Надежда выбрал проезд поудобнее, чтобы не исцарапать машину – впрочем, эти мягкие елочки вряд ли могли царапаться, – вдвинулся в заросли метров на двадцать и выключил мотор. Вышел, отводя ветки от лица обеими руками, на чистое место.
В лесу пели птицы. Над поляной струилось зыбкое марево, пропитанное дремотным стрекотаньем кузнечиков.
Надежда вспомнил, что сегодня пятница. Он еще неделю назад договорился с Петром Константиновичем, своим сменщиком, поработать две смены подряд, в пятницу и субботу, чтобы в воскресенье быть свободным. Послезавтра они с Марией собирались поехать за город, погулять в лесу.
Он не удивился тому, что жалеет Марию. Удивительно было другое: собственное безоглядное бегство вдруг показалось ему паническим, а опасения, по крайней мере, преждевременными.
Но тут же подумал, что это говорит в нем его легализовавшийся двойник, привыкший к размеренной жизни, расслабившийся, умиленный шорохом бабьей юбки. И погода такая, что сейчас бы валяться в траве, напившись холодного молока…
Что ж, и с Дембовичем тоже придется расставаться. И не Надежда тут главный виновник – во всяком случае, не с него началось.
И как ни странно, только после этого Надежда вспомнил об отце. В последнюю очередь. Может быть, оттого, что отец дальше от него, чем город и люди, с которыми он был связан без малого год.
– Как перед дальней дорогой, – сказал Надежда вслух. – К чертям!
Из тайника, что у ели, он достал бумажник, тяжелый, туго набитый, раскрыл его. Денег пока достаточно. Паспорт на месте. Паспорт на имя Станислава Ивановича Курнакова, выданный в 1956 году милицией города Ростова-на-Дону, действителен по 1966 год.
Михаила Зарокова больше не существует. Он умер сегодня второй раз и теперь уже не возродится…
Надежда присел на траву. Если бы Мария увидела его сейчас, она бы, наверное, не узнала Михаила Зарокова. Лицо человека, сидевшего в задумчивости посреди заросшей цветами поляны, показалось бы ей чужим и неприятным.
Долгим было это раздумье. И важным. Надежда изменил первоначальный план исчезновения.
Поднявшись с травы, он посмотрел на часы. Было семь вечера. Он вывел машину из ельника, развернулся и поехал в город. До наступления темноты он работал как обычно – возил пассажиров. А ровно в одиннадцать ночи оказался около своего дома. Машину поставил на соседней улице.
Перелез через забор в сад. В комнате Дембовича и на кухне горел свет. Подумал с досадой: «Еще не спит». Но Дембович спал. Он лежал на неразобранной кровати одетый, рука свисала до полу.
На столе Надежда увидел пустую коньячную бутылку и кусочки выжатого лимона на коричневом блюдце. Надежда постучал ключами по дверной притолоке. Старик не шевельнулся.
Надежда знал: в кухне у запасливого Дембовича всегда стоит бидончик с керосином. Бидончик оказался на месте. Надежда облил углы комнаты, бельевой шкаф. Запер дверь дома, затем вернулся, закрыл на два оборота дверь комнаты Дембовича с внутренней стороны, а ключ положил в карман висевшего на стуле пиджака. Затем тихо, без скрипа, растворил окно, вынул из кармана коробок, чиркнул спичкой и сунул ее в шкаф. Не мешкая, вылез в окно, закрыл его и плотно притворил массивные ставни. Собака на секунду показалась из будки, но, увидев своего, нырнула обратно. Надежда перелез через забор, огляделся. Улица была пустынна.
…Жители больших городов привыкли к недозволенно быстрой езде таксистов. Поэтому запоздалые прохожие не удивлялись, видя мчавшуюся по улицам машину.
Выехав за город, Надежда еще увеличил скорость. Тридцать километров он покрыл за пятнадцать минут. Эта гонка в темноте его немного даже успокоила, хотя в принципе он не очень-то волновался. Голова была занята последним пунктом плана, созревшего там, на лесной поляне. Что бы ни произошло в будущем, он хотел дать всем людям, которые станут доискиваться, почему сбежал водитель Зароков, готовую причину.
Съехав на проселочную дорогу, он заметил впереди темное пятно. Включил дальний свет. Лучи фар высветили одиноко стоявшую на обочине повозку. Надежда сбавил скорость… Машина ударилась в заднее колесо телеги правой фарой…
Около пяти часов утра Надежда вышел на автостраду. Движение было оживленное. Много грузовых. Он проголосовал перед порожним «ГАЗом», машина остановилась. Спросил шофера, далеко ли едет. Оказалось, на узловую железнодорожную станцию, за полтораста километров отсюда. Повезло Надежде… В восемь часов утра он был на станции. Побрился в парикмахерской, поел в станционном буфете.
Билет взял в общий плацкартный вагон, место его оказалось на верхней полке. В вагоне было душно, но он быстро уснул, отвернувшись лицом к переборке.
Глава 6
Глава 7
В лесу пели птицы. Над поляной струилось зыбкое марево, пропитанное дремотным стрекотаньем кузнечиков.
Надежда вспомнил, что сегодня пятница. Он еще неделю назад договорился с Петром Константиновичем, своим сменщиком, поработать две смены подряд, в пятницу и субботу, чтобы в воскресенье быть свободным. Послезавтра они с Марией собирались поехать за город, погулять в лесу.
Он не удивился тому, что жалеет Марию. Удивительно было другое: собственное безоглядное бегство вдруг показалось ему паническим, а опасения, по крайней мере, преждевременными.
Но тут же подумал, что это говорит в нем его легализовавшийся двойник, привыкший к размеренной жизни, расслабившийся, умиленный шорохом бабьей юбки. И погода такая, что сейчас бы валяться в траве, напившись холодного молока…
Что ж, и с Дембовичем тоже придется расставаться. И не Надежда тут главный виновник – во всяком случае, не с него началось.
И как ни странно, только после этого Надежда вспомнил об отце. В последнюю очередь. Может быть, оттого, что отец дальше от него, чем город и люди, с которыми он был связан без малого год.
– Как перед дальней дорогой, – сказал Надежда вслух. – К чертям!
