* * *
   Возвращался он на этот раз пешком. Фонари не светили, погода была промозглая, дул ветер. Мало приятного, если разобраться, однако в этой своей последней прогулке по родному городу Макс не хотел пользоваться транспортом. Стены бетонных зданий, асфальт, хлопья сажи, словно черный снег, оседающие на все вокруг, — такая прощальная картинка откладывалась в памяти. Родной город и родное время… Вероятно, он должен был испытывать тоску, но что-то и с этим понятием, по-видимому, приключилось. Иной город помнился ему, и иные люди окружали его в юности. И водопроводная сеть не нуждалась в системах очистки, а полицейские смело раскатывали по улицам в патрульных, не обремененных броней легковушках. Конечно, жаль расставаться с Броксоном, и с Бобби тоже — отличный парень! Но… кажется, и все. Семьи у Макса не было, а лучшие друзья давным-давно канули в лету — под пулями и осколками в героиновой Колумбии, на опиумных плантациях Китая, в других краях, где оклемавшиеся народности и дозревшие до базук дикари брались одной рукой за оружие, а другой за шприц с синтетической бормотой. И все равно это было ЕГО время. Именно это время он ненавидел и одновременно понимал, выучив наизусть, постигнув до буковки, научившись презирать, однако и уважая — может быть, за упорство, с которым человечество цеплялось за этот разлагающийся мир, за жестокую лично его необходимость этой эпохе, действительно нуждающейся в железных парнях… Выстрелов он не услышал только потому, что они тоже стали привычным фоном жизни. И все-таки годами отработанные рефлексы спасли лейтенанта, швырнув на асфальт, заставив живо перекатиться к близкой стене. Вскинув пистолет, Макс в мгновение угадал затаившиеся в сумраке фигуры нападавших и, проверяя себя, мушкой длинноствольного «рейнджера-45» пересчитал их. Трое! И это как минимум!.. Черт их знает, чего они там затаились, но скорее всего в его смерть и в собственную меткую стрельбу они не слишком поверили. Очень уж проворно Макс брякнулся на землю, исчезнув из поля зрения ночных охотников. Лейтенант был почти уверен, что его, распластавшегося по грязному тро туару, не видят. Если у них, конечно, нет с собой инфракрасного бинокля, вещи по нынешним временам вполне доступной и не слишком громоздкой. Во всяком случае, серьезные бандитские группировки давно располагали такими пустяками. «Может, постонать немного?» — подумал Макс, но тут стрелки вылезли сами. И не трое даже, а четверо. В руках — компактные и вполне современные автоматы, в походке некоторая настороженность. Багровый отсвет играл на их лицах — что-то горело в боковом переулке. Макс выждал еще чуть-чуть и, переведя пистолет на автоматический огонь, мягко спустил курок. Двоих он положил сразу, третий, хромая, бросился вниз по улице, зато последний из бандитов, не растерявшись, открыл яростный огонь, целясь, разумеется, на вспышки его «рейнджера». Зря, братец! Зря!.. Уж лучше бы ты побежал вслед за приятелем… Перекатившись в сторону, Макс чуть привстал и первой же пулей заставил ночного стрелка умолкнуть. 