Дядя Борух, в то время ещё Боренька Камянов, первый раз попался по глупости. Да и то не по своей. С Сыном Полка они до мелочей продумали ограбление директорской дачи. Но всего, конечно, не предусмотришь. Вот и они не предусмотрели здоровенного пса. Самое удивительное, что собаки на даче никогда не было. Боренька, не доверяя своему приятелю Ваньке, сам несколько раз обходил высокий забор, окружавший дачу, забирался на дерево, в бинокль оглядывал территорию… Не было пса! Но в тот день, когда должно было произойти ограбление, директор пустил на территорию злющую милицейскую овчарку. Кто же мог предположить такую неприятность! Правда, Ванька задушил её голыми руками, но овчарка тоже успела его неплохо тяпнуть. И в зубах у неё остался кусок ванькиной куртки, по которой ментовня и вышла на них. Вот уж, действительно, знал бы, где упадёшь, соломку бы подстелил.
   До суда Борух просидел в КПЗ, потом его отправили в область. Он уже знал, что Ванька всю вину взял на себя, но им бы все равно много не дали. Они же несовершеннолетние. Сыну полка повезло меньше, но все же повезло. Он «рогом упёрся», что ничего не видел, не слышал, не знает… Просто проходил мимо. Правда, он так и не смог толком объяснить, что же он делал возле ограбленной дачи, впридачу Сынок считался рецидивистом, и ни следак, ни суд не поверили, что умудрённый жизнью вор мог пойти на поводу у малолеток. И все равно Сынок получил намного меньше, чем можно было рассчитывать. Зато Ванька мог гордиться. По воровским законам всегда считалось, что вор, взявший на себя чужую вину и пошедший «паровозом», достоин всяческого уважения.
   Борух попал в детскую колонию. Там он должен был провести год, перед тем, как ехать на «взрослую» зону. Ещё в херсонском областном КПЗ матёрые урки, получившие «маляву» от Сынка, учили его уму — разуму. Что говорить следователю, как вести себя на зоне, с кем общаться…
   — Ты, Борух, ещё молодой, — говорил ему Васька Бутса, бывший футболист, сидевший по третьему разу за разбой, — зубки не покажешь, кусаться не будешь, сожрут за милую душу. Или хуже того, опустят. Не дай тебе бог пойти на соглашение с кумом, как бы не уговаривали. Ссучишься, обратной дороги не будет. Бить станут, терпи. Сцепи зубы, и терпи. Никогда не зови на помощь вертухаев. Они не спасут, только хуже сделают. Если совсем край придёт, заточкой себя ткни. Вот сюда, в предплечье. Больно, кровищи много, но не смертельно. Знаешь, с чего начинается вор? С малолетки сидеть, в армии не служить, в комсомоле не состоять, семьи, жены и детей не иметь. Понял?
   — Что ж так строго? — не веря своим ушам, спросил Борух.
   — Э-э, я ж базарю о настоящих ворах, идейных, старой закваски. О тех, которые на смерть ради идеи идут.
   — Что ж это за идея такая ленинская?