Из тайника, что у ели, он достал бумажник, тяжелый, туго набитый, раскрыл его. Денег пока достаточно. Паспорт на месте. Паспорт на имя Станислава Ивановича Курнакова, выданный в 1956 году милицией города Ростова-на-Дону, действителен по 1966 год.
Михаила Зарокова больше не существует. Он умер сегодня второй раз и теперь уже не возродится…
Надежда присел на траву. Если бы Мария увидела его сейчас, она бы, наверное, не узнала Михаила Зарокова. Лицо человека, сидевшего в задумчивости посреди заросшей цветами поляны, показалось бы ей чужим и неприятным.
Долгим было это раздумье. И важным. Надежда изменил первоначальный план исчезновения.
Поднявшись с травы, он посмотрел на часы. Было семь вечера. Он вывел машину из ельника, развернулся и поехал в город. До наступления темноты он работал как обычно – возил пассажиров. А ровно в одиннадцать ночи оказался около своего дома. Машину поставил на соседней улице.
Перелез через забор в сад. В комнате Дембовича и на кухне горел свет. Подумал с досадой: «Еще не спит». Но Дембович спал. Он лежал на неразобранной кровати одетый, рука свисала до полу.
На столе Надежда увидел пустую коньячную бутылку и кусочки выжатого лимона на коричневом блюдце. Надежда постучал ключами по дверной притолоке. Старик не шевельнулся.
Надежда знал: в кухне у запасливого Дембовича всегда стоит бидончик с керосином. Бидончик оказался на месте. Надежда облил углы комнаты, бельевой шкаф. Запер дверь дома, затем вернулся, закрыл на два оборота дверь комнаты Дембовича с внутренней стороны, а ключ положил в карман висевшего на стуле пиджака. Затем тихо, без скрипа, растворил окно, вынул из кармана коробок, чиркнул спичкой и сунул ее в шкаф. Не мешкая, вылез в окно, закрыл его и плотно притворил массивные ставни. Собака на секунду показалась из будки, но, увидев своего, нырнула обратно. Надежда перелез через забор, огляделся. Улица была пустынна.
…Жители больших городов привыкли к недозволенно быстрой езде таксистов. Поэтому запоздалые прохожие не удивлялись, видя мчавшуюся по улицам машину.
Выехав за город, Надежда еще увеличил скорость. Тридцать километров он покрыл за пятнадцать минут. Эта гонка в темноте его немного даже успокоила, хотя в принципе он не очень-то волновался. Голова была занята последним пунктом плана, созревшего там, на лесной поляне. Что бы ни произошло в будущем, он хотел дать всем людям, которые станут доискиваться, почему сбежал водитель Зароков, готовую причину.
Съехав на проселочную дорогу, он заметил впереди темное пятно. Включил дальний свет. Лучи фар высветили одиноко стоявшую на обочине повозку. Надежда сбавил скорость… Машина ударилась в заднее колесо телеги правой фарой…
Около пяти часов утра Надежда вышел на автостраду. Движение было оживленное. Много грузовых. Он проголосовал перед порожним «ГАЗом», машина остановилась. Спросил шофера, далеко ли едет. Оказалось, на узловую железнодорожную станцию, за полтораста километров отсюда. Повезло Надежде… В восемь часов утра он был на станции. Побрился в парикмахерской, поел в станционном буфете.
Билет взял в общий плацкартный вагон, место его оказалось на верхней полке. В вагоне было душно, но он быстро уснул, отвернувшись лицом к переборке.
Глава 6
Малоутешительные подробности
У Марии не возникло никакого беспокойства оттого, что Михаил не заехал в пять часов пообедать. И то, что он не пришел ночевать, тоже не удивило ее. Но, когда утром в субботу она явилась в диспетчерскую и узнала, что машина, на которой уехал Зароков, в парк не вернулась и пришедший на работу Слива устроил ей небольшой скандал за самоуправство, Марию охватили недобрые предчувствия. Она пошла к начальнику парка и рассказала о вчерашней истории с заменой автомобилей и о том, что такси Сливы в гараже до сих пор нет.
Начальник был человек несуетливый и понимающий. Он ограничился выговором, приказал дать водителю Сливе другую машину, из запасных, а насчет Зарокова, которого он уважал и ценил как работника и об отношениях которого с диспетчером был хорошо осведомлен, посоветовал предпринять следующее: сейчас же послать первого попавшегося водителя к Зарокову домой, а если его дома не окажется, сделать официальное заявление в милицию о пропавшей машине. Мария адреса Михаила не знала, поэтому тут же побежала в отдел кадров.
Когда вернулась к себе, диспетчерская была полным-полна. Неприятные вести почему-то и распространяются и собирают людей гораздо быстрее, чем приятные. Многие водители отложили выезд на линию на неопределенное время – очень хотелось побыстрее услышать подробности. А Марии не терпелось самой отправиться на розыски Михаила. Как велел начальник, она попросила первого попавшегося шофера, Шахнина, отвезти ее к Зарокову…
Когда остановились у забора, на котором был написан номер нужного им дома, и вышли из машины, Мария совсем пала духом: за забором тоскливо, как по покойнику, то выла, то скулила собака. Нехорошо звучал этот вой при ярком солнце бодрого июньского утра. Шахнин, опередив Марию, положил руку на медное кольцо калитки, повернул его.
Они увидели пепелище. Залитые водой черные головешки атласно блестели на солнце. Нелепо возвышались среди этой черноты остовы двух голландских печей, изразец на них был закопчен.
Поехали в городское управление охраны общественного порядка. Там им сказали, что пожар произошел ночью по неизвестным причинам, что хозяин дома Дембович был извлечен из горящего дома мертвым. При поверхностном осмотре никаких признаков насильственной смерти на трупе не обнаружено. О причине смерти точно можно будет сказать только после вскрытия, но, вероятнее всего, покойный был сильно пьян и не смог выбраться из горящего дома, задохнулся…
Вернувшись в парк, Мария работать была уже не в состоянии. Начальник распорядился вызвать подменного диспетчера, а Марии посоветовал идти домой. Но она не могла сейчас оставаться в одиночестве и, походив по улице туда-сюда, вернулась в диспетчерскую. Если что станет вдруг известно о Михаиле, то прежде всего здесь. Мария ничего не дождалась в этот день.
