Вульф Шломо. Эпикруг

   Владик присоединился к дискуссии Лернеров о проблеме нагло присвоенного Репами препарата. Он довольно спокойно реагировал на все восклицания супругов, пока Илья не упомянул о казавшемся ему идиотским коротком анекдоте "Имею честь быть евреем..."
   Тут тихого Владика словно прорвало: "Очень даже актуальный для вас анекдот. Вы-то - сибиряки там или ленинградцы, а я всю жизнь жил в Гомеле, со своим народом. Еврей в принципе лишен чувства чести. Если бы евреи когда-либо в своей истории позволили себе такую панскую роскошь, нас бы просто не было. Дело нашей чести во все века было - выжить. А для этого надо было подличать и продавать всех и все, включая друг друга. Тот не еврей, который не умеет надрать и подставить ближнего, не забывая о дальнем, пока он не приблизился и не обманул тебя. Для вас есть только один выбор: либо научиться подличать и выжить в еврейской стране единственным тут возможным образом, либо вернуться в галут законченными антисемитами. Я таких встречал у нас в Гомеле. После Израиля тут же меняли веру, имя и шли в "Память".
   Ошеломленный Илья перевел глаза с вдохновенного "гомеля" на свою некогда такую красивую, а теперь неимоверно постаревшую, лысеющую и полуседую Женю с ее нелепыми в Израиле золотыми фиксами, светившимися в темноте. Она тоже с ужасом смотрела на молодого собеседника с его лихими усиками, наглыми выпученными глазами и восхищением собственным благоразумием. Лена, напротив, слушала его с нескрываемым интересом, если не с восторгом, как долгожданного оракула после привычного в их семье однозначного приоритета порядочности.
   Как просто! Оказывается рухнула не только коммунистическая идеология и наш советский образ жизни. Отменены сами понятия добра и зла. Зря мы возмущались в школе фразой Геринга об отмене химеры - совести! Оказывается, не только можно, но и нужно, вопреки опыту устаревших родителей, наступать на любое податливое чужое горло, добиваясь блага для себя, а не ближнему. Ибо тот готов наступить на горло тебе. Это, оказывается, и есть наш еврейский образ жизни! Грабь нищего, пока тот беднее и слабее тебя... Как наш хозяин квартиры! Уж он-то тут родился и знает, что ценится в еврейском варианте свободного мира...
   Илья безнадежно махнул рукой и спустился в выстуженную ночной прохладой неотапливаемую пустынную квартиру, где сидеть можно было только на сложенных чемоданах, а спать - только на уложенном на каменный пол ковре. Давным-давно прошла неделя, а Ицик и не думал везти мебель.
   Женя спустилась за ним и стала раздеваться ко сну. Что бы ни происходило, где бы они ни шли спать, она неизменно переодевала ко сну ночную рубашку, хоть в палатке. Илья поймал себя на мысли, что он смотрит на обнаженную жену не столько с привычным за десятилетия вожделением, сколько со смешанным со страхом острым чувством жалости. Она же, привычно и неумело кокетничая, повизгивая, нырнула под ледяной плед - единственное их одеяло на новой родине. Поверх пледа были уложены все куртки и демисезонные пальто: зимние вещи они раздарили перед отъездом в субтропики...
   Оба долго не могли заснуть после тревоги и откровений соседа, а лишь только забылись сном, как в комнату обрушился пронзительный всепоглощающий рев новой тревоги. Путаясь в своей рубашке, содрогаясь от пронизывающей ночной сырости и холода, Женя долго переодевалась и прихорашивалась. Все уже сидели в противогазах и нервничали: из-за нее нельзя положить под дверь рекомендованную для спасения мокрую тряпку. Опять по радио звучали веселые голоса дикторов на иврите и музыка. Война выглядела местечковой опереткой "герметизированная комната" вместо бомбоубежищ, существовавших в каждом занюханном советском дворе, мокрая тряпка, как защита от современных боевых газов, все это кривляние по радио. Можно было бы и повеселиться, если бы к этой оперетке не прилагались вполне реальные взрывы. Впрочем, сегодня их больше не было. "Я думаю, - глухо сказал сквозь противогаз Илья, - что его установки уже подавлены. Я читал, что достаточно зафиксировать вспышку со спутника, из космоса, чтобы..." Все вежливо повернули к нему резиновые морды, даже маленькая Арина с горшка.
