Серова Марина. Черные псы

   Решение прекратить купание застало Фила и Бельмова на трамплине, где они пили пиво и между делом по очереди сигали вниз. Лена, жена Фила, тоже попробовала прыгнуть, но у бюстгальтера ее и без того скудного в плане размеров купальника лопнули тесемки, и теперь она в короткой маечке сидела на краю бассейна, искоса посматривая на веселящегося муженька, и болтала ногами в воде.
   Девушки из «Атлант-Росса» купались с охранниками Аметистова, а сам шеф развалился в шезлонге, подставив свое волосатое брюхо и грудь лучам майского солнца. Рядом «топлесс», то бишь без верхней части купальника, загорала безмятежная Воронкова, а резвящиеся рядом амбалы ее покровителя то и дело косились на ее внушительные прелести и яростно пускали по воде пузыри.
   В этот момент произошло нечто, заставившее забыть Солодкова и Бельмова о пиве и трамплине, Глеба Сергеевича — о солнце, а его охранников — о девушках из «Атлант-Росса» и обнаженных формах Воронковой.
   Возле бассейна появились Эвелина Баскер и Соловьев. Впрочем, появления Соловьева почти никто не заметил, потому что все взгляды обратились на Эвелину. На ней был купальник мини-бикини, лишь чисто символически прикрывавший ее изумительное тело. Ничтожно малые, едва ли не с детскую ладонь, треугольнички черного бюстгальтера не скрывали, а скорее подчеркивали роскошные полушария груди, микроскопические черные трусики только обозначали свое присутствие, сведясь до двух полосок спереди и разветвляющейся буквой Т полоски сзади. А на поводке, который она удерживала в руке, вертелся умилительный, черный как смоль щенок мастино неаполитано.
   — Эвелина… — растерянно пролепетал Баскер, косясь на схватившегося за плавки шефа. — Разве ты сегодня хотела купаться?..
   — Почему бы нет, — ответила та и походкой манекенщицы пошла к воде. Впрочем, нет, манекенщицы едва ли вызывают на дефиле хоть десятую долю тех эмоций, что заставили глаза всех мужчин вылезти из орбит, а челюсти опуститься в район грудной клетки.
   Щенок рыкнул и залился негодующим лаем: вероятно, ему не понравилось, что хозяйка передала поводок Соловьеву и направилась к вышке.
   — Да ты что, Виля! — крикнул Баскер, видя, как жена поднялась на трехметровую высоту с намерением прыгнуть. — Олег, а ты что ее отпустил? Она ведь ничего по-человечески не делает!
   Глеб Сергеевич изумленно сглотнул, не отрывая взгляда выпученных бычачьих глазок от почти совершенно обнаженной женской фигуры. Если у него раньше были сомнения по поводу выбора Баскера — женился, понимаешь ли, на полоумной бабе! — то теперь он совершенно уверился, что лучшего Баскеру и нельзя было желать. Потому что лучше не бывает.
   Эвелина постояла на краю вышки и вдруг, пружинисто оттолкнувшись, сделала в воздухе двойное сальто и четко вошла в воду.
   — Черррт! — вырвалось у Баскера. Он подошел к бортику бассейна и увидел в прозрачной воде Эвелину. Он сразу понял, что она плывет на большой глубине у самого дна шестиметрового бассейна. Секунда шла за секундой, а женщина и не думала подниматься. Прошло не менее двух минут, прежде чем ее черноволосая голова показалась на поверхности воды — у противоположного края бассейна, под трамплином.
   Бельмов и Солодков принялись аплодировать, при этом последний оступился и с шумом и брызгами свалился в воду прямо на голову мадам Баскер. Ее лицо и задница веселого архитектора разминулись буквально в полуметре.
   — Ну, понимаешь ли, — оживленно жестикулируя, возопил Глеб Сергеевич, уставя свое брюшко в лицо присевшего от волнения на корточки Баскера, — еще попробуй сказать, что у нее слабое здоровье!
   — По-моему, я и сам многого о ней не знаю, — пробормотал Андрей.
   Эвелина вышла из бассейна и, накинув на плечи протянутое Соловьевым полотенце, пошла в дом. Перед ней на поводке, повизгивая, бежал щенок.
