Однажды в дни Четвертой луны Гэндзи вспомнил о Саде, где опадают цветы, и, простившись с госпожой из Западного флигеля, тайком отправился туда.
   Накрапывал дождь, который не прекращался вот уже несколько дней, сквозь тучи проглядывала луна. Думы Гэндзи невольно устремились в прошлое, и многое вспомнилось ему, пока ехал он по этой вечерней дороге. Путь его лежал мимо какого-то полуразвалившегося дома, окруженного мрачными купами деревьев, придававшими саду вид диких лесных зарослей. Цветущая глициния обвивала могучие ветви сосны, лепестки трепетали в лунном свете, ветерок разносил повсюду нежное благоухание...
   Привлеченный этим чудесным ароматом, пусть и не померанцевыми цветами источаемым, Гэндзи высунул голову из кареты: неподалеку росли плакучие ивы, а как стена уже не могла удержать их, ветви, спутавшись, лежали прямо на земле. "Как будто я уже видел когда-то эти деревья!" - подумалось Гэндзи. И действительно, это был тот самый дом, где он бывал в прежние времена. Сердце его забилось от волнения, и он велел остановиться.
   Корэмицу, в подобных случаях неизменно сопровождавший своего господина, был с ним и этой ночью. Подозвав его, Гэндзи тихонько спросил:
   - Ведь это здесь был дом принца Хитати?
   - Совершенно верно,- ответил Корэмицу.
   - Быть может, та женщина по-прежнему живет здесь в печальном одиночестве... Следовало бы давно навестить ее, но слишком обременительно было ехать для того только, чтобы увидеться с ней. А сейчас как раз подходящий случай... Разузнай сначала, что и как, а потом уж заводи разговор. А то, если на ее месте окажется другая, можно попасть в глупое положение.
   Между тем дочь принца, которой в последние дни было как-то особенно грустно, сидела в своих покоях, погруженная в глубокую задумчивость. Днем, задремав, она увидела во сне покойного отца и, проснувшись, совсем приуныла: "Ах, был бы он рядом!" Приказав подмести часть передних покоев, где было мокро от проникающего сквозь кровлю дождя, она распорядилась, чтобы дамы привели в порядок сиденья, и, занимаясь столь непривычными для нее повседневными делами, сложила такую песню:
   Тоска по ушедшему
   Неизбывна, никак не просохнут
   Мои рукава.
   А теперь еще капли дождя
   На них с ветхой стрехи упали...
   Неизъяснимо тяжело было у нее на сердце.
   Войдя в дом, Корэмицу прислушался, не доносятся ли откуда-нибудь голоса. Но он не заметил никаких признаков человеческого присутствия.
   "Так и есть, я ведь и раньше не раз заглядывал сюда, проходя мимо, и дом всегда казался необитаемым",- подумал Корэмицу и повернулся, чтобы уйти, но тут взошла луна, и он увидел, что решетки в двух пролетах подняты, сквозь них виднелись слегка колыхавшиеся занавеси. Это еле уловимое свидетельство того, что дом все-таки обитаем, произвело на Корэмицу жутковатое впечатление, но, превозмогая страх, он приблизился и покашлял, дабы привлечь к себе внимание. Изнутри тоже послышался кашель, и чей-то старческий голос спросил:
   - Кто там еще? Что за человек? Корэмицу назвал себя и сказал:
   - Мне хотелось бы видеть женщину, которую называют госпожа Дзидзю.
   - Госпожа Дзидзю здесь больше не живет, но есть другая, которая могла бы, если желаете, ее заменить.
   Этот хриплый голос, судя по всему, принадлежал совсем уже древней старухе, однако Корэмицу он почему-то показался знакомым.
   Женщины, не привыкшие к подобным неожиданностям, всполошились. И в самом деле, в дом неведомо как проник мужчина в охотничьем платье, держится учтиво... А что, если это лис или другой какой оборотень?
   Но Корэмицу, приблизившись, сказал:
   - Я желал бы получить точные сведения. Ежели чувства вашей госпожи за это время не изменились, мой господин изъявляет готовность поддерживать с ней прежние отношения. Проезжая сейчас мимо, он не мог не остановиться у вашего дома. Так что мне прикажете ему доложить? Уверяю вас, вам нечего бояться.
