Шестаков Павел. Страх высоты

   - Ты учишься?
   - Да. Хотя это нелегко.
   - Будет еще труднее, Антон. Этот твой мир нереален. Он напоминает кошмарный сон.
   - Не нужно меня будить.
   - Я и не могу этого сделать. Я слишком слаба. Оставайся там, где ты есть. Я больше не побеспокою тебя. И если ты еще не сжег тетрадку - сожги ее немедленно. Это необходимо. Потому что наказана должна быть одна я. Я виновата перед отцом и должна быть наказана. Пусть так и будет.
   Инна:
   - Я ушла. Он не провожал меня. Остался в комнате. Ушла, чтобы убедить Игоря ничего не предпринимать, потому что в одном Антон был прав: больнее всего было бы мне. А мне и так было больно... Разрешите мне закурить.
   Она достала из сумочки сигарету, хотела размять ее, но сломала. Игорь протянул ей другую и зажег спичку.
   - И больше вы не видели Тихомирова? - спросил Мазин.
   - Нет.
   - Почему же вы вините себя в его смерти?
   - Может быть, обойдемся без этого? - перебил Рождественский. - Раз уж мы решили заниматься только фактами.
   - Погоди, Игорь, - остановила Инна. - Смерть Антона тоже факт, Когда я уходила, он был мертв только для меня. Для меня его больше не было. Но я не думала, что он может быть мертв для всех, умрет в самом деле. Известие о его смерти ошеломило мена. Я взглянула на все происшедшее снова без гнева и раздражения. Ведь яг знала его много лет. И он был совсем другим. Не мог же Антон быть ненастоящим всегда, а настоящим только в те минуты, ужасным, отвратительным. Он был потрясен успехом, ценой своего успеха и, конечно, путаницей, в которую он попал, и он был пьян. Он мог сорваться и говорить то, что приходило в голову, но не то, чем он жил. Но он мог и отрезветь, и ему могло стать страшно, и могло возникнуть отвращение к себе и желание прервать эту непонятную, терзавшую его жизнь.
   - Вы довели его до этого! - крикнула вдруг Светлана. - Довели, довели!
   Инна не ответила. Она продолжала свою мысль:
   - После меня его никто не видел. И никто не мог увить. А сам бы он никогда не полез на окно. Он боялся высоты, он не мог погибнуть случайно.
   - Вы погубили его. Из злобы, из ревности. Вы запугали его. Он был честным и талантливым. Он ничего не воровал. А вы шантажировали его, чтобы вернуть себе, и довели до смерти. Вы не хотели об этом говорить. Но вас разоблачил Игорь Николаевич. Вас судить нужно. По закону это даром не проходит. Есть такая статья. За доведение до самоубийства!
   Мазин не любил волевого тона. Но когда он говорил категорично, его слушались.
   - Прекратите, Светлана?
   - Разве я неправду говорю?
   - Нет.
   - Ну, тогда я просто не знаю...
   - Сейчас мы выясним, что вы знаете, а чего нет. Между прочим, окажется, что знаете вы много. Например, знали, что Инна Константиновна была здесь.
   - Откуда?..
   Мазин прервал ее жестом:
   - Иначе бы вы не послали мне это письмо.
   Он бросил на стол записку в голубом конверте:
   - Вы только не знали, что написала ее не Инна. Записку написала Ирина Тихомирова. Но не двадцать третьего, а второго августа. Тройку вы добавили, Светлана!
   - Я... Я... Не...
   - Вам этот наивный трюк показался очень хитрым, а на самом деле это чепуха, примитив. Но злобная, дрянная чепуха. Кстати, Антон так и не видел этой записки? Вы взяли ее из ящика или в квартире?
   - Да.
   По правде говоря, у него не было доказательств. Только уверенность. Уверенность в том, что он найдет и отпечатки пальцев, и признаки ее почерка в этих, сделанных под печатные, буквах на конверте.
   - Что значит "да"?
   - Я нашла ее в комнате.
   Скорее всего, это была ложь. Наверно, Антон попросил ее взять из ящика газеты или она сама взялась сходить за ними и нашла записку, которую сунула в сумочку. Но это уже было неважно. Важно, что она призналась. Пока наполовину, но теперь уж скажет все, хоть и не сразу, и будет выкручиваться.
