Сертаков Виталий. Город мясников

   Город хрустел и проседал у нас за спиной.
   Похоже, Хлор превратил в обломки изрядный кусок сектора. Грандиозная плоская тыква, из которой рождалась наша улица, оседала со звонким треском. Три близлежащие улицы-трубы рассыпались в прах, их обрубки грохнулись вниз, от удара где-то внизу, на нижних ярусах города, поднялась мохнатая пылевая туча.
   – Командир, впереди слабая альфа-активность!
   От выстрелов Гвоздя затрещала и завалилась одна из свеженьких розовых башен, похожая на огарок исполинской свечи. Едва башня треснула, как изнутри, во все стороны картечью, засвистели обломки дикарских жилищ.
   В какой-то момент я различил в какофонии эфира перебранку префекта базового лагеря с легатом. Они не могли предоставить нам подкрепление, они не могли даже ввести в город подрощенные гибридные эмбрионы, потому что город опять вывернулся. Они трижды предпринимали атаки резервными турмами, и трижды город вывернулся, отбросив клибанариев в сторону…
   Город Мясников словно шевельнулся, точно дернулся от боли. На короткий миг взвыл пеленгатор сейсмоактивности, шагатель потерял равновесие, но вскоре оно восстановилось.
   Ярдов через сто улица окончательно растаяла. Мы теперь шагали по рыжему неровному полю, больше всего похожему на разглаженную грубую кору титанического дуба. Щели и трещины в коре были такого размера, что в них без труда мог провалиться шагатель.
   Очень скоро мы наткнулись на кучу трупов, посеченных кластерными зарядами. Поселенцев среди них не было, исключительно фиолетовые аборигены. Похоже, они пытались пробраться на крышу комплекса через одну из пожарных лестниц и получили от охранного робота свою порцию картечи. Теория бунта горожан вроде бы подтверждалась, но что-то мне мешало поверить до конца.
   Потому что уродцы из города Мясников никогда раньше не пытались проникнуть на наши объекты. А сегодня аборигенов расстрелял охранный робот. До того как обесточилось здание, робот палил в нарушителей, прикрывая свой сектор, а они упорно взбирались по узкой лесенке… Это больше походило не на штурм, а на бегство. Точно дикари пытались скрыться от кого-то, преследовавшего их по пятам.
   Почему-то мне стало неприятно. Словно я был виноват в гибели этих людей. То есть, конечно же, не людей, а бестолковых аборигенов, но все равно, мне что-то мешало успокоиться. Мы учили их любить свободу и порядок, научный центр посадил шестьдесят три жилых кристалла вдоль их вонючей реки. Они могли бы покинуть пустоты в башнях и тыквах, но упорно цеплялись за городские кварталы, за кишки улиц и сухие колодцы с отрицательной гравитацией.
   Теперь город убил их. Или заставил бежать. Во всяком случае, живых мы пока не встретили.
   – Командир, налево или направо?
   Я в сотый раз вызвал центуриона, базовый лагерь и диспетчерскую обогатительного комбината. И в сотый раз прослушал симфонию из всхлипов, царапанья и далеких стонов, на фоне серых мерцающих экранов.
   – Декурия, за мной! Забирай левее, ближе к комбинату!
   – Волкарь, я вас не вижу! – встрепенулся оставленный у входа в город бортмеханик. – У меня проблемы…
   – Что такое?
   – Вокруг бота что-то вроде облака из мелких металлических частиц. Если бы я решил свихнуться, то сказал бы, что это облако из железных комаров.
   – Ты свихнулся? Свиная Нога, нам не до забав.
   – Вот я и говорю, что… – Свиная Нога хихикнул. – Эти сволочи экранируют… Они ползают по обшивке бота. Маленькие, как комары.
   Шаг за шагом, пристально всматриваясь в каждую тень, в каждое хлопающее в прилегающих улицах-трубах оконце, мы обходили заводские корпуса.
   – Волкарь, Гвоздю плохо. Надо снять скафандр и остановить кровь.
   – Не сейчас. Гвоздь, как ты?
   – Продержусь, командир…
   – Волкарь, ответь мне! – вклинился Свиная Нога.
   – Бортмеханик, как твои комары?
   – Комары? А-аа… Улетели. Не могу теперь понять, это чудилось мне или действительно…
   – Свиная Нога, это был глюк, просто глюк. Никаких железных комаров, уяснил? Если поймаешь волну центурии, передай – у меня потери, один убит, один ранен. Как слышишь, Цинк?