1 Догонять убегающего он, разумеется, не стал. Был бы под рукой велосипед — другое дело, а ноги — вещь не казенная. Отряхнувшись и обругав на чем свет стоит ночных шалопаев, Макс неторопливо продолжил путь. Проходя мимо высвеченного огнем проулка, повернул голову. Горел микроавтобус. Обычно в таких развозят по домам рабочих. Утром забирают на фабрику, вечером возвращают — как некогда детей из школ. Выгоднее и надежнее. Пешком по городу позже шести часов уже практически не ходили. Кое-кто из коллег Макса даже предпочитал ночевать в казарме. Конечно, казарма — не дом родной, зато спокойнее. Никакой трясучки, и можно по-настоящему расслабиться… Макс шагал, продолжая держать руку в кармане, сжимая рукоять «рейнджера». А. может, оно и к лучшему — убраться из этого времени? Может, даже стоит считать это удачей?.. Кому еще позволят так запросто перемахнуть из века в век? Да никому! А попробуй на свой страх и риск — и пошлют за тобой перехватчиков вроде Штольца с Кромпом. Уж эти волкодавы кого хочешь достанут. И из любого времени. Но ведь у самихто диверсантов — особый статус. Они не роботы и на самоликвидацию не согласятся. Стало быть, по выполнении задания будут жить в новых условиях и привыкать. А что еще им остается? Сообщат капсулой о кончине вундеркинда Гершвина и осядут. И более никто уже не выскользнет из той эпохи. Потому что обратимость запрещена. Один неверный шаг, и все здесь пойдет вверх тормашками. И ядерных бомб, возможно, набросают, и тер-мояд быстренько изобретут. А что? Водородная бомба на службе у диктатора девятнадцатого века! Очень даже славно! И ведь ни грамма не усомнятся — обязательно пустят в ход. Хотя бы из простого человеческого любопытства. Потому и усилят вокруг полюсов охрану, прошерстят ученых на предмет утечки, и тот же Броксон, хмурясь, подпишет очередной план операции по устранению обладателей опасной информации. В общем, справятся с ситуацией, не впервой… Дома Макс не стал смотреть ни теленовостей, ни шоу. Все было смотрено-пересмотрено. Глядя на экран, хотелось блевать. Жвачку для идиотов клепали тоннами. Он мог бы без труда пересказать любой новый фильм, программу любого из семидесяти городских телеканалов. И даже мимику политиков изобразить. С жестами и интонациями… Скучно. Чертовски скучно. И не ему одному. Потому и придумывает себе развлечения в парках и на улицах подрастающее поколение. «Эго» просится на волю, мозг опаздывает, не поспевая. И в эту последнюю ночь ему скучно. Во всяком случае, космонавтом, навсегда покидающим землю, Макс себя не чувствовал. И потому в конце концов всем прочим занятиям предпочел сон. Особая таблетка из особой упаковки с надписью: «Для невротиков». Сегодня это можно было себе позволить. Потому что хотелось прощального зрелища. Без крови и без стрельбы. Пусть даже и во сне. Что-нибудь цветное и теплое, на память. Кроме того, надо было элементарно выспаться. Глядя в потолок, он гадал о предстоящем, прекрасно сознавая всю тщету подобного самоистязания. Будущее не предскажешь. Даже если это будущее — в прошлом. Таблетку Макс запил глотком воды. Ворочаясь и ожидая, когда начнет действовать всесильная химия, вернулся мыслями к рассуждениям полковника. Куда все-таки мог нацелиться этот Гершвин, и что есть поворотный момент истории? Тридцать девятый год двадцатого столетия? Семнадцатый? Ватерлоо? Или Лейпцигская битва? Савмак или Спартак, Батый или вавилоняне? Есть ли он вообще, этот поворотный момент ось, вокруг которой способна повернуться Вселенная? Или это очередной миф не теряющего надежду человечества? За окном прогремела автоматная очередь. Ей ответил пистолетный выстрел. Лейтенант с кряхтеньем перевернулся на другой бок. Ах, если бы начать все сызнова! Если бы это было возможно!.. И девушку с глазами-звездами не пропустил бы мимо, пошел бы следом, догнал, о чем-нибудь обязательно заговорил. И с образованием не профукал бы лучшие годы, и с близкими людьми, паре верных друзей в роковой момент протянул бы руку. Только можно ли прожить