Двухметровый кирпичный забор с установленными по периметру камерами видеонаблюдения и с десяток неприметных охранников, по внешнему виду ничем не отличающихся от стандартных окрестных мужичков, надежно оберегали покой хозяина. Соседи из числа простых парголовских аборигенов даже не догадывались, чем на самом деле занимается Тягач, и считали его кем-то вроде среднего ранга партийного или хозяйственного руководителя советских времен на пенсии.
Тягач соседей не обижал и жил с ними в мире и согласии. Выбираясь время от времени в Шуваловский парк на прогулку, он со всеми здоровался и никому не отказывал в мелких просьбах – денежек там одолжить до получки или бабушку чью-нибудь подбросить до городского собеса. Ну, а после того, как вдруг оказались заасфальтированными и прекрасно освещенными все прилегающие к берлоге Тягача непролазные проселки и из Шуваловского парка, как по мановению волшебной палочки, исчезли наводнявшие его с незапамятных времен хулиганы, соседи окончательно прониклись безграничным уважением к Тягачу и стали называть его не иначе, как благодетелем.
Тягач короновался еще в семидесятых, имел почетный стаж в виде добрых двух десятков лет лагерей и пересылок и держал сейчас практически весь север ленинградской области – от бывшей финской границы по реке Сестре и до нынешней. Ну, а после того, как под этого кряжистого шестидесятивосьмилетнего старикана с кустистыми седыми бровями легли еще и бензоколонки нефтяного олигарха Дерибасковича, его авторитет стал вообще непререкаемым.
Одну лишь слабость имел Тягач: пригрел старенького пейсатого еврея, бывшего знаменитого карточного шулера Зиновия Исааковича Гробмана, проигравшегося в свое время до смертельной закладки.
Тягач выкупил его и сделал чем-то вроде своего секретаря.
Многие удивлялись странной прихоти серьезного человека, гадали, чем же так угодил ему вышедший в тираж шулер. Да ничем. Просто Тягач навсегда сохранил воспоминание о том, как, будучи беспризорником в тяжелые послевоенные годы, он попал в детский приемник на каком-то вокзале и после этого долго болтался по разным начальникам, пока не попал в детский дом. Неизгладимое впечатление произвела на юного беспризорника манера общения начальников с простыми смертными – только через секретаря. Вот и реализовал Яков Михайлович, как только представилась возможность, свою детскую мечту – чтобы не он звонил, а его соединяли. Похожий на суетливую мартышку Гробман пришелся как нельзя более кстати, потому что вносил в этот процесс немало оживления.
И теперь Гробман суетился в гостиной тягачевской фазенды, расставляя стулья и вообще готовясь к приему дорогих гостей, которые должны были появиться с минуты на минуту.
С одной стороны овального дубового стола были аккуратно расставлены шесть стульев с высокими спинками, обтянутыми черной кожей, бронзовые пирамидальные шляпки обивочных гвоздей на них тускло мерцали в свете подвешенной к лепному потолку лампы под оранжевым абажуром с бахромой.
На столе в этот день была скромная закуска, а именно: икорка черная, икорка красная, также рыбка белая и красная, колбаска твердая, балычок, помидорчики свежие и маринованные, грибки соленые, маринованные и фаршированные зеленью, а еще жирные черные маслины, ветчинка и буженинка, язык отварной и холодец домашний с чесночком и хреном... А также несколько бутылок с водкой, коньяком, пивом и минеральной водой.
Напротив стола, у дальней стены, стояла обычная табуретка, которая была предназначена гостю особому, хотя и совершенно не почетному. И никаких разносолов этому гостю не полагалось, потому что гость этот будет держать ответ, а потом...
Двухметровые напольные часы в углу зашипели, и гостиная наполнилась мелодичным звоном. Не успели они отзвонить, как раздался стук в дверь.
– А вот и они, – сказал Тягач и пошел лично встречать гостей.
Гостеприимно распахнув дверь, Тягач шагнул в сторону, и в гостиную начали входить люди. Первым порог перешагнул Арбуз, за ним – Боровик, потом Роман с Лизой, и, наконец, двое братков ввели затравленно озиравшегося Самоедова.
– Этого туда, – Тягач указал на табурет.
Один из братков кивнул, и Самоедова усадили на табурет.
Браток присел на корточки и приковал одну ногу Самоедова к короткой цепи, одним концом прикрепленной к вделанному в пол металлическому кольцу.
– Спасибо, дорогой, – кивнул Тягач. – Можешь идти.
Братки удалились, и Тягач, повернувшись к Арбузу, сказал:
– Ну, здравствуй, Михайло Александрович!
– Здравствуй, Яков Михалыч! – ответил Арбуз.
После этого они обнялись крест-накрест и похлопали друг друга по спине.
Отпустив Арбуза, Тягач посмотрел на Боровика и улыбнулся:
– Не думал, что буду в своем доме мента принимать, но ведь ты же у нас не простой мент, верно?
– Не простой, – ответил Боровик без улыбки.
– Строг, строг... Но это ничего. Сегодня мы на одной стороне.
Тягач протянул Боровику руку, и они обменялись крепким рукопожатием.
– А вот и певец наш! – Тягач пожал руку Роману. – И девушка его. И где вы, артисты, таких красавиц берете?
Тягач слегка склонился и поцеловал Лизе руку.
– А вот станьте артистом, Яков Михайлович, – засмеялся Роман, – и тогда у вас таких красавиц будет миллион до неба.
– Миллион до неба, говоришь? – усмехнулся Тягач, неохотно отпуская руку Лизы. – Мне столько не надо. Мне бы одну, да скромную и честную... Да только где ж ее взять!
На Самоедова, сидевшего у стены, внимания обращали не больше, чем на собаку. Будто его и не было в гостиной. Словно он был вещью. Чувствуя это, Самоедов понимал, что для него дело поворачивается очень неприятной и мрачной стороной. Но поделать он ничего не мог, поэтому просто сидел и наблюдал, как приветствуют друг друга эти такие разные, но в одном совершенно одинаковые люди. А одинаковость их состояла в том, что они были свободны и могли распоряжаться собой. Кроме того, Самоедов смутно понимал, что их жизнь будет продолжаться столько, сколько отпустит судьба, а его, Самоедова, существование ограничено их волей.
С приветствиями было покончено, и Тягач, широко поведя рукой в сторону стола, сказал:
– Прошу присаживаться. – Повернувшись к Лизе, он понизил голос: – У нас не принято говорить «садиться».
– Я знаю, – улыбнулась Лиза, опускаясь на стул.
– А у тебя правильная девушка, Роман! – одобрительно произнес Тягач.
– Конечно, правильная, – согласился с ним Роман. – А если бы вы знали о некоторых ее подвигах...
– Смерти хочешь? – Лиза сдвинула брови.
– Из твоих рук приму что угодно, – ответил Роман.
Наконец все расселись, и Тягач, посмотрев на пустой стул, хлопнул себя по лбу и сказал:
– Ах я, старый дурак, совсем памяти не стало!
Он повернулся к двери и зычно воззвал:
– Зяма!
Дверь тут же приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась лысоватая голова с внушительными пейсами:
– Звали, Яков Михайлович?
