Сергей Дубянский
Египтянка

ЕГИПТЯНКА

   Андрей уже отвык созерцать окрестности с высоты Камазовской кабины. Его «пятерка» позволяла усмотреть трещины в асфальте, отдельные листочки, составляющие блеклое панно увядающей лесополосы, и даже порой угадывать содержимое кучек мусора, оставленного отдыхавшими водителями. Зато сейчас вернулось знакомое состояние настороженности и тревоги, когда недопустимо отвлекаться на такие мелочи, как природа. Дорога стала казаться ровной и гладкой, без единого изъяна; деревья, вроде, сделались меньше, а не успевшая окончательно пожухнуть и почернеть трава стелилась вдоль шоссе ровным полотном цвета хаки. Андрея возбуждало, давно канувшее в прошлое, состояние опасности, непроизвольно рождавшее галерею навязчивых картин, которые преследовали его с садистской методичностью на протяжении всех прошедших с той поры лет. Причем, с каждым годом они, как ни странно, становились все ближе и яснее…
   …Со стороны такого мирного, лирически печального леса ударила автоматная очередь, срезавшая двух пацанов, возникших на обочине, словно ниоткуда. Один из них упал и замер, обхватив руками живот, прижав черную курчавую голову так, что стал похож на большую запятую. Другой еще бежал, но наконец тоже упал, отчаянно воя и катаясь по земле, пока очередные выстрелы не заставили его замолчать и успокоиться навсегда…
   Андрей мотнул головой, отгоняя проклятое наваждение, и КамАЗ, будто пронесся мимо этого странного, совершенно немотивированного миража. Фигурки совсем других пацанов, весело смеющихся и абсолютно реальных, остались позади.
   Андрей привык, что подобные сценки могут возникать в сознании совершенно неожиданно, без видимых ассоциаций и поводов, поэтому давно сжился с постоянным ожиданием очередного надвигающегося кошмара, противоестественного и ирреального. Но он-то знал, что это не бредовые фантазии, а кусок его собственной жизни. Отделял ее от сегодняшнего дня какой-то несчастный десяток лет.
   По сторонам замелькали однообразные в своей черноте поля, с желтыми мазками запаханной в землю соломы. Скучный и безликий пейзаж не вызывал желания вглядываться в него пристальнее и не рождал никаких мыслей. Только двигатель ревел так надсадно, что даже валявшийся на «спалке» магнитофон слышался еле-еле, добираясь до ушных раковин ритмичным стуком ударника. Стало тоскливо от отупляющего рева, поглотившего все вокруг – вроде, мир за окном, потеряв способность звучать, умер безвозвратно.
   Андрей закрыл глаза. Спать не хотелось, хотя и выехали они в пять утра, а сейчас время близилось к вечеру. Хотя нет, до вечера еще далеко. Он даже успеет заехать в офис и переложить в сейф деньги, чтоб не таскать их в общественном транспорте.
   В принципе, никому и в голову не могла бы прийти мысль, какая сумма скрыта за черными боками старенького потертого кейса, но Андрей на собственном опыте знал, что в жизни бывает ровно столько случайностей, сколько ошибок мы допускаем, пытаясь предвидеть возможно развитие событий. Может быть, потому он и выжил в той дурацкой войне, что понял – пуля иногда попадает совсем не в того, в кого целится снайпер.
   Водитель закурил – Андрей ощутил это по горьковатому дыму, поползшему по кабине. Когда-то он и сам курил достаточно много, но в один не слишком прекрасный день вдруг почувствовал, что взбегает к себе на пятый этаж без прежней легкости, а сердце бьется как-то слишком натружено и дыхание неприятно учащается. Может быть, дело было в возрасте, все-таки сорок пять – это уже не двадцать, но ему не хотелось так думать. Гораздо приятнее все списать на пагубное действие никотина. Никто не верил, что он, привыкший прикуривать очередную сигарету, пока предыдущая испускала в пепельнице последний голубоватый вздох, сможет «завязать» в одночасье. Но он завязал, причем, не прибегая, ни к кодированию, ни к всевозможным щадящим методикам. Просто взял и бросил, решив, что должно быть именно так. С того момента прошел год, и сейчас он с недоумением вопрошал себя, зачем требовалось столько лет изображать огнедышащего дракона.
