Шведов Сергей. Оракул

   – А кто император? – не понял одетого в богатую ливрею субъекта следователь прокуратуры.
   – Так вон оне, ваше благородие, – указал лакей на плавающего в своей и чужой крови Хлестова, – Петр Третий император.
   – Да ты пьян, мерзавец! – возмутился Рябушкин.
   – Так точно, ваше благородие, пьян, – охотно подтвердил холоп его величества. – Согласно распоряжению графа Калиостро. Пейте, говорит, шельмы, за здоровье императора. Вот мы и расстарались. А государь, значит, не оправдал наших надежд и внезапно помер.
   – Да у вас тут заговор! – озарило внезапно следователя.
   – Никак нет, ваше благородие, пили от души, без всякой задней мысли, – возразил расторопный лакей под одобрительный ропот соратников по барской неволе.
   – Ладно. Разберемся, – обнадежил присутствующих Анатолий Сергеевич. – Ничего не трогать до нашего возвращения. К трупам никого не подпускать. Все поняли?
   – Так точно, ваше благородие, костьми ляжем, а супостатам воли не дадим.
   – Раньше надо было костьми ложиться, – укорил присутствующих Рябушкин.
   – Так ведь, ваше благородие, испугались мы. Шутка сказать, сам Ванька Каин со товарищи к нам во дворец пожаловал. Тут не захочешь, задрожишь.
   – Ты что же, знаешь, кто убил государя?
   – Кроме Ваньки Каина больше некому, ваше благородие. А этому душегубу все едино, что смерд, что государь император, что иное важное лицо.
   – Особые приметы у него есть?
   – Ликом страшен, – почесал заросшую длинными лохмами голову лакей, – а более не знаю, что сказать.
   – Среди убитых он есть?
   – Нет, – твердо произнес лакей. – Пуля на Ваньку, по слухам, еще не отлита. Ушел, разбойник!
   – Придурок какой-то. – Старшина Володя покачал головой, оглядывая лакея. – По-моему, они все тут ненормальные.
   – Разберемся, – еще раз зловеще пообещал Рябушкин, поднимаясь с кресла. – И смотрите у меня, алкоголики. В случае чего я вас до суда доведу.
   Анатолий Сергеевич, который и без того был не в духе от свалившихся на его голову неприятностей, после разговора с лакеем пришел прямо-таки в ярость и долго орал в потрескивающую рацию. Увы, без всякого успеха. Никто на его голос не отозвался. Молчала великая страна, молчала и правоохранительная система. И лишь парковая липа уныло шелестела листвой над головой следователя.
   – Духота ужасная, – проговорил старшина Володя, обмахиваясь фуражкой. – Наверняка гроза будет.
   – Надо ехать, – вздохнул доселе молчавший милиционер с погонами без звезд и лычек. Судя по всему, в милицию он поступил совсем недавно, и кровавые зрелища были для него пока еще в диковинку. Худое лицо его выражало крайнюю степень озабоченности, граничащую с испугом. Он довольно крепко держал Ярослава за локоть, словно боялся потеряться в этом глухом и страшном месте. Фамилия милиционера была Куницын. И своим худым острым личиком он Действительно напоминал этого забавного зверька.
   За руль служебного «уазика» сел сам следователь Рябушкин. Милиционерам велено было глаз не спускать с опасных преступников, что они и делали с усердием, заслуживающим лучшего применения. Ярослав всерьез опасался, как бы перепуганный Куницын не нажал на спусковой крючок своего до сих пор молчавшего «Макарова», буквально в сантиметрах ото лба задержанного.
   – Мы не заблудимся? – забеспокоился старшина Володя, вглядываясь в непроглядную ночь за окном.
   – Так вот же она, дорога, – раздраженно отозвался Рябушкин.
   – Полчаса едем, – стоял на своем упрямый старшина. – Пора бы лесу уже кончиться.
   Кузнецов с Володей был согласен. Одно из двух: либо следователь свернул не туда, либо оракул решил заморочить голову работникам правоохранительных органов. Тем не менее упрямый следователь продолжал еще по меньшей мере полчаса крутить баранку, бросая машину из стороны в сторону, пока наконец и ему в голову пришла уже высказанная Володей мысль – заблудились!
   – Но ведь правильно же ехал! – раздраженно развел руками Анатолий Сергеевич.
   – Там вроде поворот был, – вмешался в разговор старших по званию Куницын. – Может, туда надо было?
