Безруков. Хорошо бы на стенку — несколько твоих портретов. Фотографии родителей имеются?
   Лидия. В альбоме. Маленькие.
   Безруков. Увеличим. Тут для них место. Любящая дочь… Так сказать. Еще не мешает что-нибудь из твоего детства. Лидочка-школьница. Лидочка-умница.
   Лидия (открывая ящики шкафа). Ох, тут и белье, и скатерти.
   Безруков. Полный комплект. Чистое и выглаженное. Все предусмотрено. И проверено в деле.
   Лидия. Кем?
   Безруков. Теми, кто жил тут до тебя.
   Лидия. «Ласточками?»
   Безруков. Ими, голубушка. А кем же еще?
   Лидия вынимает из ящика большую фотографию и с удивлением рассматривает ее. Это портрет актера, исполнителя цыганских романсов Николая Смирнова, с которым она пела нынешним вечером на приеме в британском посольстве. Лидия перевела взгляд с портрета на ухмыляющегося Безрукова.
   Лидия. Тоже — «ласточка?»
   Безруков. Ласточки, как известно, бывают и женского, и мужского пола. Ты, милая, угадала. Придется взгреть за то, что не прибирает за собой, оставляет следы. Он уже получил в награду отдельную квартиру за свои труды…
   Лидия. Где он трудился? Здесь? (Кивнула на тахту.)
   Безруков. Именно здесь. Где и ты будешь трудиться. А до тебя показали свое прилежание многие-многие «ласточки».
   Лидия. На ком специализируется мой коллега Смирнов? Не на гомосексуалистах, надеюсь?
   Безруков. Нет, это не его профиль. Он у нас работает по линии жен дипломатов. По всей вероятности, он займется рыжей Джейн, женой мистера Дэвиса.
   Лидия. Вот как! Обложили все семейство. У них еще сын, кажется… Мальчик. Как насчет него?
   Безруков. Понадобится — и им займемся. Главное — цель, а средства… годятся любые.
   Они осматривают ванную, кухню. Безруков, как услужливый хозяин, распахивает перед Лидией двери, открывает ящики настенных шкафов, демонстрирует содержимое холодильника.
   Лидия. Голова кружится. Я никогда и не мечтала, что буду хозяйкой такого гнездышка. Можно я разуюсь? Ноги устали.
   Безруков. Ты — у себя дома. Можешь даже нагишом ходить.
   Лидия. Это я сделаю, когда останусь одна.
   Безруков. Полного одиночества я тебе не гарантирую.
   Он подошел к стене и сдвинул небольшую картину, открыв круглое отверстие.
   Лидия. Что это?
   Безруков. Око. И не единственное. Даже на потолке, прямо над тахтой.
   Лидия робко оглядывает стены и потолок, чуя на себе чуткие подсматривающие взгляды. Безруков, смеясь, берет ее за руку и ведет за собой в кухню.
   Безруков. Никакой мистики. Никаких таинств.
   Сейчас все увидишь своими глазами и быстро освоишься. Леша парень смирный и дисциплинированный. Через день-другой перестанешь замечать его присутствие за стеной.
   Он потянул на себя полку с посудой, и весь кухонный шкаф легко оторвался от стены, открыв потайной вход в соседнее помещение. Лидия прошла за Безруковым в узкую комнату, тесную от обилия разной аппаратуры — от видеокамер на треногах до магнитофонов и множества других, поблескивающих никелем и хромом, предметов электронного оборудования. На вертящемся стуле сидел молодой сержант в военной форме.
   Безруков. Познакомься, Леша, с новой хозяйкой. Ее зовут Лида.
   Сержант вскочил и щелкнул каблуками. Сержант. Добро пожаловать в «Ласточкино гнездо». Успеха вам!
   Безруков. Теперь, Лида, посмотри, как это все будет выглядеть на экране. Смотри сюда.
   Лидия приникла глазом к окуляру, и перед нею предстала тахта и персидский ковер на стене. Сержант повернул рычажки и освещение усилилось, сначала с одной стороны, потом-с другой. Затем камера наехала крупно на изголовье и стала шарить по всей тахте, увеличивая все до мельчайших подробностей.
   Безруков. План сверху.
   Лидия теперь видит тахту сверху.
   Безруков. Пойдем, милая. Надеюсь, твое любопытство полностью удовлетворено.
   Лидия. Последний вопрос. Когда я буду в постели одна, Лешино присутствие за стеной обязательно?
   Безруков. Такова инструкция. Круглосуточное дежурство. Дежурные меняются каждые четыре часа. Они тебя не будут тревожить. А что касается голого женского тела, то, смею тебя уверить, они тут такого нагляделись, что их сразу начинает тошнить, стоит только снять обувь перед объективом.
   Лидия и Безруков прошли через кухню и сели на тахту.
   Лидия. Тут найдется что-нибудь выпить? Мне необходимо.
   Безруков принес из бара несколько бутылок, откупорил.
   Лидия. Лейте побольше! И знаете, что, Безруков? Оставайтесь ночевать… со мной.
   Безруков. Это как понимать? Боишься остаться наедине с Лешей?
   Лидия (похлопывая ладонью по тахте). Здесь мне предстоит соблазнить британского атташе, а я, провинциальная девушка, могу опростоволоситься и опозорить наши славные органы. Вы же — мужчина бывалый. Прорепетируйте со мной. Вместе освоим поле будущей битвы. А? Шеф? Или вас тоже Леша за стенкой смущает?
   Безруков какое-то время сидел задумавшись, потом стал развязывать галстук.
   Безруков. Эй, Леша! Ты слышишь меня? Поезжай домой. Я тебя освобождаю от дежурства.