   — Не ленинская, пацан, воровская, — сказал Бутса. — Есть такая поговорка, не знаю, кто её придумал: «Когда Бог подумал о несправедливости власть имущих, Он и ворам дал закон». Расскажу я тебе случай, во времена «сучьих войн» это ещё было. Сидел я тогда в Ветлаге, молодой, по первому разу. Этап привезли, человек четыреста… Законников среди них всего пятеро, и Сила с ними. Сила — человек известный, вор правильный. Да куму это до фени. Приказ тогда вышел от усатого: ломать авторитетов. И не просто ломать, а так, чтоб они бумагу подписывали, в которой отказываются от своей короны. Чтобы «ссучивались»… По разному ломали, кого забивали до смерти, кого собаками травили… «Суки» — самый херовый народ. Воров предали, а честно жить не научились. Болтаются, как мотня на штанах. Оттого и лютуют. Но не в этом дело. Велел кум по одному вызывать законников в «парилку». Была у нас такая камера специальная. Как крематорий у фрицев. Кто туда попадает, или «сукой» выходит, или не выходит вообще. Четверо вышли. Избитые, псами заеденные, с рёбрами сломанными, но вышли. В глаза не смотрят. А чего смотреть?! Они на своей жизни точку поставили. А потом Силу потащили. Его только-только короновали, в 52-м. Я тогда в хозобслуге крутился. Хоть и западло это, но я ж не настоящий вор тогда был, по глупости залетел, за «мешок картошки». Я как раз возле «парилки» круги наворачивал, если и не все видел, то слышал многое. Начал кум орать на Силу, а голос у него такой, что сквозь пургу пробивается. Шаляпину не снилось! Хотел, чтоб Сила от короны отказался. А Сила, скажу тебе, маленький был, плюнь и рассыплется. Да, видать, недаром погоняло получил. Ох, и лупили его! Семь вертухаев палками обхаживали, ногами, водой отольют, и по новой. Кум кричит: «Когда, падла, крещение брал? Убью, сука!» А Сила, блин, зубы выплёвывает, и на хер его посылает. Да ещё с издёвочкой. Так что кум придумал: вытащил Силу на мороз и приказал стоять. А мороз — сперма в яйцах замерзает. К вечеру он стеклянный стал, мы думали все, капец. Но… удивительно. Оклемался Сила, очухался. Вот что с человеком идея делает. Потом, позже, когда «суки» пошли громить наш барак, они Силу не тронули. Даже кум отказался от мысли сломать его. Я потом спрашивал у него, как он все это выдержал? Знаешь, что он ответил? Что в Бога верит. Во как! Должна быть у человека идея, иначе какой смысл?
   — В чем смысл? В убийствах? Старушек грабить?
   Ты, пацан, не передёргивай. Мокрушничество и беспредел большая редкость среди коронованных. За это и самому можно на вилы попасть.
   Запала Боруху эта история про Силу в самое сердце. Нельзя сказать, чтобы он стал ярым приверженцем воровской идеи, но она, по крайней мере, укрепила его. И когда он попал на «малолетку», здорово помогла. Первый вопрос, который ему задал майор, начальник колонии, был: «Ты комсомолец?». На что Борух гордо ответил: «Я — вор!». Майор хмыкнул в усы, усмехнулся, и отправил его в камеру. Словосочетание «прессхата» появилось позже, но и та камера, в которую попал Борух, ничем от неё не отличалась. Его встретили шестеро молодых парней.
   — О, новичок, — сказал один из них, и танцующей походкой пошёл навстречу Боруху. Остальные тоже начали подниматься с кроватей.
   — Слышь, доходяга, представляться надо, — сказал второй, высокий, вертлявый… Он все время оглядывался на сокамерников, будто искал у них поддержку. — Неуважение проявляешь…
   Борух уже понял, что его сейчас будут бить. Он не сомневался, что это делалось по приказу начальника. Про себя он уже решил, что сдохнет, но вместе с собой заберёт ещё кого-нибудь из этих «сук». Борух не был особенно силён физически, да и драться он не любил. Даже в дворовых драках никогда не участвовал. Но теперь у него не было выбора. И не дожидаясь, когда на него набросятся, он первым кинулся на того, кто стоял ближе. Врезал ему кулаком по уху, отбросил в сторону, и тут же его нога со всей силы вошла в пах «Вертлявого». Тот закричал, согнулся, и, держась руками за низ живота, запрыгал по комнате. Дальнейшее Борух помнил плохо. На него набросились все сразу. Кто-то бил ногами, кто-то пытался стянуть с него штаны… Единственная мысль билась у него в мозгу: «Надо выдержать!». Драку прервал совершенно дикий, животный вой. Кричал тот, на которого Борух напал первым. Толпа отхлынула, парень выл, как корова на бойне, держась за голову. Из-под пальцев текла кровь. Она не хлестала, она тихо капала. Борух, пошатываясь, встал, выплюнул солёный кусок, утёрся, и сел на кровать.
