которое превратило бы его из человека в маленькое божество. Шли секунды.
Проходили злобные, удушающие, пугающие секунды, а Хэссон все так же
оставался частью земли, как любой лежащий неподалеку камень. Звуковой
сигнал начал негромко, но неотвязно чирикать у него на поясе, напоминая,
что он бессмысленно тратит энергию. Мышцы ног дрожали, а Хэссон все не мог
подпрыгнуть. Пот тек у него по лбу и щекам, желудок сжался до тошноты. А
Хэссон никак не мог подпрыгнуть...
- К черту! - проговорил он, выпрямляясь.
И в это мгновение какая-то часть его мозга, отвечающая за
несгибаемость характера, та частичка, которая считала трусость самым
большим позором, предприняла самостоятельное действие. То, что было
задумано как обычный шаг, превратилось в неловкий прыжок, и Хэссон
почувствовал, что летит и под ногами у него пустота.
Обманутый, обиженный и испуганный, он потянулся к тумблеру,
намереваясь отключить АГ-поле. "Стой! - раздался у него в голове
внутренний крик. - Не упусти свой шанс. Ты уже взлетел, и с тобой все в
порядке, и ты это сможешь пережить. Воспользуйся этим. Лети. Лети же!"
Не веря, что это действительно происходит с ним Хэссон повернул
селектор, перебросив небольшую долю подъемной силы на горизонтальный
вектор, и земля потекла у него под ногами. Вот оно. Стоит только чуть
передвинуть главный рычаг, и он вознесется в медный солнечный свет,
освободится от Земли и ее мелочных ограничений, вокруг него начнут
разворачиваться новые горизонты, а над ним, вокруг него и под ним не будет
ничего, кроме чистоты воздушных рек...
НЕТ! НЕТ! НИКОГДА!
Он отключил АГ-поле и упал на жесткую траву, неповоротливый, как
деревянная кукла. Зеленые силки поймали его ноги. Хэссон покатился по
земле и громко вскрикнул, когда резкая боль пронзила его бедро и поясницу.
Земля поймала его, и он приник к ней и стал ждать, когда из тела уйдут все
ощущения, связанные с полетом.
Когда Хэссон спустя несколько минут встал на ноги, он мог свободна
двигаться и был рад этому. Ценой очень короткого периода психического
неудобства и физической муки он получил хороший урок, и теперь наверняка
знал, что дни его полетов позади. Исходя из этого, он сможет строить
разумные и реальные планы на свое отдаленное будущее.
Как и ожидал Хэссон, Эл Уэрри спустился вниз в полной форме
начальника полиции, включая пистолет. Обнаружив в гостиной Хэссона, он
ухмыльнулся и бочком пошел на него, яростно боксируя с воображаемым
противником.
- Где Мэй? - прошептал он. - У нас есть время пропустить на дорожку?
Хэссон кивнул в сторону кухни:
- Она там с двумя парнишками, которые пришли в гости к Тео.
- Тогда мы можем хлопнуть по рюмашке. - Хэссон подошел к буфету и
взял бутылку. - Ржаное годится? Мы тебя уже приучили?
- Вполне годится. Побольше воды.
- Вот и умница. - Уэрри налил две довольно большие рюмки и вручил
одну Хэссону. - Как прошло сегодня днем? Побегал по облакам?
Хэссон сделал глоток и только потом ответил, прекрасно сознавая, что
наступил решающий момент его новой жизни.
- Прошло очень плохо. Я только чуть подпрыгнул, и это было
отвратительно.
- Вполне естественно. Необходимо какое-то время, чтобы снова
привыкнуть к подъемам.
- Нет, это гораздо серьезнее, - ответил Хэссон, стараясь, чтобы голос
его звучал ровно. - Я покончил с полетами. Я больше не буду подниматься.
- Да и вообще, это не настолько приятно, как люди любят представлять,
- мрачно отозвался Уэрри, уставившись в свою рюмку. - Тебе дадут
административную работу, правда?
- Надо полагать. В воздушной полиции акрофобия считается
профессиональным заболеванием.
К Уэрри вернулось обычное жизнерадостное настроение:
- Значит, все не так уж плохо. Пей и забудь об этом.
Он следовал собственному совету, когда из кухни появилась Мэй
Карпентер в золотых сапогах, спортивных брюках и стеганой золотой куртке с
капюшоном. Она взглянула на Уэрри и у нее отвисла челюсть.
- Господи, - сказала она, - ты что, собрался туда в таком виде?
Уэрри оглядел себя:
- А что в моем костюме не так?
- Что не так? - Она бросила взгляд на Хэссона, потом снова
повернулась в Уэрри. - Эл, мы что, на маскарад собрались, или ты намерен
их ограбить?
Уэрри помахал свободной от рюмки рукой.
- Золотко, сегодня не просто вечер развлечений. У Бака какие-то
важные гости. По крайней мере, он считает, что они важные, и хочет, чтобы
они видели, что он дружит с шефом полиции.
Мэй вздохнула с очаровательно безутешным видом.
- Иди на кухню и попрощайся с Тео.
- Ни к чему, - ответил Уэрри. - Он никогда не замечает, дома я или
нет. Пошли, ребята. Глупо стоять здесь и пить свое, когда можно пить
чужое. Правда, Роб?
Хэссон поставил свою рюмку:
- Ваш довод заключает в себе неопровержимую экономическую истину.
- Я готова, - сказала Мэй. - Мы летим или едем?
- Едем. - Уэрри открыл дверь прихожей и с преувеличенной любезностью
провел через нее Мэй. - Разве Роб тебе не говорил, что ему запретили
летать?
- Нет, - отозвалась Мэй, направляясь к двери.
- Да, я больше не могу летать, - объяснил Хэссон ее удаляющейся
спине, явно практикуясь в этом признании.
Казалось, Мэй не заметила этого. Когда они сели в ожидавшую их
патрульную машину, Хэссон одиноко устроился на заднем сиденьи и пожалел,
что рядом с ним нет женщины. Подошла бы почти любая женщина на свете,
только бы ему не быть одному. Пока машина бесшумно скользила по сумрачным
улицам, Хэссон ностальгически смотрел на окна домов, мимо которых они
проезжали: теплые сияющие прямоугольники, в некоторых были видны немые
картины семейной жизни. Быстрота, с которой машина проносилась мимо,
заставляла людей застывать посередине движения. Хэссон развлекался тем,
что старался придумать характеры и истории для этих восковых фигур, но до
него доносился цветочный аромат духов Мэй, и его мысли все время
возвращались к ней.
Недели осторожных наблюдений не привели к более глубокому
проникновению в ее личность, и Хэссон по-прежнему не понимал, что свело их
с Уэрри. Насколько он мог судить, Уэрри предоставлял жилье и пищу Мэй и,
иногда, ее матери, а взамен она помогала ему вести хозяйство.