16. Интерьер.

Зал заседаний студии.

(День)


   За тем же столом, с двумя флажками, советским и британским, идет горячая перепалка обеих сторон. Пепельницы переполнены окурками. Бутылки с минеральной водой осушены до дна.
   Безруков. Я, как автор сценария, категорически возражаю против дополнительных эпизодов, предложенных британской стороной. На сценарии стоит мое имя, которое до сих пор пользовалось уважением, и я вынужден буду снять его с титров, если британские предложения будут приняты.
   Английский режиссер . Но это звучит уже ультиматумом.
   Представитель министерства. Ультиматум не ультиматум, но мы со своих позиций не сойдем. Английский режиссер. А почему вы полагаете, что мы все время будем уступать? Какое же это к черту равное партнерство? Это — игра в поддавки, к которой вы принудили западные правительства в сфере политики, но так они, политики, и пусть уступают вам бесконечно… пока не очутятся в пропасти. Я же — деятель искусства и намерен отстаивать свои принципы.
   Безруков. Прошу слова. Следовательно, если я вас правильно понял, порнография, грязный секс — это и есть ваши принципы, за которые вы готовы стоять насмерть.
   Британский продюсер. Позвольте, позвольте, господа. Порнография, грязный секс… Слова, слова. Никакой порнографии мы в этот фильм не протаскиваем. Красивое обнаженное тело — что может быть прекрасней? Это — гимн красоте человека, и еще в Древней Греции…
   Представитель министерства. В Древней Греции не было кино — самого массового из искусств.
   Британский продюсер. Наконец, кино — это коммерция. Я вложил изрядную сумму и хотел бы вернуть ее хотя бы без убытка. Я уже не говорю о прибыли. Без секса современный зритель не ест кино. И залы будут блистательно пусты.
   Представитель министерства. Это ваш зритель. А наш, советский, зритель за версту обойдет кинотеатр, где подобную гадость покажут.
   Безруков. И не только в этом дело. Я не хочу насиловать правду жизни. Наша советская девушка стыдлива, скромна, застенчива. Она даже перед любимым не обнажится при свете.
   Британский режиссер. В таком случае будет логично предположить, что вы, советские люди, размножаетесь посредством искусственного осеменения…
   Британский продюсер. Я извиняюсь за грубоватый юмор моего коллеги. У меня есть соломоново решение, которое, надеюсь, удовлетворит обе стороны. Снимем те сцены, на которых настаиваем мы, но в русском варианте, что пойдет на ваших экранах, эти сцены будут вырезаны.
   Представитель министерства. Это звучит более или менее конструктивно. Надо будет обсудить в деталях…
   Безруков. Напрасная затея. Абсолютно непродуктивная.
   Голоса с обеих сторон.
   — Почему?
   — Почему?
   Безруков. Вы не найдете во всем Советском Союзе актрисы, которая согласится позировать перед камерой обнаженной, тем более совокупляться на глазах у всей съемочной группы. Это противно морали нашего общества. Я могу пойти на пари с любым из моих британских коллег: узнай наша актриса, утвержденная на эту роль, что ей предложат играть такое, и она, не задумываясь, откажется от роли.
   Представитель министерства. Он, пожалуй, прав. Мы это упустили из виду.
   Директор. Объявляется перерыв.
   Участники заседания встают из-за стола, продолжая спорить. Дэвис очутился рядом с Безруковым.
   Дэвис. Я бы никогда не подумал, что наша прелестная Лидия такая пуританка.
   Безруков (разводит руками). Увы!
   Дэвис. Моя жена собиралась ей позвонить. Но у нас нет ее телефона. Вы не могли бы мне его дать?
   Безруков. С удовольствием. Я вам запишу.
   Он быстро черкнул номер телефона в блокноте, вырвал страничку и протянул ее Дэвису.
   Безруков. Желаю успеха.
   Дэвис. Это — жене, не мне.
   Безруков. Ну, это уж вы с женой разберетесь. Кстати, больше вас ничто не интересует?
   Дэвис. Например?
   Безруков. Скажем, вернулся ли ее муж из отъезда?
   Дэвис (помедлив). Это представляет несомненный интерес.
   Оба рассмеялись и двинулись вместе с остальными из зала заседаний.


