Страница:
Дездемона. Найди его, попроси его прийти сюда; скажи ему, что я
расположила моего господина в его пользу и надеюсь, что все будет хорошо.
Простофиля. Сделать это - в силах ума человеческого, и потому я
попытаюсь это сделать. (Уходит.)
Дездемона. Где же могла я потерять этот платок, Эмилия?
Эмилия. Не знаю, синьора.
Дездемона. Поверь, я бы охотней потеряла мой кошелек, полный крузадов
{126}. Если бы мой благородный мавр не был человеком неподдельной души,
сделанным не из того низкого материала, из которого сделаны ревнивые
создания, этого было бы достаточно, чтобы навести его на дурные мысли.
Эмилия. Он не ревнив?
Дездемона. Кто? Он? Я думаю, что солнце его родины иссушило его
ревность.
Эмилия. Посмотрите, вот он идет.
Дездемона. Я его теперь не оставлю в покое, пока он не призовет к себе
Кассио.
Входит Отелло.
Как вы себя чувствуете, мой господин?
Отелло. Хорошо, добрая госпожа моя. (В сторону.) О, как тяжело
притворяться! Как вы, Дездемона?
Дездемона. Хорошо, мой добрый господин.
Отелло. Дайте мне вашу руку. Это влажная рука, госпожа моя {127}.
Дездемона. Она еще не испытала старости и не знала печали!
Отелло. Это указывает на предрасположение к щедрости и на
расточительность сердца. Горячая, горячая и влажная. Ваша рука требует
ограничения свободы, поста и молитвы, постоянного умерщвления плоти и
упражнения в благочестии. Ибо вот здесь, в этой руке, живет молодой потный
дьявол {128}, который всегда готов бунтовать. Это хорошая рука, откровенная
рука.
Дездемона. Вы вправе это сказать, потому что эта рука отдала вам мое
сердце.
Отелло. Расточительная рука. В старину руку отдавали вместе с сердцем,
теперь, согласно нашей новой геральдике {129}, отдают руку без сердца.
Дездемона. Не мне судить об этом. Скажите лучше, как с вашим обещанием?
Отелло. Каким обещанием, цыпочка? {130}
Дездемона. Я послала за Кассио, чтобы он пришел поговорить с вами.
Отелло. Мне не дает покоя сильный насморк: одолжи мне свой платок.
Дездемона. Вот, мой господин.
Отелло. Тот, который я подарил тебе.
Дездемона. У меня его нет с собой.
Отелло. Нет?
Дездемона. Нет, в самом деле, мой господин.
Отелло. Плохо. Этот платок подарила моей матери цыганка. Она была
колдунья и могла почти свободно читать мысли людей. Она сказала моей матери,
что, пока она будет хранить этот платок, она сохранит привлекательность и
отец мой будет всецело покорен ее любви; но что, если она потеряет этот
платок или подарит его, она станет отвратительна в его глазах, и душа его
устремится в погоню за новыми любовными мечтами. Моя мать, умирая, подарила
мне этот платок и просила меня, когда судьба пошлет мне жену, подарить его
ей. Так я и поступил; берегите же его, храните его как зеницу ока. Потерять
или отдать его - значит навлечь беду, не сравнимую ни с чем.
Дездемона. Возможно ли?
Отелло. Это правда. В самой ткани его заключена магия. Пророчица,
которая насчитала в этом мире двести обращений солнца, шила на нем узор в
пророческом исступлении. Священны были черви, которые произвели шелк. Платок
был смочен в зелье {131}, которое люди сведущие изготовили из сердец умерших
дев.
Дездемона. Неужели? Это правда?
Отелло. Истинная правда. А потому берегите его.
Дездемона. О боже, лучше бы я его никогда не видала!
Отелло. Ха! Почему?
Дездемона. Отчего вы говорите так порывисто и стремительно?
Отелло. Он потерян? Его нет? Говорите, он пропал?
Дездемона. Да сохранит нас небо!
Отелло. А? Что?
Дездемона. Он не потерян. Но что из того, если бы даже он был потерян?
Отелло. Как?
Дездемона. Говорю вам, что он не потерян.
Отелло. Достаньте его, дайте мне взглянуть на него.
Дездемона. Я могла бы это сделать, но сейчас не хочу. Это все хитрость,
чтобы отделаться от моей просьбы. Прошу вас, примите Кассио.
Отелло. Принесите и покажите мне платок. Моя душа предчувствует дурное.
Дездемона. Ну же, ну! Вы нигде не найдете более достойного человека.
Отелло. Платок!
Дездемона. Прошу вас, поговорим о Кассио.
Отелло. Платок!
Дездемона. О человеке, который всю жизнь свою основывал свое счастье на
вашем расположении к нему, делил с вами опасности.
Отелло. Платок!
Дездемона. Честное слово, вы достойны порицания.
Отелло. Прочь! (Уходит.)
Эмилия. И этот человек не ревнив?
Дездемона. Я этого раньше никогда не видала. Есть, повидимому, что-то
чудесное в этом платке. Потеря его для меня несчастье.
Эмилия. Мужчину не узнаешь ни в год, ни в два. Они желудки, мы - пища.
Они жадно съедают нас, а когда насытятся - изрыгают. Посмотрите - Кассио и
мой муж.
Входят Кассио и Яго.
Яго. Нет другого средства. Сделать это должна она. Посмотрите, вот
удача! Ступайте и настойчиво просите ее.
Дездемона. Ну как, добрый Кассио? Какие у вас новости?
Кассио. Все с прежней просьбой, синьора. Умоляю вас благодетельным
заступничеством вашим вернуть мне существование, а также любовь того, кого я
во всех отношениях почитаю, насколько только способно мое сердце. Я не хотел
бы дольше оставаться в неизвестности. Если мой проступок является
смертельным грехом и ни прошлая служба, ни горесть в настоящем, ни те
услуги, которые я собираюсь оказать в будущем, не могут быть достаточным
выкупом, чтобы вернуть мне его любовь, одно уже знание этого будет для меня
благодеянием: тогда я возьму себя в руки и выберу какой-нибудь другой путь
жизни, в надежде на подаяние судьбы.
Дездемона. Увы, трижды благородный Кассио! Сейчас мое заступничество не
звучит, как должно. Мой господин уже не прежний господин мой. Я бы не узнала
его, если бы он так же изменился лицом, как изменилось его душевное
состояние. Да молят за меня святые духи так, как я просила за вас, как
только могла. За свои свободные речи я попала под обстрел его гнева. Вам
нужно на время запастись терпением. Что я смогу сделать, я сделаю. Сделаю
больше, чем осмелилась бы сделать для себя. Удовольствуйтесь этим.
Яго. Мой господин в гневе?
Эмилия. Он только что сейчас вышел отсюда в каком-то странном
беспокойстве.
Яго. Неужели он может разгневаться? Я видел, как пушка взметала в
воздух ряды его солдат и, подобно дьяволу, подхватила у него из-под локтя
его собственного брата, - и чтоб он мог разгневаться? Значит, это что-нибудь
важное. Пойду повидаю его. Это уж действительно неспроста, если он
разгневался.
Дездемона. Прошу тебя, ступай к нему.
Яго уходит.