   Водитель был гораздо моложе Андрея. Еще выезжая в рейс, он пытался завязать беседу на животрепещущие для дальнобойщика темы запчастей, солярки и плечевых девочек, тоскливо стоящих на трассе в ожидании «любви». Андрей не поддержал разговора, отвечая односложно и без всяких эмоций. Беседа сама собой сошла на нет. Даже во время разгрузки они не разговаривали, стоя рядом и молча наблюдая, как грузчики, не спеша сбрасывают на землю плоские белые тюки, а потом, словно муравьи, тащат их в черное чрево склада.
   Теперь они ехали обратно. Ехали уже несколько часов в том же привычном молчании, снимавшем тяжкую задачу общения.
   Андрей открыл глаза, почувствовав, что КАМАЗ сбавил скорость. После черноты полей, словно по мановению волшебной палочки, возникли добротные белые домики, и вереница женщин, удобно устроившихся на складных стульчиках возле ведер с картошкой, луком и ярко-красными яблоками. Машины, не останавливаясь, двигались дальше, но это не смущало торговок – они смеялись, что-то оживленно обсуждая между собой.
   …Нормально, – решил Андрей, – через час будем в городе…
   Он снова закрыл глаза, мысленно подсчитывая в очередной раз, сколько им удалось заработать с этого рейса. На протяжении пути он делал это не единожды, неизменно получая один и тот же результат, но занять мозги все равно больше было нечем. К тому же, довольно приятно ощущать, что это не просто абстрактная цифра, а выражается она в тугих плотных пачках, аккуратно уложенных в кейсе.
   Куда употребить свою долю – этот вопрос возникал у него после каждой поездки, но почти всегда оставался без ответа, поэтому пухлые пачки рублей превращались в тонкие пачки долларов и намертво оседали в хранилище одного из банков, где он, опасаясь квартирных краж, уже почти год арендовал ячейку.
   Андрей считал себя человеком непритязательным. Его устраивала однокомнатная квартира, деньги на которую он заработал на «той» войне; устраивала машина, приобретенная в весьма плачевном состоянии у незнакомого пожилого мужчины. Еще на авторынке Андрей прочитал в его глазах, что авария, так изуродовавшая машину, произвела на него неизгладимое впечатление, и больше он вряд ли когда-нибудь сядет за руль.
   Сам Андрей не боялся, ни смерти, ни искореженного металла, и к тому же тогда еще работал как раз на станции техобслуживания. Кажется, это было ужасно давно, в какой-то другой жизни, а фактически, прошел всего год. Именно тогда он познакомился с Ириной. Само знакомство можно назвать мимолетным, как и все его отношения с женщинами, но оно, в отличие от остальных, сыграло большую роль. У Ирины оказалась подруга, у которой, в свою очередь, имелся муж Володя, пытавшийся начать свой бизнес и искавший достойного компаньона. «Достойный», в его понимании означало, что компаньон не должен быть умнее и хитрее самого Володи, не должен стремиться обокрасть его, не должен лезть в хитросплетения контрактов и коммерческих переговоров, и за это получал бы строго оговоренный процент с заработанных денег. Еще он должен быть твердым и решительным, чтоб принять на себя ответственность за определенные решения, в том случае, если сам Володя терялся и интеллигентно уходил в сторону. Сокращенный из армии боевой майор как нельзя лучше подходил на эту роль.
   Андрей прекрасно понял свое место, свои задачи и вполне осмысленно согласился с новым положением. Тем более, этот род деятельности сулил такие деньги, о которых он не мечтал, ни в армии, ни в автомастерской. Только на «той» войне платили больше, но у него пропало желание стрелять по живым мишеням; видеть, как они умирают, и воспринимать это в качестве обычной рутинной работы. Иногда, правда, в нем вспыхивали искры беспричинного гнева, и тогда он чувствовал – окажись в его руках АКМ!.. Но он старался давить в себе подобные порывы и как следствие, появлялись они все реже и реже.
   – Приехали, командир, – весело объявил водитель.
   Андрей протер глаза. Наверное, он все-таки задремал, раз не почувствовал, как КамАЗ остановился и облегченно выпустил воздух из пневмосистемы.
   Они стояли в двух шагах от старого пятиэтажного дома, в котором Володя снял квартиру под офис. В сущности, назвать это помещение офисом было трудно, потому что всю обстановку составляли стол и три облезлых стула, оставшиеся от прошлых хозяев. Недвусмысленно вытертые обои четко показывали, где раньше стоял диван, а где кресло, в котором кто-то когда-то подолгу смотрел телевизор, упираясь локтем в стенку.
