Шоу Ирвин. Богач, бедняк (Часть 3 и 4)

   -- Знаю я всех этих людей твоего возраста,-- зло бросил он.-- У всех у них фальшивые великие идеалы, они взахлеб говорят о новых книгах, театральных пьесах, о политиках -- в общем, обо всем, над чем молодые люди моего возраста ржут как кони. Они намерены спасти этот мир и молятся то на одного несущего всякий вздор художника, то на другого, притворяются, что они все еще молоды, радуются, что нацистов как следует вздули и что прекрасный новый мир рядом -- за ближайшим углом или в чьей-то чужой постели.
   -- В определенном смысле,-- продолжала Гретхен,-- он, может, и прав. Хотя и пышет ненавистью, но прав, когда произносит слово "фальшивый". Ты ведь знаешь обо мне гораздо больше, чем другие. Когда пришло время призыва, я не сказала ему: "Если не хочешь в армию, иди в тюрьму или дезертируй!" Нет, я обратилась к своему влиятельному брату и таким образом спасла его шкуру -- пусть другие матери убеждают своих уклоняющихся от призыва сыновей садиться в тюрьму, дезертировать, организовывать марши на Пентагон или умирать где-то в джунглях. В любом случае, я уже подписала свою последнюю петицию.
   Ну что мог Рудольф ей ответить? Он стал ее соучастником, столь ей необходимым. Они оба были виноваты и оба осуждены.
   Но вся эта неделя, проведенная на море, оказала на него такое благотворное, просто целительное воздействие, свадьба была такой веселой, вселяющей оптимизм, что он сознательно старался вытеснить все мрачные мысли из головы. Только при виде Уэсли, стоящего за рулем, такого проворного, загорелого, они оба, помимо своей воли, начинали думать о Билли, и не в его пользу.
   -- Ты только посмотри на него,-- сказала Гретхен, не отводя пристального взгляда от Уэсли.-- Воспитан проституткой. Его отец так и не окончил среднюю школу и с тех пор никогда не открывал ни одной книги. Его отца притесняли, преследовали, били и, начиная с шестнадцатилетнего возраста, он постоянно жил среди отбросов общества. Но когда, по его мнению, пришло время действовать, Том забрал из военной школы своего сына, увез его в другую страну, заставил его выучить иностранный язык, и он работает с людьми, не умеющими ни читать, ни писать. Он заставил его работать упорно, тяжело, в том возрасте, когда мой Билли выпрашивал у меня по два доллара каждую субботу на кино. Ну а что касается жизненных удобств,-- она засмеялась,-- вероятно, этот мальчишка умеет сохранить в неприкосновенности свою частную жизнь, хотя и живет в каюте рядом с простой, маленькой английской девушкой-крестьянкой, любовницей отца, которая носит под сердцем зачатого во грехе ребенка. Ну и каков результат? Он здоров, вежлив со всеми и занимается на судне полезным делом. И он так любит своего отца, так предан ему, что Тому не нужно никогда повышать на него голос. Ему достаточно сказать, что от того требуется, и мальчик тут же все беспрекословно выполняет. Боже! Может, мне больше не читать все эти книги о воспитании детей? И этот мальчик уверен, что на призывном пункте никто не пошлет его воевать во Вьетнам. Его отец никогда этого не допустит. Хочешь, я кое-что скажу тебе? На твоем месте, когда Инид вырастет и будет спокойно ходить по палубе без риска свалиться за борт, я прислала бы ее сюда, к Тому, пусть он займется ее воспитанием. Господи, как хочется выпить. У Тома наверняка где-то припрятана бутылка на его корабле, предназначенном для трезвенниц.
   -- Думаю, ты права,-- согласился с ней Рудольф.
   Он встал со стула. Уже темнело, и Уэсли включил сигнальные огни. Он улыбнулся проходившему мимо дяде.
   -- По-моему, отец сильно перевозбудился. Он даже не проверил, каким курсом я следую. Может, я рулю прямо на Альпы?
   -- Ну, свадьбы бывают не каждый день,-- сказал Рудольф.
   -- Конечно нет,-- согласился Уэсли.-- Отцу в этом смысле повезло. Иначе даже его могучий организм не выдержал бы.
