Страница:
Глава 13
Город Новороссийск, глубоко провинциальный, во время великих российских перемен был несколько забыт во всей этой суматохе, и в нем было тихо и спокойно, как в хорошем болоте. Местный народ это только радовало, поскольку отсутствие пристального внимания со стороны Центра, открывало неограниченные просторы для личной инициативы на местах. Южане потихоньку возили на судах, переделанных из научно-исследовательских в грузопассажирские, контрабанду из Турции. Делали каждый свой маленький бизнес и жили припеваючи.
Екатерина, охваченная пламенем погони за коварным мужем и стыренными им деньгами, прибыла на автовокзал города-героя в урочное время. Не обращая внимание на местные достопримечательности, которых, по правде сказать, и было-то не густо, она проследовала на Морской вокзал. Пассажирских «Комет», как и предрекал рыжий мужик в Краснодаре, не было и в помине. На каботажной пристани, находящейся рядом, за вполне сносную цену, женщина договорилась с насквозь пропитым капитаном о поездке.
– Куда? В Сочи? Какой базар! Ласточка моя в пять часов доставит!
«Ласточка» производила гнетущее впечатление. Это был старый и ржавый рейдовый катер, судя по ветхости, когда-то ходивший под парусами и помнивший основателя города адмирала Лазарева. Но выбора не было – другие выходить в море вовсе не соглашались.
Морское путешествие Соскачеву пугало. Но еще больше ее пугало то, что наглый следователь или упрямый американец найдут ее мужа раньше нее.
– Заводи свою колымагу, любезный, времени мало, – сказала Екатерина Викторовна и с решительностью, свойственной женщинам в моменты поиска супругов и борьбы за дефицит, взошла на палубу.
Кэп прикрикнул на чумазого моториста, и тот нырнул в подвал машинного отделения.
Раздалось рокотание, потом хлопок, затем появился нарастающий гул. Из фальштрубы вырвалось облачко черного дыма. Колымага затряслась и ожила.
Капитан, которого, как и всех капитанов, звали Борисыч, преобразился. В глазах появился огонь, в членах – подвижность. Алкогольный угар ушел, уступив место романтическому ожиданию встречи с открытым морем. Кэп метался по мостику, выполняя одновременно множество необходимых морских дел. Екатерина ушла в небольшую каюту, устроилась на жестком сидении и задремала.
Борисыч сообщил диспетчеру липовую причину выхода в море и повел свое судно к выходу из Цемесской бухты.
За ночь, проведенную в пробке, из микроавтобуса сбежал станичник. Капитан Брыкин остался один, если не считать кур, которые из-за отсутствия еды и присутствия стрессов, стали постепенно дохнуть. К утру террористы смылись и с шоссе сняли оцепление. Следователь сел на руль и помчался к Сочи.
Вдоль дороги стелились луга, набравшиеся зеленого цвета до необычайной густоты. Пахло, почему-то, арбузами. За окном мелькали небольшие стада коров, развалившиеся колодцы и проржавевшие щиты с плакатами «Животноводству – кормовую базу!», «Решения 25-го съезда – в жизнь!». На нескольких плакатах отдельные буквы осыпались, и они приобрели загадочное звучание. «Неуклонный рост…» не имел продолжения, и можно было только догадываться, что должно было неуклонно расти. На щите, расположенном на въезде в небольшое село, примостившееся в узкой долине, время и дождь внесли коррективы. Теперь девиз приобрел более прагматичное звучание – «Экономика должна быть…!»
Но вся эта морально устаревшая наглядная агитация мало волновала следователя Брыкина. Он смотрел только на дорогу и спидометр. Через час он был в Джубге.
Екатерина, охваченная пламенем погони за коварным мужем и стыренными им деньгами, прибыла на автовокзал города-героя в урочное время. Не обращая внимание на местные достопримечательности, которых, по правде сказать, и было-то не густо, она проследовала на Морской вокзал. Пассажирских «Комет», как и предрекал рыжий мужик в Краснодаре, не было и в помине. На каботажной пристани, находящейся рядом, за вполне сносную цену, женщина договорилась с насквозь пропитым капитаном о поездке.
– Куда? В Сочи? Какой базар! Ласточка моя в пять часов доставит!
«Ласточка» производила гнетущее впечатление. Это был старый и ржавый рейдовый катер, судя по ветхости, когда-то ходивший под парусами и помнивший основателя города адмирала Лазарева. Но выбора не было – другие выходить в море вовсе не соглашались.
Морское путешествие Соскачеву пугало. Но еще больше ее пугало то, что наглый следователь или упрямый американец найдут ее мужа раньше нее.
– Заводи свою колымагу, любезный, времени мало, – сказала Екатерина Викторовна и с решительностью, свойственной женщинам в моменты поиска супругов и борьбы за дефицит, взошла на палубу.
Кэп прикрикнул на чумазого моториста, и тот нырнул в подвал машинного отделения.
Раздалось рокотание, потом хлопок, затем появился нарастающий гул. Из фальштрубы вырвалось облачко черного дыма. Колымага затряслась и ожила.
Капитан, которого, как и всех капитанов, звали Борисыч, преобразился. В глазах появился огонь, в членах – подвижность. Алкогольный угар ушел, уступив место романтическому ожиданию встречи с открытым морем. Кэп метался по мостику, выполняя одновременно множество необходимых морских дел. Екатерина ушла в небольшую каюту, устроилась на жестком сидении и задремала.
Борисыч сообщил диспетчеру липовую причину выхода в море и повел свое судно к выходу из Цемесской бухты.
За ночь, проведенную в пробке, из микроавтобуса сбежал станичник. Капитан Брыкин остался один, если не считать кур, которые из-за отсутствия еды и присутствия стрессов, стали постепенно дохнуть. К утру террористы смылись и с шоссе сняли оцепление. Следователь сел на руль и помчался к Сочи.
Вдоль дороги стелились луга, набравшиеся зеленого цвета до необычайной густоты. Пахло, почему-то, арбузами. За окном мелькали небольшие стада коров, развалившиеся колодцы и проржавевшие щиты с плакатами «Животноводству – кормовую базу!», «Решения 25-го съезда – в жизнь!». На нескольких плакатах отдельные буквы осыпались, и они приобрели загадочное звучание. «Неуклонный рост…» не имел продолжения, и можно было только догадываться, что должно было неуклонно расти. На щите, расположенном на въезде в небольшое село, примостившееся в узкой долине, время и дождь внесли коррективы. Теперь девиз приобрел более прагматичное звучание – «Экономика должна быть…!»