Его ясный дух, верно, замутили государственные заботы, - вести из Венеции
или какой-нибудь раскрытый здесь, на Кипре, заговор, о котором ему стало
известно. В таких случаях люди готовы раздражаться по пустяковым поводам,
хотя в сущности взволнованы важными. Это, несомненно, так: заболит палец, и
чувство боли распространяется на другие здоровые части тела. К тому же мы не
должны думать, что мужчины - боги, и не должны ждать от них такого же
ласкового внимания, как во время свадебного пира. Какая я, право, Эмилия!
Я, недостойный воин {132}, в душе обвиняла его за недоброе ко мне отношение.
Теперь я вижу, что подослала ложных свидетелей и что он несправедливо
обвинен.
Эмилия. Дай бог, чтобы это были государственные дела, как вы думаете, а
не какие-нибудь ревнивые фантазии или причуды, касающиеся вас.
Дездемона. Помилуй бог, я никогда не давала ему повода.
Эмилия. А для ревнивых душ этого и не нужно. Они ревнуют не потому, что
есть причина, но ревнуют потому, что они ревнивы. Ревность - чудовище,
которое само себя зачинает и само себя порождает.
Дездемона. Да охранит небо душу Отелло от этого чудовища.
Эмилия. Аминь, синьора!
Дездемона. Пойду и найду его. Кассио, побудьте здесь. Если он в
подходящем состоянии духа, попрошу его за вас и сделаю все зависящее от
меня, чтобы добиться результата.
Кассио. Покорно вас благодарю, синьора!
Дездемона и Эмилия уходят. Входит Бьянка.
Бьянка. Спаси вас бог, друг Кассио!
Кассио. Почему ты не дома? Как поживаете, моя прекрасная Бьянка?
Честное слово, любовь моя, я собирался идти к вам.
Бьянка. А я шла к вам, Кассио! Как! Не приходить целую неделю! Семь
дней и ночей? Сотню, шесть десятков и восемь часов? А для влюбленных часы
разлуки в сто шестьдесят раз длиннее, чем на циферблате. Ах, как скучно их
считать!
Кассио. Простите меня, Бьянка! Все это время я был подавлен тяжелыми,
как свинец, мыслями. Но в более свободное время я возьму счет моих
отсутствий. (Дает ей платок Дездемоны.) Сладостная Бьянка, вышейте мне такой
платою.
Бьянка. Кассио, откуда это? Это подарок новой подруги. То я чувствовала
разлуку, теперь чувствую ее причину. Уже до этого дошло? Прекрасно,
прекрасно!
Кассио. Полно! Бросьте свои глупые догадки в лицо наславшему их
дьяволу. Вы ревнуете, полагая, что это подарок на память от какой-нибудь
любовницы. Это не так, честное слово, Бьянка.
Бьянка. Ну, так чей же он?
Кассио. Я сам не знаю. Я нашел его в своей комнате. Мне нравится узор.
Прежде чем его потребуют обратно, - а вполне вероятно, что его потребуют, -
я бы хотел, чтобы с него сняли узор. Возьмите его и вышейте такой же, а
покамест оставьте меня.
Бьянка. Оставить вас! Почему?
Кассио. Я здесь ожидаю генерала и не думаю, что мне послужит на пользу,
если он увидит меня в обществе женщины, да и не хочу этого.
Бьянка. Почему, смею спросить?
Кассио. Не потому, чтобы я вас не любил.
Бьянка. Но потому, что вы меня не любите. Прошу вас, проводите меня
немного. И скажите, скоро ли я увижу вас ночью?
Кассио. Я провожу вас, но только недалеко: я должен ждать здесь. Но мы
скоро увидимся.
Бьянка. Вот это хорошо. Мне приходится покориться обстоятельствам.
Уходят.
Кипр. Перед замком {133}. Входят Отелло и Яго.
Яго. И вы в самом деле продолжаете так думать?
Отелло. Так думать, Яго!
Яго. Да что тут особенного - целоваться тайком?
Отелло. Это недозволенный поцелуй.
Яго. Или полежать часок-другой голой с дружком в постели, не
намереваясь сделать ничего дурного?
Отелло. Голой в постели, Яго, и не намереваясь сделать ничего дурного?
Это лицемерие перед дьяволом. Те, которые хотят быть добродетельными, но так
поступают, подвергают свою добродетель искушению дьявола, сами же они
искушают небо.
Яго. Если они при этом ничего не делают, это простительный проступок.
Но если я дарю моей жене платок...
Отелло. Что тогда?
Яго. Ну что ж, тогда, значит, он принадлежит ей, господин мой. И,
поскольку он принадлежит ей, я думаю, что она вправе подарить его любому
мужчине.
Отелло. Она также обладательница и своей чести. Разве она вправе
подарить и ее?
Яго. Ее честь - незримая сущность {134}. Честью часто обладают те, у
которых нет чести. Но что касается платка...
Отелло. Клянусь небом, я бы с радостью забыл о нем! Ты говорил... О,
этот платок возникает в памяти моей, как ворон над зачумленным домом,
предвещающий всем гибель... Ты говорил, что мой платок у него.
Яго. Ну и что ж из этого?
Отелло. Хорошего в этом нет.
Яго. А что, если бы я сказал, что видал, как он вам нанес обиду? Или
что слышал, как он говорил, - мало ли на свете плутов, которые, настойчивым
ухаживанием или по ее любви и добровольному выбору склонив любовницу
уступить их желанию или дав ей то, чего та сама хотела, не могут удержаться
от болтовни...
Отелло. Он что-нибудь сказал?
Яго. Да, господин мой. Но, будьте уверены, не более того, от чего он
готов клятвенно отречься.
Отелло. Что он сказал?
Яго. Честное слово, он сказал, что он... Я, право, не знаю...
Отелло. Что? Что?
Яго. Лежал...
Отелло. С ней?
Яго. С ней, на ней, как вам угодно.
Отелло. Лежал с ней, лежал на ней! Мы говорим - лежать на ней, когда
хотим сказать, что ее оболгали {135}. Лежать с ней! Это гнусно. Платок...
Признания... Платок.... Пусть признается, и затем повесить его за труды...
Сначала повесить его, а потом пусть признается... Я дрожу при одной мысли об
этом... Природа не без причины наслала на меня эту омрачающую рассудок бурю
чувств... {136} Не слова заставляют меня так содрогаться. Фу!.. Носы, уши и
губы... {137} Возможно ли?.. Признавайся... Платок... О дьявол!.. (Падает
без чувств {138}.)
Яго. Действуй, мое лекарство, действуй! Так ловят доверчивых глупцов, и
именно так многие достойные и целомудренные дамы, хотя они и ни в чем не
повинны, становятся предметом осуждения... Что с вами? Мой господин! Мой
господин, говорю я! Отелло!
Входит Кассио.
А, Кассио!
Кассио. Что случилось?
Яго. С моим господином припадок падучей. Это уже второй. Вчера у него
тоже был припадок.
Кассио. Потрите ему виски.
Яго. Нет, не надо. Нужно дать припадку спокойно развиваться. Иначе у
него выступит пена на губах и он мгновенно впадет в неистовое бешенство.
Посмотрите, он шевелится. Прошу вас, удалитесь на минутку, - он сейчас
придет в себя. Когда он уйдет, мы поговорим с вами о весьма важном деле...
Кассио уходит {139}.
Как вы себя чувствуете, генерал? Вы не ушибли себе лба? {140}
Отелло. Ты издеваешься надо мной?