   Однако следовало кое-что объяснить.
   - Вот показания Ирины Тихомировой. - Он положил на стол бумагу. - Она не имеет никакого отношения к смерти мужа. Находилась в городе в начале месяца. У нее болел ребенок, он лежал в больнице. Врач ждал кризиса. Ирина решила разыскать Антона. Оставила записку в почтовом ящике. Думаю, что она не попала по адресу. А вы, - он повернулся к Светлане, - решили, что ее написала Инна Кротова.
   Глаза Светланы стали прозрачными. Было даже интересно смотреть, как они наполняются слезами, неморгающие, широко открытые глаза. Потом переполнились, и слезы побежали быстрыми каплями, одна за другой как будто крыша потекла.
   - Это правда, - заговорила она совсем не плаксивым голосом, которого боялся Мазин. - Но вы ж и меня должны понять. Я его любила, любила... И боялась, что он вернется... к ней... Бросит меня. Я боялась, потому что он всегда помнил о ней, говорил. И не хотел, а у него прорывалось. Иногда даже называл меня Инной...
   Инна встала и отошла к окну. Открыла форточку. Оттуда налетел ветер и рассеял дым сигареты.
   - Записка была в незаклеенном конверте. Я прочитала и совсем испугалась.
   - Что же вас напугало?
   - Там написано: "Речь идет не обо мне". И я подумала... подумала, что у нее будет ребенок.
   Инна передернула плечами. Игорь подошел к ней. Мазин остался за столом со Светланой. Она не видела Теперь никого, кроме него, и это ее подбодрило, слезы побежали реже.
   - Представьте себе, как я мучилась. Я не спала. И ничего не могла сказать ему.
   - Еще бы! Вам пришлось бы рассказать о письме.
   - Нет, не потому. Я бы сказала о письме!
   Две или три слезинки соскочили с подбородка на грудь, на кофточке образовалось темное пятнышко. "Интересно, промокнет или нет", - подумал Мазин совсем неподходящее к моменту.
   - Я бы сказала, но я не сказала совсем по-другому. Я боялась вмешиваться. Антон бы не позволил никогда, потому что она всегда была для него выше, чем я. Он не любил ее, но он знаете, как к ней относился... Как будто она чем-то лучше его. А она довела его до смерти, до самоубийства!
   - Подождите о смерти. Говорите о себе!
   - А что говорить? Я извелась вся. Я даже хотела идти к ней и поговорить. И ходила. В этот музей.
   Инна повернулась с любопытством.
   - Но я не говорила. Потому что боялась Антона. Я не решилась.
   Еще одна слезинка скатилась с подбородка и опять попала туда же, на темное пятнышко. Оно стало чуть больше.
   "Промокнет!"
   Инна снова отвернулась.
   - Вы только представьте, что я пережила!
   Но Мазин не сочувствовал. Иногда у него появлялась такая жестокость, брезгливое равнодушие к людям, которых он презирал.
   - Я не могла понять, знает он или нет. То мне казалось, что не знает ничего, а то, что он обманывает меня, не говорит. А про Ирину Антон тоже ничего не сказал.
   - Он ничего не знал о болезни сына, потому что вы украли записку. А Ирина в тот вечер прийти не смогла, была в больнице. Потом сыну стало лучше, и она уехала.
   - Я ж не хотела...
   Прозрачная кофточка наконец прилипла к телу.
   - Светлана, я верю, что вы переживали. Но это не оправдывает ваш поступок и даже не объясняет его. Допустим, вы в самом деле решили, что в записке идет речь о ребенке. Наверно, такое можно предположить, особенно женщине в вашем положении. Но с какой целью вы отправили записку мне через два месяца, когда Тихомирова уже не было в живых? Мстить женщине, ожидающей ребенка и не виноватой ни в чем, кроме того, что она может стать матерью, - это же отвратительно. Думаю, что вы не так уж злобны и бездушны.
   В последних словах она уловила поддержку.
   - Я уже знала, что ошиблась насчет ребенка.