Но вся эта морально устаревшая наглядная агитация мало волновала следователя Брыкина. Он смотрел только на дорогу и спидометр. Через час он был в Джубге.
Глава 14
В город Мурманск, северный и далекий, прибыл Дмитрий Шайкин. Дело было срочное и он, не отдохнув с дороги, тут же направился в справочное бюро. Там его подстерегала большая неожиданность – улицы Голавлева в городе не было!
Митя, боясь признаться самому себе в том, что здорово сплоховал, слегка заикаясь, спросил неухоженную работницу Бюро справки:
– Это точно?
– Точнее не бывает. Гоголя есть, Горького есть, Голубицкая даже есть. А вот Голавлева нет.
«Может быть, старый что-то напутал?»
– А на Гоголя как проехать?
– Садитесь на автобус номер четыре и в сторону Дворца культуры едите. На пятой остановке выходите, а там спросите.
Трясясь на неудобном автобусном сидении, Митя невнимательно рассматривал крупнейший город Заполярья и слегка постанывал от ненависти к глуховатому старику.
Выйдя на нужной остановке, он пошел по улице Гоголя к дому номер пять. Здесь случилась вторая неожиданность – в этом доме располагался детский сад «Ромашка» и, соответственно, квартиры с номером один тут не было.
Шайкину пришлось сильно растеряться. Но цель манила… Узнав у прохожих направление, он, огибая озера и пруды, которых в городе было множество, устремился на улицу Горького.
«Ну, старый, не больше двух часов проживешь, после того, как я в Москву вернусь!» – зло подумал Митя и почему-то погрозил кулаком недавно оттаявшему после зимней спячки остову «горбатого» «Запорожца».
Улицу Горького он нашел, нашел и дом за номером пять, который опять же не имел квартир. Это было областное управление культуры.
Митя взревел, как раненный боец. Мало что уже соображая, он метался в поисках своей последней надежды – улицы Голубицкой. Та находилась на краю города, построенного на вечной мерзлоте. Пока Шайкин до нее добрался, он испугал пару десятков мурманчан своими дикими глазами и грозными криками в лицо: «Где эта гребаная Голубицкая?!»
Дом номер пять оказался жилым, что немного успокоило Дмитрия. Придав своему лицу, насколько это было возможно, спокойное выражение, он постучал в дверь квартиры номер один. Долго не открывали, и Митя стал от нетерпения бить ногами о пол, как лошадь на параде.
Неожиданно за дверью послышался шорох и неуверенный мужской голос спросил:
– Вам кого?
Митя, обрадовавшись тому, что хоть какая-то надежда замаячила, скоро ответил:
– К Соскачевым!
Потом, слегка поразмыслив, добавил:
– К племяннице ихней.
За дверью вновь послышалась возня, потом шлепанье тапок по полу, тихий разговор и затем громкий смех. Митя, не зная, что думать, снова постучался.
На этот раз голос из-за двери прозвучал вполне уверенно:
– Нет здесь таких! И никогда не было!
– Как?!
– Вот так! – ответил житель квартиры номер один и жизнерадостно засмеялся. Он боялся преследования за невыплаченные алименты, а стучащийся к нему чудак был явно по другому делу.
– Откройте! Откройте немедленно! – колотился в дверь Митя.
Все мечты его рухнули. Не будет теперь ни денег, которые он намеревался отнять у Соскачева, ни тех благ, которые можно было бы на них приобрести.
Дверь распахнулась и здоровенный кулак с наколотым на пальцах именем «Витя», мощно соприкоснулся с челюстью Шайкина. Его отбросило к стене и сквозь наползающий на глаза туман, он увидел небритого амбала в синей майке и старых трико, который довольно скалил зубы.
Очнувшись, Митя выскочил на улицу. От злости и бессилия Шайкин взвыл. Он награждал московского пенсионера-филателиста такими сочными и размашистыми словами, что вряд ли возможно найти их хоть в каком-нибудь орфографическом словаре.
А поминаемый Шайкиным дед, непрерывно икая, с интересом наблюдал через иллюминатор за извилистой береговой линией Черного моря.
Митя, боясь признаться самому себе в том, что здорово сплоховал, слегка заикаясь, спросил неухоженную работницу Бюро справки:
– Это точно?
– Точнее не бывает. Гоголя есть, Горького есть, Голубицкая даже есть. А вот Голавлева нет.
«Может быть, старый что-то напутал?»
– А на Гоголя как проехать?
– Садитесь на автобус номер четыре и в сторону Дворца культуры едите. На пятой остановке выходите, а там спросите.
Трясясь на неудобном автобусном сидении, Митя невнимательно рассматривал крупнейший город Заполярья и слегка постанывал от ненависти к глуховатому старику.
Выйдя на нужной остановке, он пошел по улице Гоголя к дому номер пять. Здесь случилась вторая неожиданность – в этом доме располагался детский сад «Ромашка» и, соответственно, квартиры с номером один тут не было.
Шайкину пришлось сильно растеряться. Но цель манила… Узнав у прохожих направление, он, огибая озера и пруды, которых в городе было множество, устремился на улицу Горького.
«Ну, старый, не больше двух часов проживешь, после того, как я в Москву вернусь!» – зло подумал Митя и почему-то погрозил кулаком недавно оттаявшему после зимней спячки остову «горбатого» «Запорожца».
Улицу Горького он нашел, нашел и дом за номером пять, который опять же не имел квартир. Это было областное управление культуры.
Митя взревел, как раненный боец. Мало что уже соображая, он метался в поисках своей последней надежды – улицы Голубицкой. Та находилась на краю города, построенного на вечной мерзлоте. Пока Шайкин до нее добрался, он испугал пару десятков мурманчан своими дикими глазами и грозными криками в лицо: «Где эта гребаная Голубицкая?!»
Дом номер пять оказался жилым, что немного успокоило Дмитрия. Придав своему лицу, насколько это было возможно, спокойное выражение, он постучал в дверь квартиры номер один. Долго не открывали, и Митя стал от нетерпения бить ногами о пол, как лошадь на параде.