Яго. Я издеваюсь над вами! Нет, клянусь небом! Мне бы только хотелось,
чтобы вы переносили вашу участь как мужчина.
Отелло. Рогатый мужчина - чудовище и зверь.
Яго. В таком случае в населенном городе много зверей и благовоспитанных
чудовищ.
Отелло. Он признался в этом?
Яго. Будьте мужчиной, сударь. Подумайте только, что любой из бородатой
породы, стоит ему лишь впрячься в ярмо брака, тянет, возможно, наравне с
вами. Среди живущих сейчас людей имеются миллионы, которые еженощно ложатся
в постель, являющуюся общим достоянием, но, по их убеждению, - они готовы в
этом поклясться, - принадлежащую только им. Ваше положение лучше. О, это
проклятие, посланное адом, сверхиздевательство сатаны - целовать распутницу
на ложе, которое уверенно считаешь неприступным, и считать распутницу
непорочной. Нет, уж лучше позвольте мне знать. И зная, что я такое, я тем
самым знаю, чем будет она {141}.
Отелло. О, ты мудр; это несомненно.
Яго. На минуту встаньте в сторонку. Превратитесь весь в терпеливый
слух. Когда вас здесь обуревала скорбь, - страсть, недостойная такого
человека, - сюда пришел Кассио. Я удалил его отсюда, придумал благовидное
объяснение вашему исступлению и попросил Кассио поскорее вернуться
поговорить здесь со мною, что он и обещал. Вы только спрячьтесь и наблюдайте
за усмешками, издевательскими улыбками и явным презрением, которые выразятся
в каждой черте его лица. Ибо я заставлю его снова пересказать рассказ о том,
где, как, как часто, с каких пор и когда он совокуплялся с вашей женой и
когда он снова собирается совокупиться с ней. Говорю вам, наблюдайте за его
движениями. Черт возьми, терпение! Иначе я скажу, что вы целиком поддались
гневному настроению и перестали быть мужчиной.
Отелло. Слышишь, Яго? Я буду хитер в своем терпении, но буду - слышишь!
- и кровожаден.
Яго. Это не помешает. Но всему свое время. Спрячьтесь же.
Отелло прячется.
Теперь я расспрошу Кассио о Бьянке, проститутке, которая, продавая свою
похоть, покупает на это для себя хлеб и одежду. Эта тварь влюблена в Кассио,
ибо таково уж проклятие проституток - обманывать многих и быть обманутой
одним. Кассио, когда он слышит о ней, не может удержаться от бурного хохота.
Вот он идет. Когда он станет улыбаться, Отелло сойдет с ума, и его наивная
ревность даст улыбкам, жестам и легкомысленному поведению бедного Кассио
совершенно ошибочное толкование.
Входит Кассио.
Ну как вы себя чувствуете, лейтенант?
Кассио. Тем хуже оттого, что вы придаете мне то звание, отсутствие
которого убивает меня.
Яго. Домогайтесь своего у Дездемоны, и дело ваше - верное. (Понизив
голос {142}.) Если бы это дело зависело от Бьянки, как быстро вы добились бы
удачи!
Кассио. Ах, бедняжка!
Отелло. Смотрите, он уже смеется!
Яго. Я никогда еще не видел, чтобы женщина так любила мужчину.
Кассио. Бедняжка! Мне кажется, что она действительно меня любит.
Отелло. Он и на словах не слишком отрицает, а смех его выдает всю
правду.
Яго. Послушайте, Кассио...
Отелло. Теперь он заставит его пересказать все дело. Продолжай.
Прекрасно, прекрасно.
Яго. Она распускает слухи, что вы женитесь на ней. Вы в самом деле
намерены на ней жениться?
Кассио. Ха-ха-ха!
Отелло. Ты торжествуешь, римлянин? {143} Торжествуешь?
Кассио. Мне жениться на ней! Как! На проститутке? Прошу тебя, будь
помилосердней к моему уму. Не считай меня сумасшедшим. Ха-ха-ха!
Отелло. Так, так, так, так... Хорошо смеется тот, кто смеется
последним.
Яго. Честное слово, ходит слух, что вы женитесь на ней.
Кассио. Будь добр, брось шутить.
Яго. Будь я подлец, если это не правда.
Отелло. А меня уже сбросили со счетов? Прекрасно!
Кассио. Это она сама, обезьянка, распустила слух. Она уверена, что я
женюсь на ней, потому что любит меня и самообольщается, а не потому, что я
ей обещал.
Отелло. Яго делает мне знак. Сейчас он начинает свой рассказ.
Кассио. Она только что была здесь. Она повсюду преследует меня. На днях
я беседовал на морском берегу с несколькими венецианцами, как вдруг приходит
эта дурочка и бросается мне на шею вот так...
Отелло. Восклицая: "О дорогой Кассио" или что-нибудь в этом роде. Его
жест показывает это.
Кассио. И висит у меня на шее, и склоняется ко мне на грудь, и плачет у
меня на груди, и вот так влечет и тащит за собою, Ха-ха-ха!
Отелло. Он сейчас рассказывает, как она втащила его в мою комнату. О, я
вижу твой нос, но не вижу собаки, которой брошу его.
Кассио. Да, мне нужно ее оставить.
Яго. Ей-богу, посмотрите, вот она идет.
Кассио. Настоящий хорек! {144} И вдобавок, черт возьми, надушенный!
Входит Бьянка.
Что значит это преследование?
Бьянка. Пусть вас преследуют дьявол и его мамаша! Что значит этот
платок, который вы мне только что дали? Дура я, что взяла его. Вышей ему
такой же! Вишь, нашли его в своей комнате и не знаете, кто его там оставил!
Это подарок какой-нибудь шлюхи, а я вышивай с него узор. Возьмите отдайте
его своей зазнобе. Откуда бы вы его ни достали, я вышивать узор с него не
буду!
Кассио. Что с вами, моя сладостная Бьянка, что с вами, что с вами?
Отелло. Клянусь небом, это, несомненно, мой платок!
Бьянка. Если хотите прийти сегодня вечером ужинать - можете; если не
хотите - приходите, когда будете расположены. (Уходит.)
Яго. Идите вслед, идите вслед.
Кассио. Честное слово, придется, иначе она начнет ругаться на улице.
Яго. Вы будете ужинать у нее?
Кассио. Да, собираюсь.
Яго. Хорошо, мы, может быть, там увидимся. Мне очень хочется поговорить
с вами.
Кассио. Приходите, прошу. Придете?
Яго. Ступайте. Приду, ладно.
Кассио уходит.
Отелло. Как мне его убить, Яго?
Яго. Вы заметили, как он радовался своим мерзостям?
Отелло. О Яго!
Яго. А платок вы видели?
Отелло. Это был мой платок?
Яго. Ваш, клянусь этой рукой! И подумать только, во что он ставит эту
беспутную женщину, жену вашу. Она подарила ему платок, а он подарил его
своей шлюхе.
Отелло. Мне хотелось бы девять лет подряд убивать его {145}. Прекрасная
женщина, красивая женщина, сладостная женщина! {146}
Яго. Нет, про это вам нужно забыть.
