Страница:
Ляля, не сходя с места, дотянулась до полки, уставленной нэцке и мраморными слониками и подала Пал Палычу пухлый зачитанный том.
Горбачев раскрыл его с первого раза на нужном месте и, водрузив на нос очки, висевшие у него на шее, – цепочка явно была золотой, – с выражением прочел, чеканя каждое слово:
– Деловые люди, не умеющие бороться с беспокойством, умирают молодыми.
Горбачев снял очки, опустил их на грудь и захлопнул книгу. Несколько секунд он пребывал в молчании, будто обдумывая только что прочитанные слова, а потом снова поднял на меня глаза.
И я понял, что передо мной не просто демонстрация невинных старческих прибамбасов насчет вековой мудрости, а явно выраженная угроза.
– Вот так-то, молодой человек, – вздохнул Пал Палыч и вопросительно посмотрел на Лелю. – Плесни нам горячей влаги, кисонька. Чай от всех недугов лечит, если его пить вдумчиво и с расстановкой.
Последние слова были обращены уже ко мне. Вслед за ними последовало действие – на столе передо мной возникла чашка и серебряная ложечка.
Девушка Леля принялась разливать чай по глубоким фаянсовым посудинам. При этом, когда Леля наполняла мою чашку, ее очень большая и очень упругая грудь плотно прижалась к моей щеке.
Мне даже показалось, что чересчур плотно, но возражать я не стал.
Девушка была худой, как спичка, но невероятно грудастой и губастой. Наверное, такая сейчас мода.
Поймав сладкий взгляд Пал Палыча, устремленый в вырез ее маечки, я понял, что господин Горбачев не возражает против такого веяния времени.
Я поднес к губам чашку и, отгоняя паp, подул на гоpячую жидкость.
– Чаепитие – своего рода йога для русских, – подал голос Горбачев, – такая медитация на местном материале. Давайте оценим качество этого напитка, а потом и побеседуем... просветленные.
И, приглашая меня разделить его трапезу, – к чаю были поданы печенья с кокосовой крошкой, – Пал Палыч Горбачев поднял чашку и посмотрел мне в глаза. Хорошо, что не полез чокаться.
Я сделал один глоток и...
Ах, как хорошо, что я хотя бы успел поставить чашку на стол, иначе неминуемо бы обварился. Не хватало мне еще и ожогов различной степени в дополнение к прочим неприятностям.
А неприятности были весьма серьезными: после первого же глотка я немедленно потерял сознание.
Мне показалось, что я за тысячную долю секунды превратился в щепочку, которая попала сначала в скоростной водоворот, а потом в бесконечный водопад, рушащийся с бешеной скоростью черт знает куда.
Наконец бушующий поток вынес меня на отмель и я, с трудом переводя дух, схватил руками корягу, лежащую на берегу. Коряга оказалась почему-то кожаной.
Еще не понимая в чем дело, я помотал головой, – чертовски саднило в висках, – и открыл глаза, с трудом приподняв словно налитые тяжестью веки.
Кожаная коряга, в которую я вцепился побелевшими пальцами, оказалась всего-навсего автомобильным сиденьем. А мои водные приключения – следствием действия сильного наркотического средства, которое явно было подмешано в чай. Вот и помедитировали.
В машине я, натурально, был не один.
За рулем сидел уже известный мне юноша по кличке Буба, а рядом со мной на заднем сиденье – парень, который столь дилетантски пас меня возле фотомагазина, как я теперь мог вычислить – Дрон.
– Кок-каина... с-серебрян-ной пылью, – громко мурлыкал себе под нос Дрон.
Парень был явно слегка на взводе, его пальцы ходили ходуном, он то сцеплял их в замок, то начиная выстукивать костяшками сложный танец на собственных коленях, обтянутых черным «кельвин кляйном». Джинсы были явно не лучшего качества – статическое электричество притягивало пыль, а на шве потихоньку начинали расползаться нити, причем явно не шелковые.
Это наблюдение было сделано мной почти машинально, но оно свидетельствовало о том, что я уже полностью пришел в себя и восстановился.
Слегка приподняв голову, я выглянул в окно.
Навстречу мне за пыльным стеклом проносились унылые корпуса гаражей, вдалеке чадила высокая труба химкомбината. Мы явно выехали из жилой части города и углублялись в заводской район.
«Либо меня везут в какое-нибудь убежище для дальнейших разборок, – подумал я, – либо...»
Стоп.
Не надо себя обманывать.
Наберемся мужества и смело посмотрим правде в глаза, даже если эта самая правда окажется чудищем, вроде античной медузы, способной превращать своим взглядом людей в камень.
Если бы Горбачев хотел что-то из тебя вытянуть, он мог бы это сделать еще у себя на квартире. Поскольку разговора не состоялось, значит тебя просто-напросто решили убрать, хакер.
Но каменеть от страха, подобно жертвам медузы я не собирался, хотя прочные веревки стягивали мои запястья и лодыжки.
Напротив, внутрнее я подобрался, сосредоточился и даже слегка обрадовался.
Нет-нет, с головой у меня все в порядке, если не считать боли в висках.
Просто вывод из этой ситуации напрашивался сам собой: если эти господа со мной даже не хотят разговаривать, значит я настолько опасен, что от меня нужно как можно скорее избавиться.
А это, в свою очередь, значит, что я все это время продвигался в расследовании своего дела в правильном направлении.
Верной дорогой идете, товарищи, как говаривал кто-то из советских партийных руководителей.
Что-то тупое и неудобное упиралось мне в ногу.
Но чувство дискомфорта мгновенно улетучилось, когда я понял, что это мой сотовый телефончик. Я даже едва не закричал от радости.
Теперь-то я уж точно смогу связаться с Приятелем и распутать этот проклятый узел, – а не распутать, так разрубить, не разрубить, так перегрызть зубами.
Эти раздолбаи оставили мне телефон не по рассеянности, разумеется. Отнимать в целях предосторожности сотку у человека, которого сейчас должны пристукнуть не очень-то вяжется со здравым смыслом, тем паче, что с меня все это время наверняка не спускали глаз...
– Пер-ребиты, пол-л-ломаны кры-ылья, – продолжал зудеть Дрон.
Я вспомнил, что Буба говорил мне, как он заменял Дрона во время слежки, поскольку у того была ломка.
Из этого факта можно было сделать вывод, что положение Дрона в данной криминальной структуре выше, чем у Бубы, – раз. И два – это то, что он менее адекватен, чем его подчиненный.
– Заткнись, а? Всю дорогу воешь... – подал голос водитель.
– Душа просит, – ответил Дрон, блаженно ухмыляясь во весь рот.