Предполагалось, что у них есть и какие-то постельные отношения, но не
видно было никакой взаимной привязанности, и именно это Хэссон находил
непонятным и озадачивающим.
"Может, жизнь на земле такая и есть?" - подумал он. Инстинкты
заставляли его отбросить утверждение Уэрри относительно того, что они с
Мэй - нелюди, реалистично выглядящие фигуры, имитирующие жизнь. Но что
если эта фантастическая гипотеза верна? В уме Хэссона стали возникать
настойчивые и постыдные мысли. Почему не отказаться от всех этих
обременительных понятий чести и правды? Почему не рассмотреть проблему,
как простую задачку по логике или математике? X - мужчина, к которому
вернулось здоровье, и у него все возрастает потребность в отдушине, чтобы
избавиться от биологического напряжения. Y - человек, неспособный
испытывать любовь, ненависть или ревность. Z - женщина, для которой
понятие верности ничего не значит. Существующие сейчас отношения можно
выразить в виде X + (Y * Z), но почему не предпринять простое
алгебраическое действие из тех, что часто имеют место в задачках, и не
изменить его на Y + (X * Z)?
Хэссон всмотрелся в профиль Мэй, на мгновение разрешив себе увидеть в
ней машину для любви, человеческий механизм, который выдаст некую заранее
известную реакцию, если он нажмет нужные кнопки... Поднявшаяся в нем волна
отвращения смыла все символы. Эл Уэрри - человек, а не математический
знак, и если то, что он говорит о себе, - правда, значит жизнь дает ему
очень мало, и по этой причине его следует защищать, а не грабить. Мэй тоже
человеческое существо, и даже если она кажется ему двумерной, то вина
заключается прежде всего в его неспособности видеть глубину.
Машина поднималась по пологому склону на западной окраине Триплтри.
Вот они завернули в проезд на территории частного владения и углубились в
тоннель из рододендронов и еще каких-то кустарников, которые Хэссон не мог
назвать. После нескольких секунд полной темноты машина выехала на плоскую
вершину холма, где возвышался освещенный прожекторами дом. Сам Триплтри
казался отсюда опрокинувшейся шкатулкой с драгоценными камнями, где
центральную горку разнообразнейших по цвету и форме камней окружили
окраинные ожерелья из бриллиантов и топазов. Воздушные дороги повисли над
ним пастельным ореолом, щедро засеянные огнями ночных летунов, а выше
всего этого несколько звезд первой величины пронзали светящийся купол
города. Из дворика сбоку от дома, где горели китайские фонарики,
доносилась музыка. Множество людей столпились там вокруг гигантской
жаровни, над которой поднимался столб дыма.
- Мы, наверное, но туда попали, - иронично заметил Хэссон.
- Нет, это определенно дом Бака, - ответил Уэрри, останавливая машину
- Уж я-то должен знать Триплтри.
Они вышли из машины и направились к центру сборища. По пути Мэй
приглаживала волосы, а Уэрри расправлял разные места формы до необходимой
гладкости. Хэссон чуть приотстал, испытывая странную смесь нерешительности
и предвкушения, как всегда было, когда он попадал на вечеринку к моменту
ее полного разгара. Он ожидал, что их появление останется незамеченным, но
высокая тяжелоплечая фигура Бака Морлачера немедленно двинулась им
навстречу. Вокруг его талии был повязан старомодный полосатый фартук, в
руке была длинная вилка, а жар от углей оставил красные пятна на его
щеках. Он подошел прямо к Мэй, сделав вид, что не замечает Уэрри и
Хэссона, обнял ее за плечи и что-то зашептал все светлые волосы. Мэй
засмеялась.
- Добрый вечер, Бак, - любезно проговорил Уэрри. - Похоже, вечеринка
идет как следует. Я захватил Роба, чтобы показать ему, как это бывает в
Альберте.
Морлачер холодно осмотрел его, все еще не реагируя на присутствие
Хэссона, и сказал:
- Спиртное у фонтана.
Уэрри расхохотался.
- Нам только это и надо было узнать. Пошли, Роб.
Он взял Хэссона я локоть и хотел повести его к фонтану. Но Хэссон не
сдвинулся с места.
- Может, Мэй хочет выпить.
- Я сам позабочусь о Мэй, - сказал Морлачер и оценивающе взглянул на
Хэссона.
- Вы заняты жарким. - Хэссон обратился прямо к Мэй: - Ваше любимое?
Ржаное с имбирным лимонадом?
- Я... - Она уставилась на него широко открытыми растерянными
глазами. - Я еще не хочу пить.
Морлачер крепче сжал ее за плечи.
- Я налью леди, когда она будет готова выпить. К чему спешить?
Уэрри сильнее потянул Хэссона за руку:
- Правильно, Роб. Здесь каждый за себя.
Морлачер кивнул, и на его лице неожиданно появилось довольное
выражение.
- Кстати, о каждом за себя, начальник полиции Уэрри, я сегодня сделал
кое-что, о чем вам следовало бы давным-давно подумать.
- Угу? - Уэрри отпустил руку Хэссона. - И что же?
- Знаешь того моего черного пса? Которого я пытался пристрелить в
прошлом году за то, что он откусил у Эдди Беннетта кусок задницы?
- Вы его усыпили, да?
- Нет, я его приспособил к делу. Мы со Старром отправились сегодня на
ферму, скрутили его, отнесли в отель и там выпустили на свободу. Вся
мразь, которая сегодня попробует туда забраться, выберется оттуда гораздо
быстрее.
Морлачер ухмыльнулся, обнажив свои нечеловечески мощные зубы.
Похоже, сказанное произвело на Уэрри должное впечатление.
- Это наверняка подействует. Я скажу своим ребятам, чтобы они каждый
день заносили ему поесть.
- Нет, не скажешь. Я хочу, чтобы он оставался голодным и подлым. С
сегодняшнего дня он переходит на диету из ангелов. Понял?
- Отличная идея! - расхохотался в ответ Уэрри.
И он направился через дворик, по-восточному приветствуя тех, кого
узнавал, словно забыл о существовании Хэссона и Мэй. Чувствуя себя так,
словно его предали, Хэссон последовал за Уэрри, а Морлачер и Мэй пошли к
дому. Хэссон догнал Уэрри у переносного бара, где двое мужчин в белых
смокингах наливали гостям спиртное в тяжелые кубки, украшенные
искусственными рубинами.
- Сделай одолжение, - попросил Уэрри у Хэссона, как только они
получили выпивку, - постарайся не раздражать Бака. Мне это только
осложняет жизнь. Да и вообще, почему ты с ним стал спорить?
- Хороший вопрос, - твердо ответил Хэссон, - но, по-моему, я забыл
ответ.
Казалось, Уэрри это озадачило.
- Надеюсь, ты не собираешься сделать из меня посмешище, Роб. Я должен
немного пообщаться. Увидимся позже.
