Щербаков Андрей Михайлович. Вожди четвертого рейха

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   Поезд прибывал в Москву поздно ночью. Бормана, заснувшего под скамейкой, долго не могли растолкать, а когда растолкали, Борман стал плаксивым и злым, и во всех автобусах хотел вырвать у кондукторши связку билетов. Наконец Борман и Штирлиц приехали к Штирлицу на квартиру. Там царил полнейший бардак. Собрания сочинений Бормана, Штирлица, Геббельса ( в семи томах по четверти страницы каждый ), Кальтенбрунера и какого-то Исаева валялись на полу. Собрание сочинений великого вождя всех времен товарища Сталина одно лежало на столе, подпираемое с одной стороны батареей от рации, а с другой банкой из-под селедки. В единственном кресле был устроен склад пустых водочных бутылок. Раковина на кухне была по потолок забита немытой посудой и банками от тушенки.
   - Вот, - сказал Штирлиц, снимая сапоги и бросая их в кадку с чахлым фикусом. - Вот я и дома...
   - А я? - с надеждой спросил Борман, также снимая сапоги.
   - А тебя, Мартин Рейхстагович, я попросил бы не чувствовать себя, как дома, - грозно попросил Штирлиц, поигрывая кастетом.
   " Не хватало мне еще веревочек в коридоре и кирпичей над дверью ", подумал он озабоченно.
   - Штирлиц, а где тут это... - Борман описал в воздухе круг и показал руками дерганье за подвешенную над кругом веревочку.
   - Чего? - Штирлиц не понял таких тонкостей.
   - Ну этот... Пшшшш... - Борман имитировал звук спускаемого унитаза.
   - А! - понимающе сказал Штирлиц. - Ватерклозет фон Штирлица за углом, в конце коридора.
   " Почему фон Штирлица? " - подумал Борман, на ходу расстегивая брюки.
   Несмотря на страстное желание, Борман не сразу вошел в ватерклозет, а сначала расставил четыре веревки и одну установку с кирпичом. День обещал быть удачным. Борман вошел в ватерклозет и тут же пожалел о своей неосторожности. Тяжелый совок, как гильотина, рухнул ему на голову. Борман был настоящим мерзопакостником и успел вовремя отскочить. Но это было еще не все. Большой кирпич с предательским свистом вылетел из-за угла и, попав партайгеноссе по кончику носа, рассыпался на кусочки, ударившись об стенку. Борман с облегчением вздохнул, полагая, что это все, и блаженно опустился на крышку унитаза. С воплем " МАМА! " Борман покинул это прекрасное место. То, чем нормальные люди сидят, у него теперь было покрыто слоем репьев и булавок, а также одной очень большой кнопкой. Борман выскочил на улицу и побежал по ночному городу в поисках нормальных кустов. Ночные сменщики, возвращающиеся с работы, были немало удивлены, когда из кустов с кряхтением вылез лысый толстый человек в черном, испачканном тиной и землей мундире и сказал не по-русски "Main Gott, Chertoff Shtirlitz". Борман основательно заблудился, и не знал, где теперь искать своего родного Штирлица.
   Он пришел в справочное бюро, местонахождение которого ему подсказала вездесущая старушка, но оно имело обыкновение не работать по ночам. Партайгеноссе обиделся и насупился, как ребенок. К нему подошла другая старушка, и спросила, погладив его по лысому затылку, слегка поблескивающему в ночной темноте:
   - Кого потерял, детка?
   - Штирлица, - капризно и протяжно сказал Борман, приготовившись томно зарыдать.
   - Ах, Штирлица! Ну пойдем, детка, я тебя провожу, старушка достала из сумки заплесневелый пряник и дала его бывшему германскому рейхсляйтеру. Борман чуть не сломал себе зубы. Он хотел поставить старушке подножку, но удержался.
   К утру старушка вывела Бормана к дому, где жил Штирлиц. Того дома не было. Борман около трех часов сидел под дверью, распевая неприличные песни из тюремного фольклора, которым обучился у Штирлица, но вскоре сосед Штирлица по фамилии Дрищ сказал, что если Борман не прекратит совращать его жену Дуську, то он, Дрищ, Борману по морде даст. Борман обиделся и протянул напротив дрищевской квартиры несколько веревочек, но петь перестал. Вскоре появился Штирлиц в сапогах, густо измазанных грязью.
