Страница:
Однако и в исламе существовали явления, глубоко чуждые такому
воззрению. Шиитское мусульманство, например, было вынуждено из политических
соображений окутать некоторые свои положения завесой таинственности, - как
потому, что было гонимо, так и потому, что в основы его веры проникли такие
идеи, о которых нельзя было говорить открыто. Таким путем появились своего
рода внутренние, эзотерические религиозные концепции, характерные для
некоторых направлений шиизма, а в большей степени - для тех его ответвлений,
которые отдалились от ислама и превратились в секты, исповедующие что-то
вроде гностицизма или даже язычества; их ареал довольно широк: - от Индии до
наших соседей - друзов и алавитов. В этих сектах существует разделение между
внешней стороной учения и его внутренней стороной. Однако, несмотря на
поверхностное знание предмета, мы берем на себя смелость предположить, что в
каком-то смысле все это справедливо и для дальневосточных религий и уж
конечно - для индуизма, в котором существует кастовое деление, а суть этого
деления не только в том, что одна из каст, каста жрецов, знает больше и ее
знание изощреннее, но также и в том, что имеются разные религии, подходящие
для разных каст - функция же жрецов - блюсти привычные формы религии, ибо
формы эти, даже если они и ложные, соответствуют уровню понимания и
общественному положению более низких каст.
Такой вид намеренного невежества имеет ту особенность, что он не
является невежеством, навязанным исключительно сверху. В большой мере речь
здесь идет о добровольном невежестве. Это значит, что член низкой касты не
только отстранен высшими кастами от знания внутренних тайн религии, но и
сам, если он человек порядочный, старается не вникать в эти тайны. В книге,
посвященной нравственным проблемам индуизма, в Бхагавадгите, приводится
своеобразная дискуссия между воином и воплотившимся богом, и бог говорит,
что воин не должен руководствоваться побуждениями, продиктованными
религиозными и нравственными нормами, не имеющими отношения к его
общественной группе, к его касте. Будучи воином, он обязан удовлетвориться
воинской этикой и не должен ничего знать о другой морали. Поскольку книга
эта стала путеводителем не только для членов одной касты, но и для всех
верующих, то в ней общезначимое теоретическое обоснование получил взгляд,
гласящий, что человеку, принадлежащему к определенной группе людей,
запрещено знать - или даже он обязан не знать - некоторые вещи, потому что
ему не будет пользы от этого знания. Мало того, он должен быть абсолютно
невежественным в этих вещах, чтобы достичь освобождения своей души. Такое
сознательное и добровольное невежество характерно не только для Дальнего
Востока и Индии. Фактически, это явление, состоящее в том, что люди
стараются чего-то не знать, а если знают, то пытаются скрыть свое знание,
под разными видами широко распространено и в наше время и пока еще является
отличительным признаком некоторых общественных слоев, одним из орудий
самосохранения этих слоев.
Мы уже останавливались на том, что понятие культуры - это общее понятие
всестороннего знания. Культурным человеком является тот, кто знает множество
разных вещей, кое-что о каждой профессии. Вместе с тем это понятие
естественным образом предполагает незнание определенных вещей. Культурный
человек - это не только тот, кто кое-что знает, но и тот, кто чего-то не
знает или не хочет чего-то знать. Он даже гордится тем, что не имеет о
некоторых вещах никакого представления. С одной стороны, он действительно
занят своим образованием, обстоятельно и всесторонне изучает культуру,
однако, с другой стороны, он не разбирается в деталях какой-нибудь отдельной
профессии и не является специалистом ни в одной из отраслей знания. Дилетант
- это фактически тот, кто гордится, что он не профессионал, что он не имеет
технических навыков в какой-нибудь определенной профессии, и это относится
ко всем без исключения профессиям. Более того, - и это очень бросается в
глаза, - когда культура формирует понятие культурного человека, являющегося
представителем ее аристократии, культурному человеку предписывается не
разбираться ни в одной из технических специальностей, он не должен знать,
каким образом делаются те или иные вещи в материальном мире. И если он по
какой-либо причине разбирается во всем этом, то ему следует постараться как
можно лучше скрыть свою осведомленность, ибо такое знание унижает его
достоинство. Его невежество, стало быть, представляет собой одну из сторон
его социального статуса; ему не надо знать о том, как пекут хлеб, ибо это
ремесло пекаря, который скорее всего не является культурным человеком. Более
того, ему, быть может, нет надобности знать точно, в чем заключается работа
врача, потому что и она в каком-то смысле является ручным трудом,
профессиональным ремеслом, которое недостойно всесторонне образованного
культурного человека. Во многих обществах считалось признаком хорошего тона,
когда культурный человек демонстрировал, что он не посвящает свое время
денежным вопросам, ибо это относится к компетенции делового человека,
который на социальной лестнице занимает более низкое место. Аристократ не
должен беспокоиться о деньгах, он не должен проявлять осведомленности в том,
что происходит в мире чистогана. И сегодня во многих местах можно
столкнуться с тем, что культурный человек избегает разговоров о деньгах не
потому, что эти проблемы его не интересуют, а потому, что он считает для
себя унизительным обнаружить перед другими свое знание того, например,
сколько стоит булка хлеба или сколько стоит проезд из одного города в
другой. Эти вопросы - компетенция прислуги того или иного рода, и до них нет
никакого дела человеку, стоящему на высокой общественной ступени. Он
сознательно предпочитает невежество знанию и добровольно отказывается
разбираться во всех этих вещах.