Он ушел к компании мужчин и женщин, танцевавших в углу дворика.
Хэссон раздосадованно уставился ему вслед, потом задумался над тем,
что ему делать в следующие четыре или пять часов. Всего здесь было человек
тридцать. На многих из них были какие-то стеганые пуховики, отлично
защищавшие от вечернего холода. В результате вечеринка походила на
странную смесь великосветского раута и дружеского пикника на природе.
На нескольких гостях были одинаковые золотые значки. Хэссон заговорил
с сухопарым дрожащим от холода пожилым мужчиной, решительно осушавшим одну
рюмку за другой, из чего можно было заключить, что он не хочет сохранить
воспоминания об этом событии. Он него он узнал, что гости - члены
ассоциации торговых палат из западных штатов США. Они приехали в Канаду с
дружественным визитом, и, похоже, сухопарый жалел от всей души, что забрел
так далеко на север от своей родной Пасадены.
Хэссон некоторое время постоял с ним, обсуждая, как широта влияет на
климат. К ним присоединились другие туристы, и когда они услышали
британский акцент Хэссона, то разговор превратился в оживленный спор по
поводу влияния долготы на климат. Вместо того, чтобы скучать, Хэссон
наслаждался обретенной способностью находиться рядом с незнакомыми людьми.
Он пил, брал еду у добровольных поваров у жаровни, снова пил, танцевал с
несколькими женщинами с золотыми значками и выкурил первую за много
месяцев сигару.
Время от времени Хэссон отмечал про себя, что Морлачера и Мэй не было
с остальными гостями больше часа, но к этому времени он достиг такого
состояния, что готов был допустить, что Мэй рассматривала коллекцию марок
хозяина дома, и определенно решил, что проблемы окружающих его не
касаются. Похоже было, что земная жизнь может быть совершенно приемлемой,
если будешь жить сам и давать жить другим. Эта идея показалась Хэссону,
полисмену в отставке и переродившемуся воспитателю, глубочайшей и
абсолютно новой философской мыслью, и он принялся размышлять над тем, что
из нее вытекало. Вдруг танцевальная музыка смолкла, и все, кто находился
поблизости, повернулись и стали смотреть на что-то, происходившее в центре
дворика. Хэссон перешел на свободное место, чтобы лучше видеть.
Бак Морлачер с помощью еще двух мужчин выдвигал туда плоский лазерный
проектор. Они застопорили его, подладили настройку и над аппаратом
возникло светящееся изображение отеля "Чинук". Казавшаяся твердой картинка
была почти трехметровой высоты и представляла собой здание в том виде, в
каком оно появилось в сознании своего создателя, оснащенное лифтами обзора
и садами на крыше. Среди зрителей пронесся восхищенный гул.
- Извините, что прервал ваше развлечение, леди и джентльмены, но,
наверное, вы догадывались, что за всем этим что-то должно стоять, -
объявил Морлачер с ухмылкой, которая казалась наполовину откровенной,
наполовину хитроватой. - Но не беспокойтесь, это не отнимет у вас больше
минуты, и, я думаю, вы согласитесь, что это немного для ознакомления с
поистине чудесными возможностями, которые центральная Альберта может
предоставить бизнесменам, заинтересованным в том, чтобы дойти до новых
поставщиков и новых рынков. Я, конечно, знаю, что воздушный коридор
Западных Прерий прерывается в нескольких сотнях километров к югу отсюда,
однако это мелочь, если принять во внимание, какие возможности для нового
бизнеса дает наш регион.
Морлачер достал лист бумаги и начал зачитывать статистические
показатели, подтверждающие его утверждение Казалось, большинство
слушателей достаточно заинтересовано, хотя кое-кто из столпившихся гостей
тайком улизнул к бару Хэссон обнаружил, что его собственный кубок опустел.
Он повернулся, направляясь за подкреплением, но замер на середине пути:
откуда-то послышался жуткий, леденящий кровь вой.
Неожиданный, чужеродный, кошмарный вой - отвратительный гибрид стона
и вопля, который неприятно напомнил о демонах и безумцах и от которого
холодело сердце.
Морлачер замолчал: рыдающее завывание быстро нарастало, ударив по
собравшимся наподобие сирены.
"Это сверху", - подумал Хэссон, но не успел он поднять взгляд к
ночному небу, как в центре дворика произошел какой-то влажный взрыв, и
несколько женщин в ужасе вскрикнули. Хэссон пробился вперед и увидел, что
на каменных плитах лежит что-то черное и кровавое.
Мгновение он не мог определить, что это за отвратительная масса -
какая-то безумная и бессмысленная стряпня из кладбищенских кошмаров...
Потом Хэссон понял, что смотрит на расплющенное тело большого черного
мастифа. Ярко-красные брызги кровавой плоти разлетелись во все стороны. По
состоянию останков собаки Хэссон определил, что ее сбросили с высоты в
несколько сот метров.
"Такое однажды чуть не случилось со мной, - ошеломление подумал он. -
Но теперь я в безопасности. Мне наплевать на этого пса, потому что теперь
я в безопасности".
- Ах вы подонки чертовы! - зарычал Морлачер, вскакивая на низкую
подставку лазерного проектора. Его одежда была испоганена диагональной
полосой красных пятен. Он погрозил кулаком небу и его невидимым
обитателям, и его присутствие в конусе лазерных лучей заставило казавшееся
твердым изображение отеля "Чинук" замигать и раствориться, подобно
потустороннему видению.
- Подлые тухлоголовые сукины сыны! - орал Морлачер, и казалось, его
тело распухает от безудержной ярости. - Я с вами за это сквитаюсь!
Он опустил безумный взгляд и, вспомнив про своих иностранных гостей,
сделал видимое усилие, чтобы взять себя в руки. Во дворике воцарилась
жуткая тишина, которую нарушали только приглушенные рыдания какой-то
женщины. Морлачер достал носовой платок и начал вытираться, бормоча
извинения тем, кто находился поблизости. Он сошел с подставки и пошел мимо
притихших гостей, переводя взгляд с одного лица на другое. Хэссон
догадался, что Бак ищет Эла Уэрри.
- Не повезло тебе, Эл, - пробормотал он себе под нос, направляясь к
бару. - Доля полицейского нелегка!
Спрятавшись в плотный кокон эгоизма, Хэссон продолжал вести тихий
образ жизни, посвящая все свое внимание собственному благополучию.
В таком состоянии важность, которую имели для него события,
прогрессирующе уменьшалась с их удаленностью от центра его собственного
бытия. Например, новости о мировой торговле и перемены в глобальной
политике имели столь малое значение, что почти им не замечались. Хэссон
сознавал, что Эл Уэрри был сильно занят в дни, последовавшие за вечеринкой
с барбекью, но это тоже отстояло далеко от центра вселенной и внушало не
больше интереса, чем поступки теней в плохой голопьесе.
