Шпанов Николай. Связная

легла горькая складка.
- Если бы не ты, - тихо произнесла она, - у меня не хватило бы
сил.
- Все будет хорошо.
- Да... Лишь бы нам быть вместе... Но... твоя мать... Она
ненавидит меня.
- Когда можно будет, я объясню ей все. Она поймет...
- Но пока она ненавидит меня с каждым днем все сильнее.
Впрочем... так и должно быть. Меня все ненавидят, все, все!
- Все?.. Нет, только те, кто не знает твоей истинной роли. А кто
ее знает, тот понимает, как трудно честному бойцу разыгрывать
предателя.
Ма повела плечами, словно от холода, хотя на улице стояла жара.
- Постоянно чудится, будто кто-то меня выслеживает. И свои и
враги - все меня подкарауливают. Не знаю, откуда мне ждать пули: от
людей Янь Ши-фана или от своих партизан?.. Иногда бывает так
страшно...
- Бедная моя! - проговорил У Вэй. Он подвел ее к скамеечке у
ворот гаража и, заботливо усадив, сам сел рядом.
Она молчала. В саду было тихо. Птицы прятались в листву от лучей
поднимающегося солнца. Надвигался жаркий день. Аромат роз висел
неподвижный и душный. Ма долго молча смотрела на расстилавшийся перед
нею ковер цветов. Улыбнулась:
- Когда я смотрю на это, мне хочется верить, что все... все будет
хорошо.
- Разве можно в этом сомневаться? - сказал У Вэй. - Подумай
только: ведь Народно-освободительная армия очистила от врага уже почти
всю страну. Еще одно усилие - и весь Китай будет свободен. Помнишь,
как сказал наш Мао...
- Да, да, помню! - просветлев, воскликнула Ма. - Я тоже вижу его,
этот прекрасный корабль свободы. И что бы ни случилось, какую бы
тяжелую обязанность ни наложил на меня народ, я буду гордиться тем,
что капелька и моей силы двигала этот корабль великой победы.
У Вэй ласково коснулся ладонью ее пальцев, но Ма отстранила руку,
боясь, чтобы кто-нибудь не увидел этой ласки. Лицо ее снова стало
непроницаемым, спокойствие и обычная выдержка вернулись к ней.

4

Цзинь Фын нужно было миновать патрули войск Янь Ши-фана на южных
подступах к городу. Проникнуть в миссию святого Игнатия следовало так,
чтобы никто, решительно никто этого не видел. Девочка хорошо знала
дорогу. Она знала, что пройдет, если только ничего не случится на пути
от лавки, где она взяла овощи, чтобы наполнить свою корзиночку, в
которой она якобы разносила покупки клиентам торговца овощами. От
лавки ей приходилось идти открыто по улицам до самого бульвара. Там
был снова вход под землю. Та галерея уже приведет ее в миссию.
Только бы благополучно пройти к бульвару! Лучше всего идти
парком. Там никто не обратит внимания на продавщицу овощей. Но как
только девочка свернула на улицу Маньчжурских могил, она сразу
увидела, что туда лучше не соваться. Что-то случилось там. Ее
наметанный глаз сразу различил в толпе нескольких агентов полиции. Она
вернулась и пошла в сторону разрушенного вокзала. По дороге она
услышала разговор о том, что в парке сегодня обыскивают подозрительных
прохожих.
Она не может дать себя обыскать! У нее в корзинке под овощами
лежит электрический фонарик. "Зачем фонарик обыкновенной девочке?" -
спросит полицейский.
Значит, ей следовало обойти и парк.
Цзинь Фын миновала улицу, называвшуюся теперь улицей Чан Кай-ши,
и подошла к харчевне на углу, помещавшейся в домике, сколоченном из
старых ящиков. Здесь она сделала вид, будто рассматривает выставленные
под навесом кушанья. Это было жалкое подобие того, что продавалось тут
прежде, до войны. Но, видимо, голодающих тайюаньцев могло привлечь
даже это скудное угощение. Будто увлеченная видом кушаний, девочка
искоса бросила взгляд вдоль улицы: свободен путь или нет?
