- А не рассказать ли вам, Князь Вольдемар, как вы вступили в единоборство с Наполеоном? Этого мы уже давно не слушали. Только не вздумайте врать!
   Князь покрутил ус.
   - Мы, Прохладные, всегда славились своей правдивостью! А с Бонапартом все было просто. Попал я в плен. С кем не бывает! В пылу сражения, с саблей наголо, впереди армии, со знаменем! Жеребец у меня был сла-авный... Гнедой с подпалинами... Звали Василием. Скачу это я на Василии. Французишек направо, налево крошу! Эх-х, твою мать!... Знай наших!..
   Все довольно крякнули.
   - Занес меня мой Василий во вражеский стан. Грешен я, с кем не бывает! Стал жеребец, как вкопанный. Я слез, знамя придерживаю. Смотрю Буонапарте! В шинели! И морда до того подлая... Не выдержал я, плюнул. А знамя высоко держу, не роняя гусарской чести! Знай наших, лягушатник! Тут со мной конфуз произошел, - Прохладный гордо подмигнул. - Из походной палатки, господа, прехорошенькая мордашка выглядывает. Женщина! На поле боя! Познакомились: "Жозефина, императрица". - "Князь Прохладный, русский герой. Отчаянная голова!" Тут, сами понимаете, Жозефина потупилась, на мордашке восторг. Раскраснелась императрица! А я видом своим показываю мол, плевать мне на ваши заигрывания! И Наполеону этак по-мужски сурово: "Испытаем Фортуну, корсиканец?" Что тут началось! "Дуэль! Стреляться! В двух шагах! Через платок!"
   - Ай-яй-яй-яй-яй! Неужели убили? - ехидно спросила осмелевшая Вита.
   - А то как же, щенок, ты думаешь! Не мог же я чести офицера, дворянина, уронить! Убил. И так, со знаменем, обратно к своим поскакал.
   Развращенный юноша в лиловой блузе качнулся и захрипел:
   - Мы вышли из ресторана "У Сатаны". Я, Северянин, Сашка Блок. Умоляют меня: "Игорь, пропой гимн Смерти!" Я прочел им про шуршащие саваны, блеск смертной косы, кровавую пену на губах умирающего... "Приди, моя Желанная! Приди, о Вожделенная! Приди в шуршащем саване, о Гибель моя тленная..." Саша обнял меня: "Россия гибнет, Игорь! Мир гибнет! Все зарастает бурьяном, и только мы с тобой будем петь о сиреневой заре... Цивилизация тлен, Игорь! Кто, кроме нас двоих, понимает это?!..." Мы шли по Большой Морской. Вдруг навстречу - хулиганье в оранжевых блузках. Футуристы! Впереди один, с лошадиным лицом. Завязалась драка. Мы с Северянином дрались, как львы! А Блок, представьте, сбежал. Струсил. Отмежевался.
   - Да как вы смеете!!! - захлебнулась от возмущения Вита. - Блока, Александра Александровича, Сашкой называть! Каждая строка его гениальна! Декадент вы несчастный! Умойтесь лучше! - Вита подняла в воздух руки, призывая всех к протесту. - Это же "Мильоны вас..." Это же "По вечерам над ресторанами...!" Вы хоть читали "Незнакомку"?! По вечерам над ресторанами, граждане, вечерний... тьфу, весенний... а, вечерний!... Блок, граждане, гений! Знать надо Блока!
   - Убожество мое, - с наслаждением произнес Строптизиус, - знай, мы все презираем тебя и чувствуем себя от этого с каждой минутой все лучше и лучше.
   В дверь тихо поскребли.
   ЗАПИСКИ ПАЖА МИХЕЛЯ
   Читатель, свершилась великая Метаморфоза моей жизни! Я покинул герра Строптизиуса и боюсь, что навеки. Желание увидеть дырки во Вселенной мучило меня. Я искал щель в крыше нашего сарайчика, чтобы взглянуть на звездное небо. Но Proshcka c Antoshckoi хорошо законопатили нашу обитель! Ничего не оставалось, как покинуть ее, сделав подкоп. Вообрази себе, читатель, что значило решиться на этот шаг мне, пажу Михелю, бедному сироте, которого унижали четыреста лет и которого, несмотря на все его усердие, всегда били!
   Но бог с ними! Я уже почти и не помню про этих бездельников! Когда я бежал по полю в неизвестном направлении, Я чувствовал, что возвращаюсь домой откуда-то из небытия. Мне было весело, хоть и страшновато.
