– Опыт перенимали не только наши кгбшники, но и их црушники, – подтвердил Корытин. – Да и нынешние наши политики не оставались в стороне. По словам Горбунова, покойный Паленов у них тоже бывал и не раз.
– Любопытствовал? – Паленов готовился к выборам и искал эффективные технологии по запудриванию мозгов избирателей.
– Нашёл? – Степан Иванович не в курсе. Человек он немолодой, новым веяниям чуждый, а потому Паленов лично к нему не обращался. Кандидата в губернаторы консультировал Василий Семёнович Певцов. Кстати, Алексея Астахова Горбунов тоже очень хорошо знает. Тот бывал у них неоднократно и даже числился нештатным сотрудником, без зарплаты, но с корочками.
Чеботарёв высадил Корытина и велел Сашку рулить к дому. На сон времени уже не оставалось, но чайку со вкусом попить стоило. День предстоял суматошный, гонять чай в служебном кабинете Виктор не привык. Дома же, в утренние часы, с чашкой чая в руке, ему хорошо думалось.
Как ни крути, а главным подозреваемым в совершённом преступлении остаётся Резанов. И ладно бы он оставался таковым только в глазах следователя. Но у Чеботарёва были основания полагать, что и подельники Рекунова, и подельники Тяжлова могут углядеть в божественном быке серьёзную опасность и устранить его просто из предосторожности. Корытин, уже успевший, похоже, проникнуться к Резанову симпатией, видит в нём только пишущего интеллигента, с брезгливым скепсисом взирающего на суету вороватых людишек. Андрею и в голову не приходит, что есть и совсем другой Резанов, который прячется до поры за весёлым цинизмом статей и являет себя миру лишь время от времени в ситуациях критических или близких к тому. Чеботарёв очень хорошо помнит последний бой Резанова на ринге, когда этот божественный бык расчётливо и хладнокровно забивал насмерть своего противника. Хотя слова «расчётливо» «хладнокровно» здесь не совсем подходят, поскольку основой Резановских действий была дикая ярость. Он ненавидел своего противника, и тот, надо признать, эту ненависть заслужил. Пройдёт всего лишь полтора года и тогдашний оппонент Резанова на ринге будет убит сотрудниками милиции при задержании, а шлейф кровавых преступлений, который он оставил за собой, прокуратура разматывает до сих пор.
Резанов знал тогда, с кем имеет дело, во всяком случае, догадывался, но в глазах Чеботарёва это его не оправдывало. Конечно, можно предположить, что Резанов действовал тогда в состоянии аффекта, но в том-то и дело, что ярость божественного быка не была слепой. Даже рефери на ринге ничего странного в поведении противников не заметил и очень удивился, когда Седельников, тренер Резанова, выбросил белое полотенце. Зрители же и вовсе бесновались добрые полчаса, требуя продолжения боя. Слишком уж очевидным было для них преимущество Резанова, а его противнику до нокаута оставалось всего ничего. Седельникова потом обвинили во всех смертных грехах. Заподозрили во взяточничестве. Разбирательства тянулись не один месяц, и единственным человеком, который безоговорочно поддержал тренера во всех инстанциях, был Чеботарёв. Другое дело, что ни Чеботарёв, ни Седельников так и не смогли сколь-нибудь вразумительно разъяснить свою позицию. А единственным их аргументом в пользу столь странного решения являлось то, что противник Резанова после боя был отправлен в больницу. Седельникову пришлось уйти из спорта с клеймом нечистоплотного человека, и Виктор ему искренне сочувствовал. Резанов же всё это время молчал, упиваясь ролью жертвы заговора. Однако на ринг он после того случая больше не выходил. И это косвенным образом подтверждало правоту Седельникова, на что Виктор как-то раз прямо указал Резанову в минуту предельной откровенности. В ответ Сергей только плечами пожал. Больше они к этой теме не возвращались.
Конечно, нельзя исключать и того, что Седельников с Чеботарёвым просто ошиблись в оценке состояния Резанова, а дело всё бело в спортивном азарте, захватившего целиком вышедшего на ринг спортсмена. Хотя, по наблюдениям Виктора, Сергей не был азартным человеком, да и спортсменом был весьма своеобразным: мог выиграть практически у любого и столь же блестяще мог практически любому проиграть. Причём выигрывал чаще всего нокаутом, а проигрывал по очкам. Чеботарёв, следивший за Резановым чуть ли не с мальчишеских турниров, когда сам ходил в мастерах, всегда поражался той лёгкости, с которой тот переживал свои поражения, и тому странно-тяжёлому взгляду, который он замечал у него после побед. С таким же взглядом Резанов вернулся из армии, и это был пик в Резановской спортивной карьере, когда все прочили его в чемпионы, и которая драматически оборвалась по вине тренера Седельникова, как многие думают до сих пор.
Сейчас Чеботарёв мучился сомнениями по поводу собственных ощущений почти десятилетней давности. Наверное, поэтому он не рискнул поделиться ими с Корытиным. Конечно, Виктор мог бы оправдаться перед собой тем, что, отправляя за решётку Резанова, он тем самым спасает его от возможной мести Рекуновских подельников, и, в общем, это было бы правдой. Тучи над Резановым с этой стороны действительно сгущались. Однако спасая его таким образом от бандитской пули, Чеботарёв, сам того не желая, мог обречь возможно невинного человека на пожизненное заключение. Ибо кое-кому в прокуратуре Резанов мог показаться идеальным кандидатом в виновники всех нашумевших убийств. Чеботарева, как старого друга подследственного отстранят от дела, а расторопные коллеги, под диктовку номенклатурных товарищей, ныне, впрочем, господ, оформят путёвку в места не столь отдалённые не только Резанову, но и Ксении. Что, безусловно, устроит если не всех, то очень многих в областных верхах.
Чиж довольно долго изучал Резановский опус, хмыкал про себя и головой качал. Резанов спокойно сидел на стуле и партийца не торопил. В конце концов, одно дело статьи по теории классовой борьбы печатать и совсем иное – компромат, задевающий лиц весьма влиятельных и наделённых властью. Конечно, Резанов и раньше пописывал в оппозиционной прессе, но то были статьи совсем иного сорта, конкретно никого не цепляющие, а потому по сути безвредные. В основном – общие рассуждения на тему падения нравов. Причём эти рассуждения оппозиционного Неразова лояльный к переменам Резанов тут же опровергал, вступая с ним в ожесточённую полемику. Чиж на эти метания от Резанова к Неразова смотрел с интересом и не то, чтобы одобрял, но, во всяком случае, сочувствовал.