На перекрестке стоял полицейский. Девочка знала, что, попадись
она ему на глаза, он ее непременно остановит. Она ясно представила
себе, как он возьмет ее за ухо, заглянет в корзину, потребует сладкую
морковку, а может быть, начнет копаться в корзинке, найдет фонарик...
Нет, полицейского тоже нужно миновать!
Она зашла в харчевню и предложила хозяину овощи, хотя была
заранее уверена, что ее попросту выгонят.
Так оно и случилось.
Очутившись снова на улице, она увидела, что полицейский все еще
на своем месте. Но она знала, что не в привычке полицейских долго
стоять на солнцепеке, рано или поздно он уберется. Нужно этого
дождаться.
Цзинь Фын прошлась по разбитому снарядами тротуару. Ее внимание
привлек наклеенный на выщербленную осколками стену дома листок -
извещение гоминдановского генерала Янь Ши-фана. Каждый параграф
кончался словами: "Нарушение карается смертной казнью". Смертной
казнью карался ущерб, причиненный материалам, принадлежащим
гоминдановскому командованию; смертной казни подвергались все жители
местности, где будет поврежден телефонный провод; смертной казни
обрекались жильцы и сторожа в случае порчи военного имущества,
лежащего на тротуарах, прилегающих к их домам; под страхом смертной
казни никто не имел права переселяться с квартиры на квартиру без
разрешения квартального уполномоченного.
Девочка начала читать "извещение" для виду, но, дойдя до 8,
по-настоящему заинтересовалась. Там говорилось:
"Мы, генерал Янь Ши-фан, объявляем:
Каждый, кто знает о каких-либо входах в подземелья, обязан в
течение двадцати четырех часов от момента обнародования настоящего
уведомления сообщить о них в свой полицейский участок; лица,
проживающие в деревнях, обязаны сделать сообщение жандармским постам
или полевой полиции. Неисполнение карается смертью.
Предаются смертной казни все жители тех домов, где по истечении
указанного срока будут обнаружены выходы из подземелий, о которых не
было сообщено властям. Также будут казнены и те, кто живет вблизи от
таких мест и знает тех, кто пользуется подземельями, но не сообщил о
том властям в надлежащий срок.
Несовершеннолетние нарушители сего приказа караются наравне со
взрослыми..."
Девочка остановилась на этих строках и прочла сновав
"Несовершеннолетние нарушители..." Нет, ей только показалось, будто
это напечатано особенно крупными иероглифами...
Приказ был помечен вчерашним днем. А у них в штабе его еще не
видели. Она оглянулась, нет ли кого-нибудь поблизости. Ей очень
хотелось сорвать листок, чтобы принести его своим. Это интересная
новость. Значит, Янь Ши-фан очень боится тех, кто скрывается под
землей; он не остановится на угрозах. Может быть, он со своими
иностранными советниками попробует замуровать или заминировать входы и
выходы подземелий или пустит под землю газ...
Наконец полицейский, как и ждала Цзинь Фын, ушел с перекрестка и
уселся в тени. Девочка потянулась было к листку, но все же не решилась
его сорвать: если полицейский поднимет голову...
Нет, нельзя ставить под угрозу боевое задание, полученное от
командира.
Она проскользнула мимо полицейского и пошла вниз по улице. Улица
вывела ее много южнее, чем нужно, но зато тут не было ни патрулей, ни
полицейских, ни даже прохожих. Тут незачем было патрулировать, нечего
было охранять. Тут были одни жалкие развалины домов. Цзинь Фын
уверенно свернула направо, там тоже есть вход под землю, расположенный
в развалинах дома.
Девочка перелезла через кучу битого кирпича и стала спускаться в
подвал. Для этого ей приходилось перепрыгивать через зияющие провалы в
лестнице, где не хватало по две и три ступеньки подряд. Но Цзинь Фын
умела прыгать. Важно только, чтобы ступеньки были сухие, иначе можно
поскользнуться.