   Когда они снова угнездились, проклиная Саддама за выстуженную постель, с таким трудом согретую своими телами, пришла Лена, забралась в спальный мешок (взятый с собой только как тара для подушек, а теперь - единственная полезная в доме вещь). Шмыгая носом, она сказала в потолок: "Владик уверен, что вы оба тут пропадете. Вы совершенно не похожи на евреев. Смотрите, эта молодая семья взяла с собой только хозяйственного мыла двадцать кусков, не говоря о десяти парах джинсов на каждого. И багаж у них идет. Там вся обстановка в разобранном виде. Даже байдарка с дачи. А вы? Такие старые, вроде бы должны быть опытными, а даже чашек и ложек с собой не взяли - у Вари с Вадиком побираемся. Если я не пойду торговать телом, мы тут пропадем..."
   Родителей как подбросило. "Идиотка! - орала мама. - Что ты там несешь? Какое у тебя к черту тело? Ты же ребенок еще... И этот "гомель" хорош! Нашел наконец кого просвящать, кретин!" "Это не вашего вкуса дело - мое тело. В крайнем случае, им-то я вас и прокормлю. Спокойной ночи."
   "Здесь тягостный ярем до гроба все несут, надежд и склонностей в душе питать не смея, - подумала Женя. - Здесь девы юные цветут для прихоти бесчувственной злодея..."
   Дама в норковой шубке снова содрогалась у них в комнате. Надвигалось нечто такое, что прямое попадание иракской ракеты казалось избавлением от необходимости пережить будущее... 3. 1.
   Наутро вся семья завтракала молча. Соседи пригласили своих крикливых родственников - "карикатурных евреев", как назвал их Илья. Они без конца повторяли одни и те же слова: квартира, машканта, доллары, шекели, были предельно взвинчены и кричали на пределе человеческих голосовых связок все одновременно.
   Обезумевшая от обилия людей маленькая Арина носилась по ледяным каменным полам босиком к изумлению Ильи и Жени.: "Мутант она чернобыльский, - обронила нахохлившаяся Лена. - Просто было запрещено упоминать, что Гомель пострадал почище Киева. Холода они не чувствуют..."
   Родители молча жевали, сидя на своих чемоданах в пронизывающей сырости выстуженной за ночь квартиры. За окнами сияло летнее январское небо и носились птицы.
   "Надо ехать в Иерусалим, - вдруг решительно сказала Лена. - Забраться на виллу к Репам и выкрасть папин препарат. Иначе он никому ничего не докажет, и мы пропадем тут все, пока я не вырасту. Я сама педофилов не переношу..."
   Как ни странно, родители не вскрикнули, не отшатнулись, только переглянулись и перестали жевать. Девочка встала с чемодана, убрала с колен чужую тарелку и подошла к телефону. Порывшись в отцовской записной книжке, она решительно набрала номер.
   "Ленинград вызывает, отвечайте, - произнесла она голосом телефонистки, потом заговорила другим тоном, пошмыгивая носом: - Владимир Абрамович? -. Здесь секретарь Абрама Александровича. Мы отправляем очередную оказию. Человек тут рядом и просит уточнить адрес. Записываю. Так... Так... Спасибо. Как к вам проехать с центральной автостанции? Спасибо. Ждите."