17. Интерьер.

Класс языковой школы.

(День)


   В большом светлом классе в застекленных кабинах сидят с радионаушниками на головах хорошенькие юные девицы, сосредоточенно вслушиваясь в нашептываемые им тексты. Кабины тянутся с обеих сторон класса, оставляя узкий проход. Девицы так хороши, что Лидия, пробираясь вдоль застекленных кабин к выходу из класса, не может отвести от них взгляда. Лидию сопровождает благообразная старушка в старомодном пенсне — ее педагог.
   Педагог. Вы, дорогая моя, делаете несомненные успехи. Хороший музыкальный слух позволяет вам уловить мелодию английской речи. Но двух часов занятий в день явно недостаточно. Сроки очень сжаты. Съемки фильма начнутся вот-вот. Мне предложено заниматься с вами по пять часов в день.
   Лидия. Кто эти девушки? Они тоже учат английский?
   Педагог. Вот уж, право, не интересовалась. Да у нас тут и не принято проявлять излишнее любопытство.
   Лидия. Они актрисы… вроде меня?
   Педагог. Не уверена. Возможно, стюардессы… А может быть, кто-нибудь еще… Одно с уверенностью могу сказать… все они отменно хороши.


18. Интерьер.

Магазин.

(День)


   Магазин «Березка», обслуживающий исключительно иностранцев и только за заграничную валюту, ломится от изобилия товаров, явно не советского производства. Здесь, в отличие от соседних, обычных, магазинов, где к полупустым полкам тянутся длинные озлобленные очереди усталых москвичей, почти безлюдно. И по-лакейски вежливые продавцы ловят взгляды нескольких, лениво разгуливающих вдоль прилавков, иностранцев. В дверях, как цербер, стоит упитанный охранник в штатском, а за зеркальными стеклами витрин мелькают изумленные и угрюмые лица прохожих — советских граждан, коим вход в этот магазин строго воспрещен.
   Среди редких посетителей магазина — Джейн и Лидия. Простенькое, непритязательное платьице на Лидии резко контрастирует с яркой, красочной одеждой, выставленной за прилавками. Девушка явно смущена и чувствует себя неловко в этом магазине, она оглядывается то на швейцара, то на каменно улыбающихся продавцов.
   Лидия. Пойдемте отсюда, Джейн.
   Джейн. Вы меня удивляете, Лидия. Что вас смущает? Это ведь в порядке вещей. Я на свои деньги делаю вам подарок ко дню рождения. Потому что вы прелесть… вы нравитесь нам с Роджером… Мне это доставляет удовольствие. Я никак не нарушаю суверенитета вашей страны.
   Лидия. Вы давно в нашей стране?
   Джейн. Уже… почти полгода.
   Лидия вздыхает и выразительно взглядывает на Джейн.
   Лидия. Ладно. Вам меня не понять. Только давайте побыстрее купим и уйдем отсюда.
   Джейн (обняв ее за плечи). Я не предполагала, что прогулка в этот магазин испортит вам настроение. Простите меня. Хорошо, мы управимся быстро. Вот здесь, мне кажется, симпатичные вещи… выбирайте, что вам по душе.
   Продавец с тренированными бицепсами, плотно облегаемыми рубашкой, один за другим услужливо раскладывает перед ними костюмы, платья, со снисходительно-насмешливым видом поглядывая на растерявшуюся Лидию.