– Кобзон, – процедил сквозь зубы Буба и в его устах это прозвучало как грязное ругательство.
– Ответишь, – мгновенно огрызнулся Дрон. – Смотри лучше за дорогой.
– Я-то смотрю, а вот ты мух хавалом ловишь, – не остался в долгу Буба. – Фраер этот зенки протер и очухался уже минуть пять назад, а ты все воешь, да воешь.
– Да-а? – удивился Дрон и уделил мне толику своего внимания.
Схватив меня рукой за подбородок, он уставился на меня своими расширеными зрачками. Под глазами Брона темнели черные синяки – следствие весьма и весьма нездорового образа жизни.
– С добрым утром, товарищ, – весело потрепал меня по щеке парень. – Кататься любишь?
Я отрицательно помотал головой.
– Ну ничего, потерпи чуток, скоро приедем, – радостно захохотал Дрон. – Живучий, черт, я уж начал беспокоиться, не отбросил ли ты коньки.
– Деловые люди, не умеющие бороться с беспокойством, умирают молодыми, – задумчиво повторил я фразу, которую не так давно с выражением прочитал мне из книги Карнеги Пал Палыч Горбачев.
Дрон искренне удивился моему нахальству, но не стал спорить.
По-моему, никому не интересно вступать в дискуссию по какому бы то ни было поводу, если у твоего оппонента крепко связаны руки и ноги.
– Дикой болью всю... всю душу свело, – с чувством продолжал напевать Дрон.
Он вкладывал в свое немузыкальное завывание столько чувства, что я не сомневался: парень знал, о чем пел на своей шкуре.
Буба, сидевший за рулем, потерял терпение и решил прибегнуть к радикальным мерам, отчаявшись уговорить коллегу прекратить свои музыкальные упражнения. Водитель пошарил в бардачке, наугад извлек кассету и с силой засунул ее в автомобильный магнитофон, демонстративно повернув ручку громкости до отказа.
Раздалось оглушительное шипение, а потом приятный женский голос заорал:
– Dutch for beginners. Part one. Lesson one.
А дальше... дальше началось что-то уже совершенно невообразимое.
Безумный поросячий визг сменялся сладострастными стонами на фоне рэп-музыки; звуки, напоминающие забивание свай в фундамент, чередовались с пронзительными автмобильными гудками. Собственно речь безотстановочно лилась где-то за заднем фоне, еле слышная сквозь весь этот вой и грохот. Паузы тишины между звуковыми блоками, неожиданно начинавшимися и столь же неожиданно заканчивающимися, действовали словно удар в челюсть.
– Ты чего врубил, козел?! – заорал несчастный Дрон, зажимая ушные раковины трясущимися руками. – Музыку поставь, да?
Но Буба уже и сам, подпрыгнув от неожиданности на сиденье, когда началась эта акустическая вакханалия, пытался остановить «соньку». Но то ли кассета заела, то ли кнопка, и мы были вынуждены внимать оглушительной какофонии еще минуту-другую.
Наконец, Буба справился с техникой и, со злостью швырнув кассету на пол, – она откатилась как раз мне под ноги, – врубил Шуфутинского.
Немудреная хриплая песенка про черный пистолет показалась мне ангельским пением после того, что мы только что прослушали.
Опомнившись от обрушившегося водопада звуков, я торжествовал. Вот и еще одна информация, сама, можно сказать, в руки прыгнула.
Сомнений не было – это та самая кассета, пропавшая из квартиры Французовой, вернее – из комнаты Кати вместе с магнитофоном.
Dutch, по-английски, это «голландский язык» (у англичан даже есть идиома double dutch – «вдвойне голландский», что означает «тарабарщина»: голландский язык считается трудным и для английского уха, так что в этом выражении нидерланским патриотам, если таковые имеются, можно усмотреть определенную голландофобию).
Способ подачи материала был явно неадекватным и вполне мог быть той самой навороченной новейшей методикой, о которой говорила мне девушка.
Право, уж и не знаю, как можно выучить сложнейший иностранный язык таким способом и не свихнуться за время занятий...
Напрашивался неизбежный вывод – Буба, Дрон и Горбачев имеют отношение к исчезновению семейной реликвии Иды Яковлевны, раз пропавшая в это же время из ее квартиры кассета находится в автомобиле.
А материальное выражение этого вывода – кассету с уроком голладнского – я, тихонько подобрав, упрятал себе за носок.
Между тем за окном автомобиля уже мелькали не дома, а лесопосадки с непрочными дачками, огороды и овраги. Мы явно выехали за черту города.
Буба погляел в мою сторону всего раза два за всю поездку. Выражение его лица было злобным и опасливым, видимо он еще не забыл, как спасовал передо мной возле дома Французовой.
Я почти не сомневался, что именно он будет приводить в исполнение смертный приговор, вынесенный мне Пал Палычем Горбачевым.
На что я надеялся?
Трудно сказать.
Пару раз в подобных ситуациях меня выручала смекалка, пару раз мне удавалось воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Один раз даже удалось уговорить ребят не делать глупостей.
Вот и сейчас, когда мы остановились на краю высокого обрыва, надежда не покидала меня.
Буба и Дрон выволокли меня из машины. Мотор не стали глушить, и я понял, что парни не собираются долго со мной телепениться.
Мой знакомец Буба становился с каждой минутой все мрачнее и мрачнее. Он стоял на краю обрыва, тупо глядя вниз – на белевшую в глубине помойку с теплыми дымками, поднимающимися к небу от разлагающихся отбросов.
Дрон присел на травку и, достав из кармана небольшую пробирку, высыпал себе на ноготь немного белого порошка и, поднеся палец к носу, с наслаждением втянул в себя наркотический порошок.
– Ствол не засвечен? – спросил он, хлюпая носом и похлопывая себя по ноздрям.
Вместо ответа Буба достал «ТТ» и, передернув затвор, направил орудие в мою сторону.
Мне показалось, что он слегка поколебался. В том, что меня стоит замочить он вряд ли сомневался, но пока рука с пистолетом перемещалась в моем направлении, он на какую-то долю секунду остановил движение.
И в это мгновение его пистолет оказался направленным на Дрона.
Буба словно примеривался как он сможет выстрелить в своего начальника, если вдруг когда-нибудь предоставится такая возможность. И, судя по его глазам, Буба был явно не прочь сделать в теле Дрона пару лишних отверстий, не предусмотренных природой. Но пока что темное дуло «ТТ» смотрело в глаза мне.
– Руки бы развязали, – попросил я. – А то вы словно комиссары, а я вроде как – белый офицер.