– Селезень тебе этого не простит, – предостерёг Чиж. – Выкинет из газеты в два счёта. У нас же выборы на носу.
– Выкинет, если на нынешних выборах победу одержит действующий губернатор, усмехнулся Резанов. – А если произойдёт смена караула, то изгой Резанов превратиться в героя Резанова, которым будут козырять перед новой властью. – Демократия, – вроде даже сочувственно вздохнул по поводу редакторских мучений Чиж. – Не знаешь, кому угождать. То ли дело раньше: есть генеральная линия, и дуй в этом направлении, через черту не переступая. Я одного не понимаю, с какой стати люди подобные Селезнёву, коих у нас пруд пруди, вдруг ударились в либерализм, он ведь им нужен как зайцу стоп сигнал. – Начальство ввело солидных людей в заблуждение. Из Кремля поступило такое указание – быть либеральными. Многие не устояли.
– Я для себя понять хочу, – не принял Резановского шутливого тона Чиж. – Как можно свои собственные мозги так вывернуть. Я Селезнёва почти тридцать лет знаю, ещё с комсомола. Ведь искренним же был партийцем. Ты его статьи почитай пятнадцатилетней давности.
– Ради карьеры врали, – осторожно защитил подельников Резанов. – Не стали бы врать, так сидели бы на кухне, а то и в более скорбных местах. – Нет, Серёжа, здесь не то, – покачал головой Чиж. – Это вам, молодым, они могут вешать лапшу на уши по поводу зверств Брежневского режима. Никто их в партию силком не гнал. Но выгода, конечно, от партбилета была. Кто громче всех лозунги кричал, тому и пайка больше доставалась. Но ведь и сейчас то же самое и даже много более того. Чем ближе к власти, тем пайка больше. И выходит, что эти люди ничегошеньки в себе не меняли, суть их осталась та же самая. – Вот тебе раз, – удивился Резанов. – Ты вокруг-то посмотри.
– Я и смотрю. У нас как выборы, так вибрация – кто придет, и что он натворит? Один человек там, наверху, выдвинет любую, самую идиотскую идею, и селезнёвы, имя которым легион, её подхватят. Потому что такова их холуйская суть, а мировоззрение они готовы перестроить в соответствии с текущим моментом. Сказали, даёшь приватизацию, они её дали. Скажут – сажай приватизаторов, они посадят. Они сами себя будут сажать. Вот такой у нас, Серёжа, выходит либерализм. – Страшновато, – поежился Резанов.
– Я это к тому, чтобы ты знал, с кем бороться вздумал, – пояснил Чиж. – Это ведь только в сказках богатыри в два замаха побеждают Кощеев Бессмертных. А в жизни реальной у Кощеев голова отрастает, а вот у богатырей нет. – Интересно, – задумчиво протянул Резанов. – А где сердце у Кощея?
– В желудке. Кощей сожрал коммунистическую идею, сожрёт и вашу либеральную.
Чижу явно хотелось спросить Резанова о взрыве в Рекуновском особняке, но врожденная деликатность мешала. Поэтому и начал он издалека, чуть ли не от Адама, стараясь подвести под чужую очевидную подлость хоть какую-то очеловечивающую базу. Резанов же Рекунова с компанией за людей не считал и по поводу их кончины скорбеть не собирался.
– Самосуд, однако, не метод, – вздохнул Чиж. – Всё-таки убийство есть убийство. – А как же революционная целесообразность?
– Со смертью Рекунова ничего в нашем обществе не изменилось. Индивидуальный террор никогда и никому ещё не приносил успеха.
– Для массового террора у меня пока что нет под рукой ни партии, ни силовых структур.
Чиж намёк понял и слегка обиделся. Хотя Резанов только отплатил ему той же монетой: хозяин заподозрил гостя в индивидуальном терроре, а тот его в склонности к диктатуре пролетариата с известными всем последствиями. Чиж объяснение гостя выслушал с большим вниманием и, если по лицу судить, призадумался. Резанов нисколько не сомневался, что Володя, как отдельно взятый человек, мухи не обидит, но если партийная труба позовёт, то долг он свой выполнит, пусть и с содроганием и с болью в сердце.
– Наверное, – не очень охотно согласился Чиж. – То есть крови я не хочу, но ты, похоже, прав. Конечно, сейчас время другое, но сказать «нет», значит отречься от многих товарищей, которые в иные, более суровые времена, вершили-таки суд и расправу. Я говорю о тех, кто вершил их без корысти в душе.
– Я тоже крови не хотел и не хочу, – сказал Резанов. – Но в отличие от тебя, я уже убивал из чувства долга.
– Но ты ведь был солдатом и там стреляли, – сочувственно поморщился Чиж. – Это совсем другое.
– Здесь тоже война и противостоят мне не ягнята, – возразил Резанов. – Вот ведь в чём дело, Володя. Ситуация такая, что я сам должен определить – война или не война, убивать или не убивать.
– Порок должен быть наказан, но не в рамках же беспредела, – запротестовал Чиж. – Иначе зло восторжествует на наших костях.
– Ладно, – устало махнул рукою Резанов. – Статью-то напечатаешь? – Статью напечатаем. Бьёт она не в бровь, а в глаз.
– Ещё одна просьба у меня к тебе, Володя. Есть у меня сведения об одном человеке. Сведения смутные, но, похоже, что именно он является творцом беспредела в нашем городе. Сухой, высокий и прямой как палка старик. По нашим с Булыгиным расчётам, в годы оны он служил в компетентных органах и сейчас задействовал свою тогдашнюю агентуру. Очень опасный тип. Нам он известен под именем жреца Атемиса, и, возможно, его фамилия как-то созвучна этому имени.
– Не припомню, – задумчиво протянул Чиж. – Но спрошу у своих. Жрец, говоришь? А каким богам служит этот жрец?
– Вот это мне как раз и хотелось бы узнать.
Рустем Халилович Халилов с нервами, похоже, уже совладал и на божественном быке-монстре более не настаивал. Большого физического ущерба он не понёс, а хорошо организованная нервная система быстро вернула организм к нормальному состоянию. На Корытина, пришедшего к нему почти что с дружеским визитом, он смотрел хоть и настороженно, но без враждебности.
– Всё, о чём знал, я уже рассказал следователю Березину.
– Ваши показания я читал, – кивнул головой Корытин. – Вы упомянули там вскольз о шутливом звонке за минуту до взрыва.