   Рудольф прошел на камбуз через салон. Там Дуайер мыл в раковине зеленый салат, а Кейт, уже в обычном своем затрапезном платье, тушила в духовке мясо.
   -- Кейт,-- обратился к ней Рудольф.-- Не спрятал ли где-нибудь здесь Том бутылочку?
   Кейт, захлопнув дверцу, выпрямилась, с тревогой посмотрела на Рудольфа.
   -- Мне казалось, он пообещал вам не держать на борту ни капли спиртного в течение всего круиза,-- ответила она.
   -- Да ладно тебе, Кейт.-- Рудольф продолжал добиваться своей цели.-Джин в каюте с ребенком. А я прошу для меня с Гретхен. Мы сидим с ней на палубе. Что-то стало холодать...
   -- Кролик,-- сказала Кейт Дуайеру,-- сходи принеси!
   Дуайер сходил в каюту и вернулся оттуда с бутылкой джина в руках. Рудольф налил два стакана, разбавил тоником.
   Вернувшись на палубу к Гретхен, он протянул ей стакан.
   -- Джин с тоником,-- скорчила она физиономию.-- Я ненавижу эту смесь.
   -- Если Джин случайно появится на палубе, можно притвориться, что мы пьем только тоник. Он заглушает запах джина.
   -- Мечты, мечты...
   Они выпили.
   -- Любимый напиток Эванса,-- сказала Гретхен.-- И это тоже одно из различий между нами.
   -- Ну, как он там?
   -- Как обычно,-- небрежно бросила она.-- С каждым годом чуть хуже, но вообще-то, по существу, не меняется. Думаю, пора его бросить, но ведь я ему так нужна. Он, конечно, не очень-то понимает, что во мне нуждается, никуда не денешься, но не как в женщине. В моем возрасте это даже лучше, что в тебе нуждаются по иным причинам.
   На палубе показалась Джин в своих красных, сдвинутых на бедра хлопчатобумажных брючках и кашемировом свитере. Она посмотрела на стаканы в их руках, но ничего не сказала.
   -- Как там Инид? -- спросил Рудольф.
   -- Спит сном праведника. Спросила меня, сохранят ли Кейт и дядя Томас свои обручальные кольца.-- Она дрожала.-- Мне холодно,-- сказала она, прижимаясь к плечу Рудольфа. Он поцеловал ее в щеку.
   -- Фи-фо-фам! -- воскликнула Джин на манер знаменитого людоеда в английской сказке.-- Чую кровь британца!
   Тоник, конечно, не обманул. Ни на секунду не ввел в заблуждение.
   -- Дай капельку! -- попросила она.
   Рудольф колебался. Будь они одни, он, конечно, протянул бы ей свой стакан. Но здесь Гретхен. Она пристально смотрела на них. Ему не хотелось унижать перед сестрой жену. Он отдал ей свой джин. Она сделала крошечный глоток и вернула стакан.
   На палубу поднялся Дуайер и начал накрывать на стол.
   -- Пора ужинать.
   Он расставлял тяжелые медные лампы на случай урагана с горящими внутри свечами. На борту они всегда со вкусом убирали обеденный стол. По вечерам ставили свечи, клали соломенные салфетки для посуды, ставили вазочку с цветами, большую деревянную миску для салата. Следя за работой Дуайера в его опрятных, отглаженных хлопчатобумажных штанах и голубом свитере, Рудольф заметил, что у каждого из трех взрослых членов экипажа -- свой собственный стиль во всем. Горящие за толстым стеклом свечи мигали, словно светлячки, образуя маленькие теплые островки света в центре большого выскобленного стола.
   Вдруг раздался глухой удар по корпусу яхты, а за кормой послышался треск, что-то дробно застучало. Вся яхта задрожала, под палубой что-то лязгнуло. Уэсли тут же выключил двигатели. Дуайер подбежал к кормовому борту и, побледнев, напряженно вглядывался в оставляемый судном пенистый след.
   -- Черт возьми! -- выругался он, указывая рукой на какой-то черный предмет в воде.
   -- Мы напоролись на бревно. Вон, видите?