Отелло. Да, пусть погибнет, пусть отдаст душу на вечное проклятие этой
же ночью. Не жить ей! Нет! Сердце мое обратилось в камень. Я ударяю по нему,
и руке моей больно... О, во всем мире нет более сладостного создания. Она
достойна делить ложе с императором и руководить его деятельностью {147}.
Яго. Нет, это не тот путь, который вам нужен {148}.
Отелло. К черту ее! Я только говорю, какая она. Такая мастерица
вышивать. Чудесная музыкантша. О, пение ее укротило бы свирепого медведя!
Такой высокий и богатый ум и изобретательность!
Яго. Тем хуже,
Отелло. О, в тысячу тысяч раз хуже! И притом она так приветлива.
Яго. Да, слишком приветлива.
Отелло. Нет, это, конечно, так, но все же как жаль. Яго! О Яго! Как
жаль! Яго!
Яго. Если вы уж так влюблены в ее порочность, пожалуйте ее патентом на
то, чтобы невозбранно грешить. Ибо, если это не трогает вас, никому до этого
нет дела.
Отелло. Я изрублю ее в мелкие куски. Сделать меня рогоносцем!
Яго. О, это гнусно с ее стороны.
Отелло. И с моим подчиненным.
Яго. Это еще гнуснее.
Отелло. Достань мне яду, Яго, к ночи. Я не стану объясняться с ней,
чтобы ее тело и красота не поколебали моей решительности. К ночи, Яго.
Яго. Не убивайте ее ядом, задушите ее в постели, в той самой постели,
которую она осквернила.
Отелло. Отлично, отлично. Мне нравится справедливость этого решения.
Превосходно.
Яго. Что касается Кассио, позвольте мне с ним порешить. Вы кой о чем
услышите приблизительно в полночь.
Отелло. Великолепно!
Звук трубы.
Что это за трубные звуки?
Яго. Вероятно, вести из Венеции. Это Лодовико, посланный дожем.
Посмотрите, ваша жена с ним.
Входят Лодовико, Дездемона и свита.
Лодовико. Да хранит вас бог, достойный генерал.
Отелло. От всего сердца приветствую вас, сударь.
Лодовико. Дож и сенаторы Венеции шлют вам привет. (Вскрывает пакет.)
Отелло (целуя пакет). Целую посредника их воли. (Вскрывает пакет и
читает.)
Дездемона. Какие новости, милый кузен Лодовико? {149}
Яго. Я очень рад вас видеть, синьор. Добро пожаловать на Кипр!
Лодовико. Благодарю вас. Как поживает лейтенант Кассио?
Яго. Живет, сударь.
Дездемона. Кузен, между ним и моим господином произошел недобрый
разлад. Но вы все это уладите.
Отелло. Вы уверены в этом?
Дездемона. Что вы сказали, мой господин?
Отелло (читает). "Непременно исполните это, раз вы хотите".
Лодовико. Он не обращался к вам: он занят чтением документа. Значит,
между генералом и Кассио произошла ссора?
Дездемона. Да, к несчастию. Я бы сделала много, чтобы помирить их, ради
любви, которую я чувствую к Кассио.
Отелло. Огонь и сера! {150}
Дездемона. Что вы сказали, мой господин?
Отелло. Вы в своем уме?
Дездемона. Как, он сердится?
Лодовико. Может быть, его взволновало письмо. Как я предполагаю, ему
приказано вернуться в Венецию {151} и сдать начальство Кассио.
Дездемона. Поверьте, я этому рада.
Отелло. Вот как?
Дездемона. Что, господин мой?
Отелло. Я рад, что вы сошли с ума.
Дездемона. Что вы, милый Отелло...
Отелло. Дьявол! (Ударяет ее {152}.)
Дездемона. Я этого не заслужила.
Лодовико. Генерал, этому не поверили бы в Венеции, если бы я даже
поклялся, что видел собственными глазами. Это уж слишком. Просите у нее
прощения: она плачет.
Отелло. О дьявол, дьявол! Если бы земля была полна женскими слезами,
каждая капля, которую она роняет, превратилась бы в крокодила {153}. Прочь с
глаз моих!
Дездемона. Я уйду, чтобы не раздражать вас.
Лодовико. Воистину послушная жена. Верните прошу вас, генерал.
Отелло. Сударыня!
Дездемона. Да, господин мой!
Отелло. Что вы хотите с ней делать, сударь?
Лодовико. Кто, я, генерал?
Отелло. Да, ведь вы же сами хотели, чтобы я заставил ее вернуться.
Сударь, она умеет вертеться, вертеться {154}, идти вперед и снова вертеться.
И она умеет плакать, сударь, плакать. И она послушна, как вы сказали,
послушна, весьма послушна... Продолжай плакать! Что же касается этого,
сударь, - о, как искусно подделано ее отчаяние! - мне приказано вернуться в
Венецию {155}. Убирайся! Я сейчас пришлю за тобой... Сударь, я повинуюсь
приказу и возвращусь в Венецию... Прочь, сгинь!
Дездемона уходит.
Кассио займет мое место. А сегодня вечером, сударь, прошу вас отужинать со
мной. Добро пожаловать, сударь, на Кипр. Козлы и обезьяны! {156} (Уходит.)
Лодовико. Это ли благородный мавр, которого наш сенат единогласно
называет во всех отношениях совершенным? Это ли натура, не потрясаемая
никакой страстью? Чью прочную силу не могла ни поранить, ни пронзить ни пуля
случая, ни стрела судьбы?
Яго. Он очень изменился.
Лодовико. В здравом ли он уме? Не в беспамятстве ли он?
Яго. Он таков, каков он есть. Я не смею высказать ему осуждение. Если
он не таков, каким он мог бы быть. Я готов молиться, чтобы он стал таким,
каким бы мог быть.
Лодовико. Как! Ударить жену!
Яго. Честное слово, это нехорошо, Однако я хотел бы быть уверенным в
том, что он не сделает ничего худшего.
Лодовико. Он всегда таков? Или письмо из Венеции взволновало его кровь
и впервые вызвало такой проступок?
Яго. Увы, увы! Нечестно было бы с моей стороны рассказывать о том, что
я видел и знаю. Вы сможете наблюдать за ним. Его собственное поведение и без
слов моих обнаружит его вполне. Следите же за ним и замечайте, как он будет
дальше вести себя.
Лодовико. Мне жаль, что я ошибся в нем.
Уходят.
Комната в замке {157}. Входят Отелло и Эмилия.
Отелло. Вы, значит, ничего не видали?
Эмилия. И не слыхала и не замечала ничего подозрительного.
Отелло. Однако вы видели ее вдвоем с Кассио?
Эмилия. Но не видела при этом ничего дурного. К тому же я слышала
каждое их слово.
Отелло. Как, разве они никогда не шептались?
Эмилия. Никогда, мой господин.
Отелло. И не отсылали вас куда-нибудь?
Эмилия. Никогда.
Отелло. Принести ее веер, перчатки, полумаску {158} или за чем-нибудь
еще?
Эмилия. Никогда, мой господин.
Отелло. Это странно.
Эмилия. Я готова, господин мой, отдать душу в заклад, что она честна.
Если вы думаете иначе, прогоните эти мысли: они оскверняют ваше сердце. Если
какой-нибудь мерзавец внушил вам это, пусть небо воздаст ему за это тем
проклятием, которым был проклят змей-искуситель. Уж если она не честна, не
целомудренна и не верна, тогда нет счастливых мужей, тогда чистейшая из их
расположила моего господина в его пользу и надеюсь, что все будет хорошо.