   Мифический поворот искали еще минут сорок, но в результате окончательно потеряли ориентировку. Рябушкин обрушил весь свой праведный гнев на милиционера Куницына, в недобрый час полезшего к начальству с глупыми советами.
   – Зря время теряем, – вздохнул арестованный Кравчинский, которому, между прочим, никто слова не давал. – Я на днях по этому лесу кружил целую ночь, но так ничего и не выкружил. Не выпустил меня оракул.
   – Какой еще оракул?! – возмутился Рябушкин. – Что вы несете, подследственный?!
   – Хотите – верьте, хотите – нет, но это местный божок, который всем тут управляет.
   Разумеется, следователь Аполлону не поверил, и как вскоре выяснилось, на свою беду. Часовое кружение по лесной дороге ни к чему хорошему не привело. Зато стрелка, указывающая на наличие бензина в баке, стала стремительно приближаться к нулю. На это и обратил внимание начальника бдительный милиционер Куницын, получив в благодарность новую порцию ругательств. Ярослав Рябушкина не осуждал, ситуация действительно была идиотской. Следователь рулил абсолютно правильно по той самой дороге, где и следовало ехать, но тем не менее неизменно оказывался совсем не там.
   – Бес нас водит, видно, – ударился в мистику Куницын.
   В этот раз Рябушкин промолчал. То ли у него иссяк запас матерных слов, то ли он в первый раз за сегодняшнюю ночь согласился с рядовым милиционером. Тем не менее еще полчаса у Рябушкина ушли на размышления, препирательства со старшиной Володей и пустые споры с арестованными, которые стали предъявлять несуразные претензии по части комфорта. У Кравчинского затекли скованные руки, Ярослав отсидел ногу. Оба требовали, чтобы их вывели на свежий воздух размяться.
   – Пусть прогуляются, – не выдержал старшина Володя. – Куда они побегут со скованными руками. Тут в трех метрах не видно ни зги.
   Похоже, действительно надвигалась гроза. Небо было затянуто тучами, и ни о каком лунном свете речи не шло. Свет фар выхватывал из темноты пятачок окружностью в пару метров, а далее царили беспросветность и беспроглядность. Хотя Ярославу вдруг показалось, что где-то там вдалеке то ли молния сверкнула, то ли факел вспыхнул. Уазик стоял практически у самого перекрестка, уже через несколько минут стало очевидным, что по дороге, перпендикулярной милицейскому курсу, кто-то движется. Старшина Володя решил, что это машина, и обрадовался нечаянной встрече.
   – Дикая охота графа Глинского, – выдал свое объяснение поэт Кравчинский и, похоже, оказался прав, поскольку уже доносились звуки, очень напоминающие цокот копыт.
   – Что еще за граф Глинский? – удивился Куницын.
   – Местный призрак, – охотно пояснил Кравчинский, – более двух веков он терроризирует местное население, но доблестным правоохранительным органам, как царским, так и советским, не удалось его изловить. Может быть, вы попробуете, гражданин следователь? Только умоляю, не стреляйте во избежание катаклизма.
   Рябушкин попытался было криво усмехнуться, но улыбка очень быстро сползла с его лица. Зрелище, что ни говори, впечатляло. По лесной дороге с факелами в руках мчалась по меньшей мере дюжина всадников. А впереди, на лихом коне, скакал человек с горящими как у дьявола глазами в алом, словно кровью облитом кафтане. Кавалькада вихрем пронеслась мимо опешивших стражей закона, даже не заметив их присутствия.
   – Стреляйте! – крикнул Рябушкин.
   – В кого? – резонно заметил ошалевший от увиденного старшина Володя.
   – Местные жители говорят, что встреча с призраком – к беде, – зловещим шепотом поведал окружающим Калиостро.
   – Но ведь призраков нет в природе! – запротестовал жалобно Куницын. – Я ведь правильно говорю, товарищ следователь?
   – Разумеется, – ввернул свое любимое словцо Рябушкин, но уверенности в его голосе не слышалось.
   – Не знаю, как там с неприятностями, но грозу этот призрак, кажется, накликал, – заметил старшина Володя.
   Грянул гром, сверкнула молния и полил такой дождь, что тут даже у Рябушкина начисто пропала охота к спорам, и он повернул уазик к императорскому дворцу, покинутому каких-нибудь три часа назад. К счастью, до дворца добрались быстрее, чем развезло дорогу, иначе пришлось бы куковать в какой-нибудь яме по меньшей мере сутки.