   – Кто убит?
   – Рыба.
   – Ах, дьявол!..
   – Свиная Нога, если установишь связь, передай – здесь очаг необычайной силы. Такого мы еще не встречали. Глюк материален, абсолютно материален! Оформлен, как множественная копия старушки, крайне опасен.
   – Что ты сказал? Не слышу… Копия старушки?
   – Да, бабка… с хвостом. Цинк, передай им… Цинк, ты слышишь?!
   Шорох лапок по металлу, свист и далекий смех.
   – Волкарь, что за хрень тут происходит? – тихо спросил Хобот. – У меня повреждения двенадцати процентов корпуса, а я даже не успел их разглядеть.
   – Отравление, – безапелляционно выдал я. – Четкие симптомы. Похоже, массовое отравление с тяжелыми глюками.
   Кажется, Хобот не поверил. Он разглядывал пробоину в локтевом суставе своего манипулятора, откуда капала плазма и торчали провода.
   – И мы отравились?
   – Не исключаю.
   – Но анализаторы показывают…
   – Анализаторам может быть незнаком этот состав. Хобот, не поднимай панику раньше времени.
   Я снова пробежался по всем диапазонам, пытаясь вызвать начальство, но ответом мне был только смех и плач. Может, звучит по-идиотски, но у меня мурашки по коже побежали.
   Мне показалось вдруг, что город плачет по нам.
   Я отдал приказ перестроиться, мы двинулись согласно прежнему азимуту по трещине в коре и очень скоро наткнулись на оградительную сетку одного из внутренних грузовых шоссе. Эта дорога соединяла фабричную зону с научным центром.
   Шоссе проложили на сетке с ионной подушкой, чтобы зыбкая почва города не подвела при пролете нагруженных модулей. Все равно взлететь ни один транспортный корабль со спины комбината не мог, отказывали двигатели любых конструкций. Четыре месяца назад транспортники пошли на риск, прорубили колею среди игл и шаров, раскатали сеть, залили ее композитом и робко затаились. Никто ведь до конца не был уверен в реакции города.
   Но ничего ужасного не произошло. Иглы, аркады и пустотелые соборы потеснились, а кишки улиц зазмеились по новым маршрутам. Несколько раз шпили прокалывали блестящее, словно лакированное полотно дороги снизу, после чего инженерам пришлось и на нижней части несущих ионных подушек установить защиту. Как ни странно, больше всего хлопот доставляли транспортникам не спонтанно растущие сегменты бурой паутины, а тихие, улыбчивые аборигены. Порой они приползали семьями, с выводками детей, с провизией и даже с прялками. Рассаживались на уступах, на арках и раздвоенных крестообразных наростах вдоль шоссе и могли так сидеть часами, наблюдая бесконечную череду фар и габаритных огней. Многие там же ужинали и завтракали, укачивали новорожденных и шили одежду.
   Баржи спускались в долину реки, выворачивали на стационарное шоссе, поднимались на ионных подушках и улетали в порт, на разгрузку. Затем чередой, пустые, возвращались обратно, и цикл снова повторялся. При въезде в город приходилось долго маневрировать, иногда по три часа, чтобы поймать ускользающее шоссе. Грузовая дорога словно стала маленькой частью общей игры. Она ловко уворачивалась, так же, как улицы-трубы. Капитаны маневрировали на окраине, дожидаясь, пока шоссе замрет хотя бы на три минуты, а сверху, пережевывая лепешки, на них скучно глазели аборигены. Затасканный, однотипный сюжет, но фиолетовым горожанам смотреть не надоедало. Иногда их дети оставались без присмотра и пытались пробраться сквозь силовые сети, провоцируя аварии и сигналы общей тревоги. Однако гуманисты из Бюро развития категорически запретили ставить вдоль полотна шоссе боевые автоматы. Это так естественно, мы же не звери.
   Мы несли им добро, а они взамен подло напали на безоружных горняков…
   Издалека казалось, что на шоссе все в порядке. Черное полимерное покрытие блестело, поливаемое дождем. Фонари вдоль защитной сети не горели, вагон монорельса застыл, черный и пустой, словно сгоревший танк.
   – Деревянный, Бауэр – вперед! – приказал я.
   – Командир, вижу лежащий шагатель, – тут же доложил Деревянный. – Там мертвый легионер, и…
   – Что еще?
   – Там птица. Она его ест и… улыбается.