Халилов поморщился, вспоминать об этом ему, видимо, было неприятно. Кажется, он испытывал чувство неловкости за свой испуг и за откровения о божественном быке сразу же после взрыва, столь развеселившие почтенную публику. – Следователь решил, что это обычное телефонное хулиганство и, наверное, так оно и есть.
– Баллоны с газом хранились в подвале? – Вероятно, – пожал плечами Халилов. – Я ведь в этом доме был только гостем. Но сноп огня вырвался нак раз по центру в том месте, где сидели Рекунов и Селянин. А я стоял у раскрытого окна – душновато, знаете, было и накурено. Звука взрыва я не слышал. Очнулся в кустах, когда всё вокруг горело.
– О чём был звонок? – Привет от божественного быка и до встречи в каких-то садах. Рекунов повторил это вслух. Селянин, я помню, успел засмеяться, а после рвануло.
– На месте взрыва было обнаружено три трупа, а по вашим первоначальным показаниям, в доме к моменту взрыва было шесть человек, включая вас и Светлану. – Обычно при Рекунове было два охранника. Была ещё и приходящая обслуга, но об этом лучше спросить у Светланы. Не исключено, что Рекунов отпустил или отправил по делу охранника.
– Значит, охранников с вами в комнате не было? – Нет, мы пили втроём: я, Рекунов и Селянин.
– А Светлана? – Светлана сказала, что у неё голова болит и отправилась спать минут за пятнадцать до взрыва.
– Скажите, Рустем Халилович, вы никого из этих людей не знаете?
Корытин достал пять фотографий и протянул их Халилову. Халилов даже приподнялся с кровати, чтобы получше рассмотреть предложенные снимки. На лице его читалось сомнение:
– Не уверен. Может быть вот этот. По-моему, он похож на шофёра «Жигулей», которые накануне привозили продукты. Впрочем, ручаться не могу, Видел я его мельком. Просто отметил мимоходом, что человек видимо подрабатывает. Светлана
с ним рассчитывалась. – В дом шофёр входил? – Заносил коробки с продуктами. – А почему вы решили, что этот человек подрабатывает?
– Повадки не шоферские. И губы всё время кривились презрительно. – Спасибо за помощь, – сказал Корытин поднимаясь.
– Ко мне есть какие-то претензии? – спросил Халилов. – У нас нет, – утешил его Корытин. – А что до Березина, то он вам об этом сам скажет.
Чеботарёв Корытинский доклад выслушал с большим интересом. Ещё раз внимательно посмотрел фотографии. Алексея Астахова он узнал сразу по всегдашней ухмылке полноватых губ. С Костиковым он тоже пару раз сталкивался. Очень выразительное лицо, хотя и слегка обрюзгшее. Лицо типичного российского интеллигента со скорбной улыбкой на бледных устах и мудрым прищуром окружённых мелкими морщинами глаз. Третий снимок ничего ему не говорил, но, видимо, это был Костиковский коллега Певцов. Тоже, если судить по снимку, весьма и весьма интеллигентная личность, с залысинами и скепсисом во взоре. – Выяснил, откуда поступил продуктовый заказ?
– Ну а как же. Рекунов их постоянный клиент, точнее не сам Рекунов, а Светлана. Именно она в последний раз составляла перечень необходимых продуктов. – И в магазине тоже опознали по фотографии Астахова? – В том-то и дело, что нет, – усмехнулся Корытин. – Там клятвенно утверждают, что за продуктами приезжал Рекуновский охранник Сеня, которого в магазине очень даже хорошо знают, ибо он там бывает чуть ли не еженедельно. Все продавщицы в один голос утверждают, что ошибиться не могли. Да и не похож этот Сеня на Астахова – здоровенный громила в метр девяносто ростом. – Выходит, Халилов сказал тебе неправду?
– Ничуть не бывало, – покачал головой Корытин. – За продуктами ездил действительно Сеня, как я выяснил у Рекуновской кухарки. Милая женщина средних лет, очень напуганная всем происшедшим. У Сени сломалась машина. Он звонил Светлане и просил помощи. Видимо, помощь ему была оказана, по словам кухарки, продукты доставили жёлтые «Жигули». Водителя она, правда, не разглядела, поскольку в кухню он не заходил. К сожалению, мне не удалось поговорить со Светланой, врачи к ней пока никого не допускают. Утверждают, что состояние пациентки не позволяет ей общаться с работниками правоохранительных органов.
– А что с Сеней? – Одно из двух: либо его разметало на атомы, либо он благополучно скрылся. Если этот Сеня уцелел, то подозрение может пасть на него. Или, точнее, та же Светлана может указать на охранника, как на возможного виновника трагедии и указать не нам, а подельникам почившего авторитета. Но может и не указать, а подтвердить, скажем, что Сеня был отправлен Рекуновым по какой-то срочной надобности. То есть судьба Сени в руках Светланы.
– Хочешь сказать, что он им понадобится для каких-то грязных дел? – Если Светлана причастна к взрыву, то обязательно понадобится, – подтвердил Корытин. – Чтобы отвести от себя подозрение, она, скорее всего, укажет на Резанова, как на виновника. А Сени поручат деликатное дело устранения журналиста. Выбор у охранника невелик: либо он устранит божественного быка, либо его объявят сообщником убийцы.
– Не могу понять, зачем им понадобилось привлекать Астахова, – задумчиво протянул Чеботарёв. – Что-то здесь не так.
– Так может его привлек Резанов? – А что у нас с Резановым?
– Мы едва не прихватили его на квартире у Чижа, но, увы. Теперь он удвоит осторожность, а возможно и ляжет на дно.
– Займись Сеней, а также связями Светланы. И Халилова не выпускай из виду.
Корытин ушёл выполнять возложенные на него многотрудные задачи, а Чеботарев остался в кабинете, размышлять и анализировать. По его расчетам Астахов должен был вот-вот объявиться подле заждавшейся женушки, если уже не объявился. Причём не просто так, а в роли спасителя. Астахов должен предложить через Агнию Дерюгину и компании план разрешения возникших проблем. Страху на областную элиту жрец Атемис нагнал, и, не исключено, что чиновники дрогнули сердцем. Многое, если не всё, будет зависеть от аппетитов жреца, но сам объём подготовительных работ говорил о том, что прётензии будут немалыми. А вот поведение Резанова Виктору было непонятным, если, конечно, тот не работал в команде жреца, что казалось маловероятным. Ну а если божественный бык вздумал вести свою игру, то в результате достигнутых договорённостей его устранят. Устранить его, впрочем, могут и раньше, использовав смерть Резанова как средство шантажа.