   — Паря, — не веря своим глазам, сказал «вертлявый», — он же ухо ему откусил!
   — Вот это да! — задумчиво произнёс самый здоровый. — Ты что ж, падла, наделал?! Мы же пошутить хотели!
   Вот и пошутили, — Борух потрогал опухшую губу. — Предупреждать надо.
   В камеру ворвались вертухаи во главе с начальником. Похоже, они тоже не ожидали такого исхода. Эту ночь Борух провёл в карцере. Это был его первый карцер в жизни, и далеко не последний. А с «Одноухим», как прозвали впоследствии потерпевшего, они потом подружились. И на «взрослую» зону ушли вместе. Слух о том, как Борух откусил ухо, быстро разнеслась по «воровской» почте, что, конечно же, прибавило ему уважения.
   Сейчас, в чужой и тёплой стране, то, далёкое, вспоминалось с лёгкой ностальгией, как память о дерзкой и шебутной молодости.
   — Дядя Борух, может, ты что-нибудь скажешь? — ворвался в его сознание голос Натана.
   Борух вздрогнул, открыл глаза, оглядел присутствующих. «М-да, старею, старею, — подумал он. — Только заснуть не хватало». Нить разговора он потерял, но признаваться в этом не собирался. Для всех он должен был оставаться все таким же грозным законником.
   — Знаете, друзья мои, — наконец сказал он, — я не могу говорить за Натана. Он не является вором ни по российским, ни по израильским меркам. Да и я, можно сказать, в Израиле проездом. Поэтому решать ваши внутренние дела я не могу. В Америке — могу, а здесь… И все же я думаю, что к предложению Натана стоит прислушаться. Когда-то вся моя душа противилась тому, чтобы законники шли на соглашение с властью. Это всегда считалось западло. Но времена меняются. И если мы сейчас не войдём во власть, то многое потеряем. Причём, надо учитывать, что в Израиле это сделать легче, чем в Америке или в Германии. Вон, Юрик Шац или Бакланов, уже работают с нами… Я уж не говорю о других. Но, на мой взгляд, этого мало. Вы только представьте, какие дела можно крутить, имея своих людей в государственной думе, тьфу, черт, в Кнессете! Израиль, конечно, не Россия, но, насколько я знаю, у полиции к Натану претензий нет. Оправдан подчистую. А это значит, что он вполне может претендовать на хорошее место. Что же касается создания собственной партии, то здесь я не советчик. В Израиле достаточно много «русских» партий, стоит ли создавать ещё одну… Не знаю. Надо хорошенько покумекать.
   — Это должна быть партия промышленников, партия мелкого и среднего бизнеса, — сказал Натан, дождавшись, когда Дядя Борух выговорится. — Только тогда мы сможем лоббировать некоторые интересующие нас вопросы. Либерзон нам не помощник. Случись что-нибудь, и он отречётся от нас так же, как отрёкся от Гриши Лернера. Мы же должны быть единой силой.
   Ты должен собрать большую сходку, — сказал Дядя Борух. — Не только израильтян, надо, чтоб приехали люди из Америки, Германии, Австралии, России… Нужно предложить им объединиться. И в первую очередь, необходимо нейтрализовать Бероева.
   Лев Бероев был признанным лидером бухарской общины, миллионер, в прошлом, помощник Чурилова, вывез в Израиль только золота, алмазов и бриллиантов на четверть миллиона долларов. Его доход, по самым минимальным прикидкам, составлял более двух миллиардов, не считая ценных бумаг и недвижимости в разных странах мира. Деятельность Бероева была покрыта мраком. Никто не знал, чем он занимается на самом деле. На поверхности оставались бензоколонки, принадлежащие его клану, финансовая поддержка «Бухарской газеты», строительство синагог, домов и дорог, а также слухи о том, что Бероев подкармливает политиков, начиная с президента, и заканчивая мэром какого-нибудь мелкого поселения. У самого Натана денег было не меньше, об этом практически никто не знал, но легализовать их он пока не смог.