   Илья скосил глаза на обалдевшую Женю. Та неожиданно кивнула: "Поезжайте вдвоем. Отнимите у бандита наше добро. Если надо - избейте или убейте. Нам действительно пора приспосабливаться к этому миру, раз уж мы в нем оказались. С волками можно жить только по их волчьим законам..." 2.
   Никакой виллы не было. Репы жили на съемной квартире в трущобном районе столицы, на последнем этаже.
   Отец и дочь свесились на краю загаженной птицами побеленной крыши над балконом. Потом снова спустились на улицу, долго искали нужную лавочку и вспоминали слово "веревка" на иврите. Когда они вернулись, Илья скользнул на крышу, а Лена постучала в облезлую дверь. Прошаркали быстрые шаги. Благообразная седенькая старушка совершенно по-ленинградски приоткрыла дверь за цепочкой с неизменным "Кого вам угодно?".
   "Здесь сдается квартира на съем?"
   "Вы ошиблись, товарищ. Может быть, двумя этажами ниже. Там тоже живут наши..."
   "Отлично, - командовала Лена, свесив голову с крыши над балконом. - Мы отсюда запросто слезем на балкон, когда старуха куда-нибудь пойдет."
   "А если она не одна?" "Я снова спрошу о квартире на съем."
   Старушка действительно довольно шустро прошаркала через жуткий двор к улице, ведущей на рынок. Лена сбежала к двери, долго звонила, а потом впорхнула на крышу: "Никого..."
   Ржавый шток старой телеантенны, к которому привязали веревку, казался надежным. Илья подергал конец и, стараясь не смотреть на асфальт в пропасти двора, спустился на чужой балкон, замирая от стыдаи страха. Дверь в квартиру была по-летнему распахнута.
   В захламленной комнате стопками лежали у стен бесчисленные папки с чьими-то трудами, какие-то образцы-приспособления. Бедность сочилась изо всех углов. Это еще больше ожесточило Илью. Сзади что-то звякнуло. Илья содрогнулся всем телом и по-звериному выгнулся назад. Старуха-процентщица... свидетель...
   Это была Лена. "Ты что! - задохнулся он. - Так рисковать... А если бы сорвалась?.. И как ты заберешься обратно?"
   "Нашел?" "Тебе велено было следить за старушкой..." "Старухи быстро не ходят. Поищем вместе. Ого, сколько наворовали... Папа, тут что-то вроде сейфа. Может быть твое тут?" "Так ведь заперто..." "А это на что?"
   Лена вставила в дверцу шкафчика стамеску и стукнула молотком.
   "Дай я..." Илья принялся отсекать защелку замка.
   Страха и стыда больше не было. Они пришли не за чужим! Дверца с грохотом отскочила, и он тотчас увидел свои папки и препарат в ампулах...
   Возвращенное имущество было тотчас погружено в мешочек. Лена выглянула с балкона и отпрянула: "Папа, по-моему, это они..."
   Илья метнулся к окну.
   Двор пересекали двое дранных молодых людей в одинаковых мятых плащах. Они что-то лихорадочно орали по-русски друг другу, обильно матерясь и размахивая руками. Как только представители "фирмы Репы"скрылись в подъезде, Лернеры выскочили на балкон. Лена не могла сама подтянуться по веревке на своих слабеньких руках. В конце концов, Илья сначала забрался на крышу сам, велел девочке обвязаться за талию и втащил ее за судорожно протянутые руки за карниз. Какое-то время она лежала щекой на птичьем помете на самом краю, отдуваясь и вдыхая застарелую пыль. Ноги девочки в мокрых стоптанных туфлях свисали над балконом и бездной ниже его.
   Раздраженные голоса и звук открывющейся в подъездедвери заставили отца и дочь вскочить, сбежать по лестнице с ненужным грохотом и истерическим диким смехом,вылететь на переполненный прохожими узкий тротуар улицы Яффо, чуть не под пронесшийся автобус.