   Засмеявшись, женщина отвечала:
   - Когда б чувства госпожи переменились, она вряд ли осталась бы жить в этих диких зарослях. Да вы ведь и сами видите... Так и доложите своему господину. Даже мы, немало повидавшие на своем веку, не устаем удивляться, на нее глядя,- право, в целом свете не сыскать ей подобной.
   Опасаясь, что разговор слишком затянется, ибо дама оказалась словоохотливой и готова была долго еще рассказывать о вещах, о которых ее вовсе и не спрашивали, Корэмицу прервал ее:
   - Хорошо, хорошо, я передам.- И с этими словами вышел.
   - Отчего ты так задержался? - недоумевал Гэндзи.- Право, в этих зарослях полыни не осталось ничего от прошлого.
   - Да, это так,- отвечал Корэмицу.- Даже людей удалось отыскать с трудом. Там тетка Дзидзю, старуха по прозванию Сёсё, я ее узнал по голосу.
   Выслушав его рассказ, Гэндзи едва не заплакал от жалости. "Как должна была она страдать все эти годы, живя в таких зарослях! А я даже не удосужился ее навестить",- подумал он, впервые почувствовав себя виноватым.
   - Но что же делать? Мне нелегко будет поддерживать с ней тайные отношения, и вряд ли когда-нибудь представится другой такой случай... Если она по-прежнему... Впрочем, скорее всего так оно и есть, на нее это очень похоже!..
   Входить без предупреждения показалось ему неучтивым. Лучше всего было известить ее о своем появлении изящной запиской, но, если она не изменилась и в этом отношении, гонцу придется слишком долго ждать ответа. И Гэндзи отказался от этой мысли.
   Тут Корэмицу говорит:
   - Вы вряд ли сможете пройти, ведь полынь вся в росе. Не изволите ли подождать, пока я стряхну ее...
   - Я пришел сюда сам,
   Чтоб узнать, осталось ли прежним
   Сердце твое
   В зарослях буйной полыни,
   Заглушившей тропинки в саду (155),
   произносит Гэндзи, ни к кому не обращаясь, и все-таки выходит из кареты. Корэмицу идет впереди, хлыстом стряхивая росу. С веток падают капли, словно мелкий осенний дождь...
   - Я взял с собой зонт,- говорит Корэмицу,- "роса падает с листьев куда обильней дождя..." (156).
   У Гэндзи подол платья промок до нитки. Срединные ворота, которые и раньше едва держались, бесследно исчезли, в доме царило унылое запустение, и Гэндзи порадовался, что никто его не видит.
   "Значит, я все-таки не зря ждала его?" - подумала дочь принца, и сердце ее сильно забилось. Но могла ли она предстать перед ним в столь неприглядном обличье? Платье, которое подарила ей супруга Дадзай-но дайни, она распорядилась убрать, даже не взглянув на него, ибо слишком велика была ее неприязнь к дарительнице. С тех пор оно так и лежало в китайском ларце для благовоний. Это платье, источавшее чудесное благоухание, и поднесли теперь дамы своей госпоже. Поколебавшись, она все-таки надела его и села за уже знакомый нам засаленный занавес... Тут вошел и Гэндзи.
   - Мы не виделись с вами все эти долгие годы,- говорит он,- но чувства мои не изменились, я постоянно помнил о вас. Удрученный вашим упорным молчанием, которое вполне можно было принять за нежелание сообщаться со мной, я решил выждать, дабы испытать вашу привязанность. Но, заметив сегодня эти деревья, пусть и непохожие на криптомерии (89), не смог пройти мимо. Так что первый шаг сделал все-таки я, этого вы не можете отрицать.
   Он чуть отодвигает занавес, она же, смутившись, как обычно, медлит с ответом. Но, вспомнив, с каким трудом Гэндзи пробирался к ней сквозь заросли полыни, и увидев в этом доказательство искренности его чувств, находит в себе силы пролепетать несколько слов.
   - Поверьте, я хорошо понимаю, как грустно было вам так долго жить одной среди диких трав, но, думаю, сегодня и вы получили наконец возможность убедиться в моей верности. Ведь я пришел сюда по росистой траве, даже не зная, ждете ли вы меня. Надеюсь, вы простите мне столь долгое отсутствие? Ведь я пренебрегал не только вами. Клянусь, что никогда больше не сделаю ничего такого, что могло бы обидеть вас а если нарушу эту клятву, то готов понести любое наказание.
