Шкатула Лариса. Последняя аристократка

   Дальше Аполлон не стал слушать и с пистолетом в руке побежал по лестнице. Он оттолкнул с дороги несколько удивленного Арнольда и уже не думал о том, как грохочут на ступеньках его сапоги.
   Ударом ноги он распахнул дверь, и в ту же минуту раздался выстрел. Аполлон не сразу понял, что выстрелили в него, что он ранен, но увидел горящие торжеством и мстительным удовольствием глаза Юлии, её палец, снова и снова давящий на курок, и тоже выстрелил в нее.
   Он и не глядя знал, что попал ей точно в сердце.
   Глава двадцать пятая
   Весь оставшийся день дотемна Наташа занималась хозяйственными делами. Ко всеобщему удовольствию, "добрые люди" из дома вынесли не все.
   - Не было бы счастья, да несчастье помогло! - как всегда пословицей отметил это Петр.
   У энкавэдэшников хватило совести не беспокоить умирающую от голода Аню, которая лежала на сундуке, так что именно в нем Наташа обнаружила чистое белье, кое-какую одежду и солдатские крепкие ботинки Алексеева, в которых он, по его словам, играл свадьбу с Зоей.
   Белье она постелила на кровать и теперь уложила туда обеих девочек, а на сундуке собиралась позднее разместиться сама.
   Стемнело. Детей уложили спать, хотя непоседа Гриша настолько пришел в себя, что отчаянно протестовал:
   - Я уже выспался, - говорил он, поочередно заглядывая в глаза отца и тете Наташе, которая кормила их такой вкусной едой.
   А потом стал собираться Петр. В сенях, очевидно, по причине постоянно царящего в них полумрака, те, кто обчистил и дом, и подворье Алексеевых, не смогли докопаться до всех укромных мест. Потому хозяин пошарил в закутке и вынул обернутую мешковиной винтовку.
   - Запас беды не чинит! - подмигнул он удивленной Наташе и погладил приклад. - На зайца ходил. Добрая винтовка, хорошо пристреляна... Что ты на меня так смотришь. Тебе не нравятся винтовки?
   - Не притворяйся! - рассердилась Наташа. - А то ты не знаешь, почему я так смотрю. Скажи, зачем тебе ружье?
   - Лучше пропасть, чем терпеть злую напасть! - сказал он.
   - Ты эти свои прибаутки брось! Пропасть он надумал! Собираешься оставить меня одну с детьмя? Подумай, Петя, неужели ради мести ты подвергнешь опасности жизни пятерых человек, четверо из которых, в отличие от тебя, не могут за себя постоять ?
   - С чего ты решила, что ради мести, - будто заколебался он.
   - Решила, не решила... Решение-то на поверхности лежит. Я понимаю, ты лежал на лавке, думал, но, выходит, думал не о Зое, а о себе, свою мстительность лелеял... Пойдешь на этот пост, что у входа в село, убьешь двух-трех стражников, а кто-то четвертый расправится с тобой. Думаешь, моих продуктов надолго хватит? Опять детям с голоду помирать?
   - Ты упрекнула меня, что я думаю только о себе, - выговорил он после долгого молчания.
   - Прости, я ляпнула, не подумав. Я хотела тебя разозлить, сбить с настроя, чтобы ты стал думать и о нас...
   - Погоди, не перебивай. Я думал о своем долге перед Зоей и, конечно, о детях. Когда кончится это безумие, - он кивнул на дверь, - они спросят меня: папа, где могила нашей матери? И что я им отвечу? Дети, ваш батька так быстро убегал от чекистов, что не успел и маму похоронить.
   - Петя, перестань! - взмолилась Наташа. - Как хочешь, но одного я тебя не отпущу!.. Мы пойдем вместе...
   - И погибнем оба.
   - Если с тобой что-то случится, мы погибнем все, но вдвоем у нас куда больше шансов выжить. Если ты помнишь, я кое-что могу.
   - И отговаривать тебя, конечно, бесполезно?
   - Я знала, что ты умный человек, - улыбнулась Наташа.