все сызнова и иначе? Стать Максом номер два — счастливым и преуспевшим, вку сившим и познавшим, и при всем при том не разуверившимся в этой временами карусельной, а временами тягостно застойной жизни? То есть если там, наверху, ничего нет, то, очень может быть, и существует такая фантастическая перспектива. Но если что-то все же есть, если некто ведет свою игру, умело перебрасывая гири с чаши на чашу, чтобы уравновесить прытких и ободрить невезучих, — тогда все напрасно. Черное совместится с белым, и дегтя накапают в патоку. Счастья без несчастья не бывает. И та же дыра во времени — не чья-нибудь оплошность и недосмотр, а нечто намеренное, подброшенное людям как шанс… Значит… значит, все их нынешние усилия — не напрасны? И есть какой-то смысл в перемещении туда? Наверное, есть. Только вот смысл для кого — вот в чем вопрос! Для троицы маньяков или для истребительного отряда? Кто призван уравновесить очередное колебание весов?.. Макс ожесточенно поскреб макушку — то место, куда не так давно его шкрябнуло осколком, и туг же зачесался шрам яод лопаткой. Но он сдержался. Если расчесывать раны одну за другой, то и целой ночи не хватит… Вернувшись к прерванной мысли, Макс удивленно распахнул глаза. О чем же он рассуждал? О небесной справедливости?.. Неужто он стал верующим?.. Суеверия у лейтенанта хватало. И не только у него одного. Штольц брал с собой на задания соломенные амулеты, Лик дома на стене держал подкову, и даже Кромп частенько скрещивал пальцы и что-то бормотал под нос за минуту до атаки… Но вера — это совсем другое. А сейчас надо довериться судьбе… Эта мысль неожиданно успокоила лейтенанта. Галлюциноген наконец-то впитался в кровь, мозг поплыл, обрывая цепь умозаключений. Сознание пушечным ядром плюхнулось в темную заводь сна и, пробив ее насквозь, серебристым планером взмыло над лазурными берегами сказочных островов. Макс наконец-то забылся.
* * *
   Солнце клонилось к горизонту. Флотилия из четырех каравелл медленно скользила по изумрудным просторам Атлантики. Попутный ветер позволил поднять прямые паруса, и Пьетро Кастильоне — посланник короля испанского, везущий в колонии Нового Света пушки, другое оружие и бездну прочих товаров, выбравшись на палубу флагмана, с удовольствием взирал на расцветающее розовыми красками небо. Чайки отстали от флотилии, ничто не отвлекало взгляд, тем величественнее выглядел океан, раскинувшийся на всем видимом пространстве. Ни единого клочка земли. Вполне возможно, суша казалась океану грязью, которую он постоянно смывал со своего лица бурями и ураганами. Почти наверняка раздражение у морской стихии вызывали и эти четыре кораблика, нахально осме-йившисся пуститься в дальнее плавание. Но как человеку, прилегшему подремать, лень отмахнуться от докучливой мухи, так и океану было лень тратить свои силы на хрупкие, и без того едва держащиеся на воде посудины. Он мог бы их пощадить — и пощадил бы, однако жизнь распорядилась иначе. С оглушающим грохотом над всеми четырьмя кораблями одновременно взвились огненные фонтаны, дробя палубы в щепки, выворачивая мачты, заваливая их вместе с горящими парусами в воду. Вспыхнувший костер был стремительным и страшным. От красавцафлагмана, только что любовавшегося своим гордым отражением в зеркале большой воды, остался лишь дымный, быстро погружающийся в волны островок огня. Бог весть как уце левшие люди цеплялись за деревянные обломки шхун, с ужасом осмысливая произошедшее и понимая, что спасения им ждать неоткуда и что лучше бы им было сразу погибнуть.