   - И что же?
   - Но я знала, что она виновата в смерти Антона.
   - Знали или предполагали?
   - Знала! Знала.
   - Откуда?
   - Я скажу. Я не хочу, чтобы меня считали подлой и Антона подлецом. Он не был подлецом. Он был хороший, лучше всех. Он сам все открыл, а она его запугивала, упрекала. Ему не нужно было бояться. Если б он со мной посоветовался, я б ему прямо сказала: отарой все - и тебя поймут. А он ее боялся, потому что она всегда на него влияла и только вред приносила. И загубила его.
   - Позвольте, Светлана. Сначала факты, а потом чувства.
   - Да, факты, только я их слишком поздно узнала.
   - Расскажите, как и что вы узнали, от кого?
   - От нее! От нее самой!
   Инна повернулась резко, будто ее толкнули. Игорь тоже. Они смотрели на Светлану с изумлением.
   - Я все расскажу. Потому что я слышала весь их разговор. Я была тут, в квартире, в той комнате!
   - Боже мой! - сказал Инна и закрыла лицо ладонями.
   - Значит, я был прав, когда полагал, что вы все-таки поехали к Тихомирову? - спросил Мазин спокойно.
   - Вы правильно догадались. Но вы тоже не все знаете.
   - Возможно, - не стал он спорить.
   - А я все слышала.
   - И Антон так себя вел! - прошептала Инна. Кажется, и ей начало отказывать самообладание.
   - Не беспокойтесь! Антон сам не знал, что я здесь.
   - Расскажите подробно, - предложил Мазин.
   - Да что рассказывать! После звонка я не знала, что делать. Я думала, что он меня обманывает, скрывает про ребенка, и обиделась, что он не позвал на защиту и в ресторан. Я думала, что там может быть она. Когда Антон позвонил, я успокоилась немного, но сразу не могла решить, что делать, и отказалась. А потом мне перед ним неудобно стало. Ведь такой день у него, а я ломаюсь...
   Это "ломаюсь" почти развеселило Мазина. Когда Светлана волновалась, она становилась проще, естественнее и наивнее. Наивной в своей убежденности, что делать так, как она делала, можно, а выкручиваться приходится потому, что люди, которых она совсем не понимала, представлялись ей более хитрыми и только.
   - Я и решила поехать. Собралась быстро и поехала.
   "Не сочла себя вправе ломаться в такой день! Это оттуда, из деревни, из веков - блюсти себя, но не ломаться, когда нельзя. Вечная борьба с хозяином-мужчиной. С хозяином, которого можно обманывать, бунтовать даже, но от этого он не перестает быть хозяином и имеет свои права. И еще исконное, бабское, вроде жалости: уж как приспичит мужику - аж жалко становится. Хотя все это в корнях где-то, подсознательно, а на поверхности страх, конечно, - не прогадать бы, я не поеду - поедет другая или он к ней. А приеду неожиданно - обрадуется, на них, мужиков, это действует. Может, расчувствуется - правду скажет. Так она думала, наверно, а, возможно, и не все так, потому что не все мы обдумываем полностью и до конца, а просто делаем и всё, особенно женщины".
   - Вы были уверены, что Тихомиров здесь?
   - Он же меня сюда звал.
   - Но он мог и запоздать, не сразу приехать, раз вы сказали, что не приедете.
   - Так и вышло.
   - Вы приехали раньше его?
   - Раньше. Но у меня ключ был.
   - Вы не в первый раз бывали здесь?
   Мазин не смотрел на Инну.
   - Не первый.
   - Хорошо. Рассказывайте дальше.
   - Ну, приехала я, а его нет. Я зашла в ту комнату, села, решила подождать. Минут тридцать сидела. Его нету. Меня в сон клонить начало. Ведь было поздно уже. Прилегла на диване, задремала я, в общем. А он сразу в эту комнату зашел, а не туда. И не увидел меня.
   "Может быть. Она здоровая. И может спать везде, и когда захочет. Ей наверняка не требуется снотворного. Прилегла и задремала. Или нет? Слишком уж спокойно! Скорее не спала, а наоборот, сидела, ждала, нервничала, когда придет, где он сейчас, с кем? А если придет не один? Да, это больше похоже на правду. Но она говорит, что спала, и тут уж ее не проверишь. Пусть так и остается".