   Нежелание делать ремонт и покупать новую мебель Володя объяснял тем, что скоро они переберутся в один из утративших былую значимость проектных институтов, фасады которых последнее время запестрели вывесками всевозможных коммерческих структур и фондов. Вот, там все будет серьезно и по-настоящему.
   Перспектива посидеть в мягком кресле за красивым столом Андрея не прельщала (он привык работать и в худших условиях) – его вполне устраивало то, что здесь имелся телефон, факс и компьютер, которые в комплексе полностью обеспечивали работоспособность фирмы, а живые посетители приходили к ним редко. Кто ж поедет из какого-нибудь захолустного райцентра, чтоб лично посмотреть на полипропиленовые мешки, одинаково белые, шуршащие и отличающиеся только ценой? Для всех этих сахарных заводов и мукомолок они лишь неприятная мелочь, без которой невозможно реализовывать собственную продукцию.
   – Спасибо, – Андрей отсчитал необходимое количество купюр и легко выпрыгнул из кабины, – если что, позвоню.
   – Мы завсегда, – улыбнулся водитель, пряча деньги.
   Зайдя в подъезд, Андрей услышал пронзительный телефонный звонок – таким противным голосом обладал только их аппарат. Пока он шел к двери, телефон еще продолжал звонить, но трубку никто не снял. Что Володя уехал на поиски новых клиентов и вернется лишь послезавтра, Андрей знал, но Вика должна была находиться на месте. Они, собственно, и взяли ее, чтоб отвечать на звонки и записывать информацию в их отсутствие; причем, платили неплохую, по общегородским меркам, зарплату.
   Еще на фирме имелся бухгалтер-совместитель из одной солидной строительной компании, появлявшийся в офисе только в момент составления квартальных балансов. Даже подписывать платежные документы Володя ездил к ней в просторный кабинет, отделанный светлыми панелями, с точечными светильниками на потолке и телевизором в углу. Андрей посетил его всего раз и сразу решил, что иметь такой кабинет можно от избытка, либо средств, либо честолюбия.
   Телефон смолк, так и не дождавшись ответа. Андрей, на всякий случай, пошарил по карманам, хотя прекрасно помнил, что не брал ключ от офиса, чтоб не рвать карман его острыми гранями. Да и зачем таскать его в другой город, если секретарь должна находиться на рабочем месте до пяти часов?
   Для очистки совести, Андрей несколько раз нажал кнопку звонка и медленно спустился вниз. Уселся на лавочке у подъезда, поставил кейс на землю и плотно сжав его ногами, устремил взгляд в другой конец двора, где между домами то и дело возникали цветные пятна двигавшихся по улице автомобилей.
   …Подожду – может, отошла за кофе или за сигаретами. По-моему, курить и пить кофе – ее основное предназначенье в этой жизни… нет, еще причесываться и красить ногти… За другими занятиями Андрей Вику практически не видел, хотя, справедливости ради, следует заметить, что сам бывал в офисе не каждый день, да и надолго не задерживался.
   Прошло десять минут.
   …Это все Володькина инициатива, – подумал Андрей неприязненно, – взял смазливую соплячку. Наверняка, трахает ее, но работа-то здесь при чем? Может, это звонил клиент, который хотел купить тысяч сто мешков, а сейчас найдет их в другом месте. Я б посадил сюда аккуратную бабулю, которая, при своей скудной пенсии, пахала б и пахала!.. А Вика на панели больше заработает… так нет, Вовку бабуля не устраивает – ему нужны ноги из-под коренных зубов…
   Через двор прошел мальчик с рюкзачком на плече, жующий жвачку так смачно, что изо рта вылезали блестящие розовые пузыри, а лицо у него было глупое и довольное. Мужчина с толстым, перекормленным ротвейлером на поводке скрылся в подъезде соседнего дома. Женщина лет тридцати вышла из их подъезда; остановилась, похоже, соображая, куда идти. Ее лицо выглядело совершенно растерянным, словно она заблудилась среди пяти тополей, тесной кучкой сгрудившихся посреди двора. Она стояла так близко, что Андрей мог легко разглядеть каждую складку на ее потертой кожаной куртке, но делать этого не хотелось – слишком невзрачным показалось ему это существо. Он перевел взгляд в дальний конец двора – туда, где уже потемневшие окна скрывали чужую, недоступную жизнь. Пустые окна… хотя, нет – пустые окна выглядят совсем не так…
   Андрей прикрыл глаза – сразу, будто из тумана, возникла площадь. Разграбленный магазин с разбитыми витринами; улица, перегороженная бронетранспортером, и столик на углу, экспроприированный в ближайшем кафе с разбитой, нечитаемой вывеской. За столиком сидел человек в камуфляже и кроссовках; склонив голову на бок, он что-то писал. Рядом стояли люди, молча переминаясь с ноги на ногу, готовые в любую минуту покинуть совсем недлинную очередь и скрыться… но куда?