Глава 4

   Что там говорил Броксон насчет привыкания? — А то и говорил: терпи и не чирикай! — И что — каждый раз так маяться? — Живой — и радуйся… Ружейная пуля свистнула над головами и гулко впилась в древесный ствол. Полетели листья. Макс, морщась, протянул к пробоине руку, мизинцем измерил глубину. — Калибр — что надо, а вот скоростенка явно нега. Всего-то на пару сантиметров и прошибла. — Ничего удивительного, — заметил Дювуа. — Судя по всему, это мушкет с кремниевым замком. Эффективная дальность боя — двести-триста шагов, а прицельная и того меньше. — Даже не метров, а шагов… Тьфу! — Капрал Шгольц сплюнул и тут же ухватился за свою челюсть. — Когда же это все кончится?! — Что ты имеешь в виду? Собственные зубы или адаптацию? — Да все вместе, черт побери!.. — Будь доволен, что нас не встретили подобными гостинцами в Берлине или в Петрограде. Посмотрел бы я на тебя тогда!.. Одуряюще пахло травами. Они лежали на поросшем редкими деревьями холме и терпеливо дожидались, когда наконец пройдет период адаптации. Супрессия — так это называлось на научном языке. Очутившись в иной эпохе, организм требует некоторого покоя для необходимой перестройки. Об этом их предупредили еще там, в родном веке, но подробностей о возможных «ломках» не мог, разумеется, знать никто. На всякий случай им ввели вакцину против дюжины канувших в прошлое болезней, в полость рта и подмышечные пазухи вшив капсулы с мощнейшими стимуляторами, с обезболивающим, с инициаторами каталептического сна. — А это еще зачем? — удивился Макс последнему средству. — Как знать… — Полковник Броксон невесело подмигнул, и Макс не стал переспрашивать. Он и сам догадывался. Людям его профессии следует быть готовым ко всему — к нападению и обороне, к длительным засадам и неподвижности, к голоду и холоду. Может пригодиться и каталепсия. Труп, как известно, не допрашивают и не пытают. — А меня больше интересует, когда они там уймутся. Битый час стреляют… Дювуа, лежащий на взгорке и наблюдающий за стрелками, оживленно сообщил: — Судя по всему, они и не собираются уходить. Скорее всего кто-то из них ускакал за подмогой, так что в скором времени надо ждать конницу или артиллерию… Кстати, лейтенант! Вам не кажется, что нас ждали? С самого начала. Вон у них даже и шалашики стоят.; — А может, это какие-нибудь пастухи? — Ага, пастухи без стада… — Черт! — Кромп передернул затвор автомата. — Сейчас я покончу с этими недоделками. — Отставить! — Макс одернул его взглядом. — Не нервничай, дружище. Время у нас еще есть, а когда надо будет, мы оторвемся от них более про-стым образом. Отряхиваясь от земляного крошева, к нему подполз Дювуа. I Разумно. — Он поглядел на Кромпа. — Вы собираетесь стрелять в них, а о том не подумали, что кто-нибудь из этих крестьян запросто может оказаться вашим предком. — Ну да, так я и поверил. — Именно так! Не забывайте, где вы. Один нечаянный выстрел, и ктонибудь из нас может запросто исчезнуть. — Интересно знать, почему? — Да потому, голова садовая, — вмешался сообразительный Кромп, что когда убиваешь своего прадеда, то так оно и выходит: шлеп — и нет наследника. В него — стало быть, в себя, смекаешь? В этом времени ни тебя, ни твоих родителей еще нет. Но когда-нибудь они появятся — и, как знать, возможно, появятся от этих вот людишек. Ты ведь и сам не знаешь, как далеко убегает твоя родословная цепочка. Может быть, твоим прапрадедом был какой-нибудь из Людовиков? — Ага, или Ричард Львиное Сердце!.. — Тоже возможно! — Да… — Микаэль похлопал по своей туго набитой сумке. Темные его глаза приобрели задумчивое