   – Ох, не люблю я покойников, – жалобно вздохнул Куницын.
   – Не торчать же в машине всю ночь, – огрызнулся Рябушкин и первым побежал, пригибаясь, словно под пулеметным огнем, к дворцу.
 
   В императорском дворце следователя прокуратуры ожидал сюрприз, который едва не довел его до инфаркта. Исчезли все трупы. Причем внятного объяснения случившемуся он так ни от кого и не добился. Глупые смерды лишь разводили руками да чесали патлатые репы.
   – А что я мог сделать, – оправдывался лакей по имени Семка, которому Рябушкин грозил карами земными и небесными. – Прискакал граф Глинский, известный колдун, оживил, значит, императора. Они, государь, то есть, кочевряжиться не стали и подчинились разгневанному колдуну. Бумагу император какую-то подписал. Наиважнейшую. Вот колдун, значит, на радостях оживил всех и ускакал. А эти поднялись и в бега. Я им кричу, что их благородие не велели, а они хоть бы хны. Вот Васька не даст соврать. А потом, я императору – не указ. Он ведь в сильном гневе был, что его сначала убили, а потом вроде как оживили. Сел он, значит, в свою карету с преображенцами и укатил.
   – Бред, – простонал Рябушкин, падая в кресло.
   – Выпить не желаете, ваше благородие? – сердобольно спросил Семка.
   – Пошел вон!
   – Такая незадача вышла, – покаянно развел руками лакей. – Ведь двенадцать трупов было, а остался один, да и тот, зараза, живехонек.
   – Кто живехонек?! – Рябушкин аж подпрыгнул.
   – Так труп же, ядрена вошь. – Семка пожал плечами. – Мы его, ваше благородие, словили и решили было вдругорядь убить, чтобы представить его вам в лучшем виде. Но как-то смелости не хватило. Может, вы его сами, ваше благородие, а?..
   Ожившим и пойманным оказался как раз милиционер с лычками младшего сержанта на погонах.
   Старшиной Володей он был опознан как Сашка Синцов. Вид у Синцова был, надо сказать, довольно бледный, что в общем-то и неудивительно для ожившего покойника, едва не убитого вдругорядь. Связных показаний от Синцова добиться не удалось, видимо, он никак не мог осмыслить происшедшее, хотя, возможно, просто был косноязычным от природы. Но в любом случае фантастический Семкин рассказ о колдуне графе Глинском и оживших покойниках он подтвердил, чем поверг следователя Рябушкина в изумление, а впечатлительного Куницына едва не довел до обморока.
   – Вина принеси, – прикрикнул на лакея Кравчинский. – Видишь, человеку не по себе.
   – Это мы мигом, – с охотою откликнулся расторопный Семка.
   Вина выпили все, включая и Рябушкина, вконец запутавшегося в ситуации, которая весьма туго поддавалась анализу.
   – Нет трупа, нет и преступления, – с намеком сказал Кравчинский и потряс в воздухе скованными руками.
   – В общем, конечно, – задумчиво проговорил Володя, донельзя довольный, что ему не придется отчитываться перед начальством за семерых убитых по случаю бандитов и хоронить коллегу Синцова.
   – Но ведь они были! – вскинулся Рябушкин. – Слышите, были. Я что, по-вашему, трупов раньше не видел?! Я ведь Хлестова сам осматривал! На нем же живого места не было. Десять ран и все смертельные.
   – Синцова вы тоже осматривали, – напомнил следователю Ярослав, – и констатировали смерть.
   Старшина Володя вздохнул, милиционер Куницын откашлялся, а младший сержант Синцов развел руками, извиняясь за то, что не оправдал надежд руководства. Рябушкин побагровел, потом побледнел, поднялся с кресла и прошелся по залу, зачем-то замеряя шагами расстояние на полу. Возможно, таким образом следователь пытался восстановить в памяти картину происшествия. Все присутствующие, включая доблестную обслугу, наблюдали за ним с интересом.
   – Вы знали, что так случится, – резко обернулся Рябушкин к Ярославу.
   – В общем, да, – кивнул детектив. – У меня возникали сомнения по поводу «Макаровых», но, похоже, оракулу и они оказались по зубам. Я лично убил в окрестностях села Горелово около дюжины человек, и результат был тот же.
   Куницын от такого признания ахнул. Похоже, он в первый раз видел серийного убийцу, и не просто видел, а провел с ним бок о бок чуть ли не целую ночь.