После недолгих колебаний Чеботарёв всё-таки взял трубку и набрал номер телефона Агнии:
– Я слышал, что ваш супруг вернулся?
Видимо, Агния не ожидала столь прямого вопроса, а потому некоторое время колебалась.
– Да, вернулся, – нехотя отозвалась она, наконец. – Нашлась пропажа. – Передайте ему, что Виктор Чеботарёв хотел бы перемолвиться с ним словом. Я жду его в два часа в кафе, где мы с вами встречались. Всего хорошего.
Агния кажется пыталась что-то возразить, но Чеботарёв не стал её слушать и повесил трубку. Вряд ли Астахов рискнёт проигнорировать звонок давнего знакомого. Чеботарёв даже почувствовал гордость по поводу своего умения просчитывать ситуацию. Правда, разрастись этому чувству до гипертрофированных размеров мешал червячок сомнения. В конце концов, даже вычислив всех подручных жреца Атемиса, он пока не располагал мало-мальски значимыми уликами по поводу их причастности к противоправным делам. А не имея на руках козырей, оставалось только блефовать, причём блефовать в игре, все нити которой находились в руках другого человека, устанавливавшего вдобавок ко всему ещё и правила этой игры.
Ждать Чеботарёву пришлось недолго. Астахов приехал минут через десять после того, как Виктор припарковал свою машину у знакомого заведения. Чеботарёв не видел Алексея года два и с неодобрением отметил, что время отыгралось на его знакомом. Впрочем, знакомы они были шапочно, через того же Резанова, который представил их друг другу лет восемь или десять назад. Астахов тогда писал в газете на спортивные темы и слыл большим знатоком бокса. В те поры Астахов был тридцати трехлетним добрым молодцем, развесёлым и заводным. Чему способствовала утерянная ныне стройность и пышная тогда шевелюра, делавшая Астахова любимцем дам.
– Слышал, слышал, – сказал присаживаясь в Чеботарёвскую машину Астахов. – Ксения в больнице. Паленов убит. Кошмар какой-то.
– Статью о Паленове действительно написали вы?
Астахов вопросу не удивился, хотя и ответил не сразу, прикидывая что-то в уме. Взволнованным он не выглядел, разве что слегка встревоженным.
– Я по-глупому рассорился с Паленовым и рассчитывал на примирение, но, увы. – А почему не под своим именем напечатали?
– Не хотелось слишком откровенно прогибаться, – слегка смутился Астахов. – Мне важно было другое: показать Паленову, что я могу быть ему полезен своими связями в журналистских кругах.
– А презент? – Галька, что ли? – не сразу сообразил Астахов. – Это хохмы ради. Мне её один чудак подарил. Очень интересный старик, помешанный на древностях. – Высокий, худой и прямой как палка.
– В общем да. А вы откуда знаете? – От вашей супруги, – пояснил Чеботарёв. – Это вы познакомили старика с Ксенией?
– Не с Ксенией, а с её мужем, – поправил Астахов. – И сделал я это по просьбе Паленова. Поскольку этот человек интересовался культами Востока, а Костиков в этих проблемах специалист.
– Как фамилия старика? – Честно говоря, не помню, – наморщил лоб Астахов. – Что-то нерусское, хотя по имени отчеству Иван Иванович. Видел я его от силы пару раз. Свёз в институт к Костикову, и на этом всё закончилось.
– У меня есть все основания полагать, что этот Иван Иванович оказал большое влияние и на Костикова, и на Ксению, и даже на Резанова.
– Сергей-то здесь при чём? – Вы знаете, почему Резанов бросил занятия спортом? – Была какая-то неприятная история, – припомнил Астахов. – Кажется, он покалечил соперника.
– Мог бы и убить, если бы его не остановили. – Бросьте, – не поверил Астахов.
– Резанов не спортсмен, он боец. И в определённых ситуациях он бьётся насмерть. – Агния мне рассказывала про божественного быка, который во сне якобы вселился в Резанова, но я решил, что это его очередная хохма. Серёжа любит смущать дам подобными рассказами.
– Его рассказы действуют не только на дам, но и, представьте себе, на мужчин.
Пересказ показаний Светланы и Халилова Астахов выслушал с недоверчивой усмешкой:
– Бывают же такие суеверные люди. – Шок, – пожал плечами Чеботарёв. – Но боюсь, что этот шок может и не пройти. Внешне люди поуспокоются, найдут более разумное объяснение случившемуся, но в подсознании останется именно божественный бык, как причина пережитого ужаса. И как возможность продолжения этого ужаса в дальнейшем. Эти люди, я имею в виду Халилова и Светлану, будут искать возможность, избавится от подсознательного страха, а поуспокоившееся и протрезвевшее сознание подскажет им объект – Резанов, разумеется, не в качестве божественного быка, а в качестве ловкого убийцы или опасного маньяка, которого следует устранить для собственного спокойствия.
– Забавно, – криво усмехнулся Астахов. – В том смысле забавно, что страх родился из ничего, из пустой байки. Вы ведь не думаете, что это Резанов взорвал Рекуновский дом. – А почему нет, Алексей Петрович? – спокойно возразил Чеботарёв. – У него были причины не любить покойных. Да и среди живых есть люди, которых Резанов с полным основанием может считать соучастниками преступления. – Но ведь в Рекуновском доме, если верить газетам, рванул газ. Я читал интервью с вашим коллегой.
– Газ действительно рванул, – согласился Чеботарёв. – Но для того, чтобы он рванул, надо было оставить открытым вентиль. Кроме того нужна искра.
– Мало ли, – пожал плечами Астахов. – Вентиль могла не закрутить кухарка, а далее спичка или окурок, вот вам и взрыв.
– Могло быть и так, – кивнул Чеботарёв. – Но стопроцентно согласиться с таким раскладом мешают два обстоятельства: во-первых, звонок, буквально за пару минут до взрыва, и во-вторых, появление на территории Рекуновской усадьбы постороннего человека, который заносил коробки в подвал, где хранились баллоны с газом. По неосторожности моего сотрудника Халилову была предъявлена фотография одного человека, и, представьте себе, гость с юга его опознал.
– Вы хотите сказать, что это была моя фотография? – Вы ведь хороший знакомый Резанова, а мы проверяем всех, с кем он вступает в контакт.
– Абсурд, – возмутился Астахов. – Я действительно завозил эти чёртовы коробки к Рекунову. Но это произошло по чистой случайности. Светлана была у нас в гостях, Агния попросила отвезти её домой, а на дороге мы повстречали дебила-охранника, у которого сломалась машина. Светлана попросила меня помочь. Да спросите же у нее, наконец.