выражение. — Смешная все-таки штука время-времечко. Стреляю в какого-нибудь французика из восемнадцатого века, и вдруг получается, что пуляю в собственный висок, так, что ли? — Очень даже запросто. — Дювуа улыбнулся. — Вы ведь испанец, Микки?.. Так вот, очень скоро Наполеон развяжет войну в Испании. И возможно, именно ваш французик не убьет испанца, который соблазнит вашу прапрабабушку. А в результате… Снова взвизгнула пуля, и Дювуа вобрал голову в плечи. — Сколько их там? — поинтересовался Кассиус. — Уже чуть больше. Десятка два. — Откуда, интересно, они сбегаются? — Как откуда? Вон из той деревушки. — Деревушка? Ага… Значит, это либо Шабане, либо Рошшуар, пробормотал Кассиус. Он сидел, держа на коленях раскрытый «Макинтошуниверсал». — Карта, конечно, более чем условная, но, если хотите, могу распечатать. — Давай. — Макс тряхнул головой, прислушиваясь к собственным ощущениям. Пожалуй, организм все же привыкал к перебросам. В Германии, к примеру, его просто выворачивало наизнанку, а Кассиус вообще лежал без сознания. Им и впрямь повезло, что ни штурмовики с нацистскими повязками, ни комиссары в кожаных тужурках не заметили вторжения гостей из иновременья… Он осторожно помотал головой и выпрямился. Покалывание в суставах прошло, но боль, поселившаяся в позвоночнике, все еще давала о себе знать. Нечто подобное он испытал года два назад — после того, как, неудачно выбросившись из горящего самолета, упал на верхушки деревьев и с дымящимся парашютом, сломав ветки, приложился спиной к поваленному стволу. Итог — сотрясение мозга, три сломанных ребра и масса разнообразных ощущений… Кассиус ловко пробежался пальцами по клавишам. Портативный компьютер зажужжал в его руках, выдавая из узкой щели ленту со свежеотпечатанной картой района. Треснул авторезак, готовая карта упала на колени техника. — Так… И какие же здесь ближайшие города? Бордо, Пуатье, Лимож? Дювуа, клюнувший в карту носом, энергично замотал головой. — В начале девятнадцатого века городом из этих трех можно было назвать только Бордо. Большей же части дергвушек мы, по всей видимости, на этой карте не найдем вовсе. Картография, к сожалению, фиксирует главным образом связанное со знаменательными битвами. — Странная какая-то карта. — Штольц заглянул лейтенанту через плечо. — Я хочу сказать, границы какие-то странные. — Еще бы! Тут что ни день они менялись. Война, передел территорий. Так что ни Италии, ни Греции здесь не ищите. Привыкайте к новым названиям. — Дювуа хмыкнул. — Тосканское королевство, Сардиния, Цизальпинская республика, Неаполитанское королевство, Бавария, Баден… — Весело получается. — Макс повертел в руках цветную распечатку. Как же нам ориентироваться? — Чтобы ориентироваться, нужно точно определиться с датой. Тогда и компьютер выдаст более или менее точную карту. Хотя и по этой распечатке можно приблизительно прикинуть свое месторасположение. Крупные населенные пункты, реки и горы, некоторые дороги — все это смело можно принимать за константу… — Что ж… Стало быть, придется вступать в контакт с аборигенами. Макс Дюрпан взглянул на техника. — Или обойдемся без этого? — Как угодно, но предупреждаю сразу: точно определить глубину пробоя невозможно даже и более совершенной аппаратурой. Поэтому оперировать мы можем весьма приблизительными цифрами. — То есть? — Я полагаю, это либо тысяча восемьсот второй, либо тысяча восемьсот девятый год. Такой вот разброс. — Ого! Совсем пустячок — семь лет! — Миказпь присвистнул. — Кстати, далеко отсюда до Парижа? — Километров сто пятьдесят или чуть больше. А зачем тебе Париж? — Бывал пару