Я - твой! Веди меня! Дорожка,
Мне выисканная тобой, -
Свежей душистого горошка:
Свежее свежести самой!

    1929






ВЕДЬ ТОЛЬКО ТЫ ОДНА !

Ни одного цветка, ни одного листка.
Закостенел мой сад. В моем саду тоска.

Взад и вперед хожу, по сторонам гляжу.
О чем подумаю, тебе сейчас скажу.

Ведь только ты одна всегда, всегда нежна,
В печальной осени душе всегда нужна.

И только стоит мне взглянуть в глаза твои -
Опять весна пришла и трелят соловьи.

И на устах моих затеплен юный стих
От прикасания живящих уст твоих.

И пусть в саду пустом ни одного цветка,
И пусть в бокале нет ни одного глотка,


И пусть в столе моем нет ни одной строки, -
Жду мановения твоей благой руки!

    1929






ЛЮБОВНИЦА

1

"Любовница" пошло звучит, вульгарно,
Как все позахватанное толпой,
Прочти ли сам Пушкин свой стих янтарный,
Сама ли Патти тебе пропой.

Любовница - плоть и кровь романа,
Живая вода мировых поэм.
Вообразить себе Мопассана
Без этого слова нельзя совсем...

"Любовница" - дивное русское слово,
И как бы ты смел на него напасть,
Когда оно - жизни твоей основа
И в нем сочетались любовь и страсть?!

2

В этом слове есть что-то неверное.
Драматическое что-то есть,
Что-то трогательное и нервное,
Есть оправдываемая месть.

В этом слове есть томик шагреневый,
На бумаге веленевой станс.
В этом слове есть тайна Тургенева
И сиреневый вешний романс.

Благодарно до гроба запомнится
Озаряющее бытие
Грустно-нежное слово "любовница",
Обласкавшее сердце твое.

3

Если же слово это
Может быть применимо
К собственной - не другого
И не к чужой - жене,
Счастье тебе готово,
Равное власти Рима
В эру его расцвета,
Можешь поверить мне!

    1929






СТИХИ ОКТЯБРЬСКОГО ЗАКАТА

Ты чутко читала Сергея Волконского
На синей тахте у стены голубой.
Я только что кончил работу с эстонского,
И мы говорили о книге с тобой.

- Ведь это не часто, чтоб книга претолстая
Была целиком и умна, и тонка, -
Сказала так славно, и хлынули волосы
Каштановым ливнем на край дневника.

Луч солнца упал на склоненную талию,
На женственный шелк старомодных волос,
И нас, северян, потянуло в Италию,
И южное в северном солнце зажглось!

Ты вспомнила строфы священные Блоковы,
Шепнула: " И нашим бы музам на юг..."
А луч западающий двигался около,
Как будто обрадовался: "узнаю!"

    1929





КАК ХОРОШО...

Как хорошо, что вспыхнут снова эти
Цветы в полях под небом голубым!
Как хорошо, что ты живешь на свете
И красишь мир присутствием своим!

Как хорошо, что в общем вешнем шуме
Милей всего твой голос голубой,
Что, умирая, я еще не умер
И перед смертью встретился с тобой!

1928




НА КОЛОКОЛА


НА КОЛОКОЛА

Ко всенощной зовут колокола,
Когда в путь вышедшие на рассвете,
Мы различаем в далях монастырь.

Окончен лес и пыльная бела
В полях дорога к церкви, где на третьей
Версте гора, вокруг которой ширь.

Там, за полями на горе собор
В лучах печалящегося заката,
И не печальные ли купола?

Нам, проозеренный оставив бор,
Где встретилась с утра одна лишь хата,
Идти на нежные колокола.

У башенки зубчатого кремля,
Воздвигнутой над позаросшим скатом,
Свернув с пути, через калитку мы

Вступаем в монастырь. Его земля
Озарена печалящим закатом,
И в воздухе сгущенье белой тьмы.

Монашенки бесшумны и черны.
Прозрачны взоры. Восковые лики.
Куда земные дели вы сердца?

Обету - в скорби данному - верны,
Как вы в крови своей смирили клики?
Куда соблазн убрали вы с лица?

Иль, может быть, покойницы на вид,
Иных живых вы, девушки, живее,
И молодость повсюду молода?

И в ночь, когда сирень зашевелит
Свой аромат и вас весной овеет,
Не ищете ли повод для стыда?

    1927





МОЛИТВА

Достоевскому

Благочестивого монастыря
Гостеприимство радостно вкушая,
Я говорю: жизнь прожита большая,
Неповторяемая на земле!
Все находимое порастерял.
И вот, слезами взоры орошая,
Я говорю: жизнь прожита большая...
Проговорил и сердцем обомлел:

Большая жизнь, но сколького не знал!
Мелькают страны, возникают лица
Тех, о которых некому молиться,
Кто без молитвы жил и постарел...
Чем дольше жизнь, тем явственней сигнал...
С кем из безвестных суждено мне слиться?
О всех, о ком здесь некому молиться,
Я помолюсь теперь в монастыре...

Ночь под 1927 г.



ЗЕМНОЕ НЕБО

Как царство средь царства стоит монастырь.
Мирские соблазны вдали за оградой.
Но как же в ограде - сирени кусты,
Что дышат по веснам мирскою отрадой?

И как же от взоров не скрыли небес, -
Надземных и, значит, земнее земного, -
В которые стоит всмотреться тебе,
И все человеческим выглядит снова!



НА МОНАСТЫРСКОМ ЗАКАТЕ

Если закат в позолоте,
Душно в святом терему.
Где умерщвленье для плоти
В плоти своей же возьму?

Дух воскрыляю свой в небо:
Слабые тщетны мольбы:
Все, кто вкусили от хлеба,
Плоти навеки рабы.

Эти цветы, эти птицы,
Запахи, неба кайма,
Что теплотой золотится,
Попросту сводят с ума:

Мы и в трудах своих праздны, -
Смилуйся и пожалей!
Сам Ты рассыпал соблазны
В дивной природе своей:

Где ж умерщвленье для плоти
В духе несильном найду?
Если закат в позолоте -
Невыносимо в саду:

1927




ЧЕРНЫЕ, НО БЕЛЫЕ

Белоликие монахини в покрывалах скорбно-черных
Что в телах таите, девушки, духу сильному покорных?

И когда порханье запахов в разметавшемся жасмине,
Не теряете ли истины в ограждающем Амине?

Девушки богоугодные, да святятся ваши жертвы?
Вы мечтательны воистину, вы воистину усердны!

Но ведь плотью вы оплотены, и накровлены вы кровью, -
Как же совладать вы можете и со страстью и с любовью?

Соловьи поют разливные о земном - не о небесном,
И о чувстве ночи белые шепчут грешном и прелестном...

И холодная черемуха так тепло благоухает,
И луна, луна небесная, по-земному так сияет...

Как же там, где даже женщины, даже женщины - вновь девы,
Безнаказанно вдыхаете ароматы и напевы?

Не живые ль вы покойницы? Иль воистину святые? -
Черные, благочестивые, белые и молодые!

    1927





ВСЕ ОНИ ГОВОРЯТ ОБ ОДНОМ

С.В. Рахманинову

Соловьи монастырского сада,
Как и все на земле соловьи,
Говорят, что одна есть отрада
И что эта отрада - в любви:
И цветы монастырского луга
С лаской, свойственной только цветам,
Говорят, что одна есть заслуга:
Прикоснуться к любимым устам:

Монастырского леса озера,
Переполненные голубым,
Говорят, нет лазурнее взора,
Как у тех, кто влюблен и любим:

1927