Дрон расхохотался, далеко запрокинув голову, а Буба, с ненавистью полоснув по мне взглядом, спрятал пистолет и направился ко мне.
Не размотай они мне руки – я бы сиганул с обрыва как есть, кулем катясь по пригорку к свалке с высоты пятиэтажного дома.
А теперь у меня уже были освобождены верхние и нижние конечности и я мог рассчитывать, что мой прыжок будет более удачливым.
Буба снова достал пистолет и отошел от меня на четыре шага.
Я поднялся на ноги и, пошатываясь, встал симулируя полную покорность. На самом деле, я уже рассчитал, куда буду прыгать и как покачусь.
– Че ты тормозишь, дурик? – с улыбкой спросил Дрон, рассматривая кокаин на свет. – Нажми собачку и поехали – жрать охота...
Сейчас, сейчас...
Оттолкнуться ногой от выпирающего как раз на краю обрыва камня...
Потом...
Но «потом» не наступило.
Выстрелы – один за другим – раздались гораздо раньше, чем я предполагал.
Дрон застыл в изумлении, глядя на осколок пробирки, едва-едва выглядывающий из его пальцев. Белая струйка порошка тихо вилась по воздуху, действительно напоминая метель из песни двадцатых годов.
Буба опустил пистолет и, открыв рот от удивления, огляделся по сторонам.
Долго искать снайпера моему потенциальному палачу не пришлось: немного поодаль раздался тихий свист, затем зашелестели ветки орешника и обернувшийся Буба увидел направленное на него дуло автомата.
Тут же с другой стороны, неподалеку от Дрона раздались аналогичные звуки и из зарослей ольшанника блеснул второй ствол калашникова.
Дрон яростно выматерился и, отшвырнув прочь ненужную пробирку, вскочил на ноги, но вынужден был тут же заплясать на месте – автоматная очередь прошлась ровнехонько рядом с носками его башмаков.
Пули весело чирикали по камешкам, рикошетом разлетаясь по сторонам.
Я не сомневался, что существует еще третий ствол, держащий меня на прицеле. Слегка повернув голову, я смог разглядеть за пригорком залегшего в холодный песок человека в хаки и удостоверился в правоте своей догадки.
Немая сцена продолжалась несколько секунд. Бандиты стояли в оцепенении, не решаясь двинуться с места, а я выжидал, чем все это кончится.
Наконец, из близдежащего леска послышались шаги и вскоре на опушку вышел Павлин.
Он хмуро посмотрел на наши застывшие фигуры и, подойдя ко мне, коротко спросил:
– Где?
Я пожал плечами.
Павлин презрительно сплюнул и повернулся к Дрону. Тот вызывающе посмотрел на него.
– Где? – Павлин повторил свой вопрос, буравя парня глазами.
Дрон сплюнул в ответ, метко угодив на самый кончик ботинка господина Павленко.
Шоколадный король в ужасе уставился на свою обувь, потом поднял глаза на Дрона и сунул руку в карман плаща. Выстрелил он сразу же, как вытащил пистолет – стрелял он неплохо, наверное, и команду подбирал, руководствуясь именно этими принципами.
Павел Андреевич почти не целясь попал Дрону в лицо, возле самого рта и, отомстив за оскверненные ботинки, снова спрятал оружие в плащ.
Дрон откинулся назад и, прижав руку к развороченному лицу, рухнул в траву. Павлин подошел к нему, не спеша вытер плевок об одежду трупа и, подтолкнув ногой, позволил телу Дрона измерить высоту обрыва.
Буба и я наблюдали, как тело убитого катится по пригорку, то наращивая скорость, то замедляя и цепляясь за коренья и сучья. Но спуск все же был преодолен успешно и Дрон закончил свое движение, присоединившись к помойке и угодив прямиком в кучу сгнивших диванных подушек, свезенных сюда, очевидно, с мебельной фабрики.
Павлин повернулся к Бубе и с отеческой улыбкой повторил свой вопрос:
– Где?
Буба не стал прекословить, но на всякий случай переспросил:
– Кто?
Тут Павлин улыбнулся еще слаще и снова вытащил свой пистолет.
– Девка, – пояснил он. – Я говорю о внучке Французовой. Пока речь идет только о ней. Итак?
– Хозяин... хозяин приказал, – бормотал Буба, не сводя глаз с пистолета, которым поигрывал Павлин, держа руку с оружием на уровне бедра.
– Поехали, – просто сказал Павлин, по-ковбойски крутанув пистолет вокруг пальца и спрятав его в карман. – Раз хозяин приказал, с ним и разговаривать будем.
Буба попытался направиться к своей машине, но Павленко остановил его одним-единственным жестом – протянув вперед указательный палец.
– Поедем в нашей, – беспрекословно заявил Павел Андреевич.
– А как же... – Буба, откашлявшись, попытался выяснить судьбу своего четвероногого друга, но Павленко резко оборвал его:
– А никак.
– Павел Андреевич, – сделал я шаг вперед, – вы подоспели как раз вовремя. Дело в том, что и эти ребята и Горбачев...
– Стоять, – приказал мне Павлин, точно хозяин непослушной собаке. – С тобой разговор особый. Пока что ты для меня наравне с этим...
Павленко кивнул на Бубу и с презрением смерил меня взглядом.
– Ищейка... – добавил он сквозь зубы.
Тем временем стрелки покинули свои укрытия и медленно, по одному, начали стекатсья к обрыву, окружив нас кольцом. Павленко еще раз осмотрел свои ботинки, остался удовлетворен их внешним видом и, сделав знак подручным, направился к машине.
Средство передвижения на этот раз оказалось не «волгой» и не «линкольном», а микроавтобусом производства фирмы «тойота». Нас с Бубой, не церемонясь, запихнули в крытый кузов, подгоняя прикладами. Рядом с нами уселись и мрачные стрелки в хаки.
Сам Павлин вместе с дылдой в кожаной куртке уселись на переднее сиденье, отгороженное от кузова пуленепробиваемым затемненным стеклом.
«Шоколадный король сдержал свое обещание, – думал я, трясясь в машине на потрескавшемся пластиковом сиденье, зажатый с одной стороны Бубой, с другой бойцом в защитной форме, – наверняка он следил за мной и тем самым спас мне жизнь».
Впрочем, не исключено, что ребята Павлина держали под наблюдением квартиру на Циолковского. Шутка ли! Пропала подруга такого босса!
«Тойота» летела, как стрела, пракически по осевой, не обращая внимания на знаки ограничения скорости и красный сигнал светофора.
Через пятнадцать минут показались заводские корпуса, потом пошли хрущевские пятиэтажки, и вот, не прошло и получаса, как мы уже тормозили возле дома тезки шоколадного короля – Пал Палыча Горбачева.