   Так ласково убеждал женщину Гэндзи. Но слишком трудно было поверить в его искренность.
   Многое препятствовало ему остаться в этом доме на ночь, не говоря уже о том, что хозяйку дома, стыдившуюся своей бедности, явно подавляло его великолепие. Поэтому, придумав достойное оправдание, Гэндзи решил уехать.
   Хоть и не он посадил сосну перед домом (157), но за это время она еще выше взметнула свои ветви. Глядя на нее, Гэндзи с грустью подумал о минувших годах и лунах, и все, пережитое им, показалось ему далеким, томительным сном.
   - Не смог я пройти
   Мимо волн цветущих глициний
   Не потому ли,
   Что сосна у твоих ворот
   Напомнила: здесь меня ждут...
   И в самом деле, как давно это было... С тех пор в столице произошло немало волнующих перемен, когда-нибудь я расскажу вам, как, разлученный с родными и близкими, жил в глуши (126). Как ни странно, но я почему-то уверен, что и вы ни с кем, кроме меня, не можете поделиться своими горестями и печалями, а ведь их, наверное, было немало в прошедшие вёсны и зимы,говорит Гэндзи, а женщина чуть слышно отвечает:
   - Тщетно сосна
   Все эти долгие годы
   Ждала у ворот,
   Лишь цветы своей пышной красою
   Сумели тебя привлечь...
   Ее робкие, еле заметные движения, сладостное благоухание рукавов невольно вселили в сердце Гэндзи надежду: "А что, если за эти долгие годы..."
   Луна готова была скрыться за горой, и сквозь открытую западную боковую дверь ее яркое сияние беспрепятственно проникало в дом - ведь галерей давно уже не было, да и от застрехи ничего не осталось. В лунном свете были хорошо видны внутренние покои, которые благодаря целиком сохранившемуся с давних времен убранству выгодно отличались от дома, заросшего плакун-травою (158).
   Гэндзи невольно вспомнилась героиня древней повести, которая разрушила пагоду7. Право, стремление дочери принца поддерживать дом в неизменном виде не могло не вызывать восхищение, даже ее чрезмерная застенчивость теперь казалась Гэндзи скорее достоинством, чем недостатком, ибо он видел в ней проявление душевного благородства. "Хотя бы поэтому я не должен пренебрегать ею",- думал он, кляня себя за то, что, поглощенный собственными невзгодами, совершенно ее забыл. Как же она, должно быть, страдала, бедняжка!
   Обитательницы Сада, где опадают цветы, жили тихо и скромно, их дом не блистал ни великолепием, ни современной роскошью убранства, а потому не составлял разительной противоположности с домом принца Хитати, так что многие изъяны последнего остались сокрытыми от взора Гэндзи.
   Накануне празднества Камо и Священного омовения в дом Гэндзи присылалось обычно множество разнообразнейших даров, коими он оделял всех, кто в том нуждался. На сей раз не забыл он и дочери принца Хитати. Дав соответствующие указания самым верным своим приближенным, Гэндзи послал в ее дом слуг, велев им расчистить сад от зарослей полыни, а также укрепить деревянную изгородь и произвести ряд других работ, имеющих целью придать дому вид, достойный звания его владелицы. Сам же он не навещал ее, опасаясь, что люди начнут судачить: "И где он нашел такую?" Однако он довольно часто писал к ней, а однажды сообщил, что неподалеку от его жилища на Второй линии строится просторный новый дом, где она могла бы разместиться со всеми своими прислужницами.
   "Подберите же себе хороших служанок",- писал он, простирая свои заботы до таких мелочей, и обитательницы этого мрачного, заросшего полынью жилища, не зная, как и благодарить его, обращали взоры к небу и кланялись в сторону Второй линии.
   Всем было известно, что Гэндзи никогда не удостаивал внимания обычных, ничем не выдающихся женщин. Даже если речь шла о случайной прихоти, он предпочитал иметь дело с признанными красавицами, о которых слава разносилась по всему миру. Почему же теперь он связал себя с женщиной, которую даже заурядной назвать было трудно? Что за непостижимая причуда? Скорее всего меж ними существовала связь, корнями уходившая в далекое прошлое...