   - Где тебя носит? - угрюмо спросил Штирлиц, снимая сапоги об косяк двери. Фикус обреченно скорчился в своей кадке. Борман замялся и стал пороть всякую чушь. Штирлиц, не слушая его, налил себе водки и выпил. Налил еще и выпил опять. Изрядно подобрев, Штирлиц сел в кресло, мягким жестом вытащил из-под себя пустую бутылку и сказал:
   - Молодец. Пей, - и налил партайгеноссе стакан водки. Борман не стал ждать, пока его будут упрашивать. Он отхлебнул водки и закусил бутербродом с тушенкой.
   - А где ты был? - спросил он Штирлица, пережевывая хрящи, в обилии содержащиеся в тушенке.
   - В нашем русском Гестапо, - сказал Штирлиц.
   - О! - восторженно сказал Борман, вспоминая столь милое своему сердцу заведение на своей родине.
   - Там шпионов пытают, - продолжил Штирлиц.
   Борман смутился и притих.
   - И врагов народа - тоже пытают? - спросил он приглушенным голосом.
   - Тоже, - сказал Штирлиц, - И даже по праздникам.
   - Во! - гордо сказал Борман, выпячивая дряблую грудь.
   - Кстати, о птичках, тушенке и врагах народа... сказал Штирлиц довольно грозно. Такой тон Борману не нравился - он грозил битьем кастетом по голове. Штирлиц, заметя его смущение, продолжал.
   - Считай, сколько в Бразилии мы погрузили в ящик народу: Гиммлер - одна штука, Геббельс - одна штука, Фюрер с дамой - две штуки, ой...
   Несмотря на близость родины, при упоминании дамы фюрера Штирлица начало неукротимо рвать на родину, то есть теперь на свои собрания сочинения.
   - Шелленберг - одна штука, - подсказал Борман, чтобы отвлечь Штирлица от неприятных воспоминаний.
   - Да, - сказал Штирлиц, - Еще Холтофф, Айсман и Мюллер. Да, и еще Кальтенбрунер! Итого - считай, тунеядец, девять штук.
   Борман скромно потупил глазки. Мюллер по воле его мелкой пакости до сих пор, наверно, строил песочницы в джунглях, если не съели крокодилы.
   - А в Москву, - прервал его гнусные мысли Штирлиц, прилетело не девять человек, а восемь и еще какой-то зеленый мужик.
   Борман хихикнул - шутка опять-таки удалась.
   - Вот ты ржешь, противная морда, - вполне миролюбиво сказал Штирлиц, - А этот мужик на Лубянке трех охранников съел. Он, оказывается, в джунглях крокодилом работал. Борман радовался, как ребенок, держась за живот и потирая короткие волосатые руки.
   - Хватит ржать, - сказал Штирлиц, которому тоже становилось смешно от принятого спиртного. - Куда, вражеская морда, Мюллера дел? Моего, понимаешь, друга детства.
   - Ой, не бей меня, Штирлиц, - попросил Борман, с трудом уворачиваясь от вытащенного кастета, - Никуда твой Мюллер не денется, бегает, наверно, в джунглях...
   - Нехороший ты человек, - сказал Штирлиц, дохнув Борману перегаром в лицо. - Завтра мы вылетаем в Бразилию.
   - В ка-акую Бразилию? - испуганно спросил Борман, поднимаясь с пола.
   - В та-акую, - передразнил его Штирлиц. - Этот пакостник Мюллер в Бразилии Рейх открыл и фюрером стал. Нахал. - довольный, что он умеет говорить в рифму, Штирлиц высморкался в газету "Гудок" и сел в кресло. Борман сидел на полу и понемногу злился. Ему совершенно не светила перспектива провести лучшие годы своей жизни ( Борман всегда считал себя очень молодым ) в какой-то захолустной Бразилии. Но против Штирлица идти было опасно. Борман успокоился и достал из холодильника пакет молока.