– Светлана подруга вашей жены, и она вполне могла вступить в сговор с врагами Рекунова.
– Любопытствовал? – Паленов готовился к выборам и искал эффективные технологии по запудриванию мозгов избирателей.
– Нашёл? – Степан Иванович не в курсе. Человек он немолодой, новым веяниям чуждый, а потому Паленов лично к нему не обращался. Кандидата в губернаторы консультировал Василий Семёнович Певцов. Кстати, Алексея Астахова Горбунов тоже очень хорошо знает. Тот бывал у них неоднократно и даже числился нештатным сотрудником, без зарплаты, но с корочками.
Чеботарёв высадил Корытина и велел Сашку рулить к дому. На сон времени уже не оставалось, но чайку со вкусом попить стоило. День предстоял суматошный, гонять чай в служебном кабинете Виктор не привык. Дома же, в утренние часы, с чашкой чая в руке, ему хорошо думалось.
Как ни крути, а главным подозреваемым в совершённом преступлении остаётся Резанов. И ладно бы он оставался таковым только в глазах следователя. Но у Чеботарёва были основания полагать, что и подельники Рекунова, и подельники Тяжлова могут углядеть в божественном быке серьёзную опасность и устранить его просто из предосторожности. Корытин, уже успевший, похоже, проникнуться к Резанову симпатией, видит в нём только пишущего интеллигента, с брезгливым скепсисом взирающего на суету вороватых людишек. Андрею и в голову не приходит, что есть и совсем другой Резанов, который прячется до поры за весёлым цинизмом статей и являет себя миру лишь время от времени в ситуациях критических или близких к тому. Чеботарёв очень хорошо помнит последний бой Резанова на ринге, когда этот божественный бык расчётливо и хладнокровно забивал насмерть своего противника. Хотя слова «расчётливо» «хладнокровно» здесь не совсем подходят, поскольку основой Резановских действий была дикая ярость. Он ненавидел своего противника, и тот, надо признать, эту ненависть заслужил. Пройдёт всего лишь полтора года и тогдашний оппонент Резанова на ринге будет убит сотрудниками милиции при задержании, а шлейф кровавых преступлений, который он оставил за собой, прокуратура разматывает до сих пор.
Резанов знал тогда, с кем имеет дело, во всяком случае, догадывался, но в глазах Чеботарёва это его не оправдывало. Конечно, можно предположить, что Резанов действовал тогда в состоянии аффекта, но в том-то и дело, что ярость божественного быка не была слепой. Даже рефери на ринге ничего странного в поведении противников не заметил и очень удивился, когда Седельников, тренер Резанова, выбросил белое полотенце. Зрители же и вовсе бесновались добрые полчаса, требуя продолжения боя. Слишком уж очевидным было для них преимущество Резанова, а его противнику до нокаута оставалось всего ничего. Седельникова потом обвинили во всех смертных грехах. Заподозрили во взяточничестве. Разбирательства тянулись не один месяц, и единственным человеком, который безоговорочно поддержал тренера во всех инстанциях, был Чеботарёв. Другое дело, что ни Чеботарёв, ни Седельников так и не смогли сколь-нибудь вразумительно разъяснить свою позицию. А единственным их аргументом в пользу столь странного решения являлось то, что противник Резанова после боя был отправлен в больницу. Седельникову пришлось уйти из спорта с клеймом нечистоплотного человека, и Виктор ему искренне сочувствовал. Резанов же всё это время молчал, упиваясь ролью жертвы заговора. Однако на ринг он после того случая больше не выходил. И это косвенным образом подтверждало правоту Седельникова, на что Виктор как-то раз прямо указал Резанову в минуту предельной откровенности. В ответ Сергей только плечами пожал. Больше они к этой теме не возвращались.
Конечно, нельзя исключать и того, что Седельников с Чеботарёвым просто ошиблись в оценке состояния Резанова, а дело всё бело в спортивном азарте, захватившего целиком вышедшего на ринг спортсмена. Хотя, по наблюдениям Виктора, Сергей не был азартным человеком, да и спортсменом был весьма своеобразным: мог выиграть практически у любого и столь же блестяще мог практически любому проиграть. Причём выигрывал чаще всего нокаутом, а проигрывал по очкам. Чеботарёв, следивший за Резановым чуть ли не с мальчишеских турниров, когда сам ходил в мастерах, всегда поражался той лёгкости, с которой тот переживал свои поражения, и тому странно-тяжёлому взгляду, который он замечал у него после побед. С таким же взглядом Резанов вернулся из армии, и это был пик в Резановской спортивной карьере, когда все прочили его в чемпионы, и которая драматически оборвалась по вине тренера Седельникова, как многие думают до сих пор.
Сейчас Чеботарёв мучился сомнениями по поводу собственных ощущений почти десятилетней давности. Наверное, поэтому он не рискнул поделиться ими с Корытиным. Конечно, Виктор мог бы оправдаться перед собой тем, что, отправляя за решётку Резанова, он тем самым спасает его от возможной мести Рекуновских подельников, и, в общем, это было бы правдой. Тучи над Резановым с этой стороны действительно сгущались. Однако спасая его таким образом от бандитской пули, Чеботарёв, сам того не желая, мог обречь возможно невинного человека на пожизненное заключение. Ибо кое-кому в прокуратуре Резанов мог показаться идеальным кандидатом в виновники всех нашумевших убийств. Чеботарева, как старого друга подследственного отстранят от дела, а расторопные коллеги, под диктовку номенклатурных товарищей, ныне, впрочем, господ, оформят путёвку в места не столь отдалённые не только Резанову, но и Ксении. Что, безусловно, устроит если не всех, то очень многих в областных верхах.
Чиж довольно долго изучал Резановский опус, хмыкал про себя и головой качал. Резанов спокойно сидел на стуле и партийца не торопил. В конце концов, одно дело статьи по теории классовой борьбы печатать и совсем иное – компромат, задевающий лиц весьма влиятельных и наделённых властью. Конечно, Резанов и раньше пописывал в оппозиционной прессе, но то были статьи совсем иного сорта, конкретно никого не цепляющие, а потому по сути безвредные. В основном – общие рассуждения на тему падения нравов. Причём эти рассуждения оппозиционного Неразова лояльный к переменам Резанов тут же опровергал, вступая с ним в ожесточённую полемику. Чиж на эти метания от Резанова к Неразова смотрел с интересом и не то, чтобы одобрял, но, во всяком случае, сочувствовал.
– Селезень тебе этого не простит, – предостерёг Чиж. – Выкинет из газеты в два счёта. У нас же выборы на носу.