   Рудольф видел лишь какую-то тень, плывущую над поверхностью воды на высоте двух-трех дюймов. Из каюты на палубу выбежал Томас, босой, обнаженный по пояс, со свитером в руках. Кейт бежала за ним следом.
   -- Напоролись на бревно,-- сообщил ему Дуайер.-- Полетела одна, а может, обе лопасти винта.
   -- Мы потонем? -- испуганно спросила Джин.-- Может, сходить за Инид?
   -- Оставь ребенка в покое,-- спокойно ответил Томас.-- Мы не собираемся тонуть.
   Натянув свитер, он вошел в рубку, взял в руки штурвал. Судно сбилось с курса и теперь немного кренилось на легком ветерке, покачиваясь на волнах. Томас запустил левый двигатель. Он работал нормально, винт исправно крутился. Но стоило ему запустить правый, как снова послышался металлический скрежет внизу под палубой и "Клотильда" начала судорожно вздрагивать. Он тут же вырубил его, и они плавно поплыли вперед.
   -- Все дело в винте правого двигателя. Может, и вал полетел.
   Уэсли был готов расплакаться от досады.
   -- Папа,-- сказал он,-- прости меня. Я правда ничего не видел.
   Томас похлопал сына по плечу.
   -- Это не твоя вина, Уэсли,-- успокоил он мальчика.-- Ну-ка спустись в машинное отделение, посмотри, нет ли там в трюме воды.-- Он выключил левый двигатель, и теперь они плыли по течению.-- Вот тебе и свадебный подарок от Средиземного моря,-- беззлобно сказал он.
   Набив табаком трубку, раскурил ее и, обняв жену за талию, ждал, когда на палубу вернется Уэсли.
   -- Там все сухо,-- сообщил Уэсли.
   -- Яхта надежная,-- любовно сказал Томас.-- Старушка "Клотильда".-Заметив в руках Рудольфа и Гретхен стаканы, спросил: -- Что, торжества продолжаются?
   -- Всего один глоток,-- оправдывался Рудольф.
   Томас кивнул.
   -- Уэсли,-- строго сказал он,-- стань к штурвалу. Возвращаемся в Антиб на одном левом двигателе. Сбавь обороты и внимательно следи за показаниями масла и охлаждением. Если резко упадет давление либо начнет перегреваться двигатель, немедленно его вырубай!
   Рудольф чувствовал, что Том сам хотел стать за штурвал, но все же предоставлял это право своему сыну, чтобы мальчишка избавился от чувства вины за столкновение.
   -- Ну, люди,-- сказал Томас, когда Уэсли запустил левый двигатель и "Клотильда" медленно повернулась носом назад, к берегу.-- Улыбнулось нам Портофино!
   -- Ты о нас не беспокойся! -- сказал ему Рудольф.-- Лучше думай о своей яхте.
   -- Сегодня мы уже ничего не сможем сделать,-- объяснил им Том.-- Завтра утром наденем маски, поднырнем под нее, посмотрим, в чем там дело. Если это то, что я предполагаю, нам понадобится новый винт, а может, и новый вал. Я бы мог, конечно, пойти в Вильфранш, но в Антибе можно все приобрести куда дешевле.
   -- Да, ты прав,-- поддержала его Джин.-- Мы все очень любим Антиб.
   -- Какая ты милая девочка,-- похвалил ее Томас.-- А теперь, может, сядем за стол и поужинаем?
   На одном двигателе они могли идти со скоростью только четыре узла и, когда вошли в Антиб, там стояла гробовая тишина. Никаких тебе труб, рожков, свистулек. Никто их не приветствовал. Никто не бросал цветы вслед "Клотильде".
   IV
   Сквозь сон до Томаса донесся негромкий настойчивый стук в дверь. Вырываясь из крепких объятий Морфея, Томас подумал, что это Пэппи, и открыл глаза. Он был в своей каюте, лежал на своей койке, Кейт посапывала рядом с ним. Он добавил к нижней койке еще одно ложе, и теперь они могли спать вдвоем с Кейт, не испытывая особых неудобств. Днем его убирали, чтобы не мешало ходить по крохотной каюте.
   Стук продолжался.
   -- Кто там? -- прошептал он. Ему не хотелось будить Кейт.
   -- Это я,-- послышалось в ответ.-- Пинки Кимболл.