   На следующий день рано утром Штирлиц, привязав Бормана к креслу в кукурузнике ( чтобы не сбежал и не выпал ), залил побольше горючего и завел старую дребезжащую телегу. Борман застучал зубами. Он не боялся летать самолетами Люфт-Ваффе, но умение Штирлица водить самолет приводило его в трепет. Он слышал, что русские шпионы, если их сбивают, почему-то очень любят не выбрасываться с парашютом, а врезаться на большой скорости в составы с вражеским продовольствием или вооружением. Тем более, Бормана привязали, и он не знал, что взбредет Штирлицу в голову. Но Штирлиц не собирался делать так, чтобы его сбивали или падать в продовольствие. Это было вне компетенции русского разведчика.
   Полет осложнялся. В первый же день партайгеноссе Борман, с детства боявшийся высоты, от страха съел все консервы. На следующий день Штирлиц вырулил кукурузник на Атлантический океан. Борман понял, что это конец. От его сильного дрожания самолет постоянно бросало. Борман дал себе самое честное слово, что, если он когда-нибудь выйдет из этой переделки, он будет чистить зубы и стричь ногти не реже двух раз в год.
   Очевидно, Борману пришлось сдержать свое обещание через неделю самолет, управляемый шнандартенфюрером СС фон Штирлицем, Великим Штирлицем, которого Борман так сильно зауважал, приблизился к берегам Бразилии.
   Партайгеноссе гордо смотрел вниз, представляя, как он, Борман, протягивает веревочку между двух пальм, и тут идет Мюллер. Борман гордо нажимает на Хитрую Кнопку, и Мюллер с воплем роняет совок и ведерко и падает в Очень Глубокую Яму. Борман так замечтался, что ему показалось, что он сам падает в Очень Глубокую Яму вместе с горлопанящим Мюллером. Он очнулся и обнаружил, что и правда падает, только не в яму, а с большой высоты вместе с самолетом и Штирлицем.
   - Штирлиц, Штирлиц, что это мы падаем? - испуганно завизжал Борман, дергая Штирлица за воротник.
   - Да бензин кончился, - довольно равнодушно сказал Штирлиц, продолжая крутить руль.
   - Прыгать надо! - завопил Борман, стараясь перекричать бешенно свистящий ветер.
   - И то правда, - сказал Штирлиц и выпрыгнул.
   Борман почувствовал некоторые осложнения. Он не знал, как пользуются парашютом - его никто этому не учил. Решив действовать, как получится, Борман стал интенсивно дергаться и вопить. Несмотря ни на что, парашют не раскрывался. Борману сильно захотелось жить и тушенки.
   - Штирлиц! - панически позвал он.
   - Чего? - отозвался голос из-под дна самолета.
   Борман сильно испугался. Освободив из пуховика правую руку, он стал крестить толстый живот.
   - Ну чего тебе? - повторил Штирлиц. Борман переборол страх и посмотрел под крыло. Штирлиц, парашют которого совершенно случайно ( а может быть и не совершенно ) зацепился за хвост кукурузника, болтался внизу, спокойно ковыряясь в банке с тушенкой.
   - Штирлиц, падаем! - сделав страшные глаза, сообщил Борман.
   - Вижу, - сказал Штирлиц вполне спокойно.
   - Так упадем же! - не успокаивался Борман.
   - Подожди, - равнодушно сказал Штирлиц, показывая глазами на неполную банку тушенки. Борман испугался еще сильнее и стал истерически визжать. Штирлицу этот визг быстро надоел.
