Страница:
- Наша мать! - выговорила она наконец, - наша мать! Подумай, мы никогда,
никогда больше ее не увидим. Почему она должна была умереть, когда еще не
начала даже стариться?
Один из мужчин вышел вперед.
- Идите оба домой, я прибью доски.
В наступающих сумерках мы с Нэтаки поехали домой, распрягли лошадей и
пустили их щипать траву. Потом, войдя в затихший дом, легли спать. Позже
пришла верная, как всегда, добрая Женщина Кроу; я слышал, как она разводила
огонь в кухонной плите. Она внесла лампу, потом чай и несколько ломтей хлеба
с мясом. Нэтаки спала. Нагнувшись ко мне, Женщина Кроу прошептала:
- Будь теперь с ней еще ласковее, чем раньше, сынок. Потерять такую
добрую мать! На земле не сыскать другой такой доброй. Нэтаки так будет не
хватать ее. Ты должен теперь быть для нее и мужем и матерью.
- Буду, - ответил я, беря ее за руку. - Ты знаешь, что буду.
Тогда она вышла из комнаты и удалилась из дома так же тихо, как
появилась. Много, очень много времени прошло, пока Нэтаки вернулась
свойственная ей живость. Даже несколько лет спустя она иногда будила меня
ночью с плачем, чтобы говорить о матери.
Раз уж рельсы железнодорожной магистрали пересекли страну, которую, как
сказал Большое Озеро, никогда не осквернят огненные фургоны, то мы можем,
думал я, с таким же успехом ездить в них. Но понадобилось много времени,
чтобы убедить Нэтаки решиться на поездку по железной дороге. Когда она
серьезно заболела, я уговорил ее показаться знаменитому доктору, жившему не
очень далеко в городе, человеку, много для меня сделавшему, об изумительных
хирургических операциях которого я мог рассказывать без конца. Однажды утром
мы сели в задний пульмановский вагон поезда и отправились в дорогу. Нэтаки
сидела у открытого окна. Мы скоро въехали на мост, перекинутый через очень
глубокий каньон. Нэтаки взглянула вниз, удивленно и испуганно вскрикнула и
упала на пол, закрыв лицо руками. Я усадил ее на место, но она не сразу
успокоилась.
- Дно казалось так страшно далеко, - сказала она, - что если бы мост
сломался, мы все погибли бы.
Я заверил ее, что мосты не могут ломаться, что люди, строящие их, знают,
сколько мост может выдержать, а это больше того, что можно нагрузить в
поезд. После этой поездки она перестала бояться. Ей нравился быстрый плавный
ход поезда, а ее любимым местом в хорошую погоду стало кресло на открытой
задней платформе последнего вагона.
Мы не пробыли в поезде и пятнадцати минут, как я вдруг сообразил, что
совсем не подумал об одной вещи. Взглянув на сидевших кругом дам, одетых в
хорошо сшитые из дорогих тканей платья, в роскошных шляпах, я понял, что
Нэтаки в своей одежде женщина совсем другого круга. На ней было простое
бумажное платье, шаль и пикейная шляпа с козырьком спереди и сзади; все это
в резервации считалось очень шикарным, как когда-то в Форт-Бентоне во
времена торговцев бизоньими шкурами. К моему удивлению, несколько дам в
вагоне подошли к Нэтаки поговорить и держались в разговоре с ней очень мило.
Мою маленькую жену очень порадовали, даже взволновали эти беседы.
- Я не думала, - сказала она мне, - что белые женщины захотят со мной
разговаривать; я думала, что они все ненавидят индианок.
- Многие действительно ненавидят, - ответил я, - но это женщины другого
класса. Есть женщины и женщины. Моя мать такая же, как разговаривавшие с
тобой. Обратила ты внимание на их платья, - добавил я. - Ты должна
одеваться, как они. Я рад, что мы приедем в город вечером. Ты должна
одеться, как они, прежде чем мы пойдем в больницу.
Поезд прибыл в город по расписанию, и я быстро повел и посадил Нэтаки в
кэб, а из него мы прошли через боковой вход в отель и наверх, в номер,
заказанный по телеграфу. По случаю субботнего вечера магазины еще были
открыты. Я нашел в универсальном магазине продавщицу, которая поехала со
мной в отель, чтобы снять мерку с Нэтаки. Через час Нэтаки уже надела блузку
и юбку, и изящное дорожное пальто. Как она радовалась этим вещам, и как я
гордился ею. Нет ничего, думал я, что можно считать достаточно хорошим,
чтобы служить одеждой для этой верной, испытанной женщины, доброта, нежность
и врожденное благородство души которой светятся в ее глазах.