Когда мы вышли из машины, Павлин с отвращением посмотрел на гипсовые колонны и дал знак своему подручному в кожаной куртке.
Тот внимательно осмотрел дверь, примерился и одним ударом ноги вышиб замок.
Все тотчас ввалились внутрь – первым парень в кожанке, который тотчас же бросился в комнату, на ходу выхватывая орудие, затем мы с Бубой, перетасованные молодцами в защитнй форме.
Последним вошел Павлин.
Нас с Бубой тормознули в прихожей. Пока ребята шоколадного короля проводили мгновенное сканирование жилплощади, я имел несколько минут, чтобы понаблюдать за Бубой – этот юноша начинал казаться мне все более и более значительной фигурой в деле Французовой. Не в плане его величия, разумеется, а чисто функционально.
Мой несостоявшийся палач снова превратился в испуганного подростка – Буба часто шмыгал носом, пытался унять прерывистое дыхание и даже пару раз машинально помассировал ладонью в области сердца. Правы были Горбачев с Карнеги, ох как правы: деловые люди, не умеющие бороться с беспокойством, умирают молодыми.
Наконец, о нас вспомнили. Парень в кожаной куртке высунулся из-за занавески и сделал нам знак присоединиться к честной компании.
За время моего отсутствия обстановка почти не изменилась. Господин Горбачев по-прежнему восседал за столом возле самовара, а Леля стояла рядом с ним. Вот только на Пал Палыче теперь не было штанов, – его ноги облегали натянутые впопыхах шерстяные кальсоны с начесом, а бюст Лели вываливался из выреза маечки. Похоже, мы ворвались в самый неподходящий момент.
– Только не надо мне ля-ля, – раздраженно говорил Павлин, расхаживая по горнице, заложив руки за спину. – Не надо терять время и убеждать нас, что ты – безобидный пенсионер и знать не знаешь – ведать не ведаешь про девушку и старуху.
Павлин развернулся прямо напротив Горбачева и сунул руку в карман. Я уже знал, что означает этот жест и приготовился к звуку выстрела. Хозяин дома, однако, оставался совершенно спокоен.
– Я в курсе некоторых деталей твоей биографии, – устало проговорил Павленко. – Знаю и про Нижний, и про Пензу. То, что ты теперь на покое, как у вас говорится, еще не означает, что тебе время от времени не хочется тряхнуть стариной. Стал бы ты иначе держать вокруг себя всю эту кодлу. Кстати, одного пришлось положить.
– Бывает, – флегматично отозвался Пал Палыч Горбачев. – Найдем замену.
Павлин только хмыкнул.
– Где де... девка, – шоколадный король неожиданно начал заикаться.
Я с удивлением отметил, что, несмотря на явный пат, Горбачев держится как победитель. Интересно, какие козыри у него спрятаны в рукаве?
– Я буду говорить на эту тему, когда старуха отдаст мое барахло, – едва слышно отозвался Горбачев. – Пока могу только сказать, что ваша Катя жива и здорова.
– А если я тебе сейчас мозги вышибу? – достал пушку Павлин.
– Тогда уж ты точно ничего не узнаешь, – так же тихо ответил Горбачев.
Павленко начал нервничать. Горбачев умудрился свести исход игры почти до ничьей и шоколадный магнат чувствовал, как почва уходит у него из-под ног.
– Тебя убьют не сразу, – начал он угрожать. На мой взгляд довольно неубедительно. – Сначала...
– Я старый человек, – лишь подал плечами Горбачев. – Можете считать, что меня хватит сердечный приступ в самом начале допроса.
Павленко даже закусил губу от злости.
– А ее? – взгляд Павла Андреевича остановился на испуганной фигурке Лели. – Если я начну не с тебя, а с нее? Что тогда скажешь?
– Это не страшно Леля, – старик пристально посмотрел на свою молодую подругу. – Все мы умрем. И я тоже. Так что...
Тогда Павлин приставил пистолет к виску девушки, выпучившей от страха глаза.
– Сейчас посмотрим, каккой ты смелый. Если ты не хочешь выдать мою девку, я расправлюст с твоей. Считаю до трех. Раз...
Горбачев молчал, поджав губы.
– Два, – медленно, врастяжку произнес Павлин. – Два с половиной...
– Прощай, солнышко, – лишь улыбнулся старик. – Замолви там за меня словечко.
– Три, – страшным шепотом произнес Павлин и, помедлив секунду, нажал на курок.
Конечно, это был жест отчаяния с его стороны. Выстрел обозначал признание собственной слабости. Если до этого момента силы были почти равны, то теперь Павлин явно начал уступать старику.
Горбачев и глазом не повел, когда Лялин череп раскололся надвое и брызнувшая фонтанчиком кровь ударила струйкой на стол рядом с его чашкой. Несколько капель крови попали прямо в чай и Горбачев, даже не проводив взглядом рухнувшую возле стола к его ногам девушку, лишь отодвинул от себя подальше чашку с испорченным напитком.
Досталось и Павлину. Правый лацкан его плаща теперь был украшен двумя красными кляксами и одежду могла спасти лишь немедленная стирка.
Но на этот раз Павел Андреевич не стал изображать из пижона, тем паче, что и винить ему было некого, кроме самого себя.
– Дальше что? – спокойным голосом вопросил Пал Палыч. – еще постреляем или как?
Павлин присел на стул, подобрав полы одежды. Его вид выражал замешательство и почти полную утрату контроля над ситуацией.
Горбачев резонно решил, что не стоит оставлять эмоции Павлина на самотек и сделал самый разумный ход, который был только возможен.
– Помоги мне растрясти старуху – получишь внучку, – предложил он Павлину.
– Ты мне еще условия ставить будешь, – вяло огрызнулся Павлин.
– Я просто предлагаю сделку, – внушал ему Горбачев очень тихим убедительным голосом.
– Сделку... – повел плечом Павлин. – Я – честный бизнесмен, а ты – бандит...
– У нас мало времени, Павлин, – негромко заметил Горбачев. – Ты крепко напугал моего парня и я боюсь, как бы он не наделал глупостей.
– Чего? – не понял Павлин.
Горбачев вздохнул и указал подбородком на место возле портьеры где пять минут назад стоял трясущийся от страха Буба.
– Куда вы смотрели, олухи! – заорал Павлин на своих подопечных, потрясая кулаками.
За окном хлопнул одиночный выстрел. Через минуту в комнату вбежал запыхавшийся охранник и доложил, что из квартиры выскользнул мальчишка и бросился бежать по направлению к шоссе. Тот попытался снять его на бегу, но парень петлял и охранник даже не мог сказать, удалось ли ему хотя бы ранить беглеца.