   Многие дамы как высокого, так и низкого звания, ранее прислуживавшие дочери принца Хитати, но в тяжелые для нее времена с презрением - хватит, мол, с нас! - покинувшие ее, теперь наперебой предлагали ей свои услуги. Только попав в ничем не примечательные дома простых наместников, они сумели по-настоящему оценить кроткий, незлобивый нрав своей прежней госпожи и, узнав от людей о происшедших в ее жизни удивительных переменах, с откровенной поспешностью устремились обратно.
   Значение Гэндзи в мире несоизмеримо возросло за последнее время, а долгие годы скитаний научили его сочувствовать людским горестям, поэтому он принимал поистине трогательное участие во всем, что касалось дочери принца Хитати, и очень скоро дом ее заблистал роскошным убранством, а в покоях стало многолюдно. На месте унылых зарослей зажурчали прозрачные ручьи, в расчищенном саду привольно гулял ветер.
   Особенное усердие проявляли те низшие служители Домашней управы, которым почему-либо не удалось снискать благосклонности Гэндзи. Полагая, что дочь принца Хитати покорила его сердце, они только о том и помышляли, как бы ей угодить.
   Сначала дочь принца оставалась в своем старом жилище, а по прошествии двух лет Гэндзи перевез ее в дом, получивший название Восточной усадьбы. Он редко удостаивал ее посещения, но поскольку жила она теперь совсем рядом, то, выходя куда-нибудь, он часто заглядывал в ее покои, и у нее не было решительно никаких оснований жаловаться на его холодность.
   Мне хотелось бы еще рассказать о том, как поражена была, вернувшись в столицу, супруга Дадзай-но дайни и как радовалась Дзидзю, хотя в глубине души и корила себя за то, что у нее недостало терпения подождать еще немного. Но, к сожалению, у меня болит голова и я слишком устала. Расскажу лучше как-нибудь в другой раз, если вдруг вспомню при случае...
   ПРИМЕЧАНИЯ
   Павильон Павлоний (Кирицубо)
   1 ...начинались когда-то смуты в Китайской земле. - В истории древнего Китая известно немало случаев, когда наложница императора, пользуясь своим влиянием на него, принуждала его к жестоким, несправедливым действиям, порою навлекавшим на страну неисчислимые бедствия. Некоторые японские комментаторы считают, что в данном случае Мурасаки имеет в виду Дацзи, наложницу последнего императора иньской династии Чжоу-вана (1154-1122 гг. до н. э.), и Баосы, наложницу императора чжоуской династии Ю-вана (правил в 781-770 гг. до н. э.). Первая любила созерцать казни и требовала, чтобы государь устраивал их почаще. Вторая известна тем, что в угоду ей император по ложной тревоге поднимал войско, которое в минуту настоящей опасности отказалось ему повиноваться, и страна оказалась захваченной неприятелем.
   2 ...готовы были вспомнить и случай с Ян Гуйфэй. - Ян Гуйфэй - любимая наложница китайского императора танской династии Сюаньцзуна (713-755). Увлеченный ею Сюаньцзун устранился от государственных дел и не смог дать отпор мятежнику Ань Лушаню. Любви Ян Гуйфэй и Сюаньцзуна посвящена поэма китайского поэта Бо Цзюйи (772-846) "Вечная печаль".
   3 Отец дамы, Адзэти-но дайнагон... - За редким исключением, персонажи "Повести о Гэндзи" выступают не под настоящими своими именами, а именуются по званию или должности, занимаемой в одном из государственных учреждений (см. кн. "Приложение", с. 57).
   4 Мать, госпожа Северных покоев его дома... - Госпожой Северных покоев (Кита-но ката) обычно называли главную жену, жившую в доме мужа. Автор хочет подчеркнуть, что дама из павильона Павлоний была дочерью не простой наложницы Адзэти-но дайнагона, а его главной жены.
   5 Распорядился, чтобы младенца как можно быстрее перевезли во Дворец... - Согласно придворному этикету, императорские наложницы незадолго до родов удалялись в свой собственный дом и возвращались во Дворец не раньше, чем ребенку исполнялось несколько недель.
   6 Нёго - императорская наложница высшего разряда (подробнее см. "Приложение", с. 66).
   7 Правый министр (удайдзин) - третье по значению звание в Государственном совете (см. "Приложение", с. 57).