Обедали мы у себя в комнате. Я вдруг вспомнил, что упустил из виду одну
часть туалета, шляпу, и вышел купить ее. В холле отеля я встретил знакомого
художника и попросил его помочь мне выбрать эту важную принадлежность
туалета. Мы пересмотрели, как мне казалось, штук пятьсот и наконец
остановились на вещице из коричневого бархата с черным пером. Мы отнесли ее
наверх в номер, и Нэтаки ее примерила. "Мала", - решили все; пришлось
отправиться обратно за другой шляпой. Но, по-видимому, шляп большого размера
не было, и я не знал, что делать.
- Они не садятся как следует на голову, - объяснил я продавщице, - их
нельзя надеть вот так, - при этом я приподнял свою шляпу и нахлобучил
обратно.
Девушка посмотрела на меня с удивлением.
- Что вы, дорогой сэр! - воскликнула она. - Женщины так шляпы не носят.
Они надевают их неглубоко, сверху на голову и прикалывают к прическе
большими булавками, шляпными булавками.
- А, вот как, понимаю, - сказал я, - тогда дайте опять ту шляпу и
несколько булавок; конечно, теперь, все наладится.
Но не так то просто нам это удалось. Нэтаки носила волосы заплетенными в
две длинные косы связанные вместе и спускавшиеся ей на спину. Эту шляпу
никак нельзя было приколоть, если не сделать ей прическу помпадур, или как
там она называется, одним словом, если не собрать волосы пучком сверху, а на
это она, конечно, не соглашалась. Да и я этого не хотел; мне нравились эти
длинные, тяжелые косы, свисающие низко, ниже талии.
- Я придумал, - сказал мой друг, которому самому пришлось немало поездить
верхом - он был, собственно говоря, известный объездчик скота, - надо просто
пришить кусочек резиновой тесьмы, как на сомбреро. Резину пропустим под
косы, к самой голове, и готово.
Магазин уже закрывался, когда я наконец добыл резинку, нитки и иголку, и
Нэтаки села пришивать тесемку. Шляпа держалась. Ее с трудом можно было сбить
с головы. Усталые, испытывая сильную жажду, мы с художником удалились на
поиски чего-нибудь шипучего, а Нэтаки отправилась спать. Когда я вернулся,
оказалось, что она и не думала спать.
- Как чудесно! - воскликнула она, - здесь все, чего можно только
пожелать. Просто нажимаешь черненькую штуку, и кто-нибудь является выполнять
твои распоряжения, подать тебе обед, воду - все, что тебе нужно.
Поворачиваешь кран, и, пожалуйста, вот вам вода. Один поворот - и молнийная
лампа загорается или гаснет. Чудесно, чудесно. Я жила бы здесь отлично.
- Разве это лучше, чем наша славная палатка того времени, когда мы
кочевали, когда мы разбивали, бывало, лагерь на этом самом месте, где теперь
стоит город, и охотились на бизонов?
- О нет, нет, это не похоже на то дорогое, ушедшее, прошлое время. Но это
время ушло. Раз мы вынуждены идти путем белых, как говорят вожди, то давай
возьмем лучшее, что встречается нам на этом пути, а здесь ведь очень хорошо.
Утром мы поехали в больницу и поднялись на лифте на верхний этаж в
указанный нам кабинет. Сестры уложили Нэтаки в постель. Нэтаки сразу же в
них влюбилась. Потом пришел доктор.
- Вот это он, - показал я, - тот, кто меня спас.
Она села в постели и обхватила его руку обеими руками.
- Передай ему, - попросила она, - что я буду послушна и терпелива. Какое
бы горькое лекарство он мне ни дал, я его приму, какую бы боль он мне ни
причинил, я не буду кричать. Скажи ему, что я хочу поскорее поправиться,
чтобы ходить и работать и быть опять счастливой и здоровой.
- Ничего опасного нет, хирургический нож здесь даже не нужен, - сказал
доктор. - Недельку в постели, попринимать лекарства, и она сможет
отправиться домой совершенно здоровой.