– Давай, заходи-садись. Без тебя не начнем.
Зяма бесшумно прошмыгнул к своему стулу и осторожно уселся на него, а Тягач, похлопав его по щуплому плечу здоровенной лапой, сказал:
– Прошу любить и жаловать: Зиновий Исаакович Гробман. Мой секретарь и... советник.
– В Италии эта должность называется «консильори», – заметила Лиза, с любопытством разглядывая пожилого Зяму.
– Да?... – Тягач поднял брови.
– Да, – кивнула Лиза. – А вы, я так понимаю, – дон.
– Дон... Ишь ты! – Тягач густо хохотнул. – Ну, у нас тут не «Коза ностра», так что...
Он посмотрел на Самоедова и сказал:
– Однако давайте переходить к делу.
– Давайте, – согласился с ним Роман. – Мне, честно говоря, совершенно не доставляет удовольствия видеть перед собой этого... человека.
– Ну, тогда тебе и слово, – рассудительно произнес Тягач. – А водочки выпьешь?
– А выпью, – кивнул Роман.
– Ну так наливай. И без тостов. Каждый сам себе. А тосты будут, когда с этим закончим.
И Тягач презрительно кивнул в сторону съежившегося на табуретке Самоедова.
Налив себе водки, а Лизе коньяку, Роман хлопнул стопочку, закусил соленым огурчиком, закурил и, поудобнее устроившись на стуле, сказал:
– Ну вот. Мы видим перед собой человека, принимавшего наиболее деятельное участие в организации проблем как для уважаемого общества, – Роман слегка поклонился в сторону Арбуза, Тягача и Гробмана, – так и для меня лично. А также и для моей любимой женщины и моего друга детства Сани Боровика.
Стряхнув пепел в мраморную пепельницу, Роман продолжил:
– И сегодня мы будем его судить. Слышь, ты, урод, это к тебе относится!
Самоедов, смотревший в сторону, повернул голову к Роману.
– Вот так. Смотри на меня. Мы знаем почти все о произошедших за последние полгода событиях, но я позволю себе напомнить о них. Итак, начнем сначала. Была такая организация -
«Воля народа». Может быть, она и сейчас существует, но это не важно. Организация эта – неофициальная, я бы даже сказал – подпольная. Тайная. Я не буду расписывать их цели, но на некоторых из них все же считаю нужным остановиться. Когда я был гостем на известном собрании, то говорил кое-что о том, что приготовили люди из «Воли народа» для зэков, сидящих на зонах и в тюрьмах России. А сейчас расскажу кое-какие подробности. Они решили уничтожить всех, сидящих за решеткой. Это, между прочим, почти полтора миллиона человек. И решение это они приняли вовсе не из соображений борьбы с преступностью и не в целях искоренения криминала. Это было бы полбеды. Ими двигала обычная жаба. Просто эта операция позволила бы им воспользоваться дыркой в бюджете и хапнуть зэковские деньги за целый год. Представляете?
– Ах ты, пидар! – Тягач приподнялся со стула, и Самоедов втянул голову в плечи.
– Подождите, Яков Михайлович, – успокоил его Роман, – это еще не все.
Тягач опустился на стул, буравя Самоедова взглядом, а Роман, налив себе еще водки, сказал:
– А для этого им обязательно был нужен я. Зачем именно – сказать не могу. Не имею права. Это слишком опасно. Но ради того, чтобы заставить меня выполнить их задание – причем я должен был выполнить его втемную, то есть сам бы я не знал, что делаю, – они подставили меня сначала под кражу винчестера...
– Какого еще винчестера? – нахмурился Тягач. – Ствола, что ли?
– Нет, – Роман улыбнулся, – ну, в общем, компьютера, на котором был записан мой альбом, стоимостью в несколько миллионов долларов. А когда из этого ничего не вышло, они попытались убить моего друга Саню Боровика и опять же подставить меня под это дело. А еще они хотели отправить по тюрьмам и зонам поезд с бациллами чумы под видом прививок от туберкулеза. И во главе всех этих, с позволения сказать, операций стоял именно этот человек. Потом его за неудачное выполнение заданий поперли из «Воли народа», но не грохнули, как у них принято, а оставили в живых. И он начал мстить мне. Сначала его люди убили экспедитора и водителя трейлера, на котором из Москвы перевозился тираж моих дисков. Диски забрали себе и продали. Между прочим, лично я на этом потерял шесть с половиной миллионов долларов. Потом – взрыв в клубе «Бешеные яйца». Потом взрыв на стадионе «Петровский».
– Так это он, гаденыш? – Тягач сузил глаза. – А я как раз в тот день футбол смотрел...
– Он, – кивнул Роман. – Кроме все прочего...
Роман собирался сказать о похищении дочки Арбуза, но, посмотрев на него, увидел, что тот отрицательно покачал головой.
– Кроме всего прочего, он похитил Лизу. В общем... Что скажешь, урод?
Все посмотрели на Самоедова, и он, ответив взглядом, полным страха и ненависти, пробурчал:
– А что тут говорить...
– Вот и я так думаю, – кивнул Роман, – говорить тут нечего. Тебя нужно просто грохнуть.
– Точно, – поддержал его Арбуз, – пристрелить и все тут.
– А может быть... – Боровик задумчиво потеребил подбородок, – может быть, передать его куда следует? И тогда с этой «Волей народа» тоже можно будет разобраться.
– Наивный ты, – Роман глубоко вздохнул, – ну такой наивный, что прямо хочется тебя идиотом назвать. Забыл, где живешь? А кроме того, если всплывет некоторая информация, то плохо будет всем.
– Правильно, – сказал Тягач. – А может, ему эту самую чуму привить? Чтобы почувствовал на собственной шкуре?
– Ну и где ты его, чумного, будешь держать? – усмехнулся Арбуз. – В спальне своей, что ли?
– Зачем в спальне? В сарае.
– Ага, – саркастически кивнул Арбуз, – а потом на твою фазенду, как на гнездо чумной заразы, навалятся все бактериологические службы города. Вот весело будет!
– Я знаю, что с ним нужно делать, – подал вдруг голос Зяма Гробман.
Все повернулись к нему, но Зяма, смутившись, сказал:
– Я потом скажу, не при девушке. А к сказанному уважаемым Романом... э-э-э...
– Просто Романом.
– Хорошо. Просто Романом. Я добавлю, что я таки вспомнил кое-что. Получается так, что этот Самоедов, как представитель «Воли народа», причастен к осквернению могил на еврейском кладбище. И теперь у меня к нему свой счет.
– Вот, шняга ты конская, – Тягач повернулся к Самоедову, – даже у Зямы к тебе претензии имеются. И претензии не маленькие. Так что...
– Тебе, Самоедов, смерть, – подытожил Арбуз. – А какая именно – выпало решать уважаемому Зиновию Исааковичу.
– И здесь жиды успели... – прошипел Самоедов.
– Ага, – кивнул Роман, – именно так. Это чтобы тебе приятнее было. А еще могу моего Шапиру позвать. Хочешь?
Самоедов дернул головой и отвернулся.
Посмотрев на него, Тягач слегка пристукнул по столу массивными ладонями и сказал:
– Значит, решено.