Мы уже останавливались на том, что разница между знанием, достойным
свободного человека, и знанием, обладать которым свободному человеку не
пристало, превратилась в разницу между знанием теоретическим, которое
требует лишь умственных усилий и является поприщем свободных людей, и
техническими ремеслами. Верно то, что христианство, добившись господства над
западным миром, навело мосты между теоретическими и практическими знаниями,
ибо по христианским понятиям, хотя и в меньшей степени, чем по иудейским,
ремесло не унижает того, кто им занят, скорее даже наоборот. Христианский
идеал, и в частности идеал монашества, - это идеал труда; умственные занятия
тоже считаются одним из видов труда, чем-то сродни рукоделию.
Тем не менее даже в средние века все еще оставался разрыв между
теоретическим и практическим. Иллюстрацией служит то, что в средние века (а
кое-где такое положение сохранилось до наших дней) врачи подразделялись на
две категории: университетские медики, которые занимались лишь диагностикой
и лечебной теорией, и практикующие лекаря, которые делали операции и
оказывали пациентам конкретную медицинскую помощь. Университетский медик все
еще избегал прикасаться к пациенту, и, когда возникала необходимость в
операции, больной отсылался к хирургу. В Англии и в наши дни существует
разница между врачом, именуемым доктором, и врачом, называемым "сорджен"
(surgeon), который не удостоился академических степеней, поскольку свою
медицинскую деятельность начинал, занимаясь черной работой, и не сумел
достичь образовательного уровня врача, изучавшего медицинскую теорию в
университете.
В этой связи понятно, откуда берется презрение, которое те, кого
принято называть культурными людьми, испытывают к абсолютному большинству
естествоиспытателей, ибо естественные науки с 17 века развиваются как науки
экспериментальные, а культурный человек избегает практической деятельности,
и знания его носят сугубо умозрительный характер. Напряжение или разрыв
между теорией и практикой дают о себе знать и в современном обществе.
Тем не менее следует добавить, что 17 столетие дало Западу новый идеал
знания. Знать что-то - это значит знать, как это делается, как
воспроизводится это в лаборатории, и наоборот - как осуществляется
теоретическая реконструкция сделанного. Так, например, интегральной частью
астрономии или астрофизики наших дней является теория происхождения
вселенной, потому что зная, как возник мир, можно понять его сущность и
законы его существования. Знание, проистекающее из практики - это новый
идеал эксперимента и теории, возникший в 17 веке. Этот идеал, разрушивший
перегородку между теорией и практикой, является по сути дела идеалом такого
знания, которое в средние века считалось привилегией одного лишь Бога. Бог
знал, потому что создал или способен был создать, а мы, жалкие смертные,
способны что-либо познать, лишь размышляя. Итак, в 17 столетии появился
новый идеал практического знания, который существует и ныне и с помощью
которого мы, говоря образно, надеемся разгадать загадку жизни, научившись
воспроизводить жизнь в лаборатории.
Этот новый идеал знания в конце концов преодолел разрыв между
теоретическим и практическим знанием, но он же несет ответственность за
профессионализацию весьма специфических отраслей знания. На счет этого
идеала, помимо того что он оказался фактором, приведшим к некоторым
социальным изменениям, о которых мы упоминали, таким, например, как
исчезновение буржуазии в качестве отдельного класса, следует отнести
разрушение понятия чисто теоретической культуры.
Тем не менее даже в наши дни в отдельных отраслях знания все еще
существует разделение между теоретической и практической частями. И это
относится не только к экспериментальным естественным наукам, но и к такой
специальности, как математика. Все еще имеются математики, внимание которых
сосредоточено исключительно на проблемах чистой математической науки. Еще в
начале века некоторые ученые утверждали, что между чистой и прикладной
математикой существует пропасть, а на одном из математических конгрессов
один известный математик заявил, что между теоретиками и прикладниками не
может быть никакого диалога, и причина этому та, что они являются
специалистами двух совершенно разных наук, не имеющих точек соприкосновения.
Из предыдущей главы мы узнали, что в древности и в средние века
невежество ассоциировалось именно с практикой, практическими знаниями.
Практическая деятельность рассматривалась как нечто недостойное свободного
человека, и в определенном смысле как то, чего такой человек знать не
должен. Ибо знание было чисто интеллектуальным знанием, лишенным какой бы то
ни было связи с практикой. Мы говорили, что начиная с 17 века ситуация
изменилась на диаметрально противоположную; знание превратилось в то, что
получено из практики, а невежество стало рассматриваться как недостаток
практики - в прямом или в переносном значении этого слова. Поэтому в новое
время, начиная с эпохи Просвещения и до наших дней, и именно в нашем
обществе, оправдания, которые стали находить для невежества, совершенно
отличаются от тех, что существовали прежде. Этим оправданиям, а также тем
формам, которые в нашем обществе получает как профессиональная, так и общая
легитимация невежества, мы собираемся уделить внимание.
Наиболее важное, а может быть и основное оправдание невежества
основывается в наши дни на справедливом утверждении, что количество знаний
увеличилось настолько, что человек просто не в состоянии знать все обо всем.
Образ всестороннего мудреца, сведущего во всех профессиях и во всех науках и
при этом являющегося специалистом в каждой из них, уже неактуален и не может
быть актуальным в наши дни. И поэтому человек обязан не только определить
для себя ту сферу, в которой он будет специализироваться, то есть те знания,
которые он заинтересован получить, но и те области знания, в которых он
обязан быть несведущим.