   – Вы убивали их из тех пистолетов и револьвера, которые мы у вас изъяли?
   – Да. Экспертиза признала их муляжами, но здесь они работали исправно.
   – Чудовищно, – процедил сквозь зубы Рябушкин и, обернувшись к старшине Володе, добавил: – Снимите с них наручники.
   Кажется, Рябушкин начал потихоньку адаптироваться к ситуации, во всяком случае, он понял, что здесь происходят события, не укладывающиеся в рамки здравого смысла. Старшина Володя выполнил приказ начальника и застыл в мучительном раздумье.
   – Что же тут все-таки творится? – спросил наконец Рябушкин после продолжительного тягостного молчания.
   – Мы полагаем, что это проделки инопланетного компьютера, – пожал плечами Кравчинский, – но есть и другие мнения.
   – Например?
   – Кое-кто полагает, что оракул это языческий бог. Иные думают, что он дьявол. Словом, разброс суждений достаточно широк. Но в любом случае объявился сей загадочный персонаж в этих местах достаточно давно. Вероятно, несколько веков назад, а возможно, несколько тысячелетий.
   Куницын перекрестился. Старшина Володя почесал затылок. А воскресший Синцов тяжело вздохнул. Что и говорить, информация, которую донес до них Аполлон, не лезла ни в какие ворота.
   – Но это же чушь! – возмутился Рябушкин. – Какие в наших местах могут быть инопланетяне?!
   – У вас есть другое объяснение виденному вами сегодня? – холодно спросил Ярослав.
   – Но почему вы не сообщили об этом куда следует?
   – А куда следует об этом сообщать? В психиатрическую лечебницу?
   Гроза за окном прекратилась, но легче от этого никому не стало. Рябушкин поднялся с места и нервно заходил по залу. Видимо, искал выход из дурацкого положения, в котором неожиданно для себя оказался. Ну и наверняка от души проклинал своего коварного друга Аркадия Семеновича Иванова, втравившего ничего не подозревающего человека в столь паскудное дело.
   – Вы приехали сюда по просьбе Иванова? – поинтересовался Ярослав у Рябушкина.
   – Аркадий Семенович предупредил меня, что во вновь отстроенном дворце Хлестова готовится нечто ужасное, возможно даже убийство. Я обязан был отреагировать на сигнал. Потому и приехал в Горелово. Мы были бы здесь гораздо раньше, но, к сожалению, прокололи колесо и довольно долго с ним возились. Послушайте, почему этот оракул нас не выпускает, зачем мы ему понадобились?
   – Ему понадобились не вы, а мы, – возразил Кравчинский.
   – Значит, если мы поедем без вас, то он нас задерживать не станет?
   – Неуверен, – покачал головой Ярослав. – Насколько я понимаю, целью вашей поездки сюда был наш арест?
   – Во всяком случае, я на это очень рассчитывал, – усмехнулся Рябушкин.
   – В этом-то вся беда, – огорчил следователя Кравчинский. – Оракул выполнил ваше желание и теперь ждет ответной услуги. Тем не менее я думаю, что ваших подчиненных он выпустит. Во-первых, вы с ними не делились своими планами, а во-вторых, они никаких желаний не загадывали. Во всяком случае, у Синцова есть все шансы выбраться из зоны отчуждения, хотя бы потому, что в глазах оракула он покойник.
   – Но позвольте, – возмутился Рябушкин. – О каком исполнении моих желаний идет речь? Я ведь мечтал доставить вас по меньшей мере в КПЗ.
   – Прежде чем арестовывать людей, Анатолий Сергеевич, надо хотя бы для начала выяснить их фамилии, – укоризненно покачал головой поэт. – Вы ведь не Кузнецова с Кравчинским арестовали, гражданин следователь, а поручика Преображенского полка Друбича и известного авантюриста, мага и чародея графа Калиостро, то есть вашего покорного слугу. Мы особы не того ранга, чтобы сидеть в КПЗ. Нам по меньшей мере Петропавловскую крепость подавай, ну в крайнем случае Бутырский тюремный замок.
   – Издеваетесь, – вновь начал буреть лицом Рябушкин.
   – Я говорю совершенно серьезно. Впрочем, никто вам не мешает лично убедиться в справедливости моих слов.
   Похоже, Рябушкин склонялся к мысли, что ему морочат голову. Возможно, даже инопланетяне, но не исключено, что свои доморощенные экспериментаторы. Какие-нибудь гении программирования, ставящие опыты над живыми людьми. В любом случае долг следователя прокуратуры обязывал Анатолия Сергеевича пресечь безобразие если не своими силами, то с помощью компетентных в подобных вопросах людей, которых он мог найти только в областном центре. А может быть, даже и в Москве.