Он встал, подошел к окну и, открыв его, приказал:
– Уведите его.
– Хорошо, Яков Михайлович, – донеслось с улицы.
Открыв окно пошире, Тягач брезгливо потянул носом и сказал:
– Пущай проветрится после этого...
Он кивнул в сторону угрюмо понурившегося Самоедова и сел на свое место.
В гостиную вошли те же двое братков, отцепили Самоедова от кольца в полу и вывели его вон. Когда за ними закрылась дверь, Тягач оживился и провозгласил:
– А теперь, когда дела сделаны, можно и за свиданьице выпить. Лександрыч, – он посмотрел на Арбуза, – поухаживай за гостями. А я тут пока кое-что... По-своему, по-стариковски...
Он подошел к стоявшему в углу антикварному, красного дерева, граммофону с огромной зеленой трубой, накрутил его ручку, поколдовал над иглой, раздалось шипение, а затем по гостиной, выливаясь через широко открытое окно на улицу, поплыли звуки старинного романса:
«Я встретил вас, и все былое...»
В этот момент Тягач неожиданно стал похож на Папанова из «Бриллиантовой руки», и Лиза, фыркнув, спрятала улыбку в носовом платке, который торопливо поднесла к лицу. Тягач взглянул на нее и снисходительно усмехнулся:
– Погоди, красотка, доживешь до моего, тоже романсы слушать будешь. А то что это сейчас – дрын-брын, и ни хрена не поймешь!
Глядя в голубое небо, по которому медленно плыли мелкие облачка, Самоедов прислушивался к доносившимся до него звукам, говорившим о том, что он находится на территории какой-то стройки. Братки, которые привезли его сюда в уже упакованном виде, тщательно привязали к его ногам два куска альпинистского шнура, прикрепили один конец к бетонной чушке весом никак не меньше тонны, другой утащили куда-то за мусорный бак и исчезли. Уходя, один из них зловеще подмигнул Самоедову, и его сердце сжалось.
Он лежал уже почти час, и ничего не происходило. И вот, когда в его темноватой испуганной душе уже начала зарождаться надежда на то, что сейчас его обнаружит какой-нибудь работяга, который, естественно, спасет его, из-за мусорного кургана послышался хриплый голос:
– Да пошел он на хрен! Мне за рейсы платят, а не за простой. Если ему надо, то пусть обращается к начальнику колонны!
После этого заскрежетал стартер и завелся двигатель грузовика.
Несколько раз дав газу, водитель тронул грузовик с места, и Самоедов с ужасом заметил, что длинная веревка, привязанная к его левой ноге и лежавшая на земле несколькими свободными петлями, стала натягиваться. Он мгновенно все понял и, извиваясь всем телом, попытался закричать, но скотч, обматывавший его лицо, держался крепко.
Гриня Быков, водитель грузовика, увозящего со стройки мусор, прождал два с половиной часа, но его так и не загрузили. Поэтому он послал всех во все возможные места и решил вернуться на базу. А там раскатать со слесарями бутылочку, да не одну, водки, вызвать проституток, специализировавшихся на автомобильной отрасли, и оттянуться по полной.
Забравшись в кабину, он с грохотом захлопнул дверь, выплюнул на улицу окурок беломорины, завел двигатель и тронулся с места. Проехав несколько метров и оказавшись на прямом участке раздолбанной дороги, ведущей к выезду со стройплощадки, Гриня дал газу и, подпрыгивая на сиденье, пробормотал:
– А хрен вам всем в глотку! Щас пару пузырей, и годится...
Вдруг он услышал крики, причем кричали сразу несколько человек:
– Стой! Стой, бля! Да стой же, тебе говорят!
Подумав, что наехал на кого-нибудь, Гриня резко нажал на тормоз, и грузовик, подпрыгнув, остановился. Высунувшись в окно аж по пояс, Гриня хрипло поинтересовался:
– Ну чо вы орете, блин?!
– А ты выйди да посмотри, – ответил работяга в облезлой женской шляпке.
– Ну и выйду!
Выпрыгнув из кабины, Гриня зашел за грузовик и посмотрел.
Сначала он ничего не понял, а потом до него дошло, что к буксировочному крюку на длинной веревке привязана оторванная человеческая нога, из которой в месте отрыва густо сочилась кровь. Оторвана она была, судя по всему, по самый пах. А раз из нее сочилась кровь, то, значит, где-то недалеко должно было быть и остальное.
– Ни хрена себе! – удивился Гриня.
И пошел вместе с остальными работягами искать туловище, принадлежавшее этой ноге. За кучей строительного мусора обнаружился замотанный скотчем и привязанный к бетонному блоку труп человека, одетого в приличный административный костюм. У него не хватало одной ноги, а кровь, вылившаяся из него через разорванную бедренную артерию, стояла темной лужей, поблескивающей на солнце.
– Это мафия, – авторитетно заявил сварщик Костя, – и к бабке не ходи.
– Мафия в Италии, – ответил Гриня, – а тут простые бандюганы. И что теперь?
– А что? – каменщик Володя пожал плечами. – Зови прораба, вот что.
ЭПИЛОГ
Тягач соседей не обижал и жил с ними в мире и согласии. Выбираясь время от времени в Шуваловский парк на прогулку, он со всеми здоровался и никому не отказывал в мелких просьбах – денежек там одолжить до получки или бабушку чью-нибудь подбросить до городского собеса. Ну, а после того, как вдруг оказались заасфальтированными и прекрасно освещенными все прилегающие к берлоге Тягача непролазные проселки и из Шуваловского парка, как по мановению волшебной палочки, исчезли наводнявшие его с незапамятных времен хулиганы, соседи окончательно прониклись безграничным уважением к Тягачу и стали называть его не иначе, как благодетелем.
Тягач короновался еще в семидесятых, имел почетный стаж в виде добрых двух десятков лет лагерей и пересылок и держал сейчас практически весь север ленинградской области – от бывшей финской границы по реке Сестре и до нынешней. Ну, а после того, как под этого кряжистого шестидесятивосьмилетнего старикана с кустистыми седыми бровями легли еще и бензоколонки нефтяного олигарха Дерибасковича, его авторитет стал вообще непререкаемым.
Одну лишь слабость имел Тягач: пригрел старенького пейсатого еврея, бывшего знаменитого карточного шулера Зиновия Исааковича Гробмана, проигравшегося в свое время до смертельной закладки.
Тягач выкупил его и сделал чем-то вроде своего секретаря.
Многие удивлялись странной прихоти серьезного человека, гадали, чем же так угодил ему вышедший в тираж шулер. Да ничем. Просто Тягач навсегда сохранил воспоминание о том, как, будучи беспризорником в тяжелые послевоенные годы, он попал в детский приемник на каком-то вокзале и после этого долго болтался по разным начальникам, пока не попал в детский дом. Неизгладимое впечатление произвела на юного беспризорника манера общения начальников с простыми смертными – только через секретаря. Вот и реализовал Яков Михайлович, как только представилась возможность, свою детскую мечту – чтобы не он звонил, а его соединяли. Похожий на суетливую мартышку Гробман пришелся как нельзя более кстати, потому что вносил в этот процесс немало оживления.