Шерлок Холмс игнорировал многие области знания и даже не знал того, что
Земля обращается вокруг Солнца, потому что эта подробность не входила в
сферу его профессиональных интересов. В известном смысле подобного рода
феномен существует и ныне, когда многие достойные уважения люди не просто
специализируются в каких-то отраслях знаний, но становятся узкими
специалистами внутри своей профессии, поскольку это диктуется все
увеличивающимся объемом знаний. У такого рода специализации имеется
дополнительный смысл; человек, который специализируется не в своей общей
специальности, например в математике, философии или химии, а ограничивается
изучением какого-нибудь подраздела этой специальности или даже ограниченной
части этого подраздела, и не желающий ничего знать о том, что происходит за
пределами этой сферы, делает это не потому, что общие знания бесполезны для
него или безразличны ему, а потому, что обладание чрезмерными знаниями даже
в своей отрасли, не говоря уже о других областях, изобличает в нем
дилетанта, человека несерьезного. Серьезный человек должен иметь
исчерпывающие знания по какой-то узкой теме, и предпочтительно, чтобы он не
знал ничего, что имеет отношение к любым другим темам.
Истинная мудрость - это мудрость неведения. Это великое, главное
оправдание, предписывающее воздерживаться от всезнайства и поэтому обходить
своим вниманием определенные вещи. Разумеется, существуют оправдания и
системы, предельно далекие от такой позиции и включающие в себя те или иные
специфические формы распространения невежества. Вместе с тем вполне
очевидно, что если мы знаем слишком много, то наше знание может коснуться
сфер не вполне релевантных, то есть неуместных с профессиональной точки
зрения или вовсе неуместных. И посему лучше ничего не знать о них, ибо это
может нанести вред, вызвать сумятицу, перегрузку знания излишними сведениями
или даже привести к смешению релевантного знания с нерелевантным, - такому,
например, как смешение астрологии с астрономией, делающее того, кто
занимается этим, человеком весьма подозрительным с профессиональной точки
зрения.
В итоге мы остановимся на пяти разных видах оправдании, которые даются
невежеству. Первый вид: намеренное невежество, которое отвергает всякое
нерелевантное знание, неуместное для определенной профессии или для всего
общества. Так, например, астрология нерелевантна для того, кто занят
астрономией, или знание техники нерелевантно для того, чья профессия не
имеет никакого отношения к технике.
Второй вид: знание искажает интеллектуальную систему, которой
придерживается определенное общество. Системы мысли, как научные, так и
ненаучные, стремятся достичь предельно возможной степени совершенства. Не
только по причинам самосохранения, но и благодаря внутреннему побуждению
люди склоны считать систему знаний, в которой они подвизаются, содержащей в
себе все, или по крайней мере такой системой, которая в принципе верна и
нуждается лишь в углублении и развитии, а не в существенных изменениях. Но
время от времени появляются новые объяснения фактов (или идей), которые не
вписываются в существующую систему взглядов. Как мы упоминали в другой
главе, примитивные общества старались уничтожить все те факты, которые не
соответствуют принципам, принятым в обществе. Но и в современном обществе
имеются подобные явления, хотя место крутых мер заняли защитные средства
иного рода, заключающиеся в сознательном игнорировании тех феноменов,
которые противоречат существующей системе знаний. Средневековые карты, на
которых изображение неисследованных областей снабжалось надписью: "здесь
обитают львы", представляют собой один из способов игнорирования того, что
неизвестно. Современные карты знаний заполняются более изощренно, временами
- путем тщательного утаивания определенных фактов или путем уделения этим
фактам минимального внимания. Метод определять нечто как "исключение из
правила" существует не только в грамматике, но и, в измененном виде, в
различных научных дисциплинах. Другой способ, доказавший свою неменьшую
эффективность, - это попытка скрыть подлинное значение некоторых фактов,
присваивая им научные названия и как бы включая их таким образом в сферу
действия научной таксономии.
Хотя история науки показывает, что новые научные парадигмы создаются в
результате анализа тех фактов, которые долго рассматривались как
периферийные, единичные и малозначащие, - тем не менее все еще очень сильна
инерция существующих знаний. Оправдание этой разновидности намеренного
невежества руководствуется убеждением, что существующая система знаний
настолько хороша, что можно закрывать глаза на исключения из правил ради
того, чтобы сохранять ее в прежнем виде.
Третий вид: это знание не подходит для члена социума. В викторианском
обществе (а кое-что от этого сохранилось и в наши дни) считалось, что
мужчине неприлично обнаруживать слишком большую компетентность в физиологии
и особенностях быта женщины. И наоборот, женщина из приличного дома должна
была проявлять неведение а том, что касалось мужчин и их привычек. Более
того, в том обществе, а отчасти и в нашем, мужчине не следовало
демонстрировать большие познания в тех сферах жизни, которые считались
женским делом, например в домашнем хозяйстве. И точно так же женщине не
следовало знать о тех сферах, которые, так сказать, находились в компетенции
мужчин, например, в бизнесе, политике и т.п.
Неведение таких вещей может иметь под собой различную подоплеку, но
иногда оно является намеренным и сознательным и даже порою преследует вполне
утилитарные цели, поскольку тот, кто ничего не смыслит в каком-нибудь деле,
не должен им заниматься и освобождается от обязанностей, с этим делом
связанных. От мужчины, который, например, не умеет готовить, не станут
требовать, чтобы он варил обед или нянчил детей и т. п., поскольку он ничего
в этом деле не смыслит. Такое неведение, следовательно, не только позволяет
поддерживать свой статус, но и приносит очевидную практическую пользу, в
которой многие из мужчин отдают себе отчет. Подобно этому женщина, которая
не разбирается в денежных делах, может себе позволить делать траты, которые
превышают доходы ее мужа или ее собственные, объясняя это тем, что такие
вопросы находятся за гранью ее понимания, и поэтому она не обязана о них
думать. Следует сказать, что невежество в этих случаях связано не только с
социальным положением людей, но зачастую и с элементарной практической
пользой.