   Глеб Сергеевич, поспешно закутавшись в халат, засеменил за ней, потеряв при этом оба шлепанца. Я четко видела, как они, эти синие с черным — и с белым трилистником — «адидасовские» шлепанцы, слетели с его ног и остались у бассейна, когда Глеб Сергеевич, как слепой кутенок, налетел на столик, за которым незадолго до этого сидела я.
   Все остальные, включая охранников, двинулись мимо, не замечая забытой у столика обуви шефа «Парфенона». Я тоже направилась в дом, потом обернулась. Шлепанцев Аметистова у столика уже не было.
   Впрочем, присмотревшись, я увидела один у самого края бассейна. Второй же исчез.
   «Кто-то спихнул в бассейн, наверно», — подумала я и прошла в дом. , .
   — Болота ждут вас, господин президент, — обернувшись, с чарующей улыбкой, обнажающей все тридцать два жемчужно-белых зуба, сказала Эвелина.
   — Она называет «болотами» нашу сауну, — пояснил Баскер, — а гостиную, где мы обедали, Гримпенской трясиной…
   — А Соловьева Стэплтоном? — ехидно влез Бельмов.
   Соловьев, слышавший эти слова, поднял брови, а Эвелина бросила на мужа короткий пронизывающий взгляд из-под свесившихся на лоб мокрых волос. «Нет, — отчего-то подумала я, — она имела в виду не сауну».
   — Но ели-то мы не овсянку? — не унимался болтливый журналист.
   — Вот сейчас тебе ее и подадим на ужин, чтобы меньше болтал, — поддела его Эвелина, и виртуоз пера тут же поспешил заткнуться.
 
   — Фил, хочешь познакомлю тебя со своими друзьями, они сейчас здесь, на даче неподалеку, а? — протянул Бельмов.
   В связи с переходом на вечерний режим одежды бравый писака переоделся в потертые серые джинсы и красно-черный балахон, исписанный маленькими белыми буквами — очевидно, колонками каких-то текстов — и с надписью на спине и на груди: «Green Day». На нос он водрузил очки, одно из стекол которых было треснутым, и стал похож на Фагота, он же Коровьев.
   — Да куда еще идти? — пробурчал Солодков, вопросительно глядя на жену. — Темнеет уже…
   — Да мы быстро, тут минут десять идти.
   Через час вернемся. А тебе что, с бульдогом в сауне париться хочется?
   — Да не хочется мне… Я с ним на одном гектаре, как говорится, акт дефекации производить не буду, — замысловато отвечал архитектор.
   — Ну и пошли!..
   — В самом деле. Фил, я не прочь прогуляться, — поддержала Бельмова Лена, жена архитектора.
   — Как раз пройдемся по болотам, где разгуливают светящиеся черные псы Вили Баскер, — мрачно пошутил Солодков.
   — А уж не к Кузнецову с Казаковым ли вы собираетесь? — вступила в разговор я.
   — И к Суворику с Пидерманом, — взглянув на меня, ответил Бельмов. — А ты что, знаешь этих артистов?
   — Казакова-то с Кузнецовым? Да еще с прошлой осени, когда я расследовала дело со «светлячками», то бишь наркоманами такими, это со взрывом лаборатории было связано. Ты же журналист, ты должен знать!
   — Так ты Татьяна Иванова, что ли? — спросил он и ухмыльнулся. — Наслышан о тебе. Ну что, пойдешь в гости к своим гадательным Костям?
   «Гадательным Костям» — это тоже в свое время выдумали Кузнецов и Казаков.
   — Глаза б мои их не видели! — ответила я и взялась за блестящую ручку двери. — Пойду, конечно, куда ж от них деваться. Но только недолго, потому что я знаю, каково длительное общение с этими друзьями и чем оно обычно кончается.
   …Узнав о том, что Фил, Лена, Бельмов и я идем через болото в гости к друзьям, Эвелина внезапно разволновалась и стала уговаривать нас оставить свою нелепую, по ее мнению, затею.
   — Чего блуждать там ПО ночам? — говорила она. — Упаси боже, собьетесь с тропы, а там и утонуть можно.
   — В самом деле, — поддержал ее Соловьев, — место для прогулок не самое удачное.
   — А для чего оно удачное? Сам же и выбирал с Эвелиной, Олег! — язвительно парировал Солодков. — Ничего с нами не случится, еще светло, а обратно, если задержимся, вернемся через холм, где кладбище.