Неожиданно за дверью послышался шорох и неуверенный мужской голос спросил:
– Вам кого?
Митя, обрадовавшись тому, что хоть какая-то надежда замаячила, скоро ответил:
– К Соскачевым!
Потом, слегка поразмыслив, добавил:
– К племяннице ихней.
За дверью вновь послышалась возня, потом шлепанье тапок по полу, тихий разговор и затем громкий смех. Митя, не зная, что думать, снова постучался.
На этот раз голос из-за двери прозвучал вполне уверенно:
– Нет здесь таких! И никогда не было!
– Как?!
– Вот так! – ответил житель квартиры номер один и жизнерадостно засмеялся. Он боялся преследования за невыплаченные алименты, а стучащийся к нему чудак был явно по другому делу.
– Откройте! Откройте немедленно! – колотился в дверь Митя.
Все мечты его рухнули. Не будет теперь ни денег, которые он намеревался отнять у Соскачева, ни тех благ, которые можно было бы на них приобрести.
Дверь распахнулась и здоровенный кулак с наколотым на пальцах именем «Витя», мощно соприкоснулся с челюстью Шайкина. Его отбросило к стене и сквозь наползающий на глаза туман, он увидел небритого амбала в синей майке и старых трико, который довольно скалил зубы.
Очнувшись, Митя выскочил на улицу. От злости и бессилия Шайкин взвыл. Он награждал московского пенсионера-филателиста такими сочными и размашистыми словами, что вряд ли возможно найти их хоть в каком-нибудь орфографическом словаре.
А поминаемый Шайкиным дед, непрерывно икая, с интересом наблюдал через иллюминатор за извилистой береговой линией Черного моря.
Глава 15
Количество членов экспедиционного корпуса Тони возросло до трех человек – пришлось взять с собой учителя. Джабраил ночью, во время совместной пьянки, рассказал Крабову о деле. Рассказал без какого-либо намеренья, а так, случайно. Но в этом был и свой плюс – у Олега Семеновича была машина.
Еще не было и девяти часов, а старенькая «Вольво», уже ехала по грунтовой дороге, пробиваясь к шоссе. За рулем сидел Джабраил. На заднем сиденье находились Тони и учитель. Поскольку делать, до приезда в Сочи, особо было нечего, они вели умную беседу.
– Вы, американцы, погрязли в рационализме. Вам из этой ямы уже не выбраться, – бурчал не выспавшийся Крабов.
– У них, тьфу, у нас лучшая в мире демократия, – нехотя парировал Энтони и с удивлением заметил, что нападки на его родную страну вовсе не вызывали у него гнева или хотя бы раздражения. Раньше за такие слова он мог бы и в морду дать.
– Ну, ты скажешь! «Демократия»! Вы еще негра президентом выберете, совсем кирдык вам будет.
– Про негра это ты, конечно, загнул. А чем у вас лучше? Посмотри вокруг. Разруха одна. Земля заброшена, – в поле одиноко ржавел трактор, с которого уже успели снять гусеницы, наглядно подтверждая слова американца, – никто ничего не делает, только турецкое тряпье друг другу перепродаете.
– Это все временные трудности. Наладим рыночную экономику…
– Через пятьдесят лет. И так же «погрязните в рационализме»!
– С нами такого не случиться. Натура наша крепче против вашей.
– Кто бы говорил? – Тони перешел на личности, – Ты зачем школу бросил и всякую хрень теперь людям продаешь? Душевный порыв?!
Крабов от обиды закусил губу и отвернулся. Но тут же снова обернулся к Тони и, прищурив глаза, спросил:
– А ты, если такой уж чистокровный янки, почему водку пил, про церкви меня расспрашивал, «за жизнь» со мной и Джабраилом разговаривал? Да и еще две пачки «Мальборы» из буфета у меня своровал!
– Это… это не я, – покраснел Энтони.
– То-то! Попал в Россию, все! Конец твоей американской гнилости настал. Теперь ты наш, расейский!
Джабраил, сидевший до этого, как на иголках, поскольку не мог вставить в разговор ни единого слова, повернулся вполоборота и изрек:
– Я вот тоже жэну сэбэ рюский взял!
Машина, покачивая боками, натужно заурчала и выехала на шоссе. Качка пропала, и разговор перешел в более позитивное русло.
Еще не было и девяти часов, а старенькая «Вольво», уже ехала по грунтовой дороге, пробиваясь к шоссе. За рулем сидел Джабраил. На заднем сиденье находились Тони и учитель. Поскольку делать, до приезда в Сочи, особо было нечего, они вели умную беседу.
– Вы, американцы, погрязли в рационализме. Вам из этой ямы уже не выбраться, – бурчал не выспавшийся Крабов.
– У них, тьфу, у нас лучшая в мире демократия, – нехотя парировал Энтони и с удивлением заметил, что нападки на его родную страну вовсе не вызывали у него гнева или хотя бы раздражения. Раньше за такие слова он мог бы и в морду дать.
– Ну, ты скажешь! «Демократия»! Вы еще негра президентом выберете, совсем кирдык вам будет.
– Про негра это ты, конечно, загнул. А чем у вас лучше? Посмотри вокруг. Разруха одна. Земля заброшена, – в поле одиноко ржавел трактор, с которого уже успели снять гусеницы, наглядно подтверждая слова американца, – никто ничего не делает, только турецкое тряпье друг другу перепродаете.
– Это все временные трудности. Наладим рыночную экономику…
– Через пятьдесят лет. И так же «погрязните в рационализме»!
– С нами такого не случиться. Натура наша крепче против вашей.
– Кто бы говорил? – Тони перешел на личности, – Ты зачем школу бросил и всякую хрень теперь людям продаешь? Душевный порыв?!
Крабов от обиды закусил губу и отвернулся. Но тут же снова обернулся к Тони и, прищурив глаза, спросил:
– А ты, если такой уж чистокровный янки, почему водку пил, про церкви меня расспрашивал, «за жизнь» со мной и Джабраилом разговаривал? Да и еще две пачки «Мальборы» из буфета у меня своровал!
– Это… это не я, – покраснел Энтони.
– То-то! Попал в Россию, все! Конец твоей американской гнилости настал. Теперь ты наш, расейский!
Джабраил, сидевший до этого, как на иголках, поскольку не мог вставить в разговор ни единого слова, повернулся вполоборота и изрек:
– Я вот тоже жэну сэбэ рюский взял!