Неведение сохраняется еще и потому, что в некоторых случаях знание
считается неподходящим с другой точки зрения; с определенной точки зрения
можно констатировать, что общее представление о благопристойности,
рассмотренное в ракурсе знания, требует от человека, чтобы тот ничего не
знал о некоторых вещах, которые, как утверждается, портят душу, а по сути
дела - не годятся для того, чтобы о них знали. Крайняя форма таких взглядов
представлена в Талмуде, в рассказе об одном молодом человеке, который после
свадьбы пришел в суд и заявил, что не обнаружил признаков девственности у
своей невесты. И суд, вместо того чтобы уделить внимание его претензиям,
приговорил его к телесному наказанию: ибо он заслужил свое наказание тем,
что обнаружил свою компетентность в таких вещах. Это значит, что недостаток
знаний является элементом тех социальных требований, которых человек должен
придерживаться и которые запрещают обладать знанием некоторых вещей, ибо
знание этих вещей позорит того, кто проявляет свою осведомленность и
искушенность в них.
Современные мыслители, такие, например, как Симона де Бовуар,
выступающие за права женщин, строят свои концепции, вводя понятие "второго
пола" или выделяя женщин в особую категорию "другого": в то время как
мужчины, и именно они, являются сутью общества, женщина представляет собой
нечто иное или чужое.
Четвертая разновидность оправданий невежества связана с тем, что знание
или его определенные области объявляются вредными для тех, кто обладает
этими знаниями, то есть возникает мнение, что существуют такие вещи, о
которых лучше ничего не знать. Иногда это неведение достигается сознательным
путем, когда человек сам отказывается от размышлении на некоторые темы, от
чтения некоторых книг, поскольку он считает, что ему не следует этим
интересоваться, или избегает сведений, которые его не касаются и которые
кажутся ему неуместными или вредными. Такое сознательное уклонение от
знаний, носящее рациональный характер, представлено, например, в
утверждении, что разведчик не должен знать больше, чем следует, о той
разведывательной сети, к которой он принадлежит, так как он может попасть в
руки врагов, и поэтому лучше, чтобы он знал ровно столько, сколько нужно для
выполнения задания.
Имеется еще один, издревле известный, повод для незнания, диктуемый
соображениями носителей власти, интеллектуалов или политиков,
предполагающих, что распространение некоторых знаний неминуемо принесет
вред. Запрет на распространение порнографических материалов (или ограничение
этого распространения возрастным цензом) основан на таком предположении,
гласящем, что знание некоторых вещей губительным образом сказывается на том,
кто их знает (или на том, кто не достиг определенного возраста или
социального положения). То же самое относится и к распространению научных
знаний, - например, к тому тезису, выдвигаемому определенной группой стран,
который гласит, что тайнами атомных технологий должны владеть только те
страны, которые принадлежат к этой группе, поскольку только они могут
подобающим образом распоряжаться этими тайнами. Следовательно, вход в клуб
ядерных держав следует закрыть перед теми государствами, которые не сумеют
правильно распорядиться этими тайнами, а членами этого клуба должны быть
только великие и просвещенные державы, прочим же странам вход туда заказан,
поскольку они могут использовать эти тайны во вред себе и своим соседям.
Пятый вид оправдания намеренного невежество носит социальный характер и
возникает тогда, когда предполагают, что знание тех или иных вещей приводит
к расшатыванию существующего социального порядка. Такого рода представления,
которые были весьма распространены в прошлом и все еще существуют сегодня,
гласят, например, что простому обывателю, человеку с улицы лучше не знать
слишком много о том, что происходит за пределами страны, или в каких-то
определенных государствах, или во внутренних политических структурах,
поскольку излишнее знание об этом может разрушить его веру в государственные
институты, подорвать в нем уважение к властям предержащим и т.п. Подобного
рода явление существует даже в отдельных семьях, когда от детей скрывают
некоторые вещи, чтобы не повредить авторитету родителей или учителей.
Гражданам же запрещено знать больше допустимого о своих духовных и
политических лидерах, ибо излишние знания могут привести к ереси,
пренебрежению и в конечном итоге - к разрушению существующего общественного
строя. На этом фоне проявляются симптомы того внутреннего противоречия,
характерного для современного общества, которое состоит в том, что, с одной
стороны, политическим идеалом являются свободные выборы, волеизъявление
всего народа, а с другой - существует убеждение политиков в том, что
окончательное решение по некоторым вопросам должно принадлежать им,
поскольку они лучше разбираются в этих вопросах.
На почве этих оправданий невежества выросла целая система приемов,
способствующих распространению и охране невежества. Всю совокупность этих
приемов можно свести к трем основным категориям. Первая категория - создание
препятствия на пути к знаниям посредством академических степеней,
сохраняющего такое положение вещей, при котором знание сосредотачивается в
руках узкого круга дипломированных специалистов, имеющих право передавать
это знание и обучать ему. Круг обладателей знания не ограничивается только
теми, кто окончил университет в узком смысле этого слова, но также включает
в себя внушительное число профессионалов другого рода. Профессиональные
объединения стараются, иногда успешно, получить монополию на определенного
рода знания или воспрепятствовать широкому распространению этих знаний.
Различные структуры власти также представляют из себя узкий круг чиновников,
которые имеют доступ к информации, однако не должны эту информацию
разглашать. Другое средство - это использование профессионального жаргона.
Профессиональный жаргон, предназначенный для внутреннего общения группы
специалистов, служит еще и эффективным средством, препятствующим тем, кто не
принадлежит к этой группе, понимать некоторые вещи и разбираться в них.