   Эвелина побледнела и нервно облизала губы. Я незаметно, но с возрастающим интересом наблюдала за красавицей женой Андрея Баскера.
   — Приходите к ужину непременно, — наконец выговорила она, — без вас не начнем.
   — А во сколько ужин?
   — Часов в девять, — ответил Соловьев.
   — У-У-У, сейчас еще без четверти семь, — протянул Бельмов, взглянув на свои часы.
   — А двадцать минут восьмого не хочешь? — озадачил его Солодков. — Твои встали, когда ты нырнул в них в бассейн.
   — Ну, или так… — Бельмов смешно пожевал губами, всем видом напоминая кадр передачи «В мире животных» под названием «Из жизни горных горилл».
   — Лена, пообещай мне, что придете к ужину! — обратилась Эвелина к сестре. — На мужиков я не надеюсь, они безалаберные. Таня, и вы тоже… постарайтесь привести их к ужину.
   Хорошо?
   На лице ее было столько трогательной заботы и тревоги, что я с готовностью кивнула.
   — Ну конечно!
   — А почему она так волновалась, словно мы и в самом деле идем ночью на Гримпенскую трясину, «когда силы зла властвуют безраздельно»? — по памяти процитировала я, когда мы вышли из дома.
   Все промолчали, и лишь Лена, вздохнув, коротко ответила:
   — Так, может, она думает, что на самом деле… На самом деле.
   — Болота зовут вас! — хрипло заключил Бельмов. — Нас…
 
   Так называемые болота мы, спустившись в низину, преодолели по гряде низеньких холмиков, по навершиям которых проходила узкая тропа. Справа, к Волге, тянулась болотистая равнина, покрытая затянутыми ряской грязными озерцами, самое большое из которых было в длину метров пятнадцать и шириной не более трех. Равнина местами поросла ивняком и имела вполне мирный и невинный вид. На самом высоком холме гряды стояли те самые два каменных столба, которые обсуждали Баскер и Аметистов. Это был обычный серый строительный камень, разумеется, искусственного происхождения. Правда, кому и зачем понадобилось водружать эти столбы высотой не менее двух с половиной — трех метров здесь, я не понимала.
   Я высказала все эти соображения вслух и не услышала ни слова в ответ. Подойдя вплотную к столбам, я обняла обеими руками один из них и приложила щеку к уже остывшему камню.
   — Колоритное место, — заметила я.
   — Пойдем, — кивнул архитектор.
   Я обогнула столбы и пошла за своими спутниками.
   — Да пойдем же, — повторил Солодков.
   Я обернулась, чтобы последний раз оглядеть столбы, и кровь застыла в моих жилах — от изумления и, как ни странно, от почти суеверного страха.
   С обратной стороны столба на отшлифованной поверхности был четко вырезан барельеф. Изображение было необычайно искусным, а главное — невероятно живым. Это было изображение злобно оскалившегося пса, его хищный силуэт четко вырисовывался на неровной поверхности столба, и казалось, что окаменевший в немой злобе огромный пес вот-вот сорвется с холодного камня и прорежет холодеющий вечерний воздух протяжным жутким воем…
   — Ты на пса, что ли, уставилась? — крикнул уже издали Солодков. — Еще успеешь посмотреть, не последний раз видишь!
   Я пробурчала что-то невнятное и поспешила за бодро карабкавшимися по подъему четой Солодковых и Бельмовым.
   Весь путь через болота занял у нас не более двадцати минут.
 
   Мы без труда нашли кузнецовскую дачу.
   По-моему, ее обнаружил бы даже слепой, глухой и увечный инвалид, потому что какофония жутких звуков разносилась по всем окрестностям, а разноцветные салюты из ракетницы были видны издали.
   Кузнецовско-казаковская компания сидела на веранде и меланхолично пожирала шашлыки. Меланхолия та охватила большую часть собравшихся, и ее причина коренилась в непомерном количестве винно-водочных бутылок, валявшихся там и сям на столе, под столом и на лужайке перед дачей. Последнее обстоятельство было справедливо и для троих молодых людей, мирно прикорнувших неподалеку.
   Впрочем, остальные, особенно девушки, были бодры, и остатки алкогольно-депрессивного оцепенения не замедлили слететь с них, когда они увидели наш квартет.
   — Ба! — заорал Кузнецов, спрыгивая с веранды. — Бельмов!!! А это кто с тобой? Никак Иванова? Ну точно, привет, Танька, сколько лет!..