   Нынешняя Сивилизация почище нашей, что была четыреста лет назад. Сивилизация меня порадовала. Понравилось многое: экскаватор, светофор, пожарная машина. Но, признаться, больше всего меня потряс троллейбус. Когда мне впервые объяснили назначение длинных усов, торчащих из его спины, я заплакал от гордости за современную науку.
   Сначала на меня все здесь посматривали довольно косо. Я было подумал даже, не вернуться ли в сарай? Может быть, я здесь лишний? Может быть, мне не рады? Но воспоминание о сушеных врагах герра Строптизиуса, попросту, мухах, внушило мне такое отвращение к моей прошлой жизни, что я решил доказать все всем. Или я не Михель Вервольф? Что я видел в сарае? Я видел, как герр Строптизиус, непонятно почему, рассердившись на кого-нибудь, нарекал именем своего врага первую попавшуюся муху и гонялся за ней, хлопая в воздухе ладонями. Так мы боролись с "недругами" несколько столетий. А я, наивное создание (о, непростительная в мои четырнадцать лет инфантильность!), был уверен, что участвую в магических обрядах! Сколько я передавил этих бедных мух! И за каждую из них получал подзатыльник вместо простого человеческого "Спасибо, Михель!" Я притворялся послушным, лицемерил (ох, Михель, Михель, какой же ты право, конформист!), а сердце мое так и прыгало от негодования!
   - Ты - Микрокосм, Михель! (Попросту - человек), - сказал я сам себе. - Стань свободным, наконец! Скажи себе: "Надо, Михель!"
   И я стал свободным. Сейчас я учусь в школе. Меня все уважают. Подумываю вплотную заняться троллейбусом. Кое-что в нем требует усовершенствования. После троллейбуса займусь поисками дырок в Космосе. Это будет мой сюрприз нынешней Науке и Сивилизации.
   RARA AVIS
   В дверь тихо поскребли. Вся нежить во главе со Строптизиусом испуганно смолкла.
   Дверь скрипуче приоткрылась, и в щель боком пролез высокий сутулый мужчина средних лет в барашковом полушубке, широких бархатных штанах и странных, несовременных сапогах со шпорами. Реакция на его появление нежити была на редкость согласованной и поразила Виту. Нежить выстроилась по росту. Даже порубленный стиляга Гарри Удодов вылез из ящика и, охая, собрался в одно целое.
   Незнакомец сбросил барашковый тулуп и, зажав под мышкой деловую потертую папку, игриво воскликнул:
   - Как тут мой заповедник? Давненько, давненько не заглядывал к вам!
   Строптизиус сдернул с маленькой головки парик и, низко кланяясь, запищал:
   - Ах, господин бургомистр! Польщен! Смущен! Несказанно обрадован! Что привело вашу светлость ко мне?
   Нежить повторила движения Строптизиуса. Со стороны это было похоже на производственную гимнастику.
   - Ну, не надо, - похлопал старика по спине властной рукой гость. - Не люблю я этого. Давайте без чинов, попросту! Я для вас всего лишь вице-президент.
   - Почему же вице?! - заголосила компания бездельников, не переставая кланяться.
   В руках Прохладного оказалась гитара. Рванув струны, гусар запел величальную песню, которую подхватили все:
   - К нам приехал, к нам приехал...
   Они сделали выжидательную паузу, а вице-президент умиленно подсказал:
   - Сумароков-Эльстон дорогой.
   - Сумароков-Эльстон до-ро-го-о-ой!... - выкрикнула нежить.
   Звеня шпорами, незнакомец медленно обошел свое маленькое войско, приятно улыбаясь каждому и каждому представляясь по-новому:
   - Приветствую вас! Художественный руководитель, Белосельский-Белозерский. Кого я вижу! Позвольте познакомиться - почетный Кандинский-Клерамбо, губернатор. Счастлив познакомиться, Мусин-Пушкин. Председатель по охране памятников старины. Обожаю памятники. Ценю старину.
   У Виты от страха замерзли руки. Вице-президент был интересный мужчина, но почему-то он внушал ей, как некогда Михелю, непреодолимый ужас. Она скорчилась на ящике и попыталась сделаться незаметной. Но это ей не удалось.
   Сумароков-Эльстон подходил все ближе и ближе. Наконец, он остановился около Виты и со смешком спросил Строптизиуса:
   - Позвольте, пхе-пхе, где же мой милый мальчуган? Где Михель?
