Серова Марина. Под ручку с мафией

   — Интересуется и мной.
   — Как занимательно!
   — Да, по кругу. — Он слегка улыбнулся, без глаз, одними губами.
   — Ошибаешься, по дуге, — поправила его я. — Он интересуется нами, мы — им, ты интересуешься мной, а я тобой — нет.
   — Вот поэтому я здесь.
   Он вздохнул с облегчением, продолжил, подобрев лицом:
   — Я здесь, чтобы объяснить, почему ты нужна нам, а мы — тебе.
   — Уж не назовешь ли ты мне этого человека?
   — Называть я тебе его не буду по двум причинам: во-первых, раздавать авансы не люблю, а во-вторых, вдруг тебе станет неинтересно сотрудничать с нами. А нам это необходимо! Возись тогда с тобой. Сама разберешься, а он поможет, не сомневайся, я серьезно говорю.
   В несерьезности я его подозревать не могла, поэтому после его последних слов мне действительно стало интереснее его слушать, хоть и говорил он чересчур тягуче.
   — Объясни, сделай милость, а то я все-таки мало что понимаю, уж такая бестолковая у тебя собеседница.
   Его лицо посуровело.
   — Что ты не понимаешь?
   Да, это тебе не Стасик.
   — Зачем ты заявился и с чего ты взял, что я ИМ интересуюсь? Представь такой вариант, что тех двух дешевок у подъезда я едва заметила, и мне все равно, кого они ждали, и все равно, кому и что они сообщили.
   — Татьяна, я не лезу в твои дела. Ты — не лезешь в мои. Это нормально. Я не держу тебя за дуру, а ты, давай, не держи меня за дурака, я ведь к тебе по-хорошему. По идее, ты не должна интересовать этого змея подколодного, но раз он тобой интересуется, значит, ты топчешься рядом с ним. А те двое лохов вчерашних, ведь мы их уже немного подержали за голые гузна ежовой рукавицей. Так чего ж ты вдруг решила выламываться? Давай не будем!
   Ну не получается у этого Сергея. Убеждать он не привык или привык убеждать другими способами. Вот, даже галстук расслабил.
   Звонок Стаса, придурки у подъезда, молчание по телефону. Без сомнений, все это взаимосвязано. Тот, кто за этим стоит, — шантажист. И он нужен мафии. И совсем не нужен Шубаровым. Шубаровы мне платят. Так чего ж я выламываюсь?
   — Ладно, Сергей, не буду. Излагай дальше и скажи: этот «змей» связан с неприятностями Шубаровых?
   — Я скажу тебе, Таня, очень много: мы хотим взять этого человека, но сами — не можем. Пусть этого будет тебе достаточно, ладно? Но если он вдруг пропадет на каком другом деле, скажем, на своем деле с тобой, то тут мы вроде как ни при чем. Но помогать мы тебе будем.
   В прихожей что-то зашуршало, стукнуло. Легонько чмокнула закрывшаяся дверь. Сергей и ухом не повел, и я, глядя на него, решила не обращать внимания.
   — Въезжаю я и, пожалуй, согласна. Согласна на то, что вы используете меня, а я попользуюсь вами.
   — А-а! Отлично! Так дела и делаются!
   Он был явно доволен.
   — Но у меня есть условие.
   — Выкладывай.
   — После всего мне нужно будет кое о чем расспросить этого «змея».
   — Если захочешь — сама, а если надо будет — поможем. Но и у меня есть условие. После своего расспроса ты забудешь о нем так, что больше не вспомнишь нигде и никогда. И о деле нашем забудешь тоже.
   — С удовольствием!
   — Живи спокойно. А как все дозреет, мы не прозеваем, подойдет к тебе человек, тоже Сергей, и если предложит наточить нож, то ты его не опасайся, ладно?
   — Ладно, Сергей.
   Он встал, запахнул плащ. Выходя, обернулся:
   — Удачи тебе, Ведьма!

* * *

   Ведьма побродила немного по опустевшему дому, в одиночестве позволив себе растеряться. Вроде ничего и не произошло. И только нож в светлых кожаных ножнах напоминал мне о пережитом приключении. Даже в «Вену» идти было еще не поздно, хотя уже не хотелось. Сейчас нужно бы подумать, чтобы не брести вслепую, получая на каждом шагу затрещины, но голова была на удивление пустая.
   Я плеснула себе в тонкий бокальчик хорошего коньячка, зажевала благородный напиток горстью орешков. Бросила в сумочку нож, а оттуда достала мешочек из мягкой замши. Кости. Сейчас единственные мои советчики.
   5+20+27: «Близятся трудности, но вы сумеете овладеть ситуацией».
   И утешители. Спасибо.