   - Замолчи, - попросил он, ковыряясь на дне банки. А земля была уже так близко! Борман не выдержал и стал бросать свое грузное тело на стенки самолета. И кукурузник не выдержал. Он, конечно же, не был рассчитан на толстого партайгеноссе Бормана. Крылья с треском отломились, хвост и все остальное разлетелось на мелкие щепки. Штирлиц, так удачно освободившийся, расправил парашют и, взяв Бормана под мышку, стал парить в воздухе, как орел, удачно поймавший толстого, но почему-то лысого и в мундире СС барана. Борман болтался, как мешок с картошкой и не прекращал вопить. Штирлиц ласково ударил его по голове пустой банкой из-под тушенки, Борман прикусил язык.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   Внизу ласково плескался океан, прикрывая голубоватым туманом все неудобные для посадки места. Штирлиц насторожился. Падать на камень ему не хотелось. Выруливать мешал Борман, дрыгающийся под мышкой. Наконец опытный русский разведчик, который, надо сказать, еще ни разу в жизни не прыгал с парашютом, поменял местоположение Бормана, так что приземлившись, партайгеноссе оказался как раз под его валенками.
   Злобно щелкнув зубами, Борман с кряхтением выполз из-под Штирлица и, охая, опустился физиономией в воду. Штирлиц поправил шапку-ушанку и оглядел местность. Из воды, где радостно бултыхался партайгеноссе Борман, выглядывал ленивый крокодил, которому лень даже было протянуть свои начищенные челюсти. Рядом с ним лежали чьи-то ботинки и пуговица.
   " Кто-то забыл, когда купался, наверное ", - подумал Штирлиц, натягивая потуже сползшую с валенка галошу. Крокодил открыл смрадную пасть и очень неприлично рыгнул.
   - Штирлиц, пойдем, а? - попросил Борман.
   - Пойдем, - дружелюбно сказал Штирлиц, освобождаясь от строп парашюта. Борман вытряхнул набившиеся камешки из ботинка, вытер нос и медленно побрел за Штирлицем по колено в песке.
   ***
   На берегу, неподалеку от плаката, изображающего обнаженную красотку с надписью " Носите панамки ", сидела весьма знакомая фигура. Приглядевшись, Штирлиц узнал в ней пастора Шлагга, облаченного в закатанную выше колен сутану и потрепанное сомбреро. Пастор ловил рыбу на удочку, изготовленную из лыжной палки, и складывал ее в поржавевший от времени сейф. Сейф плавал здесь же, утяжеленный пустыми консервными банками из-под килек в собственных плавниках, чтобы не уплыл. Загоревшее на ярком бразильском солнце лицо пастора с негодованием смотрело на крупную дырку в носке. Пастор был не в духе и вспоминал родную Германию, фюрера и еще кое-что.
   Борман, увидев Шлагга, завопил дурным голосом и побежал к нему целоваться. Пастор обиженно воротил морду, отбиваясь мешающимися лыжами. Все же Борману удалось пару раз измазать постриженную под монаха лысину пастора.
   " Привязался какой-то психопат, прости господи ", подумал пастор, брезгливо вытирая голову не первой свежести носовым платком с отчетливыми следами пороха и блинов. - Пастор! - радостно протянул Штирлиц, узнав наконец до ужаса родного похитителя сейфа. Пастор тоже узнал Штирлица, и ему стало не по себе. Сказать Штирлицу, что сейф был пустой, а о банке тушенки он ничего не знает, Шлагг не решался. Он еще помнил, как тяжело вставлять протезы у Бернских зубных врачей, и повторять свои злоключения ему не хотелось.
   - Пастор! - радостно поддакнул Борман, приседая от радости и разводя руками.
   - Штирлиц... - неуверенно попытался обрадоваться пастор, и Борман опять полез целоваться, хотя вроде бы и не имел к Этому Делу никакого отношения.
   Внезапно Штирлиц стал сильно хмуриться. Пастор решил, что Штирлиц вспомнил про сейф, и ему стало немножко нехорошо - зубных врачей Шлагг боялся с детства. На самом же деле Штирлицу заполз в валенок местный предприимчивый таракан и устроил там кооперативную закусочную и выпивочную. Штирлиц казнил зверя и растроганно дернул пастора за ухо.
   - Штирлиц, а я сейф не трогал! Я его принес и все...
   - Ну вот еще, сейф... - Штирлица не волновали такие мелочи, - да засунь ты его себе в... ну, в это самое... Пастор Шлагг обрадованно затряс сутаной с потускневшим крестом и побежал за шнапсом.