Воскресенье она просидела дома, совершенно убитая, вздрагивая и выбегая в коридор при каждом звонке у дверей. Но то все были гости к соседям…
В понедельник из милиции сообщили в парк, что таксомотор найден на проселочной дороге. Он врезался в телегу, разбит, но не очень сильно. Следов Зарокова обнаружить не удалось. Он исчез, как испарился.
Мария сходила в управление охраны общественного порядка, поговорила с работниками, занимавшимися поисками, но ничего сверх того, что было уже сообщено, они ей сказать не могли. Вероятно, Зароков скрылся, побоявшись, что его привлекут за аварию к ответу. Тем более что у него уже был раньше неприятный случай – наезд на пешехода…
Мария потеряла покой. Обязанности свои на работе она по-прежнему исполняла исправно, но делала все автоматически.
…Шоферы такси возят много разного народа, поэтому и знают много, и вскоре в парке стало известно, что старик, по фамилии Дембович, у которого квартировал Зароков, страдал болезнью сердца, пить ему совсем было нельзя, а он, старый дурень, царствие ему небесное, то ли с горя, то ли на радостях напился и сгорел в собственном доме по глупости.
Все сочувствовали Марии, все с горечью замечали, что она тает на глазах. И никто пока не догадывался, что она беременна. Михаилу сказать об этом она не успела.
Начальник был человек несуетливый и понимающий. Он ограничился выговором, приказал дать водителю Сливе другую машину, из запасных, а насчет Зарокова, которого он уважал и ценил как работника и об отношениях которого с диспетчером был хорошо осведомлен, посоветовал предпринять следующее: сейчас же послать первого попавшегося водителя к Зарокову домой, а если его дома не окажется, сделать официальное заявление в милицию о пропавшей машине. Мария адреса Михаила не знала, поэтому тут же побежала в отдел кадров.
Когда вернулась к себе, диспетчерская была полным-полна. Неприятные вести почему-то и распространяются и собирают людей гораздо быстрее, чем приятные. Многие водители отложили выезд на линию на неопределенное время – очень хотелось побыстрее услышать подробности. А Марии не терпелось самой отправиться на розыски Михаила. Как велел начальник, она попросила первого попавшегося шофера, Шахнина, отвезти ее к Зарокову…
Когда остановились у забора, на котором был написан номер нужного им дома, и вышли из машины, Мария совсем пала духом: за забором тоскливо, как по покойнику, то выла, то скулила собака. Нехорошо звучал этот вой при ярком солнце бодрого июньского утра. Шахнин, опередив Марию, положил руку на медное кольцо калитки, повернул его.
Они увидели пепелище. Залитые водой черные головешки атласно блестели на солнце. Нелепо возвышались среди этой черноты остовы двух голландских печей, изразец на них был закопчен.
Поехали в городское управление охраны общественного порядка. Там им сказали, что пожар произошел ночью по неизвестным причинам, что хозяин дома Дембович был извлечен из горящего дома мертвым. При поверхностном осмотре никаких признаков насильственной смерти на трупе не обнаружено. О причине смерти точно можно будет сказать только после вскрытия, но, вероятнее всего, покойный был сильно пьян и не смог выбраться из горящего дома, задохнулся…
Вернувшись в парк, Мария работать была уже не в состоянии. Начальник распорядился вызвать подменного диспетчера, а Марии посоветовал идти домой. Но она не могла сейчас оставаться в одиночестве и, походив по улице туда-сюда, вернулась в диспетчерскую. Если что станет вдруг известно о Михаиле, то прежде всего здесь. Мария ничего не дождалась в этот день.
Воскресенье она просидела дома, совершенно убитая, вздрагивая и выбегая в коридор при каждом звонке у дверей. Но то все были гости к соседям…
В понедельник из милиции сообщили в парк, что таксомотор найден на проселочной дороге. Он врезался в телегу, разбит, но не очень сильно. Следов Зарокова обнаружить не удалось. Он исчез, как испарился.
Мария сходила в управление охраны общественного порядка, поговорила с работниками, занимавшимися поисками, но ничего сверх того, что было уже сообщено, они ей сказать не могли. Вероятно, Зароков скрылся, побоявшись, что его привлекут за аварию к ответу. Тем более что у него уже был раньше неприятный случай – наезд на пешехода…
Мария потеряла покой. Обязанности свои на работе она по-прежнему исполняла исправно, но делала все автоматически.
…Шоферы такси возят много разного народа, поэтому и знают много, и вскоре в парке стало известно, что старик, по фамилии Дембович, у которого квартировал Зароков, страдал болезнью сердца, пить ему совсем было нельзя, а он, старый дурень, царствие ему небесное, то ли с горя, то ли на радостях напился и сгорел в собственном доме по глупости.
Все сочувствовали Марии, все с горечью замечали, что она тает на глазах. И никто пока не догадывался, что она беременна. Михаилу сказать об этом она не успела.
Глава 7
Допрос на детекторе
Долговязый Франц и Павел сидели на скамье в дальнем конце сада и разговаривали, поглядывая на него. Облака густели, белый цвет быстро сменялся свинцовым, а с севера, от моря, наплывали чугунно-темные клубящиеся тучи. Собиралась гроза, но духоты не ощущалось, воздух был свежий, как ранним утром.
Поговорив о разных разностях, они в конце концов остановились на дежурной теме, которая с момента первого их знакомства больше всего интересовала Павла. Павел любил послушать о городе, который недалеко отсюда, о городской жизни. Франц рассказывал об одной из своих прошлых вылазок, и, как всегда, Павел отмечал, что по части развлечений уравновешенный Франц не проявлял особой фантазии. Развлекался и тратил деньги он самым примитивным образом. Но сегодня садовник внес новую деталь – он рассказал о встрече с друзьями по плену, серьезными людьми, которые, может быть, и не коммунисты, но честные ребята и настроены критически. Иронизируют по поводу нынешнего процветания и ругают политику правительства. Франц упомянул о них как бы мимоходом, безразлично, и Павел отнесся к этому упоминанию соответственно.
Начал накрапывать мелкий дождик, потом в листьях яблонь и кустов прошуршали первые тяжелые капли, словно небо пристреливалось. Через минуту наступила тишина, дождь совсем прекратился, и вдруг хлынул сплошной ливень. Пока Франц и Павел добежали до дома, оба успели промокнуть насквозь. Павел хотел подняться к себе, сменить рубаху, но тут возле ворот остановился автомобиль, калитка распахнулась, и на дорожке появился толстяк Александр. Он шел так, будто дождя и в помине не было. Вельветовая курточка сразу потемнела у него на плечах.