   Лена продолжала бежать, грациозно откинув голову и демонстративно вытянув перед собой драгоценный мешочек. Илья с бесконечным "слиха" лавировал за ней, едва не сбивая с ног ортодоксов в черных всепогодных плащах и шляпах.
   Вдруг пошел сильный дождь, улица распустилась зонтами.
   Когда двое молодых людей выскочили из подворотни, они могли увидеть только два незнакомых зонта в море других... 3.
   "Мне не верится, - без конца повторяла Женя. - С крыши? Среди бела дня? Со взломом? Нет, мы тут точно не пропадем!.."
   Телефонный звонок заставил всех вздрогуть и уставиться на Влада, взявшего трубку. "Да. Можно, почему нет? Вас, Илья."
   "Это говорит Володя Репа, - раздался сладкий, но прерывающийся, словно плачущий голос. - Я говорю с доктором Лернером?" "Да." "Простите, это не ваша дочь приходила к нам вчера под предлогом поиска квартиры?" "Не понимаю..." "Ах, вы не понимаете!.. Имейте в виду, моя мама ее хорошо запомнила! И мы в демократической стране, а потому..."
   "Репа а Репа, - весело сказал Илья. - Ты меня хорошо слышишь? Тогда иди ты... знаешь куда, ворюга!" "Илья!!" - ахнула, схватившись за виски, Женя.
   "Грубость вам не..."
   Илья бросил трубку и вернулся в их комнату, весь дрожа. Телефон снова подскочил от резкого звонка.
   "Какой Лернер? - услышали они голос Влада. - Ошибаешься, бля. Никакой Лернер тут не живет и никогда не жил. Кто-кто? Друг мой говорил. Мы тут второй день квасим. Ну, он же тебе дал точный адрес доктора Лернера. Как не дал? Я сам слышал, он же сказал: иди ты, Репа, прямо нахуй - и главное никуда не сворачивай. Повторить, козел? Откуда мне знать? Он всех ворюгами в этой блядской стране считает. Ты что ли не ворюга?"
   "Ничего вам не грозит, - успокаивал Влад, когда все трое пропустили по третьей рюмке "Казачка" по цене лимонада, но лучше русской сивухи. Предположим, она Лену запомнила. Предположим. И что? Вы хотели снять квартиру в Иерусалиме. Это запрещено? Нет. Потом ни на какую на крышу не лазили и к Репам не спускались, что они выдумывают? Кстати, а как он сам в полиции объяснит, почему папки с твоим именем оказались у него в сейфе без твоего спросу. Ни в жизнь не сунется он в полицию, блефует. Что за шум? Тревога?"
   "Наливай, - сказала Женя и икнула. - За смерть наших врагов! Унутрянных и унешних."
   В хедер-атуме привычно орала и какала с перепугу маленькая мутант-Арина, суетились Лена и Варя, подкладывая под дверь последнее достижение лучшей в мире сионистской военной технологии против советских ракет на вооружении арабского мира - мокрую тряпку. А трое бывших советских евреев от всей души пели совершенно неуместную в Израиле песню: "Вот кто-то с горочки спустился... На нем защитна гимнастерка... она с ума-а меня свяде-от!.." 4.
   В Иом-Пурим, праздник смерти наших врагов, Израиль праздновал победу дружеского оружия. Саддам, наигравшийся ракетами по соседним странам, но недоразгромленный, пошел на мировую, так и не дождашись "страшного ответа" от впервые безнаказанно выпоротого, а потому никому в арабском мире более не страшного Израиля.
   Комнату-"бомбоубежище" разгерметизировали, противогазы запихнули подальше до худших времен. В печати появилось сообщение, что все они вообще оказались бракованными. Так что единственным средством против атаки Ирака оказалась мокрая тряпка. Но ее тоже как-то не сохранили.