   – Поехали, – скомандовал Рябушкин милиционерам. – Не боги горшки обжигают. Прорвемся!
   – А грязь? – кивнул головой на окно старшина Володя.
   – Лучше уж в грязи где-нибудь застрять, чем в этом проклятом богом месте, – высказал свое мнение юный Курицын и на этот раз угодил начальству.
   Стражи закона покинули дворец настолько поспешно, что их отъезд до неприличия походил на бегство. Взревел натужно мотор УАЗа, брызнули в разные стороны комья грязи, слегка запачкав шикарную ливрею лакея Семки, с факелом в руке вышедшего лично проводить знатных гостей. Ярослав вздохнул и отвернулся от окна. Он почти не сомневался, что затея упрямого следователя Рябушкина закончится провалом.
   – Говорил же я ему – отправь одного Синцова, – с досадой махнул рукой Кравчинский.
   – А что толку от того Синцова? – возразил Ярослав. – Кто бы ему поверил?
   – Но проверить-то в любом бы случае проверили. Шутка сказать, в медвежьем углу пропал следователь прокуратуры с двумя милиционерами.
   – Ничего бы они здесь не нашли, – стоял на своем Ярослав. – В лучшем случае – пустые дворцы, в худшем – развалины.
   – Пожалуй, – задумчиво проговорил Кравчинский. – Оракул знает, что и кому показать.
 
   На аллее перед входом во дворец опять послышался шум. Судя по цокоту копыт, это подъезжала карета. Кузнецов нисколько не сомневался, что к месту событий прибыла императрица собственной персоной. Дабы лично убедиться в том, что напророченное оракулом событие свершилось должным образом.
   – А нам и порадовать ее нечем, – закручинился граф Калиостро, вглядываясь в окно. – Как назло ни одного трупа не осталось.
   – Скажем, что тело убиенного императора уже отправлено в Питер.
   Ее величество прибыла инкогнито, в карете, запряженной четверней, и всего лишь с двумя преображенцами в качестве личной охраны.
   – Свершилось! – Граф Калиостро метнулся к ней навстречу. – Глинский мне рассказал главное, – остановила его строгим взглядом императрица, – а подробностей я знать не хочу. Император подписал отречение при свидетелях. Вы готовы, господа, выступить в качестве оных?
   – Разумеется, – с готовностью подтвердил Кравчинский. – Где и когда угодно. А Ваньку Каина мы найдем и повесим.
   – Какого Ваньку Каина? – не поняла императрица.
   – Местного разбойника, убившего императора. Вот и Семка не даст соврать.
   Ее величество бросила равнодушный взгляд на холопа и слегка оттопырила нижнюю губу:
   – Показания холопа никто не будет слушать, граф. Впрочем, вам я в любом случае благодарна за содействие.
   И в руку склонившегося в изящнейшем поклоне Калиостро упал бриллиант чистой воды, довольно-таки приличной величины. Ярославу этот жест императрицы показался странным, ведь об оплате они договаривались со Светкой Хлестовой. И именно тогда Аполлоша в шутку упомянул об этом бриллианте. Выходит, не только Хлестова помнит обо всем, что происходит с ней в образе императрицы, но и императрица сохраняет в своей памяти отдельные Светланины мысли? Впрочем, иначе, наверное, и быть не может. Вот только эти мысли приобретают здесь форму, сообразную эпохе.
   – У меня есть к вам разговор, Друбич. – Императрица пристально посмотрела в глаза поручику.
   – Рад служить, – по-военному отрубил бравый детектив
   – В таком случае пройдемте в мою комнату, здесь слишком много ушей.
   Кузнецову с поэтом ничего не оставалось, как проследовать за императрицей, поднимавшейся по лестнице, где еще каких-нибудь четыре часа назад убивали ее мужа. Но, похоже, столь мелкие подробности быта мало волновали озабоченную глобальными проблемами государыню. Кравчинский оценил важность момента. Все-таки далеко не каждого подданного пустят в личные покои императрицы. Что же касается детектива, то его больше волновал вопрос – зачем он понадобился императрице? Чего доброго, опять кого-нибудь придется убивать.