   - Что вас разбудило?
   - Звонок.
   - Тихомиров был уже дома?
   - Да, он пошел открывать, а я испугалась, никак не могла сообразить, что же делать.
   "Слишком часто она жалуется, что не могла сообразить!"
   - Слышу, они говорят в прихожей. Антон и она. Я совсем растерялась.
   "Все-таки это действительно неприятная ситуация. Спрятаться с риском быть обнаруженной? Или выйти и вызвать скандал? Интересно, почему она решила остаться? Струсила или схитрила, решила подслушать?"
   - И что же вы решили?
   - Я ничего не решила. Сначала я думала, что она скоро уйдет, а потом уже выйти нельзя было. Ужасно неприятно было. Я не хотела...
   "Возможно, а может, и прислушивалась, затаив дыхание, и не боялась ничего, готовая схватиться с соперницей грубо, мертвой хваткой. Этого тоже не узнать".
   - Вы слышали весь разговор?
   - Да, они громко говорили.
   - О чем?
   Нет, он не сомневался, что Инна сказала правду, ему просто хотелось узнать, что скажет Светлана.
   - Она его унижала.
   "Неужели будет иная версия?"
   - Она говорила тут, но было не так. И так и не так. Она его унижала, давала ему понять, что он вор и что теперь он никогда не будет жить спокойно. Я не понимала сначала, о чем разговор, а потом начала понимать, но не верила, что Антон мог чужую работу присвоить. Я хотела выйти и сказать прямо: "Не мог он такого сделать и не делал, а если вы его любите, как же можете его вором считать?"
   Светлана повернулась к Инне, и Мазин заметил, что слез на ее щеках уже нет.
   Инна молчала.
   "Интересно, что она о ней думает? Наверно, считает за недалекую, в общем, простушку с хорошо развитой фигурой".
   - Но вы не вышли?
   - Нет. Как я могла выйти? Она бы подумала, что это Антон меня прячет. А он бы так делать никогда не стал. Если б он знал, где я, он бы прямо сказал, что я здесь, потому что он был прямой и принципиальный.
   Мазин отметил - "принципиальный". За весь вечер это было первое нерусское слово. Да, когда она волнуется, ей не до звучных "хобби".
   - Он сказал, что не виноват, и я ему верю, верю! А она угрожала ему.
   Мазин вопросительно глянул на Инну.
   Та ничего не опровергла, только пожала плечами и сказала:
   - Эта девушка преувеличивает, конечно, но ее можно понять.
   - Предположим, - согласился Мазин. - Что же произошло после того, как ушла Инна Константиновна?
   - Я вышла.
   - Тихомиров удивился?
   - Еще бы! Или нет... закрыл лицо руками.
   - Ты все слышала? - спросил.
   - Да.
   - И что ты поняла?
   - Тебя хотят оклеветать!
   - Я это заслужил.
   - Но ты не мог ничего украсть! Не мог! Я же знаю!
   - Да, я не вор. Ты веришь мне?
   - Как же я могу тебе не верить!
   - Спасибо!
   Он поцеловал мне руку.
   - А теперь уходи!
   - Я не могу оставить тебя сейчас.
   - Нет, уходи. Я должен обдумать свое катастрофическое положение. Меня ждет позор и гибель.
   - Она не скажет!
   Нет, она скажет, она будет мстить мне. У меня нет выхода.
   - Что ты задумал?
   - Ничего.
   - Что ты задумал?
   - Пока ничего. Мне нужно решить. Иди, пожалуйста.
   - Я не могу оставить тебя одного.
   - Одному мне будет лучше. Я не хочу никого видеть!
   - Даже меня?
   - Мне стыдно перед тобой.
   - Хорошо, я уйду, чтобы ты успокоился, но знай и помни, что бы ни случилось, я всегда с тобой.
   - Спасибо, Светлана!
   - Обещай мне, что ты не сделаешь никаких глупостей.
   - Что ты! Я просто должен отдохнуть, а завтра мы все обсудим вместе.