Машина, покачивая боками, натужно заурчала и выехала на шоссе. Качка пропала, и разговор перешел в более позитивное русло.
Глава 16
В то самое время, когда Екатерина Викторовна пробиралась к Сочи на катере, Энтони со своими помощниками – на «Вольво», а следователь Брыкин с дохлыми курами – на микроавтобусе, двигались в том же, южном направлении, дед Попугайкин подлетал к городу-курорту на самолете, а бедный Митя, гадко матерясь, бродил по ненужному ему Мурманску, Иван Никанорович Соскачев скучал, сидя в съемной комнате. Он даже и не подозревал какую гонку он спровоцировал своим бегством с краденными деньгами.
Его покой нарушила квартирная хозяйка. Войдя к нему, она, вместо приветствия, горестно вздохнула, уселась на табуретку и, неталантливо изображая безразличие, спросила:
– А что это вы, Иван Никанорович, все дома, да дома? Деньки вон какие выдались! Хош загорай, хош купайся, а хош с мужиками на набережной пиво пей.
– Нет времени на отдых, Ольга Евгеньевна. Я должен скоро уехать, – неопределенно ответил Соскачев.
Ольга Евгеньевна, к неудовольствию своему поняв, что разговора по душам не получится, еще пару минут посидев для приличия, резко встала с табурета, как будто вспомнив, что забыла посолить борщ и громко охая и скрепя своими пенсионерскими суставами, покинула помещение.
С одной стороны ее жилец неплохо платил за комнату, с другой же – он в корне отличался от тех веселых и беззаботных постояльцев, которые в сезон заполняли ее, напоминающий сказочный Теремок, дом.
«Может он академик какой, – размышляла Ольга Евгеньевна, – а может и шпион». Почему-то вторая версия ей понравилась больше и к постояльцу она стала относиться с очевидным трепетом, смешанным со жгучим интересом. Так же своими выводами она, не сумев себя сдержать, поделилась с соседками. Изнывающие от отсутствия тем для обсуждения в скучное предсезонье товарки, поклявшись, конечно же, хранить молчание, блестя глазами, разлетелись по городу.
Учитывая густонаселенность курорта и легкость на подъем его коренных жителей, вполне можно было бы предположить, что через неделю о «шпионе» будет знать весь Большой Сочи. Однако тогда мы недооценили бы возможности этого могучего города – все произошло гораздо раньше.
Удивительно, но первыми на слухи отреагировало неформальное объединение.
Уже вечером текущего дня в комнату к московскому беглецу зашли трое суровых парней. Одеты они были, как им и надлежало, в спортивные костюмы и кроссовки. Из-под распахнутых курток на мягкой ткани черных маек блестели надетые на шеи крупные золотые цепи.
Визит к москвичу был не запланированный, и рэкетиры действовали, полагаясь на свои импровизационные способности.
– Ну, че, чувак, страну нашу капиталистам продаешь? – гадко ухмыляясь, спросил бандит № 1.
От удивления Иван Никанорович уронил стакан с чаем и обжег себе ногу. Он широко раскрыл глаза и с трудом выдавил из себя:
– Что?!
– Ты тут целку из себя не строй! Мы все знаем! – подключился к разговору бандит № 2. Внешне они все были настолько похожи, что впору было бы нарисовать номера у них на спинах, как у футболистов.
– Может, вы ошибаетесь? Какая страна? Кому продаю?
– Понятно кому: Америке этой гребаной, – подошел и третий.
Положение было критическое. Соскачев не раз уже сталкивался с рэкетирами, и ничем хорошим это для него не заканчивалось. Ситуация была непонятной и глупой, но он решил: надо платить.
– Ребята, тут явно какая-то ошибка. Я – российский гражданин. Хочу совершить туристическую поездку… ну, допустим, в Болгарию. Но если и это облагается вашими налогами, то я согласен, в разумных пределах, их оплатить, – четким голосом спортивного комментатора сказал Тони.
– Ты нам тут пределы не устанавливай! – крикнул первый бандит, – «разумные», не «разумные» – это мы сами решим.
– Гони штуку баксов! – рявкнул второй.
Обрадовавшись, что это непонятное дело все же разрешилось и за довольно незначительную, при его нынешних капиталах, сумму, Соскачев аккуратно вытащил из внутреннего кармана деньги и передал их бандитам.
Те, слегка удивленные тому, что не пришлось прибегать к спецсредствам, взяли баксы и застыли в полупозициях.
– Собственно, все! – сказал Соскачев финальным тоном и слегка развел руки в стороны.
Рэкетиры сразу же засобирались и быстро покинули комнату.
Так ничего и не поняв, Иван Никанорович лег спать.
«Надо будет «хату» поменять», – засыпая, подумал он.
Его покой нарушила квартирная хозяйка. Войдя к нему, она, вместо приветствия, горестно вздохнула, уселась на табуретку и, неталантливо изображая безразличие, спросила:
– А что это вы, Иван Никанорович, все дома, да дома? Деньки вон какие выдались! Хош загорай, хош купайся, а хош с мужиками на набережной пиво пей.
– Нет времени на отдых, Ольга Евгеньевна. Я должен скоро уехать, – неопределенно ответил Соскачев.
Ольга Евгеньевна, к неудовольствию своему поняв, что разговора по душам не получится, еще пару минут посидев для приличия, резко встала с табурета, как будто вспомнив, что забыла посолить борщ и громко охая и скрепя своими пенсионерскими суставами, покинула помещение.
С одной стороны ее жилец неплохо платил за комнату, с другой же – он в корне отличался от тех веселых и беззаботных постояльцев, которые в сезон заполняли ее, напоминающий сказочный Теремок, дом.
«Может он академик какой, – размышляла Ольга Евгеньевна, – а может и шпион». Почему-то вторая версия ей понравилась больше и к постояльцу она стала относиться с очевидным трепетом, смешанным со жгучим интересом. Так же своими выводами она, не сумев себя сдержать, поделилась с соседками. Изнывающие от отсутствия тем для обсуждения в скучное предсезонье товарки, поклявшись, конечно же, хранить молчание, блестя глазами, разлетелись по городу.
Учитывая густонаселенность курорта и легкость на подъем его коренных жителей, вполне можно было бы предположить, что через неделю о «шпионе» будет знать весь Большой Сочи. Однако тогда мы недооценили бы возможности этого могучего города – все произошло гораздо раньше.