Приятная новость для Нэтаки. Она весело щебетала, как вольная птичка, с
утра до вечера.
Сестры и сиделки все время приходили поговорить и пошутить с ней, а когда
не было меня, чтобы служить им переводчиком, они все-таки, по-видимому,
понимали друг друга. Нэтаки как-то умела дать им понять, что она думает. В
любое время дня даже вниз до холла доносился ее веселый смех.
- Ни разу в жизни, - сказала старшая сестра, - я не видела такой веселой,
простой, счастливой женщины. Вам повезло, сэр, что у вас такая жена.
Потом наступил день, когда мы смогли снова отправиться домой. Долгое
время потом Нэтаки все говорила о чудесах, которые она видела. Вера ее в
черноногих лекарей мужчин и женщин исчезла, и она не колеблясь заявляла об
этом. Она рассказывала о поразительном умении, с каким доктор оперировал в
больнице пациентов и излечивал их; о его чудесной молнийной лампе
(рентгеновской трубке), при помощи которой можно видеть сквозь кожу и
мускулы кости человека, весь его скелет. Все племя заинтересовалось этими
рассказами, люди приходили издалека послушать ее. После этого многие
страдавшие всевозможными болезнями отправились в большую больницу к нашему
доктору с полной верой в возможность излечения.
Я вспоминаю, как на обратном пути мы увидели мужчину и двух женщин,
накладывавших сено на телегу. Мужчина стоял наверху на сене, а женщины
непрерывно подавали ему вилами громадные охапки сена, не обращая внимания на
сильную жару. Моя маленькая жена удивилась и возмутилась.
- Никогда не думала, - сказала она, - что белые мужчины могут так дурно
обращаться со своими женщинами. Черноногие не так жестоки. Я начинаю думать,
что белым женщинам живется гораздо тяжелее, чем нам.
- Ты права, - отозвался я, - большинство бедных белых женщин - рабыни: им
приходится вставать в три-четыре часа утра, готовить еду три раза в день,
шить, чинить и стирать одежду детей, мыть полы, работать на огороде, и когда
наступает ночь, у них едва хватает силы заползти в постель. Как ты думаешь,
ты могла бы все это делать?
- Нет, - ответила она, - не могла бы. Хотела бы я знать, не потому ли
белые женщины так нас не любят, что им приходится тяжело работать, в то
время, как у нас много досуга, мы можем отдыхать, ходить в гости или ездить
верхом по прекрасной прерии. Конечно, наша жизнь лучше. А ты... счастлив был
тот день, когда ты решил сделать меня своей маленькой женой.
Шли безмятежные годы нашей жизни с Нэтаки. Наше стадо все разрасталось;
дважды в год его сгоняли на клеймение вместе с остальным скотом резервации.
Я провел две оросительные канавы и сеял траву на сено. Работать приходилось
мало, и мы каждую осень ездили куда-нибудь, в Скалистые горы с друзьями или
по железной дороге в более далекие места. Иногда мы садились в лодку и
неторопливо спускались по течению, останавливаясь в палатке на берегу
Миссури, и отъезжали вниз от Форт-Бентона на 300-400 миль, возвращаясь домой
по железной дороге. Пожалуй, путешествие по воде мы любили больше всего.
Вечно манящее бурное течение, мрачные скалы, заросшая красивым лесом
безмолвная долина - все это таило в себе особое очарование, каким не
обладало ни одно место в горах. Во время одного такого путешествия по реке
Нэтаки пожаловалась на острую боль в кончиках пальцев правой руки.
- Это просто ревматизм, - сказал я, - скоро пройдет.
Но я ошибся. Боль становилась все сильнее, и мы, бросив лодку в устье
реки Милк, сели на первый поезд, шедший в город, где жил наш доктор, и снова
очутились в больнице, в той самой палате. Те же добрые сестры и сиделки
окружили Нэтаки, пытаясь облегчить ее боли, ставшие мучительными. Пришел
доктор, пощупал пульс, вынул стетоскоп и стал передвигать его из одной точки
в другую, пока наконец не остановился на правой стороне шеи у ключицы, В
этой точке он долго слушал, и я начал волноваться.
- Это не ревматизм, - говорил я себе, - что-то неладно с сердцем.
