— Ты знаешь, у местных есть такой обычай. Когда воин захватывает рабыню, он приносит ее домой, раздевает, связывает руки-ноги и лишает невинности, — басил Греб. Крис с интересом посмотрел на Дору.
   — Если хозяину будет угодно, Дора придет к нему сегодня ночью. Хозяин будет доволен, — почему-то о себе в третьем лице пролепетала Дора.
   — У вас на самом деле есть такой обычай?
   — Да. Это когда воин захватывает девушку и снимает с нее кожаный ошейник. Ритуал такой.
   — А когда покупает на базаре?
   — На базаре свободных не продают. — Дора не стала рассказывать, что когда ее купил второй хозяин, то привел домой и как следует прошелся по спине плеткой. Просто так, для профилактики, чтоб знала свое место. Вот и весь ритуал.
   На второе было мясо. Доре положили такой же кусок, как и всем. В караване частенько случалось, что все ели мяса от пуза. Мясо не может долго храниться, не выбрасывать же его. Но такого вкусного Дора в жизни не пробовала. Что-что, а голодать она в этом доме не будет. На третье был холодный вкусный напиток со смешным названием ком-пот. Мириам собрала посуду со стола и понесла на кухню. Дора бросилась ей помогать. То, что осталось, принес на кухню Греб, а Крис тем временем вытер стол тряпкой. Увидев это, Дора побледнела. В животе стало холодно. Люди так не делают. Ее купили не люди. Вдруг ночью они прокусят ей горло и выпьют всю кровь? Или зароют живой в землю? Греб ведь поклялся, что зароет ее в бархан, если она ему не понравится. С удвоенной энергией Дора принялась помогать Мириам. Вымыв посуду, девушки натаскали воды в огромную бочку во дворе, вылили туда же четыре ведра кипятку, Мириам заставила Дору раздеться, загнала в бочку и долго терла мягкой щеткой. Принесла глиняный кувшинчик, плеснула из него на ладонь золотистого масла и начала втирать в волосы Доры. Масло оказалось вовсе не маслом. Оно пенилось как мыло. Покончив с мытьем, расчесали волосы гребнем из коричневой кости. Таких гребней Дора не видела. Но она уже устала удивляться. Мириам принесла ножницы и подрезала волосы так, что они все кончались на одной высоте чуть ниже лопаток. В караване рабыням запрещалось обрезать волосы выше пояса. Случалось так, что из женских волос, хвостов и грив лошаков плели веревки. А иногда провинившуюся рабыню вместо ужина за волосы подвешивали на дерево. Все едят, она висит. Впрочем, заметила Дора, того, что осталось на ее голове, вполне хватало, чтоб намотать на мужскую руку.
   Мириам повела Дору на второй этаж.
   — Это будет твоя спальня, — указала она на дверь.
   — А там?
   — Справа — спальня Криса. Рядом — Греба. Напротив — моя. Слева — рабочий кабинет. Ты там ничего не трогай. Греб не любит, когда трогают его вещи. Идем, подберем тебе постельное белье.
   — Ты здесь спишь? — поразилась Дора.
   — Иногда, — улыбнулась Мириам, — когда Греба дома нет.
   Догадка Доры подтвердилась. Мириам была рабыней постели. Но ведь не задавалась как некоторые. В конце концов, не она же сама выбирала, кем быть. Лучше в постель, чем в бараки. Дора решила, что, в общем, Мириам совсем не плохая. Тут она увидела зеркало и поразилась в очередной раз. Она разбиралась в зеркалах. Одно время у нее даже было свое зеркало — треугольный осколок размером с ладонь — это когда лошак сорвался с обрыва, повредил ногу и разбил груз. Но Дора даже представить не могла, что бывают такие огромные и гладкие зеркала. Сразу целых три. Дора подбежала к ним и принялась себя рассматривать. В трех зеркалах она могла видеть даже спину… Лучше бы не смотреть. Вся загорелая, почти коричневая, а шрамы белые. Ромбиками. Как узор на коврике. Рядом встала Мириам. Настроение упало еще ниже. Чертополох рядом с розой — вот как они смотрелись. Кого, спрашивается, выбирут мужчины?