Войдя на крыльцо, он плотно провел ладонью по своим светлым, коротко остриженным волосам, стряхнул с руки воду. Улыбнувшись и не поздоровавшись, сказал Павлу:
– А я за вами, молодой человек. Поедем.
– Сейчас другую рубашку надену.
– Да ничего, дождь теплый, не простудитесь. Нас ждут.
Павел хотел сказать, что это нисколько не задержит. Он слегка удивился такой спешке – не опаздывают же они к поезду, который отходит через пять минут? Но не стал спорить. Только заметил, вспомнив, как аккуратный Себастьян позаботился постелить коврик на заднее сиденье своей машины в то утро, когда встречал перемазанных в крови Павла и Леонида Круга:
– Не испорчу машину?
– Ничего, высохнет.
Они ехали тем же маршрутом, но остановились у другой виллы. Александр провел Павла по коридору и распахнул перед ним белую дверь. Они вошли в комнату, похожую не то на лабораторию, не то на врачебный кабинет. За белым столиком у окна сидел человек лет пятидесяти, худощавый, с нездоровым цветом лица, в белом халате и черной атласной шапочке, в очках с дымчатыми стеклами.
– Он не знает, зачем его привезли? – спросил врач по-немецки у Александра. Но глядел при этом на Павла.
У Павла мгновенно возникло уже хорошо знакомое ощущение, что уши онемели и что это заметно со стороны. Он непонимающе посмотрел на Александра, затем на врача.
– Я ничего не говорил, – ответил Александр. И по-русски сказал Павлу: – Это доктор, он займется вами. Раздевайтесь до пояса.
Врач воткнул себе в уши трубочки фонендоскопа, поманил Павла поближе и, приложив холодную целлулоидную мембрану ему к груди, стал слушать сердце.
– Поговорите с ним, – сказал он.
Александр по привычке присел на подоконник и спросил у Павла:
– У вас как вообще здоровье?
– Не жалуюсь.
– Спортом занимались?
– По роду занятий обязан быть в форме.
– Да, ведь вам приходилось бегать… – Александр имел в виду побег из тюрьмы. – А эту борьбу… как она называется… самбо знаете?
Это был не такой уж простой вопрос, хотя звучал вполне невинно.
– Самбо – ерунда… В тюрьме можно научиться кое-чему почище.
– А по-немецки так и не научились?
Мембрана фонендоскопа, как показалось Павлу, прижалась чуть плотнее. Павел развел руками.
– Warum? – спросил Александр.
Павел не колебался. Он решил покончить с этим вопросом просто и надежно. И ответил по-немецки:
– Darum.
Александр рассмеялся.
– А все-таки, значит, учились?
– В школе у нас был немецкий. Но я его не любил. С немецкого урока ребята смывались на стадион, играли в футбол. А потом старуха-немка все равно выводила нам тройки. Чтобы не портить школьный процент успеваемости.
– А больше никакого языка не учили?
– А что, я похож на бывшего студента? – поинтересовался Павел.
– Но все же…
– Genug, – сказал врач.
Он взял Павла за руку, подвел к столу у противоположной стены, на котором стоял пластмассовый ящик, формой и величиной похожий на чехол для пишущей машинки с широкой кареткой. По дороге врач взял легкое кресло с плетеной спинкой и длинными подлокотниками, стоявшее посреди кабинета.
Щелкнув запором, врач снял пластмассовый чехол. Под ним оказался какой-то аппарат с рукоятками на передней стенке. На верхней крышке во всю длину был сделан вырез, и в нем был виден валик, похожий на скалку для теста. От аппарата отходило три пары разноцветных проводов. Над валиком на одинаковых расстояниях друг от друга краснели длинные клювики трех самописцев. Из стоявшего рядом плоского ящичка врач достал толстую гофрированную трубку, напоминавшую противогазную, и другую трубку – тоньше первой и гладкую, затем два металлических зажима, похожих на разомкнутые браслеты, и две подушечки из пористой резины.
– Вы знаете, что это такое? – спросил Павла Александр, кивнув на прибор.
– Похоже на рацию, – сказал Павел.
– Это полиграф, в просторечии называемый детектором лжи. У вас в Советском Союзе много писали по поводу этой машины. Никогда не приходилось слышать?
Павел ответил:
– Болтали раз в камере, я тогда под следствием сидел. Толком не понял.
– Этот аппарат умеет читать мысли.
Павел подмигнул толстяку: мол, будет трепаться, сами умеем.
– Не верите? – спросил Александр. – А вот сейчас посмотрим.
Врач присоединил к проводам аппарата обе трубки и зажимы, поставил кресло спинкой к аппарату и жестом пригласил Павла сесть.
Но Александр сказал:
– Подождите, доктор, покажем ему фокус. Он не верит.
Александр стащил с себя вельветовую куртку, закатал рукав рубахи на левой руке и сел в кресло. Врач обвил гофрированной трубкой его широкую грудь – гармошка сильно растянулась.
Гладкая трубка тугим кольцом легла на руку чуть ниже локтевого сгиба.
Металлические зажимы-браслеты врач надел на кисти рук Александра с тыльной стороны, потом взял пористые подушечки, отошел к раковине, в которой стояла банка с прозрачной жидкостью, окунул в нее подушечки, немного отжал их и вставил под зажимы так, что они плотно прижались к ладоням.
– Я вам после объясню устройство, – сказал толстяк.
Врач воткнул вилку в розетку, затем вынул из стола рулончик бумаги с мелкими делениями, как на чертежной миллиметровке, отрезал от него ножницами ровную полоску. Написав на полоске цифры от одного до десяти, он уложил ее на валик.
Павел с неподдельным интересом наблюдал за манипуляциями доктора, а толстяк, в свою очередь, наблюдал за Павлом.