   В сундуке для неё нашлись сапожки Зои, размером чуть больше Наташиного, но зато в них можно было надеть носки. Словом, и её, и Петра удалось экипировать так, что они могли легко двигаться и находиться на морозе без риска замерзнуть.
   В темноте село и вовсе казалось вымершим. Скорее всего, так и было: представители власти, по словам Петра, подмели у сельчан все сусеки.
   Наташа с Петром как ни старались, не могли идти совсем уж бесшумно снег скрипел под ногами.
   И странно, и страшно было не слышать ни одной собаки, которые в доброе время давно залились бы дружным лаем.
   - Какое село загубили, - вдруг тихо сказал Алексеев. - Идешь, как по кладбищу. Кругом одни мертвецы. И за что? Нашли врагов! Люди цеплялись за жизнь, как могли... Неужели это и есть обещанное светлое будущее?
   Окна сторожки, как её называла теперь про себя Наташа, светились. И когда они подошли совсем близко, то услышали и звуки: из сарая справа от дома отчетливо доносилось лошадиное фырканье.
   - А вот и наш транспорт, - опять шепнул Петр.
   - Кто ж нам его даст? - спросила Наташа; ей все ещё не верилось, что врач собирается пустить в ход свою пристреляную на зайцах винтовку.
   - Сами возьмем!
   Нет, решительности его не только не поубавилось, но и с каждым шагом словно становилось ещё больше.
   Они тихонько подкрались к сараю - их шаги, очевидно, заглушались лошадьми, которые шумно возились, уминая корм; его как раз сейчас раздавал им военный в форме сержанта внутренних войск.
   Сержант говорил с лошадьми, любовно их оглаживая, и Наташа, повинуясь внезапному порыву милосердия, шепнула Петру:
   - Не убивай его!
   Наверное, и врач подумал о том же, потому что поднял приклад и... Лошади почувствовали постороннего, завозились, и сержант как раз начал поворачивать голову в сторону двери, когда мощный удар сбил его с ног. И к счастью, лишил сознания.
   К счастью, так подумала Наташа, потому что была уверена: если сержант останется при памяти, Петр его добьет.
   Вдвоем мужчина и женщина связали упавшего вожжами и сунули в рот кусок его же гимнастерки, который Алексеев с треском оторвал, не затрудняя себя поисками кляпа. А потом взял в руки фонарь, висевший здесь же, на столбе у лошадиного стойла.
   - Что ты хочешь посмотреть? - спросила Наташа, впрочем, подозревая ответ.
   - Место, где они хоронят убитых, - хрипло отозвался он.
   Чекисты не затрудняли себя ни выбором какого-то особого места для захоронения, ни самим захоронением. На заднем дворе отыскалась огромная яма, в которой были попросту свалены трупы.
   Наташа задрожала от ужаса, невольно ухватившись за Петра.
   - Не бойся, - сказал он ей успокаивающе, - это мои сельчане. Добрые люди. Крестьяне, виновные лишь в том, что родились не в той стране и не в то время.
   Он дал Наташе в руки фонарь.
   - Подержи.
   Неестественно спокойный тон Петра не смог обмануть Наташу. Если он и не дрожал от ужаса, как она, то даже в свете фонаря был бледен мертвенной бледностью, так что ей хотелось стать рядом и поддержать его. Все-таки он ещё так слаб после болезни!
   А Петр методично работал: доставал трупы и аккуратно складывал их возле ямы. Внезапно он покачнулся, и Наташа намертво вцепилась в его рукав.
   - Зайка! - сказал он горестно. - Зайка!
   Тело Зои было обнаженным, и когда Петр вытаскивал его из ямы, её распущенные русые волсы зацепились за чью-то мертвую руку, словно остальные мертвецы не хотели отпускать её от себя.
   Они вернулись к сараю: Петр на руках со своей страшной ношей, Наташа впереди с фонарем. В сарае он бережно опустил труп жены на большую охапку сена. Лошади в загородке всхрапнули.
   Алексеев вытащил из деревянного пня, стоявшего посреди сарая, воткнутый в него топор и пальцем попробовал лезвие. Лицо его было страшным.