   8 Занимала же эта дама павильон Павлоний, Кирицубо. - Павильон Павлоний (Кирицубо, иначе - Сигэйса) находился в отдаленной северо-восточной части дворцового комплекса, поэтому, навещая даму, Государь вынужден был проходить мимо покоев всех остальных наложниц (подробнее об императорском дворцовом комплексе см. "Приложение", с. 57).
   9 ...запирали двери Лошадиного перехода... - Скорее всего имеются в виду съемные деревянные настилы, являвшиеся как бы продолжением окружавшей каждое строение галереи и соединявшие отдельные флигели и строения между собой. В случае необходимости настилы убирались, и между зданиями можно было проехать на лошади. Существуют и иные толкования этого названия.
   10 ...справили обряд Надевания хакама. - Хакама - широкие штаны, составлявшие непременную часть женского и мужского костюма. Обряд первого надевания хакама совершался, когда ребенку исполнялось три года (подробнее обо всех обрядах, связанных с разными возрастными этапами человеческой жизни, см. "Приложение", с. 71).
   11 ...миясудокоро из павильона Павлоний... - Дама из павильона Павлоний, Кирицубо, имела звание кои, но, поскольку она родила императору сына, ее стали называть миясудокоро (служительница высочайшей опочивальни), как почтительно вали императорских наложниц, имевших детей (см. "Приложение", с. 68).
   12 ...даже проводить ее ему не дозволено. - Императору запрещалось покидать пределы Дворца.
   13 О, когда бия могла вознестись с этим дымом!.. - т. е. с дымом после сожжения тела дочери.
   14 Отаги - горы к востоку от столицы, где производили погребальные обряды (о погребальных и поминальных обрядах см. "Приложение", с. 75).
   15 ...умершей присвоен Третий ранг... - Звание кои, которое имела Кирицубо, соответствовало Пятому, реже Четвертому рангу. Лишь в исключительных случаях кои повышались до Третьего ранга и получали более высокое звание - нёго.
   16 Только во дворце Кокидэн... - Во дворце Кокидэн жила обычно императрица-супруга либо самая влиятельная наложница, в данном случае - мать Первого принца, именуемая в "Повести о Гэндзи" Кокидэн.
   17 ...у южной стороны дома... - Главное здание усадьбы было обращено фасадом к югу, с южной стороны находился главный вход (об устройстве аристократической усадьбы эпохи Хэйан см. "Приложение", с. 4, а также рис. на с. 56 [в начале главы "Вечерний лик" - Прим. сканировщика]).
   18 Найси-но сукэ - вторая по значению должность (первая - найси-но ками) в Отделении дворцовых прислужниц (Найси-но цукаса) (подробнее см. "Приложение", с. 68).
   19 Ветер капли росы разметал по Дворцовой равнине... - "Роса" в контексте стихотворения означает "слезы". Дворцовая равнина (Миягино) местность в провинции Митиноку (восточнее современного города Сэндай), в данном случае - просто Дворец.
   20 ...а думы в тревоге стремятся к кустику хаги... - Хаги (леспедеца двуцветная) - кустарник, цветущий осенью розовато-лиловыми цветами. В данном стихотворении под хаги подразумевается маленький Гэндзи.
   21 ...неуместно появляться мне теперь за Стокаменными стенами... Стокаменные стены (момосики) - императорский дворец. "Момосики-но" (постоянный эпитет к слову "дворец") толкуется обычно как "стена, сложенная из ста камней" (т. е. неприступная стена, неприступностенный дворец). Есть и другие толкования (к примеру, некоторые комментаторы считают, что эпитет "момосики-но" означает "имеющий сто сидений для служилых лиц").
   22 Обитель туч, Заоблачная обитель - небо, в переносном значении императорский Дворец.
   23 "Вечная печаль" - поэма Бо Цзюйи, повествующая о любви императора Сюаньцзуна к наложнице Ян Гуйфэй (см. также примеч. 2).
   24 Император Тэйдзи - имеется в виду император Уда (867 - 931). Тэйдзи - название резиденции, в которой он поселился после отречения от престола 897 г.
   25 Исэ - японская поэтесса начала X в. Ки-но Цураюки (868 - 945) - один из ведущих поэтов древней Японии, первый литературный критик. Принимал участие в составлении антологии "Кокин-вакасю" (начало X в.), является автором предисловия к ней.