   Он полез обниматься, дыша обычным своим нервно-паралитическим перегаром, тотчас перезнакомился с Филом и Леной и сунул нам «штрафные».
   Подскочил Казаков, и все завертелось…
   Час пролетел, как одна минута, и, если бы не Лена, взглянувшая на часы, наше пребывание на даче старых, с позволения сказать, друзей могло затянуться.
   — Ну, нам пора, — Лена поднялась, — нам еще идти долго.
   — Да какое там! — возмутился Кузнецов. — Зачем идти, я подвезу!
   Я посмотрела на выписывающего пассы руками и ногами Костю, но промолчала. Впрочем, мне не пришло в голову усомниться, что Кузнецов не выполнит данного обещания.
   — Докуда вас везти?
   — Знаешь дачу Баскера? — спросил Бельмов. — Вот мы там.
   — А, знаю! — обрадовался Кузнецов. — Мы там даже в бассейне купались, когда хозяев не было!
   — Там еще такая «волына» отпадная была, — влез Казаков, — я потом узнал, что это и есть хозяйка, жена Баскера. Она вроде как стулом двинутая.
   — Ну да, — добавил Кузнецов, — жидким.
   А вы-то какими судьбами там?
   — Вообще-то я строил эту дачу, я как бы архитектор, — сказал Солодков.
   — А я сестра вот этой, с позволения сказать, двинутой жидким стулом, — отчетливо произнесла Лена.
   В первый раз мне довелось увидеть, как Кости смущаются. Кузнецов деликатно потупил нахально поблескивающие глазки, а Казаков сконфуженно замурлыкал под нос какую-то песенку, сильно смахивающую на похоронный марш.
   — Просто о них с недавних пор всякие истории рассказывают, — пробормотал Кузнецов, — всякий маразм… Вот у нас Суворик с Пидерманом, например…
   — А! — недоверчиво махнул рукой Бельмов. — Им чего только не придет в голову. — Про собак, что ли?..
   — Ага.
   — Ясно. Ну что, Кузнецов, подвези, если обещал.
   — Позвольте, — вмешалась я, — это какие еще истории про собак? Тут что, на самом деле инсценируют Конан Доила?
   — Суворик, поди-ка сюда! — позвал Кузнецов и вскоре представил пред ясны очи кудрявого небритого молодого человека в очках и рваной белой майке.
   — Ну, опять, что ли? — протянул он, из чего я поняла, что он рассказывает историю в тысячу первый раз.
   Из неторопливого рассказа новоявленной Шахерезады я с некоторым усилием смогла уразуметь следующее.
   Как-то раз, в апреле, Суворик с неким Пидерманом (надеюсь, это не фамилия), пошли прогуляться. Ночь была теплая, а так как друзья были уделанные до последней возможности — кажется, они что-то курили, — то прогулка несколько затянулась. Ну, и угораздило их попасть на болото, прямо к столбам. Суворик увидел изображение этой собаки, начал загоняться… У друзей еще было с собой, вот они и сели употреблять — один спиной к первому столбу, другой — ко второму. И вдруг за спиной — рычание! Нормальный человек и не шелохнулся бы, а эти ничего не соображали и кинулись наутек. Суворика еще дернуло обернуться, и он увидал такое, что все фильмы ужасов показались ему детскими сказками.
   За ними мчались, в полном смысле этого слова, исчадия ада. Три громадных черных пса с огненными глазами и кроваво-красными разверзнутыми пастями. Первый пес разинул пасть еще больше и приблизился к друзьям настолько, что стала видна слюна на огромных желтых клыках и ощутим неприятный запах из этой громадной глотки. И вдруг он как рявкнет: «Иди сюда!!!» — грохочущим, диким, басовитым, но, несомненно, человеческим голосом. Как жутко — ты бежишь по узкой тропе, а за тобой, все нарастая из тьмы, несется нечто невообразимо жуткое и чудовищное, детские кошмары о собаке Баскервилей бросаются в голову и парализуют мозг плотной клокочущей завесой страха…
   — Мы бежали сломя голову до самой дачи.
   Только потом я понял, что за нами уже никто давно не гонится…
   — А может, это были галлюцинации?
   — Ну, что вы… — обиженно протянул Суворик. — У нас же не ЛСД было, в самом деле…
   — А насчет человеческого голоса и свечения?