   - Петя! - испуганно шепнула Наташа.
   - Я не звал тебя с собой, - он искривил в гримасе рот.
   - Подожди! - она схватила его за руку. - Ты идешь на верную смерть, даже не оглянувшись. А кто похоронит Зою? Я же не смогу нести её на руках...
   Кажется, эти жестокие слова несколько отрезвили Петра.
   - Ты права, - согласился он. - Но что же делать? Я не могу это так оставить.
   С чего начали, к тому и пришли! Месть! Неужели это непременная черта каждого человека?
   Слова, которые произнес Петр, вроде, невинные. "Не могу так оставить". А переводятся на язык действия зловеще: "Никого из этих тварей нельзя оставлять в живых!"
   Опять жизнь загоняет Наташу в угол. Казалось бы, кто ей этот бывший студент по кличке Знахарь? А вот поди ж ты! Не только пошла вместе с ним на опаснейшее для жизни предприятие, но и раздумывает, как бы помочь ему убрать... сущую ерунду! Всего-навсего, небольшой заградительный отряд войск НКВД. Кстати, сколько их там может быть? Домик-то сравнительно небольшой.
   Наверное, эти слова она произнесла вслух, потому что Петр на них ответил:
   - Их там семеро. Остальные стоят на выходе из села. Если точнее, там для них вход, потому что отсюда дорога ведет лишь на маленький железнодорожный полустанок, а оттуда на большой тракт... Как бы они ни называли наше село: мятежным, восставшим, никому и в голову не придет, что крестьяне могут здесь организовать сколь-нибудь серьезное сопротивление. Особенно теперь, когда умирают от голода.
   - Значит, в доме их шестеро? - уточнила Наташа, в глубине души удивляясь собственной воинственности.
   - Шестеро, - кивнул он.
   - А у нас одна винтовка.
   - И топор, - добавил он.
   - И ты сможешь вот так хладнокровно расстрелять их одного за другим, даже если мы застанем их врасплох?
   - А ты помнишь ту яму, полную трупов? Все ещё будешь говорить о людях, на которых у меня не поднимется рука?
   Наташа вдруг как наяву услышала далекий голос Катерины: "Иде ты бачыла людыну? Не люды, вовкы, скаженни собакы!"
   - Ну, я пошел! - прервал её размышления Петр и шагнул по направлению к дому, где устроили свой пост энкавэдэшники.
   - Погоди! - остановила его Наташа, - Все равно одному с шестерыми не справиться. Тут нужна хитрость... Тащи конюха... ну, того, которого ты оглушил.
   - И зачем он нам?
   - Пусть позовет из дома ещё кого-нибудь, якобы на подмогу.
   - Соображаешь! - Алексеев одобрительно посмотрел на нее, и взгляд его будто прояснился. Теперь врач становился уже не смертником, а как бы стратегом.
   Оглушенный пришел в себя и, когда Петр приставил к его голове винтовку, задрожал. Глаза его умоляли о пощаде.
   - Кто тебе обычно с лошадьми помогает?
   - Митька... Некрасов.
   - Позовешь своего Митьку, я тебя убивать не стану. Понял?
   Алексеев подтащил связанного к крыльцу и вытащил изо рта кляп, не убирая от головы винтовку.
   - Зови своего Митьку.
   Тот осторожно прокашлялся. Голос его звучал вполне мирно, по-деловому.
   - Митька, Некрасов, Гнедок с привязи сорвался, поймать не могу.
   Несколько минут спустя в доме громыхнуло что-то вроде пустого ведра. Кто-то матюкнулся, и сонный голос ответил:
   - Иду! Ничего без меня сделать не можешь, растяпа!
   Петр тут же вернул кляп на место и оттащил связанного в сторону.
   Вышедшего на крыльцо он так сильно ударил по затылку обухом топора, что тот скатился со ступенек и замер безжизненной тушей.
   - Что там случилось? - крикнули из дома. - Митька, ты что, упал, что ли?
   Алексеев склонился над поверженным.
   - Готов, - шепнул он.