   — Мири, у нас продукты кончаются. Ходить на базар — женское дело, — раздался из-за двери голос Криса.
   — Беда без холодильника, — отозвалась Мириам. — Сейчас схожу.
   Она нагнулась, из ящичка под зеркалом достала ошейник, защелкнула на шее, покрутилась перед зеркалом и направилась к двери. Дора кошкой бросилась вслед, повалила на пол.
   — Сними! Ты что, сдурела? Идиотка! Увидят — убьют!
   Мириам затрепыхалась под ней, стараясь повернуться, но Дора прижала ее к полу.
   — Тебе же уши обрежут, язык вырежут, ногти вырвут, в бараки продадут, — горячо шептала она. — Пропадешь по глупости. Сними немедленно!
   — Отпусти меня, глупышка, — рассердилась Мириам, — мне можно.
   — Что у вас за грохот? Шкаф уронили? — спросил из-за двери Крис.
   — Дора меня за рабыню приняла. Требует, чтоб я ошейник сняла.
   — А-а.
   Сердце оборвалось и бухнуло в пятки. Она напала на свободную женщину. Сбила с ног, повалила на пол, нехорошим словом оскорбила. За это самое малое — в бараки. А могут на медленную смерть отправить. Боже, как глупо!
   Пятясь, отступила к столу, нащупала ножницы, сунула в карман платья. Мириам не заметила. Она, облизав палец, замазывала царапину на колене. Дора рухнула к ее ногам.
   — Прости меня, госпожа. Накажи легкой смертью. Я ведь не хотела тебе плохого, я как лучше хотела.
   — Ты просто шальная какая-то. Сначала с ног сбиваешь, потом прощения просишь. Встань немедленно, — осерчала Мириам и вышла из комнаты. Хлопнула дверь внизу. Она ушла на базар. Дора вытянулась на досках пола, положив лицо на локоть.
   — Дура, дура беспросветная, — шептала она, — принять свободную женщину за дерзкую рабыню. Завры караваном! Идиотка последняя. Слепому же видно, что она свободная.
   Слезы стекали по руке на пол. Она уже не помнила, когда плакала в последний раз. От ветра — не в счет. Но в последние дни слишком много бед обрушилось на ее голову. Нервы расшатались. Дора оплакивала свою бестолковую судьбу. Каждый раз, когда все могло измениться к лучшему, в последний момент что-то ломалось, и становилось еще хуже. Но до сих пор это случалось не по ее вине. А сейчас… Обидеть свободную женщину. Сбить с ног, повалить на пол! Добрую, хорошую, ласковую, работящую.
   Дора нащупала в кармане ножницы.
   Может, самой? — подумала она. — Не ждать, когда за мной придут? Нет, любой караванщик мне бы в лицо плюнул. Нельзя сдаваться, пока есть надежда. Когда караван задержала, как били! Но ведь не умерла же. Наказали и простили. Нет в жизни счастья. Она со мной как с равной… Сука я последняя.
 
   Дора не слышала, как вернулась Мириам. Она лежала на шершавых досках, погрузившись в черное отчаяние и хотела одного — умереть. Мириам, увидев ее на полу, не на шутку перепугалась, подхватила на руки, уложила на кровать. Она оказалась очень сильной. Выслушала бессвязную исповедь, долго утешала как маленькую девочку. От ее слов Доре становилось еще больнее.
   — Ты ведь умная девочка. Я же все понимаю, ты хотела как лучше. Ошиблась немного. Со всяким бывает, я на тебя не сержусь. А мужчинам мы не скажем. Это наши секреты — Мириам целовала Дору в лоб, гладила по головке, и, наконец, успокоила. Дора вытерла слезы, перестала хлюпать носом, но страх перед этим непонятным домом остался. Выяснилось, что Мириам на четыре года старше Доры. А выглядит на десять лет моложе.
   — Ты сейчас поспи до ужина, а у меня по дому работа есть, — сказала Мириам.
   — Как можно? Госпожа пусть покажет, Дора все сделает. Госпожа будет довольна.