Доктор отдал какое-то распоряжение сиделке, потом повернулся к Нэтаки:
- Не падайте духом, дружок, мы вас вытащим. Нэтаки улыбнулась. Она стала
задремывать под влиянием принятого снотворного; мы вышли из палаты,
- Ну, друг мой, - сказал доктор, - на этот раз я мало что могу сделать.
Может быть, она проживет еще год, хотя это сомнительно.
Одиннадцать месяцев мы все делали, что могли, но наступил день, когда моя
верная, любимая, мягкосердечная маленькая жена скончалась и я остался один.
Днем я думаю о ней, по ночам она мне снится. Я хотел бы веровать, думать,
что мы снова встретимся на том берегу. Но все для меня покрыто мраком.
Предисловие
Главные действующие лица
Глава I. Форт-Бентон
Глава II. Военная хитрость влюбленного индейца
Глава III. Трагедия на реке Марайас
Глава IV. Поход за лошадьми
Глава V. На охоте
Глава VI. История Женщины Кроу
Глава VII. Белый бизон
Глава VIII. Зима на реке Марайас
Глава IX. Я ставлю свою палатку
Глава X. Я убиваю медведя
Глава XI. История кутене
Глава XII. Большие скачки
Глава XIII. Женщина из племени снейк
Глава XIV. Женщина снейк ищет своего мужа
Глава XV. Я возвращаюсь к своим
Глава XVI. История Просыпающегося Волка
Глава XVII. Дружеское посещение нас племенем кроу
Глава XVIII. Набег кроу
Глава XIX. Свадьба Нэтаки
Глава XX. Нападение на охотников
Глава XXI. Никогда не Смеется уезжает на Восток
Глава XXII. Военный поход Чудака
Глава XXIII. Пикуни приходят в форт
Глава XXIV. Магическая сила скунсовой шкуры
Глава XXV. Конец Олененка
Глава XXVI. Обычаи севера
Глава XXVII. История Старого Спящего
Глава XXVIII. Диана выходит замуж
Глава XXIX. Роковая игра
Глава XXX. Торговля, охота и нападение военного отряда
Глава XXXI. Нэтаки на охоте
Глава XXXII. Укрощение кочевников
Глава XXXIII. Индейцы кри и ред-ривер
Глава XXXIV. Последние бизоны
Глава XXXV. "Зима смерти"
Глава XXXVI. Последние годы
никогда больше ее не увидим. Почему она должна была умереть, когда еще не
начала даже стариться?
Один из мужчин вышел вперед.
- Идите оба домой, я прибью доски.
В наступающих сумерках мы с Нэтаки поехали домой, распрягли лошадей и
пустили их щипать траву. Потом, войдя в затихший дом, легли спать. Позже
пришла верная, как всегда, добрая Женщина Кроу; я слышал, как она разводила
огонь в кухонной плите. Она внесла лампу, потом чай и несколько ломтей хлеба
с мясом. Нэтаки спала. Нагнувшись ко мне, Женщина Кроу прошептала:
- Будь теперь с ней еще ласковее, чем раньше, сынок. Потерять такую
добрую мать! На земле не сыскать другой такой доброй. Нэтаки так будет не
хватать ее. Ты должен теперь быть для нее и мужем и матерью.
- Буду, - ответил я, беря ее за руку. - Ты знаешь, что буду.
Тогда она вышла из комнаты и удалилась из дома так же тихо, как
появилась. Много, очень много времени прошло, пока Нэтаки вернулась
свойственная ей живость. Даже несколько лет спустя она иногда будила меня
ночью с плачем, чтобы говорить о матери.
Раз уж рельсы железнодорожной магистрали пересекли страну, которую, как
сказал Большое Озеро, никогда не осквернят огненные фургоны, то мы можем,
думал я, с таким же успехом ездить в них. Но понадобилось много времени,
чтобы убедить Нэтаки решиться на поездку по железной дороге. Когда она
серьезно заболела, я уговорил ее показаться знаменитому доктору, жившему не
очень далеко в городе, человеку, много для меня сделавшему, об изумительных
хирургических операциях которого я мог рассказывать без конца. Однажды утром
мы сели в задний пульмановский вагон поезда и отправились в дорогу. Нэтаки
сидела у открытого окна. Мы скоро въехали на мост, перекинутый через очень
глубокий каньон. Нэтаки взглянула вниз, удивленно и испуганно вскрикнула и
упала на пол, закрыв лицо руками. Я усадил ее на место, но она не сразу
успокоилась.