   Лидия (неуверенно). Пожалуйста, это… не слишком дорого?
   Джейн. Цена пусть вас не волнует. Как это говорят у вас, в России? Дареному коню… не заглядывают в рот.
   Продавец. Не совсем точно, мисс. У нас, в России, говорят: дареному коню в зубы не смотрят. Но тем не менее, поздравляю вас, вы делаете успехи в русском языке.
   Джейн. Я еще только начинаю учиться. Мне так нравится ваш язык! В нем чувствуется сила… Большие просторы. Такой язык подстать великому народу.
   Продавец. Абсолютно согласен с вами, мисс. Вы — американка?
   Джейн. Фуй! Неужели вы не отличаете нас, британцев, от этих…
   Продавец. Простите, виноват.
   Джейн с Лидой не сразу определили, к чему относились извинения продавца, потому что он вдруг вышел из-за прилавка и решительно направился ко входу в магазин, откуда донесся шум.
   Там, в дверях, неопрятно одетый человек явно рабочего вида ломился в магазин, оттесняя пытающегося его задержать охранника. Человек этот (назовем его Пуговкин) к тому же заметно навеселе и достаточно крепок, поэтому даже подоспевший на подмогу продавец вдвоем с охранником не в состоянии его одолеть.
   Пуговкин. Почему нельзя? Почему нельзя? Не толкай рабочего человека! Руки прочь!
   Джейн в изумлении смотрит на завязавшуюся в дверях борьбу. Из-за прилавков на подмогу своим спешат другие продавцы.
   Джейн. Не троньте его! Лида, дорогая, переведите им. Пусть его оставят в покое. Не терплю насилия. Я за него уплачу. (Обращается к Пуговкину.) Что вам купить?
   Служащие магазина в смущении отпускают Пуговкина, и он, покачиваясь на нетвердых ногах, удовлетворенно пробежал глазами по полкам, а затем с пьяной ухмылкой уставился на Джейн.
   Пуговкин. Ух, в глазах зарябило! Вот это магазин! Полный коммунизм. Что душе угодно! От живут!
   Джейн. Нате вам денег и купите себе что-нибудь.
   Пуговкин. На хрена мне твои деньги. У меня своих, советских, достаточно.
   Лидия. Здесь за советскую валюту не продают.
   Пуговкин. Тебя не спрашивают и… ногами не дрыгай… Ясно? (Охраннику.) Так почему к советским денежкам такое неуважение? А? Разрешите полюбопытствовать.
   Охранник. Так положено. Уходи, пока цел. Сейчас милиция прибудет.
   Пуговкин. Зачем милицию беспокоить? Вы что, сами не милиция? Я вас, легавых, за версту чую.
   Продавец. Прикуси язык. Доболтаешься.
   Пуговкин. Ясно. Значит, это добро исключительно за заграничные денежки, а наш кровный рубль, потом заработанный, не деньги вовсе, а так… псу под хвост?!
   Продавец (нетерпеливо). Ну, где же милиция?
   Охранник. За такие разговорчики, знаешь что полагается?
   Пуговкин. Знаю. Как не знать? Чай, не вчера родился.
   Лидия (умоляюще). Идите домой. Прошу вас.
   Пуговкин. Ты меня не гони. Ясно? Почему ж это мне, выходит, сюда и ногой ступить нельзя, а ты тут разгуливаешь, как у себя дома? Ты кто такая? Заграничная птичка? Чтой-то не похожа.