   В коридоре они столкнулись с Крисом, выходящем из кабинета.
   — Почему глаза красные? — удивился он.
   — У нас острый адаптационный период, — отозвалась Мириам, обняв Дору за плечи. Крис хмыкнул. Дора ничего не поняла. Вдвоем подмели пол, вытерли пыль с мебели. Видимо, въехали в этот дом совсем недавно, дня два-три назад, потому что в половину комнат никто полгода не заглядывал. На всем лежал толстый слой пыли. А о существовании погреба Мириам не знала. Люк в погреб первой нашла Дора, отодвинув половик. Покончив с уборкой, занялись кухней. Подходило время ужина. Кажется, простое дело — вымыть посуду. Но все в этом доме делалось не так, как в караване. А Дору терзали страшные сомнения. Не вытерпев, она спросила шепотом:
   — Мириам, ты была добра ко мне. Скажи мне правду, если можно. Ты человек?
   Руки девушки застыли над тазом с грязной посудой. Плечи поникли. Целую минуту она стояла неподвижно.
   — Греб! — позвала жалобно Мириам. — Дора спрашивает, человек ли я.
   Дора застучала зубами от страха. Только что Мириам была весела и жизнерадостна, а тут вся увяла. Как цветок.
   Воины засуетились. Крис побежал на второй этаж, Греб встал в дверях кухни.
   — С чего ты взяла, что Мириам не человек?
   — Ва-ва-ва-а, — ответила Дора.
   — Ну!
   Дора пятилась, пока не уперлась лопатками в стену. Затравленно огляделась. Выпрыгнуть в окно, а там будь что будет? Так ведь рама крепкая, не вышибить. Ей внезапно очень захотелось жить. Пусть на цепи, пусть в бараках, только бы не умирать в этом страшном доме.
   — Я вас слушаюсь, я ничего плохого не делала, я только спросила, — залепетала она, отступая вдоль стенки, пока не уперлась в угол.
   В кухню вошел Крис с черной коробочкой в руке, направился прямо к ней. Дора взвизгнула, схватила табуретку и выставила как щит, ножками вперед.
   — Что такое? — удивленно остановился Крис. На коробочке в его руке светились два зеленых огонька и желтая полоска. Они светились как глаза дикой кошки в темноте, но намного ярче.
   — Ох, боже ты мой, ну чего ты испугалась, глупенькая? Никто в этом доме тебя не обидит, — Мириам вынула из ослабевших пальцев Доры табуретку, и усадила девушку на нее. Дора выхватила из кармана ножницы и ударила себя под левую грудь. Но невероятно быстрым движением Мириам выбила ножницы. Звякнув, они отскочили от стены и улетели под стол. Дора впала в прострацию. Она понимала, что погубила себя. В первый же день напасть на хозяйку, сбить с ног, потом на хозяина с табуреткой… Теперь оставалось только ждать своей участи. Крис подошел к ней, прижал ко лбу черную коробочку.
   — Смотри мне в глаза, — строго произнес он. — Окно.
   Дора скосила глаза на окно.
   — Не отвлекайся. В глаза мне смотри. Стол. Потолок. Дом. — Потом он произнес несколько слов на непонятном языке. Дора испуганно смотрела ему в глаза. Коробочка холодила лоб.
   — По нулям, — обернулся он к Гребу и сунул коробочку в прорезь сбоку штанов.
   — Ты медальон снял?
   — Да. Наверху оставил.
   — Тогда совсем непонятно. — Греб поставил стул напротив Доры, сел на него верхом. — Что тебе не понравилось в Мириам?
   — Мириам хорошая, добрая. Я же только спросила. Я не знала, что нельзя. Я не буду больше спрашивать.
   — Елки-палки! Почему ты спросила?
   Дора затравленно оглянулась на Мириам. Та поняла ее, села рядом на корточки, погладила по колену.
   — Скажи, пожалуйста. Для меня это очень важно.
   — У вас дом неправильный, у вас все ненастоящее.
   — Говори-говори, — подбодрил ее Крис.