   - Это Дело надо отметить, - сказал он, возвращаясь с полупротухшей курицей и графином мутного шнапса. Штирлиц одобрительно кивнул и опрокинул содержимое графина себе в рот. Ему сразу стало очень хорошо. Остальные облизнулись. Борман проводил единственную оставшуюся каплю себе в рот, и сразу же опьянел. Пастор Шлагг, в ответ на его призыв к уважению, осуждающе сказал:
   - Ну и нажрался ты, сын мой...
   " Нажрался! " - подумал Штирлиц, и ему стало смешно.
   - Ничего! - сказал Борман, отбивая чечетку заплетающимися ногами.
   - Послушай, Шлагг, ты здесь не видел такого, - Штирлиц попытался изобразить Мюллера, но получился полный придурок. - Такой, - сказал Штирлиц, показывая ниже колен рост Мюллера, - в панамке и с совком.
   - А! - Шлагг понимающе захлопнул сейф, из которого шел запах тухлой рыбы и скорчил презрительную рожу. - Этого тут каждая пиранья знает... Он настроил себе песочниц по всей Бразилии и требует всеобщего поклонения.
   - Мюллер! Поклонения! - Борману стало смешно. Он уронил свое грузное тело на землю и начал истерически дрыгать ногами. Штирлиц успокоил его ударом валенка по голове. Галоша была недостаточно крепкой, но тем не менее ржание Бормана сменилось глухим всхлипыванием.
   - А еще у него гарем где-то в джунглях, - сказал пастор Шлагг, скрепя кривыми зубами, и прослезился. Он считал наличие гарема своей личной привилегией, и презрительно относился ко всем прочим обладателям подобного счастья. А Мюллеру вообще надо было бы набить морду - он сосредоточил в свой гарем негритянок со всей Бразилии. Куда одному лысому человеку ( причем ниже средних способностей ) надо было столько женщин, даже Шлаггу было непонятно.
   - И вообще, я этого Мюллера, - Пастор сжал кулаки и начал плеваться.
   Штирлиц задумался.
   - Ну, я ему дам, - негодующе кипел Пастор, представляя, как Штирлиц будет бить Мюллера по морде, а он, Шлагг, будет стоять рядом и читать бывшему шефу Гестапо заупокойные молитвы, вперемешку с отборным русским матом. Штирлиц думал еще сильнее, и вскоре ему захотелось тушенки. Много думать вредно - об этом русский разведчик знал с тех пор, как свалился вниз головой с крыши Рейхстага и набил на лбу большую шишку.
   - Ладно, - сказал Штирлиц, тряся головой. - Где этот Мюллер?
   Пастор щелкнул языком и сказал, что этого никто не знает. Судя по рассказам негритянок, удравших из гарема Мюллера, это место было где-то там, в джунглях.
   - Джунгли большие, - сказал Штирлиц, понимая, что сказал очень умную вещь.
   - Очень, - поддакнул Борман, осознавая свою высокую образованность.
   - Да-а, - протянул Пастор, вытирая полой сутаны пот с лысины и толстой шеи.
   - Нужен самолет, - сказал Штирлиц.
   Борман отскочил от него на несколько шагов и, выпучив глаза, стал испуганно махать руками.
   - Ничего, - сказал Штирлиц. - Самолеты " Аэрофлота " самый безопасный транспорт в мире!
   Пастор Шлагг засмеялся. Его смех был похож на звуки долбления очень ржавой сковородки тупым гвоздем.
   - Нет, ну кому бы нос разбить? - вслух задумался Штирлиц. Пастор Шлагг с его ехидной рожей явно подходил на такую кандидатуру. Еще имелся вариант с партайгеноссе Борманом и содержателем гарема Мюллером, но на данный момент Штирлиц выбрал Шлагга. Пастор долго не мог понять, почему вдруг потемнело в глазах и начала сильно беспокоить тупая боль в затылке, но вскоре он опомнился и на четвереньках уполз от Штирлица подальше. Зубы, к счастью, были целы, но крест Штирлиц взял себе на память ( или поносить ).
