: был ли он в этот раз дальше, чем в прошлый?
– Я только тирах, – почти с испугом пробормотал хьюгг, и Семен вспомнил о своем давнем подозрении, что «тирах» это не имя, а что-то другое. – Как я могу знать?! Мы ждали, и он вернулся. Сказал: ариаг-ма бхалласа.
Что из себя представляет новая фигня, Семен не мог, естественно, даже представить. Не то чтобы ему было уж очень интересно, но надо же как-то себя развлекать в этой веселой компании!
– Хм, далась ему эта ариаг-ма! Никуда она не делась – все с ней в порядке.
– Правда? – обрадовался Тирах. – Ты уверен?
– Конечно! Никаких сомнений! Полная гарантия!
– Гар… Ггрант? Но…
Звуки тут были наполовину бессильны, но Семен, кое-как поддерживая «ментальный» контакт, уловил, что начальника конвоя благополучное состояние этой самой ариаг-мы вполне бы устроило, но он сильно сомневается. Точнее, простого утверждения Семена явно недостаточно. Вроде как что-то позволяет в этом сомневаться.
– Ты не веришь мне?! Почему?
– Носорог.
– Что «носорог»?
– Убежал.
– Сам знаю, что убежал. Но вы же, кажется, выяснили, кто его заколдовал.
– Мы ошиблись. Ньюмба выпил яд и умер.
– Слушай, Тирах… Ты меня, конечно, извини, но я сейчас разозлюсь. И тогда никому мало не покажется: устрою вам такого бхалласа с ариаг-мой, что вы все…
– Не надо!!!
– Тогда отвечай на мои вопросы, объясняй моей человеческой сущности то, что ей непонятно. А то хуже будет!
– Не надо… Я говорю…
– Вот и говори: с какого перепугу этот ваш Ньюмба стал пить яд?
– Его обвинили в том, что он через копье заколдовал носорога.
– Зачем ему это понадобилось?
– Чтобы лишить Миг-наку мужской силы.
– Чем ему помешала сила Миг-нака?
– Я только тирах.
– Не знаешь, значит… Э! Э, ребята! – спохватился Семён, поняв смысл манипуляций воинов у костра. – Мясо я себе сам буду жарить! После вас! Оставьте мне кусок на кости, а остальное забирайте!
Глотать почти сырое мясо ему уже до чертиков надоело, и он надеялся, что на ранней ночевке сможет спокойно заняться жаркой: когда с куска постепенно срезается обжаренный слой, а остальное поджаривается дальше. Он бы занялся этим немедленно, но уже знал, чти сидеть рядом с ним у костра хьюгги не будут – отойдут в сторону и будут ждать, когда он уйдет. А ото, ясное дело, изрядно действует на нервы и ломает весь кайф.
– Ну, ладно. Так зачем же Ньюмба пил яд?
– Чтобы доказать свою невиновность.
– Доказал?
– Да.
– По он же помер?!
– Да.
– А-а, – сообразил наконец Семен, – это у вас тест такой, что ли? Если помрет, значит, невиновен, а если выживет, значит, виновен, и его нужно убить, да?
– Конечно.
«Ну, и что? – мысленно прокомментировал Сечен. – Ничего оригинального. У нас в Средние (и не очень) иска так ведьм проверяли: если не утонет, то виновна, и надо сжечь. А еще раскаленный металл лизать заставляли».
– Итак, носорога заколдовал не Ньюмба. А кто же тогда?
– Никто.
– Но он же убежал! Не мог же он сделать это сам по себе, правда?
– Да.
– Тогда почему?
– Ариаг-ма бхалласа.
– Да бхаллас-то тут при чем?!
– Ни при чем. Ариаг-ма.
– Знаешь что? – не выдержал Семен. – А пошёл-ка ты…
– Нет, мы пойдем не туда.