- Дно казалось так страшно далеко, - сказала она, - что если бы мост
сломался, мы все погибли бы.
Я заверил ее, что мосты не могут ломаться, что люди, строящие их, знают,
сколько мост может выдержать, а это больше того, что можно нагрузить в
поезд. После этой поездки она перестала бояться. Ей нравился быстрый плавный
ход поезда, а ее любимым местом в хорошую погоду стало кресло на открытой
задней платформе последнего вагона.
Мы не пробыли в поезде и пятнадцати минут, как я вдруг сообразил, что
совсем не подумал об одной вещи. Взглянув на сидевших кругом дам, одетых в
хорошо сшитые из дорогих тканей платья, в роскошных шляпах, я понял, что
Нэтаки в своей одежде женщина совсем другого круга. На ней было простое
бумажное платье, шаль и пикейная шляпа с козырьком спереди и сзади; все это
в резервации считалось очень шикарным, как когда-то в Форт-Бентоне во
времена торговцев бизоньими шкурами. К моему удивлению, несколько дам в
вагоне подошли к Нэтаки поговорить и держались в разговоре с ней очень мило.
Мою маленькую жену очень порадовали, даже взволновали эти беседы.
- Я не думала, - сказала она мне, - что белые женщины захотят со мной
разговаривать; я думала, что они все ненавидят индианок.
- Многие действительно ненавидят, - ответил я, - но это женщины другого
класса. Есть женщины и женщины. Моя мать такая же, как разговаривавшие с
тобой. Обратила ты внимание на их платья, - добавил я. - Ты должна
одеваться, как они. Я рад, что мы приедем в город вечером. Ты должна
одеться, как они, прежде чем мы пойдем в больницу.
Поезд прибыл в город по расписанию, и я быстро повел и посадил Нэтаки в
кэб, а из него мы прошли через боковой вход в отель и наверх, в номер,
заказанный по телеграфу. По случаю субботнего вечера магазины еще были
открыты. Я нашел в универсальном магазине продавщицу, которая поехала со
мной в отель, чтобы снять мерку с Нэтаки. Через час Нэтаки уже надела блузку
и юбку, и изящное дорожное пальто. Как она радовалась этим вещам, и как я
гордился ею. Нет ничего, думал я, что можно считать достаточно хорошим,
чтобы служить одеждой для этой верной, испытанной женщины, доброта, нежность
и врожденное благородство души которой светятся в ее глазах.
Обедали мы у себя в комнате. Я вдруг вспомнил, что упустил из виду одну
часть туалета, шляпу, и вышел купить ее. В холле отеля я встретил знакомого
художника и попросил его помочь мне выбрать эту важную принадлежность
туалета. Мы пересмотрели, как мне казалось, штук пятьсот и наконец
остановились на вещице из коричневого бархата с черным пером. Мы отнесли ее
наверх в номер, и Нэтаки ее примерила. "Мала", - решили все; пришлось
отправиться обратно за другой шляпой. Но, по-видимому, шляп большого размера
не было, и я не знал, что делать.
- Они не садятся как следует на голову, - объяснил я продавщице, - их
нельзя надеть вот так, - при этом я приподнял свою шляпу и нахлобучил
обратно.
Девушка посмотрела на меня с удивлением.
- Что вы, дорогой сэр! - воскликнула она. - Женщины так шляпы не носят.
Они надевают их неглубоко, сверху на голову и прикалывают к прическе
большими булавками, шляпными булавками.
- А, вот как, понимаю, - сказал я, - тогда дайте опять ту шляпу и
несколько булавок; конечно, теперь, все наладится.
Но не так то просто нам это удалось. Нэтаки носила волосы заплетенными в
две длинные косы связанные вместе и спускавшиеся ей на спину. Эту шляпу
никак нельзя было приколоть, если не сделать ей прическу помпадур, или как
там она называется, одним словом, если не собрать волосы пучком сверху, а на
это она, конечно, не соглашалась. Да и я этого не хотел; мне нравились эти
длинные, тяжелые косы, свисающие низко, ниже талии.
- Я придумал, - сказал мой друг, которому самому пришлось немало поездить
верхом - он был, собственно говоря, известный объездчик скота, - надо просто
пришить кусочек резиновой тесьмы, как на сомбреро. Резину пропустим под
косы, к самой голове, и готово.