   Справа зияло пробоинами и искореженными окнами солидное, в прошлом административное, здание – видно, что его долго расстреливали в упор из танков и гранатометов. У дверей «Скорая помощь», в которую грузят накрытые тряпкой носилки; рядом парень в джинсах и голубой штатской рубашке, но с автоматом на плече сует в машину сумку с буханкой хлеба и пучком зеленого лука. Скорее всего, сумка принадлежала лежавшему на носилках телу… Звуки почему-то отсутствовали, хотя Андрей прекрасно знал, что буквально в двух кварталах танки с сине-желто-красными флагами, корежа асфальт, двигаются по улице, и их гул непременно должен быть слышен на площади. На броне сидят вооруженные люди с белыми повязками на рукавах; они бездумно палят из автоматов, поливая свинцом окрестные дома; дождем сыплются оконные стекла. Все эти звуки тоже должны были быть слышны, но Андрей радовался, что «громкость выключили», ведь иначе в общий фон вплелись бы еще женский плач, стоны и крики раненых…
   Он с трудом, словно просыпаясь, открыл глаза. Наверное, прошло всего мгновение, потому что двор ничуть не изменился, и даже растерянная женщина стояла на том же самом месте, только теперь она смотрела на него испуганно и удивлено. Андрей тяжело моргнул, и она облегченно вздохнула, убеждаясь, что с ним ничего не случилось, а потом быстро пошла прочь. Андрей смотрел вслед, и что-то знакомое почудилось в ее удаляющемся облике. Хотя нет, он не мог ее знать – скорее всего, просто видел когда-нибудь, заходя в офис. Глубоко вдохнул сухой осенний воздух, принесший из дворов запах листьев и дым костра. Это окончательно возвращало мир реальности. Андрей взглянул на часы – прошло уже полчаса, а Вика не появлялась.
   …Действительно, чего приходить, если до конца работы осталось-то… Поднявшись, Андрей взял кейс; проверил замки (будет совсем глупо, если на остановке из него вдруг повалятся пачки денег) и не спеша направился навстречу автомобильному потоку пестрой лентой вившемуся позади домов.
   Нельзя сказать, чтоб он злился. Злость, в его понимании, подразумевала бурные эмоции, выражающиеся в криках, ударах кулаком по столу; может быть, даже мордобое, но обязательно это было что-то временное, уступающее место, либо раскаянию, либо сладостному торжеству победы. В данном случае, ему не хотелось никому набить морду. Он тихо ненавидел, понимая, что, скорее всего, ничего не сможет изменить в ситуации. Обязательно будет найдена причина Викиного отсутствия, и Володя сочтет ее достаточно веской, чтоб закрыть тему; потом они вдвоем с Викой будут объяснять ему, что ничего страшного не произошло, а то, что в это время кто-то звонил, ерунда – кому надо, перезвонит еще раз. Он никогда не сможет убедить их в обратном, потому что слов для этого не найдет – не учат в нашей армии красноречию. Там не требуется никого убеждать, а достаточно показать количество и величину звезд на погонах, чтоб сразу оценить, чьи аргументы более весомы.
   Кстати, возможно, поэтому Андрей не любил общаться с женщинами – они не могли оценить величины звезд, а сыпали словами, причем, так быстро и бестолково, что угнаться за ними становилось просто невозможно. А еще в их арсенале имелось такое изощренное оружие, как слезы. И что он мог противопоставить всему этому? Ничего. В этом он убедился еще по окончанию училища, когда молодым лейтенантом получил предписание на юг Читинской области – в такую глухомань, куда армейские тягачи добирались зимой по речному льду, а летом в объезд, теряя в пути четыре дня.
   Он уже забыл, как выглядела его первая любовь – помнил только, что звали ее Нина. Она сумела убедить его, что жить в такой дыре не сможет, несмотря на всю трепетную любовь, и поэтому им лучше расстаться. Он уехал один в край, где, в основном, обитали суровые мужчины, так и не успев осознать, для чего же нужны в этой жизни женщины. Но уехал с легким сердцем, потому что все казалось правильным и достаточно обоснованным. Потом ему встречалось много всяких женщин, которых он использовал, не только не запоминая имен, но порой даже не зная их… и еще одна, стоявшая обиняком в этой безликой шеренге, вспоминать о которой, он себе запретил.