Простофиля. Сделать это - в силах ума человеческого, и потому я
попытаюсь это сделать. (Уходит.)
Дездемона. Где же могла я потерять этот платок, Эмилия?
Эмилия. Не знаю, синьора.
Дездемона. Поверь, я бы охотней потеряла мой кошелек, полный крузадов
{126}. Если бы мой благородный мавр не был человеком неподдельной души,
сделанным не из того низкого материала, из которого сделаны ревнивые
создания, этого было бы достаточно, чтобы навести его на дурные мысли.
Эмилия. Он не ревнив?
Дездемона. Кто? Он? Я думаю, что солнце его родины иссушило его
ревность.
Эмилия. Посмотрите, вот он идет.
Дездемона. Я его теперь не оставлю в покое, пока он не призовет к себе
Кассио.
Входит Отелло.
Как вы себя чувствуете, мой господин?
Отелло. Хорошо, добрая госпожа моя. (В сторону.) О, как тяжело
притворяться! Как вы, Дездемона?
Дездемона. Хорошо, мой добрый господин.
Отелло. Дайте мне вашу руку. Это влажная рука, госпожа моя {127}.
Дездемона. Она еще не испытала старости и не знала печали!
Отелло. Это указывает на предрасположение к щедрости и на
расточительность сердца. Горячая, горячая и влажная. Ваша рука требует
ограничения свободы, поста и молитвы, постоянного умерщвления плоти и
упражнения в благочестии. Ибо вот здесь, в этой руке, живет молодой потный
дьявол {128}, который всегда готов бунтовать. Это хорошая рука, откровенная
рука.
Дездемона. Вы вправе это сказать, потому что эта рука отдала вам мое
сердце.
Отелло. Расточительная рука. В старину руку отдавали вместе с сердцем,
теперь, согласно нашей новой геральдике {129}, отдают руку без сердца.
Дездемона. Не мне судить об этом. Скажите лучше, как с вашим обещанием?
Отелло. Каким обещанием, цыпочка? {130}
Дездемона. Я послала за Кассио, чтобы он пришел поговорить с вами.
Отелло. Мне не дает покоя сильный насморк: одолжи мне свой платок.
Дездемона. Вот, мой господин.
Отелло. Тот, который я подарил тебе.
Дездемона. У меня его нет с собой.
Отелло. Нет?
Дездемона. Нет, в самом деле, мой господин.
Отелло. Плохо. Этот платок подарила моей матери цыганка. Она была
колдунья и могла почти свободно читать мысли людей. Она сказала моей матери,
что, пока она будет хранить этот платок, она сохранит привлекательность и
отец мой будет всецело покорен ее любви; но что, если она потеряет этот
платок или подарит его, она станет отвратительна в его глазах, и душа его
устремится в погоню за новыми любовными мечтами. Моя мать, умирая, подарила
мне этот платок и просила меня, когда судьба пошлет мне жену, подарить его
ей. Так я и поступил; берегите же его, храните его как зеницу ока. Потерять
или отдать его - значит навлечь беду, не сравнимую ни с чем.
Дездемона. Возможно ли?
Отелло. Это правда. В самой ткани его заключена магия. Пророчица,
которая насчитала в этом мире двести обращений солнца, шила на нем узор в
пророческом исступлении. Священны были черви, которые произвели шелк. Платок
был смочен в зелье {131}, которое люди сведущие изготовили из сердец умерших
дев.
Дездемона. Неужели? Это правда?
Отелло. Истинная правда. А потому берегите его.
Дездемона. О боже, лучше бы я его никогда не видала!
Отелло. Ха! Почему?
Дездемона. Отчего вы говорите так порывисто и стремительно?
Отелло. Он потерян? Его нет? Говорите, он пропал?
Дездемона. Да сохранит нас небо!
Отелло. А? Что?
Дездемона. Он не потерян. Но что из того, если бы даже он был потерян?
Отелло. Как?
Дездемона. Говорю вам, что он не потерян.
Отелло. Достаньте его, дайте мне взглянуть на него.
Дездемона. Я могла бы это сделать, но сейчас не хочу. Это все хитрость,
чтобы отделаться от моей просьбы. Прошу вас, примите Кассио.
Отелло. Принесите и покажите мне платок. Моя душа предчувствует дурное.
Дездемона. Ну же, ну! Вы нигде не найдете более достойного человека.
Отелло. Платок!
Дездемона. Прошу вас, поговорим о Кассио.
Отелло. Платок!
Дездемона. О человеке, который всю жизнь свою основывал свое счастье на
вашем расположении к нему, делил с вами опасности.
Отелло. Платок!
Дездемона. Честное слово, вы достойны порицания.
Отелло. Прочь! (Уходит.)
Эмилия. И этот человек не ревнив?
Дездемона. Я этого раньше никогда не видала. Есть, повидимому, что-то
чудесное в этом платке. Потеря его для меня несчастье.
Эмилия. Мужчину не узнаешь ни в год, ни в два. Они желудки, мы - пища.
Они жадно съедают нас, а когда насытятся - изрыгают. Посмотрите - Кассио и
мой муж.
Входят Кассио и Яго.
Яго. Нет другого средства. Сделать это должна она. Посмотрите, вот
удача! Ступайте и настойчиво просите ее.
Дездемона. Ну как, добрый Кассио? Какие у вас новости?
Кассио. Все с прежней просьбой, синьора. Умоляю вас благодетельным
заступничеством вашим вернуть мне существование, а также любовь того, кого я
во всех отношениях почитаю, насколько только способно мое сердце. Я не хотел
бы дольше оставаться в неизвестности. Если мой проступок является
смертельным грехом и ни прошлая служба, ни горесть в настоящем, ни те
услуги, которые я собираюсь оказать в будущем, не могут быть достаточным
выкупом, чтобы вернуть мне его любовь, одно уже знание этого будет для меня
благодеянием: тогда я возьму себя в руки и выберу какой-нибудь другой путь
жизни, в надежде на подаяние судьбы.
Дездемона. Увы, трижды благородный Кассио! Сейчас мое заступничество не
звучит, как должно. Мой господин уже не прежний господин мой. Я бы не узнала
его, если бы он так же изменился лицом, как изменилось его душевное
состояние. Да молят за меня святые духи так, как я просила за вас, как
только могла. За свои свободные речи я попала под обстрел его гнева. Вам
нужно на время запастись терпением. Что я смогу сделать, я сделаю. Сделаю
больше, чем осмелилась бы сделать для себя. Удовольствуйтесь этим.
Яго. Мой господин в гневе?
Эмилия. Он только что сейчас вышел отсюда в каком-то странном
беспокойстве.
Яго. Неужели он может разгневаться? Я видел, как пушка взметала в
воздух ряды его солдат и, подобно дьяволу, подхватила у него из-под локтя
его собственного брата, - и чтоб он мог разгневаться? Значит, это что-нибудь
важное. Пойду повидаю его. Это уж действительно неспроста, если он
разгневался.
Дездемона. Прошу тебя, ступай к нему.
Яго уходит.