   -- Минутку...-- Том не стал включать свет, оделся на ощупь.
   Кейт спокойно спала, утомившись за трудный день.
   В свитере и брюках, он босыми ногами прошлепал по полу до двери, вышел в коридор, где его ждал Пинки. От Пинки сильно разило перегаром, но в коридоре было темно, и Томас не мог точно определить, до какой стадии он надрался. Том пошел впереди него в рулевую рубку мимо каюты, в которой спали Дуайер и Уэсли. Посмотрел на часы. На фосфоресцирующем циферблате было два пятьдесят. Поднимаясь по лесенке, Пинки несколько раз споткнулся.
   -- Что стряслось, Пинки, черт бы тебя подрал? -- раздраженно спросил Томас.
   -- Я только что из Канн,-- сказал тот, еле ворочая языком.
   -- Ну и что из этого? Ты всегда будишь других, когда возвращаешься из Канн?
   -- Нет, ты, приятель, прежде послушай,-- сказал Пинки.-- Я видел там твою свояченицу.
   -- Ты напился, Пинки,-- с отвращением сказал Томас.-- Пойди проспись!
   -- В красных брючках. Разве мог я запомнить такую деталь, если бы ее не видел? Я ведь видел ее сегодня весь день. Провалиться мне на этом месте! И я не настолько пьян, чтобы не узнать женщину, которая целый день торчала у меня перед глазами. Я страшно удивился. Подошел к ней, спросил, почему она здесь. Я думал, что вы в это время идете к Портофино. А она сказала, что вы до Портофино не добрались, у вас произошла авария и вы прекрасно вернулись в Антиб, где вам всем чертовски хорошо.
   -- Она не могла сказать "чертовски хорошо"! -- возразил Томас.
   Ему не хотелось верить пьяной болтовне Пинки. Джин никуда не могла уйти, она сейчас спит без задних ног здесь, на "Клотильде".
   -- Подумаешь, речевой оборот... Но я на самом деле ее видел.
   -- Где именно? -- Он понизил голос, чтобы не разбудить других.
   -- В баре со стриптизом. "Порт роз" на улице Бивак Наполеона. Она была в баре с каким-то громадным югославом или кем-то вроде этого. Этот тип был в габардиновом костюме. Я его уже прежде там видел. Он -- сутенер. Отсидел срок.
   -- Господи! Она была пьяна?
   -- В стельку,-- сказал Пинки.-- Я предложил отвезти ее назад в Антиб. Но она отказалась, сказав: "Этот вот джентльмен отвезет меня туда, как только мы освободимся".
   -- Подожди здесь,-- бросил Том. Спустившись в салон, он прошел по коридору мимо кают, в которых спали Гретхен и Инид. Там все было тихо, ни звука не доносилось из-за дверей. Он толкнул дверь главной каюты. В коридоре всю ночь горел свет на случай, если Инид захочет в туалет. Приоткрыв дверь пошире, он увидел Рудольфа. Тот мирно спал на широкой койке, в пижаме. Один.
   -- Да, ты прав,-- сказал он, возвратившись к Пинки.
   -- Ну и что ты собираешься делать?
   -- Поеду туда и привезу ее на яхту.
   -- Мне поехать с тобой? Там довольно разношерстная компания. Грубияны.
   Том покачал головой. Пинки -- не ахти какой помощник и в трезвом состоянии. А в пьяном -- и думать нечего.
   -- Спасибо. Лучше иди спать. Увидимся утром.-- Пинки начал было артачиться, но Томас, не обращая на него внимания, мягко подталкивал его в спину к трапу.-- Иди, иди,-- приговаривал он.
   Он видел, как Пинки неуверенно, пошатываясь, шел по пирсу, то пропадая в тени, то выходя на свет, направляясь на свою "Вегу". Том ощупал карманы, там была только мелочь. Он пошел назад, к своей каюте, особенно осторожно ступая, когда проходил мимо каюты Дуайера с Уэсли. Легонько постучав пальцами по плечу Кейт, разбудил ее.
   -- Только тихо,-- предупредил он ее.-- Не разбуди мне всех на яхте.-Он сообщил ей о том, что рассказал ему Пинки.-- Нужно поехать и забрать ее оттуда.