   - Обещай мне! Ведь ты настоящий ученый. Ты должен беречь себя. Обещаешь?
   - Обещаю...
   - Я поверила ему, но он не сдержал слова.
   - Вы ушли? - Мазин вернулся к фактам.
   - Он так настаивал! Я хотела быть с ним, но я знала, что он не любил перекладывать свои беды на других. Он одолевал их сам. Всегда. А на этот раз...
   "Сейчас заплачет, - решил Мазин, и в самом деле глаза Светланы снова начали наполняться слезами. - Как у йогов: управление функциями!"
   Этими прозрачными глазами Светлана смотрела на Инну.
   - Поэтому я и послала записку. Я, конечно, неправильно поступила. Я должна была сама рассказать, но я не знала, как вы отнесетесь, а вы должны были узнать все, должны были, чтобы наказать ее, потому что она погубила человека! Я думала, что это ее записка, потому что она все время изводила Антона. Пусть я неправильно поступила, но вы должны ее наказать, должны!
   - За что?
   - Как "за что"?
   - Чтобы наказывать Инну Кротову, необходимо, во-первых, доказать, что Антон Тихомиров покончил с собой, а во-вторых, и это тоже немаловажно, что упреки Кротовой были безосновательными, а работа Тихомирова носила вполне оригинальный характер. Все это требуется доказать. Вот если бы у нас была тетрадка и мы могли бы сравнить ее с текстом диссертации... Но тетради-то нет. - Мазин посмотрел на Светлану. Та сжимала замок сумочки.
   - Видимо, ее сжег Тихомиров. Вы видели его последней, Светлана. Не проясните ли еще этот вопрос?
   Ответить она не успела.
   - Неужели вы всерьез полагаете, что Инну могут судить? - перебил Рождественский.
   Мазину стадо трудно.
   - Если Светлана выступит свидетелей. Она, повторяю, видела Тихомирова последней.
   - Неправда. Последним его видел я.
   Это было неожиданно. Теперь уже Рождественский, а не Светлана оказался в центре внимания.
   - Вы шли неправильным путем, когда связали меня в своих умозаключениях с моей машиной. Я приезжал на такси, - сказал он Мазину с нервной решимостью.
   Тот кивнул по возможности вежливо.
   - На машине поехала Инна. Я остался ее ждать. Я нервничал, даже жалел, что рассказал ей обо всем. Пошел в ресторан, взял бутылку коньяку и вернулся не на дачу, естественно, а на квартиру Инны. Ее еще не было, а времени прошло много. Что оставалось делать? Я мог предположить все, что угодно. И я не выдержал, поехал сюда сам. Я не хотел говорить об этом и мог бы смолчать и сейчас, но я не ожидал, что наш разговор так повернется. Конечно же, Инна абсолютно ни в чем не виновата. Виноват этот негодяй. И если ей угрожает суд, я должен сказать правду. Я видел этого подонка последним, и он не помышлял о самоубийстве. Если б не вмешалась судьба, он пережил бы нас всех. Я готов подтвердить это в любом суде. И доказать, что он украл труд профессора Кротова, потому что я видел и тетрадку, и автореферат.
   Мазин ожидал протеста Светланы, но та сидела, как в рот воды набрав. "Чем же он так ее удивил?"
   - Возможно, вы видели тетерадь, но куда она девалась?
   - Он уничтожил ее.
   - Тихомиров?
   - Да.
   - Вы в этом уверены?
   - Абсолютно. Он сжег ее перед моим приходом. Вот зачем ему потребовалось остаться одному, и вот что он собирался обдумывать!
   - Расскажите подробно, - повторил Мазин слова, которые повторял неоднократно. Правда, на этот раз без напора.
   - У меня, как вы понимаете, тоже был ключ от квартиры. Это, между прочим, моя квартира, и я никогда не прощу себе, что пустил сюда этого проходимца.
   - Не нужно давать воли эмоциям. Мы же договорились.
   - Совершенно верно. Но я не открыл дверь ключом. Я позвонил. Я думал, что здесь еще могла быть Инна, и не хотел врываться непрошеным. Он отворил мне не сразу Тут все слышно из клетки. Я слышал его шаги на кухне, потом он открыл кран и только тогда подошел к двери...