– Выкинет, если на нынешних выборах победу одержит действующий губернатор, усмехнулся Резанов. – А если произойдёт смена караула, то изгой Резанов превратиться в героя Резанова, которым будут козырять перед новой властью. – Демократия, – вроде даже сочувственно вздохнул по поводу редакторских мучений Чиж. – Не знаешь, кому угождать. То ли дело раньше: есть генеральная линия, и дуй в этом направлении, через черту не переступая. Я одного не понимаю, с какой стати люди подобные Селезнёву, коих у нас пруд пруди, вдруг ударились в либерализм, он ведь им нужен как зайцу стоп сигнал. – Начальство ввело солидных людей в заблуждение. Из Кремля поступило такое указание – быть либеральными. Многие не устояли.
– Я для себя понять хочу, – не принял Резановского шутливого тона Чиж. – Как можно свои собственные мозги так вывернуть. Я Селезнёва почти тридцать лет знаю, ещё с комсомола. Ведь искренним же был партийцем. Ты его статьи почитай пятнадцатилетней давности.
– Ради карьеры врали, – осторожно защитил подельников Резанов. – Не стали бы врать, так сидели бы на кухне, а то и в более скорбных местах. – Нет, Серёжа, здесь не то, – покачал головой Чиж. – Это вам, молодым, они могут вешать лапшу на уши по поводу зверств Брежневского режима. Никто их в партию силком не гнал. Но выгода, конечно, от партбилета была. Кто громче всех лозунги кричал, тому и пайка больше доставалась. Но ведь и сейчас то же самое и даже много более того. Чем ближе к власти, тем пайка больше. И выходит, что эти люди ничегошеньки в себе не меняли, суть их осталась та же самая. – Вот тебе раз, – удивился Резанов. – Ты вокруг-то посмотри.
– Я и смотрю. У нас как выборы, так вибрация – кто придет, и что он натворит? Один человек там, наверху, выдвинет любую, самую идиотскую идею, и селезнёвы, имя которым легион, её подхватят. Потому что такова их холуйская суть, а мировоззрение они готовы перестроить в соответствии с текущим моментом. Сказали, даёшь приватизацию, они её дали. Скажут – сажай приватизаторов, они посадят. Они сами себя будут сажать. Вот такой у нас, Серёжа, выходит либерализм. – Страшновато, – поежился Резанов.
– Я это к тому, чтобы ты знал, с кем бороться вздумал, – пояснил Чиж. – Это ведь только в сказках богатыри в два замаха побеждают Кощеев Бессмертных. А в жизни реальной у Кощеев голова отрастает, а вот у богатырей нет. – Интересно, – задумчиво протянул Резанов. – А где сердце у Кощея?
– В желудке. Кощей сожрал коммунистическую идею, сожрёт и вашу либеральную.
Чижу явно хотелось спросить Резанова о взрыве в Рекуновском особняке, но врожденная деликатность мешала. Поэтому и начал он издалека, чуть ли не от Адама, стараясь подвести под чужую очевидную подлость хоть какую-то очеловечивающую базу. Резанов же Рекунова с компанией за людей не считал и по поводу их кончины скорбеть не собирался.
– Самосуд, однако, не метод, – вздохнул Чиж. – Всё-таки убийство есть убийство. – А как же революционная целесообразность?
– Со смертью Рекунова ничего в нашем обществе не изменилось. Индивидуальный террор никогда и никому ещё не приносил успеха.
– Для массового террора у меня пока что нет под рукой ни партии, ни силовых структур.
Чиж намёк понял и слегка обиделся. Хотя Резанов только отплатил ему той же монетой: хозяин заподозрил гостя в индивидуальном терроре, а тот его в склонности к диктатуре пролетариата с известными всем последствиями. Чиж объяснение гостя выслушал с большим вниманием и, если по лицу судить, призадумался. Резанов нисколько не сомневался, что Володя, как отдельно взятый человек, мухи не обидит, но если партийная труба позовёт, то долг он свой выполнит, пусть и с содроганием и с болью в сердце.
– Наверное, – не очень охотно согласился Чиж. – То есть крови я не хочу, но ты, похоже, прав. Конечно, сейчас время другое, но сказать «нет», значит отречься от многих товарищей, которые в иные, более суровые времена, вершили-таки суд и расправу. Я говорю о тех, кто вершил их без корысти в душе.
– Я тоже крови не хотел и не хочу, – сказал Резанов. – Но в отличие от тебя, я уже убивал из чувства долга.
– Но ты ведь был солдатом и там стреляли, – сочувственно поморщился Чиж. – Это совсем другое.
– Здесь тоже война и противостоят мне не ягнята, – возразил Резанов. – Вот ведь в чём дело, Володя. Ситуация такая, что я сам должен определить – война или не война, убивать или не убивать.
– Порок должен быть наказан, но не в рамках же беспредела, – запротестовал Чиж. – Иначе зло восторжествует на наших костях.
– Ладно, – устало махнул рукою Резанов. – Статью-то напечатаешь? – Статью напечатаем. Бьёт она не в бровь, а в глаз.
– Ещё одна просьба у меня к тебе, Володя. Есть у меня сведения об одном человеке. Сведения смутные, но, похоже, что именно он является творцом беспредела в нашем городе. Сухой, высокий и прямой как палка старик. По нашим с Булыгиным расчётам, в годы оны он служил в компетентных органах и сейчас задействовал свою тогдашнюю агентуру. Очень опасный тип. Нам он известен под именем жреца Атемиса, и, возможно, его фамилия как-то созвучна этому имени.
– Не припомню, – задумчиво протянул Чиж. – Но спрошу у своих. Жрец, говоришь? А каким богам служит этот жрец?
– Вот это мне как раз и хотелось бы узнать.
Рустем Халилович Халилов с нервами, похоже, уже совладал и на божественном быке-монстре более не настаивал. Большого физического ущерба он не понёс, а хорошо организованная нервная система быстро вернула организм к нормальному состоянию. На Корытина, пришедшего к нему почти что с дружеским визитом, он смотрел хоть и настороженно, но без враждебности.
– Всё, о чём знал, я уже рассказал следователю Березину.
– Ваши показания я читал, – кивнул головой Корытин. – Вы упомянули там вскольз о шутливом звонке за минуту до взрыва.
Халилов поморщился, вспоминать об этом ему, видимо, было неприятно. Кажется, он испытывал чувство неловкости за свой испуг и за откровения о божественном быке сразу же после взрыва, столь развеселившие почтенную публику. – Следователь решил, что это обычное телефонное хулиганство и, наверное, так оно и есть.