35
ВЕРБОВЩИК

   Свободен лишь тот, кто потерял все, ради чего стоит жить.

Э. Ремарк

 
   – Он здесь, господин генерал! Он точно здесь, шестиногие засекли его!
   – Отлично, капитан, держите тазеры наготове, этот мерзавец крайне опасен!
   Генерал смотрел вниз с борта его замечательной боевой монеры, подаренной префектом. Превосходная техника, даже у начальника штаба и верховного судьи нет такой летающей крепости. Силовая защита, цезериевый процессор, бортовые эвфитоны, способные продырявить любую броню! Только одно немного раздражало генерала – эта противная голубая окраска и звездочки по голубому фону, флаг конфедерации. Хотя сенат и контролировал всю планету, генерал ждал того момента, когда операция по поимке Страшилы завершится, можно будет отпустить домой пилотов, командированных префектом, и закрасить надоевшее созвездие. Вместо созвездия засияет растущая луна на фоне зеленых полей Славии.
   В свете прожекторов, посреди глухого леса, высилась заброшенная мельница и рядом несколько сараев с продавленными крышами. Заметить мельницу сверху, под кронами вечнозеленых деревьев, было абсолютно невозможно; пилот генеральского катера маневрировал несколько минут, прежде чем юркому воздушному судну удалось прорваться под верхний ярус леса. Удивительно, что под натиском буйной растительности вообще сохранилось хоть что-то, построенное человеком. Изгороди давно развалились, из оконных провалов вытянулись ветки кустов, мельничное колесо лет сто назад обрушилось в реку, а сама река давным-давно превратилась в жалкий ручеек.
   Сверху также не были видны цепи окруживших мельницу охотников, но на открытом пространстве, прямо у заросших мхом ворот, покачивались на тонких ногах три гончих гибрида. Они сосредоточились вокруг прямоугольного пятна, черневшего на фоне более светлой травы. Выдвинув тончайшие, невидимые с высоты усики антенн, они безошибочно определяли дыхание и температуру укрывшегося в подвале беглеца. Шестиногие гибкие создания не слишком напоминали собак, но лучше бы напоминали; генерал знал, что высшее духовенство новой Славии не поддержит его увлечения заокеанскими биотехнологиями – ведь никто, кроме Единого, не имел права создавать живых существ. Генерал был вполне светским человеком, хотя исправно соблюдал внешнюю храмовую обрядность. Он внутренне поморщился, представив будущую беседу с иерархами. Вот будет шуму, когда они увидят в репортаже, что начальник пограничной стражи задействовал дьявольских созданий, выращенных в пробирках нечестивого сената. И бесполезно им объяснять то, что известно любому школяру по ту сторону океана, что эмбриональные гибриды вовсе не являются живыми в полном смысле слова, и уж тем более, не разумны. Они всего лишь плоды биологической технологии, специализированные на поиске органических объектов…
   – Господин генерал! Шестиногие нашли его, он прячется в подвале старой мельницы. На сей раз, это точно он. Разрешите атаковать?
   По голосу чувствовалось, что капитан замерз. Если уж генералу, выдернутому полчаса назад из постели, было зябко и неуютно, то каково пришлось поисковой сотне, двое суток продиравшейся по трясинам и буреломам? Легче этот заповедник спалить, вяло подумал генерал.
   – Что это за место, капитан? – Генерал полистал карты на дисплее.
   – Мы почти на границе с Любавическим заказником.
   – Это я и так вижу! Я спрашиваю – почему это жилье не отмечено на карте?
   – Место немножко… странное, господин генерал, – замялся капитан. Капитан находился где-то там, внизу, в промокших сапогах, грязный и продрогший после форсирования болота, и генералу, внезапно, на секунду, передалась дрожь и усталость подчиненного. – На старых картах Славии это место обозначено как «Дом над рекой». Здесь, по преданиям, лет пятьсот назад стоял городок, но разрушился во время землетрясений, зарос лесом, и даже река сменила русло. Сохранились только эти развалины, но доступ сюда при прежней власти был закрыт. Территория заказника охранялась международным фондом…
   – Ну, и что странного? – генерал переключился на визор оператора, управлявшего одним из гибридов. То, что возникло на трехмерном экране, никто не назвал бы изображением человека. Гибридный пес считывал десятки параметров, сравнивал их с теми, которые накопил за пять дней преследования, сравнивал их с тысячами других и выводил кривые совместимости. Поверх кривых ворочались и вздрагивали вразнобой три темных клубка. Один повторял работу сердечной мышцы, второй – частоту дыхания, третий – альфа-активность мозга.