   — Вы не так все делаете, как люди, не так говорите.
   — Яснее можешь?
   — Подожди, Греб, не рявкай, — вмешалась Мириам. Видишь, тебя Дора боится. А ты, милая, не бойся. Даю тебе слово, что в этом доме тебя никто не обидит. Ты мне веришь?
   Дора отрицательно закрутила головой. Все рассмеялись.
   — Так что в нашем доме не так?
   — Доспехи ваши не настоящие.
   — Как это не настоящие? Один в один! — возмутился Крис.
   — С виду старые, а на самом деле новые.
   — Ну и глаз у тебя!
   — А ты что думал, я за всякое Г двадцать пять монет выкладывать буду? — улыбнулся Греб. Дора не верила себе, но, вроде бы, все обошлось. Выжила. Надо рискнуть, пока хозяева ей довольны, потом такого случая не будет.
   — Хозяин, скажи, вы люди? Я умею тайну хранить, я с караваном ходила.
   — Вот ведь настырная. Люди мы, люди. То, что мы чужеземцы, не тайна.
   — Вы с того материка?
   — Еще дальше. Но это как раз тайна.
   — Вы оттуда, откуда наши предки пришли?
   — Ишь ты! Все знает! — восхитился Крис. — Нет, Дора, но ты почти угадала. Мы живем еще дальше. Сюда приехали, чтобы найти одного человека. Ваши порядки знаем плохо. А ты что о нас подумала?
   — Что вы ночью меня убьете, кровь выпьете, а Черной Птице не отдадите. И я, мертвая, буду на вас до скончания века работать.
   — То есть, зомби из тебя сделаем. А ты видела таких?
   Дора серьезно кивнула.
 
   … Вытянулась под простыней и прислушалась к себе. Под одеялом было слишком жарко, и она повесила его на спинку стула. Странный дом. Странный и страшный. Не бьют… Лучше бы били. Целый час допрашивали, чем от местных отличаются. А как тут объяснишь, когда на этом берегу одни обычаи, на другом — другие, в фортах — третьи. Секон большой. А они слушают, будто без этого жить не смогут. Завры караваном! Греб дорогой медальон приказал носить. Не подарил, а надел, и запретил снимать. Сказал, что, если снимет, в бараки продаст. Дора хотела снять. Лучше в бараки. Там все ясно. Мириам отговорила. Гребу сказала, что неправ. Что, мол, нельзя ее, рабыню, запугивать. Кого же тогда можно, если не ее? Как хорошо было в караване. Все ясно, кругом свои. Ошибешься, караванщик плеткой вытянет и простит. Считается, что проехали. На то и караван. А тут ничего не ясно. Простили, не простили…
   Внезапно Дора вспомнила, о чем говорили за обедом. Крис ждал ее! Она обещала придти. И забыла. Ох, боже мой! Третий проступок за день.
   Проворно скатившись с кровати, она выскочила в коридор. Где же его спальня? Справа или слева? Приоткрыла одну дверь. На подушке две головы. Приоткрыла другую. Одна. Тихонько юркнула под одеяло. Провела рукой по груди мужчины. Крис тут же проснулся.
   — Тави?
   — Это Дора, хозяин.
   — Что ты тут делаешь?
   — Хозяин хотел видеть Дору, Дора пришла.
   — Глупышка ты еще.
   — Дора обещала, Дора пришла, — обиженно ответила девушка. — Если Дора не нужна господину, она уйдет.
   Ладонь легла ей на плечо, спустилась ниже, на грудь, двинулась еще ниже.
   — Подожди минуту, — приказал Крис, перегнулся через нее, пошарил в тумбочке. — Съешь таблетку.
   Вложил в ее пальцы твердую горошину. Дора послушно разжевала. Горошина оказалась жутко горькой.
   — Горько, — пожаловалась она.
   — Не надо их разжевывать. Так глотай, — пояснил Крис. Его рука опять легла на грудь Доры.
 
   — Ничего ты не умеешь. Кому нужно твое притворство? — Крис перекинул туда-сюда ее вислую грудь.