   -- Ты поедешь один?
   -- Чем меньше будет народу, тем лучше,-- ответил он.-- Я привезу ее сюда, положу под бок мужу, а завтра он может соврать, что у его жены -сильная головная боль, и она проведет весь день в постели, в каюте. Так что никто ни о чем не догадается. Для чего Уэсли или Кролику видеть ее пьяной?
   -- Я еду с тобой,-- решительно сказала Кейт. Она хотела встать с койки.
   Он уложил ее назад.
   -- Для чего ей знать, что и ты видела ее пьяной, да еще в компании с сутенером? Нам теперь предстоит всю жизнь быть с ними друзьями.
   -- Но ты только поосторожней. Обещаешь?
   -- Само собой. Конечно, постараюсь быть поосторожней,-- обнадежил он ее и поцеловал.-- Ну, дорогая, спи спокойно, зря не волнуйся.
   Любая другая женщина подняла бы невыразимый гвалт, думал он, поднимаясь на палубу. Только не Кейт! Он надел сандалии, которые всегда ставил у трапа, сошел на пирс. Ему повезло. Когда он выходил из-под арки, подъехало такси, из которого вышла пара в вечерних туалетах. Он сел в машину и сказал:
   -- Канны, улица Бивак Наполеона.
   Когда он вошел в бар "Порт роз", ее там не было. Не было и югослава в габардиновом костюме. Двое-трое посетителей, стоя у стойки, наблюдали за шоу, рядом были две проститутки. За некоторыми столиками посетители сидели в одиночестве, недалеко от входа за одним столом сидела троица мужчин с одной из участниц представления, и рожи троих ему сразу не понравились. Шоу только начиналось. Джаз-банд громко заиграл, и рыжеволосая девица в вечернем платье, покачивая бедрами, ходила по сцене, стягивая с себя перчатку, доходившую ей чуть ли не до плеча.
   Томас заказал виски с содовой, и когда бармен принес заказ, он обратился к нему по-английски:
   -- Я ищу одну американскую леди. Она была здесь совсем недавно. Каштановые волосы. В красных брюках. С месье в габардиновом костюме.
   -- Никакой американской леди я не видел,-- ответил бармен.
   Томас выложил сотню франков на столик.
   -- Погодите, может, вспомню,-- сразу изменил свое мнение бармен.
   Томас выложил вторую сотенную. Бармен быстро огляделся вокруг. Обе банкноты враз исчезли. Взяв в руки стакан, он старательно наводил на него блеск полотенцем. Заговорил, не глядя на Томаса. Джаз-банд в баре гремел, и никто, конечно, не мог его слышать.
   -- За туалетом,-- быстро сообщал бармен,-- увидите лестницу, она ведет в каморку. Там после работы обычно спит наша посудомойка. Фамилия этого парня -- Данович. Грязный тип. Будьте с ним поосторожнее. У него здесь немало друзей.
   Томас смотрел на сцену. Стриптизерша, стянув с ноги чулок, помахала им, как флажком, и сразу же начала возиться с резинкой другого. Делая вид, что поглощен представлением, он медленно двигался в глубь салона, к горящей неоном надписи "Туалеты". Все посетители, казалось, впились глазами в девушку, освещенную софитами, и на него, конечно, никто не обращал никакого внимания, он был в этом уверен на все сто. Томас юркнул под арку с неоновой надписью. Прошел мимо вонючих туалетов, за ними увидел ступеньки, ведущие вниз, в подвал. Быстро сбежал по ним, остановился перед тонкой фанерной дверью с гнилыми филенками, освещенную тусклой лампочкой. Несмотря на громкую музыку, он различил за дверью женский голос, который о чем-то истерично умолял, потом вдруг смолк, словно кто-то закрыл ей ладонью рот. Он толкнул дверь -- закрыта. Отойдя от нее на пару шагов, он с размаху надавил на нее плечом. Гнилая фанера и замок на соплях не выдержали, и он очутился в каморке. На матраце лежала Джин. Она силилась подняться, сесть на кровати. Спутанные волосы закрывали ее лицо, свитер на одном плече был разорван. Данович, тип в габардиновом костюме, стоя возле нее, смотрел, ничего не понимая, на разбитую дверь. В свете одной лампочки, свешивавшейся на проводе с потолка, Томас разглядел батареи пустых винных бутылок, верстак, разбросанные вокруг столярные инструменты.