* * *

   На улице, несмотря на яркое солнце и безоблачное небо, было холодно. Лужи на асфальте подернулись ледком, и дул неприятный ветер. Пришлось запахнуться и затянуть пояс. На проспект мне выходить не хотелось, и, недолго думая, я двинула по боковой. А еще через некоторое время натянула и капюшон. Стало еще лучше, обзор, правда, сократился. Поэтому я не заметила Аякса — пропитого престарелого голодранца, к которому питала необъяснимую симпатию и ссужала время от времени мелочевочкой «на поправ души» — по его выражению. А он, в благодарность, ссужал меня разного рода уличными новостями, среди которых встречались и любопытные, и полезные.
   — Танька, Танька, Танька, Та-анечка! — услышала я прямо над ухом негромкое пение. Здравствуй, красавица моя!
   Седые, всклокоченные лохмы, седая щетина на лице морковной красноты. Вениамин его имя.
   — Здравствуй, Венечка!
   — Идет, гляжу, Танька, не узнает. Гордая, как царица Савская.
   — Ох, Аякс, что-то не до шуток мне сегодня. Настроение не то.
   — Влюбилась, царица ты моя ненаглядная!
   Он достал руки из карманов грязного пальто, хлопнул в ладоши.
   — Не печалуйся, твой будет, куда ему деться, скотине этакой!
   Не выдержала я, рассмеялась его неподдельной жизнерадостности, а он даже сплясал что-то от удовольствия.
   Проходящая мимо нахмуренная матрона, дородность которой увеличивала шуба роскошного искусственного меха, шарахнулась от нас в сторону, зацепилась ногой за выбоину на асфальте. Аякс мгновенно порхнул к ней, поддержал за локоток:
   — Осторожнее, мадам, не дербанитесь!
   Вконец шокированная мадам замахала на него руками и быстро засеменила прочь, дробно стуча каблучками.
   Я смеялась в голос, а Аякс кричал ей вслед:
   — Мадам, следите за дорогой, берегите тело!
   — Ну, ты хам, Венчик! — попеняла я ему, когда он вернулся.
   — Отвечу тебе, Танька, двояко. — Он многозначительно поднял вверх палец: — «Не судите и не судимы будете!» — раз, «Вынь прежде бревно из своего глаза!» — два.
   — Ох, Аякс, мне сегодняшним утром только Святого писания не хватает!
   — Потому и произнесено-о! — протянул он басом на дьячий манер и тут же, без перехода, противным, ерническим козлетоном:
   — Танек, дай червончик, душа горит!
   Надо дать, чтобы талант его скомороший не погиб от похмельного синдрома. Развеселил он меня, почти в норму привел.
   — Спасибо! — он важно кивнул лохмами и, посерьезнев, тихо произнес: — А теперь слушай, что скажу. Помнишь Ирку, которая проституткой у Никиты работает? Ну, ту самую, что летом менты таскали за наводку? После того, как черножопых грабанули? Вспомнила? Ты ей тогда помогала еще чем — то, вытаскивала? Не мое, конечно, дело, но слухом земля полнится.
   Вспомнила я ее. Действительно, помогла я тогда девчонке, осталась она на свободе.
   — Так вот, Ирка недавно хвалилась хозяйке своей, у какой комнату снимает, что переходит на самостоятельную работу. Дескать, скандал большой у «крутых» пошел, чубы трещат у каждого второго. И Никиту ее смахнули. А грызутся-то вроде промеж себя свои, внутрисемейно, смекаешь? И чего это они, а? Ну, ладно, ты ничего не слышала, я тебе ничего не говорил, чава!
   И Аякс, круто развернувшись, быстро удалился, приплясывая на ходу. Пальто его, колоколом расширявшееся книзу, болталось из стороны в сторону.
   В «Вене», как всегда в это время, чинно, тихо и очень чисто. Посетителей было мало, и Станислава я увидела от дверей. Он сидел за столиком у окна и тупо глазел на окружающее через хрустальной прозрачности стекло.
   — Татьяна! — обрадовался он мне. — Наконец-то!
   — Мух принес? — спросила я, глянув на него с нежно-грустной улыбкой.
   — Я нес в коробочке, но у меня их взяли поглядеть и упустили.
   Я фыркнула носом, чтобы не рассмеяться.
   Какой-то он сегодня утомленный, пожеванный, не то что вчера. Спал, что ли, плохо? Я снилась. И что же мы с ним в его сне делали, если он так приустал?
   — Чем будешь поить даму, мухолов?
   — Кофе, как договаривались.
   — Какой же кофе без мух?
   — Шампанского? — предложил он, поразмышляв.
   — Чересчур аристократично, с утра-то! — наморщила я нос.
   Станислав сбегал к стойке и быстренько принес два коньячных коктейля. Кофе, правда, принес тоже.
   Он начал с кофе, а я, удалив из бокала соломинку, глотнула крепкого.
   «Танечка, — сказала я себе, — прикинься паинькой, пьющей с утра, на пустой желудок, коньяк!»
   Станислав с интересом наблюдал за мной, а я соображала, потупив очи, с чего начать. Давить на него мне не хотелось по двум причинам. Во-первых, связь его с шантажистом была настолько крепкой, что напоминала собачью преданность. Чем же иным объяснить факт, что вчера он моментально сдал меня, свою избавительницу? И преданность эта, скорее всего, основывается на страхе. А страх — средство мощное, для многих почти непреодолимое, дави на них не дави.