Действительно значительными событиями, будившими воображение Хэссона
и поглощавшими его мысли, были совершенно другие: открытие, что в
результате долгих прогулок на свежем воздухе кожа его покрылась загаром;
растущая продолжительность пробежек, которые давались ему все легче и
легче; эпикурейское наслаждение, получаемое от таких простых вещей, как
правильное дыхание и хороший сон. Хэссон превратил жизнь в самоцель, в
нечто такое, что постоянно достигалось, и это позволяло ему с течением
дней делаться все уверенней, надежнее, защищеннее...
Пятичасовая прогулка по холмистым окрестностям разгорячила, пропылила
и утомила Хэссона. Приняв холодный душ и переодевшись во все чистое, он
вспомнил, что сегодня еще не принял полной порции дрожжей. Оливер Фан
обещал ему, что со временем он приучится получать удовольствие от вкуса
ароматного коричневого порошка, и хотя в этом Хэссон пока мало преуспел,
но все равно ежедневно старательно принимал по пятьдесят граммов. Он взял
коробку с дрожжами и отправился вниз, но на секунду задержался в тесной
прихожей, поскольку услышал из кухни знакомый гнусавый голос. Оказывается,
Джинни Карпентер вернулась из Британской Колумбии.
Войдя на кухню, он увидел, что Уэрри и Мэй Карпентер сидят за круглым
столом со стаканами пива, а Джинни, все такая же острая и сверкающая стоит
спиной к кухонному столику, скрестив руки на груди, и рассказывает о своей
поездке.
- Ну, вы только посмотрите, кто пришел, - сказала она. -
Тихоня-англикашка.
- Я прекрасно себя чувствую, спасибо, - вежливо отозвался Хэссон. -
Как поживаете?
Он повернулся, приветливо кивнул Уэрри и Мэй, потом вынул из шкафчика
стакан.
Джинни критически осмотрела его, моргнула и сказала так, словно он
уже ушел:
- Ну, по крайней мере, он немного больше стал похож на человека: я
вам говорила, что ему и нужно всего только нормально поесть хорошей
домашней пищи.
Хэссон улыбнулся:
- Вы поэтому и уехали?
Лицо Джинни застыло, и она возмущенно взглянула на Уэрри, словно
требовала от него поддержки.
- Теперь ты Робу палец в рот не клади, - проговорил Уэрри с
восхищенным видом. - У него теперь не язык, а бритва. Наверное, связано с
этим чертовым порошком, который он вечно глотает.
- Что это такое? - Джинни подозрительно наблюдала, как Хэссон положил
в рот столовую ложку дрожжей и запил их водой из-под крана.
- Дрожжи. Он покупает их в магазине здоровой пищи на Второй улице.
- В лавке Олли Фана? - презрительно воскликнула Джинни. - Всякому,
кто туда ходит, надо мозги проверить.
- Мам! - прошептала Мэй. - Нехорошо так...
Джинни махнула ей рукой, приказывая ей молчать.
- Я все про этих китаезов знаю. Я сотни раз видела в угловых
лавчонках. Знаете, чем они там занимаются?
- Ты уже нам рассказывала, - устало произнесла Мэй устремляя взгляд в
потолок.
- Они открывают коробки со спичками и достают из каждой по спичке.
Никто не заметит, что в коробке не хватает одной спички, понимаете? Просто
все время стоят там, открывают коробки и достают по спичке. Мы бы такого
делать не стали, но когда они сделают это пятьдесят раз, у них заработаны
деньги - стоимость одного коробка спичек. - Джинни сделала паузу, завершив
свое обвинение, и обвела всех взглядом, в котором торжество смешивалось с
негодованием. - Ну, что вы на это скажете?
- В чем они их продают? - спросил Хэссон, думая об Оливере и о его
человеколюбии и сострадании.
Джинни нахмурилась:
- Что вы хотите этим сказать?
- Я только хочу узнать, в чем они продают эти лишние спички? Вы
говорите, у них появляются лишние пятьдесят спичек, но нет коробка, в
котором их можно было бы продать. - Хэссон кивнул Уэрри. - Вам никогда не
продавали спички в бумажном пакетике?
- Тут он тебя поймал! - радостно закричал Уэрри, схватив Джинни за
ляжку. - Об этом ты и не подумала!
- Послушай меня, Эл Уэрри, и я скажу тебе, что они делают, - отрезала
она, сбрасывая его руку.
Джинни несколько раз открыла рот, словно подсказывая Элу, как ему
самому сделать должное разъяснение. Наконец, когда стало очевидным, что
подходящих слов не находится, Джинни посмотрела на Хэссона помутневшими от
ненависти глазами.
- У меня нет времени стоять тут и болтать весь вечер, - сказала она.
- Мне надо готовить обед.
"Главное оружие", - подумал Хэссон, но ему уже было чуть стыдно за
то, что он вступил в бой с крошечной худенькой женщиной, чья
агрессивность, видимо, свидетельствовала о душевной неустроенности.
- Мне не следовало подшучивать над вашей кухней, - с улыбкой
извинился он. - Я с удовольствием съем все, что вы нам подадите.
- Выпей пива, Роб, - вставил Уэрри. - Я сегодня на дежурстве, так что
позже компанию тебе не составлю.
Он встал, достал из холодильника банку пива и направился в гостиную.
Хэссон подмигнул Джинни, отчего на лице у нее появилось недоумение, и
пошел следом за Уэрри.
Мужчины просидели за пивом около часа, причем большую часть времени
Уэрри говорил о трудностях работы полицейского и насколько лучше было бы
ему найти какое-нибудь другое занятие. Он казался спокойным и пугающе
подтянутым, но во взгляде его появилось странная сосредоточенность,
говорившая о том, что, видимо, Баку Морлачеру удалось пробить его
психологическую защиту. Уэрри пространно описывал свои новые усилия по
защите отеля "Чинук" от посторонних. Двум его патрульным, Генри Корзину и
Виктору Куиггу, было приказано начиная с сумерек летать вокруг верхней
части гостиницы, чтобы никого туда не допустить. Сам Уэрри подменял их на
четыре часа во время их ночной вахты, вот почему ему надо было
отправляться на дежурство сразу после обеда.
- Самое скверное то, что днем у меня тоже масса дел, - жаловался он,
постукивая по стакану, чтобы поднять пену. - С возвращением хорошей летной
погоды сюда отовсюду слетаются юнцы. "Чинук" притягивает их к себе, как
магнит, понимаешь? Мы без устали отсылаем их домой или сажаем за нарушения
правил полета, но прибывают новые, и всех их не остановишь. Особенно с
наступлением темноты. Иногда мне так и хочется взять тонну сверхдина и
выбить палочку из-под этого эскимо. Почему почти вся полиция города
вынуждена присматривать за собственностью одного человека?!