Врач взял резиновую грушу наподобие пульверизаторной, приладил ее к соску гофрированной трубки и стал накачивать в нее воздух. Потом сделал то же самое с трубкой на руке и вышел в коридор, притворив за собою дверь. Александр сказал:
– Вот там, на бумаге, записаны цифры. Загадайте одну и скажите мне, я тоже загадаю ее. Испытывать аппарат будет меня, но, чтобы вы не подумали, будто мы с доктором заранее сговорились, сделаем именно так… Ну, загадали?
– Да.
– Запишите на бумажке. Вон, возьмите на столе у доктора, там и карандаш.
Павел вывел на клочке цифру.
– Покажите мне.
Павел показал. Это была шестерка.
– Спрячьте в карман.
Павел спрятал.
– Готово, доктор! – крикнул Александр.
Врач вернулся в кабинет.
– Теперь будет вот что, – объяснил Александр. – Доктор станет называть все цифры подряд, а я должен на каждую цифру говорить «нет». В том числе и на задуманную тоже. А потом увидите, что получится.
Доктор повернул рукоятку на передней стенке детектора. Ровным голосом, не спеша, он стал называть цифру за цифрой. Валик с миллиметровкой чуть заметно двигался. Клювики самописцев прильнули к бумаге.
– Один? – спросил врач.
– Нет, – ответил Александр.
– Два?
– Нет.
– Три?
– Нет.
И так далее. Голос у толстяка был спокойный. И при цифре «шесть» он звучал совершенно так же уверенно, ухо не могло уловить никакой разницы, хотя это и была задуманная ими цифра.
Когда счет кончился, врач выключил детектор, извлек из него бумажную ленту и принялся изучать извилистые линии трех разных цветов, оставленные самописцами. Это продолжалось совсем недолго.
– Шесть, – объявил врач.
Теперь уже Александр подмигнул Павлу.
– Ну как?
Павел спросил:
– А еще можно?
– Давайте повторим, – согласился толстяк.
Опыт повторили. Павел задумал и записал девятку. И врач с помощью детектора быстро и четко ее угадал. Было чему удивляться.
Павел понимал: это психологическая обработка. Но оттого, что он понимал, не было легче. Детектор продемонстрировал свои возможности очень убедительно.
– Позовем Лошадника? – спросил врач у Александра.
– Зови.
Врач позвонил по телефону, сказал два слова: «Мы готовы».
Очень скоро пришел Себастьян. Вероятно, Лошадник – его кличка. Павел давно обратил внимание, что здесь вообще в моде прозвища. Он несколько раз слышал, как в разговорах упоминались цветистые клички явно неофициального происхождения: Монах, Музыкант, Цицерон, Одуванчик и так далее. Некоторые из прозвищ давались по принципу от обратного: Леонид Круг говорил Павлу, что шефа всего этого заведения зовут Монахом, а он, по слухам, был в свое время завзятым бабником.
Стоило чуть отвлечься, и Павел почувствовал, что ему стало легче, словно его выпустили на минуту подышать свежим воздухом. Леонид говорил, что полезно перед испытанием на детекторе напиться как следует. Но если б знать…
Пока врач снимал с Александра чувствительные щупальца детектора, Павел старался представить себе устройство аппарата; проявить любопытство к какому-то непонятному явлению – значит наполовину уменьшить страх перед ним.
Гофрированная трубка фиксирует дыхание и работу сердца. Гладкая трубка на руке снимает артериальное давление. А для чего пористые подушки на ладонях? Леониду брат объяснял, что они реагируют на отделение пота у испытуемого. Три датчика – три самописца.
Можно было сообразить, что действие детектора основано на простом факте: нервная система, регулирующая деятельность человеческого организма, не подчиняется тому, что условно называется волей. Но все же она существует, воля. И не так уж она условна.
Себастьян, Александр и врач, стоя у окна, о чем-то посовещались. Потом Себастьян подвинул белый столик врача к креслу.
Врач намотал на валик аппарата рулон миллиметровки и сказал Павлу по-русски:
– Садитесь в кресло, закатайте рукав.
На Павла были наложены трубки, врач приладил зажимы, укрепил на ладонях пористые резиновые подушечки, предварительно окунув их в банку с раствором. И сел за стол напротив.
Себастьян и Александр встали у Павла за спиной так, чтобы он их не видел.
– На все вопросы, которые вам зададут, отвечайте только «да» или «нет». – Врач говорил по-русски почти без всякого акцента. – Смотрите мне в глаза. Отвечайте не раздумывая. Но и не торопитесь.
– Начнем с ключа? – спросил Себастьян.
– Можно с ключа.
Себастьян написал на ленте цифры от одного до десяти.
Врач снял с правой руки Павла зажимы и подушечки, подвинул к краю стола листок бумаги и карандаш.
– Сейчас мы проделаем то, что вы уже видели, – сказал он. – Задумайте любую цифру. Запишите на бумаге и спрячьте. Мы отвернемся.
Все трое отвернулись. Павел вывел тройку, сложил и сунул листок в карман брюк.
– Можно, – сказал он заговорщически, как будто все они играли в какую-то занятную детскую игру.
Себастьян включил аппарат.
– Итак, во всех случаях, даже когда я назову вашу цифру, говорите «нет», – предупредил врач.
– Валяйте, – ответил Павел.
– Один?
– Нет.
– Два?
– Нет.
– Три?
– Нет.
После проверки ленты врач сказал небрежно:
– Вы задумали тройку.
Павлу сделалось не по себе. Значит, аппарат работает точно. Значит, эти чертовы самописцы дергаются, когда он говорит «нет» на задуманной цифре. И это послужит ключом для расшифровки записи допроса. Самописцы будут так же дергаться всякий раз, как он произнесет неправдивое «нет»… Неужели нельзя их обмануть? Врач задернул шторы на обоих окнах, включил свет. Себастьян и Александр снова встали у Павла за спиной, врач сел за столик напротив.
– Теперь вы будете отвечать на вопросы, – сказал он. – Говорите только «да» или «нет». Не раздумывайте. Смотрите мне в глаза.
Себастьян включил детектор, возникло легкое монотонное жужжание.
– Вы родились в Москве? – задал первый вопрос Александр.
– Да.
– Ваш отец жив?
– Нет.
– Вы коммунист? – это спросил уже Себастьян.
– Нет.
– Вы сидели в тюрьме?
– Да.
– Вы коммунист?
– Нет.
– Вам нравится здесь?
– Да.
– Вы любите вино?
– Да.