   — Леву невозможно нейтрализовать, — тихо сказал Моше Бакланов, который если не приятельствовал, то был достаточно близко с ним знаком. — В самое ближайшее время он открывает «русский» телеканал. Пятьдесят один процент акций будут принадлежать ему.
   — На хитрую жопу есть болт с винтом, — отозвался Рустам, который имел свой счёт к Бероеву.
   — Пусть открывает, — немного подумав, произнёс Натан. — Как ты считаешь, Чёрный?
   — Я здесь человек случайный, — сказал Евгений, мгновенно понявший, что от него ждут. — Но я бы поработал на телеканале. Тем более, что опыт имеется.
   — Дядя Борух, возьмёшь на себя российскую братву? — спросил Натан. — Я бы сам поехал, давно уже не видел ни Секу, ни Полковника…
   — Ты знал Полковника? — чуть напрягшись, посмотрел на него Борух.
   — Знал.
   — Что ж ты молчал, сукин сын!
   — А ты не спрашивал.
   — Полковник, тогда ещё Сын полка, сам меня короновал когда-то, — прослезился Дядя Борух. — Я его с детства знал. Он недавно умер.
   — Умер? — поразился Натан. — Он же был крепкий старик!
   — Но — старик. Ничего не поделаешь, от смерти ещё никто не уходил, особенно, так долго, как Полковник, Паша Коробов.
   — Да, удивительный был человек, — Натан помолчал. — Помянем старика.
   Все наполнили свои рюмки, выпили… В этом кругу никто, кроме Натана и Дяди Боруха не знал Полковника. Не ведали они, в каком железном кулаке старый согбенный вор держал всю воровскую Россию!
   — Теперь таких нет, — сказал Борух. — Настоящий был человек! Хорошо, я возьму на себя братву. Думаю, проблем не будет. Какой процент ты собираешься отстёгивать?
   — Как сказано в Талмуде, десятину. Но все зависит от сходки. Марокканцы, эфиопы вряд ли пойдут на соглашение с нами.
   — Я знаю, как договориться с «марокканцами», — вдруг сказал Рустам. — Помните этого раввина из Пардес-Каца? Ну, того самого, который после отсидки ударился в религию? Он же держит под собой весь центр! Вся наркоторговля идёт через него и его братьев. Клан очень сильный, но зуб на них имеют многие. Они, как кость в горле.
   — Зачем же нам с ними связываться? — недоуменно спросил Натан.
   — Их все равно перестреляют, — пояснил Рустам. — И тогда начнётся новый передел территорий. От этих хотя бы знаешь, чего ждать, а если к власти придёт семья Абуджарбиля, всё станет непредсказуемым. С раввином, не помню, как его зовут, можно договориться. Мне кажется, для его клана это будет выход. И он должен это понимать.
   — Его зовут Шимон Хариф, — сказал Юрий Шац. — Его не трогают, пока он поддерживает и подпитывает религиозных. Дядя Борух, ты помнишь, когда ты выходил из тюрьмы, тебя приехал встречать Ицик Хариф? Шимон — его брат.
   — Тот раввин — брат Ицика? — удивился Борух. — Я решил, что он приехал отпустить мне грехи.
   — На нем грехов больше, чем на нас всех, вместе взятых, — сказал депутат.
   — Ты можешь устроить нам встречу? — спросил Натан.
   — Пусть Фазиль договорится через Ицика, — попробовал отказаться Юрий Шац. — Они ближе знакомы.
   — Я никакого отношения к Харифам не имею, — отрезал Фазиль. — И вообще, не моё это дело. У меня свой бизнес.
   Видишь? — улыбнулся Натан. — Фазиль не хочет, у него свой бизнес.