   - Да вот же он, ваше величество, перед вами! - ущипнул Виту за ухо Строптизиус.
   - Пхе-пхе, доктор, но ведь это, кажется, женщина?
   Строптизиус обиделся, сморщил личико, опять сдернул с себя парик и запищал:
   - Ну какое, ваше превосходительство, это имеет значение?! Разве вам не все равно?
   Сумароков покачал головой:
   - Значит, мальчишка сбежал все-таки. Востер!... - Он щелкнул себя по лбу. - Как волка не корми, он все в лес норовит дернуть. Человек, одно слово. Тьфу! Пардон, девушка, - он спихнул Виту с ящика, удобно расселся на нем и галантно представился: - Я, прелестная незнакомка, для вас лицо, пхе, интере-е-есное.
   - О чудный, мудрый! - заголосила нежить.
   В хор голосов ворвался грубый рев экскаватора: недалеко от сарая рыли котлован.
   - Вы спрашиваете, девица, откуда он, этот прекрасный незнакомец? Этот интересный мужчина и большой человек? - с воодушевлением продолжал Сумароков.
   - Товарищ, вы тут главный, - поняла Вита. - Мне надо на работу. Пожалуйста, выпустите меня отсюда. Я к вам потом зайду. Вечером.
   - Ах ты, господи, - умилился Сумароков-Эльстон, - работать хочет! Киса, лапа, козочка вы моя милая! Между нами, девочками, говоря, работать вообще не имеет смысла. И никогда не имело. Смотрите, девица, не надорвитесь работаючи. А то еще и того... помрете раньше времени. Ну, это еще имело бы смысл, будь вы гениальны! Ars longa, vita brevis est. А иначе - не вижу смысла, пхе, не вижу. Вы меня хорошо поняли, кукушечка?
   - Неправильно рассуждаете, - злобно сказала Вита. - Если, гражданин, ничего не делать, жизнь остановится. Понимаете - жизнь!
   - Ох, птичка, моя, что вы врете-то! Ведь вы сами ни черта в это не верите! "Мир не существовал, пока он мною не создан был..." Так, кажется?
   Вита покраснела и, скрипнув от ненависти зубами, выдавила:
   - Люди должны работать. Это их главное предназначение. Таких тунеядцев, демагогов, как вы, вообще уничтожают! Пока вы тут лясы точите, люди летают в Космос! Укрощают микробов! Строят дороги!
   - Ах! - заметалась по сараю нежить. - Да что она говорит, паршивка?! Его святейшеству, папе римскому! Дайте ей тумака! Сорвите с нее парик! Унизьте, унизьте ее кто-нибудь немедленно!
   Экскаватор заворчал совсем близко.
   Сумароков-Эльстон не обиделся на Виту. Он ласково полуобнял ее и, гладя по плечам, таинственно сказал:
   - Ну и пусть себе летают. Пусть что-то копают, что-то строят. У человека одна жизнь, и ту он по-человечески прожить не может. Тьфу! Вы ведь и сами так думаете? Я, пхе, за откровенность. Я, пхе-пхе, читаю в душах. Как вы думаете, я кто?
   - Отстаньте, демагог! Мне на работу надо, - мрачно ответила Вита.
   - Виноват, а вы где работаете? - поинтересовался Сумароков.
   - Я? Это.. во "ВНУХИ".
   - Так. А позвольте спросить, что сие означает? Чем учреждение ваше занимается?
   Вита молчала, подавленная коварством собеседника - что такое "ВНУХИ" она понятия не имела.
   - Вот так-то, кисуля, - развязно подмигнул Сумароков-Эльстон. - А говорите: ах, работа, работа!
   - Слушайте, не приставайте ко мне, - умоляюще попросила Вита.
   - Значит, я не произвожу на вас никакого впечатления, как мужчина? расстроился Сумароков. - А вы знаете, что моей благосклонности добивались королевы, инфанты, богатые горожанки и зажиточные крестьянки? Я никогда не скрываю - у меня было мно-о-ого интересных предложений. Но я всему предпочитал тихие досуги! Например, карточные фоукусы. Женщин я всегда презирал. Но они... они просто носили меня на руках! Меня так и прозвали, милая моя, - орел!
   - Абсолютный орел! - с восторгом поддержала нежить.
   Экскаватор подбирался все ближе и ближе. Земля под сараем начала подрагивать. Слышна была отдаленная ругань рабочих.
   - Чуете? - осмелела Вита. - Жизнь идет! Через пять минут вас сроют с лица земли!