– Баллоны с газом хранились в подвале? – Вероятно, – пожал плечами Халилов. – Я ведь в этом доме был только гостем. Но сноп огня вырвался нак раз по центру в том месте, где сидели Рекунов и Селянин. А я стоял у раскрытого окна – душновато, знаете, было и накурено. Звука взрыва я не слышал. Очнулся в кустах, когда всё вокруг горело.
– О чём был звонок? – Привет от божественного быка и до встречи в каких-то садах. Рекунов повторил это вслух. Селянин, я помню, успел засмеяться, а после рвануло.
– На месте взрыва было обнаружено три трупа, а по вашим первоначальным показаниям, в доме к моменту взрыва было шесть человек, включая вас и Светлану. – Обычно при Рекунове было два охранника. Была ещё и приходящая обслуга, но об этом лучше спросить у Светланы. Не исключено, что Рекунов отпустил или отправил по делу охранника.
– Значит, охранников с вами в комнате не было? – Нет, мы пили втроём: я, Рекунов и Селянин.
– А Светлана? – Светлана сказала, что у неё голова болит и отправилась спать минут за пятнадцать до взрыва.
– Скажите, Рустем Халилович, вы никого из этих людей не знаете?
Корытин достал пять фотографий и протянул их Халилову. Халилов даже приподнялся с кровати, чтобы получше рассмотреть предложенные снимки. На лице его читалось сомнение:
– Не уверен. Может быть вот этот. По-моему, он похож на шофёра «Жигулей», которые накануне привозили продукты. Впрочем, ручаться не могу, Видел я его мельком. Просто отметил мимоходом, что человек видимо подрабатывает. Светлана
с ним рассчитывалась. – В дом шофёр входил? – Заносил коробки с продуктами. – А почему вы решили, что этот человек подрабатывает?
– Повадки не шоферские. И губы всё время кривились презрительно. – Спасибо за помощь, – сказал Корытин поднимаясь.
– Ко мне есть какие-то претензии? – спросил Халилов. – У нас нет, – утешил его Корытин. – А что до Березина, то он вам об этом сам скажет.
Чеботарёв Корытинский доклад выслушал с большим интересом. Ещё раз внимательно посмотрел фотографии. Алексея Астахова он узнал сразу по всегдашней ухмылке полноватых губ. С Костиковым он тоже пару раз сталкивался. Очень выразительное лицо, хотя и слегка обрюзгшее. Лицо типичного российского интеллигента со скорбной улыбкой на бледных устах и мудрым прищуром окружённых мелкими морщинами глаз. Третий снимок ничего ему не говорил, но, видимо, это был Костиковский коллега Певцов. Тоже, если судить по снимку, весьма и весьма интеллигентная личность, с залысинами и скепсисом во взоре. – Выяснил, откуда поступил продуктовый заказ?
– Ну а как же. Рекунов их постоянный клиент, точнее не сам Рекунов, а Светлана. Именно она в последний раз составляла перечень необходимых продуктов. – И в магазине тоже опознали по фотографии Астахова? – В том-то и дело, что нет, – усмехнулся Корытин. – Там клятвенно утверждают, что за продуктами приезжал Рекуновский охранник Сеня, которого в магазине очень даже хорошо знают, ибо он там бывает чуть ли не еженедельно. Все продавщицы в один голос утверждают, что ошибиться не могли. Да и не похож этот Сеня на Астахова – здоровенный громила в метр девяносто ростом. – Выходит, Халилов сказал тебе неправду?
– Ничуть не бывало, – покачал головой Корытин. – За продуктами ездил действительно Сеня, как я выяснил у Рекуновской кухарки. Милая женщина средних лет, очень напуганная всем происшедшим. У Сени сломалась машина. Он звонил Светлане и просил помощи. Видимо, помощь ему была оказана, по словам кухарки, продукты доставили жёлтые «Жигули». Водителя она, правда, не разглядела, поскольку в кухню он не заходил. К сожалению, мне не удалось поговорить со Светланой, врачи к ней пока никого не допускают. Утверждают, что состояние пациентки не позволяет ей общаться с работниками правоохранительных органов.
– А что с Сеней? – Одно из двух: либо его разметало на атомы, либо он благополучно скрылся. Если этот Сеня уцелел, то подозрение может пасть на него. Или, точнее, та же Светлана может указать на охранника, как на возможного виновника трагедии и указать не нам, а подельникам почившего авторитета. Но может и не указать, а подтвердить, скажем, что Сеня был отправлен Рекуновым по какой-то срочной надобности. То есть судьба Сени в руках Светланы.
– Хочешь сказать, что он им понадобится для каких-то грязных дел? – Если Светлана причастна к взрыву, то обязательно понадобится, – подтвердил Корытин. – Чтобы отвести от себя подозрение, она, скорее всего, укажет на Резанова, как на виновника. А Сени поручат деликатное дело устранения журналиста. Выбор у охранника невелик: либо он устранит божественного быка, либо его объявят сообщником убийцы.
– Не могу понять, зачем им понадобилось привлекать Астахова, – задумчиво протянул Чеботарёв. – Что-то здесь не так.
– Так может его привлек Резанов? – А что у нас с Резановым?
– Мы едва не прихватили его на квартире у Чижа, но, увы. Теперь он удвоит осторожность, а возможно и ляжет на дно.
– Займись Сеней, а также связями Светланы. И Халилова не выпускай из виду.
Корытин ушёл выполнять возложенные на него многотрудные задачи, а Чеботарев остался в кабинете, размышлять и анализировать. По его расчетам Астахов должен был вот-вот объявиться подле заждавшейся женушки, если уже не объявился. Причём не просто так, а в роли спасителя. Астахов должен предложить через Агнию Дерюгину и компании план разрешения возникших проблем. Страху на областную элиту жрец Атемис нагнал, и, не исключено, что чиновники дрогнули сердцем. Многое, если не всё, будет зависеть от аппетитов жреца, но сам объём подготовительных работ говорил о том, что прётензии будут немалыми. А вот поведение Резанова Виктору было непонятным, если, конечно, тот не работал в команде жреца, что казалось маловероятным. Ну а если божественный бык вздумал вести свою игру, то в результате достигнутых договорённостей его устранят. Устранить его, впрочем, могут и раньше, использовав смерть Резанова как средство шантажа.
После недолгих колебаний Чеботарёв всё-таки взял трубку и набрал номер телефона Агнии:
– Я слышал, что ваш супруг вернулся?