Удивительно, но первыми на слухи отреагировало неформальное объединение.
Уже вечером текущего дня в комнату к московскому беглецу зашли трое суровых парней. Одеты они были, как им и надлежало, в спортивные костюмы и кроссовки. Из-под распахнутых курток на мягкой ткани черных маек блестели надетые на шеи крупные золотые цепи.
Визит к москвичу был не запланированный, и рэкетиры действовали, полагаясь на свои импровизационные способности.
– Ну, че, чувак, страну нашу капиталистам продаешь? – гадко ухмыляясь, спросил бандит № 1.
От удивления Иван Никанорович уронил стакан с чаем и обжег себе ногу. Он широко раскрыл глаза и с трудом выдавил из себя:
– Что?!
– Ты тут целку из себя не строй! Мы все знаем! – подключился к разговору бандит № 2. Внешне они все были настолько похожи, что впору было бы нарисовать номера у них на спинах, как у футболистов.
– Может, вы ошибаетесь? Какая страна? Кому продаю?
– Понятно кому: Америке этой гребаной, – подошел и третий.
Положение было критическое. Соскачев не раз уже сталкивался с рэкетирами, и ничем хорошим это для него не заканчивалось. Ситуация была непонятной и глупой, но он решил: надо платить.
– Ребята, тут явно какая-то ошибка. Я – российский гражданин. Хочу совершить туристическую поездку… ну, допустим, в Болгарию. Но если и это облагается вашими налогами, то я согласен, в разумных пределах, их оплатить, – четким голосом спортивного комментатора сказал Тони.
– Ты нам тут пределы не устанавливай! – крикнул первый бандит, – «разумные», не «разумные» – это мы сами решим.
– Гони штуку баксов! – рявкнул второй.
Обрадовавшись, что это непонятное дело все же разрешилось и за довольно незначительную, при его нынешних капиталах, сумму, Соскачев аккуратно вытащил из внутреннего кармана деньги и передал их бандитам.
Те, слегка удивленные тому, что не пришлось прибегать к спецсредствам, взяли баксы и застыли в полупозициях.
– Собственно, все! – сказал Соскачев финальным тоном и слегка развел руки в стороны.
Рэкетиры сразу же засобирались и быстро покинули комнату.
Так ничего и не поняв, Иван Никанорович лег спать.
«Надо будет «хату» поменять», – засыпая, подумал он.
Глава 17
Пока беспокойные граждане, охотники за чужим добром, рвались в город-курорт по суше и по морю, заслуженный пенсионер Попугайкин прибыл в Сочи воздушным путем.
Черноморское побережье Кавказа бушевало разнообразием красок вошедшей в полную власть весны. Пальмы – пограничные столбы субтропиков, зеленые весь год, уже стали менее заметны и не так одиноки среди набравшей цвет растительности. Море грелось под ярким солнцем, ежедневно прибавляя градусы, как по Цельсию, так и по Фаренгейту. Впереди уже виднелись контуры карнавального костюма летнего сезона и на столбах возле автобусных остановок уже белели половинки листков из школьных тетрадей с однообразными текстами: «Сдам жилье. Рядом с морем. Недорого».
У Петра Никаноровича, стоящего возле морского вокзала Главной Дачи России, куда он приехал прямо из аэропорта, и наблюдающего, как матросы покрывают белой, ужасно пахнущей краской, катера, был план. Он состоял в следующем. Найти Соскачева и пристыдить его за вероломное бегство от семьи. «У тебя на содержании был немощный старик», – проговаривал он про себя фразы, которыми ему предстояло пригвоздить своего нерадивого зятя. При этом он невольно скрючился, стал даже как будто меньше ростом, и увесистая слеза заскакала по шершавой старческой щеке. Если же не подействуют моральные доводы, Попугайкин думал припугнуть Ивана алиментами.
– У них же детей нет! – вскрикнул он от неожиданной догадки.
«Ну и что? Мог ли же ведь быть!» – тут же успокоил он себя.
Если и так дело не заладиться, были и другие варианты для шантажа. «Главное, найти этого ирода!» – зло думал дед. А если все получиться, что тогда делать с деньгами? И на этот вопрос был у пенсионера ответ. Помещение московского клуба филателистов давно нуждалось в замене рам и дверей, в обновлении наглядной агитации.
Как осуществить задуманное? И об этом подумал Петр Никанорович. Сразу же по прибытии в Сочи, он направился в местное отделение всероссийского общества филателистов. Там он рассказал о своем деле, немного изменив ситуацию и представив Соскачева, как бывшего члена их клуба, который скрылся, прихватив с собой очень ценную серию почтовых марок, принадлежащую московскому отделению.
Нет ближе братства, чем братство по интересам – сочинцы с готовностью согласились помочь. Всем, от мала до велика (а именно таким был состав клуба – средний возраст здесь отсутствовал), были розданы размноженные снимки Соскачева. Забросив текущие филателистические дела, южане двое суток прочесывали любимый город и, в конечном счете, обрели успех!
Один из «разъездов», состоящий из древнего старика с серебристой бородой и пятнадцатилетнего рыжего пацана, наткнулся на Соскачева в тот момент, когда беглец покупал газету в киоске на набережной. Старик от неожиданности сел на табуретку между лисой Алисой и котом Базилио, где и был тут же заснят местным фотографом – бомбилой.
У Рыжего нервы оказались крепче. Он, преодолев внутренние судороги от нежданной, но желанной встречи, подошел к Ивану Никаноровичу и треснувшим голосом спросил:
– Который час?
Вопрос был настолько банален, что Соскачев на него ответил. Далее он сел в автобус и укатил. Но уже не один. Оставив деда-напарника разбираться с фотографом, Рыжий, как ему казалось, незаметно, увязался за москвичом. Иван Никанорович пацана приметил, но не придал этому никакого значения.
Автобус, матерясь выхлопными газами, преодолел все подъемы и спуски на своем пути и оказался на окраине города.
– Конечная! – безразлично сообщила пожилая кондукторша.
Пассажиры неторопливо покинули салон. Рыжий пацан, словно индеец-разведчик, прячась за кустами и деревьями, преследовал Соскачева. Иван Никанорович его заметил и разозлился. Он, укрывшись за незаконно выстроенным возле тротуара сараем, дождался крадущегося юного филателиста и когда тот поравнялся с ним, схватил его за шиворот и грозно спросил:
– Ну?!