   Искусственные псы нашли беглеца. Это была новая генерация гибридов, существенно отличавшихся от своих предшественников. Те шли на запах, но преступники научились скрывать свои запахи.
   – Тут такое дело, господин генерал… – капитан начал мямлить, и до генерала внезапно дошло, что его бравый подчиненный не просто замерз, но еще и чертовски напуган. – Тут такое дело… Солдаты говорят, что место, вроде как, завороженное. Дом у реки… в нем жил когда-то боярин Бродич, что отнес сына своего к волкам…
   – Хватит, хватит, все понятно, – перебил генерал. – Ничего тут странного не вижу. Будем надеяться, что на сей раз эти безголовые псы привели нас верно. Прикажите операторам убрать гибридов и сужайте круг. И вот что, капитан, никаких гранат. Постарайтесь этого парня взять живым.
   – Отмените приказ, генерал. Прикажите всем оставаться на месте, мы сами его возьмем.
   В первый миг командующему пограничниками показалось, что он ослышался. Ему приказывал его собственный пилот. Точнее, не собственный, а откомандированный префектом на время, но тем не менее, всего лишь пилот, мелкая сошка…
   Генерал поглядел в прозрачные мирные глаза пилота и отменил приказ.
   Он покорно следил, как стриженая девица в мешковатой летной форме посадила монеру на траву, как ее напарник перехватил управление шестиногими псами, и они, к изумлению наземных операторов, запрыгнули в распахнутый люк монеры. Генерал хотел поднять крик, намеревался даже применить оружие, но им внезапно овладела полная апатия. Он понял вдруг, что его раздражало эти пять суток еще больше, чем идиотская окраска и идиотские звезды на крыльях монеры.
   Его раздражал и немного пугал экипаж. Эти двое появлялись и исчезали, когда хотели, не извинялись, когда ему приходилось по часу ждать, и никак не объясняли причины опоздания. Однажды генерал подслушал их разговор; они общались с кем-то третьим, по дальней связи, на официальном языке конфедератов. Речь шла о Страшиле; женщина докладывала, что за время поисков они успели выхватить еще двоих. Она так и выразилась – «выхватить», но генерал ничего не понял, а спустя минуту его вызвали на совещание.
   Женщина открыла люк и спрыгнула в густую траву. В руке она держала свой чемоданчик, без которого, кажется, не посещала даже туалет.
   – Мы с вами будем ждать, – сказал генералу второй пилот, сосредоточенный блондин. Это прозвучало как приказ.
   Женщина приблизилась к чернеющему провалу в земле. Вниз уводили плоские, стершиеся каменные ступени. Жабы запрыгали в разные стороны, когда женщина подстелила куртку и уселась на верхней ступеньке.
   – Никос, я ведь знаю, что ты здесь, – обратилась она в темноту. – Мы прилетели специально за тобой, чтобы вытащить тебя отсюда. Твоя работа закончена, ты убил всех, кого собирался, и даже больше. Если ты будешь убивать дальше, твоей душе уже не станет легче…
   Женщина ненадолго замолчала, слушая, как бьется сердце беглеца. На ее запястье моргал датчик преобразователя. Жандармы и полицейские, глядевшие на ее спину в бинокли ночного видения, с изумлением обнаружили, что голубой китель пилота сменился бесформенным серым свитером.
   – Аномалы… аномалы… – зашептались в болоте.
   Второй пилот в кабине монеры прикрыл глаза. Сенсорный щуп в его спине отдал команду, под крыльями монеры раскрылись жерла эвфитонов. Пилот собирался превратить в пустыню кусок леса вместе с сотней бойцов, если только кто-то из них попробует выстрелить его напарнице в спину. Генерал расслабленно лежал на полу, что от него и требовалось.
   – Трудно тебе было сюда добраться, – сочувственно поцокала языком женщина, оглядывая влажные каменные своды. – Но ты смелый, я бы точно побоялась тут ночевать одна. Я хочу тебя попросить – не целься в меня из боксера. Я умею очень быстро прыгать, ты все равно не попадешь. Да, вот так лучше. Нет, тебя не видно, можешь не беспокоиться. Ты в полной темноте, но мне это не мешает. Еще я знаю, что у тебя ранена нога и что из этого подвала есть подземный проход на ту сторону ручья, но ты боишься, что его затопило. Ты верно боишься – его действительно затопило.