Его ясный дух, верно, замутили государственные заботы, - вести из Венеции
или какой-нибудь раскрытый здесь, на Кипре, заговор, о котором ему стало
известно. В таких случаях люди готовы раздражаться по пустяковым поводам,
хотя в сущности взволнованы важными. Это, несомненно, так: заболит палец, и
чувство боли распространяется на другие здоровые части тела. К тому же мы не
должны думать, что мужчины - боги, и не должны ждать от них такого же
ласкового внимания, как во время свадебного пира. Какая я, право, Эмилия!
Я, недостойный воин {132}, в душе обвиняла его за недоброе ко мне отношение.
Теперь я вижу, что подослала ложных свидетелей и что он несправедливо
обвинен.
Эмилия. Дай бог, чтобы это были государственные дела, как вы думаете, а
не какие-нибудь ревнивые фантазии или причуды, касающиеся вас.
Дездемона. Помилуй бог, я никогда не давала ему повода.
Эмилия. А для ревнивых душ этого и не нужно. Они ревнуют не потому, что
есть причина, но ревнуют потому, что они ревнивы. Ревность - чудовище,
которое само себя зачинает и само себя порождает.
Дездемона. Да охранит небо душу Отелло от этого чудовища.
Эмилия. Аминь, синьора!
Дездемона. Пойду и найду его. Кассио, побудьте здесь. Если он в
подходящем состоянии духа, попрошу его за вас и сделаю все зависящее от
меня, чтобы добиться результата.
Кассио. Покорно вас благодарю, синьора!
Дездемона и Эмилия уходят. Входит Бьянка.
Бьянка. Спаси вас бог, друг Кассио!
Кассио. Почему ты не дома? Как поживаете, моя прекрасная Бьянка?
Честное слово, любовь моя, я собирался идти к вам.
Бьянка. А я шла к вам, Кассио! Как! Не приходить целую неделю! Семь
дней и ночей? Сотню, шесть десятков и восемь часов? А для влюбленных часы
разлуки в сто шестьдесят раз длиннее, чем на циферблате. Ах, как скучно их
считать!
Кассио. Простите меня, Бьянка! Все это время я был подавлен тяжелыми,
как свинец, мыслями. Но в более свободное время я возьму счет моих
отсутствий. (Дает ей платок Дездемоны.) Сладостная Бьянка, вышейте мне такой
платою.
Бьянка. Кассио, откуда это? Это подарок новой подруги. То я чувствовала
разлуку, теперь чувствую ее причину. Уже до этого дошло? Прекрасно,
прекрасно!
Кассио. Полно! Бросьте свои глупые догадки в лицо наславшему их
дьяволу. Вы ревнуете, полагая, что это подарок на память от какой-нибудь
любовницы. Это не так, честное слово, Бьянка.
Бьянка. Ну, так чей же он?
Кассио. Я сам не знаю. Я нашел его в своей комнате. Мне нравится узор.
Прежде чем его потребуют обратно, - а вполне вероятно, что его потребуют, -
я бы хотел, чтобы с него сняли узор. Возьмите его и вышейте такой же, а
покамест оставьте меня.
Бьянка. Оставить вас! Почему?
Кассио. Я здесь ожидаю генерала и не думаю, что мне послужит на пользу,
если он увидит меня в обществе женщины, да и не хочу этого.
Бьянка. Почему, смею спросить?
Кассио. Не потому, чтобы я вас не любил.
Бьянка. Но потому, что вы меня не любите. Прошу вас, проводите меня
немного. И скажите, скоро ли я увижу вас ночью?
Кассио. Я провожу вас, но только недалеко: я должен ждать здесь. Но мы
скоро увидимся.
Бьянка. Вот это хорошо. Мне приходится покориться обстоятельствам.
Уходят.
Кипр. Перед замком {133}. Входят Отелло и Яго.
Яго. И вы в самом деле продолжаете так думать?
Отелло. Так думать, Яго!
Яго. Да что тут особенного - целоваться тайком?
Отелло. Это недозволенный поцелуй.
Яго. Или полежать часок-другой голой с дружком в постели, не
намереваясь сделать ничего дурного?
Отелло. Голой в постели, Яго, и не намереваясь сделать ничего дурного?
Это лицемерие перед дьяволом. Те, которые хотят быть добродетельными, но так
поступают, подвергают свою добродетель искушению дьявола, сами же они
искушают небо.
Яго. Если они при этом ничего не делают, это простительный проступок.
Но если я дарю моей жене платок...
Отелло. Что тогда?
Яго. Ну что ж, тогда, значит, он принадлежит ей, господин мой. И,
поскольку он принадлежит ей, я думаю, что она вправе подарить его любому
мужчине.
Отелло. Она также обладательница и своей чести. Разве она вправе
подарить и ее?
Яго. Ее честь - незримая сущность {134}. Честью часто обладают те, у
которых нет чести. Но что касается платка...
Отелло. Клянусь небом, я бы с радостью забыл о нем! Ты говорил... О,
этот платок возникает в памяти моей, как ворон над зачумленным домом,
предвещающий всем гибель... Ты говорил, что мой платок у него.
Яго. Ну и что ж из этого?
Отелло. Хорошего в этом нет.
Яго. А что, если бы я сказал, что видал, как он вам нанес обиду? Или
что слышал, как он говорил, - мало ли на свете плутов, которые, настойчивым
ухаживанием или по ее любви и добровольному выбору склонив любовницу
уступить их желанию или дав ей то, чего та сама хотела, не могут удержаться
от болтовни...
Отелло. Он что-нибудь сказал?
Яго. Да, господин мой. Но, будьте уверены, не более того, от чего он
готов клятвенно отречься.
Отелло. Что он сказал?
Яго. Честное слово, он сказал, что он... Я, право, не знаю...
Отелло. Что? Что?
Яго. Лежал...
Отелло. С ней?
Яго. С ней, на ней, как вам угодно.
Отелло. Лежал с ней, лежал на ней! Мы говорим - лежать на ней, когда
хотим сказать, что ее оболгали {135}. Лежать с ней! Это гнусно. Платок...
Признания... Платок.... Пусть признается, и затем повесить его за труды...
Сначала повесить его, а потом пусть признается... Я дрожу при одной мысли об
этом... Природа не без причины наслала на меня эту омрачающую рассудок бурю
чувств... {136} Не слова заставляют меня так содрогаться. Фу!.. Носы, уши и
губы... {137} Возможно ли?.. Признавайся... Платок... О дьявол!.. (Падает
без чувств {138}.)
Яго. Действуй, мое лекарство, действуй! Так ловят доверчивых глупцов, и
именно так многие достойные и целомудренные дамы, хотя они и ни в чем не
повинны, становятся предметом осуждения... Что с вами? Мой господин! Мой
господин, говорю я! Отелло!
Входит Кассио.
А, Кассио!
Кассио. Что случилось?
Яго. С моим господином припадок падучей. Это уже второй. Вчера у него
тоже был припадок.
Кассио. Потрите ему виски.
Яго. Нет, не надо. Нужно дать припадку спокойно развиваться. Иначе у
него выступит пена на губах и он мгновенно впадет в неистовое бешенство.
Посмотрите, он шевелится. Прошу вас, удалитесь на минутку, - он сейчас
придет в себя. Когда он уйдет, мы поговорим с вами о весьма важном деле...
Кассио уходит {139}.
Как вы себя чувствуете, генерал? Вы не ушибли себе лба? {140}
Отелло. Ты издеваешься надо мной?