Горбачев раскрыл его с первого раза на нужном месте и, водрузив на нос очки, висевшие у него на шее, – цепочка явно была золотой, – с выражением прочел, чеканя каждое слово:
– Деловые люди, не умеющие бороться с беспокойством, умирают молодыми.
Горбачев снял очки, опустил их на грудь и захлопнул книгу. Несколько секунд он пребывал в молчании, будто обдумывая только что прочитанные слова, а потом снова поднял на меня глаза.
И я понял, что передо мной не просто демонстрация невинных старческих прибамбасов насчет вековой мудрости, а явно выраженная угроза.
– Вот так-то, молодой человек, – вздохнул Пал Палыч и вопросительно посмотрел на Лелю. – Плесни нам горячей влаги, кисонька. Чай от всех недугов лечит, если его пить вдумчиво и с расстановкой.
Последние слова были обращены уже ко мне. Вслед за ними последовало действие – на столе передо мной возникла чашка и серебряная ложечка.
Девушка Леля принялась разливать чай по глубоким фаянсовым посудинам. При этом, когда Леля наполняла мою чашку, ее очень большая и очень упругая грудь плотно прижалась к моей щеке.
Мне даже показалось, что чересчур плотно, но возражать я не стал.
Девушка была худой, как спичка, но невероятно грудастой и губастой. Наверное, такая сейчас мода.
Поймав сладкий взгляд Пал Палыча, устремленый в вырез ее маечки, я понял, что господин Горбачев не возражает против такого веяния времени.
Я поднес к губам чашку и, отгоняя паp, подул на гоpячую жидкость.
– Чаепитие – своего рода йога для русских, – подал голос Горбачев, – такая медитация на местном материале. Давайте оценим качество этого напитка, а потом и побеседуем... просветленные.
И, приглашая меня разделить его трапезу, – к чаю были поданы печенья с кокосовой крошкой, – Пал Палыч Горбачев поднял чашку и посмотрел мне в глаза. Хорошо, что не полез чокаться.
Я сделал один глоток и...
Ах, как хорошо, что я хотя бы успел поставить чашку на стол, иначе неминуемо бы обварился. Не хватало мне еще и ожогов различной степени в дополнение к прочим неприятностям.
А неприятности были весьма серьезными: после первого же глотка я немедленно потерял сознание.
Мне показалось, что я за тысячную долю секунды превратился в щепочку, которая попала сначала в скоростной водоворот, а потом в бесконечный водопад, рушащийся с бешеной скоростью черт знает куда.
Наконец бушующий поток вынес меня на отмель и я, с трудом переводя дух, схватил руками корягу, лежащую на берегу. Коряга оказалась почему-то кожаной.
Еще не понимая в чем дело, я помотал головой, – чертовски саднило в висках, – и открыл глаза, с трудом приподняв словно налитые тяжестью веки.
Кожаная коряга, в которую я вцепился побелевшими пальцами, оказалась всего-навсего автомобильным сиденьем. А мои водные приключения – следствием действия сильного наркотического средства, которое явно было подмешано в чай. Вот и помедитировали.
В машине я, натурально, был не один.
За рулем сидел уже известный мне юноша по кличке Буба, а рядом со мной на заднем сиденье – парень, который столь дилетантски пас меня возле фотомагазина, как я теперь мог вычислить – Дрон.
– Кок-каина... с-серебрян-ной пылью, – громко мурлыкал себе под нос Дрон.
Парень был явно слегка на взводе, его пальцы ходили ходуном, он то сцеплял их в замок, то начиная выстукивать костяшками сложный танец на собственных коленях, обтянутых черным «кельвин кляйном». Джинсы были явно не лучшего качества – статическое электричество притягивало пыль, а на шве потихоньку начинали расползаться нити, причем явно не шелковые.
Это наблюдение было сделано мной почти машинально, но оно свидетельствовало о том, что я уже полностью пришел в себя и восстановился.
Слегка приподняв голову, я выглянул в окно.
Навстречу мне за пыльным стеклом проносились унылые корпуса гаражей, вдалеке чадила высокая труба химкомбината. Мы явно выехали из жилой части города и углублялись в заводской район.
«Либо меня везут в какое-нибудь убежище для дальнейших разборок, – подумал я, – либо...»
Стоп.
Не надо себя обманывать.
Наберемся мужества и смело посмотрим правде в глаза, даже если эта самая правда окажется чудищем, вроде античной медузы, способной превращать своим взглядом людей в камень.
Если бы Горбачев хотел что-то из тебя вытянуть, он мог бы это сделать еще у себя на квартире. Поскольку разговора не состоялось, значит тебя просто-напросто решили убрать, хакер.
Но каменеть от страха, подобно жертвам медузы я не собирался, хотя прочные веревки стягивали мои запястья и лодыжки.
Напротив, внутрнее я подобрался, сосредоточился и даже слегка обрадовался.
Нет-нет, с головой у меня все в порядке, если не считать боли в висках.
Просто вывод из этой ситуации напрашивался сам собой: если эти господа со мной даже не хотят разговаривать, значит я настолько опасен, что от меня нужно как можно скорее избавиться.
А это, в свою очередь, значит, что я все это время продвигался в расследовании своего дела в правильном направлении.
Верной дорогой идете, товарищи, как говаривал кто-то из советских партийных руководителей.
Что-то тупое и неудобное упиралось мне в ногу.
Но чувство дискомфорта мгновенно улетучилось, когда я понял, что это мой сотовый телефончик. Я даже едва не закричал от радости.
Теперь-то я уж точно смогу связаться с Приятелем и распутать этот проклятый узел, – а не распутать, так разрубить, не разрубить, так перегрызть зубами.
Эти раздолбаи оставили мне телефон не по рассеянности, разумеется. Отнимать в целях предосторожности сотку у человека, которого сейчас должны пристукнуть не очень-то вяжется со здравым смыслом, тем паче, что с меня все это время наверняка не спускали глаз...
– Пер-ребиты, пол-л-ломаны кры-ылья, – продолжал зудеть Дрон.
Я вспомнил, что Буба говорил мне, как он заменял Дрона во время слежки, поскольку у того была ломка.
Из этого факта можно было сделать вывод, что положение Дрона в данной криминальной структуре выше, чем у Бубы, – раз. И два – это то, что он менее адекватен, чем его подчиненный.
– Заткнись, а? Всю дорогу воешь... – подал голос водитель.
– Душа просит, – ответил Дрон, блаженно ухмыляясь во весь рот.
– Кобзон, – процедил сквозь зубы Буба и в его устах это прозвучало как грязное ругательство.