раз. Хоть одно знакомое место… — Знакомое? Вы говорите: знакомое?.. Дювуа засмеялся, следом за ним рассмеялись и остальные. Должно быть, смех услышали и стрелявшие, потому что огонь вдруг смолк. «Смеются, значит, ожили», — решил про себя Макс. Сложив карту вчетверо, выполз на взгорок. — Что ж, посмотрим, кто там с нами воюет… Стараясь не слишком высовываться, он неспешно огляделся. Место, куда они угодили, возможно, порадовало бы взор художника, но Макс Дюрпан удовольствия от увиденного не получил. Вздымающиеся волнами луга налево, и чахлый лесок направо. Какая-то деревушка на горизонте, и пашни, пашни… А еще говорили, что в старое время кругом были чащи и джунгли. Где же они, господа хорошие? Опять в далеком прошлом? Куда же дальше?.. Один из стрелков, поднявшись, засеменил, меняя позицию. Дюрпан улыбнулся. Очень уж потешно двигался чел ввек. Как в черно-белых немых кинолентах. Шестнадцать кадров в секунду или около того… Дюрпан припомнил слова Броксона о перебросе. Кажется, полковник толковал им, что вторжение в иное время — это все равно что гвоздь, Вбиваемый в древесину. Оно не проходит бесследно Н и определенной степени деформирует окружающее пространство. Отсюда и плотность времени вбли-1И пробоя, и это паршивое состояние. Чужое про-странство давит, норовит выжать вон… — Лейтенант! Макс обернулся. Касеиус впился взглядом в эк-ран своего компьютера. — Кажется… То есть, это еще следует проверить, но основной ствол пробоя оборван. — Что это значит? — Это значит, что друзья, за которыми мы охотимся, здесь. У Дюрпана вырвался вздох облегчения. — Наконец-то! Вы молодчага, Кассиус! Техник скупо улыбнулся. — Можно проверить точнее, но для этого потребуется раскинуть циклическую антенну. Так называемую «чашу». — Раскинем, черт возьми! Какую понадобится, такую и раскинем. Хоть чашу, хоть блюдце. — Но мы должны располагать пространством как минимум метров сорок в диаметре. — Ясно. — Дюрпан снова покосился в сторону французов. — Значит, будем отходить. Все готовы идти? — Лично я — хоть сейчас, — вскинулся Штольц. В этом крепыше энергии всегда было хоть отбавляй. Макс скользнул глазами по лицам остальных, поймал еще четыре не слишком уверенных кивка. — А ты, Лик? Диверсант фыркнул, и Макс понял, что при гражданских, а таковыми, конечно же, являлись Дювуа с Кассиусом, солдат ни за что не признается даже в своем недомогании. Однако им и в самом деле пора было менять дислокацию. Если в момент появления здесь им хватило нескольких выстрелов, чтобы отпугнуть вооруженных всадников, то в самом скором времени все могло измениться. Мушкеты мушкетами, но с помощью этих самых мушкетов Наполеон завоевал всю Европу. Ленивая перестрелка могла вылиться в более серьезный конфликт. — Собираем вещи, — сухо приказал он. — Штольц и Кромп помогают Кассиусу. Лик, приготовь шашки. Будем отходить в дыму… Он покосился на шевелящиеся под ветром травы и кивнул самому себе. Ветерок очень даже подходящий. Можно запалить патрон депрессанта. Пусть нюхнут французики. Глядишь, и желание преследовать отпадет. — Лик! Заготовь патрон желтого цвета. Угостим их «Жасмином». Солдат понимающе улыбнулся. «Это хорошо, Лик, что ты улыбаешься», — подумал Макс. Веселым строем легче командовать. Постепенно ребята приходили в себя, вновь наполняясь уверенностью профессионалов. — Начинаем! — Макс с силой швырнул первую Шашку в сторону залегшего на лугу противника. И следом послал еще, одну за другой. Метнул свои Шашки Лик. Желтый патрон он взвесил на ладони И в сомнении передал капралу. — Давай-ка, богатырь, ты. Это было