В подвале было очень темно. Цзинь Фын пришлось остановиться,
чтобы дать глазам привыкнуть после света наверху. Она долго ничего не
видела, но зато отчетливо слышала, что кто-то тут есть. Ей казалось,
что она чувствует на себе чей-то взгляд. Ей стало страшно. Ведь если
тот, кто сейчас ее видит, враг, он может выстрелить, ударить ее или
подкараулить за дверью. А она не знает, за которой из двух дверей он
притаился.

5

Девочка стояла и ничего не могла придумать. После некоторого
колебания она вынула из-под овощей электрический фонарик и посветила в
ту дверь, в которую ей теперь нужно было идти, чтобы проникнуть в
подземелье, ведущее из-под дома в галерею главного хода. Луч фонарика
осветил только черный провал, кончавшийся замшелой кладкой фундамента.
Цзинь Фын никого не увидела, хотя была теперь совершенно уверена, что
кто-то там есть. Если это враг - значит гоминдановцы узнали про этот
вход и устроили засаду.
Что же она должна делать? Уйти обратно?
А миссия?
Нет, она не может уйти. Нельзя вернуться к командиру и сказать,
что приказ не выполнен.
А тот, из темноты, опять смотрел на нее.
Она это чувствовала и готова была расплакаться. Нет, не от
стража! А только от обиды за свое собственное бессилие. Если бы она
была большой, настоящей партизанкой, у нее был бы пистолет, она
бросилась бы к двери и застрелила того, кто за нею подглядывает...
Цзинь Фын порывисто обернулась и, светя перед собой, быстро
перебежала ко второй двери. Прижавшись к стене, в пятне света,
выхваченном из темноты лучом фонаря, перед нею стоял мальчик. Он был
такой маленький, что обыкновенный солдатский ватник висел на нем, как
халат.
Мальчик стоял и мигал на свет. Когда Цзинь Фын поднесла фонарь к
самому его лицу, он загородился худой грязной рукой.
- Позвольте спросить - что вы здесь делаете? - вежливо спросила
девочка.
- А вы что?
Она взяла его за плечо и подтолкнула к выходу:
- Уходите отсюда, прошу вас.
И тут только она увидела, что мальчик вовсе не такой уж
маленький, каким показался сначала из-за чрезмерно большого ватника.
Мальчик был только очень худой и очень-очень грязный.
- Позвольте узнать - как вас зовут? - спросила Цзинь Фын.
- Мое имя Чунь Си.
- Зачем вы здесь?
- Я тут живу, - просто ответил мальчик и сделал попытку заглянуть
в корзину Цзинь Фын.
- Вы одни тут живете?
- С другими детьми... А что у вас в корзинке?
- С какими детьми? - вместо ответа спросила девочка.
- Ну, просто дети.
- Разве у вас нет дома? - осведомилась девочка.
- А у вас есть?
- Нету, - ответила она, даже удивившись такому вопросу.
А Чунь Си повторил вопрос:
- Что в этой корзинке?
Она покачала головой и с укором сказала:
- К чему таксе любопытство?
- Мне хочется есть, - спокойно, почти безразлично ответил
мальчик.
- А где другие дети? - спросила она с некоторой опаской.
- Там, - и он кивком головы показал в подвал.
- Их много?
- Восемь. - И, подумав, пояснил: - Шесть мужчин и две девочки...
Прошу вас, дайте мне чего-нибудь из этой корзинки.
Девочка подумала и сказала:
- Покажите мне, где дети.
Чунь Си молча повернулся и, бесшумно ступая босыми ногами по
мокрому каменному полу, пошел в темноту. Как только девочка погасила
фонарь, она сразу потеряла мальчика из виду. Он был такой грязный и
ноги его были такие черные, что в своем ватнике он совсем сливался с
темнотой. Девочка опять засветила фонарик и, подняв его над головой,
чтобы дальше видеть, пошла следом за мальчиком.