И теперь Гробман суетился в гостиной тягачевской фазенды, расставляя стулья и вообще готовясь к приему дорогих гостей, которые должны были появиться с минуты на минуту.
С одной стороны овального дубового стола были аккуратно расставлены шесть стульев с высокими спинками, обтянутыми черной кожей, бронзовые пирамидальные шляпки обивочных гвоздей на них тускло мерцали в свете подвешенной к лепному потолку лампы под оранжевым абажуром с бахромой.
На столе в этот день была скромная закуска, а именно: икорка черная, икорка красная, также рыбка белая и красная, колбаска твердая, балычок, помидорчики свежие и маринованные, грибки соленые, маринованные и фаршированные зеленью, а еще жирные черные маслины, ветчинка и буженинка, язык отварной и холодец домашний с чесночком и хреном... А также несколько бутылок с водкой, коньяком, пивом и минеральной водой.
Напротив стола, у дальней стены, стояла обычная табуретка, которая была предназначена гостю особому, хотя и совершенно не почетному. И никаких разносолов этому гостю не полагалось, потому что гость этот будет держать ответ, а потом...
Двухметровые напольные часы в углу зашипели, и гостиная наполнилась мелодичным звоном. Не успели они отзвонить, как раздался стук в дверь.
– А вот и они, – сказал Тягач и пошел лично встречать гостей.
Гостеприимно распахнув дверь, Тягач шагнул в сторону, и в гостиную начали входить люди. Первым порог перешагнул Арбуз, за ним – Боровик, потом Роман с Лизой, и, наконец, двое братков ввели затравленно озиравшегося Самоедова.
– Этого туда, – Тягач указал на табурет.
Один из братков кивнул, и Самоедова усадили на табурет.
Браток присел на корточки и приковал одну ногу Самоедова к короткой цепи, одним концом прикрепленной к вделанному в пол металлическому кольцу.
– Спасибо, дорогой, – кивнул Тягач. – Можешь идти.
Братки удалились, и Тягач, повернувшись к Арбузу, сказал:
– Ну, здравствуй, Михайло Александрович!
– Здравствуй, Яков Михалыч! – ответил Арбуз.
После этого они обнялись крест-накрест и похлопали друг друга по спине.
Отпустив Арбуза, Тягач посмотрел на Боровика и улыбнулся:
– Не думал, что буду в своем доме мента принимать, но ведь ты же у нас не простой мент, верно?
– Не простой, – ответил Боровик без улыбки.
– Строг, строг... Но это ничего. Сегодня мы на одной стороне.
Тягач протянул Боровику руку, и они обменялись крепким рукопожатием.
– А вот и певец наш! – Тягач пожал руку Роману. – И девушка его. И где вы, артисты, таких красавиц берете?
Тягач слегка склонился и поцеловал Лизе руку.
– А вот станьте артистом, Яков Михайлович, – засмеялся Роман, – и тогда у вас таких красавиц будет миллион до неба.
– Миллион до неба, говоришь? – усмехнулся Тягач, неохотно отпуская руку Лизы. – Мне столько не надо. Мне бы одну, да скромную и честную... Да только где ж ее взять!
На Самоедова, сидевшего у стены, внимания обращали не больше, чем на собаку. Будто его и не было в гостиной. Словно он был вещью. Чувствуя это, Самоедов понимал, что для него дело поворачивается очень неприятной и мрачной стороной. Но поделать он ничего не мог, поэтому просто сидел и наблюдал, как приветствуют друг друга эти такие разные, но в одном совершенно одинаковые люди. А одинаковость их состояла в том, что они были свободны и могли распоряжаться собой. Кроме того, Самоедов смутно понимал, что их жизнь будет продолжаться столько, сколько отпустит судьба, а его, Самоедова, существование ограничено их волей.
С приветствиями было покончено, и Тягач, широко поведя рукой в сторону стола, сказал:
– Прошу присаживаться. – Повернувшись к Лизе, он понизил голос: – У нас не принято говорить «садиться».
– Я знаю, – улыбнулась Лиза, опускаясь на стул.
– А у тебя правильная девушка, Роман! – одобрительно произнес Тягач.
– Конечно, правильная, – согласился с ним Роман. – А если бы вы знали о некоторых ее подвигах...
– Смерти хочешь? – Лиза сдвинула брови.
– Из твоих рук приму что угодно, – ответил Роман.
Наконец все расселись, и Тягач, посмотрев на пустой стул, хлопнул себя по лбу и сказал:
– Ах я, старый дурак, совсем памяти не стало!
Он повернулся к двери и зычно воззвал:
– Зяма!
Дверь тут же приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась лысоватая голова с внушительными пейсами:
– Звали, Яков Михайлович?
– Давай, заходи-садись. Без тебя не начнем.
Зяма бесшумно прошмыгнул к своему стулу и осторожно уселся на него, а Тягач, похлопав его по щуплому плечу здоровенной лапой, сказал:
– Прошу любить и жаловать: Зиновий Исаакович Гробман. Мой секретарь и... советник.
– В Италии эта должность называется «консильори», – заметила Лиза, с любопытством разглядывая пожилого Зяму.
– Да?... – Тягач поднял брови.
– Да, – кивнула Лиза. – А вы, я так понимаю, – дон.
– Дон... Ишь ты! – Тягач густо хохотнул. – Ну, у нас тут не «Коза ностра», так что...
Он посмотрел на Самоедова и сказал:
– Однако давайте переходить к делу.
– Давайте, – согласился с ним Роман. – Мне, честно говоря, совершенно не доставляет удовольствия видеть перед собой этого... человека.
– Ну, тогда тебе и слово, – рассудительно произнес Тягач. – А водочки выпьешь?
– А выпью, – кивнул Роман.
– Ну так наливай. И без тостов. Каждый сам себе. А тосты будут, когда с этим закончим.
И Тягач презрительно кивнул в сторону съежившегося на табуретке Самоедова.
Налив себе водки, а Лизе коньяку, Роман хлопнул стопочку, закусил соленым огурчиком, закурил и, поудобнее устроившись на стуле, сказал:
– Ну вот. Мы видим перед собой человека, принимавшего наиболее деятельное участие в организации проблем как для уважаемого общества, – Роман слегка поклонился в сторону Арбуза, Тягача и Гробмана, – так и для меня лично. А также и для моей любимой женщины и моего друга детства Сани Боровика.
Стряхнув пепел в мраморную пепельницу, Роман продолжил:
– И сегодня мы будем его судить. Слышь, ты, урод, это к тебе относится!
Самоедов, смотревший в сторону, повернул голову к Роману.
– Вот так. Смотри на меня. Мы знаем почти все о произошедших за последние полгода событиях, но я позволю себе напомнить о них. Итак, начнем сначала. Была такая организация -
«Воля народа». Может быть, она и сейчас существует, но это не важно. Организация эта – неофициальная, я бы даже сказал – подпольная. Тайная. Я не буду расписывать их цели, но на некоторых из них все же считаю нужным остановиться. Когда я был гостем на известном собрании, то говорил кое-что о том, что приготовили люди из «Воли народа» для зэков, сидящих на зонах и в тюрьмах России. А сейчас расскажу кое-какие подробности. Они решили уничтожить всех, сидящих за решеткой. Это, между прочим, почти полтора миллиона человек. И решение это они приняли вовсе не из соображений борьбы с преступностью и не в целях искоренения криминала. Это было бы полбеды. Ими двигала обычная жаба. Просто эта операция позволила бы им воспользоваться дыркой в бюджете и хапнуть зэковские деньги за целый год. Представляете?