Проходили злобные, удушающие, пугающие секунды, а Хэссон все так же
оставался частью земли, как любой лежащий неподалеку камень. Звуковой
сигнал начал негромко, но неотвязно чирикать у него на поясе, напоминая,
что он бессмысленно тратит энергию. Мышцы ног дрожали, а Хэссон все не мог
подпрыгнуть. Пот тек у него по лбу и щекам, желудок сжался до тошноты. А
Хэссон никак не мог подпрыгнуть...
- К черту! - проговорил он, выпрямляясь.
И в это мгновение какая-то часть его мозга, отвечающая за
несгибаемость характера, та частичка, которая считала трусость самым
большим позором, предприняла самостоятельное действие. То, что было
задумано как обычный шаг, превратилось в неловкий прыжок, и Хэссон
почувствовал, что летит и под ногами у него пустота.
Обманутый, обиженный и испуганный, он потянулся к тумблеру,
намереваясь отключить АГ-поле. "Стой! - раздался у него в голове
внутренний крик. - Не упусти свой шанс. Ты уже взлетел, и с тобой все в
порядке, и ты это сможешь пережить. Воспользуйся этим. Лети. Лети же!"
Не веря, что это действительно происходит с ним Хэссон повернул
селектор, перебросив небольшую долю подъемной силы на горизонтальный
вектор, и земля потекла у него под ногами. Вот оно. Стоит только чуть
передвинуть главный рычаг, и он вознесется в медный солнечный свет,
освободится от Земли и ее мелочных ограничений, вокруг него начнут
разворачиваться новые горизонты, а над ним, вокруг него и под ним не будет
ничего, кроме чистоты воздушных рек...
НЕТ! НЕТ! НИКОГДА!
Он отключил АГ-поле и упал на жесткую траву, неповоротливый, как
деревянная кукла. Зеленые силки поймали его ноги. Хэссон покатился по
земле и громко вскрикнул, когда резкая боль пронзила его бедро и поясницу.
Земля поймала его, и он приник к ней и стал ждать, когда из тела уйдут все
ощущения, связанные с полетом.
Когда Хэссон спустя несколько минут встал на ноги, он мог свободна
двигаться и был рад этому. Ценой очень короткого периода психического
неудобства и физической муки он получил хороший урок, и теперь наверняка
знал, что дни его полетов позади. Исходя из этого, он сможет строить
разумные и реальные планы на свое отдаленное будущее.
Как и ожидал Хэссон, Эл Уэрри спустился вниз в полной форме
начальника полиции, включая пистолет. Обнаружив в гостиной Хэссона, он
ухмыльнулся и бочком пошел на него, яростно боксируя с воображаемым
противником.
- Где Мэй? - прошептал он. - У нас есть время пропустить на дорожку?
Хэссон кивнул в сторону кухни:
- Она там с двумя парнишками, которые пришли в гости к Тео.
- Тогда мы можем хлопнуть по рюмашке. - Хэссон подошел к буфету и
взял бутылку. - Ржаное годится? Мы тебя уже приучили?
- Вполне годится. Побольше воды.
- Вот и умница. - Уэрри налил две довольно большие рюмки и вручил
одну Хэссону. - Как прошло сегодня днем? Побегал по облакам?
Хэссон сделал глоток и только потом ответил, прекрасно сознавая, что
наступил решающий момент его новой жизни.
- Прошло очень плохо. Я только чуть подпрыгнул, и это было
отвратительно.
- Вполне естественно. Необходимо какое-то время, чтобы снова
привыкнуть к подъемам.
- Нет, это гораздо серьезнее, - ответил Хэссон, стараясь, чтобы голос
его звучал ровно. - Я покончил с полетами. Я больше не буду подниматься.
- Да и вообще, это не настолько приятно, как люди любят представлять,
- мрачно отозвался Уэрри, уставившись в свою рюмку. - Тебе дадут
административную работу, правда?
- Надо полагать. В воздушной полиции акрофобия считается
профессиональным заболеванием.
К Уэрри вернулось обычное жизнерадостное настроение:
- Значит, все не так уж плохо. Пей и забудь об этом.
Он следовал собственному совету, когда из кухни появилась Мэй
Карпентер в золотых сапогах, спортивных брюках и стеганой золотой куртке с
капюшоном. Она взглянула на Уэрри и у нее отвисла челюсть.
- Господи, - сказала она, - ты что, собрался туда в таком виде?
Уэрри оглядел себя:
- А что в моем костюме не так?
- Что не так? - Она бросила взгляд на Хэссона, потом снова
повернулась в Уэрри. - Эл, мы что, на маскарад собрались, или ты намерен
их ограбить?
Уэрри помахал свободной от рюмки рукой.
- Золотко, сегодня не просто вечер развлечений. У Бака какие-то
важные гости. По крайней мере, он считает, что они важные, и хочет, чтобы
они видели, что он дружит с шефом полиции.
Мэй вздохнула с очаровательно безутешным видом.
- Иди на кухню и попрощайся с Тео.
- Ни к чему, - ответил Уэрри. - Он никогда не замечает, дома я или
нет. Пошли, ребята. Глупо стоять здесь и пить свое, когда можно пить
чужое. Правда, Роб?
Хэссон поставил свою рюмку:
- Ваш довод заключает в себе неопровержимую экономическую истину.
- Я готова, - сказала Мэй. - Мы летим или едем?
- Едем. - Уэрри открыл дверь прихожей и с преувеличенной любезностью
провел через нее Мэй. - Разве Роб тебе не говорил, что ему запретили
летать?
- Нет, - отозвалась Мэй, направляясь к двери.
- Да, я больше не могу летать, - объяснил Хэссон ее удаляющейся
спине, явно практикуясь в этом признании.
Казалось, Мэй не заметила этого. Когда они сели в ожидавшую их
патрульную машину, Хэссон одиноко устроился на заднем сиденьи и пожалел,
что рядом с ним нет женщины. Подошла бы почти любая женщина на свете,
только бы ему не быть одному. Пока машина бесшумно скользила по сумрачным
улицам, Хэссон ностальгически смотрел на окна домов, мимо которых они
проезжали: теплые сияющие прямоугольники, в некоторых были видны немые
картины семейной жизни. Быстрота, с которой машина проносилась мимо,
заставляла людей застывать посередине движения. Хэссон развлекался тем,
что старался придумать характеры и истории для этих восковых фигур, но до
него доносился цветочный аромат духов Мэй, и его мысли все время
возвращались к ней.
Недели осторожных наблюдений не привели к более глубокому
проникновению в ее личность, и Хэссон по-прежнему не понимал, что свело их
с Уэрри. Насколько он мог судить, Уэрри предоставлял жилье и пищу Мэй и,
иногда, ее матери, а взамен она помогала ему вести хозяйство.