   - Все, - сказал Штирлиц, вытирая запачканные об сутану пастора руки о Бормана, - завтра начинаем искпеди... ну в общем, когда ищут.
   - Мюллера искать будем? - спросил Борман, преданно глядя в глаза Штирлицу и одновременно насыпая ему речного песка вперемешку с ракушками в валенок.
   - Догадливый, - похвалил его Штирлиц, снимая валенки и вытряхивая песок.
   Борман заскромничал и пополз спать к ближайшей пальме.
   - Ну кому бы еще нос разбить? - вслух подумал Штирлиц и тоже уснул.
   ***
   Утром Бормана разбудила ежедневная и жизненно необходимая прогулка молодого толстого попугая и вытекающие отсюда последствия ( правильнее было бы сказать "выпадающие" ). Борман быстро вскочил, вытер глаза и лысину и побежал умываться. Умываться было негде. В море плавал упитанный крокодил, подозрительно поглядывая на Бормана, около ручейка сидел нахмуренный орангутанг, поигрывая костью, очень похожей на человеческую.
   Борман охнул и поплелся искать Штирлица. Тот лежал под пальмой и громко храпел. Ему снился сон о победе Мировой Революции, и то, как он, Штирлиц, стоит на трибуне, и говорит : " И вот, товарищи, наконец то мы все можем иметь по вагону тушенки ". Штирлиц уже много раз видел этот сон, и он ему порядочно надоел. Он уже начал подумывать о том, что еще можно получить от Мировой Революции, но его бесцеремонно распихал Борман и спросил, где можно умыться. Штирлиц перевернулся на другой бок и почти ничего не ответил. Борман сказал, что он все понял, и пошел туда, куда его послал Штирлиц, но вскоре заблудился и стал звать на помощь.
   Он помешал пастору Шлаггу, удобно сидевшему в кустах сами знаете зачем. Пастор грязно выругался, одел штаны и пошел читать проповедь Борману.
   ***
   Товарищ Сталин почесал в затылке, опрокинул стул и спросил :
   - Лаврентий, как там дела у товарища Исаева?
   - А мы... а я..., - Берия недоуменно замялся, - Коба, мы еще не пытали человека по фамилии Исаев...
   - Ну какой же ты грубый, - Сталин уронил пепельницу себе на ногу и осуждающе защелкал языком, - тебе вождь говорит фамилию, а ты человека сразу пытать хочешь...
   - Так Коба, кругом заговоры, - Берия зловеще блеснул глазами из-под золотой оправы очков. - А, заговоры, - Сталин презрительно наморщил усы и отбросил в сторону замшелый тапок, - Был один заговор, и то твои люди всех заранее расстреляли... И виноватых, и тех, других...
   - Стараемся, - круглое лицо Берии светилось гордостью.
   - Стараетесь... - Сталин презрительно высморкался в рукав и стал искать, об чего бы вытереть испорченный костюм, - А скажи, Лаврентий, ты все еще развлекаешься с девочками?
   - Ну, как тебе сказать, Коба... - Берия смущенно затеребил в кармане заряженный пистолет.
   - Не говори, - сказал Сталин. - Мне все равно наплевать... Так как там дела у товарища Исаева?
   ***
   Штирлиц, надев рюкзак и лапти на босу ногу, в сопровождении Бормана, расставляющего веревочки между всеми пальмами и пастора Шлагга, с кряхтением тащащего сейф, шел по практически непроходимым джунглям, жуя яблоки и бросая огрызки в разные стороны. Судя по рассказам пастора, лагерь ( с соответственно гаремом ) толстого глупого Мюллера находился на юго-северо-западе, как выражался сам пастор, обладающий удивительными познаниями в области географии.
   На джунгли опускались неприветливые сумерки. За этот день Штирлиц и прочие искпеди... ну те, которые ищут, проделали километров сорок. Борман истратил весь свой запас веревочек и собрался переходить на булавки и ямы, но копание ям занимало много времени.
   Гарем Мюллера, судя по всему, был еще далеко.
   " Ну куда мог убежать этот толстый придурок? " сокрушенно думал пастор, с кислой миной потирая стертые в яблочное пюре многострадальные пятки.