   — Ну, не знаю. Была луна, может, отсветы…
   А человеческий голос… Хозяин позвал собак, а нам почудилось…
   — Ясно, — разочарованно протянула я, — в общем — чушь собачья.
   — Вот именно — собачья, — резюмировал Бельмов, — все, поехали.
   Кузнецов сдержал свое обещание и довез нас до виллы Баскера.

Глава 3
«…КОГДА СИЛЫ ЗЛА ВЛАСТВУЮТ БЕЗРАЗДЕЛЬНО…»

 
   Увидев нас, Эвелина необычайно обрадовалась и даже бросилась на шею сестре.
   — Извини, Виля, мы немного опоздали, — немного смущенно произнесла Лена, — нас подвез бельмовский друг.
   — Ну, ты довольна прогулкой? — спросила Эвелина.
   — Да-да. И с хорошими ребятами познакомились. Веселые.
   — Даже чересчур, — добавил Фил.
   — Хорошо, пойдем к столу.
   За столом сидели уже все, включая аметистовских охранников, не хватало только самого Глеба Сергеевича, а также его фигуристой пассии.
   — А они в сауне, — сказал веселый охранник Дима, который в свободное от исполнения профессиональных обязанностей время становился похож на нормального парня без ужимок злобной и плохо дрессированной гориллы. — У него там водные процедуры.
   — Вводные у него процедуры, — двусмысленно изрек Бельмов, притулившийся за столом рядом со мной.
   — Это какие еще вводные? — подозрительно уточнила я.
   В этот момент появился пышущий румянцем Глеб Сергеевич в свежей рубахе и с ним Аня. Очевидно, водные и прочие процедуры успешно завершились.
   Ужин прошел быстро и незаметно. В понятие «ужин» я не включаю последующую попойку, хотя обычно это процессы нераздельно слитые. Глеб Сергеевич и иже с ним быстро сметали со стола все съестное, и только потом обнаружилось, что запасы винно-водочного арсенала, выставленного к ужину, исчерпаны едва ли на треть.
   За окном уже сгустилась непроглядная тьма, Эвелина убавила освещение, и только свет от двух настенных бра рассеивал мрак.
 
   — Кто сделал, чтоб темно?.. — прогундосил уже изрядно набравшийся Аметистов и икнул.
   Отличившись в распитии спиртных напитков за обедом, он поддержал, как говорится, марку фирмы и за ужином.
   — Это я, Глеб Сергеевич, — откликнулась Эвелина, — это я выключила верхний свет.
   — Зачем?
   — Чтобы эта комната была похожа на зал Баскервиль-холла.
   Против обыкновения, Андрей не стал протестовать против слов жены. Быть может, ему надоело угождать подвыпившему шефу, а быть может, обидно стало за свою Вилю, которую тот считал ненормальной.
   — Действительно… — пробормотал Глеб Сергеевич, как будто он знал, как выглядело центральное помещение замка покойного сэра Чарльза.
   Его можно было понять. Кромешная тьма в выходящих на кладбище окнах, а за стеной, с балкона — вид на пустынные болота, и даже звезды не в силах разорвать их гробовое безмолвие и тайну… А напротив, в неярком свете настенных ламп, бледное лицо ослепительной женщины в черном платье, и нет сил оторваться от ее глубоких глаз, сулящих прекрасную, как нежность, темную погибель…
   Я встряхнула головой. Вокруг стола в набрякшем недосказанностью молчании сидели мрачный Соловьев с серебряной вилкой, молчаливо жующий индейку, Баскер, загадочно улыбающийся Бельмов с недопитой рюмкой водки в руке. Эвелина. И я… Остальные разошлись, словно им не было места за этим столом…
   Нет, что-то не то. Ну и напиточки у семейства Баскеров! Или дело не только в напитках?..
   — Я хочу поговорить с вами о собаке Баскервилей, Глеб Сергеевич, — тихо вымолвила Эвелина.
   Аметистов покорно кивнул, и меня поразило выражение глубочайшего внимания на его обрюзглом самодовольном лице.
   — Не понимаю… — пробормотала я себе под нос.
   — У вас была собака?
   — Да, — ответил он.
   — Какая же?
   — Она и сейчас есть у меня. Питбуль. Еще ротвейлер.
   — Это нехорошо, — вымолвила Эвелина, — ротвейлер — это собака сатаны.