   Кажется, Ярослав угадал. Причем разговор ее величество завела о небезызвестном Друбичу графе Глинском. Собственно, детектив и раньше предполагал, что фаворит рано или поздно станет для рвущейся к власти женщины помехой. Но он никак не думал, что помехой Колян станет так рано. Не успев похоронить мужа, государыня уже обдумывала план, как бы отправить вслед за ним и любовника. Впрочем, как вскоре выяснилось, для подобной торопливости у нее были серьезные основания. Ибо граф Глинский связался с нечистой силой. Кто бы мог подумать! И возжелал ни много, ни мало, как управлять миром с помощью своего оракула. Для сиятельного графа даже Российская империя оказалась недостаточно обширной.
   – Каков наглец, однако! – не выдержал Калиостро и заслужил своей репликой благодарственный взгляд императрицы.
   – Поймите меня правильно, Друбич, сумасшествие этого человека опасно не только для меня, но и для вас. Он погубит и свою, и мою репутацию, и репутацию вашей будущей жены. Я и так сильно рисковала, поддавшись на его уговоры, но теперь, когда дело благополучно завершено, об этом маленьком приключении в сельской местности лучше всего забыть.
   – Мы придерживаемся того же мнения, ваше величество, – с готовностью закивал головой Калиостро. – И сделаем все от нас зависящее, чтобы остановить графа, зашедшего слишком далеко в своем рвении.
   – Я не настаиваю на крайних мерах, господа. Но слухи о таинственном оракуле не должны выйти за пределы этой местности. Вы меня поняли, полковник Друбич?
   – Так точно, – подтвердил Ярослав.
   – Жду вас в Санкт-Петербурге с молодой женой, Друбич. А вам, господин Калиостро, счастливого пути.
   Ее величество решительно поднялась с кресла и поспешно покинула дворец. Друбич с Калиостро провожали ее до кареты и за свое рвение удостоились высочайшего кивка и многозначительного взгляда. Четверка лошадей чуть ли не с места перешла на рысь, и увозивший императрицу экипаж через минуту скрылся с глаз расстроенных друзей.
   – Вот она, неблагодарность людская, – покачал головой поэт. – И какой дурак после этого будет иметь дело с сильными мира сего?!
   – Друбич будет, – хмуро бросил Ярослав. – Он убил Глинского.
   – А ты откуда знаешь?
   – От Терентия Филипповича Доренко-фон Дорна. Так-то вот, Аполлон.
   – Ты что же это, собираешься убить Коляна?! – потрясенно воскликнул Кравчинский.
   – А если это непременное условие его освобождения? Как ты понимаешь, наш расчет, что после убийства императора графу Глинскому откроется дорога в столицу, оказался ошибочным. Следовательно, и Колян будет сидеть в этом чертовом дворце, пока окончательно не свихнется.
   – Пожалуй, – задумчиво почесал переносицу Кравчинский, – в любом случае следует наведаться к опальному графу и выяснить, насколько служебная характеристика, данная ему императрицей, соответствует действительности.
   Предложение было разумным, и друзья, не медля ни секунды, вскочили на коней. То есть вскочил, собственно, Ярослав, а Аполлон попытался взобраться. Попытка, однако, оказалась настолько неудачной, что Калиостро не стал больше ее повторять и приказал Семке запрячь тарантас. Приказание было выполнено незамедлительно, после чего Аполлон причмокнул, посылая отдохнувших коней в тревожную ночь.
 
   Несмотря на грязь и накрапывающий мелкий дождичек, друзья добрались до дворца Глинского довольно быстро. Здесь спать, похоже, еще не ложились, несмотря на то, что ночь давно уже вступила в свои права. Детектив с поэтом были опознаны челядью и пропущены в кабинет графа без всяких помех.
   Глинский, судя по всему, занимался научными изысканиями. Во всяком случае, весь до напудренной макушки был обложен старинными фолиантами и манускриптами. В стеклянных колбах на столах дымились какие-то смеси, добытые, если судить по запаху, из адских глубин. Насколько Ярослав помнил школьные годы, Колян Ходулин к химии питал искреннее отвращение, и если получил по этому предмету тройку на школьном выпускном экзамене, то лишь благодаря стараниям друзей, дружно тянувших лентяя за уши. Зато граф Глинский напротив, судя по всему, в этом предмете достиг больших успехов. На вошедших приятелей он даже не взглянул, увлеченный переливанием жидкости из одной колбы в другую. Последовавшая за этим вспышка огня едва не опалила брови графа, грубо выругавшегося и посмотревшего жидкость на свет.