В общем, так ничего путного Семен и не выяснил. Зато утром его повели от селения прочь. И вели почти целый день: сначала двигались по течению мелкой реки, потом свернули в долину небольшого левого притока, прошли его весь и перебрались через низкий перевал в верховье еще какого-то ручья, дошли до его устья и стали подниматься на водораздел. Потом они долго брели по плато, обходя провалы и карстовые воронки, опять спускались в ручей…
Идти было не то чтобы трудно – скорее скучно. Небо затянуто высокой облачностью, ландшафт уже привычен и кажется однообразным. На склонах кормятся стаи серых куропаток, на которых хьюгги внимания не обращают. Будь на их месте лоурины, они не упустили бы возможности полакомиться этими птичками: мелкие, конечно, зато мясо нежное. Стрелять в них из лука никому не придет в голову. Семен видел, как это делается. Бегут себе по степи два-три охотника по своим делам. Вдруг видят стаю куропаток. Не сговариваясь и не сбавляя скорости, они достают свои боло – четыре-пять костяных грузиков, связанных кожаными ремешками, – и расходятся, стараясь приблизиться к стае с разных сторон. Когда расстояние становится критическим, птицы дружно взлетают, и в этот момент в них летят боло. Несколько штук обязательно остаются бить крыльями на земле. Их подбирают, боло сворачивают и бегут дальше. Прямо на ходу тушки обдираются «чулком» и поедаются – это почти как лузгать семечки. Все очень легко и просто – только надо раскрутить и запустить эту штуку так, чтобы она не запуталась и образовала достаточно широкий «круг поражения». Увы-увы, Семён даже не пытался освоить эту технику: метать боло учится совсем маленькие дети – это у них вместо игрушек.
Пустота и безлюдье просторов этого мира давно уже не обманывали Семена: район этот, наверное, можно считать густонаселенным (по здешним меркам, конечно) и давно освоенным. Просто в родной реальности люди обозначают свое присутствие пустыми бутылками, банками и прочим мусором, который здесь еще не изобрели. Почти все время они двигались по тому, что условно можно было бы назвать «тропой», и тропа эта была весьма странной. Точнее, она была странной для людей и больше напоминала звериную. В молодости Семен не раз попадался на такую удочку во время работы в ненаселенных районах.
Возьмем, скажем, медведя. Он живет на ограниченной территории, которую считает своей. И владения свои он периодически обходит дозором, причем делает это по одному и тому же маршруту. Во мху и траве возникает тропа, протоптанная иногда довольно глубоко – до дерна или камней. Продираясь сквозь заросли, трудно устоять перед искушением пройти по такой тропинке несколько сотен метров. Больше все равно не получится – такая тропа никуда не ведет (с человеческой точки зрения, конечно). Она может вдруг исчезнуть, завести в совсем уж непролазные дебри или превратиться… в вереницу лунок. Такие тропы-лунки, глубиной иногда сантиметров десять-пятнадцать, особенно часто встречаются по берегам нерестовых рек. Какая нужда (или что?!) заставляет зверя тысячи раз ставить лапы в одно и то же место? У него не спросишь… Ну, а людям-то зачем ходить след в след? Чтобы оставить меньше следов и запутать врага на тропе войны? Чтобы не наступить на мину? Глупость полнейшая, но тем не менее большинство троп, проложенных хьюггами, представляло собой именно цепочки лунок, в которые ступает каждый идущий. Поначалу Семена это жутко раздражало – у него-то шаг был чуть длиннее, чем у большинства хьюггов.
Человек, когда стремится попасть из пункта «А» в пункт «Б», прокладывает маршрут так, чтобы он был наиболее коротким и по возможности удобным. Даже в городе никакие надписи и оградки не помешают пешеходам проложить тропу по газону, если таким образом можно срезать приличный угол. Понятно, конечно, что даже в низкогорье кратчайшее расстояние между двумя точками – это вовсе не прямая линия. Однако, оглядывая сверху пройденный путь, становилось ясно, что он длиннее необходимого как минимум раза в полтора. Зачем? Почему? Для чего, например, совершенно безобидный и легкопроходимый участок долины надо обходить по каменистым склонам, набирая лишнюю высоту, а потом спускаться вниз и продолжать двигаться тем же порядком? Мало того, в одной из долин метров двести вся компания ползла сквозь высокую траву буквально на брюхе, словно участок находился под обстрелом снайпера. В другом месте Семена заставили вместе со всеми бежать стометровку.