   Дора уткнулась лицом в подушку, натянула на голову одеяло и зарыдала в голос. Второй раз за этот день слезы из нее лились ручьем. Крис обеспокоился.
   — Послушай, я тебя не звал. Ты сама пришла. Зачем пришла, если не хочешь?
   — Ты же видел, кого покупаешь. Если виновата, выпори. Я изо всех сил старалась. Ну, не гожусь я для постели, не обучена. Зачем купил, зачем придти приказал?
   — Я приказал?
   — За обедом.
   Долгую минуту Крис молчал. Рука его внезапно стала мягкой и нежной.
   — Послушай, глупенькая, мы за обедом часто мелем всякую чепуху. Не надо все понимать буквально.
   — Я изо всех сил стараюсь. Ты сейчас сказал, я половины не поняла. Продай меня, господин. Куда угодно продай, только подальше от этого дома!
   Крис больно сжал ее сосок. Дора вскрикнула и замолчала. Его губы закрыли ей глаза. Руки, огромные, нежные, были везде сразу. Ожила грудь, налились соски. Потом он вошел в нее. И, впервые, за все годы каравана, ее тело откликнулось, забилось, затрепетало.
 
   Дора проснулась от мужской ласки. Солнце светило в окно. Крис долго готовил ее, пока ласки не стали непереносимы, тело выгнулось дугой, бедра широко развернулись. Тогда он взял ее. Дора кричала в голос и извивалась в экстазе. То, что было вчера, не шло ни в какое сравнение. Вот она, настоящая жизнь! Вот оно, счастье! Еще минута, а потом хоть в нуль навсегда.
   Крис, обессиленный, лег рядом с ней. Дора открыла глаза и улыбнулась. Но вдруг настроение снова упало.
   — Кто такая Тави?
   — Моя бывшая жена. Она погибла. Ушла в нуль навсегда.
   Крис поднялся, натянул смешные коротенькие штанишки в обтяжку и вышел из комнаты. Дора вспомнила, что вся одежда осталась в ее спальне. Завернулась в одеяло, но в дверях столкнулась с Мириам и Крисом. Крис отобрал у Доры одеяло, швырнул на кровать. Девушка прикрылась ладошками.
   — Посмотри, можно с этим что-нибудь сделать? — он отвел в стороны ее руки, положил правую грудь на ладонь. — Это же не грудь, это уши спаниэля.
   — Ты что думаешь, я прямо так смогу ответить? Отвечаю: да, можно. Можно вставить импланты, можно попробовать гормональные препараты. А может, хватит обычного хорошего питания. Конкретно скажу после генетического анализа. Дора, у тебя раньше какая грудь была?
   Дора покраснела до корней волос.
   — Такой, как у тебя, госпожа, никогда не было. Сначала столбиками стояла, потом я хозяину досталась, он ошейник снял, кормить стал плохо, и вот…
   — Гормональная коррекция, — сделала вывод Мириам.
   — Это долго?
   — Быстро только тараканы заводятся. Если я за неделю всю дозу вкачу, побочные эффекты пойдут. Нужны Доре побочные эффекты?
   — Мири, я же не тороплю, я просто спрашиваю.
   — Два месяца.
   — Что вы хотите со мной сделать? — спросила, осмелев, Дора.
   — Хочешь такую грудь, как у меня?
   — А я смогу из лука стрелять?
   — Сами разбирайтесь, — рассердилась Мириам, отодвинула Криса и вышла из спальни. Крис смерил Дору сердитым взглядом и начал одеваться.
   — Господин, я же только спросила. Как скажешь, так и будет, — обиженно протянула Дора. Она положила свои груди на ладошки и рассматривала их так, будто видела в первый раз. — А кто такой спаниэль?
 
   — Дора, поднимись ко мне, — приказал после завтрака Греб. Робея, она переступила порог кабинета.
   — Читать умеешь?
   — Буквы знаю.
   — Прочти. — Он ткнул пальцем в большой, непонятный рисунок, лежащий на столе. Дора вгляделась. По бокам рисунка шли две неровные синие полосы. Между ними — зеленое, желтое, коричневое. Много тонких линий, надписей, значков. Буквы выглядели незнакомо. Дора поняла, что смотрит на них вверх ногами. Обошла стол, стараясь ни к чему не прикасаться.