Использование профессионального языка, переполненного специфическими,
невнятными для посторонних терминами, получает все большее распространение и
становится своеобразным символом социального статуса. Возникновение такого
воззрению. Шиитское мусульманство, например, было вынуждено из политических
соображений окутать некоторые свои положения завесой таинственности, - как
потому, что было гонимо, так и потому, что в основы его веры проникли такие
идеи, о которых нельзя было говорить открыто. Таким путем появились своего
рода внутренние, эзотерические религиозные концепции, характерные для
некоторых направлений шиизма, а в большей степени - для тех его ответвлений,
которые отдалились от ислама и превратились в секты, исповедующие что-то
вроде гностицизма или даже язычества; их ареал довольно широк: - от Индии до
наших соседей - друзов и алавитов. В этих сектах существует разделение между
внешней стороной учения и его внутренней стороной. Однако, несмотря на
поверхностное знание предмета, мы берем на себя смелость предположить, что в
каком-то смысле все это справедливо и для дальневосточных религий и уж
конечно - для индуизма, в котором существует кастовое деление, а суть этого
деления не только в том, что одна из каст, каста жрецов, знает больше и ее
знание изощреннее, но также и в том, что имеются разные религии, подходящие
для разных каст - функция же жрецов - блюсти привычные формы религии, ибо
формы эти, даже если они и ложные, соответствуют уровню понимания и
общественному положению более низких каст.
Такой вид намеренного невежества имеет ту особенность, что он не
является невежеством, навязанным исключительно сверху. В большой мере речь
здесь идет о добровольном невежестве. Это значит, что член низкой касты не
только отстранен высшими кастами от знания внутренних тайн религии, но и
сам, если он человек порядочный, старается не вникать в эти тайны. В книге,
посвященной нравственным проблемам индуизма, в Бхагавадгите, приводится
своеобразная дискуссия между воином и воплотившимся богом, и бог говорит,
что воин не должен руководствоваться побуждениями, продиктованными
религиозными и нравственными нормами, не имеющими отношения к его
общественной группе, к его касте. Будучи воином, он обязан удовлетвориться
воинской этикой и не должен ничего знать о другой морали. Поскольку книга
эта стала путеводителем не только для членов одной касты, но и для всех
верующих, то в ней общезначимое теоретическое обоснование получил взгляд,
гласящий, что человеку, принадлежащему к определенной группе людей,
запрещено знать - или даже он обязан не знать - некоторые вещи, потому что
ему не будет пользы от этого знания. Мало того, он должен быть абсолютно
невежественным в этих вещах, чтобы достичь освобождения своей души. Такое
сознательное и добровольное невежество характерно не только для Дальнего
Востока и Индии. Фактически, это явление, состоящее в том, что люди
стараются чего-то не знать, а если знают, то пытаются скрыть свое знание,
под разными видами широко распространено и в наше время и пока еще является
отличительным признаком некоторых общественных слоев, одним из орудий
самосохранения этих слоев.
Мы уже останавливались на том, что понятие культуры - это общее понятие
всестороннего знания. Культурным человеком является тот, кто знает множество
разных вещей, кое-что о каждой профессии. Вместе с тем это понятие
естественным образом предполагает незнание определенных вещей. Культурный
человек - это не только тот, кто кое-что знает, но и тот, кто чего-то не
знает или не хочет чего-то знать. Он даже гордится тем, что не имеет о
некоторых вещах никакого представления. С одной стороны, он действительно
занят своим образованием, обстоятельно и всесторонне изучает культуру,
однако, с другой стороны, он не разбирается в деталях какой-нибудь отдельной
профессии и не является специалистом ни в одной из отраслей знания. Дилетант
- это фактически тот, кто гордится, что он не профессионал, что он не имеет
технических навыков в какой-нибудь определенной профессии, и это относится
ко всем без исключения профессиям. Более того, - и это очень бросается в
глаза, - когда культура формирует понятие культурного человека, являющегося
представителем ее аристократии, культурному человеку предписывается не
разбираться ни в одной из технических специальностей, он не должен знать,
каким образом делаются те или иные вещи в материальном мире. И если он по
какой-либо причине разбирается во всем этом, то ему следует постараться как
можно лучше скрыть свою осведомленность, ибо такое знание унижает его
достоинство. Его невежество, стало быть, представляет собой одну из сторон
его социального статуса; ему не надо знать о том, как пекут хлеб, ибо это
ремесло пекаря, который скорее всего не является культурным человеком. Более
того, ему, быть может, нет надобности знать точно, в чем заключается работа
врача, потому что и она в каком-то смысле является ручным трудом,
профессиональным ремеслом, которое недостойно всесторонне образованного
культурного человека. Во многих обществах считалось признаком хорошего тона,
когда культурный человек демонстрировал, что он не посвящает свое время
денежным вопросам, ибо это относится к компетенции делового человека,
который на социальной лестнице занимает более низкое место. Аристократ не
должен беспокоиться о деньгах, он не должен проявлять осведомленности в том,
что происходит в мире чистогана. И сегодня во многих местах можно
столкнуться с тем, что культурный человек избегает разговоров о деньгах не
потому, что эти проблемы его не интересуют, а потому, что он считает для
себя унизительным обнаружить перед другими свое знание того, например,
сколько стоит булка хлеба или сколько стоит проезд из одного города в
другой. Эти вопросы - компетенция прислуги того или иного рода, и до них нет
никакого дела человеку, стоящему на высокой общественной ступени. Он
сознательно предпочитает невежество знанию и добровольно отказывается
разбираться во всех этих вещах.