   Лидия. Джейн, купите ему что-нибудь и пусть идет, а то неприятностей не оберемся.
   Джейн. Какие неприятности? Не понимаю. Этот человек ведет себя вполне по-джентльменски, и он мне положительно нравится. (Пуговкину.) Что вам купить, дорогой? Выбирайте.
   Пуговкин. А ничего. Мы за тряпки, мадам, не продаемся. Нас на это не возьмешь, милая. Вот она… (Показывает пальцем на Лиду.) быть может… за иностранные портки родимую мать заложит. А мы — рабочий класс — не продаемся.
   Джейн. Я не хотела вас обидеть.
   Пуговкин. Выходит, уважить хочешь? Так и быть. Валяй. Только не барахло. На хрен оно мне? Нам бы выпить чего-нибудь… Заграничного. Сравнить с нашим.
   Джейн широким жестом показывает ему полки, уставленные множеством бутылок разных форм и расцветок, с яркими наклейками.
   Джейн. Пожалуйста! На ваш выбор!
   Пуговкин озадаченно скребет в затылке, щурится на пестроту ярлыков.
   Пуговкин. Да мне что… Мне все одинаково. Не разбираюсь в тонкостях.
   Джейн. В таком случае, доверьтесь моему вкусу. Вот этот джин… рекомендую. Сама обожаю.
   Она сняла с полки граненую бутыль, умело отвинтила крышку на горлышке и, запрокинув голову, плеснула струю джина себе в рот.
   Столпившиеся вокруг них продавцы в изумлении переглянулись, а Пуговкин пришел в полный восторг.
   Пуговкин. Во дает! Слушай, да ведь она — наш человек! Только по-русски не умеет. А так… вполне. Ну, теперь мой черед. Позвольте.
   Он взял из рук Джейн бутыль и присосался к горлышку, с бульканьем глотая джин. Пьет долго, приведя Джейн в восторг. Наконец оторвался от бутылки. Перевел дух. Вытер губы рукавом и подмигнул Джейн.
   Пуговкин. Сказать чтобы очень… так не совсем. За нашей водкой не угонится.
   В магазин поспешно вбегают два дюжих милиционера. Продавцы молча кивают на Пуговкина. Милиционеры сзади хватают его за локти. Он пробует вырваться. Ему заламывают руки, надевают на запястья браслеты наручников.
   Джейн. За что вы его? Он же патриот! Предпочитает русскую водку всем заграничным налиткам.
   Старшина. Что он предпочитает, разберутся в другом месте. (Продавцам.) Скажите этой даме, чтоб катилась подобру-поздорову.
   Лидия , чуть не плача, пытается объясниться с милиционерами, подталкивающими к выходу Пуговкина.
   Лидия. Поймите, это все попадет в иностранную прессу. Отпустите его с миром.
   Старшина. А вы кто такая? Что тут делаете? Тоже пройдете с нами, гражданка.
   И кивком головы показывает молодой актрисе, чтоб она следовала за ними. Джейн догадалась, что теперь беда нависла над Лидией, и бросилась на ее защиту.
   Джейн. Не смейте ее трогать! Тогда берите и меня. Я ее сюда пригласила. И я несу ответственность.
   Продавец вежливо, но твердо отстраняет ее от милиционеров.
   Продавец. Спокойствие, мисс, не горячитесь. Сейчас мы позвоним в ваше посольство и сообщим, что вы нарушаете свой дипломатический статус и вмешиваетесь во внутренние дела Советского Союза. Попрошу документы.