   — Ха-а риф! — прочитала она и внезапно поняла, что это такое. Синие полосы по бокам — океаны. Темнозеленое — леса. Светлозеленое — степи и сельва. Желтое — пустыня. Коричневое… Рядом с пустыней… Да ведь это же горы! Хариф стоит на реке. Вот она — синяя ниточка. Это как с высокой горы смотреть, сразу все видно. Любой караванщик за такой рисунок правую руку отдаст. Дора впилась глазами в детали. Вот этот красный кружок, обведенный черной линией — Бахан. Черная линия — это стена вокруг города. Все точно. Стоит почти на берегу океана. А Хариф?
   — Тут неправильно нарисовано! — возмутилась Дора. — Хариф не круглый. Он вдоль реки вытянулся. Там старый город был круглый. Но после степняков никто стену не отстроил.
   — Где неправильно? — удивился Греб. — А-а, этот кружок показывает, сколько народу живет в Харифе. Смотрим легенду и видим — больше трехсот тысяч.
   — Это о любом городе можно узнать, сколько в нем народу живет? Тогда сразу ясно, сколько туда товаров везти. Хозяин, этот рисунок цены не имеет! Обучи меня, как рисовать. Я его срисую, кэптэнам за сто золотых продам. Ты на меня двадцать пять потратил, я тебе в четыре раза больше принесу.
   — Деньги у нас есть, а времени мало. Этот рисунок называется карта. Читаешь ты хреновато, но это дело поправимое. Главное — голова работает. Изучи карту и нанеси маршруты караванов, какие знаешь.
   — Хозяин, Дора не поняла, что надо сделать.
   — Нарисуй, где ты с караваном ходила.
   — Я не умею…
   Греб рассердился, но взял себя в руки. Заговорил как с маленькой.
   — Это — карандаш. Это — стиральная резинка. Если проведешь линию не там, стираешь ее резинкой. Вот так. Возьми чистый лист бумаги, потренируйся.
   Через полчаса Дора, прикусив от усердия кончик языка, проводила на карте линии. Морща лоб, вспоминала, сколько где дневных переходов, загибала пальцы, шевелила губами и разбивала линии черточками. Греб вышел, чтоб ей не мешать. Заглянула Мириам, улыбнулась ей и тоже вышла. После обеда все собрались вокруг карты, Дора водила по ней карандашом, рассказывала все, что помнила о каждом маршруте. Греб и Крис делали на листе бумаги заметки, задавали вопросы. Сколько встречных караванов она видела, сколько в каком городе караван-сараев, какой вместимости, откуда куда какие грузы возят, где колодцы, где в какое время года можно пройти. Дора отвечала четко и в тайне гордилась собой. Еще бы, на советах караванщиков она только смотрела и слушала, а тут свободные люди ловят каждое ее слово. Она не знала, что в компот ей подсыпали изрядную дозу стимуляторов памяти.
   Ближе к вечеру она помогла Мириам по хозяйству, и чувствовала себя усталой как после дальнего перехода. Но радость переполняла сердце. Правда, Крис, который все утро пропадал в городе, а весь вечер колол дрова, обнял ее, поцеловал в шею и уснул. Дора не обиделась на него. Она любовалась мужественным профилем, носом с горбинкой и мечтала об ошейнике. Как четырнадцатилетняя девочка. Телим, грабители, базар остались где-то далеко в прошлом. Но главное, она вновь стала самой собой — энергичной, смелой, предприимчивой. Как в те золотые месяцы, когда готовилась стать маткой каравана.
 
   Утро выдалось хмурое, злой ветер гнал по улицам пыль, но сердце Доры пело. Перед завтраком Греб позвал ее в кабинет.
   — Сегодня пойдешь в город с Крисом закупать все необходимое. Чтоб к тебе не приставали, наденешь ошейник, — положил перед ней настоящий железный ошейник!
   — Я свободная?!!