   - Черт знает что! - продолжал ругаться кто-то в доме. Там в соседней комнате зажегся огонек лампы - кто-то начальственный собирался выйти, навести порядок.
   Его врач сшиб с крыльца тем же способом, но, падая, военный успел изумленно вскрикнуть:
   - Твою мать!
   - Товарищ капитан!
   Теперь, кажется, проснулись и остававшиеся в комнате дозорные. Они не спешили выходить. Совещались. Петр, пригнувшись у самого окна, слышал, как они переговариваются. Оно и понятно, кто бы в этом глухом селе мог напасть на военный пост? Это же не гражданская война! Не граница. О бандитах в этих краях уже давно не слышно... Как бы то ни было, но выходить никто не спешил.
   Здоровые сильные мужики, отъевшиеся на непыльной службе, привыкшие к безропотному повиновению людей, которых они карали и миловали по собственному усмотрению, теперь откровенно перепугались. Как и всякий, имеющий немало грехов на совести и втайне ожидающий за них возмездия. Рано или поздно. Сегодня, им казалось, было ещё рано.
   - Ну, и как их теперь выманить, стратег? - вполголоса спросил у Натальи мститель, выводя её из оцепенения - она никак не могла поверить в то, что принимает участие в нападении на военный пост.
   - Сделать вид, что дом подожгли, - тем не менее ответила она.
   - Молодчина! - он хлопнул её по плечу, как хлопнул бы соратника-мужчину.
   - Тише ты, медведь, кости переломаешь! - прошипела она, потирая ушибленное плечо.
   Петр сунул ей в руки винтовку.
   - Стрелять умеешь?
   - Умею.
   - Я в сарай, за сеном, а ты стреляй в первого, который высунет нос за дверь!
   Никто нос не высунул, но теперь и Наташа слышала, как в доме совещаются.
   Алексеев вернулся с двумя охапками сена, которые свалил по обе стороны от крыльца и поджег. Взял у Наташи из рук винтовку, поднял топор, а её заставил отойти подальше, к сараю, и прилечь на снег.
   Пламя осветило дом, в котором тут же кто-то истошно закричал: "Горим!" Открылась дверь, и на крыльцо осторожно выглянул мужчина с пистолетом в руке. Он тщетно вглядывался в окружающую темень, но блики пламени мешали разглядеть хоть что-то дальше крыльца.
   Почему Петр не стреляет? И сама ответила на мысленный вопрос. Потому что их услышат на другом конце села.
   Не услышав выстрела, военный осмелел и быстро сбежал с крыльца, и тут топор его сразил.
   Больше никто из дома выйти не пытался. Сено погасло.
   - Их там осталось трое, - сказала Наташа.
   - И до утра они вряд ли высынут нос, - задумчиво проговорил Петр. Слышишь, для верности они решили забаррикадироваться.
   Наташа тоже услышала, как осажденные закрывают двери на заржавевший засов и подтаскивают что-то тяжелое.
   - Ладно, пусть сидят, - решил врач, - нам это только на руку. Видела, у них здесь сани стоят. Сейчас мы поедем, похороним Зою, заберем детей и... В общем, есть у меня одна идея.
   Двое резвых лошадок за минуту домчали сани до дома Алексеевых. Петр взял труп жены на руки и, не оборачиваясь, велел Наташе:
   - Я все сделаю сам. А ты иди, собирай детей.
   Она справилась быстро, как смогла. И все теплые вещи, какие удалось собрать, вынесла в сани, куда одного за другим усадила детей.
   Петр вернулся опустошенный, обессиленный, словно сутки провел на каторжной работе. Ни о чем её не спрашивая, он молча сел в сани и взмахнул вожжами.
   - Что ты решил? - спросила его Наташа.
   - В одиннадцать вечера есть проходящий поезд на Москву. Можно сесть в него и выйти где-нибудь возле Тулы.
   - А ты не хочешь поехать в противоположную сторону?
   - Куда это? - удивился он.
   - На юг. В Туркмению... Не знаю, что решишь ты, а мне нужно именно туда. У меня в Ашхабаде дочь, муж, подруга с детьми.
   - Поезд в ту сторону по расписанию пойдет меньше, чем через час.