Рыжий от страха свел глаза к носу, втянул голову в плечи и дребезжащим голосом спросил:
– Ко-ко-который час?
– Я же тебе уже говорил!
– Я… я… я забыл…
«Одни идиоты вокруг!», – со злостью подумал Соскачев и сказал:
– Двенадцать тридцать! Запиши себе где-нибудь!
Он оттолкнул надоедливого пацана и пошел дальше. Рыжий, несмотря на потрясение, продолжил наблюдение, но уже без продвижения – он залез на сарай и стал следить оттуда.
Метров через пятьдесят Иван Никанорович вошел в калитку и исчез из поля зрения юного следопыта. Рыжий пробежался туда и уточнил адрес. «Ворошилова, 45. Не забуду».
Уже к двум часам координаты зятя имелись у Петра Никаноровича. Он нервно почесал подбородок, еще раз прокрутил в голове возможный разговор с Соскачевым и вышел из клуба филателистов. От дальнейшей помощи сочинских коллег он отказался, сославшись на интимность дела. В чем именно состояла интимность, южане могли только догадываться, поскольку Попугайкин сел в автобус и, помахав провожатым из салона, исчез за синеватым дымом, вырвавшимся из выхлопной трубы.
Войдя во двор дома номер 45 по улице Ворошилова, Петр Никанорович растерялся. Сам дом, если его можно было бы так назвать, напоминал множество больших скворечников, поставленных друг на друга. Это была этакая фанерная гостиница, имеющая своей целью лишь обозначить жилье, совсем не претендуя на то, чтобы предоставить постояльцам хотя бы минимальные удобства. Скворечники были частично обжиты – наиболее нетерпеливые курортники уже приехали поплескаться в море.
Молодая пара сидела на скамейке возле большого вишневого дерева и вдохновенно целовалась. Спросить больше было не у кого, и дед подошел вплотную к влюбленным и громко откашлялся. Эффекта своими действиями он не произвел и вынужден был повторить процедуру. Лишь только после пятого откашливания парень оторвался от девушки, недовольно осмотрел старика, и спросил:
– Чего тебе, дед?
– Вы не подскажите, где проживает Иван Петрович Соскачев?
– Шпион, что ли? Пойдешь по лестнице наверх. Когда упрешься в старую ванну, поверни направо. Шагов через десять, слева будет стоять шкаф. За ним дверь. Там твой шпион и живет. А ты ему что, шифровки принес? Ха-ха-ха!
«Почему «шпион»?!» – удивился Попугайкин и пошел в указанном направлении.
Слегка повредив ногу о ванну и ударившись головой о шкаф, Петр Никанорович зашел в комнату к Соскачеву. Тот безмятежно спал. Старик, не в силах сдержать радость от такой важной находки, тут же разбудил зятя и закричал:
– Ваня! Ванечка! Зачем же ты убежал?!
Иван Никанорович спросонья заморгал глазами. Было видно, что радость тестя от встречи он не разделял. Придя в себя, Соскачев встал, надел брюки, пригладил пятерней волосы и спросил:
– Ты один, Никанорович?
«Поправился-то как!» – с удивлением обнаружил дед и сказал с укором:
– Раньше «папой» называл! Один, с кем же еще?
Соскачев слегка успокоился и спросил:
– А чего приехал-то?
– Как же, сынок?! Ты же деньги украл! Жену бросил! И… и меня старика покинул, – захныкал Попугайкин.
– Ну, и что дальше? Деньги эти мои. Жене написал. Вернее, напишу…
– Ваня! Ваня, это же бесчестно! Деньги надо вернуть!
– Вернуть?! – взревел Соскачев. Он расстегнул рубашку и стал доставать из нательной жилетки пачки долларов, – Вот это все вернуть?!!
Попугайкин прожил долгую, полную лишений, жизнь и столько денег он никогда не видел. Не видел он ни половины, ни четверти, ни даже одной сотой этой суммы. Это и сыграло с ним злую шутку – он от эмоционального шока потерял сознание.
Соскачев не стал мешкать. Собрав деньги, он разложил их по прежним местам. Потом вызвал для деда «Скорую помощь» и вышел на улицу.
– Сваливать надо из этого города. Здесь становиться неуютно.
Черноморское побережье Кавказа бушевало разнообразием красок вошедшей в полную власть весны. Пальмы – пограничные столбы субтропиков, зеленые весь год, уже стали менее заметны и не так одиноки среди набравшей цвет растительности. Море грелось под ярким солнцем, ежедневно прибавляя градусы, как по Цельсию, так и по Фаренгейту. Впереди уже виднелись контуры карнавального костюма летнего сезона и на столбах возле автобусных остановок уже белели половинки листков из школьных тетрадей с однообразными текстами: «Сдам жилье. Рядом с морем. Недорого».
У Петра Никаноровича, стоящего возле морского вокзала Главной Дачи России, куда он приехал прямо из аэропорта, и наблюдающего, как матросы покрывают белой, ужасно пахнущей краской, катера, был план. Он состоял в следующем. Найти Соскачева и пристыдить его за вероломное бегство от семьи. «У тебя на содержании был немощный старик», – проговаривал он про себя фразы, которыми ему предстояло пригвоздить своего нерадивого зятя. При этом он невольно скрючился, стал даже как будто меньше ростом, и увесистая слеза заскакала по шершавой старческой щеке. Если же не подействуют моральные доводы, Попугайкин думал припугнуть Ивана алиментами.
– У них же детей нет! – вскрикнул он от неожиданной догадки.
«Ну и что? Мог ли же ведь быть!» – тут же успокоил он себя.
Если и так дело не заладиться, были и другие варианты для шантажа. «Главное, найти этого ирода!» – зло думал дед. А если все получиться, что тогда делать с деньгами? И на этот вопрос был у пенсионера ответ. Помещение московского клуба филателистов давно нуждалось в замене рам и дверей, в обновлении наглядной агитации.
Как осуществить задуманное? И об этом подумал Петр Никанорович. Сразу же по прибытии в Сочи, он направился в местное отделение всероссийского общества филателистов. Там он рассказал о своем деле, немного изменив ситуацию и представив Соскачева, как бывшего члена их клуба, который скрылся, прихватив с собой очень ценную серию почтовых марок, принадлежащую московскому отделению.