   — Свободу нужно заработать. Я же говорю: наденешь ошейник, чтоб к тебе не липли всякие.
   — Если рабыня наденет ошейник свободной, ее убивают. Долго убивают.
   — Не хочешь надевать ошейник?
   — Дора живет по закону. Но если хозяин сам наденет на Дору ошейник, Дора будет его носить. Хозяин может делать с рабыней все, что хочет.
   — Хитрющая, — усмехнулся Греб. — Не забудь подойти ко мне перед выходом из дома.
   — Хозяин, а можно Крис наденет на меня ошейник?
   — Хоть Мириам, — Греб уже вновь погрузился в свои бумаги. — Стой! Вернись!
   — Да, хозяин.
   — С ошейником, или без ошейника, ты — рабыня. Передай наш разговор Крису перед тем, как он наденет на тебя ошейник.
   — Хозяин, я не рабыня.
   — Так так… Кто же ты?
   — Я самая лучшая, самая толковая, самая дорогая рабыня во всей округе.
   — Брысь, чертовка! — Греб развернул ее за плечи и направил в сторону двери шлепком пониже спины. С радостным смехом она выпорхнула из кабинета.

КАРАВАН

   — Седла, уздечки, проверить подковы, что еще? — бормотал Крис.
   — Хозяин, не бери в голову. Все, что касается лошаков, я беру на себя, — Дора наклонила голову, чтоб ощутить на шее железную полосу ошейника и крепче сжала ладонь Криса. На ней были кожаные шорты, кожаная совсем короткая безрукавка, прикрывавшая только грудь, пояс с кинжалом и великолепные, прочные, надежные сапоги. Светлые, выгоревшие на солнце до белизны волосы свободно струились по спине и плечам. То есть, с одной стороны, за версту было видно, что она караванщица, а с другой — свободная женщина, отнюдь не бедная, идущая рядом со своим мужчиной. Именно к такому мнению приходили все лавочники, наперебой зазывавшие их в свои лавки. Товары отбирала Дора, торговалась тоже она. Лавочники чувствовали в ней опыт и знание торговых дел и не вздували непомерно цены. Дора объясняла лавочнику, куда доставить купленное, а Крис расплачивался, заносил покупки и сумму в список и ставил галочку. Это выглядело очень солидно. Их звали заходить еще, предлагали открыть кредит, соблазняли скидками. Радостное возбуждение не покидало Дору.
   — Э-э! Э! Э-э!
   Дора обернулась. Она не сразу узнала рабыню, которую вел на веревке горожанин, а когда узнала, вскрикнула и прикрыла рот рукой.
   — Что с тобой сделали, Норик, — прошептала она. — Хозяин, беда. Помоги! Мою подругу ведут.
   Крис оказался самым лучшим, самым замечательным из мужчин. Он положил руку на плечо Доры, развернулся и пошел, как ни в чем не бывало, назад. Вслед за Нориком и ее хозяином. На глазах у Доры выступили слезы. Норику дня два-три назад продели кольца в груди, исполосовали спину плеткой. Сейчас хозяин вел ее на веревке, скрутив кисти и локти за спиной.
   — Хозяин, эта рабыня — Норик. Она из нашего каравана. Когда на караван напали, ее похитили. А теперь вот что с ней сделали!
   — Как зовут главного в вашем караване?
   — Кэптэн Телим. Ты его видел. Ты у него меня купил.
   — Это хорошо. Где он сейчас?
   — Снимает пол дома на улице Седельщиков.
   — Не пугайся, я сейчас буду с Гребом говорить. У меня медальон волшебный. — Крис вытянул из-за пазухи медальон за цепочку, спрятал в ладони, коротко и четко описал ситуацию, делая вид, что шепчет что-то на ухо Доре.
   — Действуй по обстановке. Помощь нужна? — услышала Дора тихий, но отчетливый голос Греба.
   — Сами справимся.
   Норик несколько раз оглянулась, Дора подняла руку и сделала условный знак караванщиков «жди». Крис убрал медальон за пазуху, ознакомил Дору со своим планом. Горожанин тем временем свернул на тихую, малолюдную улицу.