   В его тоне явно слышалась угроза, но в чью сторону она была направлена?.. Евгений недоуменно посмотрел на Натана, но промолчал. В конце концов, не дело журналиста вмешиваться в дела богатых людей. Чёрный только не понимал, зачем он нужен Натану? Какого хрена он притащил его на эту сходку? Какая польза от нищего журналиста? Ну, помог он ему, выручил один или два раза, но это не значит, что Натан должен посвящать его во все перипетии своих дел. Он не так уж хорошо его знает. Да и ему, Женьке, совершенно не обязательно всё знать. Как говорится, меньше знаешь, лучше спишь. К тому же он был наслышан о крутом нраве Фазиля, и не хотел бы встретиться с ним на узкой тропинке. Он не раз хотел написать о делах Фазиля, но с кем бы ни говорил, как только речь заходила о нем, все замолкали, и разговорить их не было уже никакой возможности. Чёрный давно понял, что бизнесмены средней руки боятся его. Конечно, проще платить и знать, что ты жив, чем твоё тело будут искать в пустыне. И вряд ли найдут. Пустыня в Израиле бескрайняя, как Средиземное море.
   — Хорошо, я поговорю с Харифом, — наконец выдавил из себя Шац.
   Чувствовалось, с каким трудом дались ему эти слова. Депутат прекрасно понимал, что, ввязываясь в криминальный бизнес, назад дороги ему уже не будет. Собственно, он давно уже был «при делах», но все как-то сбоку, не погружаясь глубоко. Теперь же его заставляли стать посредником между группировками. Иди потом, доказывай в полиции, что он ни при чем.
   — Вот и замечательно, — подвёл черту Натан. — Пойдём дальше. Моше, несколько месяцев назад ты говорил, что будет проводиться конкурс на строительство новой дороги. Как я понимаю, конкурса ещё не было?
   — Нет, — подтвердил заместитель мэра. — Но три фирмы уже представили свои расчёты. Мне кажется, выиграет Йоси Бенино. Даже к тёще не ходи… Не потому, что его проект выгоден, а потому, что он родственник генерального контролёра мэрии.
   — Но ты ведь входишь в комиссию? Твой голос решающий? Ты можешь отказать Бенино. И проголосовать за наш проект. Получишь свои сорок процентов.
   — Натан, не слишком ли много ты на себя берёшь? — Бакланов поставил бокал на камин и вытер вспотевшее лицо платком. — Во-первых, я не господь бог, во-вторых, право решающей подписи не только у меня. Я не могу идти против всей комиссии.
   — Ты что, падла, — глаза Натана сощурились и блеснули. — Я тебе мало плачу?! Хочешь снова вернуться в свою страховую компанию? Так я устрою. Или ты надеешься остаться на новый срок? Так я и срок могу устроить, только в другом месте.
   — Здесь Израиль, а не Россия, Натан, — глухо сказал Бакланов. — Не забывай об этом.
   — Ты мне угрожаешь?!
   — Ша, пацаны, — поднял руку Дядя Борух. — Брэк. Я уверен, Моше сделает все правильно.
   Сказано было спокойно, тихо, но все присутствующие знали, какая угроза кроется за этим показным спокойствием. Бакланов переглянулся с Шацем. Депутат пожал плечами, давая понять, что он ничем помочь не может. На самом деле, в глубине души Юрий радовался, что он не один оказался в этом дерьме. Такова уж гнусная человеческая сущность. А вот Бакланову было не до смеха. Он прекрасно понимал, что с ним будет, если хоть одна полицейская душа узнает о его связях с криминалом. Моше взяли за горло пару лет назад, когда он только-только получил должность заместителя мэра. Взяли спокойно, без угроз и ломания шейных позвонков. Ему просто сделали предложение, от которого он не смог отказаться. Хотя мог бы. Но не сделал этого. Хотел подзаработать. Вот и получил. А как все хорошо начиналось.
   Моше вспомнил, как к нему в офис (он тогда был хозяином страховой компании) пришёл Аркадий Пирсон. Высокий, красивый, обаятельный, представился канадским бизнесменом, торгующим золотом и серебром. По словам Пирсона, торговый оборот его фирмы составлял десятки миллионов долларов. Ещё тогда Бакланов заподозрил неладное, но уж очень хотелось поверить, что у него наконец-то появился шанс сказочно разбогатеть. Они подписали договор о сотрудничестве. Моше сам засунул голову в петлю и затянул узел. Конечно, потом он пожалел об этом. От имени его компании Пирсон заключал различные контракты, и поначалу дела шли очень хорошо.