– Ах ты, пидар! – Тягач приподнялся со стула, и Самоедов втянул голову в плечи.
– Подождите, Яков Михайлович, – успокоил его Роман, – это еще не все.
Тягач опустился на стул, буравя Самоедова взглядом, а Роман, налив себе еще водки, сказал:
– А для этого им обязательно был нужен я. Зачем именно – сказать не могу. Не имею права. Это слишком опасно. Но ради того, чтобы заставить меня выполнить их задание – причем я должен был выполнить его втемную, то есть сам бы я не знал, что делаю, – они подставили меня сначала под кражу винчестера...
– Какого еще винчестера? – нахмурился Тягач. – Ствола, что ли?
– Нет, – Роман улыбнулся, – ну, в общем, компьютера, на котором был записан мой альбом, стоимостью в несколько миллионов долларов. А когда из этого ничего не вышло, они попытались убить моего друга Саню Боровика и опять же подставить меня под это дело. А еще они хотели отправить по тюрьмам и зонам поезд с бациллами чумы под видом прививок от туберкулеза. И во главе всех этих, с позволения сказать, операций стоял именно этот человек. Потом его за неудачное выполнение заданий поперли из «Воли народа», но не грохнули, как у них принято, а оставили в живых. И он начал мстить мне. Сначала его люди убили экспедитора и водителя трейлера, на котором из Москвы перевозился тираж моих дисков. Диски забрали себе и продали. Между прочим, лично я на этом потерял шесть с половиной миллионов долларов. Потом – взрыв в клубе «Бешеные яйца». Потом взрыв на стадионе «Петровский».
– Так это он, гаденыш? – Тягач сузил глаза. – А я как раз в тот день футбол смотрел...
– Он, – кивнул Роман. – Кроме все прочего...
Роман собирался сказать о похищении дочки Арбуза, но, посмотрев на него, увидел, что тот отрицательно покачал головой.
– Кроме всего прочего, он похитил Лизу. В общем... Что скажешь, урод?
Все посмотрели на Самоедова, и он, ответив взглядом, полным страха и ненависти, пробурчал:
– А что тут говорить...
– Вот и я так думаю, – кивнул Роман, – говорить тут нечего. Тебя нужно просто грохнуть.
– Точно, – поддержал его Арбуз, – пристрелить и все тут.
– А может быть... – Боровик задумчиво потеребил подбородок, – может быть, передать его куда следует? И тогда с этой «Волей народа» тоже можно будет разобраться.
– Наивный ты, – Роман глубоко вздохнул, – ну такой наивный, что прямо хочется тебя идиотом назвать. Забыл, где живешь? А кроме того, если всплывет некоторая информация, то плохо будет всем.
– Правильно, – сказал Тягач. – А может, ему эту самую чуму привить? Чтобы почувствовал на собственной шкуре?
– Ну и где ты его, чумного, будешь держать? – усмехнулся Арбуз. – В спальне своей, что ли?
– Зачем в спальне? В сарае.
– Ага, – саркастически кивнул Арбуз, – а потом на твою фазенду, как на гнездо чумной заразы, навалятся все бактериологические службы города. Вот весело будет!
– Я знаю, что с ним нужно делать, – подал вдруг голос Зяма Гробман.
Все повернулись к нему, но Зяма, смутившись, сказал:
– Я потом скажу, не при девушке. А к сказанному уважаемым Романом... э-э-э...
– Просто Романом.
– Хорошо. Просто Романом. Я добавлю, что я таки вспомнил кое-что. Получается так, что этот Самоедов, как представитель «Воли народа», причастен к осквернению могил на еврейском кладбище. И теперь у меня к нему свой счет.
– Вот, шняга ты конская, – Тягач повернулся к Самоедову, – даже у Зямы к тебе претензии имеются. И претензии не маленькие. Так что...
– Тебе, Самоедов, смерть, – подытожил Арбуз. – А какая именно – выпало решать уважаемому Зиновию Исааковичу.
– И здесь жиды успели... – прошипел Самоедов.
– Ага, – кивнул Роман, – именно так. Это чтобы тебе приятнее было. А еще могу моего Шапиру позвать. Хочешь?
Самоедов дернул головой и отвернулся.
Посмотрев на него, Тягач слегка пристукнул по столу массивными ладонями и сказал:
– Значит, решено.
Он встал, подошел к окну и, открыв его, приказал:
– Уведите его.
– Хорошо, Яков Михайлович, – донеслось с улицы.
Открыв окно пошире, Тягач брезгливо потянул носом и сказал:
– Пущай проветрится после этого...
Он кивнул в сторону угрюмо понурившегося Самоедова и сел на свое место.
В гостиную вошли те же двое братков, отцепили Самоедова от кольца в полу и вывели его вон. Когда за ними закрылась дверь, Тягач оживился и провозгласил:
– А теперь, когда дела сделаны, можно и за свиданьице выпить. Лександрыч, – он посмотрел на Арбуза, – поухаживай за гостями. А я тут пока кое-что... По-своему, по-стариковски...
Он подошел к стоявшему в углу антикварному, красного дерева, граммофону с огромной зеленой трубой, накрутил его ручку, поколдовал над иглой, раздалось шипение, а затем по гостиной, выливаясь через широко открытое окно на улицу, поплыли звуки старинного романса:
«Я встретил вас, и все былое...»
В этот момент Тягач неожиданно стал похож на Папанова из «Бриллиантовой руки», и Лиза, фыркнув, спрятала улыбку в носовом платке, который торопливо поднесла к лицу. Тягач взглянул на нее и снисходительно усмехнулся:
– Погоди, красотка, доживешь до моего, тоже романсы слушать будешь. А то что это сейчас – дрын-брын, и ни хрена не поймешь!
***
Самоедов лежал, туго обмотанный широким скотчем, за кучей строительного мусора и с ужасом пытался понять, что с ним происходит. Одна его нога была привязана к толстому ржавому крюку, торчавшему из большого бетонного блока, а веревка, привязанная к другой ноге, уходила куда-то за пределы видимости.Глядя в голубое небо, по которому медленно плыли мелкие облачка, Самоедов прислушивался к доносившимся до него звукам, говорившим о том, что он находится на территории какой-то стройки. Братки, которые привезли его сюда в уже упакованном виде, тщательно привязали к его ногам два куска альпинистского шнура, прикрепили один конец к бетонной чушке весом никак не меньше тонны, другой утащили куда-то за мусорный бак и исчезли. Уходя, один из них зловеще подмигнул Самоедову, и его сердце сжалось.
Он лежал уже почти час, и ничего не происходило. И вот, когда в его темноватой испуганной душе уже начала зарождаться надежда на то, что сейчас его обнаружит какой-нибудь работяга, который, естественно, спасет его, из-за мусорного кургана послышался хриплый голос:
– Да пошел он на хрен! Мне за рейсы платят, а не за простой. Если ему надо, то пусть обращается к начальнику колонны!