   Можно было жить дальше. Открылись, наконец ульпаны, появилось какое-то подобие абсорбции - интеграции в новую жизнь хоть с чьей-то помощью. Начались уроки и домашние задания - на старости лет-то. Появились первые признаки комплекса неполноценности доктора Лернера, плохо усваивающего язык. Появились "прогулки добытчиков", когда, гуляя по богатым кварталам, Лернеры обнаруживали у мусорок пакеты с такими вещами, выстиранными, выглаженными, какие на родине можно было купить только уморяков за цену, соразмеримую с месячным зарабоком доктора наук. За месяц в новой стране они привыкли к неожиданным находкам, тащили километрами то трехногое кресло, то стол наконец-то для Ильи.
   И вот, гуляя по горной дороге-улице с красивым именем Стелла Марис, ониобнаружили в зарослях над самым обрывом непостижимым образом именно здесь кем-то выброшенный двухспальный матрас. Илья и Лена долго лазили в красной грязи, освобождая его от вцепившихся веток, пока Женя на дороге тревожно озиралась на проносящиеся автомобили.
   Матрас, представляете! После месяца дрожи на ковре на каменном полу после ожидания мебели "через неделю", бал-л-ламутье!..
   "Знаешь, - говорил Илья в спину своим женщинам, несущим вдвоем на головах один конец набрякшего от дождей матраса, пока он нес на своей голове его второй конец, - я так не радовался ни в одной из своих экспедиций. Надо обнищать, чтобы почувствовать истинный вкус к мелким радостям жизни..." С матраса стекала грязная вода прямо за воротник доктора биологии. Он видел перед собой тонкие напряженные шейки своих женщин, по которым тоже сочилась жижа, но мысль, что теперь можно будет не спать на полу, согревала всех троих. Матрас несли километра два, вволокли на крышу, перемазавшись с головы до ног, долго обливали водой из тазика и оттирали полотенцами. К вечеру следующего дня жаркое февральское солнце высушило найденное сокровище, и супруги наслаждались мягким теплым ложем после "длительной и невносимой половой жизни", как выразилась Лена. 5.
   Матрас отлично смотрелся и в снятой наконец отдельной квартирке. Рыжий "аргентинец" Мики с неестественной скоростью считал вслух на испанском последние лернеровские деньги, любовно уложил увесистую пачку в чудовищных размеров кошелек, хлопнул дверцей умопомрачительного "мерседеса" и обдал счастливых владельцев "коттеджа с садом", как с гордостью называл Илья свое приобретение, выхлопными газами, прозрачными и душистыми после советских... "Коттедж" действительно был не просто отдельной квартирой, но однокомнатным домиком с крохотным двориком, без подселенцев.
   Но этот домик с встроенной чужой мастерской стоял посреди религиозного района с многодетными семьями и таким образом жизни, словно не было целого века революций, войн и новой цивилизации.
   Наблюдая своих соседей, Илья не переставал повторять: "Если это евреи, то кто же мы?!" И думал при этом: если Израиль поддерживает положительный уровень рождаемости среди евреев только за счет этого сектора своего населения, то в каком, к дьяволу, Израиле будут жить мои внуки?..
   Они невольно постоянно наблюдали быт и нравы соседей во дворике прямо под своим двориком и религиозную семью в доме напротив - окно в окно.
   С возрастающим изумлением, граничащим с ужасом, Илья смотрел на настоящих израильтян. Он и представить себе не мог, что люди, особенно дети, способны есть так стремительно - звон вилок и ложек напоминал милицейский свисток, а непрерывный галдеж бесчисленного семейства - гомон трибун стадиона при непрерывных голевых ситуациях. Все это происходило в полутора метрах от балкончика, где осчастливленный наконец-то своим столом Илья любовно оборудовал свой рабочий кабинет. Естественно, сосредоточиться здесь было невозможно.