– Ответишь, – мгновенно огрызнулся Дрон. – Смотри лучше за дорогой.
– Я-то смотрю, а вот ты мух хавалом ловишь, – не остался в долгу Буба. – Фраер этот зенки протер и очухался уже минуть пять назад, а ты все воешь, да воешь.
– Да-а? – удивился Дрон и уделил мне толику своего внимания.
Схватив меня рукой за подбородок, он уставился на меня своими расширеными зрачками. Под глазами Брона темнели черные синяки – следствие весьма и весьма нездорового образа жизни.
– С добрым утром, товарищ, – весело потрепал меня по щеке парень. – Кататься любишь?
Я отрицательно помотал головой.
– Ну ничего, потерпи чуток, скоро приедем, – радостно захохотал Дрон. – Живучий, черт, я уж начал беспокоиться, не отбросил ли ты коньки.
– Деловые люди, не умеющие бороться с беспокойством, умирают молодыми, – задумчиво повторил я фразу, которую не так давно с выражением прочитал мне из книги Карнеги Пал Палыч Горбачев.
Дрон искренне удивился моему нахальству, но не стал спорить.
По-моему, никому не интересно вступать в дискуссию по какому бы то ни было поводу, если у твоего оппонента крепко связаны руки и ноги.
– Дикой болью всю... всю душу свело, – с чувством продолжал напевать Дрон.
Он вкладывал в свое немузыкальное завывание столько чувства, что я не сомневался: парень знал, о чем пел на своей шкуре.
Буба, сидевший за рулем, потерял терпение и решил прибегнуть к радикальным мерам, отчаявшись уговорить коллегу прекратить свои музыкальные упражнения. Водитель пошарил в бардачке, наугад извлек кассету и с силой засунул ее в автомобильный магнитофон, демонстративно повернув ручку громкости до отказа.
Раздалось оглушительное шипение, а потом приятный женский голос заорал:
– Dutch for beginners. Part one. Lesson one.
А дальше... дальше началось что-то уже совершенно невообразимое.
Безумный поросячий визг сменялся сладострастными стонами на фоне рэп-музыки; звуки, напоминающие забивание свай в фундамент, чередовались с пронзительными автмобильными гудками. Собственно речь безотстановочно лилась где-то за заднем фоне, еле слышная сквозь весь этот вой и грохот. Паузы тишины между звуковыми блоками, неожиданно начинавшимися и столь же неожиданно заканчивающимися, действовали словно удар в челюсть.
– Ты чего врубил, козел?! – заорал несчастный Дрон, зажимая ушные раковины трясущимися руками. – Музыку поставь, да?
Но Буба уже и сам, подпрыгнув от неожиданности на сиденье, когда началась эта акустическая вакханалия, пытался остановить «соньку». Но то ли кассета заела, то ли кнопка, и мы были вынуждены внимать оглушительной какофонии еще минуту-другую.
Наконец, Буба справился с техникой и, со злостью швырнув кассету на пол, – она откатилась как раз мне под ноги, – врубил Шуфутинского.
Немудреная хриплая песенка про черный пистолет показалась мне ангельским пением после того, что мы только что прослушали.
Опомнившись от обрушившегося водопада звуков, я торжествовал. Вот и еще одна информация, сама, можно сказать, в руки прыгнула.
Сомнений не было – это та самая кассета, пропавшая из квартиры Французовой, вернее – из комнаты Кати вместе с магнитофоном.
Dutch, по-английски, это «голландский язык» (у англичан даже есть идиома double dutch – «вдвойне голландский», что означает «тарабарщина»: голландский язык считается трудным и для английского уха, так что в этом выражении нидерланским патриотам, если таковые имеются, можно усмотреть определенную голландофобию).
Способ подачи материала был явно неадекватным и вполне мог быть той самой навороченной новейшей методикой, о которой говорила мне девушка.
Право, уж и не знаю, как можно выучить сложнейший иностранный язык таким способом и не свихнуться за время занятий...
Напрашивался неизбежный вывод – Буба, Дрон и Горбачев имеют отношение к исчезновению семейной реликвии Иды Яковлевны, раз пропавшая в это же время из ее квартиры кассета находится в автомобиле.
А материальное выражение этого вывода – кассету с уроком голладнского – я, тихонько подобрав, упрятал себе за носок.
Между тем за окном автомобиля уже мелькали не дома, а лесопосадки с непрочными дачками, огороды и овраги. Мы явно выехали за черту города.
Буба погляел в мою сторону всего раза два за всю поездку. Выражение его лица было злобным и опасливым, видимо он еще не забыл, как спасовал передо мной возле дома Французовой.
Я почти не сомневался, что именно он будет приводить в исполнение смертный приговор, вынесенный мне Пал Палычем Горбачевым.
На что я надеялся?
Трудно сказать.
Пару раз в подобных ситуациях меня выручала смекалка, пару раз мне удавалось воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Один раз даже удалось уговорить ребят не делать глупостей.
Вот и сейчас, когда мы остановились на краю высокого обрыва, надежда не покидала меня.
Буба и Дрон выволокли меня из машины. Мотор не стали глушить, и я понял, что парни не собираются долго со мной телепениться.
Мой знакомец Буба становился с каждой минутой все мрачнее и мрачнее. Он стоял на краю обрыва, тупо глядя вниз – на белевшую в глубине помойку с теплыми дымками, поднимающимися к небу от разлагающихся отбросов.
Дрон присел на травку и, достав из кармана небольшую пробирку, высыпал себе на ноготь немного белого порошка и, поднеся палец к носу, с наслаждением втянул в себя наркотический порошок.
– Ствол не засвечен? – спросил он, хлюпая носом и похлопывая себя по ноздрям.
Вместо ответа Буба достал «ТТ» и, передернув затвор, направил орудие в мою сторону.
Мне показалось, что он слегка поколебался. В том, что меня стоит замочить он вряд ли сомневался, но пока рука с пистолетом перемещалась в моем направлении, он на какую-то долю секунду остановил движение.
И в это мгновение его пистолет оказался направленным на Дрона.
Буба словно примеривался как он сможет выстрелить в своего начальника, если вдруг когда-нибудь предоставится такая возможность. И, судя по его глазам, Буба был явно не прочь сделать в теле Дрона пару лишних отверстий, не предусмотренных природой. Но пока что темное дуло «ТТ» смотрело в глаза мне.
– Руки бы развязали, – попросил я. – А то вы словно комиссары, а я вроде как – белый офицер.
Дрон расхохотался, далеко запрокинув голову, а Буба, с ненавистью полоснув по мне взглядом, спрятал пистолет и направился ко мне.