После этого заскрежетал стартер и завелся двигатель грузовика.
Несколько раз дав газу, водитель тронул грузовик с места, и Самоедов с ужасом заметил, что длинная веревка, привязанная к его левой ноге и лежавшая на земле несколькими свободными петлями, стала натягиваться. Он мгновенно все понял и, извиваясь всем телом, попытался закричать, но скотч, обматывавший его лицо, держался крепко.
Гриня Быков, водитель грузовика, увозящего со стройки мусор, прождал два с половиной часа, но его так и не загрузили. Поэтому он послал всех во все возможные места и решил вернуться на базу. А там раскатать со слесарями бутылочку, да не одну, водки, вызвать проституток, специализировавшихся на автомобильной отрасли, и оттянуться по полной.
Забравшись в кабину, он с грохотом захлопнул дверь, выплюнул на улицу окурок беломорины, завел двигатель и тронулся с места. Проехав несколько метров и оказавшись на прямом участке раздолбанной дороги, ведущей к выезду со стройплощадки, Гриня дал газу и, подпрыгивая на сиденье, пробормотал:
– А хрен вам всем в глотку! Щас пару пузырей, и годится...
Вдруг он услышал крики, причем кричали сразу несколько человек:
– Стой! Стой, бля! Да стой же, тебе говорят!
Подумав, что наехал на кого-нибудь, Гриня резко нажал на тормоз, и грузовик, подпрыгнув, остановился. Высунувшись в окно аж по пояс, Гриня хрипло поинтересовался:
– Ну чо вы орете, блин?!
– А ты выйди да посмотри, – ответил работяга в облезлой женской шляпке.
– Ну и выйду!
Выпрыгнув из кабины, Гриня зашел за грузовик и посмотрел.
Сначала он ничего не понял, а потом до него дошло, что к буксировочному крюку на длинной веревке привязана оторванная человеческая нога, из которой в месте отрыва густо сочилась кровь. Оторвана она была, судя по всему, по самый пах. А раз из нее сочилась кровь, то, значит, где-то недалеко должно было быть и остальное.
– Ни хрена себе! – удивился Гриня.
И пошел вместе с остальными работягами искать туловище, принадлежавшее этой ноге. За кучей строительного мусора обнаружился замотанный скотчем и привязанный к бетонному блоку труп человека, одетого в приличный административный костюм. У него не хватало одной ноги, а кровь, вылившаяся из него через разорванную бедренную артерию, стояла темной лужей, поблескивающей на солнце.
– Это мафия, – авторитетно заявил сварщик Костя, – и к бабке не ходи.
– Мафия в Италии, – ответил Гриня, – а тут простые бандюганы. И что теперь?
– А что? – каменщик Володя пожал плечами. – Зови прораба, вот что.
ЭПИЛОГ
На просторной кровати, сколоченной из грубых брусьев, забившись в угол, сидела полуодетая Лиза и с ужасом смотрела на красивую мускулистую змею длиной метра в полтора, которая, приняв угрожающую позу и широко раскрыв рот, громко шипела на нее.
Достав сигареты, Роман начал медленно шарить по карманам в поисках зажигалки, а Лиза, бросив на него ненавидящий взгляд, дрожащим голосом произнесла:
– Ну что ты смотришь, сделай что-нибудь!
– А что я могу сделать, – Роман пожал плечами, – все, тебе кранты. Это самая ядовитая змея, которая только водится на южно-американском континенте. Называется жарарака.
Черт его знает, откуда вдруг всплыло это название.
Наверное, из какого-нибудь романа, прочитанного Романом в далекой юности.
– После ее укуса смерть наступает примерно через три минуты, – продолжил Роман свой комментарий. – При этом человек успевает распухнуть, как трехдневный утопленник. Поздравляю! Не каждый может закончить свои дни так оригинально.
– Застрели ее, – прошептала побледневшая Лиза. – Там, на столе, лежит пистолет. Давай, быстро!
– Ага, – скептически отозвался Роман. – А потом защитники природы затаскают меня по судам? Вот уж увольте. Выкручивайся сама, как хочешь. А я пошел.
Роман слез со стола и, сделав Лизе ручкой, направился к двери.
– Ну Ромка, милый, ну пожалуйста, – услышал он за спиной дрожащий голос, – ну спаси меня.
Роман с трудом убрал с лица широкую идиотскую улыбку и, повернувшись в Лизе, спросил:
– А если я тебя спасу – что тогда?
– Тогда я сделаю все, что ты захочешь.
– Ну, – Роман пренебрежительно хмыкнул, – то, что ты имеешь в виду, я могу получить от тебя и так. Вы, женщины, только об одном и думаете и считаете, что все другие, то есть мужчины, мечтают о том же.
– Ну Ромочка... Ай!
Змея сделала выпад в сторону Лизы, и та, вжавшись в металлическую спинку кровати, прижала руки ко рту, чувствуя скорую погибель.
– Ладно, я тебя спасу. Но с тебя фант. Идет?
– Идет, идет, давай, сделай что-нибудь, ну! – быстро забормотала Лиза, не сводя глаз со змеи, которая, по-видимому, была испугана не меньше, чем она.
Роман подошел к кровати и беспечно схватил змею за шею. Правда, не совсем за шею, потому что не было у нее никакой шеи, – в общем, за туловище недалеко от головы. Но, как видно, до навыка настоящего змеелова Роману было далеко, потому что змея сразу же повернулась и цапнула его за предплечье.
Роман успел заметить, что во рту змеи не было привычных зубов вроде резцов, клыков и коренных. Все это заменяли две полоски мелких иголочек длиной миллиметров пять, которые были направлены назад, как видно, для того, чтобы просто зацепиться за добычу до того момента, как удастся оплести ее и начать душить.
Вот и эта гадина, вцепившись в руку Романа своими мелкими зубками, тут же накинула несколько колец и стала ее душить.
Роману было чуть-чуть больно, и по руке потекла тонкая струйка крови. Несчастная испуганная скотина все-таки слегка разодрала ему кожу. Но Роман, подогретый хорошей дозой местного вина, не обратил на это никакого внимания и, подняв перед собой руку с намотавшейся на нее змеей, сказал:
– Вот видишь, я гибну, спасая тебя, глупая женщина.
Лиза, широко раскрыв глаза и рот, смотрела то на Романа, то на удава, азартно душившего его руку, потом ее рот закрылся, глаза сузились и она прошипела не хуже этой самой змеи:
– Ах ты, клоун несчастный! Я тут умираю от страха, а ты...
Роман резко поднес змею к ее носу, и Лиза, отпрянув, стукнулась затылком о спинку кровати. Раздался металлический звук, и в кровати отозвалась какая-то пружина. Лиза жалостно заплакала, громко хлюпая носом и прерывисто вздыхая.
Размотав змею, оказавшуюся неожиданно сильной, Роман выбросил ее в окно и сел рядом с Лизой на кровать. Его каменное сердце размягчилось, и, прижав Лизу к себе, Роман стал укачивать ее, произнося при этом слова утешения:
– Ну не ядовитая это змея. Просто я часто захожу к своим друзьям в террариум и поэтому разбираюсь в этом вопросе.