справедливо. Только Штольц бросал гранаты, шашки и слепящие детонаторы на немыслимые расстояния. — Ну вот, а я уже в лямки впрягся! Почему бы Не пальнуть из под ствол ьника?.. — Ты, Штольц, лучше любого подствольника! Давай, не ленись. Капрал сдернул с себя громоздкий рюкзак с аппаратурой и, потряхивая плечами, взвесил на ладони патрон. — Может, парочку гранат добавить? Шоковых, для психики? — Хватит с них и «Жасмина»… — Три против одного, что не добросишь, — заявил Кромп. Это было у них что-то вроде игры. Капрала нужно было подзадорить хоть самым малым пустяком, и Кромп это делал всякий раз с неизменным успехом. В случае неудачи капрала Кромп оставался вроде как в выигрыше, успех же в равной степени делился между обоими: Кромп уверял всех, что без его затравки Штольц не проявил бы такого старнпия. Металл блеснул на солнце латунными боками, и цитрон, несущий в себе начинку депрессанта, упал РИДОМ с залегшими стрелками. — Здорово! — Дювуа покрутил головой. — Здесь же метров девяносто будет!. — Это еще что! На национальной олимпиаде он и за сто швырял. Патрон лопнул не слишком громко, но на месте взрыва немедленно вспучилось глинистого цвета облако. — Эх, не увидеть нам результата, — пожалел Лик. — Да какой там результат! Пара вдохов — и бегом в ближайшие кусты. «Жасмин» — он такой, только штаны успей расстегнуть. — Вот я и говорю: жаль, не досмотрим до конца… Лик был прав: дым повалил гуще, стеной отгородив стреляющих от диверсантов. Пора было трогаться в путь. Вперед пустили вооруженного до зубов Микаэ-ля. За ним двигались Кассиус, Дювуа и сопровождающие их Штольц с Кромпом. Лейтенант Дюрпан и Лик прикрывали отход.
* * *
   — Ты ведь хочешь этого, а? Признайся, хочешь? Рюм скалился, потряхивая перед носом хозяина харчевни полиэтиленовым пакетиком с красным порошком. У бедного испанца на лбу выступила испарина, он задергался, извиваясь на полу, силясь разорвать путы. — Конечно, хочет. Что ты его спрашиваешь. — Бонго, устроившийся в углу харчевни, наклонил кувшин, выливая в кружку остатки вина. — Не спеши, — процедил пехотинец. — Этого идиота надо довести до белого каления. — А по-моему, он уже дошел. — Сейчас проверим. — Рюм облизнул губы и перешел на испанский язык. — Вот что, амиго, я тебе не зраг, я тебе друг, и ты убедишься в этом очень скоро. Я уже говорил тебе о доне Кальвадо. Вот этот пакет ты должен внести в его дом, как только на званый обед соберется вся его шатия… — Рюм покосился на Бощо. — Интересно, знает ли он слово шатия? Их испанский, я тебе скажу, это такая тарабарщина! — Похоже, он тебя понимает. — Естественно! — Рюм самодовольно ухмыльнулся. — Так вот, амиго. Пакет передашь из рук в руки, запомнил? Не через слуг, а прямо в руки. Скажешь, что это послание от Риверы, духовного пастыря. Для дона Кальвадо и его друзей. Пусть развернет и зачитает публично. — Хорошее вино они тут наловчились делать! — Бонго причмокнул. Пойду взгляну на хозяек. Поблагодарю, что ли. — Не переусердствуй! — предупредил Рюм. — Это заведение нам еще пригодится. — Не волнуйся. — Бонго успокоил его движением руки. — Жена и обе дочки этого заморыша — лучшая гарантия его преданности. Он знает, что с ними будет, если он станет играть по иным пра-пилам. — Ну, смотри. — Рюм снова обратился к пленнику. — После этого ты вернешься и получишь порошок. Как в прошлый раз. Только не вздумай с нами шутить, дружок, и ничего не перепутай. Как я ска-юл, так и сделаешь, ясно? Испанец часто закивал, на губах его выступила иона. — И умойся! А то смотреть противно. В таком виде тебя к дону Кальвадо и на порог не пустят.