   - Кто там?
   - Это я.
   - Игорь?
   - Ты один?
   - Как видишь.
   Он действительно был один. Я опоздал и разъехался с Инной. Из кухни пахло горелой бумагой, но я не сразу обратил на это внимание. Мне было не до сантиментов. Я пришел говорить с ним и не собирался играть в бирюльки.
   У тебя была Инна?
   Он собирался соврать, но понял по моему тону, что этого делать не стоит:
   - Откуда ты знаешь?
   - Она поехала к тебе после разговора со мной.
   Антон спросил нагло:
   - О чем же вы беседовали, если не секрет?
   - Она сказала тебе.
   - А... все эти сплетни?
   - Сплетни?
   - Ну, конечно, сплетни.
   - Я говорю о записках Кротова.
   - Выдумки.
   - Что?
   - Выдумки обиженной, оскорбленной женщины.
   - Ну, знаешь, я не подозревал, что ты такой наглец.
   - Прошу разговаривать со мной прилично.
   - Ты вор.
   Категоричность моего тона припугнула его.
   - От другого я не потерпел бы таких слов, но ты, Игорь, слишком долго был моим другом.
   - Это кончилось.
   - Жаль, когда мужчины расходятся из-за женщины.
   - Дело не в женщине, а в том, что ты сделал.
   - Брось! Не стоит придавать значение тому, что Инна наговорила тебе сгоряча.
   - Она мне ничего не наговаривала. Она не такой человек. Я узнал все сам.
   - Что именно?
   - Утром я искал сигареты в нижнем ящике стола и видел, что в нем лежит.
   По-моему, Антон растерялся. Он замолчал, но наглость взяла верх:
   - Что же там лежит?
   - Тетрадка Кротова.
   - Интересно! Ты не страдаешь галлюцинациями?
   - Нет!
   Я шагнул к столу и выдвинул ящик. В нем ничего не было. Антон наблюдал за мной со злобной ухмылкой.
   - Это ничего не значит. Я видел тетрадку.
   Он поманил меня пальцем:
   - Сходи на кухню.
   Я выскочил из комнаты. В раковине застряли остатки мокрого пепла. Она еще горела, когда я постучал!
   - Узнаешь?
   Я молчал.
   - Ты же ее видел. Похожа?
   Он еще издевался.
   - Я не боюсь вас. Никто вам не поверит, потому что у вас нет доказательств. И никто не захочет скандала. Даже твой отец будет против тебя.
   Что мне оставалось делать?
   - Чтоб завтра же твоей ноги тут не было. Забирай вещи и уезжай в общежитие. Я не хочу больше иметь ничего общего с такой сволочью!
   - Это все? - поинтересовался Мазин.
   - Да, я немедленно ушел, но твердо уверен, что Тихомиров и не помышлял о самоубийстве. То, что он сжег тетрадь, говорит само за себя. Он не собирался сдаваться. Он был спокоен. И думаю, что он был прав. Вряд ли Инна захотела бы тратить нервы на разоблачение этой скотины.
   - Т-а-к, - протянул Мазин без энтузиазма. - Все это интересно, хотя и не имеет никакого отношения к делу.
   - Как не имеет?
   - Очень просто. Вам не удалось опровергнуть версию о самоубийстве. Наоборот, ваш визит мог подтолкнуть Тихомирова к этому шагу. До сих пор он видел только одного опасного свидетеля - Инну Константиновну, теперь же вас стало двое. Это осложнило его положение. Если же смерть Тихомирова все-таки не самоубийство, то по-прежнему непонятно, как ен мог погибнуть. Зачем он оказался на окне?
   - Этого я, разумеется, не знаю определенно, но могу высказать предположение. На окне, если помните, висела китайская бамбуковая штора. Это не моя штора. Антон принес ее из общежития и сам прибил с внешней стороны окна. Окно, как видите, выходит на запад, и во второй половине дня в комнате бывает очень жарко. Это мешало ему работать. Возможно, когда я предложил Тихомирову убраться, он полез на подоконник, чтобы снять штору. Отсюда и все остальное.