   - Думаешь, на санях мы не успеем?
   - Успеем... если, конечно, за нами погоню не вышлют.
   - Кого ты имеешь в виду?
   - Тех, что остались в доме. Они сообщат второму, основному дозору, и нас перехватят на какой-нибудь станции.
   - Считаешь, их нельзя оставлять в живых?
   - Считаю, - упрямо кивнул он. - А там... видишь, снег начинается, через пару часов такая метель разыграется... Ты поезжай с детьми вперед, за селом остановись. Если через пятнадцать минут меня не будет...
   - Ты должен быть! Не забывай, у тебя дети. Твой долг перед Зоей воспитать их.
   - Я постараюсь, - буркнул он. - Тебя послушать, так я будто нарочно лезу на рожон.
   - А если это так и есть?
   - С лошадьми-то управишься?
   - Когда-то могла. Думаю, вспомню, что к чему.
   Две молодые крепкие лошадки легко протянули сани несколько сот метров. Стояла глубокая ночь, но от лежашего вокруг снега исходил легкий свет тьма вовсе не была кромешной.
   Наташа вдруг с запозданием вспомнила, что в сарае видела ещё двух лошадей и подумала, не догадается ли Петр вывести их из сарая, прежде чем его поджечь. Врач не делился с нею своими планами, но она почему-то была уверена - Петр решится на поджог.
   Дети спали, а Наташа, дрожа от волнения, прислушивалась к каждому звуку. Вдруг она услышала один за другим два выстрела, а потом к небу взметнулся яркий столб огня.
   Ей показалось, что прошла целая вечность, пока она услышала топот копыт - кто-то ехал верхом.
   А что, если Петра убили? На помощь запертым товарищам приехали те, из дозора на другом краю села, освободили их, устроили засаду, а подошедшего Алексеева попросту застрелили в упор?
   Тогда кто сюда скачет? Наташе захотелось изо всей силы хлестнуть лошадей и помчаться по дороге на станцию, куда скоро должен подойти проходящий на юг поезд. Наверное, за эти несколько минут она на несколько лет постарела от страха. Не столько за себя, сколько за детей...
   Это был Петр. Он не просто ехал верхом, а вел в поводу ещё одну лошадь.
   - Поехали быстрей! - крикнула он. - Поезд стоит на станции всего одну минуту. А если вообще не остановится?
   - Зачем тебе вторая лошадь?
   - На всякий случай, - отмахнулся он.
   На станцию они примчались вовремя. Дежурный удивленно наблюдал, как Наташа вытаскивает из саней слишком легко одетых детей, которые со сна и от холода жмутся друг к другу.
   Петр сбросил с коня какой-то огромный полушубок, которым Наташа смогла укрыть сразу всех четверых.
   Дежурный был тот же, и Наташа обратилась к нему уже как к своему знакомому.
   Она опять попыталась сунуть в руку железнодрожнику крупную купюру, но он её с обидой оттолкнул.
   - Я прошу только об одном: сказать, что мы уехали в другую сторону.
   - Предлагаю вам сделать по-другому. Доезжайте на санях до следующей станции. Там станция узловая, движение оживленное. Лошадей где-нибудь привяжете, никто и не хватится. В вагоны садитесь отдельно, чтобы в глаза не бросаться...
   - А этих двух лошадок не возьмете? - предложила Наташа, хотя и понимала, что такую важную улику железнодорожник вряд ли будет оставлять у себя.
   Но он неожиданно легко согласился.
   - А вот за лошадок спасибо. Не бойтесь, я найду, где их спрятать. Вон как снежок заметает. А вы торопитесь... Думаю, успеете, тут у нас что-то со стрелкой, поезд может и застрять...
   Повинуясь неожиданному импульсу, Наташа горячо расцеловала мужчину.
   - Спасибо! Дай вам бог здоровья!
   - И вам того же, - смутился он и вдруг перекрестил её. - Святое дело сделала ты, милая, четыре детских жизни от смерти спасла. Езжайте с богом, пора!