В конце концов конвой вновь оказался на плато и долго двигался по полого понижающейся поверхности куда-то на запад или северо-запад. Горизонт был затянут мутной дымкой, и Семен так и не смог разглядеть, что там впереди – широкая долина, пересекающая горную страну, или они находятся в предгорьях, и дальше начинается степь. Когда ему надоело разглядывать волосатые, продубленные солнцем и ветром спины своих спутников, он стал глазеть по сторонам, считать и пытаться идентифицировать силуэты животных, пасущихся вдали. В основном, кажется, это была мелочь – северные олени, лошади и, наверное, сайгаки. Впрочем, такое занятие оказалось довольно опасным, так как он начал спотыкаться и пару раз чуть не упал. Реакция хьюггов была своеобразной: как только он запнулся в третий раз, те, кто двигался за ним, сошли с тропы и продолжали движение уже по целине. «Вот ведь чудаки!» – хотел посмеяться над ними Семен, но призадумался над философским вопросов: а что, собственно, будет, если он, скажем, подвернет ногу? Скорее всего, они его понесут на руках, но только в каком виде? Целиком или частями? У него, конечно, как у всякого порядочного «бхалласа», имеется две сущности, но «божественная» его спутников интересует значительно больше, чем человеческая. «Пожалуй, лучше не экспериментировать и ноги себе не ломать. А то окажется, что доставить на место можно лишь мою голову, а все остальное не обязательно. Может быть, я до сих пор и присутствую в этом мире целиком лишь потому, что без тела моя голова быстро протухнет?»
Семен попытался заняться чем-нибудь более безопасным, например вести геологические наблюдения. Правда, наблюдать было особенно нечего: под ногами все тот же мощный пласт известняка, только здесь он лежит не горизонтально, а с небольшим уклоном. Двигаются же они вдоль зоны тектонического разлома, по которому, кажется, горные породы были несколько сдвинуты в горизонтальной плоскости. Судя по рельефу, вертикальные перемещения отсутствуют. Кроме того, в полосе шириной от пяти до пятнадцати метров вдоль разлома наблюдаются зоны брекчирования (дробления) пород и локальные выходы минерализованных глин серого или голубоватого цвета. Такие выходы хорошо маркируются на местности отсутствием травянистой растительности – этакие небольшие моховые болотца. Сам же разлом ориентирован до простиранию бронирующего поверхность пласта, и водотоки пересекают его почти под прямым углом. Вода в них, наверное, мутная – глину же размывают. Впрочем, это не обязательно – достаточно «жирная» глина водой может и не размываться. В общем, ничего интересного…
Ближе к вечеру впереди замаячил провал довольно глубокой долины с крутыми склонами. «Ага, еще один разлом, – машинально отметил Семен. – Только поменьше и, наверное, более молодой. Интересно, будем спускаться вниз или обходить через верховья?» Он не угадал: ни обходить, ни лезть вниз никто не собирался. В сотне метров от кромки обрыва, среди развалов известняковых глыб, располагалось место… Стоянки? Ночевки? Привала? Черт его знает: утоптанная площадка примерно 10x10 метров с признаками многократного присутствия людей – осколки камней, которые в округе не встречаются, раздробленные кости, изъеденные грызунами обрывки шкур, чья-то (человеческая?!) сломанная челюсть, обломок палки, выбеленный дождями и солнцем. Понятно, почему тут нет окурков и ржавых консервных банок, но почему отсутствует кострище?!
Как только Семен понял, что дальше они не пойдут – по крайней мере сегодня, – он решил озадачить спутников именно этим вопросом. Однако вдруг сообразил, что то, на чем он стоит, осматривая площадку, вовсе и не камень, а вросшая в грунт и замшелая здоровенная кость. «Это что же такое? – изумился он и принялся ее рассматривать. – А штучка-то знакомая – такими лоурины придавливают низ покрышек своих вигвамов. А рядом еще такая же валяется, и еще! Как тут оказались челюсти мамонтов?! Они вроде по горам не лазают…» Впрочем, вскоре он обнаружил еще с полсотни крупных костей от разных частей мамонтового скелета, которые не просто валялись, а как бы отмечали периметр площадки.