Нет ближе братства, чем братство по интересам – сочинцы с готовностью согласились помочь. Всем, от мала до велика (а именно таким был состав клуба – средний возраст здесь отсутствовал), были розданы размноженные снимки Соскачева. Забросив текущие филателистические дела, южане двое суток прочесывали любимый город и, в конечном счете, обрели успех!
Один из «разъездов», состоящий из древнего старика с серебристой бородой и пятнадцатилетнего рыжего пацана, наткнулся на Соскачева в тот момент, когда беглец покупал газету в киоске на набережной. Старик от неожиданности сел на табуретку между лисой Алисой и котом Базилио, где и был тут же заснят местным фотографом – бомбилой.
У Рыжего нервы оказались крепче. Он, преодолев внутренние судороги от нежданной, но желанной встречи, подошел к Ивану Никаноровичу и треснувшим голосом спросил:
– Который час?
Вопрос был настолько банален, что Соскачев на него ответил. Далее он сел в автобус и укатил. Но уже не один. Оставив деда-напарника разбираться с фотографом, Рыжий, как ему казалось, незаметно, увязался за москвичом. Иван Никанорович пацана приметил, но не придал этому никакого значения.
Автобус, матерясь выхлопными газами, преодолел все подъемы и спуски на своем пути и оказался на окраине города.
– Конечная! – безразлично сообщила пожилая кондукторша.
Пассажиры неторопливо покинули салон. Рыжий пацан, словно индеец-разведчик, прячась за кустами и деревьями, преследовал Соскачева. Иван Никанорович его заметил и разозлился. Он, укрывшись за незаконно выстроенным возле тротуара сараем, дождался крадущегося юного филателиста и когда тот поравнялся с ним, схватил его за шиворот и грозно спросил:
– Ну?!
Рыжий от страха свел глаза к носу, втянул голову в плечи и дребезжащим голосом спросил:
– Ко-ко-который час?
– Я же тебе уже говорил!
– Я… я… я забыл…
«Одни идиоты вокруг!», – со злостью подумал Соскачев и сказал:
– Двенадцать тридцать! Запиши себе где-нибудь!
Он оттолкнул надоедливого пацана и пошел дальше. Рыжий, несмотря на потрясение, продолжил наблюдение, но уже без продвижения – он залез на сарай и стал следить оттуда.
Метров через пятьдесят Иван Никанорович вошел в калитку и исчез из поля зрения юного следопыта. Рыжий пробежался туда и уточнил адрес. «Ворошилова, 45. Не забуду».
Уже к двум часам координаты зятя имелись у Петра Никаноровича. Он нервно почесал подбородок, еще раз прокрутил в голове возможный разговор с Соскачевым и вышел из клуба филателистов. От дальнейшей помощи сочинских коллег он отказался, сославшись на интимность дела. В чем именно состояла интимность, южане могли только догадываться, поскольку Попугайкин сел в автобус и, помахав провожатым из салона, исчез за синеватым дымом, вырвавшимся из выхлопной трубы.
Войдя во двор дома номер 45 по улице Ворошилова, Петр Никанорович растерялся. Сам дом, если его можно было бы так назвать, напоминал множество больших скворечников, поставленных друг на друга. Это была этакая фанерная гостиница, имеющая своей целью лишь обозначить жилье, совсем не претендуя на то, чтобы предоставить постояльцам хотя бы минимальные удобства. Скворечники были частично обжиты – наиболее нетерпеливые курортники уже приехали поплескаться в море.
Молодая пара сидела на скамейке возле большого вишневого дерева и вдохновенно целовалась. Спросить больше было не у кого, и дед подошел вплотную к влюбленным и громко откашлялся. Эффекта своими действиями он не произвел и вынужден был повторить процедуру. Лишь только после пятого откашливания парень оторвался от девушки, недовольно осмотрел старика, и спросил:
– Чего тебе, дед?
– Вы не подскажите, где проживает Иван Петрович Соскачев?
– Шпион, что ли? Пойдешь по лестнице наверх. Когда упрешься в старую ванну, поверни направо. Шагов через десять, слева будет стоять шкаф. За ним дверь. Там твой шпион и живет. А ты ему что, шифровки принес? Ха-ха-ха!
«Почему «шпион»?!» – удивился Попугайкин и пошел в указанном направлении.
Слегка повредив ногу о ванну и ударившись головой о шкаф, Петр Никанорович зашел в комнату к Соскачеву. Тот безмятежно спал. Старик, не в силах сдержать радость от такой важной находки, тут же разбудил зятя и закричал:
– Ваня! Ванечка! Зачем же ты убежал?!
Иван Никанорович спросонья заморгал глазами. Было видно, что радость тестя от встречи он не разделял. Придя в себя, Соскачев встал, надел брюки, пригладил пятерней волосы и спросил:
– Ты один, Никанорович?
«Поправился-то как!» – с удивлением обнаружил дед и сказал с укором:
– Раньше «папой» называл! Один, с кем же еще?
Соскачев слегка успокоился и спросил:
– А чего приехал-то?
– Как же, сынок?! Ты же деньги украл! Жену бросил! И… и меня старика покинул, – захныкал Попугайкин.
– Ну, и что дальше? Деньги эти мои. Жене написал. Вернее, напишу…
– Ваня! Ваня, это же бесчестно! Деньги надо вернуть!
– Вернуть?! – взревел Соскачев. Он расстегнул рубашку и стал доставать из нательной жилетки пачки долларов, – Вот это все вернуть?!!
Попугайкин прожил долгую, полную лишений, жизнь и столько денег он никогда не видел. Не видел он ни половины, ни четверти, ни даже одной сотой этой суммы. Это и сыграло с ним злую шутку – он от эмоционального шока потерял сознание.
Соскачев не стал мешкать. Собрав деньги, он разложил их по прежним местам. Потом вызвал для деда «Скорую помощь» и вышел на улицу.
– Сваливать надо из этого города. Здесь становиться неуютно.