   — Не боись, Мишка, — смеялся Аркадий, — мы с тобой русские, горой друг за друга должны быть, скоро миллионы крутить будешь!
   А в один прекрасный день он исчез. Вместе с документами, контрактами, договорами и деньгами. На счёту страховой компании Бакланова остался такой минус, что он понял: в бизнес ему дорога закрыта. И слава пошла такая, что больше с ним дело иметь никто не хотел. Но… всё, что ни делается, всё к лучшему. Если бы не это банкротство, не этот обман, он бы не пошёл в политику. А политика, и это давно известно, большие деньги плюс авторитет. Моше использовал все свои знакомства, чтоб замять скандал с фальшивыми чеками, которые от его имени направо и налево раздавал этот жулик, это дерьмо, Аркаша Пирсон. Организовал в газетах статьи в свою защиту, в которых, проплаченные им журналисты, выставляли Моше, как страдальца, как борца за «русскую» улицу, пострадавшего от рук наглых мошенников. Даже Щаранский выступил в его защиту. После чего политическая карьера Моше Бакланова была предрешена. Но когда два года назад в его кабинет, в кабинет заместителя мэра, пришёл Натан и напомнил ему о его связях с Пирсоном, Моше стало плохо. Натан, однако, успокоил, сказав, что никто ничего не узнает, если он будет оказывать ему мелкие услуги. Услуги действительно не требовали больших усилий, да и криминалом не особенно пахло. Нужно было всего-навсего пробивать кое-какие документы. Бюрократическая система — она везде одинакова, а Натан ждать не хотел. Да и оплачивались эти мелкие услуги по высшему разряду. Моше понимал, что его покупают, но отказываться было уже поздно, теперь он полностью зависел от Натана. И вот сейчас пришло время расплачиваться по счетам.
   Из дома Бакланов вышел вместе с Юрием Шацем.
   — Нет, ну ты подумай, какой подлец! — возмущался депутат. — Считает, что мы, как шавки, будем поднимать лапки. Не дождётся!
   Моше посмотрел на Юрия и процедил сквозь зубы:
   — Заткнись!
   — Миша, ты чего? — удивился Шац.
   — Мы оба с тобой повязаны. По рукам и ногам. Так что будешь делать все, что тебе приказывают. И дёрнул меня черт связаться с ними!
   — Что ты так переживаешь? Ничего особенного они от тебя не требуют. Перепишешь итоги конкурса, да и все. Никто и копаться не станет. Бенино, как я понимаю, ещё не в курсе, что его проект выиграл? Ну и не дёргайся.
   Моше презрительно посмотрел на депутата, но промолчал. Вообщем-то, он прав. Другого выхода все равно не было. Они разошлись по своим машинам. Шац поехал в Иерусалим, где у него была шикарная вилла, с огромным приусадебным участком, купленная, кстати, на те самые деньги, которые платили ему «авторитеты». Зарплата у израильского депутата дай Бог каждому, но даже на неё не приобретёшь виллу, стоимостью в два миллиона долларов.
   А в доме у Натана разговор продолжался. Натан не собирался долго задерживаться в Израиле. Поэтому из сложившейся ситуации намеревался выжать все, что возможно.
   — Значит, мы договорились, Дядя Борух?
   — Я сказал. Ты знаешь, в нашем мире такими вещами не шутят, словами не бросаются.
   Борух поднялся и пошёл к выходу. За ним потянулись остальные.
   — Женя, подожди, у меня к тебе дело есть, — крикнул Натан Чёрному.
   Евгений оглянулся, пожал плечами и сел в кресло, в котором до этого сидел Дядя Борух.

9. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

   (Ленинград. Начало 90-х).