   До дома Андрей добрался без приключений и еще раз позвонил в офис, но как он и предполагал, никто не ответил.
* * *
   Проснулся Андрей, как всегда резко, будто и не спал вовсе. Было еще темно, но тренированный организм подсказывал, что уже утро. Отдернул штору – сквозь забрызганное стекло проглядывали желтоватые окна таких же, как он, «жаворонков»; тяжелые капли гулко стучали по металлическому подоконнику. Отопительный сезон еще не начался, поэтому в квартире было сыро и зябко. По единому, четко заведенному расписанию, он поставил чайник и направился в ванную. Теплая вода зашумела в раковине; яркий свет отразился в белых кафельных плитках – казалось, этот уголок не подвластен силам природы, и поэтому здесь царит одно-единственное время года, названия которому никто не удосужился придумать…
   Обходя лужи, ставшие видимыми в рассветном полумраке, Андрей добрался до гаража. Пока он возился с замком, холодные капли противно падали на лицо и волосы, и это раздражало; он даже подумал, что, наверное, весь день сложится неудачно, но изменить уже было ничего нельзя – раз день начался, он должен быть прожит, так или иначе.
   Выезжая из гаража, он привычно взглянул на часы. Восемь. Все, как всегда. Андрей зачем-то каждый день приезжал на полчаса раньше остальных. Он и сам не мог объяснить этого, так как не разрабатывал никаких стратегических планов, не составлял отчетов и бизнес-планов, требующих тишины и сосредоточенности. Его миссия заключалась в том, чтоб количество мешков в накладной соответствовало реально полученному на складе, чтоб машины грузились вовремя, но, тем не менее, он очень любил сидеть за столом, глядя на сонный телефон, и ждать, когда тот оживет, внося своим звонком ежедневный, маленький смысл жизни. Потом, вечером при желании можно анализировать, являлось ли то, чем он занимался сегодня, этим самым «смыслом жизни», нужны ли ему очередные несколько сотен долларов и стоят ли они такого громкого и красивого названия.
   …Вечером… До вечера еще надо дожить, – с этой мыслью Андрей привычно опустился на стул и уставился на телефон, бессмысленно гадая, зачем на кнопки наносят еще и буквы, если, кроме цифр, все равно никто ничем не пользуется…
   Буквы вместе с цифрами поплыли, сливаясь в едкую, режущую глаза дымку, стелющуюся над рекой. На мосту, словно порубежный камень, стоял подбитый БТР. Мимо него, с той стороны, откуда стелился туман, брели люди, катя перед собой тележки, укутанные пестрыми, такими несовместимыми с войной, тряпками. Сойдя с моста, люди ступают на изуродованный асфальт набережной, но на их лицах не видится облегчения. Они знают, что завтра война может следом за ними проделать тот же маршрут и тоже оказаться на этом берегу. А навстречу тонкой цепочке беженцев медленно движутся два грузовика с молчаливыми людьми в камуфляже. Андрей снова вспомнил ощущение высоты Камазовской кабины, и эти печально склоненные головы, проплывающие внизу…
   Резкая телефонная трель ворвалась в мысли. Он вскинул голову, схватил трубку и чуть не отчеканил: – Майор Сорокин слушает! Но вовремя опомнился, молча поднеся трубку к уху.
   – У вас мешки есть? – спросил мужской голос.
   – Какие? – Андрей с трудом выполз из едкого тумана.
   – Под муку. Нам надо тысяч тридцать.
   – Есть, – Андрей осознал наконец, где находится и чем должен заниматься, – три девяносто. Производитель Краснодар.
   – Хорошая цена. Это из Павловска звонят. Завтра можете привезти? Расчет на месте.
   – Можем. Давайте адрес и телефон, – записав реквизиты, Андрей положил трубку. Часы показывали четверть десятого, а Вики все не было. Прошелся по комнате; зачем-то потрогал холодные батареи; выглянул в окно. Дождь перестал, но на асфальте по-прежнему стояли лужи, и небо оставалось унылым, без единого просвета – удручающая картина в точности соответствовала его собственному настроению.
   Минут через десять в двери заворочался ключ, и в комнату впорхнула Вика в длинном кожаном плаще с распущенными рыжеватыми волосами.
   – Здравствуйте, Андрей Павлович, – небрежно бросила она, снимая плащ и проходя на кухню.