   -- Том! -- воскликнула Джин.-- Забери меня отсюда! -- Она либо протрезвела от испуга, либо не была до такой степени пьяна, как утверждал Пинки. Она попыталась подняться, но этот югослав грубо ее толкнул на кровать. Он не спускал с Томаса глаз.
   -- Я приехал за этой леди,-- сказал Томас.
   -- Что тебе нужно? -- спросил Данович по-английски, правда, весьма неразборчиво. Он был примерно таких же габаритов, что и Томас, с мощными, покатыми плечами. На одной щеке -- шрам, то ли от ножа, то ли от бритвы.
   -- Я приехал за этой леди,-- повторил Томас,-- и я хочу отвезти ее домой.
   -- Я сам отвезу эту леди, когда мне захочется, когда сочту нужным. А теперь пошел отсюда вон, Сэмми! -- добавил он по-французски и бесцеремонно пятерней мазнул Джин по лицу, толкая ее назад, когда она предприняла еще одну безуспешную попытку подняться.
   Над их головами грохот оркестра усилился, по-видимому, стриптизерша справилась со вторым чулком.
   Томас подошел ближе к кровати.
   -- Не нарывайся на неприятности,-- тихо сказал он сутенеру.-- Эта леди едет со мной.
   -- Если она тебе так понадобилась, Сэмми, то придется тебе ее у меня отнять.
   Резко повернувшись, он схватил с верстака молоток с шарообразным бойком и, зажав в кулаке, занес его над головой.
   Боже, подумал Томас, повсюду меня преследует Фальконетти.
   -- Прошу тебя, умоляю, Том,-- канючила между пьяными рыданиями Джин.
   -- Даю пять секунд, чтобы ты убрался отсюда! -- угрожающе произнес Данович, надвигаясь на Томаса с молотком наизготовку на уровне его головы.
   Томас сразу оценил обстановку. Что бы ни случилось, нужно уберечь голову от удара. Если этому типу удастся нанести ему по черепу даже скользящий удар, ему конец!
   -- О'кей, о'кей,-- сказал Том, отступая назад и выставляя вперед обе руки для предосторожности.-- Я не ищу драки.-- Молоток в руке Дановича взлетел, и в то же мгновение Томас кинулся ему в ноги, ударив изо всех сил головой в пах. Но молоток все же опустился ему на плечо, и оно сразу онемело. Югослав, пошатываясь, попятился, с трудом удерживая равновесие, но Томас, обхватив его колени руками, повалил на пол, оказавшись сверху. Очевидно, он нанес удар по весьма болезненному месту, так как югослав несколько мгновений не оказывал никакого сопротивления. Томас, воспользовавшись этим, вытянул вперед руку для защиты от удара. Данович, размахнувшись, ударил его молотком по локтю. Одной рукой Томасу удалось перехватить молоток, а второй он нанес серию ударов противнику по лицу и по глазам. Данович все же вырвал молоток. Следующий удар Томас пропустил, и молоток опустился ему на колено. Острая боль пронзила его. На сей раз он крепче ухватился за молоток. Он не обращал внимания на удары, которые наносил Данович второй рукой, стараясь поскорее вырвать молоток у югослава. В процессе борьбы тот выронил молоток. Он отскочил недалеко и теперь лежал почти рядом на цементном полу. Томас прыгнул, работая коленками, чтобы опередить Дановича, не дать ему первым поднять молоток. Теперь они оба вскочили на ноги. Томасу трудно было двигаться из-за сильной боли в колене и пришлось переложить молоток в левую руку, так как онемевшее правое плечо почти не действовало.
   Сквозь грохот джаза, к которому добавлялось его тяжкое, вырывавшееся со свистом дыхание, он слышал визг Джин, но ее крики доносились глухо, как будто она была где-то далеко от него.