19. Интерьер.

Отделение милиции.

(День)


   Грязная, заплеванная комната в отделении милиции, куда доставили Лидию и Пуговкина. Последний развалился на скамье и подремывает. Актрису допрашивает сидящий за барьером немолодой капитан милиции, лениво записывая ее показания.
   Лидия. Я — актриса театра киноактера. Утверждена на роль в совместном англо-советском фильме. Женщина, пригласившая меня в валютный магазин, — жена британского дипломата, который ведет все переговоры об этом фильме. На самом высоком уровне. Вы меня поняли, капитан? Если я сейчас же не буду отпущена отсюда, вам грозят большие неприятности.
   Капитан. Только без угроз. Отвечайте на вопросы. И без комментариев.
   Лидия. Тогда, ради вашего же благополучия, позвоните по телефону, который я вам дам. Упаси вас бог, чтоб вся эта история не просочилась на страницы заграничной прессы. Дело пахнет международным скандалом. Вы меня поняли? Звоните, капитан.
   Капитан отложил ручку и испытующе смотрит на Лидию. Сомнения начинают одолевать его. Он неуверенно тянется к телефону. Но Пуговкин, зашевелившись на скамье, отвлек его.
   Пуговкин. Да не слушайте ее, товарищ капитан. Еще чего! Пугать вздумала. Мы не из трусливых. Точно, товарищ капитан? Не позволим капиталистам путаться в наших делах. Сами разберемся. Верно, товарищ капитан?
   Капитан. С тобой уже разобрались. Считай, пятнадцать суток у тебя в кармане. А теперь помолчи. (Лидии.) Кому звонить?
   Лидия. В Комитет Государственной безопасности. Моему шефу, товарищ капитан. Майору Безрукову. Сейчас дам вам номер телефона.


20. Интерьер.

Кабинет в квартире Безрукова.

(День)


   Безруков в халате, феном подсушивая мокрые после ванны волосы, свободной рукой прижимает к уху телефонную трубку.
   Безруков. Ай-яй-яй. Что же вы, капитан, лезете не в свое дело? Нет, нет. Не отпускайте ее. Ни в коем случае. Мы распорядимся, когда надо будет. Дайте мне ее. Лида? Ничего, ничего. Даже хорошо, что так получилось. Попробуем использовать ситуацию. Пусть Роджер Дэвис завязнет коготками поглубже. Пусть он тебя освобождает. Его жена тебя вовлекла в неприятности, его долг — выручить тебя. Он, а не мы. Поняла? Пусть думает, что мы, рядовые советские кинематографисты, бессильны перед лицом милиции. А он, твой рыцарь, вполне в состоянии вступиться, защитить тебя. Все поняла? Сейчас позвоню ему. А ты уж потерпи, мать.
   Он прижимает ладонью рычаг телефона и, не скрывая усмешки, набирает номер, постукивая пальцем по кнопкам с цифрами.


21. Интерьер.

Отделение милиции.

(Вечер)