– Вы служили в Советской армии?
– Нет.
– Вы служите в органах госбезопасности?
– Нет.
– У вас есть дети?
– Нет.
Себастьян выключил детектор. Врач встал, подошел к Павлу, выпустил воздух из трубки, стягивавшей руку, подождал с полминуты и снова накачал ее грушей.
– Ну как, хорошо я отвечаю? – спросил Павел.
– Отлично, – саркастически сказал врач.
Павел быстро перебирал в уме десять заданных ему вопросов, вспоминая их последовательность. Он отвечал спокойно. Он знал это, потому что ни разу не услышал ни одного толчка собственного сердца. Значит, не волновался. Раньше, давно-давно, иногда бывало так, что он начинал слышать свое сердце.
Он старался угадать в последовательности вопросов какую-то систему. Но ее, кажется, не было. Разве что расчет на неожиданность важного вопроса…
– Продолжим, – сказал врач.
У Павла затекли ноги, он разогнул и снова согнул их. Мышцы на плечах ныли, хотелось потянуться, но тут ничего нельзя было поделать. Привязанный к детектору тремя парами электрических проводов, он чувствовал себя скованным.
Началась вторая серия вопросов. Открыл ее Себастьян.
– У вас есть мать?
– Да.
– Вы любите ее?
– Да.
Он спрашивал размеренно, спокойным голосом. И вдруг Александр, нарушив привычный ритм, спросил скороговоркой:
– Зароков работает шофером такси?
Павел отвел глаза от лица врача, повернул голову к толстяку.
– Я не знаю, как тут отвечать. Не знаю никакого Зарокова.
Обернувшись, Павел увидел, что оба – и Себастьян и Александр – держат в руках раскрытые блокноты. Значит, этот вопросник был составлен заранее.
– Ну ладно, пошли дальше, – сказал врач.
– Вы коммунист? – спросил Себастьян. Этот вопрос задавался в третий раз.
Павел крикнул что было сил:
– Нет!
– Не орите, молодой человек, – попросил Александр. – Спокойнее.
– Вы ездили за пробами земли? – спросил Александр.
– Да.
– Вы вор?
– Да.
– У вас есть жена?
– Нет.
– Леонид Круг получил телеграмму в доме отдыха?
– Да.
– Дембович познакомился с вами в ресторане?
– Да.
– Вы сегодня завтракали?
– Да.
– Вы рассчитывали попасть за границу?
– Нет.
Врач поднялся из-за стола и опять выпустил воздух из трубки, вероятно, чтобы дать руке отдохнуть, потому что рука от локтя до ногтей онемела и сделалась синюшного цвета.
Поговорив о разных разностях, они в конце концов остановились на дежурной теме, которая с момента первого их знакомства больше всего интересовала Павла. Павел любил послушать о городе, который недалеко отсюда, о городской жизни. Франц рассказывал об одной из своих прошлых вылазок, и, как всегда, Павел отмечал, что по части развлечений уравновешенный Франц не проявлял особой фантазии. Развлекался и тратил деньги он самым примитивным образом. Но сегодня садовник внес новую деталь – он рассказал о встрече с друзьями по плену, серьезными людьми, которые, может быть, и не коммунисты, но честные ребята и настроены критически. Иронизируют по поводу нынешнего процветания и ругают политику правительства. Франц упомянул о них как бы мимоходом, безразлично, и Павел отнесся к этому упоминанию соответственно.
Начал накрапывать мелкий дождик, потом в листьях яблонь и кустов прошуршали первые тяжелые капли, словно небо пристреливалось. Через минуту наступила тишина, дождь совсем прекратился, и вдруг хлынул сплошной ливень. Пока Франц и Павел добежали до дома, оба успели промокнуть насквозь. Павел хотел подняться к себе, сменить рубаху, но тут возле ворот остановился автомобиль, калитка распахнулась, и на дорожке появился толстяк Александр. Он шел так, будто дождя и в помине не было. Вельветовая курточка сразу потемнела у него на плечах.
Войдя на крыльцо, он плотно провел ладонью по своим светлым, коротко остриженным волосам, стряхнул с руки воду. Улыбнувшись и не поздоровавшись, сказал Павлу:
– А я за вами, молодой человек. Поедем.
– Сейчас другую рубашку надену.
– Да ничего, дождь теплый, не простудитесь. Нас ждут.
Павел хотел сказать, что это нисколько не задержит. Он слегка удивился такой спешке – не опаздывают же они к поезду, который отходит через пять минут? Но не стал спорить. Только заметил, вспомнив, как аккуратный Себастьян позаботился постелить коврик на заднее сиденье своей машины в то утро, когда встречал перемазанных в крови Павла и Леонида Круга:
– Не испорчу машину?
– Ничего, высохнет.
Они ехали тем же маршрутом, но остановились у другой виллы. Александр провел Павла по коридору и распахнул перед ним белую дверь. Они вошли в комнату, похожую не то на лабораторию, не то на врачебный кабинет. За белым столиком у окна сидел человек лет пятидесяти, худощавый, с нездоровым цветом лица, в белом халате и черной атласной шапочке, в очках с дымчатыми стеклами.
– Он не знает, зачем его привезли? – спросил врач по-немецки у Александра. Но глядел при этом на Павла.
У Павла мгновенно возникло уже хорошо знакомое ощущение, что уши онемели и что это заметно со стороны. Он непонимающе посмотрел на Александра, затем на врача.
– Я ничего не говорил, – ответил Александр. И по-русски сказал Павлу: – Это доктор, он займется вами. Раздевайтесь до пояса.
Врач воткнул себе в уши трубочки фонендоскопа, поманил Павла поближе и, приложив холодную целлулоидную мембрану ему к груди, стал слушать сердце.
– Поговорите с ним, – сказал он.
Александр по привычке присел на подоконник и спросил у Павла:
– У вас как вообще здоровье?
– Не жалуюсь.
– Спортом занимались?
– По роду занятий обязан быть в форме.
– Да, ведь вам приходилось бегать… – Александр имел в виду побег из тюрьмы. – А эту борьбу… как она называется… самбо знаете?
Это был не такой уж простой вопрос, хотя звучал вполне невинно.
– Самбо – ерунда… В тюрьме можно научиться кое-чему почище.
– А по-немецки так и не научились?