   - Возможно. Но может быть другое.
   - А именно?
   - Ваш рассказ усложнил предполагаемую картину. Число версий растет, и не исключена такая: визит ваш оказался не столь мирным, как вы его описали. Объяснение могло закончиться бурно.
   - Что вы имеете в виду?
   - Насильственную смерть.
   - И я...
   - Невозможно! - не дала ему договорить Инна.
   Светлана прижала к щекам кулаки.
   - Вы так думаете? - спросил Мазин с иронией. - Конечно, вам лучше знать, на что способен Игорь Анатольевич. У меня тоже полной уверенности нет. Но кое-что можно проверить.
   И вдруг неожиданно он повернулся к Светлане и сказал слова, всех удивившие:
   - Светлана, почему вы как ребенок размазываете слезы пальцами? Разве у вас нет носового платка?
   И, не дожидаясь ответа, Мазин встал и взял с колен Светланы ее сумку:
   - Наверно, он здесь?
   Он потянулся, чтобы открыть сумку.
   - Не нужно, не нужно, я сама!
   Теперь вскочила Светлана, вскочила гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Она схватила сумку, но Мазин не выпустил ее из рук.
   - Почему вы не разрешаете мне поухаживать за вами?
   Он щелкнул замочком, но не открыл сумку, а продолжал смотреть на Светлану:
   - Можно мне открыть вашу сумку?
   - Там нет... нет платка.
   Игорь и Инна ничего не понимали в этой шутовской, какой-то нелепой сцене.
   - А может быть, есть? Может быть, вы просто забыли, а? Давайте-ка поищем вместе.
   И он приоткрыл сумку.
   - Вы не имеете права! - закричала она и рванула сумку с силой на себя. На этот раз Мазин ее не удерживал. Светлана покачнулась и упала на стул, выпустив сумку из рук. Мазин наклонился и поднял ее.
   - Все-таки придется поухаживать, - сказал он и достал из сумки старенькую тетрадку.
   - Вот видите, - обратился он к Рождественскому, не глядя на побелевшую Светлану, - а вы говорили, что записки сожжены. Ведь это та тетрадь?
   Инна смотрела на Мазина, как на фокусника, и ему стало неудобно.
   "Зачем я разыграл этот дурацкий номер? Но с другой стороны, как было заставить ее отдать тетрадку? Ладно, сыщик должен поступать эффектно и таинственно".
   - Итак, Игорь Анатольевич, вашему рассказу полностью доверять не приходится. И вашему тоже, к сожалению, - обернулся он к Светлане. - Вы, конечно, захватили тетрадь, чтобы возвратить ее Инне Константиновне? спросил он насмешливо. - Почему же вы так медлили? И даже предпочли пользоваться пальцами вместо платка? Чтобы не открывать сумочку? Потому что она маленькая и тетрадь могли легко заметить?
   Светлана молчала.
   - Не придумывайте только еще одну версию, а то я сам скоро запутаюсь. Лучше прибегнем к помощи техники. Это будет надежней. Людям свойственно все усложнять. У вас есть магнитофон, Игорь Анатольевич?
   - Вы хотите записать наши показания на пленку?
   - Нет, наоборот, я хочу предложить вам послушать кое-что.
   - Магнитофон есть. Сейчас я налажу его.
   - Пожалуйста!
   Мазин достал из кармана небольшую бобинку с пленкой:
   - Вот это прокрутите, если вам не трудно.
   Рождественский поставил пленку.
   - Одну минутку, - попросил Мазин. - Я включу сам. Сначала вы услышите несколько поясняющих слов.
   Стало тихо до стука часов на книжном шкафу.
   Потом из магнитофона раздался голос Мазина:
   - Готовы ли вы рассказать все, что знаете?
   - Да, готов.
   - Назовите, пожалуйста, себя.
   Мазин надавил кнопку:
   - Светлана, вам знаком этот голос?
   - Да. Это Олег.
   - Совершенно верно.
   Он снова включил магнитофон.
   - Чистяков Олег Васильевич.
   - Чем вы занимаетесь?
   - Служу в армии.