   - Ну и ладушки, - надул щеки Сумароков-Эльстон. - Не обижайся, девица. Мне плевать, когда нас сроют - сейчас ли, через час ли. Вечность ведь впереди! Мне лишь бы тихий досуг провести. Пхе-пхе, слышу шаги. Это идет завскладом Павел Трофимчук, конечно.
   Вице-президент достал из папки докторскую мантию и с помощью нежити облачился в нее.
   - Поспите, герр Доктор, - велел он Строптизиусу. - Дайте мне поразвлечься! Я сам поговорю с этим юношей. Входи, Павел Петрович, открыто!
   И появился принаряженный Трофимчук. Он стащил с головы шапку и в пояс поклонился нежити.
   - Amen, сын мой, - звучно сказал Сумароков. - Подойдите ко мне. Не удивляйтесь метаморфозе, которая произошла с моей внешностью. Мы, ученые, еще и не такое можем!
   - Ясно. Понял. Фяномен, - медленно кивнул Пашка. - Превратились, значит. А я вот в гости зашел. Мимо иду, дай, думаю, на огонек загляну к дружкам моим.
   Трофимчук говорил, глядя в пол и не двигаясь.
   - Здравствуйте, Павел Петрович! - громко сказала Вита. - Спасибо за то, что вы организовали мне знакомство с интересными людьми!
   - А! - глянул на нее Пашка, и подобие улыбки промелькнуло на его лице. Сиди теперь тут. Здесь тебе самое место, среди привидениев.
   Он сделал два шага вперед и, продолжая смотреть в пол, тихо сказал:
   - Поговорить бы нам с вами, профессор. С глазу на глаз.
   - А от кого нам прятаться, мой юный друг? Давайте при всех! Выкладывайте, чего вам надо.
   Пашка стрельнул по сторонам глазами и смущенно сказал:
   - Мне бы, господин академик, сначала узнать, все ли вы можете? Вроде как бы доказательство получить. А то ведь обманете, посмеетесь надо мной.
   - Вы радуете меня, Трофимчук! Вот он, дух сомнения! - сказал Сумароков, указывая пальцем на Пашку. - Держится в человеке благородное недоверие ко мне! Но в глубине души, Павел Петрович, вы не такой. Вы восторженный. Вы - фанатик. Вы - поэт! Скажите, Трофимчук откровенно - вы, наверно, до сих пор думаете, что на небе живет бог, а под землей - черт? А люди - посередине между ними, пхе?
   - Гэ-э-э-э! - хитро подмигнул Пашка Сумарокову. - Шутите, товарищ академик! Мы, ученые, давно знаем, что ни бога, ни черта нет.
   - Тем более приятно, - вкрадчиво сказал Сумароков, - исполнить вашу заветную мечту. О-ох! - он погрозил пальцем Трофимчуку. - Я ведь знаю, чего вы хотите!
   - Каждый на мечту имеет право, - закраснелся Трофимчук. - Желаете послушать?
   - Не желаю. Я и сам все знаю. Вы хотите быть чем-то вроде бога. Так сказать, чтобы вам было понятнее, заведующим всей Природой. Вы желаете узнать мой, то-есть Строптизиуса, Великий Закон, - Сумароков закашлялся от тихого смеха. - Пхе-пхе-пхе.
   - Уж мне, ваше величество, - возвысил голос Паша, - ничего больше не надо!
   - Идите, Трофимчук, - властно сказал Сумароков. - Я назначаю вас заведующим Природой. Вы кто по профессии? Завскладом? Ну, вам карты в руки! Представьте Природу в виде большого склада. А себя самого - в виде бога Саваофа с ключами.
   - Ха-ха-ха-ха! Поздравляю вас, гражданин заведующий всем! оскорбительно засмеялась Вита.
   Сумароков повелительно махнул ей рукой и продолжил:
   - Я, Павел Петрович, сам был заведующим Природой, но моя Натура возмутилась против нее, и произошел конфликт, вследствие чего - ПШИК. Я стал бессмертным. Мы тут все бессмертны. Это дуракам кажется, что бессмертие зарабатывается потом и кровью. Не верьте, Паша! Я вам, как почетный Заратустра и самый главный инженер, говорю: бессмертие выпадает на долю тех, кто меньше всего об этом заботится.
   - Пшик, говорите? - заморгал Пашка. - А как это?
   Тут совсем близко взревел экскаватор.