За стеной она увидела сразу всех ребят. Они лежали, тесно
прижавшись друг к другу. Ни по одежде, ни по лицам нельзя было
отличить мальчиков от девочек. Невозможно было бы и определить их
возраст. Под одинаковым у всех слоем грязи Цзинь Фын угадывала
одинаково бледные лица.
Она строго спросила Чунь Си:
- Я хотела бы знать - чьи вы?
При звуке ее голоса тела зашевелились, и дети стали подниматься.
Между тем Чунь Си ответил Цзинь Фын:
- Мы разные: одни - погорелых, другие - казненных... - И,
подумав, повторил: - Разные.
Девочка достала из корзинки одну из плетенок - ту, в которой
лежали капустные листья. Чунь Си, вытянув лист капусты, хотел сунуть
его в рот, но Цзинь Фын остановила его.
- Это всем, - сказала она и, подождав минуту, пока дети
сгрудились около плетенки, неслышно вышла из подвала.
На миг сверкнув фонарем, она осветила себе путь в нужном
направлении и пошла в темноте с вытянутыми вперед руками. Так дошла
она до спуска в подземелье. Тут она постояла и, затаив дыхание,
прислушалась. Кажется, никто за ней не подсматривал. Она ощупала ногой
порог лаза, спустилась в него и, только завернув за угол фундамента,
снова зажгла фонарь и побежала по проходу подземелья.

Глава четвертая

1

Миссия просыпалась. Хотя жильцов в ней было немного, но Го Лин и
Тан Кэ только и делали, что защелкивали нумератор звонка, призывавший
их в комнаты. Гости не стеснялись. Если горничная мешкала одну-две
минуты, нумератор выскакивал снова, и настойчивая дробь звонка резала
слух У Дэ, возившейся у плиты. Чаще других выглядывала в окошечко
нумератора цифра "3". Она появлялась каждые десять - пятнадцать минут.
Когда это случалось, Го Лин вся сжималась и кричала Тан Кэ:
- Опять этот рыжий!
Она боялась ходить в третью комнату. Там жил тощий рыжий
офицер-иностранец, изводивший своими требованиями весь персонал.
Большинство гостей, по заведенному обычаю, получали завтрак у
себя в комнатах. Но двое жильцов, Биб и Кароль, спускались к завтраку
в столовую. Это были агенты-иностранцы тайной полиции, составлявшие
теперь постоянную охрану пансиона-миссии. За время пребывания здесь
оба поправились и располнели. Кароль стал еще медлительней, чем был
прежде. И даже речь его, казалось, стала более растянутой. В
противоположность ему, Биб не утратил ни прежней резкости движений, ни
необыкновенной стремительности речи. Он был многословен до
надоедливости. Даже Ма, привыкшая угождать жильцам, не могла подчас
заставить себя дослушать его до конца.
Спустившись со второго этажа в столовую, Биб повел носом, пытаясь
по запаху распознать, что будет дано на завтрак. Быстрым движением он
потирал ладошки своих пухлых, поросших густым, кудреватым волосом рук.
Он с удивлением констатировал, что Тан Кэ поставила на стол
только один прибор.
- А господин Кароль? - спросил он.
- Он уехал... еще с утра.
- Уехал?.. - Биб хотел еще что-то прибавить - судя по интонации,
не слишком лестное для Кароля, - но раздумал. Вместо того с важностью
сказал: - Можно подавать!
Вошедшая через несколько минут Ма застала его за столом с
салфеткой, заткнутой за воротничок, с энтузиазмом уписывающим гренки
со шпинатом; однако, как ни был Биб увлечен едой, он все же
намеревался заговорить, но Ма предупредила его:
- Говорят, у нас сегодня гости?
Это был не то вопрос, не то сообщение. Биб насторожился.
- Собственно говоря, - недовольно сказал он, - это моя
обязанность, как начальника охраны пансиона, первым знать о гостях.
- Случайно я...