Магазин уже закрывался, когда я наконец добыл резинку, нитки и иголку, и
Нэтаки села пришивать тесемку. Шляпа держалась. Ее с трудом можно было сбить
с головы. Усталые, испытывая сильную жажду, мы с художником удалились на
поиски чего-нибудь шипучего, а Нэтаки отправилась спать. Когда я вернулся,
оказалось, что она и не думала спать.
- Как чудесно! - воскликнула она, - здесь все, чего можно только
пожелать. Просто нажимаешь черненькую штуку, и кто-нибудь является выполнять
твои распоряжения, подать тебе обед, воду - все, что тебе нужно.
Поворачиваешь кран, и, пожалуйста, вот вам вода. Один поворот - и молнийная
лампа загорается или гаснет. Чудесно, чудесно. Я жила бы здесь отлично.
- Разве это лучше, чем наша славная палатка того времени, когда мы
кочевали, когда мы разбивали, бывало, лагерь на этом самом месте, где теперь
стоит город, и охотились на бизонов?
- О нет, нет, это не похоже на то дорогое, ушедшее, прошлое время. Но это
время ушло. Раз мы вынуждены идти путем белых, как говорят вожди, то давай
возьмем лучшее, что встречается нам на этом пути, а здесь ведь очень хорошо.
Утром мы поехали в больницу и поднялись на лифте на верхний этаж в
указанный нам кабинет. Сестры уложили Нэтаки в постель. Нэтаки сразу же в
них влюбилась. Потом пришел доктор.
- Вот это он, - показал я, - тот, кто меня спас.
Она села в постели и обхватила его руку обеими руками.
- Передай ему, - попросила она, - что я буду послушна и терпелива. Какое
бы горькое лекарство он мне ни дал, я его приму, какую бы боль он мне ни
причинил, я не буду кричать. Скажи ему, что я хочу поскорее поправиться,
чтобы ходить и работать и быть опять счастливой и здоровой.
- Ничего опасного нет, хирургический нож здесь даже не нужен, - сказал
доктор. - Недельку в постели, попринимать лекарства, и она сможет
отправиться домой совершенно здоровой.
Приятная новость для Нэтаки. Она весело щебетала, как вольная птичка, с
утра до вечера.
Сестры и сиделки все время приходили поговорить и пошутить с ней, а когда
не было меня, чтобы служить им переводчиком, они все-таки, по-видимому,
понимали друг друга. Нэтаки как-то умела дать им понять, что она думает. В
любое время дня даже вниз до холла доносился ее веселый смех.
- Ни разу в жизни, - сказала старшая сестра, - я не видела такой веселой,
простой, счастливой женщины. Вам повезло, сэр, что у вас такая жена.
Потом наступил день, когда мы смогли снова отправиться домой. Долгое
время потом Нэтаки все говорила о чудесах, которые она видела. Вера ее в
черноногих лекарей мужчин и женщин исчезла, и она не колеблясь заявляла об
этом. Она рассказывала о поразительном умении, с каким доктор оперировал в
больнице пациентов и излечивал их; о его чудесной молнийной лампе
(рентгеновской трубке), при помощи которой можно видеть сквозь кожу и
мускулы кости человека, весь его скелет. Все племя заинтересовалось этими
рассказами, люди приходили издалека послушать ее. После этого многие
страдавшие всевозможными болезнями отправились в большую больницу к нашему
доктору с полной верой в возможность излечения.
Я вспоминаю, как на обратном пути мы увидели мужчину и двух женщин,
накладывавших сено на телегу. Мужчина стоял наверху на сене, а женщины
непрерывно подавали ему вилами громадные охапки сена, не обращая внимания на
сильную жару. Моя маленькая жена удивилась и возмутилась.
- Никогда не думала, - сказала она, - что белые мужчины могут так дурно
обращаться со своими женщинами. Черноногие не так жестоки. Я начинаю думать,
что белым женщинам живется гораздо тяжелее, чем нам.
- Ты права, - отозвался я, - большинство бедных белых женщин - рабыни: им
приходится вставать в три-четыре часа утра, готовить еду три раза в день,
шить, чинить и стирать одежду детей, мыть полы, работать на огороде, и когда
наступает ночь, у них едва хватает силы заползти в постель. Как ты думаешь,
ты могла бы все это делать?