   Никос, послушай меня очень внимательно. Эти люди разорвут тебя на части. Они долго не могли тебя поймать, но теперь поймают непременно, даже если сегодня ты сбежишь. Гибриды запомнили тебя. Тебе очень повезло, что мы напросились в эту операцию. Если ты согласишься, мы заберем тебя в военную академию, и ты сможешь полететь в космос. Ведь ты наверняка мечтал об этом, верно? Ты не просто полетишь в космос, ты сможешь учиться в самом лучшем, самом престижном учебном заведении космического легиона. В той самой академии, куда набирают таких, как ты, аномалов. Ты ведь догадался уже, что мы с тобой очень похожи. Только я никого не боюсь, а ты боишься всех… Так что, убедила я тебя, полетишь со мной?
   – А зачем вам мое согласие, если у вас с собой боксер с ампулами? – спросил хриплый ломкий голос из мрака. – Усыпите меня и свяжите, чего болтать-то?
   – Молодец, наблюдательный, – улыбнулась женщина. – Но мы не можем забрать тебя без твоего согласия. Нам надо прыгнуть на миллион миль, а преобразователь не работает с пассивными объектами. Ты переместишься вместе со мной, только если сам этого захочешь. Решайся, ты ведь и сам слышишь, что я не хочу тебе зла.
   – Вы хотите отрезать мне кусок головы?
   – Нет, ты неверно прочитал… Это называется «консервация памяти». Это все равно что вытащить из головы все больные места, все страшные воспоминания, и до поры запереть их в дальнем ящике.
   – У меня не получится.
   – У всех получается, – возразила женщина. – У всех, кто хочет воевать за свободу и порядок, а не прятаться в выгребной яме.
   Внизу долго молчали. Блондинка с чемоданчиком терпеливо ждала. Ждали приказа сто человек, залегших вокруг поляны. Ждал мужчина с чемоданчиком на борту катера. Затаил дыхание вековой лес.
   – Так вы и вправду из школы космонавтов?
   – Школ много, – ответила женщина. – Но мы служим в самой важной и секретной.
   – Покажите мне документы. Ничего что темно. Просто положите рядом, я увижу.
   – Не сомневаюсь, что ты увидишь. А может быть, лучше я открою свой чемоданчик и покажу тебе, что внутри него? Это тебя убедит сильнее, чем документы.
   Она, не торопясь, набрала шифр на брелоке, приложила большой палец к сетке опознавателя и сдвинула крышку. Из-под крышки заструился слабый зеленый свет.
   – Ну как? – спросила блондинка после долгой паузы. – Ты убедился, что мы с тобой похожи?
   – Там внутри… колодец… – потрясенно ответили из мрака. – Колодец без дна.
   – Да, колодец. Его видят только аномалы, обычные люди не видят ничего. Только это не колодец, а преобразователь Лимбаха. Это мой личный преобразователь, настроенный на мой мозг. Благодаря ему, я могу вылепить из молекул окружающего пространства любую материальную форму и снабдить эту форму привычными функциями. Например, эта монера, в которой находится мой коллега. Ты ведь и сам видишь, что это не монера, хотя она может летать и стрелять. Мозг способен из окружающей нас материи создать любую материальную форму, но удержать ее длительное время может только очень тренированный мозг Ну как, я тебя убедила? Хочешь научиться, как я?
   – А зачем мне это надо?
   – Ты сможешь полететь на другую планету. Ты станешь настоящим космонавтом. Миллионы парней мечтают об этом.
   Молчание длилось еще долго.
   – Ладно, я выйду, – прозвучало из подземелья. – Только учтите, если вы меня вздумали продать… мне нечего терять, потому что у меня ничего нет. Я дешево не дамся.
   – Не сомневаюсь, – сказала женщина. – Именно поэтому мы с тобой и возимся. Кстати, чтобы тебе было проще общаться, я твой командир на ближайшие десять недель. Зови меня Кузнечик.

36
УЛЫБКА ФЛАМИНГО

   Добродетель, которая противится грядущему злу, называется храбростью.