   Но и в других помещениях "коттеджа" нельзя было ни работать, ни спать еще по одной причине. Средневековый быт добровольного истового гетто не мешал вторжению в микрорайон современнейшей техники. Оказалось, что снимать квартиру в субботу не только грешно, но и чревато!.. Кто же мог предположить, что прямо напротив такой изящной калиточки из их "сада" находится кольцо-отстойник сверхмощных автобусов. Такие уютные и бесшумные на улицах, они у себя дома оказались на редкость вонючими и ревущими. Начинали свои трудовые будни в половине шестого и праздновали их до полуночи.
   Еще хуже, однако, стало в пятницу вечером, когда нарядные механические монстры умолкли. Поперек улицы, где имели счастье поселиться наши дальневосточники, никогда и не слыхивающие об еврейском образе жизни, шустрые бородачи с развевающимися полами плащей, кистями и пейсами устанавливали заграждение, чтобы самые тихие машины не нарушали державную святость.
   Тут для Лернеров и началась главная пытка.
   Первым заголосил сосед из дома внизу. Ему самозабвенно и звонко подвывал его старший внук, после чего вступило в молитву все семейство соседа, а также пять-шесть семей его взрослых детей, прибывших сюда на шабат со всеми чадами и домочадцами. Десятки женщин, мужчин и детей любого возраста истово и как можно громче молились на всех просторах обширного восточного двора, закатывая глаза и раскачиваясь. Самозабвенная молитва нараспев, впрочем, не мешала всем детям одновременно носиться во всех направлениях, драться, плакать и жаловаться друг на друга.
   А затем, как петухи в русской деревне, ударилась в распевку вся улица, все соседние улицы сверху и снизу. Затыкать уши, включать музыку было бесполезно. Можно было только переждать. Но сразу же за коллективным таинством общения с Всевышним восточных евреев выступали со своей пронзительной арией их двоюродные братья.
   Из-за глубокого жуткого оврага с разрушенными строениями и запущенными садами раздался тысячекратно усиленный динамиками пронзительный и заунывный визг муэдзина с минарета мусульманской мечети, слышимый на пол-Хайфы.
   Эту вакханалию активно разбавляли бесконечные вопли сирен амбуланса и полиции с соседней главной улицы. Тем вообще было плевать на святость.
   "Какой кошмар, - повторял Илья, нервно вышагивая взад-вперед по их гостиной-спальне. - Это не религиозные люди! Это обитатели сумасшедшего дома. Как можно так разговаривать с Богом?" "Ильюша, - робко возражала терпимая Женя, - просто это настоящие, неассимилированные евреи и арабы у себя дома. Тебя же всегда умилял русский колокольный звон..." "Сравнила! Там же мелодия, а в церкви или в том же Домском соборе - тишина, таинство. Да и в нашей ленинградской синагоге. Нет, это не евреи! Это вообще не верующие, это дикари какие-то, зулусы пьяные!.. Женя, Лена, давай позвоним Адольфу и Иннесе, напросимся в гости. Куда угодно, только не здесь, - едва не плача, перекрикивал он гвалт со всех сторон. - В их районе нет ни одного... верующего." "Ты с ума сошел! Туда идти целый час, а сейчас ночь..." "Тогда я прямо тут сойду с ума и начну ПОГРОМ! - заорал ученый биолог, горящим взором следя за чудовищным калейдоскопомвокруграсставленныхпод егоокном столов, где метались и орали дети, ели, пили и одновременно все кричали и хохотали взрослые, лаяли две собаки, визжала восточная музыкас нечеловеческими голосами певца и певицы. - Я не смогу тут жить полгода, за которыемызаплатили! Я не переживу второго шабата!!" "Но у нас и шекеля нет снять что-нибудь другое. Ты же сам горел поселиться именно здесь, где так много синагог, среди настоящих евреев, чтобы приобщиться к образу жизни предков, не так ли? Вотэто всеиесть потомство твоих предков. Чем же ты недоволен?.." "Какие они к черту мои предки, дикари африканские!"
   Женя позвонила и просто представила себе по голосу миниатюрную Инессу.