Мембрана фонендоскопа, как показалось Павлу, прижалась чуть плотнее. Павел развел руками.
– Warum? – спросил Александр.
Павел не колебался. Он решил покончить с этим вопросом просто и надежно. И ответил по-немецки:
– Darum.
Александр рассмеялся.
– А все-таки, значит, учились?
– В школе у нас был немецкий. Но я его не любил. С немецкого урока ребята смывались на стадион, играли в футбол. А потом старуха-немка все равно выводила нам тройки. Чтобы не портить школьный процент успеваемости.
– А больше никакого языка не учили?
– А что, я похож на бывшего студента? – поинтересовался Павел.
– Но все же…
– Genug, – сказал врач.
Он взял Павла за руку, подвел к столу у противоположной стены, на котором стоял пластмассовый ящик, формой и величиной похожий на чехол для пишущей машинки с широкой кареткой. По дороге врач взял легкое кресло с плетеной спинкой и длинными подлокотниками, стоявшее посреди кабинета.
Щелкнув запором, врач снял пластмассовый чехол. Под ним оказался какой-то аппарат с рукоятками на передней стенке. На верхней крышке во всю длину был сделан вырез, и в нем был виден валик, похожий на скалку для теста. От аппарата отходило три пары разноцветных проводов. Над валиком на одинаковых расстояниях друг от друга краснели длинные клювики трех самописцев. Из стоявшего рядом плоского ящичка врач достал толстую гофрированную трубку, напоминавшую противогазную, и другую трубку – тоньше первой и гладкую, затем два металлических зажима, похожих на разомкнутые браслеты, и две подушечки из пористой резины.
– Вы знаете, что это такое? – спросил Павла Александр, кивнув на прибор.
– Похоже на рацию, – сказал Павел.
– Это полиграф, в просторечии называемый детектором лжи. У вас в Советском Союзе много писали по поводу этой машины. Никогда не приходилось слышать?
Павел ответил:
– Болтали раз в камере, я тогда под следствием сидел. Толком не понял.
– Этот аппарат умеет читать мысли.
Павел подмигнул толстяку: мол, будет трепаться, сами умеем.
– Не верите? – спросил Александр. – А вот сейчас посмотрим.
Врач присоединил к проводам аппарата обе трубки и зажимы, поставил кресло спинкой к аппарату и жестом пригласил Павла сесть.
Но Александр сказал:
– Подождите, доктор, покажем ему фокус. Он не верит.
Александр стащил с себя вельветовую куртку, закатал рукав рубахи на левой руке и сел в кресло. Врач обвил гофрированной трубкой его широкую грудь – гармошка сильно растянулась.
Гладкая трубка тугим кольцом легла на руку чуть ниже локтевого сгиба.
Металлические зажимы-браслеты врач надел на кисти рук Александра с тыльной стороны, потом взял пористые подушечки, отошел к раковине, в которой стояла банка с прозрачной жидкостью, окунул в нее подушечки, немного отжал их и вставил под зажимы так, что они плотно прижались к ладоням.
– Я вам после объясню устройство, – сказал толстяк.
Врач воткнул вилку в розетку, затем вынул из стола рулончик бумаги с мелкими делениями, как на чертежной миллиметровке, отрезал от него ножницами ровную полоску. Написав на полоске цифры от одного до десяти, он уложил ее на валик.
Павел с неподдельным интересом наблюдал за манипуляциями доктора, а толстяк, в свою очередь, наблюдал за Павлом.
Врач взял резиновую грушу наподобие пульверизаторной, приладил ее к соску гофрированной трубки и стал накачивать в нее воздух. Потом сделал то же самое с трубкой на руке и вышел в коридор, притворив за собою дверь. Александр сказал:
– Вот там, на бумаге, записаны цифры. Загадайте одну и скажите мне, я тоже загадаю ее. Испытывать аппарат будет меня, но, чтобы вы не подумали, будто мы с доктором заранее сговорились, сделаем именно так… Ну, загадали?
– Да.
– Запишите на бумажке. Вон, возьмите на столе у доктора, там и карандаш.
Павел вывел на клочке цифру.
– Покажите мне.
Павел показал. Это была шестерка.
– Спрячьте в карман.
Павел спрятал.
– Готово, доктор! – крикнул Александр.
Врач вернулся в кабинет.
– Теперь будет вот что, – объяснил Александр. – Доктор станет называть все цифры подряд, а я должен на каждую цифру говорить «нет». В том числе и на задуманную тоже. А потом увидите, что получится.
Доктор повернул рукоятку на передней стенке детектора. Ровным голосом, не спеша, он стал называть цифру за цифрой. Валик с миллиметровкой чуть заметно двигался. Клювики самописцев прильнули к бумаге.
– Один? – спросил врач.
– Нет, – ответил Александр.
– Два?
– Нет.
– Три?
– Нет.
И так далее. Голос у толстяка был спокойный. И при цифре «шесть» он звучал совершенно так же уверенно, ухо не могло уловить никакой разницы, хотя это и была задуманная ими цифра.
Когда счет кончился, врач выключил детектор, извлек из него бумажную ленту и принялся изучать извилистые линии трех разных цветов, оставленные самописцами. Это продолжалось совсем недолго.
– Шесть, – объявил врач.
Теперь уже Александр подмигнул Павлу.
– Ну как?
Павел спросил:
– А еще можно?
– Давайте повторим, – согласился толстяк.
Опыт повторили. Павел задумал и записал девятку. И врач с помощью детектора быстро и четко ее угадал. Было чему удивляться.
Павел понимал: это психологическая обработка. Но оттого, что он понимал, не было легче. Детектор продемонстрировал свои возможности очень убедительно.
– Позовем Лошадника? – спросил врач у Александра.
– Зови.
Врач позвонил по телефону, сказал два слова: «Мы готовы».
Очень скоро пришел Себастьян. Вероятно, Лошадник – его кличка. Павел давно обратил внимание, что здесь вообще в моде прозвища. Он несколько раз слышал, как в разговорах упоминались цветистые клички явно неофициального происхождения: Монах, Музыкант, Цицерон, Одуванчик и так далее. Некоторые из прозвищ давались по принципу от обратного: Леонид Круг говорил Павлу, что шефа всего этого заведения зовут Монахом, а он, по слухам, был в свое время завзятым бабником.