Как всегда, он не стал слушать.
- Вся наша жизнь состоит из случайностей, но я не люблю таких,
которые проходят мимо меня, непосредственно меня касаясь. И прямо
скажу: если бы это были не вы... Но чего не простишь красивой
женщине?! Случайность! А разве не случайность то, что мы с Каролем,
известные детективы, оказались вдруг тут, в этом китайском захолустье?
Сначала, когда мне сказали: "Биб, ты будешь охранять духовную миссию",
я даже обиделся. Я - и монахи! Но, увидев вас, понял: на мою долю
выпала именно та счастливая случайность, какая бывает раз в жизни. Вы
верите в счастье?.. Нет? Когда я увидел вас...
- Вы не знаете, куда поехал господин Кароль? - перебила Ма.
- Кароль? Да, именно ему я и сказал тогда: "Мой друг Кароль, вот
она, моя судьба..."
Ма повернулась и, не слушая его, молча вышла из комнаты.
Несколько мгновений Биб сидел ошеломленный. Потом вынул из
кармана яркий платок, сердито встряхнул его и отер выступившие на лбу
капли пота.
- Вот еще! - сказал он с досадой. - Ей объясняется белый человек,
а у нее такой вид, как будто у нее перед носом давят, лимон.
В комнату вошел высокий, грузный мужчина с большой лысой головой.
Лицо его было широким, студенистым, со щеками, отливающими темной
синевой от тщательно сбриваемой, но стремительно прорастающей бороды.
Это был Кароль.
- Куда тебя носило? - резко спросил Биб.
- Опять сломался автомобиль. Полдороги от города тащился пешком.
Этот У Вэй совсем распустился: всегда у него автомобиль не в порядке.
Кароль тяжело опустился на стул.
- Есть новости. Куча новостей! Во-первых, у нас сегодня важный
гость: Янь Ши-фан привезет самого Баркли.
- Так вот о чем говорила Ма! - Лицо Биба отразило почтение. - Это
важно, очень важно!
- Это сущие пустяки по сравнению с тем, что я тебе еще скажу.
- Не тяни.
- К нам едет новый начальник.
- Вместо Баркли?
Кароль загадочно улыбнулся и, помедлив, ответил:
- Вместо тебя! Приезжает новый начальник охраны этой лавочки...
Лицо Биба палилось кровью. Черт возьми! Но ему ведь нет никакого
расчета уходить с этого места!
- Кто же он, этот новый начальник?
- Не он, а она! Китаянка с того берега - госпожа Ада.
- Глупости! Мы не можем подчиняться китаянке. Тут какая-то
путаница.
- Никакой путаницы. Если мне платят, я готов подчиниться даже
зулусу. К тому же, говорят, эта особа - работник высшего класса.
Столичная штучка.
- Знаем мы этих птиц! - усмехнулся Биб. - Там, где от нас можно
отделаться десятком долларов, ей подавай всю сотню.
- Эта едет со специальной целью.
- Нет ничего хуже, чем начальник, задавшийся специальной целью!
Кароль сказал таинственным шепотом:
- Ее задача - покончить тут с подпольщиками.
- С этого начинают все новички! - ответил Биб. - Разве мы с
тобой, отправляясь сюда, не дали клятвенного обещания раз навсегда
покончить с возможностью появления партизан вблизи миссии? А что из
этого вышло?
- Но про эту китаянку рассказывают удивительные вещи, -
нерешительно проговорил Кароль.
Биб рассмеялся.
- А вспомни-ка, старина, какие удивительные вещи мы с тобою
сочиняли про самих себя!
Но Кароль не сдавался. Он рассказал, как вновь назначенная
начальница охраны Ада уже по дороге сумела перехватить высаженную
самолетом разведчицу красных и овладеть ее паролем. Теперь под видом
этой посланницы красных Ада намерена явиться к местным подпольщикам,
чтобы проникнуть в их ряды и разгромить всю организацию.
- Я собственными глазами видел в полиции парашют диверсантки.