   Она бегом вернулась к Петру и детям, опять усадила всех в сани и скомандовала ему:
   - Давай, жми на узловую станцию. Дежурный сказал, что оттуда уехать легче.
   Алексеев, не возражая, хлестнул лошадей, и сани легко перескочили через переезд. Наташа оглянулась и увидела сквозь усиливающийся снегопад фигуру железнодорожника с поднятой в знак прощания рукой.
   Глава двадцать шестая
   Арнольд прибежал следом и склонился над упавшим Аполлоном:
   - Она выстрелила в тебя три раза! Зачем ты дал ей пистолет?
   Ковалев через силу улыбнулся:
   - Решил поиграть со смертью в пятнашки...
   - Нашел время шутить... Ян, что ты стоишь? Врач называется! Перевяжи майора!
   Ян и сам не понимал, отчего он стоит столбом? Такое за ним раньше не наблюдалось. Окружающие всегда считали его хладнокровным человеком.
   Что-то Юлия сдвинула в его психике, пусть и на короткое время. Тот короткий, странный отрезок его жизни успел пронестись перед глазами. Оказывается, он мог увидеться с родным дедом, поговорить с ним, но... Человек предполагает, а бог располагает...
   Он щелкнул чемоданчиком и склонился над майором.
   Странно, почему никто не вспоминает о Юлии. Может, она ещё жива. То есть он-то сам знал, что она умерла мгновенно, но они-то не знают...
   Аполлон отодвинул его руку с бинтом.
   - Не суетись, доктор, мертвого не воскресишь.
   - Не слушай его, Ян, перевязывай! - закричал Арнольд, сам пугаясь своего крика; ему подумалось, что со смертью Аполлона рухнет и его жизнь...
   - Отставить крик, товарищ старший лейтенант. Лучше поспеши на работу. Достанешь из сейфа документы на тебя и твою скрипачку: езжай в свой отпуск и сюда ни в каком виде не возвращайся. Я подписал, с сегодняшнего дня... Да поторопись, пока другие не пронюхали. Узнают, как коршуны на тебя набросятся...
   - А откуда ты мог знать, что именно сегодня... что такое может случиться?
   - Поживи с мое! - кхекнул Аполлон, и в горле у него словно что-то забулькало. - Иди, времени у тебя совсем мало осталось... Скажи спасибо, что я дом в стороне от всех построил, выстрелы врял ли кто слышал... Врача тоже можешь взять с собой. Документы подготовь, будто его конвоируешь... Не вздумай в Москву вернуться, опасно. Лучше езжайте куда-нибудь подальше, в другую сторону, на юг, пока тут все не утихнет... Думаю, остальное ты и сам сообразишь... Ступай, я сказал! Ты, что ли, умирающего не видел?
   Аренский, растерянно оглядываясь, стал спускаться по лестнице, но у входа он все же оценил предостережение товарища и из его дома почти выбежал.
   Силы майора стремительно убывали. Его голос стал совсем тихим, когда он попросил Яна:
   - Помоги мне подняться.
   - Но зачем?..
   - Делай, как я сказал, дотащи до кровати.
   Это Яну удалось сделать без особого труда. Он уложил Ковалева и даже снял с него сапоги.
   - Спасибо, - прошелестел тот, - а теперь иди, оставь меня с нею.
   Ян понимал, что Ковалев ранен смертельно: одна пуля попала в плечо, две - в грудь. Он мог бы попытаться вытащить его, но, похоже, Аполлон сам больше жить не хотел. Не в его правилах было оставлять умирающих без медицинской помощи, но Ян уважал желание майора остаться наедине со своей мертвой возлюбленной, которую тот убил собственной рукой...
   Страшно ему было умирать, или он думал, что с последним объятием вознесется вместе с Юлией и уже никогда с нею не расстанется? Вот только Юлия вряд ли этого хотела. Ее душа... полно, да была ли у неё душа?
   Майора Яну было жалко: больше всего на свете тот хотел любви, поставил на карту свою жизнь ради нее, а любовь его в конце концов и убила...
   Ян тихо прикрыл за собой дверь и сел на верхней ступеньке. Из спальни майора так и не донеслось ни одного звука.