Мы уже останавливались на том, что разница между знанием, достойным
свободного человека, и знанием, обладать которым свободному человеку не
пристало, превратилась в разницу между знанием теоретическим, которое
требует лишь умственных усилий и является поприщем свободных людей, и
техническими ремеслами. Верно то, что христианство, добившись господства над
западным миром, навело мосты между теоретическими и практическими знаниями,
ибо по христианским понятиям, хотя и в меньшей степени, чем по иудейским,
ремесло не унижает того, кто им занят, скорее даже наоборот. Христианский
идеал, и в частности идеал монашества, - это идеал труда; умственные занятия
тоже считаются одним из видов труда, чем-то сродни рукоделию.
Тем не менее даже в средние века все еще оставался разрыв между
теоретическим и практическим. Иллюстрацией служит то, что в средние века (а
кое-где такое положение сохранилось до наших дней) врачи подразделялись на
две категории: университетские медики, которые занимались лишь диагностикой
и лечебной теорией, и практикующие лекаря, которые делали операции и
оказывали пациентам конкретную медицинскую помощь. Университетский медик все
еще избегал прикасаться к пациенту, и, когда возникала необходимость в
операции, больной отсылался к хирургу. В Англии и в наши дни существует
разница между врачом, именуемым доктором, и врачом, называемым "сорджен"
(surgeon), который не удостоился академических степеней, поскольку свою
медицинскую деятельность начинал, занимаясь черной работой, и не сумел
достичь образовательного уровня врача, изучавшего медицинскую теорию в
университете.
В этой связи понятно, откуда берется презрение, которое те, кого
принято называть культурными людьми, испытывают к абсолютному большинству
естествоиспытателей, ибо естественные науки с 17 века развиваются как науки
экспериментальные, а культурный человек избегает практической деятельности,
и знания его носят сугубо умозрительный характер. Напряжение или разрыв
между теорией и практикой дают о себе знать и в современном обществе.
Тем не менее следует добавить, что 17 столетие дало Западу новый идеал
знания. Знать что-то - это значит знать, как это делается, как
воспроизводится это в лаборатории, и наоборот - как осуществляется
теоретическая реконструкция сделанного. Так, например, интегральной частью
астрономии или астрофизики наших дней является теория происхождения
вселенной, потому что зная, как возник мир, можно понять его сущность и
законы его существования. Знание, проистекающее из практики - это новый
идеал эксперимента и теории, возникший в 17 веке. Этот идеал, разрушивший
перегородку между теорией и практикой, является по сути дела идеалом такого
знания, которое в средние века считалось привилегией одного лишь Бога. Бог
знал, потому что создал или способен был создать, а мы, жалкие смертные,
способны что-либо познать, лишь размышляя. Итак, в 17 столетии появился
новый идеал практического знания, который существует и ныне и с помощью
которого мы, говоря образно, надеемся разгадать загадку жизни, научившись
воспроизводить жизнь в лаборатории.
Этот новый идеал знания в конце концов преодолел разрыв между
теоретическим и практическим знанием, но он же несет ответственность за
профессионализацию весьма специфических отраслей знания. На счет этого
идеала, помимо того что он оказался фактором, приведшим к некоторым
социальным изменениям, о которых мы упоминали, таким, например, как
исчезновение буржуазии в качестве отдельного класса, следует отнести
разрушение понятия чисто теоретической культуры.
Тем не менее даже в наши дни в отдельных отраслях знания все еще
существует разделение между теоретической и практической частями. И это
относится не только к экспериментальным естественным наукам, но и к такой
специальности, как математика. Все еще имеются математики, внимание которых
сосредоточено исключительно на проблемах чистой математической науки. Еще в
начале века некоторые ученые утверждали, что между чистой и прикладной
математикой существует пропасть, а на одном из математических конгрессов
один известный математик заявил, что между теоретиками и прикладниками не
может быть никакого диалога, и причина этому та, что они являются
специалистами двух совершенно разных наук, не имеющих точек соприкосновения.
Из предыдущей главы мы узнали, что в древности и в средние века
невежество ассоциировалось именно с практикой, практическими знаниями.
Практическая деятельность рассматривалась как нечто недостойное свободного
человека, и в определенном смысле как то, чего такой человек знать не
должен. Ибо знание было чисто интеллектуальным знанием, лишенным какой бы то
ни было связи с практикой. Мы говорили, что начиная с 17 века ситуация
изменилась на диаметрально противоположную; знание превратилось в то, что
получено из практики, а невежество стало рассматриваться как недостаток
практики - в прямом или в переносном значении этого слова. Поэтому в новое
время, начиная с эпохи Просвещения и до наших дней, и именно в нашем
обществе, оправдания, которые стали находить для невежества, совершенно
отличаются от тех, что существовали прежде. Этим оправданиям, а также тем
формам, которые в нашем обществе получает как профессиональная, так и общая
легитимация невежества, мы собираемся уделить внимание.
Наиболее важное, а может быть и основное оправдание невежества
основывается в наши дни на справедливом утверждении, что количество знаний
увеличилось настолько, что человек просто не в состоянии знать все обо всем.
Образ всестороннего мудреца, сведущего во всех профессиях и во всех науках и
при этом являющегося специалистом в каждой из них, уже неактуален и не может
быть актуальным в наши дни. И поэтому человек обязан не только определить
для себя ту сферу, в которой он будет специализироваться, то есть те знания,
которые он заинтересован получить, но и те области знания, в которых он
обязан быть несведущим.