Предполагалось, что у них есть и какие-то постельные отношения, но не
видно было никакой взаимной привязанности, и именно это Хэссон находил
непонятным и озадачивающим.
"Может, жизнь на земле такая и есть?" - подумал он. Инстинкты
заставляли его отбросить утверждение Уэрри относительно того, что они с
Мэй - нелюди, реалистично выглядящие фигуры, имитирующие жизнь. Но что
если эта фантастическая гипотеза верна? В уме Хэссона стали возникать
настойчивые и постыдные мысли. Почему не отказаться от всех этих
обременительных понятий чести и правды? Почему не рассмотреть проблему,
как простую задачку по логике или математике? X - мужчина, к которому
вернулось здоровье, и у него все возрастает потребность в отдушине, чтобы
избавиться от биологического напряжения. Y - человек, неспособный
испытывать любовь, ненависть или ревность. Z - женщина, для которой
понятие верности ничего не значит. Существующие сейчас отношения можно
выразить в виде X + (Y * Z), но почему не предпринять простое
алгебраическое действие из тех, что часто имеют место в задачках, и не
изменить его на Y + (X * Z)?
Хэссон всмотрелся в профиль Мэй, на мгновение разрешив себе увидеть в
ней машину для любви, человеческий механизм, который выдаст некую заранее
известную реакцию, если он нажмет нужные кнопки... Поднявшаяся в нем волна
отвращения смыла все символы. Эл Уэрри - человек, а не математический
знак, и если то, что он говорит о себе, - правда, значит жизнь дает ему
очень мало, и по этой причине его следует защищать, а не грабить. Мэй тоже
человеческое существо, и даже если она кажется ему двумерной, то вина
заключается прежде всего в его неспособности видеть глубину.
Машина поднималась по пологому склону на западной окраине Триплтри.
Вот они завернули в проезд на территории частного владения и углубились в
тоннель из рододендронов и еще каких-то кустарников, которые Хэссон не мог
назвать. После нескольких секунд полной темноты машина выехала на плоскую
вершину холма, где возвышался освещенный прожекторами дом. Сам Триплтри
казался отсюда опрокинувшейся шкатулкой с драгоценными камнями, где
центральную горку разнообразнейших по цвету и форме камней окружили
окраинные ожерелья из бриллиантов и топазов. Воздушные дороги повисли над
ним пастельным ореолом, щедро засеянные огнями ночных летунов, а выше
всего этого несколько звезд первой величины пронзали светящийся купол
города. Из дворика сбоку от дома, где горели китайские фонарики,
доносилась музыка. Множество людей столпились там вокруг гигантской
жаровни, над которой поднимался столб дыма.
- Мы, наверное, но туда попали, - иронично заметил Хэссон.
- Нет, это определенно дом Бака, - ответил Уэрри, останавливая машину
- Уж я-то должен знать Триплтри.
Они вышли из машины и направились к центру сборища. По пути Мэй
приглаживала волосы, а Уэрри расправлял разные места формы до необходимой
гладкости. Хэссон чуть приотстал, испытывая странную смесь нерешительности
и предвкушения, как всегда было, когда он попадал на вечеринку к моменту
ее полного разгара. Он ожидал, что их появление останется незамеченным, но
высокая тяжелоплечая фигура Бака Морлачера немедленно двинулась им
навстречу. Вокруг его талии был повязан старомодный полосатый фартук, в
руке была длинная вилка, а жар от углей оставил красные пятна на его
щеках. Он подошел прямо к Мэй, сделав вид, что не замечает Уэрри и
Хэссона, обнял ее за плечи и что-то зашептал все светлые волосы. Мэй
засмеялась.
- Добрый вечер, Бак, - любезно проговорил Уэрри. - Похоже, вечеринка
идет как следует. Я захватил Роба, чтобы показать ему, как это бывает в
Альберте.
Морлачер холодно осмотрел его, все еще не реагируя на присутствие
Хэссона, и сказал:
- Спиртное у фонтана.
Уэрри расхохотался.
- Нам только это и надо было узнать. Пошли, Роб.
Он взял Хэссона я локоть и хотел повести его к фонтану. Но Хэссон не
сдвинулся с места.
- Может, Мэй хочет выпить.
- Я сам позабочусь о Мэй, - сказал Морлачер и оценивающе взглянул на
Хэссона.
- Вы заняты жарким. - Хэссон обратился прямо к Мэй: - Ваше любимое?
Ржаное с имбирным лимонадом?
- Я... - Она уставилась на него широко открытыми растерянными
глазами. - Я еще не хочу пить.
Морлачер крепче сжал ее за плечи.
- Я налью леди, когда она будет готова выпить. К чему спешить?
Уэрри сильнее потянул Хэссона за руку:
- Правильно, Роб. Здесь каждый за себя.
Морлачер кивнул, и на его лице неожиданно появилось довольное
выражение.
- Кстати, о каждом за себя, начальник полиции Уэрри, я сегодня сделал
кое-что, о чем вам следовало бы давным-давно подумать.
- Угу? - Уэрри отпустил руку Хэссона. - И что же?
- Знаешь того моего черного пса? Которого я пытался пристрелить в
прошлом году за то, что он откусил у Эдди Беннетта кусок задницы?
- Вы его усыпили, да?
- Нет, я его приспособил к делу. Мы со Старром отправились сегодня на
ферму, скрутили его, отнесли в отель и там выпустили на свободу. Вся
мразь, которая сегодня попробует туда забраться, выберется оттуда гораздо
быстрее.
Морлачер ухмыльнулся, обнажив свои нечеловечески мощные зубы.
Похоже, сказанное произвело на Уэрри должное впечатление.
- Это наверняка подействует. Я скажу своим ребятам, чтобы они каждый
день заносили ему поесть.
- Нет, не скажешь. Я хочу, чтобы он оставался голодным и подлым. С
сегодняшнего дня он переходит на диету из ангелов. Понял?
- Отличная идея! - расхохотался в ответ Уэрри.
И он направился через дворик, по-восточному приветствуя тех, кого
узнавал, словно забыл о существовании Хэссона и Мэй. Чувствуя себя так,
словно его предали, Хэссон последовал за Уэрри, а Морлачер и Мэй пошли к
дому. Хэссон догнал Уэрри у переносного бара, где двое мужчин в белых
смокингах наливали гостям спиртное в тяжелые кубки, украшенные
искусственными рубинами.
- Сделай одолжение, - попросил Уэрри у Хэссона, как только они
получили выпивку, - постарайся не раздражать Бака. Мне это только
осложняет жизнь. Да и вообще, почему ты с ним стал спорить?
- Хороший вопрос, - твердо ответил Хэссон, - но, по-моему, я забыл
ответ.
Казалось, Уэрри это озадачило.
- Надеюсь, ты не собираешься сделать из меня посмешище, Роб. Я должен
немного пообщаться. Увидимся позже.