   Данович знал, что Томасу трудно двигаться, и теперь старался обойти его сзади. Томас с трудом повернулся. Данович бросился на него, но Томас нанес ему сильнейший удар молотком повыше локтя. Рука у того безжизненно повисла, но он все еще угрожающе размахивал здоровой рукой. Томас, заметив брешь в его защите, ударил его в висок -- удар оказался не прямым, скользящим, но и его оказалось вполне достаточно. Данович, зашатавшись, упал на спину.
   Томас кинулся к нему, сел на него верхом и занес молоток над его головой. Противник тяжело дышал, закрывая лицо одной рукой. Томас трижды опустил молоток -- нанес мощные удары по кисти, по плечу, по локтю, и все было кончено. Обе руки Дановича неподвижно вытянулись вдоль туловища. Томас снова взмахнул молотком, чтобы его прикончить. Глаза югослава затуманились из-за животного страха, он зло, в упор глядел на Томаса, а из виска его текла по лицу струйка крови.
   -- Прошу тебя, прошу,-- закричал он, умоляя.-- Пожалуйста, не убивай меня.-- Он уже не кричал, а визжал.
   Томас все сидел на груди Дановича, восстанавливая дыхание, с молотком, все еще занесенным над его головой. Если кто и заслуживал, чтобы его убили, так только этот тип. Фальконетти тоже этого заслуживал.
   -- Ладно, пусть кто-нибудь другой выполняет эту грязную работу.
   Томас, перевернув молоток, глубоко загнал его ручку в зияющий рот Дановича с дергающимися губами. Он слышал, как хрустнули его передние зубы. Он не мог больше убивать, но изувечить -- это другое дело.
   -- Ну-ка помоги мне! -- сказал он Джин.
   Она сидела на матраце, прижав обе руки к своей груди. Тяжело дышала, как будто и она принимала участие в драке. Джин медленно встала с койки, неуверенно, пошатываясь подошла к нему и, взяв его под мышки, потянула на себя. Он с трудом поднялся на ноги и, сделав шаг, чуть не упал на дрожащее тело Дановича. У него кружилась голова, и каморка плыла у него перед глазами. Но, несмотря на это, он ясно соображал. Увидев белый плащ, висевший на спинке единственного здесь стула, он сразу понял, что это плащ Джин.
   -- Ну-ка надень,-- сказал он ей.-- Нельзя же идти через весь ночной клуб в разорванном свитере.
   Может, ему вообще не придется дойти до выхода. Поднимаясь по лестнице, он обеими руками помогал своей ушибленной ноге, с трудом преодолевая одну ступеньку за другой. Данович остался там, в каморке. Он лежал на цементном полу с молотком, торчавшим из его обезображенного рта, откуда вытекала, пузырясь, кровь.
   Когда они проходили под аркой с неоновыми надписями "Туалеты и телефон-автомат", на сцене уже появилась другая стриптизерша. Спектакль с раздеванием в "Порт роз" шел без остановки. К счастью, в салоне было темно, так как все софиты были повернуты в сторону "артистки", одетой в черный костюм наездницы, в котелке и с хлыстом в руках. Тяжело, всем телом опираясь на руку Джин, Томас старался не сильно хромать, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Они были уже почти у выхода, как вдруг их засекла эта троица с девушкой, сидевшая за столиком рядом с выходом. Один из них встал и крикнул по-французски: "Allo! Vous la. Les Americains. Arrкtez. Pas si vite"1.
   Но им все же удалось выскользнуть за дверь на улицу. К счастью, им пришлось пройти немного -- мимо проезжало такси и Томас его окликнул.
   Джин с трудом затолкала его внутрь, потом протиснулась в машину сама, и такси тронулось по направлению к Антибу. Им удалось все же опередить этого клиента, который выбежал из бара за ними.
   Томас, весь измочаленный, устало откинулся на спинку сиденья. Джин в своем белом плаще забилась в дальний угол, подальше от него. Он и сам с трудом переносил собственный запах, смешавшийся с запахом Дановича и крови в этом мерзком подвале, и не винил Джин за то, что она пыталась отстраниться от него, чтобы не нюхать эту вонь. Вскоре Том то ли отключился, то ли заснул. Он так и не понял. Когда открыл глаза, машина ехала по улице, ведущей в бухту. Джин безутешно плакала в своем уголке, но сегодня она уже не сможет причинить ему никакого беспокойства.