Цицерон

 
   …Это была девушка, младший стрелок Медок, из второй декурии. Корпус ее шагателя выглядел так, словно его в течение часа в упор расстреливали из эвфитона малого калибра. Но нигде рядом не валялось даже осколка металла. Вдоль шоссе громоздились красные наросты, похожие на застывшие языки лавы, остроконечные холмы и розовые ракушки застилали обзор. Кое-где радовали взор кучки бытового мусора, оставшегося после аборигенов, и протоптанные ими в паутине узкие тропки. Над головой нависали бесконечные переплетения улиц-труб, с которых тоскливо капала вода. Позади нас зияло черное жерло грузовых ворот. Я снова видел опрокинутую створку с гигантской цифрой пять. Шоссе упиралось в эти ворота.
   Деревянный выпустил очередь по птице. После его выстрелов у фламинго уже не осталось тела, а изящная голова на длинной изогнутой шее упала прямо на дорогу. Сегментированный хобот продолжал сокращаться, по нему стекали человеческие мозги. Клюв у этой пакости и вся ее узкая голова были устроены как-то нелепо, неправильно.
   Мы перевернули шагатель, его ходули бессильно раскинулись, броневой щиток был превращен в кашу. Аэрозольное атмосферное облако все еще плавно колыхалось вокруг мертвого бойца.
   – Я тебе говорил, я тебе говорил, – как заведенный повторял Хобот. – Они кинулись на меня там, в темноте…
   – Спаси нас мать Гера! – залепетал молитву Мокрик, когда я поручил ему вытащить клибанария из седла.
   – Волкарь, это Медок, ее номер…
   – Сам вижу. Мамонт, Бауэр, проверьте впереди. Не удаляться из зоны видимости. Мамонт – старший.
   – Ясно, исполняю.
   У убитого клибанария практически отсутствовала голова. Осталась только нижняя челюсть, обглоданная почти начисто. Грудную клетку тоже выгрызли, вместе со скафандром, или…
   – Выклевали, – закончил мою мысль Хобот. – Ее клевали, это не пули и не картечь.
   – Волкарь, она улыбалась… – всхлипнул Деревянный.
   Я ощутил непреодолимое желание дать Деревянному по роже. Вначале ему, затем – Хоботу и прочим паникерам. До меня внезапно докатилась одна простая, но пугающая истина – мы привыкли воевать, но не привыкли проигрывать.
   Звездный штандарт везде побеждает!
   – Деревянный, прекрати! Мамонт, ты у нас спец по местной фауне. Здешние птицы могут улыбаться? Ты видел хоть одно изображение улыбающейся цапли?
   – Это не цапля, скорее фламинго, – задумался Мамонт. – Но ближайший фламинго находится в двух миллионах миль отсюда, в зверинце на Гамме. Однако на берегах здешних ручьев водится что-то похожее. Только они не розовые, и уж точно не улыбаются. Пугливые, нелетающие, питаются пиявками и прочей…
   – Эта была не из пугливых, – зло отреагировал Деревянный. – И я пока не рехнулся. Она ржала мне в лицо!
   – Кадмий, остынь! Никто не считает, что ты рехнулся. Вероятно, это был очередной очаг. Слушайте все! – я повысил голос. – Не ждать команду. Стреляйте во все, что кажется подозрительным.
   – Господин декурион, а туземцев тоже считать подозрительными?
   Хороший вопрос. Естественно, задал его Мокрик. Кто еще мог задать столь остроумный вопрос, памятуя о параграфе втором, часть «А», запрещающем использовать боевые тазеры на поражение при отсутствии явной угрозы?
   – Младший стрелок Бор, – произнес я. – Если вам нужны персональные разъяснения, после возвращения в расположение части разрешаю вам обратиться к командиру центурии. Все ясно?!
   – Да, ясно, господин декурион.
   – Парни, за мной! Движемся к воротам комбината!
   Следующие два клибанария, уткнувшиеся физиономиями в обочину, тоже умерли неприятной смертью. Похоже, от второй декурии мало что осталось… Целая стайка грациозных розовых птиц покачивалась над мертвыми десантниками, запустив в их вскрытые черепа длинные тонкие хоботы. Когда ходуля моего шагателя высекла искры из гладкого композита, птицы отпрыгнули бочком и недовольно распушили перья.
   Мы сожгли их, но легче от этого не стало.
   – Волкарь, тут еще двое убитых из второй декурии, – издалека доложил Мамонт. Его шагатель казался муравьем на фоне упавших желтых ворот. – Номера шесть и три…
   Мне захотелось завыть. Номером третьим был Бериллий, командир второй декурии и мой хороший приятель.
   – Никого не заметили?