- Ты, наверно, был уже пьян.
- Это же было утром! - возмутился Кароль.
- А ее, эту Аду, ты тоже видел?
- Нет. Ее тут видел только капитан, этот наш рыжий. - С этими
словами Кароль ткнул пальцем в потолок, над которым находились комнаты
"пансионеров". - Да и то лишь мельком и в первый раз.
- Значит, из здешних ее решительно никто раньше не знал? - с
подозрением спросил Биб.
- Разумеется. - Кароль пожал плечами. - Я же сказал тебе: она
прямо из-за океана.
- Так почем же они знают, что она - именно она?
- Ты чудак!.. Неужели капитан глупее тебя и не подумал об этом?
Наверно, уже навел необходимые справки и просветил ее насквозь.
- И все-таки, все-таки... Садись-ка лучше завтракать, - сказал
Биб, чтобы что-нибудь сказать, но тут же спохватился: - А как мы
узнаем эту Аду?
- Ее пароль: "Всегда приятно встретиться с приятными людьми, а
сегодня в особенности".
- О, мы ей покажем, какие мы приятные люди! - со смехом
воскликнул Биб в принялся за еду.

2

Далеко впереди забрезжил свет. Цзинь Фын погасила фонарик и
замедлила шаги. Она знала: этот свет падает через колодец.
Обыкновенный колодец, где берут воду, прорезывает подземелье, и дальше
идти нельзя - свод совсем обрушился и завалил галерею. Здесь Цзинь Фын
должна выйти на поверхность.
Колодец расположен во дворе маленькой усадьбы. На усадьбе живет
старушка - мать доктора Ли Хай-дэ, а сам доктор Ли живет в городе и
работает в клинике.
Доктора Ли знает весь город. Он очень хороший доктор. Но полиция
его не любит, потому что он лечил скрывавшихся в городе и под городом
партизан. Среди партизан много раненых, и среди тех, кто скрывается в
подземельях, есть больные, и, конечно, гоминдановцы не хотят, чтобы их
лечили. Полиция не знает, что теперь "красные кроты" не нуждаются
больше в услугах доктора Ли, потому что под землей есть свой врач -
Цяо, учившаяся в Пекине.
Доктора Ли уже несколько раз арестовывали и допрашивали. Его
били, мучили и требовали, чтобы он назвал партизан, которых лечил по
секрету от властей. Но Ли никого не называл; его снова били, и он
опять никого не называл. Тогда полицейские звали других докторов,
чтобы они лечили Ли и уничтожили следы истязаний. Ли был очень хороший
доктор, и когда нужно было сделать сложную операцию какому-нибудь
большому гоминдановскому чиновнику, то приглашали его. Поэтому
начальник военной полиции сам сидел в комнате следователя, когда
допрашивали доктора Ли, и не позволял сыщикам бить его так, чтобы
сломать ему кости или нанести другие неизлечимые повреждения.
Доктор Ли уже три раза возвращался из полиции. Теперь он был
болен не только потому, что его били, но и потому, что от такой жизни
у него развилась сильная чахотка.
Доктор Ли не хотел, чтобы его мать видела, каким он возвращается
из полиции, или чтобы она была дома, когда за ним приходят жандармы.
Поэтому он и жил в городе один, думая, что старушка совсем ничего не
знает про аресты. Он был спокоен за мать, которую очень любил.
Но она знала все. Она знала, но не хотела, чтобы он знал про то,
что она знает. Она его очень любила и не хотела доставлять ему еще
большее горе.
Все это понимала Цзинь Фын.
Если она приходила на маленькую усадьбу Ли, мать доктора
прижимала к своему плечу ее головку, и, когда отпускала ее, волосы
девочки оказывались совсем мокрыми от слез старушки. Старушка говорила
с трудом, заикалась и только плакала. И так как она стала почти глухой
от горя и нужды, то слушать могла только через черный рожок.
Девочку, выходившую из колодца, старушка любила. Она очень хорошо
знала, какое дело делала девочка, - то же самое, какое делал ее сын.