Видимо, Агния не ожидала столь прямого вопроса, а потому некоторое время колебалась.
– Да, вернулся, – нехотя отозвалась она, наконец. – Нашлась пропажа. – Передайте ему, что Виктор Чеботарёв хотел бы перемолвиться с ним словом. Я жду его в два часа в кафе, где мы с вами встречались. Всего хорошего.
Агния кажется пыталась что-то возразить, но Чеботарёв не стал её слушать и повесил трубку. Вряд ли Астахов рискнёт проигнорировать звонок давнего знакомого. Чеботарёв даже почувствовал гордость по поводу своего умения просчитывать ситуацию. Правда, разрастись этому чувству до гипертрофированных размеров мешал червячок сомнения. В конце концов, даже вычислив всех подручных жреца Атемиса, он пока не располагал мало-мальски значимыми уликами по поводу их причастности к противоправным делам. А не имея на руках козырей, оставалось только блефовать, причём блефовать в игре, все нити которой находились в руках другого человека, устанавливавшего вдобавок ко всему ещё и правила этой игры.
Ждать Чеботарёву пришлось недолго. Астахов приехал минут через десять после того, как Виктор припарковал свою машину у знакомого заведения. Чеботарёв не видел Алексея года два и с неодобрением отметил, что время отыгралось на его знакомом. Впрочем, знакомы они были шапочно, через того же Резанова, который представил их друг другу лет восемь или десять назад. Астахов тогда писал в газете на спортивные темы и слыл большим знатоком бокса. В те поры Астахов был тридцати трехлетним добрым молодцем, развесёлым и заводным. Чему способствовала утерянная ныне стройность и пышная тогда шевелюра, делавшая Астахова любимцем дам.
– Слышал, слышал, – сказал присаживаясь в Чеботарёвскую машину Астахов. – Ксения в больнице. Паленов убит. Кошмар какой-то.
– Статью о Паленове действительно написали вы?
Астахов вопросу не удивился, хотя и ответил не сразу, прикидывая что-то в уме. Взволнованным он не выглядел, разве что слегка встревоженным.
– Я по-глупому рассорился с Паленовым и рассчитывал на примирение, но, увы. – А почему не под своим именем напечатали?
– Не хотелось слишком откровенно прогибаться, – слегка смутился Астахов. – Мне важно было другое: показать Паленову, что я могу быть ему полезен своими связями в журналистских кругах.
– А презент? – Галька, что ли? – не сразу сообразил Астахов. – Это хохмы ради. Мне её один чудак подарил. Очень интересный старик, помешанный на древностях. – Высокий, худой и прямой как палка.
– В общем да. А вы откуда знаете? – От вашей супруги, – пояснил Чеботарёв. – Это вы познакомили старика с Ксенией?
– Не с Ксенией, а с её мужем, – поправил Астахов. – И сделал я это по просьбе Паленова. Поскольку этот человек интересовался культами Востока, а Костиков в этих проблемах специалист.
– Как фамилия старика? – Честно говоря, не помню, – наморщил лоб Астахов. – Что-то нерусское, хотя по имени отчеству Иван Иванович. Видел я его от силы пару раз. Свёз в институт к Костикову, и на этом всё закончилось.
– У меня есть все основания полагать, что этот Иван Иванович оказал большое влияние и на Костикова, и на Ксению, и даже на Резанова.
– Сергей-то здесь при чём? – Вы знаете, почему Резанов бросил занятия спортом? – Была какая-то неприятная история, – припомнил Астахов. – Кажется, он покалечил соперника.
– Мог бы и убить, если бы его не остановили. – Бросьте, – не поверил Астахов.
– Резанов не спортсмен, он боец. И в определённых ситуациях он бьётся насмерть. – Агния мне рассказывала про божественного быка, который во сне якобы вселился в Резанова, но я решил, что это его очередная хохма. Серёжа любит смущать дам подобными рассказами.
– Его рассказы действуют не только на дам, но и, представьте себе, на мужчин.
Пересказ показаний Светланы и Халилова Астахов выслушал с недоверчивой усмешкой:
– Бывают же такие суеверные люди. – Шок, – пожал плечами Чеботарёв. – Но боюсь, что этот шок может и не пройти. Внешне люди поуспокоются, найдут более разумное объяснение случившемуся, но в подсознании останется именно божественный бык, как причина пережитого ужаса. И как возможность продолжения этого ужаса в дальнейшем. Эти люди, я имею в виду Халилова и Светлану, будут искать возможность, избавится от подсознательного страха, а поуспокоившееся и протрезвевшее сознание подскажет им объект – Резанов, разумеется, не в качестве божественного быка, а в качестве ловкого убийцы или опасного маньяка, которого следует устранить для собственного спокойствия.
– Забавно, – криво усмехнулся Астахов. – В том смысле забавно, что страх родился из ничего, из пустой байки. Вы ведь не думаете, что это Резанов взорвал Рекуновский дом. – А почему нет, Алексей Петрович? – спокойно возразил Чеботарёв. – У него были причины не любить покойных. Да и среди живых есть люди, которых Резанов с полным основанием может считать соучастниками преступления. – Но ведь в Рекуновском доме, если верить газетам, рванул газ. Я читал интервью с вашим коллегой.
– Газ действительно рванул, – согласился Чеботарёв. – Но для того, чтобы он рванул, надо было оставить открытым вентиль. Кроме того нужна искра.
– Мало ли, – пожал плечами Астахов. – Вентиль могла не закрутить кухарка, а далее спичка или окурок, вот вам и взрыв.
– Могло быть и так, – кивнул Чеботарёв. – Но стопроцентно согласиться с таким раскладом мешают два обстоятельства: во-первых, звонок, буквально за пару минут до взрыва, и во-вторых, появление на территории Рекуновской усадьбы постороннего человека, который заносил коробки в подвал, где хранились баллоны с газом. По неосторожности моего сотрудника Халилову была предъявлена фотография одного человека, и, представьте себе, гость с юга его опознал.
– Вы хотите сказать, что это была моя фотография? – Вы ведь хороший знакомый Резанова, а мы проверяем всех, с кем он вступает в контакт.
– Абсурд, – возмутился Астахов. – Я действительно завозил эти чёртовы коробки к Рекунову. Но это произошло по чистой случайности. Светлана была у нас в гостях, Агния попросила отвезти её домой, а на дороге мы повстречали дебила-охранника, у которого сломалась машина. Светлана попросила меня помочь. Да спросите же у нее, наконец.
– Светлана подруга вашей жены, и она вполне могла вступить в сговор с врагами Рекунова.