   Сумароков прищурился на Трофимчука и веско сказал:
   - Пашенька, Афродита родилась из пены морской, Афина-Паллада из головы своего мудрого отца Зевса. Относительно вашего происхождения у меня тоже нет никаких сомнений - вы родились прямо от еловой чурки. Но вы все равно идите, Паша, дерзайте! Я ведь знаю, что вы перво-наперво устроите.
   - К Дусе пойду, - опять закраснелся Паша. - Обрадую мамулю.
   - Гуляй, гражданин заведующий! - залихватски крикнул Сумароков. Вселенский запой! Какая мысль! Но больше всего, Паша, вам хочется не этого. Самое сладостное ожидает вас завтра, поутру. Вы этаким петухом войдете в кабинет директора и скажете ему: "Ку-ку, начальничек!"
   - Ну и скажу. А что он мне сделает? Гэ-э-э-э!
   Паша не ва силах сдержать своей радости, смело посмотрел в глаза Сумарокову.
   - Идите, мой еловый дремучий друг! - торжественно воскликнул тот. - А то через пять минут экскаватор сроет. Я, как великий прораб, фельдмаршал, адмирал, председатель всех организаций и директор всех магазинов, благословляю вас. Теперь вы, единственный из людей, знаете Великий Закон доктора Строптизиуса. Запомнить его легко: "В нашем деле главное ПШИК".
   - Главное - пшик, - как эхо, повторил Паша. - Пшик - главное. Пшик, пшик...
   - Абсолютный орел! - фыркнула Вита.
   - Rara avis, - важно промямлил спящий Строптизиус.
   - Гэ-э-ээ-э! - вдруг подло захохотал Трофимчук, показал всем язык и убежал.
   Стены затряслись - настырный экскаватор подступил уже вплотную к сараю.
   - Гараж, что-ли? - спросил снаружи чей-то голос. - Сносить его будем, или как?
   - Да, да! - закричала Вита. - Сносите его!
   Трухлявый потолок легко треснул и провалился. Пыльная колючая волна перевернула Виту. Перед глазами замелькали лица Сумарокова-Эльстона, Строптизиуса, Прохладного, Пустоцвета. Последним проплыл по пыльной реке Трофимчук, сидя в деревянном чемодане, усыпанный бумажными цветами.
   - Куда вы теперь-то, ничтожества? - крикнула вслед тающей процессии Вита.
   - Ubi bene, ibi patria, - промяукал Строптизиус.
   ЭПИЛОГ
   Пашка Трофимчук, как на крыльях, летел к Евдокии Никитичне. Ему хотелось крикнуть:
   - Природа, я заведую тобой!
   Но он решил приберечь это на завтра, а сегодня выпить. И он действительно напился. Пьяный, гордый, победительный, выскочил в исподнем на мороз и грозил луне, звездам, домам, дворцам и набережным, обещая завтра навести во всем порядок. За это и за нецензурную брань прохожие хотели побить Пашу. Он, как всегда, чутко уловил намерение и, как всегда, молча лег ничком, обхватив голову руками. Люди посмотрели на него, плюнули и разошлись. Евдокия Никитична унесла его в дом.
   Наутро Трофимчук понял, что самый главный инженер, Заратустра и директор всех магазинов обманул его. До Пашки, наконец, дошло страшное значение слова "ПШИК". Он понял, что никогда не будет заведующим Природой и не сможет никому сказать "Ку-ку" безнаказанно. Оставалось только одно жениться на Евдокии Никитичне. Надо же было, наконец, купить новую мебель, починить ботинок! Но Трофимчук недооценил вице-президента всех обществ и генералиссимуса Сумарокова-Эльстона. Тот подстроил ему последнюю пакость: фамилия Трофимчук исчезла из паспорта. Вместо нее было четко написано другое имя: Конрад Оттович Упырный.
   Супруги Упырные живут дружно. У Конрада Оттовича появилась новая страсть - он обшаривает старые сараи, склады, гаражи, предназначенные на снос. Втайне он надеется найти еще один заповедник Тихих Досугов.
   Вита Морошкина после встречи с нежитью непонятно как очутилась в своей комнате. Ей даже показалось, что все это ей, как всегда пригрезилось. Правда, воспоминание о губернаторе всех островов неприятно колет ее. Но она не боится вспоминать Сумарокова-Эльстона и часто в лицах изображает все, что видела в сарае на капустном поле.
   Михеля Вервольфа зовут теперь Миша Волков. Он учится в средней школе и хочет стать электромонтером.