Глава 18
Натуральный, без всяких примесей и добавок, черноморский воздух захватил легкие Екатерины Викторовны, отчего ее щеки стали цвета запрещающего сигнала светофора. Однако, это обстоятельство не повлияло на внутреннее состояние брошенной и обманутой женщины. Она склонилась над световым люком машинного отделения и с раздражением наблюдала как чумазый масло-пуп, имеющий не вполне подходящее для моториста имя Себастьян, курочил заглохший двигатель.
На пеленге обездвижившего катера была Джубга. До Сочи оставалось добрых сто миль. Рядом прыгал капитан «ласточки» и неожиданным тенором шевелил воздух:
– Не обижайтесь, барышня! Неувязочка… Исправим… Один момент…
На далеком песчаном берегу грелись наиболее нетерпеливые из отдыхающих. Некоторые из них, крича и повизгивая, даже зашли в нетеплую воду.
Время шло. Течение потихоньку сносило катер назад, в сторону Новороссийска. Терпение Екатерины Викторовны лопнуло. Она подошла вплотную к капитану и в грубой форме потребовала немедленно доставить ее на берег.
– Зачем, барышня? – Борисыч явственно понял, что заработок ускользает. – Сейчас все исправим!
– Врешь! Уже два часа ковыряетесь! Давай к берегу!
– Но как? Мы же не на ходу.
– У вас тут что, даже лодки нет?!
– Только ПСН есть.
– Это что?
– Плавсредство надувное.
– Ну, так давай, тащи его сюда.
Чтобы избежать скандала, Борисыч сбросил спасательный плотик в воду и когда он надулся, погрузился туда вместе с беспокойной пассажиркой.
Через полчаса усердной работы веслами, капитан, весь покрытый потом, высадил на песчаный берег Екатерину и с облегчением лег на обратный курс.
Следователь же Брыкин, незаконный искатель Соскачева и американских денег, миновал Джубгу и выехал на взморье. Прелестный вид, открывшийся ему, всколыхнул сердце капитана милиции и душу Михаила, а заодно и разум, который тут же заволок туман мечтаний. Пара миллионов долларов – серьезная сумма и для всплеска воображения вполне подходящая. Виделись ему далекие испанские берега (где, к слову сказать, он никогда и не был), уютный домик в тени экзотических деревьев, шезлонг на своем личном пляже и… и, главное, отсутствие глупых следовательских дел и забот.
Грезы заполнили Михаила, внутри стало сладко и тепло. «А ты знаешь, все еще будет!» – крутилась в ушных раковинах старая мелодия старой певицы.
Бабах! Микроавтобус заметался по дороге, как заяц, попавший в свет фар. Брыкин вмиг очнулся и обеими руками ухватился за руль. Машину по-прежнему носило из стороны в сторону, как язык колокола во время набата. Тормоза так же мало влияли на ситуацию. Только через сто метров, когда закончился спуск, автомобиль вылетел на гальку и, завалившись на бок, застыл. Брыкин, матерясь, выбрался из кабины. Осмотрев микроавтобус, он обнаружил, что пробито правое переднее колесо. Подбежали немногочисленные свидетели происшествия, с помощью которых следователь и вернул автомобиль в исходное положение. Предстояло поменять колесо, чем и занялся Михаил. Во время всей операции он был сосредоточен и поэтому не заметил подошедшую со стороны моря даму. Екатерина (а это была именно она), признав Брыкина, очень расстроилась, поскольку надеялась, что остальных соискателей штатовских денег задержало оцепление в районе Горячего Ключа.
На пеленге обездвижившего катера была Джубга. До Сочи оставалось добрых сто миль. Рядом прыгал капитан «ласточки» и неожиданным тенором шевелил воздух:
– Не обижайтесь, барышня! Неувязочка… Исправим… Один момент…
На далеком песчаном берегу грелись наиболее нетерпеливые из отдыхающих. Некоторые из них, крича и повизгивая, даже зашли в нетеплую воду.
Время шло. Течение потихоньку сносило катер назад, в сторону Новороссийска. Терпение Екатерины Викторовны лопнуло. Она подошла вплотную к капитану и в грубой форме потребовала немедленно доставить ее на берег.
– Зачем, барышня? – Борисыч явственно понял, что заработок ускользает. – Сейчас все исправим!
– Врешь! Уже два часа ковыряетесь! Давай к берегу!
– Но как? Мы же не на ходу.
– У вас тут что, даже лодки нет?!
– Только ПСН есть.
– Это что?
– Плавсредство надувное.
– Ну, так давай, тащи его сюда.
Чтобы избежать скандала, Борисыч сбросил спасательный плотик в воду и когда он надулся, погрузился туда вместе с беспокойной пассажиркой.
Через полчаса усердной работы веслами, капитан, весь покрытый потом, высадил на песчаный берег Екатерину и с облегчением лег на обратный курс.
Следователь же Брыкин, незаконный искатель Соскачева и американских денег, миновал Джубгу и выехал на взморье. Прелестный вид, открывшийся ему, всколыхнул сердце капитана милиции и душу Михаила, а заодно и разум, который тут же заволок туман мечтаний. Пара миллионов долларов – серьезная сумма и для всплеска воображения вполне подходящая. Виделись ему далекие испанские берега (где, к слову сказать, он никогда и не был), уютный домик в тени экзотических деревьев, шезлонг на своем личном пляже и… и, главное, отсутствие глупых следовательских дел и забот.
Грезы заполнили Михаила, внутри стало сладко и тепло. «А ты знаешь, все еще будет!» – крутилась в ушных раковинах старая мелодия старой певицы.
Бабах! Микроавтобус заметался по дороге, как заяц, попавший в свет фар. Брыкин вмиг очнулся и обеими руками ухватился за руль. Машину по-прежнему носило из стороны в сторону, как язык колокола во время набата. Тормоза так же мало влияли на ситуацию. Только через сто метров, когда закончился спуск, автомобиль вылетел на гальку и, завалившись на бок, застыл. Брыкин, матерясь, выбрался из кабины. Осмотрев микроавтобус, он обнаружил, что пробито правое переднее колесо. Подбежали немногочисленные свидетели происшествия, с помощью которых следователь и вернул автомобиль в исходное положение. Предстояло поменять колесо, чем и занялся Михаил. Во время всей операции он был сосредоточен и поэтому не заметил подошедшую со стороны моря даму. Екатерина (а это была именно она), признав Брыкина, очень расстроилась, поскольку надеялась, что остальных соискателей штатовских денег задержало оцепление в районе Горячего Ключа.