Стоило чуть отвлечься, и Павел почувствовал, что ему стало легче, словно его выпустили на минуту подышать свежим воздухом. Леонид говорил, что полезно перед испытанием на детекторе напиться как следует. Но если б знать…
Пока врач снимал с Александра чувствительные щупальца детектора, Павел старался представить себе устройство аппарата; проявить любопытство к какому-то непонятному явлению – значит наполовину уменьшить страх перед ним.
Гофрированная трубка фиксирует дыхание и работу сердца. Гладкая трубка на руке снимает артериальное давление. А для чего пористые подушки на ладонях? Леониду брат объяснял, что они реагируют на отделение пота у испытуемого. Три датчика – три самописца.
Можно было сообразить, что действие детектора основано на простом факте: нервная система, регулирующая деятельность человеческого организма, не подчиняется тому, что условно называется волей. Но все же она существует, воля. И не так уж она условна.
Себастьян, Александр и врач, стоя у окна, о чем-то посовещались. Потом Себастьян подвинул белый столик врача к креслу.
Врач намотал на валик аппарата рулон миллиметровки и сказал Павлу по-русски:
– Садитесь в кресло, закатайте рукав.
На Павла были наложены трубки, врач приладил зажимы, укрепил на ладонях пористые резиновые подушечки, предварительно окунув их в банку с раствором. И сел за стол напротив.
Себастьян и Александр встали у Павла за спиной так, чтобы он их не видел.
– На все вопросы, которые вам зададут, отвечайте только «да» или «нет». – Врач говорил по-русски почти без всякого акцента. – Смотрите мне в глаза. Отвечайте не раздумывая. Но и не торопитесь.
– Начнем с ключа? – спросил Себастьян.
– Можно с ключа.
Себастьян написал на ленте цифры от одного до десяти.
Врач снял с правой руки Павла зажимы и подушечки, подвинул к краю стола листок бумаги и карандаш.
– Сейчас мы проделаем то, что вы уже видели, – сказал он. – Задумайте любую цифру. Запишите на бумаге и спрячьте. Мы отвернемся.
Все трое отвернулись. Павел вывел тройку, сложил и сунул листок в карман брюк.
– Можно, – сказал он заговорщически, как будто все они играли в какую-то занятную детскую игру.
Себастьян включил аппарат.
– Итак, во всех случаях, даже когда я назову вашу цифру, говорите «нет», – предупредил врач.
– Валяйте, – ответил Павел.
– Один?
– Нет.
– Два?
– Нет.
– Три?
– Нет.
После проверки ленты врач сказал небрежно:
– Вы задумали тройку.
Павлу сделалось не по себе. Значит, аппарат работает точно. Значит, эти чертовы самописцы дергаются, когда он говорит «нет» на задуманной цифре. И это послужит ключом для расшифровки записи допроса. Самописцы будут так же дергаться всякий раз, как он произнесет неправдивое «нет»… Неужели нельзя их обмануть? Врач задернул шторы на обоих окнах, включил свет. Себастьян и Александр снова встали у Павла за спиной, врач сел за столик напротив.
– Теперь вы будете отвечать на вопросы, – сказал он. – Говорите только «да» или «нет». Не раздумывайте. Смотрите мне в глаза.
Себастьян включил детектор, возникло легкое монотонное жужжание.
– Вы родились в Москве? – задал первый вопрос Александр.
– Да.
– Ваш отец жив?
– Нет.
– Вы коммунист? – это спросил уже Себастьян.
– Нет.
– Вы сидели в тюрьме?
– Да.
– Вы коммунист?
– Нет.
– Вам нравится здесь?
– Да.
– Вы любите вино?
– Да.
– Вы служили в Советской армии?
– Нет.
– Вы служите в органах госбезопасности?
– Нет.
– У вас есть дети?
– Нет.
Себастьян выключил детектор. Врач встал, подошел к Павлу, выпустил воздух из трубки, стягивавшей руку, подождал с полминуты и снова накачал ее грушей.
– Ну как, хорошо я отвечаю? – спросил Павел.
– Отлично, – саркастически сказал врач.
Павел быстро перебирал в уме десять заданных ему вопросов, вспоминая их последовательность. Он отвечал спокойно. Он знал это, потому что ни разу не услышал ни одного толчка собственного сердца. Значит, не волновался. Раньше, давно-давно, иногда бывало так, что он начинал слышать свое сердце.
Он старался угадать в последовательности вопросов какую-то систему. Но ее, кажется, не было. Разве что расчет на неожиданность важного вопроса…
– Продолжим, – сказал врач.
У Павла затекли ноги, он разогнул и снова согнул их. Мышцы на плечах ныли, хотелось потянуться, но тут ничего нельзя было поделать. Привязанный к детектору тремя парами электрических проводов, он чувствовал себя скованным.
Началась вторая серия вопросов. Открыл ее Себастьян.
– У вас есть мать?
– Да.
– Вы любите ее?
– Да.
Он спрашивал размеренно, спокойным голосом. И вдруг Александр, нарушив привычный ритм, спросил скороговоркой:
– Зароков работает шофером такси?
Павел отвел глаза от лица врача, повернул голову к толстяку.
– Я не знаю, как тут отвечать. Не знаю никакого Зарокова.
Обернувшись, Павел увидел, что оба – и Себастьян и Александр – держат в руках раскрытые блокноты. Значит, этот вопросник был составлен заранее.
– Ну ладно, пошли дальше, – сказал врач.
– Вы коммунист? – спросил Себастьян. Этот вопрос задавался в третий раз.
Павел крикнул что было сил:
– Нет!
– Не орите, молодой человек, – попросил Александр. – Спокойнее.
– Вы ездили за пробами земли? – спросил Александр.
– Да.
– Вы вор?
– Да.
– У вас есть жена?
– Нет.
– Леонид Круг получил телеграмму в доме отдыха?
– Да.
– Дембович познакомился с вами в ресторане?
– Да.
– Вы сегодня завтракали?
– Да.
– Вы рассчитывали попасть за границу?
– Нет.
Врач поднялся из-за стола и опять выпустил воздух из трубки, вероятно, чтобы дать руке отдохнуть, потому что рука от локтя до ногтей онемела и сделалась синюшного цвета.