Он ушел к компании мужчин и женщин, танцевавших в углу дворика.
Хэссон раздосадованно уставился ему вслед, потом задумался над тем,
что ему делать в следующие четыре или пять часов. Всего здесь было человек
тридцать. На многих из них были какие-то стеганые пуховики, отлично
защищавшие от вечернего холода. В результате вечеринка походила на
странную смесь великосветского раута и дружеского пикника на природе.
На нескольких гостях были одинаковые золотые значки. Хэссон заговорил
с сухопарым дрожащим от холода пожилым мужчиной, решительно осушавшим одну
рюмку за другой, из чего можно было заключить, что он не хочет сохранить
воспоминания об этом событии. Он него он узнал, что гости - члены
ассоциации торговых палат из западных штатов США. Они приехали в Канаду с
дружественным визитом, и, похоже, сухопарый жалел от всей души, что забрел
так далеко на север от своей родной Пасадены.
Хэссон некоторое время постоял с ним, обсуждая, как широта влияет на
климат. К ним присоединились другие туристы, и когда они услышали
британский акцент Хэссона, то разговор превратился в оживленный спор по
поводу влияния долготы на климат. Вместо того, чтобы скучать, Хэссон
наслаждался обретенной способностью находиться рядом с незнакомыми людьми.
Он пил, брал еду у добровольных поваров у жаровни, снова пил, танцевал с
несколькими женщинами с золотыми значками и выкурил первую за много
месяцев сигару.
Время от времени Хэссон отмечал про себя, что Морлачера и Мэй не было
с остальными гостями больше часа, но к этому времени он достиг такого
состояния, что готов был допустить, что Мэй рассматривала коллекцию марок
хозяина дома, и определенно решил, что проблемы окружающих его не
касаются. Похоже было, что земная жизнь может быть совершенно приемлемой,
если будешь жить сам и давать жить другим. Эта идея показалась Хэссону,
полисмену в отставке и переродившемуся воспитателю, глубочайшей и
абсолютно новой философской мыслью, и он принялся размышлять над тем, что
из нее вытекало. Вдруг танцевальная музыка смолкла, и все, кто находился
поблизости, повернулись и стали смотреть на что-то, происходившее в центре
дворика. Хэссон перешел на свободное место, чтобы лучше видеть.
Бак Морлачер с помощью еще двух мужчин выдвигал туда плоский лазерный
проектор. Они застопорили его, подладили настройку и над аппаратом
возникло светящееся изображение отеля "Чинук". Казавшаяся твердой картинка
была почти трехметровой высоты и представляла собой здание в том виде, в
каком оно появилось в сознании своего создателя, оснащенное лифтами обзора
и садами на крыше. Среди зрителей пронесся восхищенный гул.
- Извините, что прервал ваше развлечение, леди и джентльмены, но,
наверное, вы догадывались, что за всем этим что-то должно стоять, -
объявил Морлачер с ухмылкой, которая казалась наполовину откровенной,
наполовину хитроватой. - Но не беспокойтесь, это не отнимет у вас больше
минуты, и, я думаю, вы согласитесь, что это немного для ознакомления с
поистине чудесными возможностями, которые центральная Альберта может
предоставить бизнесменам, заинтересованным в том, чтобы дойти до новых
поставщиков и новых рынков. Я, конечно, знаю, что воздушный коридор
Западных Прерий прерывается в нескольких сотнях километров к югу отсюда,
однако это мелочь, если принять во внимание, какие возможности для нового
бизнеса дает наш регион.
Морлачер достал лист бумаги и начал зачитывать статистические
показатели, подтверждающие его утверждение Казалось, большинство
слушателей достаточно заинтересовано, хотя кое-кто из столпившихся гостей
тайком улизнул к бару Хэссон обнаружил, что его собственный кубок опустел.
Он повернулся, направляясь за подкреплением, но замер на середине пути:
откуда-то послышался жуткий, леденящий кровь вой.
Неожиданный, чужеродный, кошмарный вой - отвратительный гибрид стона
и вопля, который неприятно напомнил о демонах и безумцах и от которого
холодело сердце.
Морлачер замолчал: рыдающее завывание быстро нарастало, ударив по
собравшимся наподобие сирены.
"Это сверху", - подумал Хэссон, но не успел он поднять взгляд к
ночному небу, как в центре дворика произошел какой-то влажный взрыв, и
несколько женщин в ужасе вскрикнули. Хэссон пробился вперед и увидел, что
на каменных плитах лежит что-то черное и кровавое.
Мгновение он не мог определить, что это за отвратительная масса -
какая-то безумная и бессмысленная стряпня из кладбищенских кошмаров...
Потом Хэссон понял, что смотрит на расплющенное тело большого черного
мастифа. Ярко-красные брызги кровавой плоти разлетелись во все стороны. По
состоянию останков собаки Хэссон определил, что ее сбросили с высоты в
несколько сот метров.
"Такое однажды чуть не случилось со мной, - ошеломление подумал он. -
Но теперь я в безопасности. Мне наплевать на этого пса, потому что теперь
я в безопасности".
- Ах вы подонки чертовы! - зарычал Морлачер, вскакивая на низкую
подставку лазерного проектора. Его одежда была испоганена диагональной
полосой красных пятен. Он погрозил кулаком небу и его невидимым
обитателям, и его присутствие в конусе лазерных лучей заставило казавшееся
твердым изображение отеля "Чинук" замигать и раствориться, подобно
потустороннему видению.
- Подлые тухлоголовые сукины сыны! - орал Морлачер, и казалось, его
тело распухает от безудержной ярости. - Я с вами за это сквитаюсь!
Он опустил безумный взгляд и, вспомнив про своих иностранных гостей,
сделал видимое усилие, чтобы взять себя в руки. Во дворике воцарилась
жуткая тишина, которую нарушали только приглушенные рыдания какой-то
женщины. Морлачер достал носовой платок и начал вытираться, бормоча
извинения тем, кто находился поблизости. Он сошел с подставки и пошел мимо
притихших гостей, переводя взгляд с одного лица на другое. Хэссон
догадался, что Бак ищет Эла Уэрри.
- Не повезло тебе, Эл, - пробормотал он себе под нос, направляясь к
бару. - Доля полицейского нелегка!
Спрятавшись в плотный кокон эгоизма, Хэссон продолжал вести тихий
образ жизни, посвящая все свое внимание собственному благополучию.
В таком состоянии важность, которую имели для него события,
прогрессирующе уменьшалась с их удаленностью от центра его собственного
бытия. Например, новости о мировой торговле и перемены в глобальной
политике имели столь малое значение, что почти им не замечались. Хэссон
сознавал, что Эл Уэрри был сильно занят в дни, последовавшие за вечеринкой
с барбекью, но это тоже отстояло далеко от центра вселенной и внушало не
больше интереса, чем поступки теней в плохой голопьесе.