Яго. Я издеваюсь над вами! Нет, клянусь небом! Мне бы только хотелось,
чтобы вы переносили вашу участь как мужчина.
Отелло. Рогатый мужчина - чудовище и зверь.
Яго. В таком случае в населенном городе много зверей и благовоспитанных
чудовищ.
Отелло. Он признался в этом?
Яго. Будьте мужчиной, сударь. Подумайте только, что любой из бородатой
породы, стоит ему лишь впрячься в ярмо брака, тянет, возможно, наравне с
вами. Среди живущих сейчас людей имеются миллионы, которые еженощно ложатся
в постель, являющуюся общим достоянием, но, по их убеждению, - они готовы в
этом поклясться, - принадлежащую только им. Ваше положение лучше. О, это
проклятие, посланное адом, сверхиздевательство сатаны - целовать распутницу
на ложе, которое уверенно считаешь неприступным, и считать распутницу
непорочной. Нет, уж лучше позвольте мне знать. И зная, что я такое, я тем
самым знаю, чем будет она {141}.
Отелло. О, ты мудр; это несомненно.
Яго. На минуту встаньте в сторонку. Превратитесь весь в терпеливый
слух. Когда вас здесь обуревала скорбь, - страсть, недостойная такого
человека, - сюда пришел Кассио. Я удалил его отсюда, придумал благовидное
объяснение вашему исступлению и попросил Кассио поскорее вернуться
поговорить здесь со мною, что он и обещал. Вы только спрячьтесь и наблюдайте
за усмешками, издевательскими улыбками и явным презрением, которые выразятся
в каждой черте его лица. Ибо я заставлю его снова пересказать рассказ о том,
где, как, как часто, с каких пор и когда он совокуплялся с вашей женой и
когда он снова собирается совокупиться с ней. Говорю вам, наблюдайте за его
движениями. Черт возьми, терпение! Иначе я скажу, что вы целиком поддались
гневному настроению и перестали быть мужчиной.
Отелло. Слышишь, Яго? Я буду хитер в своем терпении, но буду - слышишь!
- и кровожаден.
Яго. Это не помешает. Но всему свое время. Спрячьтесь же.
Отелло прячется.
Теперь я расспрошу Кассио о Бьянке, проститутке, которая, продавая свою
похоть, покупает на это для себя хлеб и одежду. Эта тварь влюблена в Кассио,
ибо таково уж проклятие проституток - обманывать многих и быть обманутой
одним. Кассио, когда он слышит о ней, не может удержаться от бурного хохота.
Вот он идет. Когда он станет улыбаться, Отелло сойдет с ума, и его наивная
ревность даст улыбкам, жестам и легкомысленному поведению бедного Кассио
совершенно ошибочное толкование.
Входит Кассио.
Ну как вы себя чувствуете, лейтенант?
Кассио. Тем хуже оттого, что вы придаете мне то звание, отсутствие
которого убивает меня.
Яго. Домогайтесь своего у Дездемоны, и дело ваше - верное. (Понизив
голос {142}.) Если бы это дело зависело от Бьянки, как быстро вы добились бы
удачи!
Кассио. Ах, бедняжка!
Отелло. Смотрите, он уже смеется!
Яго. Я никогда еще не видел, чтобы женщина так любила мужчину.
Кассио. Бедняжка! Мне кажется, что она действительно меня любит.
Отелло. Он и на словах не слишком отрицает, а смех его выдает всю
правду.
Яго. Послушайте, Кассио...
Отелло. Теперь он заставит его пересказать все дело. Продолжай.
Прекрасно, прекрасно.
Яго. Она распускает слухи, что вы женитесь на ней. Вы в самом деле
намерены на ней жениться?
Кассио. Ха-ха-ха!
Отелло. Ты торжествуешь, римлянин? {143} Торжествуешь?
Кассио. Мне жениться на ней! Как! На проститутке? Прошу тебя, будь
помилосердней к моему уму. Не считай меня сумасшедшим. Ха-ха-ха!
Отелло. Так, так, так, так... Хорошо смеется тот, кто смеется
последним.
Яго. Честное слово, ходит слух, что вы женитесь на ней.
Кассио. Будь добр, брось шутить.
Яго. Будь я подлец, если это не правда.
Отелло. А меня уже сбросили со счетов? Прекрасно!
Кассио. Это она сама, обезьянка, распустила слух. Она уверена, что я
женюсь на ней, потому что любит меня и самообольщается, а не потому, что я
ей обещал.
Отелло. Яго делает мне знак. Сейчас он начинает свой рассказ.
Кассио. Она только что была здесь. Она повсюду преследует меня. На днях
я беседовал на морском берегу с несколькими венецианцами, как вдруг приходит
эта дурочка и бросается мне на шею вот так...
Отелло. Восклицая: "О дорогой Кассио" или что-нибудь в этом роде. Его
жест показывает это.
Кассио. И висит у меня на шее, и склоняется ко мне на грудь, и плачет у
меня на груди, и вот так влечет и тащит за собою, Ха-ха-ха!
Отелло. Он сейчас рассказывает, как она втащила его в мою комнату. О, я
вижу твой нос, но не вижу собаки, которой брошу его.
Кассио. Да, мне нужно ее оставить.
Яго. Ей-богу, посмотрите, вот она идет.
Кассио. Настоящий хорек! {144} И вдобавок, черт возьми, надушенный!
Входит Бьянка.
Что значит это преследование?
Бьянка. Пусть вас преследуют дьявол и его мамаша! Что значит этот
платок, который вы мне только что дали? Дура я, что взяла его. Вышей ему
такой же! Вишь, нашли его в своей комнате и не знаете, кто его там оставил!
Это подарок какой-нибудь шлюхи, а я вышивай с него узор. Возьмите отдайте
его своей зазнобе. Откуда бы вы его ни достали, я вышивать узор с него не
буду!
Кассио. Что с вами, моя сладостная Бьянка, что с вами, что с вами?
Отелло. Клянусь небом, это, несомненно, мой платок!
Бьянка. Если хотите прийти сегодня вечером ужинать - можете; если не
хотите - приходите, когда будете расположены. (Уходит.)
Яго. Идите вслед, идите вслед.
Кассио. Честное слово, придется, иначе она начнет ругаться на улице.
Яго. Вы будете ужинать у нее?
Кассио. Да, собираюсь.
Яго. Хорошо, мы, может быть, там увидимся. Мне очень хочется поговорить
с вами.
Кассио. Приходите, прошу. Придете?
Яго. Ступайте. Приду, ладно.
Кассио уходит.
Отелло. Как мне его убить, Яго?
Яго. Вы заметили, как он радовался своим мерзостям?
Отелло. О Яго!
Яго. А платок вы видели?
Отелло. Это был мой платок?
Яго. Ваш, клянусь этой рукой! И подумать только, во что он ставит эту
беспутную женщину, жену вашу. Она подарила ему платок, а он подарил его
своей шлюхе.
Отелло. Мне хотелось бы девять лет подряд убивать его {145}. Прекрасная
женщина, красивая женщина, сладостная женщина! {146}
Яго. Нет, про это вам нужно забыть.
Отелло. Да, пусть погибнет, пусть отдаст душу на вечное проклятие этой
же ночью. Не жить ей! Нет! Сердце мое обратилось в камень. Я ударяю по нему,
и руке моей больно... О, во всем мире нет более сладостного создания. Она
достойна делить ложе с императором и руководить его деятельностью {147}.