 
   Ленинград 89-го года вряд ли мог напоминать Петербург начала 20-го века. Но что-то общее напрашивалось. Толпы народа на Невском с плакатами и без, демонстрации, оружие из-под полы, бандюганы всех мастей, вылезшие на свет божий, и не боящиеся больше ни черта, ни дьявола, ни милиции, ни прокуратуры… Спекулянты, ставшие кооператорами, актёры, переквалифицировавшиеся в стриптизеров, крестьяне, превратившиеся в «челноков», пенсионеры, которые с приходом перестройки, поверили в бога на земле…
   Мир перевернулся. Найти своё место в этом поставленном с ног на голову бардаке, было, ох, как непросто. Натану повезло. Благодаря Ольге и собственным талантам, он быстро вписался в общество «Милосердие». И быстро понял, чем, собственно, это общество, призванное помогать сирым и убогим, занимается.
   Жил он теперь с Ольгой и её детьми, которые, как ни странно, приняли его на «ура». Может, потому, что Натан не пил, в отличие от их родного отца, не распускал руки в пьяном угаре, не издевался над их мамой, и никогда не повышал голос. Называли они его по имени, делились своими маленькими тайнами, даже на родительские собрания в школу теперь ходил он. Ему нравилось чувствовать себя отцом, хотя, по большому счёту, Натан годился им разве что в «очень старшие братья», он любил жену, несмотря на разницу в возрасте. Для него этой разницы не существовало. Как и для неё, впрочем. Было только ощущение непреходящего счастья.
   Председатель общества «Милосердие», Вадим Лукошников, молодой, 30-летний парень, всегда «с иголочки» одетый, вечно озабоченный какими-то проблемами, поручил Натану заниматься полиграфической деятельностью общества. Плакаты, листовки, брошюрки, разъясняющие пенсионерам, какое замечательное у них «милосердие», газетки, раздающиеся бесплатно на каждом перекрёстке и ратующие за демократию… Уже через месяц Натан понял, что вся эта суета только прикрытие «настоящих» дел организации. Но пока ещё он не мог толком разобраться во всех хитросплетениях. Конспирация в «обществе» была не хуже, чем в какой-нибудь «секретке».
   «Авторитеты» пока его не трогали, на стрелки не вызывали, будто забыли о его существовании. О пропавшем общаке тоже никто не вспоминал. Но Натан чувствовал, что такая спокойная жизнь долго не продлится.
   В начале 90-го года Натан познакомился с руководителем ООО «Тезаурус», Антоном Николаевичем Ивановым. Знакомство произошло в ресторане гостиницы «Прибалтийская», куда Иванов пригласил его пообедать. Натана это приглашение не насторожило. Уже давно вошло в моду, по примеру западных бизнесменов, проводить деловые встречи в ресторанах. Насторожило другое: Иванов нередко приходил в «Милосердие», запирался с Лукошниковым в кабинете, и сидел там иногда пять минут, а иногда и два часа. Это могло ничего не значить, но могло означать и очень многое. «Тезаурус», как и многие, ему подобные кооперативы, занимался куплей-продажей. Но уже поднаторевший в таких делах Натан понимал, что это тоже только вершина айсберга. Однако копать глубже он опасался. Не пришло ещё время. Не доверяют ему пока.
   На встречу с Ивановым Натан пришёл вместе с Ольгой. Уж очень хотелось вывести её в свет, отдохнуть в спокойной обстановке, потанцевать… К тому же он был уверен, что хозяин «Тезауруса» приглашает его не для того, чтобы говорить о делах, наверняка, хочет присмотреться к нему. За два дня до этого Натан встретился с Секой и попросил навести справки об Иванове. Впрочем, ничего интересного вор в законе не узнал. «Женат, двое детей, 45 лет, в прошлом — учитель истории, не судим, владеет кооперативом с 87-года». Примечательная деталь: родной брат Иванова, талантливый художник, сел в 83-м за изготовление фальшивых денег. Вышел в 89-м. Где обретается сейчас, неизвестно.