Шерлок Холмс игнорировал многие области знания и даже не знал того, что
Земля обращается вокруг Солнца, потому что эта подробность не входила в
сферу его профессиональных интересов. В известном смысле подобного рода
феномен существует и ныне, когда многие достойные уважения люди не просто
специализируются в каких-то отраслях знаний, но становятся узкими
специалистами внутри своей профессии, поскольку это диктуется все
увеличивающимся объемом знаний. У такого рода специализации имеется
дополнительный смысл; человек, который специализируется не в своей общей
специальности, например в математике, философии или химии, а ограничивается
изучением какого-нибудь подраздела этой специальности или даже ограниченной
части этого подраздела, и не желающий ничего знать о том, что происходит за
пределами этой сферы, делает это не потому, что общие знания бесполезны для
него или безразличны ему, а потому, что обладание чрезмерными знаниями даже
в своей отрасли, не говоря уже о других областях, изобличает в нем
дилетанта, человека несерьезного. Серьезный человек должен иметь
исчерпывающие знания по какой-то узкой теме, и предпочтительно, чтобы он не
знал ничего, что имеет отношение к любым другим темам.
Истинная мудрость - это мудрость неведения. Это великое, главное
оправдание, предписывающее воздерживаться от всезнайства и поэтому обходить
своим вниманием определенные вещи. Разумеется, существуют оправдания и
системы, предельно далекие от такой позиции и включающие в себя те или иные
специфические формы распространения невежества. Вместе с тем вполне
очевидно, что если мы знаем слишком много, то наше знание может коснуться
сфер не вполне релевантных, то есть неуместных с профессиональной точки
зрения или вовсе неуместных. И посему лучше ничего не знать о них, ибо это
может нанести вред, вызвать сумятицу, перегрузку знания излишними сведениями
или даже привести к смешению релевантного знания с нерелевантным, - такому,
например, как смешение астрологии с астрономией, делающее того, кто
занимается этим, человеком весьма подозрительным с профессиональной точки
зрения.
В итоге мы остановимся на пяти разных видах оправдании, которые даются
невежеству. Первый вид: намеренное невежество, которое отвергает всякое
нерелевантное знание, неуместное для определенной профессии или для всего
общества. Так, например, астрология нерелевантна для того, кто занят
астрономией, или знание техники нерелевантно для того, чья профессия не
имеет никакого отношения к технике.
Второй вид: знание искажает интеллектуальную систему, которой
придерживается определенное общество. Системы мысли, как научные, так и
ненаучные, стремятся достичь предельно возможной степени совершенства. Не
только по причинам самосохранения, но и благодаря внутреннему побуждению
люди склоны считать систему знаний, в которой они подвизаются, содержащей в
себе все, или по крайней мере такой системой, которая в принципе верна и
нуждается лишь в углублении и развитии, а не в существенных изменениях. Но
время от времени появляются новые объяснения фактов (или идей), которые не
вписываются в существующую систему взглядов. Как мы упоминали в другой
главе, примитивные общества старались уничтожить все те факты, которые не
соответствуют принципам, принятым в обществе. Но и в современном обществе
имеются подобные явления, хотя место крутых мер заняли защитные средства
иного рода, заключающиеся в сознательном игнорировании тех феноменов,
которые противоречат существующей системе знаний. Средневековые карты, на
которых изображение неисследованных областей снабжалось надписью: "здесь
обитают львы", представляют собой один из способов игнорирования того, что
неизвестно. Современные карты знаний заполняются более изощренно, временами
- путем тщательного утаивания определенных фактов или путем уделения этим
фактам минимального внимания. Метод определять нечто как "исключение из
правила" существует не только в грамматике, но и, в измененном виде, в
различных научных дисциплинах. Другой способ, доказавший свою неменьшую
эффективность, - это попытка скрыть подлинное значение некоторых фактов,
присваивая им научные названия и как бы включая их таким образом в сферу
действия научной таксономии.
Хотя история науки показывает, что новые научные парадигмы создаются в
результате анализа тех фактов, которые долго рассматривались как
периферийные, единичные и малозначащие, - тем не менее все еще очень сильна
инерция существующих знаний. Оправдание этой разновидности намеренного
невежества руководствуется убеждением, что существующая система знаний
настолько хороша, что можно закрывать глаза на исключения из правил ради
того, чтобы сохранять ее в прежнем виде.
Третий вид: это знание не подходит для члена социума. В викторианском
обществе (а кое-что от этого сохранилось и в наши дни) считалось, что
мужчине неприлично обнаруживать слишком большую компетентность в физиологии
и особенностях быта женщины. И наоборот, женщина из приличного дома должна
была проявлять неведение а том, что касалось мужчин и их привычек. Более
того, в том обществе, а отчасти и в нашем, мужчине не следовало
демонстрировать большие познания в тех сферах жизни, которые считались
женским делом, например в домашнем хозяйстве. И точно так же женщине не
следовало знать о тех сферах, которые, так сказать, находились в компетенции
мужчин, например, в бизнесе, политике и т.п.
Неведение таких вещей может иметь под собой различную подоплеку, но
иногда оно является намеренным и сознательным и даже порою преследует вполне
утилитарные цели, поскольку тот, кто ничего не смыслит в каком-нибудь деле,
не должен им заниматься и освобождается от обязанностей, с этим делом
связанных. От мужчины, который, например, не умеет готовить, не станут
требовать, чтобы он варил обед или нянчил детей и т. п., поскольку он ничего
в этом деле не смыслит. Такое неведение, следовательно, не только позволяет
поддерживать свой статус, но и приносит очевидную практическую пользу, в
которой многие из мужчин отдают себе отчет. Подобно этому женщина, которая
не разбирается в денежных делах, может себе позволить делать траты, которые
превышают доходы ее мужа или ее собственные, объясняя это тем, что такие
вопросы находятся за гранью ее понимания, и поэтому она не обязана о них
думать. Следует сказать, что невежество в этих случаях связано не только с
социальным положением людей, но зачастую и с элементарной практической
пользой.