Подготовка к ночлегу заключалась в том, что несколько хьюггов подались куда-то в сторону и через некоторое время вернулись, согнувшись под тяжестью мамонтовых бивней различной степени свежести. Впрочем, бивни были маленькие и принадлежали, наверное, или молодым особям, или, может быть, самкам. Потом весь конвой, за исключением Тираха, некоторое время дружно возился, пытаясь при помощи камней закрепить в вертикальном положена пять тяжелых кривых костяшек. В конце концов у них получилось нечто вроде кособокой пентаграммы, а бивни образовали некое подобие свода. Судя по всему, данная постройка возводилась здесь не раз, поскольку нужные обломки известняка имелись уже в наличии. «Если накрыть шкурами, – подумал Семен, – то получится почти шалаш, но эта конструкция и без покрышки еле держится».
– Твое место, бхаллас, – указал в центр пентаграммы Тирах.
– Спасибо, родной, – поблагодарил Семен. – А если меня ночью этой штукой придавит?
Ответный взгляд и жест начальника конвоя можно было перевести примерно как: «Значит, не судьба…»
Хьюгги расселись кто где и погрузились в свой обычный ступор. «Кажется, дневной план выполнен, и больше шевелиться они не собираются. Из этого следует логический вывод, что кормить сегодня не будут, – вздохнул Семен и занял место в центре символического шалаша из бивней. – А если дождь пойдет?»
– Тирах, а Тирах! Мне что, отсюда и выходить нельзя, да?
– Можно.
– А-а, понял: вы обозначили моё место, а уж буду я в нём находиться или нет – дело второе? Погулять-то по округе можно? Не сбегу ведь!
На буром безбородом лице Тираха ничего не отразилось. Он сидел на собственных пятках и смотрел куда-то в пространство – то ли во внешнее, то ли в своё внутреннее.
«Ну, и пусть сидит, – решил Семен. – А я пойду пройдусь».
Собственно говоря, за целый день ходьбы по горам он изрядно вымотался, но делать было нечего, а укладываться спать рано: он и дома-то редко спал больше шести-семи часов в сутки, а в здешних «полевых» условиях ему хватало, наверное, четырех-пяти. А что делать все остальное время? Погружаться в медитацию или ступор, как хьюгги, он не умеет. Кроме того, он стал уже достаточно «крутым», чтобы, почти не мучаясь, прожить сутки без пищи, но это все-таки неприятно. Может быть, удастся изловить какого-нибудь грызуна на ужин? Или птичку? Да и попить бы не мешало…
Семен сделал круг возле стоянки, но ничего интересного ни вблизи, ни вдали не обнаружил. Потом прошелся вдоль зоны разлома до самого обрыва: кое-где здесь среди травы зеленели мшистые заболоченные участки, но воды на поверхности не было. Сам обрыв оказался всего лишь довольно крутым склоном высотой метров двадцать-тридцать. Картина открывалась вполне типичная: на пересечении с зоной разлома русло ручья изгибается, а долина расширяется. «Сверху – на аэрофотоснимке – это будет выглядеть как „удав, проглотивший слона" из сказки о Маленьком принце, – усмехнулся Семен пришедшему на ум сравнению. – Вода там есть, даже болотце какое-то с лужей посередине, но так не хочется спускаться!»
Он долго решал философский вопрос: «Лезть или не лезть?» В конце концов решил, что нужно все-таки спуститься – кто знает, когда в следующий раз представится возможность попить? Сосредоточившись на решении проблемы в принципе, он, конечно, не удосужился обдумать детали и двинулся к воде напрямую, вместо того чтобы отойти подальше от зоны дробления пород. Оказавшись внизу, он немедленно увяз по колено, с трудом выбрался, а потом добрых полчаса пытался преодолеть оставшиеся до русла полтора десятка метров. Будучи крайне раздосадован этим обстоятельством, он не сразу сообразил, что эта гнусная субстанция под ногами не имеет свободного места от следов животных и их помета. «Блин, – ругался Семен, пытаясь извлечь из глины утерянный мокасин. – Прямо как на скотном дворе! Не хватало еще завязнуть и утонуть в этом навозе! За каким чертом я сюда поперся?!» В общем, к тому времени, когда он добрался до воды, Семен был уже озабочен не столько проблемой утоления жажды, сколько тем, чтобы хоть как-то отмыться. Несмотря на все старания, омовение получилось скорее символическим, чем реальным, поскольку воду пришлось черпать горстью.