- Нет, - ответила она, - не могла бы. Хотела бы я знать, не потому ли
белые женщины так нас не любят, что им приходится тяжело работать, в то
время, как у нас много досуга, мы можем отдыхать, ходить в гости или ездить
верхом по прекрасной прерии. Конечно, наша жизнь лучше. А ты... счастлив был
тот день, когда ты решил сделать меня своей маленькой женой.
Шли безмятежные годы нашей жизни с Нэтаки. Наше стадо все разрасталось;
дважды в год его сгоняли на клеймение вместе с остальным скотом резервации.
Я провел две оросительные канавы и сеял траву на сено. Работать приходилось
мало, и мы каждую осень ездили куда-нибудь, в Скалистые горы с друзьями или
по железной дороге в более далекие места. Иногда мы садились в лодку и
неторопливо спускались по течению, останавливаясь в палатке на берегу
Миссури, и отъезжали вниз от Форт-Бентона на 300-400 миль, возвращаясь домой
по железной дороге. Пожалуй, путешествие по воде мы любили больше всего.
Вечно манящее бурное течение, мрачные скалы, заросшая красивым лесом
безмолвная долина - все это таило в себе особое очарование, каким не
обладало ни одно место в горах. Во время одного такого путешествия по реке
Нэтаки пожаловалась на острую боль в кончиках пальцев правой руки.
- Это просто ревматизм, - сказал я, - скоро пройдет.
Но я ошибся. Боль становилась все сильнее, и мы, бросив лодку в устье
реки Милк, сели на первый поезд, шедший в город, где жил наш доктор, и снова
очутились в больнице, в той самой палате. Те же добрые сестры и сиделки
окружили Нэтаки, пытаясь облегчить ее боли, ставшие мучительными. Пришел
доктор, пощупал пульс, вынул стетоскоп и стал передвигать его из одной точки
в другую, пока наконец не остановился на правой стороне шеи у ключицы, В
этой точке он долго слушал, и я начал волноваться.
- Это не ревматизм, - говорил я себе, - что-то неладно с сердцем.
Доктор отдал какое-то распоряжение сиделке, потом повернулся к Нэтаки:
- Не падайте духом, дружок, мы вас вытащим. Нэтаки улыбнулась. Она стала
задремывать под влиянием принятого снотворного; мы вышли из палаты,
- Ну, друг мой, - сказал доктор, - на этот раз я мало что могу сделать.
Может быть, она проживет еще год, хотя это сомнительно.
Одиннадцать месяцев мы все делали, что могли, но наступил день, когда моя
верная, любимая, мягкосердечная маленькая жена скончалась и я остался один.
Днем я думаю о ней, по ночам она мне снится. Я хотел бы веровать, думать,
что мы снова встретимся на том берегу. Но все для меня покрыто мраком.
Предисловие
Главные действующие лица
Глава I. Форт-Бентон
Глава II. Военная хитрость влюбленного индейца
Глава III. Трагедия на реке Марайас
Глава IV. Поход за лошадьми
Глава V. На охоте
Глава VI. История Женщины Кроу
Глава VII. Белый бизон
Глава VIII. Зима на реке Марайас
Глава IX. Я ставлю свою палатку
Глава X. Я убиваю медведя
Глава XI. История кутене
Глава XII. Большие скачки
Глава XIII. Женщина из племени снейк
Глава XIV. Женщина снейк ищет своего мужа
Глава XV. Я возвращаюсь к своим
Глава XVI. История Просыпающегося Волка
Глава XVII. Дружеское посещение нас племенем кроу
Глава XVIII. Набег кроу
Глава XIX. Свадьба Нэтаки
Глава XX. Нападение на охотников
Глава XXI. Никогда не Смеется уезжает на Восток
Глава XXII. Военный поход Чудака
Глава XXIII. Пикуни приходят в форт
Глава XXIV. Магическая сила скунсовой шкуры
Глава XXV. Конец Олененка
Глава XXVI. Обычаи севера
Глава XXVII. История Старого Спящего
Глава XXVIII. Диана выходит замуж
Глава XXIX. Роковая игра
Глава XXX. Торговля, охота и нападение военного отряда
Глава XXXI. Нэтаки на охоте
Глава XXXII. Укрощение кочевников
Глава XXXIII. Индейцы кри и ред-ривер
Глава XXXIV. Последние бизоны
Глава XXXV. "Зима смерти"
Глава XXXVI. Последние годы