Действительно значительными событиями, будившими воображение Хэссона
и поглощавшими его мысли, были совершенно другие: открытие, что в
результате долгих прогулок на свежем воздухе кожа его покрылась загаром;
растущая продолжительность пробежек, которые давались ему все легче и
легче; эпикурейское наслаждение, получаемое от таких простых вещей, как
правильное дыхание и хороший сон. Хэссон превратил жизнь в самоцель, в
нечто такое, что постоянно достигалось, и это позволяло ему с течением
дней делаться все уверенней, надежнее, защищеннее...
Пятичасовая прогулка по холмистым окрестностям разгорячила, пропылила
и утомила Хэссона. Приняв холодный душ и переодевшись во все чистое, он
вспомнил, что сегодня еще не принял полной порции дрожжей. Оливер Фан
обещал ему, что со временем он приучится получать удовольствие от вкуса
ароматного коричневого порошка, и хотя в этом Хэссон пока мало преуспел,
но все равно ежедневно старательно принимал по пятьдесят граммов. Он взял
коробку с дрожжами и отправился вниз, но на секунду задержался в тесной
прихожей, поскольку услышал из кухни знакомый гнусавый голос. Оказывается,
Джинни Карпентер вернулась из Британской Колумбии.
Войдя на кухню, он увидел, что Уэрри и Мэй Карпентер сидят за круглым
столом со стаканами пива, а Джинни, все такая же острая и сверкающая стоит
спиной к кухонному столику, скрестив руки на груди, и рассказывает о своей
поездке.
- Ну, вы только посмотрите, кто пришел, - сказала она. -
Тихоня-англикашка.
- Я прекрасно себя чувствую, спасибо, - вежливо отозвался Хэссон. -
Как поживаете?
Он повернулся, приветливо кивнул Уэрри и Мэй, потом вынул из шкафчика
стакан.
Джинни критически осмотрела его, моргнула и сказала так, словно он
уже ушел:
- Ну, по крайней мере, он немного больше стал похож на человека: я
вам говорила, что ему и нужно всего только нормально поесть хорошей
домашней пищи.
Хэссон улыбнулся:
- Вы поэтому и уехали?
Лицо Джинни застыло, и она возмущенно взглянула на Уэрри, словно
требовала от него поддержки.
- Теперь ты Робу палец в рот не клади, - проговорил Уэрри с
восхищенным видом. - У него теперь не язык, а бритва. Наверное, связано с
этим чертовым порошком, который он вечно глотает.
- Что это такое? - Джинни подозрительно наблюдала, как Хэссон положил
в рот столовую ложку дрожжей и запил их водой из-под крана.
- Дрожжи. Он покупает их в магазине здоровой пищи на Второй улице.
- В лавке Олли Фана? - презрительно воскликнула Джинни. - Всякому,
кто туда ходит, надо мозги проверить.
- Мам! - прошептала Мэй. - Нехорошо так...
Джинни махнула ей рукой, приказывая ей молчать.
- Я все про этих китаезов знаю. Я сотни раз видела в угловых
лавчонках. Знаете, чем они там занимаются?
- Ты уже нам рассказывала, - устало произнесла Мэй устремляя взгляд в
потолок.
- Они открывают коробки со спичками и достают из каждой по спичке.
Никто не заметит, что в коробке не хватает одной спички, понимаете? Просто
все время стоят там, открывают коробки и достают по спичке. Мы бы такого
делать не стали, но когда они сделают это пятьдесят раз, у них заработаны
деньги - стоимость одного коробка спичек. - Джинни сделала паузу, завершив
свое обвинение, и обвела всех взглядом, в котором торжество смешивалось с
негодованием. - Ну, что вы на это скажете?
- В чем они их продают? - спросил Хэссон, думая об Оливере и о его
человеколюбии и сострадании.
Джинни нахмурилась:
- Что вы хотите этим сказать?
- Я только хочу узнать, в чем они продают эти лишние спички? Вы
говорите, у них появляются лишние пятьдесят спичек, но нет коробка, в
котором их можно было бы продать. - Хэссон кивнул Уэрри. - Вам никогда не
продавали спички в бумажном пакетике?
- Тут он тебя поймал! - радостно закричал Уэрри, схватив Джинни за
ляжку. - Об этом ты и не подумала!
- Послушай меня, Эл Уэрри, и я скажу тебе, что они делают, - отрезала
она, сбрасывая его руку.
Джинни несколько раз открыла рот, словно подсказывая Элу, как ему
самому сделать должное разъяснение. Наконец, когда стало очевидным, что
подходящих слов не находится, Джинни посмотрела на Хэссона помутневшими от
ненависти глазами.
- У меня нет времени стоять тут и болтать весь вечер, - сказала она.
- Мне надо готовить обед.
"Главное оружие", - подумал Хэссон, но ему уже было чуть стыдно за
то, что он вступил в бой с крошечной худенькой женщиной, чья
агрессивность, видимо, свидетельствовала о душевной неустроенности.
- Мне не следовало подшучивать над вашей кухней, - с улыбкой
извинился он. - Я с удовольствием съем все, что вы нам подадите.
- Выпей пива, Роб, - вставил Уэрри. - Я сегодня на дежурстве, так что
позже компанию тебе не составлю.
Он встал, достал из холодильника банку пива и направился в гостиную.
Хэссон подмигнул Джинни, отчего на лице у нее появилось недоумение, и
пошел следом за Уэрри.
Мужчины просидели за пивом около часа, причем большую часть времени
Уэрри говорил о трудностях работы полицейского и насколько лучше было бы
ему найти какое-нибудь другое занятие. Он казался спокойным и пугающе
подтянутым, но во взгляде его появилось странная сосредоточенность,
говорившая о том, что, видимо, Баку Морлачеру удалось пробить его
психологическую защиту. Уэрри пространно описывал свои новые усилия по
защите отеля "Чинук" от посторонних. Двум его патрульным, Генри Корзину и
Виктору Куиггу, было приказано начиная с сумерек летать вокруг верхней
части гостиницы, чтобы никого туда не допустить. Сам Уэрри подменял их на
четыре часа во время их ночной вахты, вот почему ему надо было
отправляться на дежурство сразу после обеда.
- Самое скверное то, что днем у меня тоже масса дел, - жаловался он,
постукивая по стакану, чтобы поднять пену. - С возвращением хорошей летной
погоды сюда отовсюду слетаются юнцы. "Чинук" притягивает их к себе, как
магнит, понимаешь? Мы без устали отсылаем их домой или сажаем за нарушения
правил полета, но прибывают новые, и всех их не остановишь. Особенно с
наступлением темноты. Иногда мне так и хочется взять тонну сверхдина и
выбить палочку из-под этого эскимо. Почему почти вся полиция города
вынуждена присматривать за собственностью одного человека?!