Неведение сохраняется еще и потому, что в некоторых случаях знание
считается неподходящим с другой точки зрения; с определенной точки зрения
можно констатировать, что общее представление о благопристойности,
рассмотренное в ракурсе знания, требует от человека, чтобы тот ничего не
знал о некоторых вещах, которые, как утверждается, портят душу, а по сути
дела - не годятся для того, чтобы о них знали. Крайняя форма таких взглядов
представлена в Талмуде, в рассказе об одном молодом человеке, который после
свадьбы пришел в суд и заявил, что не обнаружил признаков девственности у
своей невесты. И суд, вместо того чтобы уделить внимание его претензиям,
приговорил его к телесному наказанию: ибо он заслужил свое наказание тем,
что обнаружил свою компетентность в таких вещах. Это значит, что недостаток
знаний является элементом тех социальных требований, которых человек должен
придерживаться и которые запрещают обладать знанием некоторых вещей, ибо
знание этих вещей позорит того, кто проявляет свою осведомленность и
искушенность в них.
Современные мыслители, такие, например, как Симона де Бовуар,
выступающие за права женщин, строят свои концепции, вводя понятие "второго
пола" или выделяя женщин в особую категорию "другого": в то время как
мужчины, и именно они, являются сутью общества, женщина представляет собой
нечто иное или чужое.
Четвертая разновидность оправданий невежества связана с тем, что знание
или его определенные области объявляются вредными для тех, кто обладает
этими знаниями, то есть возникает мнение, что существуют такие вещи, о
которых лучше ничего не знать. Иногда это неведение достигается сознательным
путем, когда человек сам отказывается от размышлении на некоторые темы, от
чтения некоторых книг, поскольку он считает, что ему не следует этим
интересоваться, или избегает сведений, которые его не касаются и которые
кажутся ему неуместными или вредными. Такое сознательное уклонение от
знаний, носящее рациональный характер, представлено, например, в
утверждении, что разведчик не должен знать больше, чем следует, о той
разведывательной сети, к которой он принадлежит, так как он может попасть в
руки врагов, и поэтому лучше, чтобы он знал ровно столько, сколько нужно для
выполнения задания.
Имеется еще один, издревле известный, повод для незнания, диктуемый
соображениями носителей власти, интеллектуалов или политиков,
предполагающих, что распространение некоторых знаний неминуемо принесет
вред. Запрет на распространение порнографических материалов (или ограничение
этого распространения возрастным цензом) основан на таком предположении,
гласящем, что знание некоторых вещей губительным образом сказывается на том,
кто их знает (или на том, кто не достиг определенного возраста или
социального положения). То же самое относится и к распространению научных
знаний, - например, к тому тезису, выдвигаемому определенной группой стран,
который гласит, что тайнами атомных технологий должны владеть только те
страны, которые принадлежат к этой группе, поскольку только они могут
подобающим образом распоряжаться этими тайнами. Следовательно, вход в клуб
ядерных держав следует закрыть перед теми государствами, которые не сумеют
правильно распорядиться этими тайнами, а членами этого клуба должны быть
только великие и просвещенные державы, прочим же странам вход туда заказан,
поскольку они могут использовать эти тайны во вред себе и своим соседям.
Пятый вид оправдания намеренного невежество носит социальный характер и
возникает тогда, когда предполагают, что знание тех или иных вещей приводит
к расшатыванию существующего социального порядка. Такого рода представления,
которые были весьма распространены в прошлом и все еще существуют сегодня,
гласят, например, что простому обывателю, человеку с улицы лучше не знать
слишком много о том, что происходит за пределами страны, или в каких-то
определенных государствах, или во внутренних политических структурах,
поскольку излишнее знание об этом может разрушить его веру в государственные
институты, подорвать в нем уважение к властям предержащим и т.п. Подобного
рода явление существует даже в отдельных семьях, когда от детей скрывают
некоторые вещи, чтобы не повредить авторитету родителей или учителей.
Гражданам же запрещено знать больше допустимого о своих духовных и
политических лидерах, ибо излишние знания могут привести к ереси,
пренебрежению и в конечном итоге - к разрушению существующего общественного
строя. На этом фоне проявляются симптомы того внутреннего противоречия,
характерного для современного общества, которое состоит в том, что, с одной
стороны, политическим идеалом являются свободные выборы, волеизъявление
всего народа, а с другой - существует убеждение политиков в том, что
окончательное решение по некоторым вопросам должно принадлежать им,
поскольку они лучше разбираются в этих вопросах.
На почве этих оправданий невежества выросла целая система приемов,
способствующих распространению и охране невежества. Всю совокупность этих
приемов можно свести к трем основным категориям. Первая категория - создание
препятствия на пути к знаниям посредством академических степеней,
сохраняющего такое положение вещей, при котором знание сосредотачивается в
руках узкого круга дипломированных специалистов, имеющих право передавать
это знание и обучать ему. Круг обладателей знания не ограничивается только
теми, кто окончил университет в узком смысле этого слова, но также включает
в себя внушительное число профессионалов другого рода. Профессиональные
объединения стараются, иногда успешно, получить монополию на определенного
рода знания или воспрепятствовать широкому распространению этих знаний.
Различные структуры власти также представляют из себя узкий круг чиновников,
которые имеют доступ к информации, однако не должны эту информацию
разглашать. Другое средство - это использование профессионального жаргона.
Профессиональный жаргон, предназначенный для внутреннего общения группы
специалистов, служит еще и эффективным средством, препятствующим тем, кто не
принадлежит к этой группе, понимать некоторые вещи и разбираться в них.
Использование профессионального языка, переполненного специфическими,
невнятными для посторонних терминами, получает все большее распространение и
становится своеобразным символом социального статуса. Возникновение такого