Не размотай они мне руки – я бы сиганул с обрыва как есть, кулем катясь по пригорку к свалке с высоты пятиэтажного дома.
А теперь у меня уже были освобождены верхние и нижние конечности и я мог рассчитывать, что мой прыжок будет более удачливым.
Буба снова достал пистолет и отошел от меня на четыре шага.
Я поднялся на ноги и, пошатываясь, встал симулируя полную покорность. На самом деле, я уже рассчитал, куда буду прыгать и как покачусь.
– Че ты тормозишь, дурик? – с улыбкой спросил Дрон, рассматривая кокаин на свет. – Нажми собачку и поехали – жрать охота...
Сейчас, сейчас...
Оттолкнуться ногой от выпирающего как раз на краю обрыва камня...
Потом...
Но «потом» не наступило.
Выстрелы – один за другим – раздались гораздо раньше, чем я предполагал.
Дрон застыл в изумлении, глядя на осколок пробирки, едва-едва выглядывающий из его пальцев. Белая струйка порошка тихо вилась по воздуху, действительно напоминая метель из песни двадцатых годов.
Буба опустил пистолет и, открыв рот от удивления, огляделся по сторонам.
Долго искать снайпера моему потенциальному палачу не пришлось: немного поодаль раздался тихий свист, затем зашелестели ветки орешника и обернувшийся Буба увидел направленное на него дуло автомата.
Тут же с другой стороны, неподалеку от Дрона раздались аналогичные звуки и из зарослей ольшанника блеснул второй ствол калашникова.
Дрон яростно выматерился и, отшвырнув прочь ненужную пробирку, вскочил на ноги, но вынужден был тут же заплясать на месте – автоматная очередь прошлась ровнехонько рядом с носками его башмаков.
Пули весело чирикали по камешкам, рикошетом разлетаясь по сторонам.
Я не сомневался, что существует еще третий ствол, держащий меня на прицеле. Слегка повернув голову, я смог разглядеть за пригорком залегшего в холодный песок человека в хаки и удостоверился в правоте своей догадки.
Немая сцена продолжалась несколько секунд. Бандиты стояли в оцепенении, не решаясь двинуться с места, а я выжидал, чем все это кончится.
Наконец, из близдежащего леска послышались шаги и вскоре на опушку вышел Павлин.
Он хмуро посмотрел на наши застывшие фигуры и, подойдя ко мне, коротко спросил:
– Где?
Я пожал плечами.
Павлин презрительно сплюнул и повернулся к Дрону. Тот вызывающе посмотрел на него.
– Где? – Павлин повторил свой вопрос, буравя парня глазами.
Дрон сплюнул в ответ, метко угодив на самый кончик ботинка господина Павленко.
Шоколадный король в ужасе уставился на свою обувь, потом поднял глаза на Дрона и сунул руку в карман плаща. Выстрелил он сразу же, как вытащил пистолет – стрелял он неплохо, наверное, и команду подбирал, руководствуясь именно этими принципами.
Павел Андреевич почти не целясь попал Дрону в лицо, возле самого рта и, отомстив за оскверненные ботинки, снова спрятал оружие в плащ.
Дрон откинулся назад и, прижав руку к развороченному лицу, рухнул в траву. Павлин подошел к нему, не спеша вытер плевок об одежду трупа и, подтолкнув ногой, позволил телу Дрона измерить высоту обрыва.
Буба и я наблюдали, как тело убитого катится по пригорку, то наращивая скорость, то замедляя и цепляясь за коренья и сучья. Но спуск все же был преодолен успешно и Дрон закончил свое движение, присоединившись к помойке и угодив прямиком в кучу сгнивших диванных подушек, свезенных сюда, очевидно, с мебельной фабрики.
Павлин повернулся к Бубе и с отеческой улыбкой повторил свой вопрос:
– Где?
Буба не стал прекословить, но на всякий случай переспросил:
– Кто?
Тут Павлин улыбнулся еще слаще и снова вытащил свой пистолет.
– Девка, – пояснил он. – Я говорю о внучке Французовой. Пока речь идет только о ней. Итак?
– Хозяин... хозяин приказал, – бормотал Буба, не сводя глаз с пистолета, которым поигрывал Павлин, держа руку с оружием на уровне бедра.
– Поехали, – просто сказал Павлин, по-ковбойски крутанув пистолет вокруг пальца и спрятав его в карман. – Раз хозяин приказал, с ним и разговаривать будем.
Буба попытался направиться к своей машине, но Павленко остановил его одним-единственным жестом – протянув вперед указательный палец.
– Поедем в нашей, – беспрекословно заявил Павел Андреевич.
– А как же... – Буба, откашлявшись, попытался выяснить судьбу своего четвероногого друга, но Павленко резко оборвал его:
– А никак.
– Павел Андреевич, – сделал я шаг вперед, – вы подоспели как раз вовремя. Дело в том, что и эти ребята и Горбачев...
– Стоять, – приказал мне Павлин, точно хозяин непослушной собаке. – С тобой разговор особый. Пока что ты для меня наравне с этим...
Павленко кивнул на Бубу и с презрением смерил меня взглядом.
– Ищейка... – добавил он сквозь зубы.
Тем временем стрелки покинули свои укрытия и медленно, по одному, начали стекатсья к обрыву, окружив нас кольцом. Павленко еще раз осмотрел свои ботинки, остался удовлетворен их внешним видом и, сделав знак подручным, направился к машине.
Средство передвижения на этот раз оказалось не «волгой» и не «линкольном», а микроавтобусом производства фирмы «тойота». Нас с Бубой, не церемонясь, запихнули в крытый кузов, подгоняя прикладами. Рядом с нами уселись и мрачные стрелки в хаки.
Сам Павлин вместе с дылдой в кожаной куртке уселись на переднее сиденье, отгороженное от кузова пуленепробиваемым затемненным стеклом.
«Шоколадный король сдержал свое обещание, – думал я, трясясь в машине на потрескавшемся пластиковом сиденье, зажатый с одной стороны Бубой, с другой бойцом в защитной форме, – наверняка он следил за мной и тем самым спас мне жизнь».
Впрочем, не исключено, что ребята Павлина держали под наблюдением квартиру на Циолковского. Шутка ли! Пропала подруга такого босса!
«Тойота» летела, как стрела, пракически по осевой, не обращая внимания на знаки ограничения скорости и красный сигнал светофора.
Через пятнадцать минут показались заводские корпуса, потом пошли хрущевские пятиэтажки, и вот, не прошло и получаса, как мы уже тормозили возле дома тезки шоколадного короля – Пал Палыча Горбачева.