– Да-а-а... Знаешь, как я испугалась?
– Ну, прости меня...
Роман поцеловал Лизу в теплую макушку и, встав, повернулся к столу, чтобы налить вина в честь примирения. В это время за его спиной раздался быстрый шорох, и Роман инстинктивно шагнул в сторону. Подушка, которой Лиза намеревалась убить его на месте, просвистела мимо, а сама она, потеряв равновесие, попыталась ухватиться за него, но, поскольку Роман был уже в метре от того места, повалилась вперед и упала на пол.
– Вот к чему приводит пьянство, – назидательно произнес Роман и помог Лизе занять прежнюю позицию на постели.
Потом он налил вина и, протянув ей полный стакан, сказал:
– Пей!
Лиза выпила вино до дна, сморщилась и мстительно сказала:
– Бормотуха!
– Может быть, – согласился Роман, – но зато где бы мы еще покатались на слонах, покормили бы обезьян? Потом еще крокодилы...
– Но почему тебя потянуло именно в Индию, да еще в какую-то богом забытую провинцию? – Лиза потянула Романа к себе и, уложив его на подушку, положила голову ему на грудь, – живем в хижине, никаких удобств...
– Ты испорчена цивилизацией, – безапелляционно заявил Роман, – а здесь экзотика, натуральная жизнь... Слышишь?
Ответа на последовало.
– Спишь...
В хижине стояла тишина, и только откуда-то доносилось ритмичное пение местных жителей, которые то ли праздновали какой-нибудь день урожая, то ли просто развлекались после трудового дня.
Докурив сигарету до фильтра, Роман щелчком отправил ее в открытое окно и, скосив глаза, посмотрел на уснувшую Лизу. Ее лицо было спокойным и умиротворенным. Роман улыбнулся, подумав о том, что если бы он не заехал тогда в гаражи починить колесо, то не встретил бы Лизу, и неизвестно, как повернулась бы его жизнь... Словно услышав его мысли, Лиза пошевелилась, глубоко вздохнула и открыла глаза. Первым, что она увидела, был сидевший на стенке большой волосатый паук, который шевелил в воздухе двумя передними лапами, как пьяный, разговаривающий сам с собой. Сдержав инстинктивную панику, она долго рассматривала его и потом спросила:
– И как только ты их не боишься...
– Кого? – спросил Роман, ласково проведя пальцем по руке Лизы.
– Да всех этих... Змей, пауков, прочих гадов...
– А что их бояться-то? – удивился Роман. – Живут себе, никого не трогают.
– Да-а-а... Вон он какой страшный!
– Кто?
– На стене сидит.
Роман повернул голову и, увидев паука, улыбнулся.
– Ну и что такого страшного ты в нем нашла?
– Большой, волосатый, как сейчас бросится!
– Ага! Бросится и выкрутит тебе руки.
– Не руки выкрутит, а укусит. Он же ядовитый, наверное.
– Да-а-а, Лизетта, видать, в вашем ликбезе природоведения не было. Это же обыкновенный птицеед. И он вовсе не ядовитый.
– Врешь!
Роман презрительно посмотрел на Лизу и, протянув руку, осторожно снял паука со стены. До этого ему никогда не приходилось брать в руки таких внушительных страшилищ, но он видел, как это делают другие, поэтому, не желая выглядеть перед Лизой трусом, заставил себя почти хладнокровно подсунуть пальцы под паука, и тот неторопливо перебрался к нему на ладонь.
Романа умилила доверчивость, с которой ужасный волосатый пожиратель птиц забрался к нему на руку. Воодушевленный успехом, он пересадил паука себе на грудь, прямо перед самым носом Лизы и, с трудом сдерживая дурацкую гордость, сказал:
– Вот видишь, ничего страшного в нем нет.
Лиза, глядя на сидевшего в десяти сантиметрах от ее носа птицееда, прошипела:
– Убери сейчас же!
– Да ты только посмотри, какой он красивый!
– Убери его к черту, дурак!
– Ах вот как! Ну тогда возьми и убери сама.
Лиза протянула к пауку дрожащую руку и, осторожно взяв его за волосатое тулово, выбросила в окно.
– Нет в тебе жалости к животным, – горестно сказал Роман. – Он же все ноги себе переломает!
– Ничего, – ответила Лиза, с отвращением глядя на свою руку, – у него их восемь, переживет. А ты извращенец, вот ты кто.
– Конечно, извращенец, – сказал Роман и поднялся с кровати. – Вот, например, тебя полюбил.
– Что-о-о? – Лиза вскочила и снова замахнулась на Романа подушкой.
– Ай!
Роман выскочил из хижины и бросился бежать в сторону небольшого озерца, которое находилось в ста шагах от их пристанища. Лиза устремилась за ним, и через полминуты оба они с громким плеском рухнули в воду.
Вынырнув, Роман увернулся от карающей десницы Лизы и, прижав ее к себе, спросил:
– А ты правда меня любишь? – Правда. А в этом озере действительно нет крокодилов? – Не-а. – Тогда давай наперегонки к тому берегу!
Достав сигареты, Роман начал медленно шарить по карманам в поисках зажигалки, а Лиза, бросив на него ненавидящий взгляд, дрожащим голосом произнесла:
– Ну что ты смотришь, сделай что-нибудь!
– А что я могу сделать, – Роман пожал плечами, – все, тебе кранты. Это самая ядовитая змея, которая только водится на южно-американском континенте. Называется жарарака.
Черт его знает, откуда вдруг всплыло это название.
Наверное, из какого-нибудь романа, прочитанного Романом в далекой юности.
– После ее укуса смерть наступает примерно через три минуты, – продолжил Роман свой комментарий. – При этом человек успевает распухнуть, как трехдневный утопленник. Поздравляю! Не каждый может закончить свои дни так оригинально.
– Застрели ее, – прошептала побледневшая Лиза. – Там, на столе, лежит пистолет. Давай, быстро!
– Ага, – скептически отозвался Роман. – А потом защитники природы затаскают меня по судам? Вот уж увольте. Выкручивайся сама, как хочешь. А я пошел.
Роман слез со стола и, сделав Лизе ручкой, направился к двери.
– Ну Ромка, милый, ну пожалуйста, – услышал он за спиной дрожащий голос, – ну спаси меня.
Роман с трудом убрал с лица широкую идиотскую улыбку и, повернувшись в Лизе, спросил:
– А если я тебя спасу – что тогда?
– Тогда я сделаю все, что ты захочешь.
– Ну, – Роман пренебрежительно хмыкнул, – то, что ты имеешь в виду, я могу получить от тебя и так. Вы, женщины, только об одном и думаете и считаете, что все другие, то есть мужчины, мечтают о том же.
– Ну Ромочка... Ай!
Змея сделала выпад в сторону Лизы, и та, вжавшись в металлическую спинку кровати, прижала руки ко рту, чувствуя скорую погибель.
– Ладно, я тебя спасу. Но с тебя фант. Идет?