   Внезапно из чащи джунглей раздался радостный вопль партайгеноссе Борман нашел бумажку в пять долларов. - Отдай, - сказал Штирлиц, угрожающе доставая кастет.
   - Не отдам, - стойко ответил Борман, кладя банкноту себе в рот. Со своими кровно заработанными пятью долларами он не желал расставаться.
   - Щас в ухо дам, - пообещал Штирлиц.
   В ответ на это Борман весьма ловко забрался на довольно высокую пальму и сел там наподобие дикой обезьяны, показывая розовый язык. Штирлиц плюнул и пошел спать.
   Внезапно Борман посмотрел в сторону заходящего солнца и увидел там прогнивший забор. Партайгеноссе быстро догадался, что там, за забором, скорее всего, живут люди, возможно даже злые, но тем не менее он диким воплем молодого орангутанга, призывающего самку, позвал Штирлица. Тот неприветливо одним ударом ноги сломал стебель пальмы, отчего Борман вместе с ее верхушкой упал вниз, и потребовал объяснений такого неприличного вопля. Партайгеноссе задумался. Стоило ли говорить Штирлицу страшную Военную Тайну? Один раз из-за такой оплошности Бормана переговоры с Даллесом зашли в тупик. Повторять чего-то не хотелось.
   - Там, э... - Борман замялся и стал думать, как бы запудрить мозги Штирлицу.
   - Все, - сказал Штирлиц, - кончилось мое терпение. Я хоть и русский разведчик, таких пакостей не потерплю.
   " Он догадался ", - подумал Борман, ожидая удара кастетом по голове, и зажмурил глаза. Возмездие не спешило свершаться.
   Штирлиц спокойно развязал веревочки, спутавшие его сапоги, и это его немного успокоило. Он решил устроить себе сегодня день рождения ( четвертый за этот месяц ), и подумал, что Бормана он поколотит завтра или на следующей неделе.
   " Он не догадался ", - облегченно подумал Борман после часа напряженного ожидания удара по загривку.
   " А вот и нет ", - ехидно подумал Штирлиц, доставая из рюкзака три банки тушенки и большой графин водки. Пьянки на свежем воздухе были страстью Штирлица и доставляли немало неприятностей Борману, потому что Штирлиц, напиваясь, бил его нещадно.
   Достав пучок лука и два теплых огурца, Штирлиц приложился к графину и почувствовал облегчение. Борман сидел рядом на траве и злился. Он ненавидел в Штирлице ту черту, что русский разведчик обычно сам, единолично выпивал все имеющиеся спиртные напитки, не оставляя Борману не капли. Партайгеноссе не нравился такой эгоизм. За такое нахальство, решил он, он не скажет Штирлицу, что он видел с пальмы, даже под страхом пытки ( тушенкой ). Хорошо напившись, Штирлиц подложил под голову что-то мягкое и заснул. Что-то мягкое ( а это был партайгеноссе Борман ) заворочалось и уползло.
   " Чертов Штирлиц, - думал пастор Шлагг, потирая натертые за день крупные мозоли, - Сидел бы я сейчас на берегу моря, ловил бы рыбу, спокойно складывал бы в сейф... Нет, нужен ему этот дурацкий Мюллер... "
   Пастор достал испачканный многими поколениями носовой платок и основательно высморкался. Ему очень хотелось на родину.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Утром Штирлиц проснулся, как всегда после пьянки, злой, небритый и голодный. Рядом, подложив под голову редкостный бразильский фрукт, спал партайгеноссе Борман, за ночь расставивший огромное количество всевозможных веревочек и хитроумных ловушек.
   Штирлиц достал из кармана компас и определил, сколько времени. Сильно болела голова, хотелось чего-нибудь такого... крепенького...
   Пастор Шлагг, храпящий на всю округу, внезапно вскрикнул во сне и проснулся. Ему приснилось, как он лежит на скамейке в родной кирхе, и вокруг него ходят обнаженные красотки, одна прелестней другой, но вдруг входит Штирлиц и говорит " Отдавай сейф, ..., пришло время Мировой революции ".