Яго. Нет, это не тот путь, который вам нужен {148}.
Отелло. К черту ее! Я только говорю, какая она. Такая мастерица
вышивать. Чудесная музыкантша. О, пение ее укротило бы свирепого медведя!
Такой высокий и богатый ум и изобретательность!
Яго. Тем хуже,
Отелло. О, в тысячу тысяч раз хуже! И притом она так приветлива.
Яго. Да, слишком приветлива.
Отелло. Нет, это, конечно, так, но все же как жаль. Яго! О Яго! Как
жаль! Яго!
Яго. Если вы уж так влюблены в ее порочность, пожалуйте ее патентом на
то, чтобы невозбранно грешить. Ибо, если это не трогает вас, никому до этого
нет дела.
Отелло. Я изрублю ее в мелкие куски. Сделать меня рогоносцем!
Яго. О, это гнусно с ее стороны.
Отелло. И с моим подчиненным.
Яго. Это еще гнуснее.
Отелло. Достань мне яду, Яго, к ночи. Я не стану объясняться с ней,
чтобы ее тело и красота не поколебали моей решительности. К ночи, Яго.
Яго. Не убивайте ее ядом, задушите ее в постели, в той самой постели,
которую она осквернила.
Отелло. Отлично, отлично. Мне нравится справедливость этого решения.
Превосходно.
Яго. Что касается Кассио, позвольте мне с ним порешить. Вы кой о чем
услышите приблизительно в полночь.
Отелло. Великолепно!
Звук трубы.
Что это за трубные звуки?
Яго. Вероятно, вести из Венеции. Это Лодовико, посланный дожем.
Посмотрите, ваша жена с ним.
Входят Лодовико, Дездемона и свита.
Лодовико. Да хранит вас бог, достойный генерал.
Отелло. От всего сердца приветствую вас, сударь.
Лодовико. Дож и сенаторы Венеции шлют вам привет. (Вскрывает пакет.)
Отелло (целуя пакет). Целую посредника их воли. (Вскрывает пакет и
читает.)
Дездемона. Какие новости, милый кузен Лодовико? {149}
Яго. Я очень рад вас видеть, синьор. Добро пожаловать на Кипр!
Лодовико. Благодарю вас. Как поживает лейтенант Кассио?
Яго. Живет, сударь.
Дездемона. Кузен, между ним и моим господином произошел недобрый
разлад. Но вы все это уладите.
Отелло. Вы уверены в этом?
Дездемона. Что вы сказали, мой господин?
Отелло (читает). "Непременно исполните это, раз вы хотите".
Лодовико. Он не обращался к вам: он занят чтением документа. Значит,
между генералом и Кассио произошла ссора?
Дездемона. Да, к несчастию. Я бы сделала много, чтобы помирить их, ради
любви, которую я чувствую к Кассио.
Отелло. Огонь и сера! {150}
Дездемона. Что вы сказали, мой господин?
Отелло. Вы в своем уме?
Дездемона. Как, он сердится?
Лодовико. Может быть, его взволновало письмо. Как я предполагаю, ему
приказано вернуться в Венецию {151} и сдать начальство Кассио.
Дездемона. Поверьте, я этому рада.
Отелло. Вот как?
Дездемона. Что, господин мой?
Отелло. Я рад, что вы сошли с ума.
Дездемона. Что вы, милый Отелло...
Отелло. Дьявол! (Ударяет ее {152}.)
Дездемона. Я этого не заслужила.
Лодовико. Генерал, этому не поверили бы в Венеции, если бы я даже
поклялся, что видел собственными глазами. Это уж слишком. Просите у нее
прощения: она плачет.
Отелло. О дьявол, дьявол! Если бы земля была полна женскими слезами,
каждая капля, которую она роняет, превратилась бы в крокодила {153}. Прочь с
глаз моих!
Дездемона. Я уйду, чтобы не раздражать вас.
Лодовико. Воистину послушная жена. Верните прошу вас, генерал.
Отелло. Сударыня!
Дездемона. Да, господин мой!
Отелло. Что вы хотите с ней делать, сударь?
Лодовико. Кто, я, генерал?
Отелло. Да, ведь вы же сами хотели, чтобы я заставил ее вернуться.
Сударь, она умеет вертеться, вертеться {154}, идти вперед и снова вертеться.
И она умеет плакать, сударь, плакать. И она послушна, как вы сказали,
послушна, весьма послушна... Продолжай плакать! Что же касается этого,
сударь, - о, как искусно подделано ее отчаяние! - мне приказано вернуться в
Венецию {155}. Убирайся! Я сейчас пришлю за тобой... Сударь, я повинуюсь
приказу и возвращусь в Венецию... Прочь, сгинь!
Дездемона уходит.
Кассио займет мое место. А сегодня вечером, сударь, прошу вас отужинать со
мной. Добро пожаловать, сударь, на Кипр. Козлы и обезьяны! {156} (Уходит.)
Лодовико. Это ли благородный мавр, которого наш сенат единогласно
называет во всех отношениях совершенным? Это ли натура, не потрясаемая
никакой страстью? Чью прочную силу не могла ни поранить, ни пронзить ни пуля
случая, ни стрела судьбы?
Яго. Он очень изменился.
Лодовико. В здравом ли он уме? Не в беспамятстве ли он?
Яго. Он таков, каков он есть. Я не смею высказать ему осуждение. Если
он не таков, каким он мог бы быть. Я готов молиться, чтобы он стал таким,
каким бы мог быть.
Лодовико. Как! Ударить жену!
Яго. Честное слово, это нехорошо, Однако я хотел бы быть уверенным в
том, что он не сделает ничего худшего.
Лодовико. Он всегда таков? Или письмо из Венеции взволновало его кровь
и впервые вызвало такой проступок?
Яго. Увы, увы! Нечестно было бы с моей стороны рассказывать о том, что
я видел и знаю. Вы сможете наблюдать за ним. Его собственное поведение и без
слов моих обнаружит его вполне. Следите же за ним и замечайте, как он будет
дальше вести себя.
Лодовико. Мне жаль, что я ошибся в нем.
Уходят.
Комната в замке {157}. Входят Отелло и Эмилия.
Отелло. Вы, значит, ничего не видали?
Эмилия. И не слыхала и не замечала ничего подозрительного.
Отелло. Однако вы видели ее вдвоем с Кассио?
Эмилия. Но не видела при этом ничего дурного. К тому же я слышала
каждое их слово.
Отелло. Как, разве они никогда не шептались?
Эмилия. Никогда, мой господин.
Отелло. И не отсылали вас куда-нибудь?
Эмилия. Никогда.
Отелло. Принести ее веер, перчатки, полумаску {158} или за чем-нибудь
еще?
Эмилия. Никогда, мой господин.
Отелло. Это странно.
Эмилия. Я готова, господин мой, отдать душу в заклад, что она честна.
Если вы думаете иначе, прогоните эти мысли: они оскверняют ваше сердце. Если
какой-нибудь мерзавец внушил вам это, пусть небо воздаст ему за это тем
проклятием, которым был проклят змей-искуситель. Уж если она не честна, не
целомудренна и не верна, тогда нет счастливых мужей, тогда чистейшая из их