– Идет, идет, давай, сделай что-нибудь, ну! – быстро забормотала Лиза, не сводя глаз со змеи, которая, по-видимому, была испугана не меньше, чем она.
Роман подошел к кровати и беспечно схватил змею за шею. Правда, не совсем за шею, потому что не было у нее никакой шеи, – в общем, за туловище недалеко от головы. Но, как видно, до навыка настоящего змеелова Роману было далеко, потому что змея сразу же повернулась и цапнула его за предплечье.
Роман успел заметить, что во рту змеи не было привычных зубов вроде резцов, клыков и коренных. Все это заменяли две полоски мелких иголочек длиной миллиметров пять, которые были направлены назад, как видно, для того, чтобы просто зацепиться за добычу до того момента, как удастся оплести ее и начать душить.
Вот и эта гадина, вцепившись в руку Романа своими мелкими зубками, тут же накинула несколько колец и стала ее душить.
Роману было чуть-чуть больно, и по руке потекла тонкая струйка крови. Несчастная испуганная скотина все-таки слегка разодрала ему кожу. Но Роман, подогретый хорошей дозой местного вина, не обратил на это никакого внимания и, подняв перед собой руку с намотавшейся на нее змеей, сказал:
– Вот видишь, я гибну, спасая тебя, глупая женщина.
Лиза, широко раскрыв глаза и рот, смотрела то на Романа, то на удава, азартно душившего его руку, потом ее рот закрылся, глаза сузились и она прошипела не хуже этой самой змеи:
– Ах ты, клоун несчастный! Я тут умираю от страха, а ты...
Роман резко поднес змею к ее носу, и Лиза, отпрянув, стукнулась затылком о спинку кровати. Раздался металлический звук, и в кровати отозвалась какая-то пружина. Лиза жалостно заплакала, громко хлюпая носом и прерывисто вздыхая.
Размотав змею, оказавшуюся неожиданно сильной, Роман выбросил ее в окно и сел рядом с Лизой на кровать. Его каменное сердце размягчилось, и, прижав Лизу к себе, Роман стал укачивать ее, произнося при этом слова утешения:
– Ну не ядовитая это змея. Просто я часто захожу к своим друзьям в террариум и поэтому разбираюсь в этом вопросе.
– Да-а-а... Знаешь, как я испугалась?
– Ну, прости меня...
Роман поцеловал Лизу в теплую макушку и, встав, повернулся к столу, чтобы налить вина в честь примирения. В это время за его спиной раздался быстрый шорох, и Роман инстинктивно шагнул в сторону. Подушка, которой Лиза намеревалась убить его на месте, просвистела мимо, а сама она, потеряв равновесие, попыталась ухватиться за него, но, поскольку Роман был уже в метре от того места, повалилась вперед и упала на пол.
– Вот к чему приводит пьянство, – назидательно произнес Роман и помог Лизе занять прежнюю позицию на постели.
Потом он налил вина и, протянув ей полный стакан, сказал:
– Пей!
Лиза выпила вино до дна, сморщилась и мстительно сказала:
– Бормотуха!
– Может быть, – согласился Роман, – но зато где бы мы еще покатались на слонах, покормили бы обезьян? Потом еще крокодилы...
– Но почему тебя потянуло именно в Индию, да еще в какую-то богом забытую провинцию? – Лиза потянула Романа к себе и, уложив его на подушку, положила голову ему на грудь, – живем в хижине, никаких удобств...
– Ты испорчена цивилизацией, – безапелляционно заявил Роман, – а здесь экзотика, натуральная жизнь... Слышишь?
Ответа на последовало.
– Спишь...
В хижине стояла тишина, и только откуда-то доносилось ритмичное пение местных жителей, которые то ли праздновали какой-нибудь день урожая, то ли просто развлекались после трудового дня.
Докурив сигарету до фильтра, Роман щелчком отправил ее в открытое окно и, скосив глаза, посмотрел на уснувшую Лизу. Ее лицо было спокойным и умиротворенным. Роман улыбнулся, подумав о том, что если бы он не заехал тогда в гаражи починить колесо, то не встретил бы Лизу, и неизвестно, как повернулась бы его жизнь... Словно услышав его мысли, Лиза пошевелилась, глубоко вздохнула и открыла глаза. Первым, что она увидела, был сидевший на стенке большой волосатый паук, который шевелил в воздухе двумя передними лапами, как пьяный, разговаривающий сам с собой. Сдержав инстинктивную панику, она долго рассматривала его и потом спросила:
– И как только ты их не боишься...
– Кого? – спросил Роман, ласково проведя пальцем по руке Лизы.
– Да всех этих... Змей, пауков, прочих гадов...
– А что их бояться-то? – удивился Роман. – Живут себе, никого не трогают.
– Да-а-а... Вон он какой страшный!
– Кто?
– На стене сидит.
Роман повернул голову и, увидев паука, улыбнулся.
– Ну и что такого страшного ты в нем нашла?
– Большой, волосатый, как сейчас бросится!
– Ага! Бросится и выкрутит тебе руки.
– Не руки выкрутит, а укусит. Он же ядовитый, наверное.
– Да-а-а, Лизетта, видать, в вашем ликбезе природоведения не было. Это же обыкновенный птицеед. И он вовсе не ядовитый.
– Врешь!
Роман презрительно посмотрел на Лизу и, протянув руку, осторожно снял паука со стены. До этого ему никогда не приходилось брать в руки таких внушительных страшилищ, но он видел, как это делают другие, поэтому, не желая выглядеть перед Лизой трусом, заставил себя почти хладнокровно подсунуть пальцы под паука, и тот неторопливо перебрался к нему на ладонь.
Романа умилила доверчивость, с которой ужасный волосатый пожиратель птиц забрался к нему на руку. Воодушевленный успехом, он пересадил паука себе на грудь, прямо перед самым носом Лизы и, с трудом сдерживая дурацкую гордость, сказал:
– Вот видишь, ничего страшного в нем нет.
Лиза, глядя на сидевшего в десяти сантиметрах от ее носа птицееда, прошипела:
– Убери сейчас же!
– Да ты только посмотри, какой он красивый!
– Убери его к черту, дурак!
– Ах вот как! Ну тогда возьми и убери сама.
Лиза протянула к пауку дрожащую руку и, осторожно взяв его за волосатое тулово, выбросила в окно.
– Нет в тебе жалости к животным, – горестно сказал Роман. – Он же все ноги себе переломает!
– Ничего, – ответила Лиза, с отвращением глядя на свою руку, – у него их восемь, переживет. А ты извращенец, вот ты кто.
– Конечно, извращенец, – сказал Роман и поднялся с кровати. – Вот, например, тебя полюбил.
– Что-о-о? – Лиза вскочила и снова замахнулась на Романа подушкой.
– Ай!
Роман выскочил из хижины и бросился бежать в сторону небольшого озерца, которое находилось в ста шагах от их пристанища. Лиза устремилась за ним, и через полминуты оба они с громким плеском рухнули в воду.
Вынырнув, Роман увернулся от карающей десницы Лизы и, прижав ее к себе, спросил:
– А ты правда меня любишь? – Правда. А в этом озере действительно нет крокодилов? – Не-а. – Тогда давай наперегонки к тому берегу!