Когда мы вышли из машины, Павлин с отвращением посмотрел на гипсовые колонны и дал знак своему подручному в кожаной куртке.
Тот внимательно осмотрел дверь, примерился и одним ударом ноги вышиб замок.
Все тотчас ввалились внутрь – первым парень в кожанке, который тотчас же бросился в комнату, на ходу выхватывая орудие, затем мы с Бубой, перетасованные молодцами в защитнй форме.
Последним вошел Павлин.
Нас с Бубой тормознули в прихожей. Пока ребята шоколадного короля проводили мгновенное сканирование жилплощади, я имел несколько минут, чтобы понаблюдать за Бубой – этот юноша начинал казаться мне все более и более значительной фигурой в деле Французовой. Не в плане его величия, разумеется, а чисто функционально.
Мой несостоявшийся палач снова превратился в испуганного подростка – Буба часто шмыгал носом, пытался унять прерывистое дыхание и даже пару раз машинально помассировал ладонью в области сердца. Правы были Горбачев с Карнеги, ох как правы: деловые люди, не умеющие бороться с беспокойством, умирают молодыми.
Наконец, о нас вспомнили. Парень в кожаной куртке высунулся из-за занавески и сделал нам знак присоединиться к честной компании.
За время моего отсутствия обстановка почти не изменилась. Господин Горбачев по-прежнему восседал за столом возле самовара, а Леля стояла рядом с ним. Вот только на Пал Палыче теперь не было штанов, – его ноги облегали натянутые впопыхах шерстяные кальсоны с начесом, а бюст Лели вываливался из выреза маечки. Похоже, мы ворвались в самый неподходящий момент.
– Только не надо мне ля-ля, – раздраженно говорил Павлин, расхаживая по горнице, заложив руки за спину. – Не надо терять время и убеждать нас, что ты – безобидный пенсионер и знать не знаешь – ведать не ведаешь про девушку и старуху.
Павлин развернулся прямо напротив Горбачева и сунул руку в карман. Я уже знал, что означает этот жест и приготовился к звуку выстрела. Хозяин дома, однако, оставался совершенно спокоен.
– Я в курсе некоторых деталей твоей биографии, – устало проговорил Павленко. – Знаю и про Нижний, и про Пензу. То, что ты теперь на покое, как у вас говорится, еще не означает, что тебе время от времени не хочется тряхнуть стариной. Стал бы ты иначе держать вокруг себя всю эту кодлу. Кстати, одного пришлось положить.
– Бывает, – флегматично отозвался Пал Палыч Горбачев. – Найдем замену.
Павлин только хмыкнул.
– Где де... девка, – шоколадный король неожиданно начал заикаться.
Я с удивлением отметил, что, несмотря на явный пат, Горбачев держится как победитель. Интересно, какие козыри у него спрятаны в рукаве?
– Я буду говорить на эту тему, когда старуха отдаст мое барахло, – едва слышно отозвался Горбачев. – Пока могу только сказать, что ваша Катя жива и здорова.
– А если я тебе сейчас мозги вышибу? – достал пушку Павлин.
– Тогда уж ты точно ничего не узнаешь, – так же тихо ответил Горбачев.
Павленко начал нервничать. Горбачев умудрился свести исход игры почти до ничьей и шоколадный магнат чувствовал, как почва уходит у него из-под ног.
– Тебя убьют не сразу, – начал он угрожать. На мой взгляд довольно неубедительно. – Сначала...
– Я старый человек, – лишь подал плечами Горбачев. – Можете считать, что меня хватит сердечный приступ в самом начале допроса.
Павленко даже закусил губу от злости.
– А ее? – взгляд Павла Андреевича остановился на испуганной фигурке Лели. – Если я начну не с тебя, а с нее? Что тогда скажешь?
– Это не страшно Леля, – старик пристально посмотрел на свою молодую подругу. – Все мы умрем. И я тоже. Так что...
Тогда Павлин приставил пистолет к виску девушки, выпучившей от страха глаза.
– Сейчас посмотрим, каккой ты смелый. Если ты не хочешь выдать мою девку, я расправлюст с твоей. Считаю до трех. Раз...
Горбачев молчал, поджав губы.
– Два, – медленно, врастяжку произнес Павлин. – Два с половиной...
– Прощай, солнышко, – лишь улыбнулся старик. – Замолви там за меня словечко.
– Три, – страшным шепотом произнес Павлин и, помедлив секунду, нажал на курок.
Конечно, это был жест отчаяния с его стороны. Выстрел обозначал признание собственной слабости. Если до этого момента силы были почти равны, то теперь Павлин явно начал уступать старику.
Горбачев и глазом не повел, когда Лялин череп раскололся надвое и брызнувшая фонтанчиком кровь ударила струйкой на стол рядом с его чашкой. Несколько капель крови попали прямо в чай и Горбачев, даже не проводив взглядом рухнувшую возле стола к его ногам девушку, лишь отодвинул от себя подальше чашку с испорченным напитком.
Досталось и Павлину. Правый лацкан его плаща теперь был украшен двумя красными кляксами и одежду могла спасти лишь немедленная стирка.
Но на этот раз Павел Андреевич не стал изображать из пижона, тем паче, что и винить ему было некого, кроме самого себя.
– Дальше что? – спокойным голосом вопросил Пал Палыч. – еще постреляем или как?
Павлин присел на стул, подобрав полы одежды. Его вид выражал замешательство и почти полную утрату контроля над ситуацией.
Горбачев резонно решил, что не стоит оставлять эмоции Павлина на самотек и сделал самый разумный ход, который был только возможен.
– Помоги мне растрясти старуху – получишь внучку, – предложил он Павлину.
– Ты мне еще условия ставить будешь, – вяло огрызнулся Павлин.
– Я просто предлагаю сделку, – внушал ему Горбачев очень тихим убедительным голосом.
– Сделку... – повел плечом Павлин. – Я – честный бизнесмен, а ты – бандит...
– У нас мало времени, Павлин, – негромко заметил Горбачев. – Ты крепко напугал моего парня и я боюсь, как бы он не наделал глупостей.
– Чего? – не понял Павлин.
Горбачев вздохнул и указал подбородком на место возле портьеры где пять минут назад стоял трясущийся от страха Буба.
– Куда вы смотрели, олухи! – заорал Павлин на своих подопечных, потрясая кулаками.
За окном хлопнул одиночный выстрел. Через минуту в комнату вбежал запыхавшийся охранник и доложил, что из квартиры выскользнул мальчишка и бросился бежать по направлению к шоссе. Тот попытался снять его на бегу, но парень петлял и охранник даже не мог сказать, удалось ли ему хотя бы ранить беглеца.