Почти всегда, выходя на поверхность, чтобы пробежать сотню шагов,
отделявшую колодец от спуска в продолжение подземелья, Цзинь Фын
извещала старую матушку Ли. Если поблизости были солдаты и из колодца
не следовало выходить, старушка вешала на его край старый ковшик так,
чтобы его было видно снизу.

3

Сегодня ковшика наверху не было. Значит, на поверхности все
обстояло хорошо. Цзинь Фын смело поднялась по зарубкам, выдолбленным в
стенах колодца. Дверь домика, как всегда, была отворена. Девочка
вошла, но на этот раз, кроме старушки, увидела в доме чужого человека.
Он был худой и бледный. Такой бледный, что девочка подумала даже, что
это лежит мертвец. Его кожа была желтая-желтая и совсем прозрачная,
как промасленная бумага, из какой делают зонтики. Человек лежал на
старушкиной постели и широко открытыми глазами глядел на девочку.
Только потому, что эти глаза были живые и очень добрые, девочка
поняла, что перед нею не мертвец, а живой человек.
Старушка сидела около постели и держала руку сына двумя своими
сухонькими ручками. А рука у него была узкая, длинная, с
тонкими-тонкими пальцами, и кожа на этой руке была такая же
прозрачная, как на его лице.
Снова переведя взгляд с лица человека на эту руку, Цзинь Фын
увидела, что его рука совсем мокрая от падающих на нее слез старушки.
Девочка поняла, что она не узнала доктора Ли. Она нахмурила брови и
подумала: если он пришел сюда и лег в постель матери, значит он уже
так устал, что не может больше жить.
Старушка хотела что-то сказать, но губы ее очень дрожали, а из
глаз все катились и катились слезы. Доктор осторожно положил руку на
седые волосы матери, хотел погладить их, но рука упала, и у него не
хватило сил поднять ее снова. Рука свисала почти до пола; девочка
смотрела на нее, и ей казалось, что рука все вытягивается,
вытягивается...
Девочка взяла руку больного, подержала ее, ласково погладила
своими смуглыми пальчиками и осторожно положила на край постели.
Потом девочка взяла старушку под руку, вывела в кухню и вымыла ей
лицо. Старушка немного успокоилась и сказала:
- Теперь он уже никогда не вылечится. Они знают это и больше уже
не станут его беречь; он не может делать операций и совсем им не
нужен. Если они возьмут его еще раз, то убьют совсем.
- Нет, - сказала Цзинь Фын так твердо, что старушка перестала
плакать. - Позвольте мне сказать вам: товарищи придут за ним, унесут
его, и полицейские больше никогда-никогда его не возьмут. А доктор Цяо
его вылечит. - И, подумав, прибавила: - Все это совершенная правда. Я
знаю.
Старушка покачала головой.
- Вы видели, какой он... А у меня ничего нет... ничего, кроме
прошлогодней кукурузы, совсем уже черной.
Цзинъ Фыя на секунду задумалась.
- До завтра этого хватит уважаемому доктору, вашему сыну. - Она
достала из корзинки вторую плетенку - с картофелем - и поставила на
стол перед старушкой.
Старушка прижала к своей впалой груди голову девочки. И на этот
раз волосы девочки остались сухими, потому что старушка больше не
плакала.
Видя, что Цзинь Фын собирается уйти, старушка сказала:
- Останьтесь с нами, прошу вас. У меня нет сил, а ему надо
помочь.
Девочка посмотрела на старушку, на ее трясущиеся, слабые руки, на
умоляющие глаза, готовые снова наполниться слезами, и обернулась к
двери, за которой беспомощно лежал доктор. Она поняла, что
действительно без нее старушка ни в чем не сможет ему помочь.
Цзинь Фын захотелось остаться здесь не только потому, что было
жалко больного доктора и его мать, но и потому, что она знала: доктор
Ли очень хороший человек, ему непременно следует помочь. Но тут она