   "Конечно, приходите, - сказала она торопливо. - Мы уже начали сомневаться, не обидели ли мы вас, что вы не звоните. Где вы живете? Но это же страшно далеко? Вот что,Адольф сейчас за вами заедет... Что? Он говорит, что ваш район в шабат закрыт для проезда машин, что могут камнем разбить окно. Вот что, выходите к Большой синагоге, за последний барьер. И там ждите. Красная "ауди". До встречи. Да, вы не возражаете, если он вас доставит не к нам, а сразу к нашим друзьям. У нас сегодня небольшой раут, много интересных людей. Мы вас представим. Отлично. Через полчаса он будет на месте. Вы успеваете?"
   "Я надену синее платье с тиснением, - заторопилась Женя. - А ты непременно костюм с галстуком. Господи! Раут... Интересные люди... Надо же! И мы - среди людей..." "Какой костюм? - засомневался Илья. - Да еще с галстуком?.. Тут по подобному наряду сразу узнают олима." "А ты кто? подскочила уже с костюмом на плечиках Лена. - Ты покажешь "интересным людям", как выглядит ученый в нормальной стране! И тут пройдем уже не варлашками! Мама! Что мне одеть? Ну, ма-ма! Я тоже хочу выглядеть на рауте! Пусть в меня там влюбится миллионер!"
   Они вышли из своего личного дворика на неожиданно как-то сразу, словно по чьей-то команде, притихшую и пустынную улицу. Чем занимались теперь их бесконечно чужие и непостижимые инопланетяне-соседи во всех этих домах, наши чистокровные до обозримого колена евреи не могли и вообразить в "своей стране". И даже не решались заглянуть во двор внизу, где теперь звенели вилки и стоял приглушенный гул голосов. Они спешили прочь из кошерного района в некошерный, словно бежали из сумасшедшего дома на волю. Долгожданная суббота в чисто еврейском квартале казалась кошмарным сном, от которого они только что проснулись на тихой и теплой душистой хайфской улице... 4. 1.
   Седенький еврей, названный некогда нормальным на его тогда еще благополучной и аккуратной европейской родине именем, ставшим навеки неестественным и зловещим, терпеливо ждал приодевшихся Лернеров. Они больше не выглядели внешне беженцами с другой европейской родины.
   Адольф вышел из своей "ауди" и гостеприимно открыл Жене и Лене дверцу обычной для общей страны их теоретического совместного процветания машины. Пока она казалась Илье недостижимой мечтой! Тем более его подавлял район, куда они приехали, а уж о квартире, где проходил "раут" и говорить не приходится. Ее занимала одна "aged lady Дина ", как она представилась гостям.
   На всякий случай Илья сразу вставил язык между зубами с дыханием на кончик языка для грамотного произношения определенного артикля the. Лену увела к себе "aged lady", которая тут же объявила, что она ставила английский язык чуть ли не самому президенту Южно-Африканской республики и вообще берется - даром - учить the charming girlоксфордскому произношению.
   Никакого сына или хоть племянника миллионера в поле зрения не наблюдалось.
   Самому младшему на рауте было за пятьдесят. Лена уныло внимала дифтонгам, утешаясь недоступными им пока сладостями с восполняемого служанкой подноса.
   А Лернерами старшими очень скоро завладел потертый ватик, говорящий по-русски. Он представился Полем, многозначительно назвал свой стаж в стране и очень внимательно выслушалвпечатления Ильи от общения "настоящих" евреев с Богом.
   "Евреев в Израиле очень мало, - сверлил он собеседников глубоко запавшими воспаленными глазами. - Как нет и задуманной западноевропейскими евреями страны для себе подобных. Если бы такая страна состоялась, то даже вам, восточно-европейским аидам, в ней вряд ли были бы рады."
   "Нам? А вам?" - начал внутренне закипать Илья. Женя тихонько дернула его за рукав действительно нелепого здесь парадного серого костюма, которым он так недолго гордились на родине.