Плюясь и ругаясь, Семен подался обратно на склон. Для подъема он выбрал участок, более-менее свободный от крупных камней и поросший реденькой травкой. Однако уже в самом низу он угодил ногой в чью-то нору и чуть не заработал растяжение связок.
«Да что же это такое?!» – хотел возопить он в отчаянии, но не успел – на него сердито чирикнули. А потом еще раз, и еще! Мысленный посыл был совсем простенький, и перевести его оказалось не трудно: «Ты что же это хулиганишь, а?!»
Ругаться сразу расхотелось, и Семен огляделся вокруг. Ну конечно: небольшой холмик в основании склона весь изрыт норами – это колония полярных сусликов – евражек. Они здесь такие же, как в ХХ веке, разве что чуть покрупнее. Помнится, ребята шутили: «Один евражка заменяет банку тушенки». На что Семен обычно отвечал: «И даже больше, поскольку вы наверняка откажетесь есть мясо, и всё оно достанется мне».
И вот хозяин местного поселения стоял столбиком (сантиметров тридцать?) метрах в трех и, вероятно чувствуя себя в безопасности, пронзительно чирикал на непрошеного гостя. При этом он умудрялся сердито махать довольно длинным хвостом – я те покажу, мол, как чужие норы ломать!
«Ну, да, „по науке" евражка так и называется – „длиннохвостый суслик". Сколько эта братва мне продуктов попортила в свое время! Особенно они любят печенье и галеты. А еще обожают забираться под брезент, которым накрыто снаряжение, и гадить там на тюки и ящики».
– Ты чего разорался? – спросил Семен вполне миролюбиво. – Я же не нарочно.
– Чирик! Чив! – ответил евражка.
– Да ладно: не так уж сильно и обвалил! Заново отстроишь – делов-то. А если бы я из-за тебя ногу сломал?
– Чив-чив! – заявил зверек.
– Ах ты так? Обзываешься, значит… Ну, тогда я тебя съем! – Семен попытался сосредоточиться для «ментального» приказа и прикинул расстояние, на котором уже сможет достать собеседника посохом. – А ну-ка, иди ко мне! Иди-иди, раз ты такой смелый!
Вообще-то сеансы мысленного общения с животными были для него довольно трудны и мучительны. Расплачиваться за них приходилось сильной головной болью. Он бы, пожалуй, не пошел на это ради нескольких сот граммов сырого мяса пополам с терпким вонючим салом. Однако способность к такому общению была, здесь одним из немногих его преимуществ, лишиться которого ему совсем не хотелось: «Нужно себя проверить – я давно не делал этого. Если потом удастся ещё и поужинать – будет совсем хорошо».
Зверек еще раз чирикнул, покрутил головой вправо-влево и неуверенно встал на все четыре лапы.
– «Давай-давай, двигайся! Иди, ползи, перебирай лапами! Ко мне, ко мне, ближе, ближе…» – наращивал давление Семен.
– «Ой, что это?! Ой, не хочу! Страшно! Почему он зовет меня?! Ой!»
– «Ко мне, ко мне! Двигайся, двигайся, не бойся, не бойся!»
То и дело оглядываясь, нервно дергая хвостом, зверек медленно двигался в его сторону. Семен стоял неподвижно, опираясь на посох, и шепотом дублировал свои напряженные мысленные «посылы». Он так увлекся, что забыл про дистанцию, на которой уже можно бить: «Лапами, лапами! Ко мне, ко мне! Ближе, ближе! Совсем и не страшно – ближе, ближе!»