   Ее вечно беззаботный вид раздражал Андрея, особенно сегодня. Он прошел следом и увидел, что она стоит, склонившись к куску зеркала на подоконнике, заменявшим ей, и трюмо, и туалетный столик. Ее рука с расческой бойко бегала по волосам, придавая форму слегка намокшим прядям.
   – Между прочим, – сказал Андрей, – мы работаем с девяти.
   – И что?
   Этот по-детски наивный вопрос выбил Андрея из колеи. Он сглотнул слюну и молча вернулся в комнату. Какие аргументы он мог привести? Действительно, и что? Начался и начался, ей-то какое до всего этого дело?
   – А вчера? – крикнул Андрей, – вчера, что случилось? Почему в три тебя уже не было?
   – Вчера? – Вика появилась в дверях, такая отвратительно довольная собой; поджала губки, словно вспоминая события давно минувших дней, – вчера я ушла пораньше, а разве нельзя? Все равно здесь никого нет. Чего одной сидеть?
   – Ты должна присутствовать не когда кто-нибудь есть, а как раз, когда никого нет! – Андрей вдруг подумал, не дурак ли он – может, это он чего-то не понимает в жизни?
   – Да? – Вика обезоруживающе улыбнулась, – а я думала, что как секретарь, должна находиться здесь, когда есть директор.
   Андрей почувствовал, что будет выглядеть полным идиотом, если начнет в очередной раз объяснять ей ее обязанности. Но и оставлять разговор в таком двусмысленном положении, значило сдаться на милость какой-то проститутке – до такого унижения он не мог опуститься.
   – Это прогул, понимаешь? – сказал он, по возможности, спокойно, – и за него тебя можно уволить.
   – Ну, это Володя будет решать, увольнять меня или нет. Вы – всего лишь зам., а он – директор.
   – Да? – Андрей покраснел от такой наглости, – не волнуйся, я тоже могу тебя уволить с таким же успехом!
   – Неужели? – в ее голосе послышалась неуверенность. Видимо, тон Андрея показался ей слишком твердым и решительным, – вот, завтра приедет Володя…
   – Хоть два Володи! – Андрей решил, то наступает переломный момент, и если сейчас он не поднимется в атаку и не сомнет растерявшегося противника, то перестанет уважать себя, и как человека, и как офицера.
   – Ах, так?! Я передам ему все, что вы тут за глаза говорите! Не забывайте – он все придумал, а вы тупо возите мешки!
   На секунду Андрей подумал, что она права, но встав из окопа, надо бежать только вперед; оглянешься – неминуемая смерть. Вера в старую, проверенную боевую тактику победила все сомнения.
   – Я не собираюсь с тобой пререкаться, – произнес он четко, как всегда отдавал приказы, – ты уволена по причине служебного несоответствия и за прогулы. Завтра Владимир Иванович подпишет приказ.
   – Подумаешь, – хмыкнула Вика, – посмотрим еще, кого он завтра уволит.
   …Что с того, что он с ней спит? – пронеслось в голове Андрея, – тех, с кем можно спать – полгорода, а таких, как я, не укравших ни одного мешка и ни одной копейки, еще поискать…
   Вика накинула плащ, небрежно подхватив его поясом, и вышла, демонстративно хлопнув дверью.
   Андрей подошел к окну, убеждаясь, что она, действительно, ушла, а не ломает комедию в очередной раз. Видя ее удаляющуюся спину, он подумал, что завтра ему предстоит неравный бой. Он даже представил, как возвращается на станцию техобслуживания и снова лезет в яму, чтоб осмотреть заляпанное грязью днище очередной иномарки, но ни страха, ни раскаяния в содеянном, не возникало. Он давно усвоил, что из обжитых казарм его мгновенно могли перебросить в сырые холодные палатки, и в этом заключалась жизнь.
* * *
   За плотно закрытой дверью шумела вода. Катя с тоской смотрела на барельеф писающего мальчика, прибитый к двери, словно символ всеобщего похренизма, воцарившегося в жизни, лет пятнадцать назад. Мальчик улыбался, глядя на свою струю, а за его хилой спиной проступали силуэты высотных домов. …Действительно, почему б не писать прямо на улице? Пожалуйста. Это никого не интересует. Каждый озабочен лишь тем, чтоб струя не попала ему на ботинок… И еще Катя никак не могла понять, почему эту эмблему отец прибил на дверь ванной, а не туалета, что выглядело бы гораздо логичнее. Но какая логика в мире, где всем все безразлично?..