   Дэвис, волнуясь, беседует с капитаном, за спиной которого высится массивная фигура милицейского чина повыше званием. А Джейн, не в силах сдержать слез, обнимает Лидию и покрывает ее лицо и шею поцелуями.
   Джейн. Милая, прости… Я во всем повинна. Ну, как ты? В порядке? Бедная. Я очень, очень извиняюсь.
   Чин. Конфликт улажен, господин атташе. Бывает. На будущее предупредите свою супругу… быть осмотрительней что ли… Все же чужая страна… У нас свои обычаи, у вас — свои… Нужна деликатность.
   Дэвис. С обеих сторон… Взаимная.
   Чин. Совершенно справедливо. Будьте здоровы. До свидания.
   Дэвис (смеясь). Зачем? Уж лучше — прощайте. Я полагаю, подобные свидания в дальнейшем излишни. Не так ли?
   Чин (сдержанно улыбаясь). Совершенно справедливо.
   Пока они беседуют, дверь в соседнюю комнату то и дело приоткрывается и оттуда норовит вылезти Пуговкин, но чья-то невидимая рука оттаскивает его назад.
   Когда Дэвис, Джейн и Лидия покидали отделение милиции, Пуговкину все же удалось вырваться и подскочить к барьеру.
   Пуговкин. А меня? Вместе привели — вместе должны уйти. А то где ж справедливость?
   Капитан. В народном суде восторжествует справедливость. Получишь ровно столько, сколько заслужил. Как минимум пятнадцать суток заключения… за мелкое хулиганство.
   Пуговкин. Все ясно. Вопросов нет. Так с рабочим классом поступает родная советская власть. Дожили. А эту… проблядь… с капиталистами… на волю. Да что ж это такое, товарищи? Измена.


22. Интерьер.

Бар для иностранцев в Москве.

(Вечер)


   Роджер Дэвис и Джейн привезли Лидию в бар для иностранцев, чтоб отметить ее освобождение из лап милиции, куда она попала по милости Джейн. Они сидят на высоких стульях у стойки. Бармен, видавший виды малый, с лоснящимся сальным лицом, ставит перед ними напитки и бросается к новым посетителям, с шумом занимающим соседние стулья. Это — два подвыпивших иностранца и две прехорошеньких девушки, явно русские по виду и по тому, как они себя ведут в этом, закрытом для русских, месте. Лидии обе девчонки показались знакомыми, и она, стараясь припомнить, где их видела, то и дело оглядывается на них. Одна, перехватив ее взгляд, незаметно подмигнула ей. И тогда Лида узнала: это были девчонки, обучавшиеся английскому языку в той же школе, что и она, сидя в стеклянных кабинах с радионаушниками на голове.
   Дэвис. Не стоит так пристально разглядывать девиц. Еще смутите их. Они на работе.
   Лидия. На какой работе?
   Дэвис. Древнейшая профессия.
   Лидия. Какая?
   Дэвис. Ваша наивность, дорогая, только украшает вас. Это — элементарные проститутки. Со знанием иностранных языков.
   Джейн. При чем тут иностранные языки? В их профессии важно совсем другое.
   Дэвис. Потому что у этих девочек имеются офицерские звания. Они служат в советских органах государственной безопасности и обслуживают исключительно иностранцев.
   Джейн. С тех пор, как ты здесь, тебе за каждым кустом мнятся секретные агенты. Поменьше читай детективы.
   Дэвис (Лиде). Моя жена так же наивна, как и вы. Но женщинам это простительно. А вот этим… двум пьяным болванам… не знаю, из какого они посольства… я бы запретил работать в Москве. Для их же блага.
   Лидия. Пойдемте отсюда. Мне здесь не по себе.
   Дэвис. Пойдемте. Здесь со всех сторон на нас направлены уши, и живые, и электронные. Милая Лидия, ваша страна — воистину страна чудес.
   В дверях они натолкнулись на скандал. Швейцар не пускал в бар развязную русскую девицу, повисшую на плече у пьяного иностранца. Швейцару на помощь прибежали два молодца в штатском и, невзирая на протесты иностранца, увели девицу.
   Джейн. Вот видишь, ты ошибся, как это довольно часто с тобой случается. Зачем им хватать свою сотрудницу? Нелогично.
   Дэвис. Наоборот. Абсолютно логично. Эта девица оказалась чужой, не своей. Проституточка божьей милостью. Ей-то путь сюда и перекрыли. Потому что тут могут промышлять только свои. Так сказать, проверенные кадры. Знаете, как их называют? Ласточками. Недурно?


23. Интерьер.