   Сколько он так просидел, трудно сказать, потому что не ощущал бега времени, а лишь странное оцепенение, в котором не было места чувствам и мыслям.
   Тишину нарушил стук входной двери и возглас Аренского:
   - Ян, ты здесь?
   - Куда же я могу деться? - медленно отозвался тот.
   - Здесь... ничего больше не случилось?
   - Мертвые молчат, - как-то неловно не то пошутил, не то объяснил Ян.
   Из-за спины Арнольда выглянула хорошенькая зеленоглазая девушка лет двадцати. Она была тоненькая, если не сказать очень худая, но кожа на лице выглядела свежей, а глаза сияли.
   - Ты готов с нами уехать? - спросил его Арнольд. - Я на всякий случай бумагу написал, что ты после освобождения направляешься на вольное поселение в Туркмению.
   - Почему именно в Туркмению?
   - Написал первое, что на ум пришло. Чтобы подальше отсюда... Там жарко, юг, а здесь север. Вряд ли будут там искать, если что...
   - Поеду. Не в зону же мне стремиться.
   - Тогда поспешим. Одевайся, а я на минутку загляну, с Аполлоном попрощаюсь.
   Один стал спускаться по лестнице, другой подниматься.
   - Вы как будто не рады? - спросила его девушка.
   - А чему радоваться?
   - Ну, как же... - она даже растерялась. - Вам разве здесь нравилось?
   - Кому здесь может нравится? - вздохнул он. - Только на меня вдруг такая усталость навалилась, такая апатия. Тоска, словно кто-то из моих близких умер...
   Арнольд медленно спустился по лестнице.
   - Оба мертвы, - ответил он на невысказанный вопрос девушки.
   - Пешком пойдем? - спросил Ян.
   - Зачем же, у нас санки есть. Одна лошадка, зато резвая. Ее потом наши с вокзала заберут, - сказал и усмехнулся. - Наши! За четыре года уже привык, что я - их. Так, наверное, и тянул бы лямку, если бы не Ветка.
   Он кивнул на девушку.
   - Она не хочет с чекистом жить... Вообще-то я по специальности юрист. Может, найду себе другую работу... Спасибо Аполлону: как бы он коряво ни жил, а благодаря ему сегодня сразу три человека возвращаются к нормальной жизни. По-моему, это дорогого стоит.
   Его попутчики согласно кивнули.
   Через двенадцать часов пути они пересели в другой поезд, идущий, как советовал Аполлон, на юг от Москвы. И хотя нигде, во всей необъятной стране, не было уголка, где они могли бы надеяться, что до них не дотянется длинная рука НКВД, чем дальше они отъезжали от Соловков, тем спокойнее становилось на душе.
   На одной из станций, от которой до села, где жил Знахарь, а значит, и до жены и дочери Яна было недалеко, Поплавский хотел сойти с поезда и добраться к своим родным, но Арнольд ему отсоветовал:
   - Приедем, устроишься, обзаведешься хорошими документами, тогда и вызовешь их к себе. Ты не представляешь, какой поток заключенных идет сейчас из села! Кулаки, подкулачники, интенсивники, агрономы-вредители... Представь, там все на виду, все настороже, каждый новый человек сразу берется на заметку, а у тебя и документов нужных нет...
   - Что ж ты не подсуетился? - беззлобно проворчал Ян, осознавая правоту Арнольда.
   - Ишь ты, скорый какой! - отозвался тот. - Вместо того чтобы спасибо сказать... А насчет документов... если хочешь знать, я до сих пор невольно оглядываюсь: нет ли за нами погони... Виолетте Аполлон освобождение сделать успел, а вот тебе... На все про все у меня полчаса было. Так что ты, по документам СЛОНа, у нас в бегах будешь числиться. Правда, никого из тех, кто успевал в поезд сесть, не ловили...
   - Вдруг обойдется, - дрожащим голосом проговорила Виолетта; она все не могла поверить, что её лагерный кошмар кончился, что она как все люди едет в поезде и энкавэдэшник-чекист в своей страшной форме всего лишь её возлюбленный Арнольд Аренский, попросту Алька.