   26 О, когда б эта шпилька... - В поэме "Вечная печаль" рассказывается о том, что после гибели Ян Гуйфэй император, не находя себе места от тоски, послал некоего даоса искать ее. Тот нашел его возлюбленную в обители бессмертных и в доказательство того, что виделся с ней, привез императору шпильку и заветные слова, известные только им двоим. На этот же эпизод намекает и стихотворение.
   27 Ее сравнивали с цветами фужун на озере Тайи... - ср. с поэмой "Вечная печаль": "И озерный фужун, как всегда на Тайи, те же ивы в Вэйянском дворце. / Как лицо ее нежное - белый фужун, листья ивы - как брови ее". (Здесь и далее все цитаты из поэмы Бо Цзюйи "Вечная печаль" даются в переводе Л. 3. Эйдлина. См.: Бо Цзюйи. Стихотворения. М., 1978.)
   28 Станем птиц неразлучной четою... - ср. с поэмой "Вечная печаль": "В день седьмой это было, в седьмую луну, мы в чертог Долголетья пришли. / Мы в глубокую полночь стояли вдвоем, и никто не слыхал наших слов: / Так быть вместе навеки, чтоб нам в небесах птиц четой неразлучной летать. / Так быть вместе навеки, чтоб нам на земле раздвоенною веткой расти!"
   29 ...пока не угас сиротливый фонарь. - Ср. с поэмой "Вечная печаль": "К ночи в сумрачных залах огни светлячков на него навевали печаль, / И уже сиротливый фонарь угасал, сон же все не смежал ему век.
   30 Должно быть, уже стража Быка... - Офицеры из правой и левой Личной императорской охраны (Коноэфу) ночью стояли на карауле во Дворце, охраняя покой императора. В определенный час ночи происходила смена караула и заступающий громко возглашал свое имя. Офицер из правой Личной охраны был в карауле от стражи Быка до стражи Тигра (т. е. с часу до пяти часов утра) (об особенностях времяисчисления в древней Японии см. "Приложение", с. 110).
   31 ...намекая на некоего чужеземного государя... - т. е. на китайского императора Сюаньцзуна (см. примеч. 2).
   32 ...провели церемонию Первой книги. - Обряд, который проводился перед тем, как мальчика из благородного семейства начинали учить читать (подробнее см. "Приложение", с. 73).
   33 ...какие успехи оказывал он в положенных науках... - Под положенными науками подразумевается изучение классических китайских книг, обязательное для юноши из благородного семейства.
   34 ...на кото и на флейте играл так... - В древней Японии слово "кото" употреблялось для обозначения всех разновидностей струнных щипковых инструментов: китайского кото ("кин", кит. "цинь"), японского кото ("вагон"), кото "со" (кит. "чжэн"), бива (кит. "пипа"). Точно так же слово "флейта" (фуэ) использовалось для обозначения всех духовых инструментов: корейской флейты ("комабуэ"), флейты "сё" (кит. "шэн"), продольной флейты ("ёкобуэ") и т. д. (см. "Приложение", рис. на с. 93).
   35 ...предостережение государя Уда... - Судя по всему, имеются в виду "Наставления годов Кампё" ("Кампёикай"), написанные в годы Кампё (889-898) имп. Уда для своего преемника (будущего имп. Дайго, 885-930), хотя, как отмечают некоторые японские комментаторы, в них говорится не столько о том, что иностранцев запрещается приглашать во Дворец, сколько о необходимости воздерживаться от непосредственного общения с ними. ("Следует предоставлять возможность аудиенции чужеземцу; однако, принимая его за занавесями, запрещается вступать с ним в непосредственную беседу".)
   36 Канцелярия Провозглашения (Корокан) - учреждение, находившееся в столице на Седьмой линии, неподалеку от дороги Судзаку, и ведавшее вопросами приема и Расселения чужестранцев. Подчинялось Ведомству упорядочения и установлений (Дзибусё) (см. "Приложение", с. 62).
   37 ...причислил сына к роду Минамото... - Фамилия Минамото давалась отпрыскам высочайшего семейства, не имевшим статуса принца крови (синно).
   38 Мать принца Весенних покоев. - Имеется в виду него Кокидэн, мать наследного принца. В Китае, а затем и в Японии весна, восток традиционно связывались со старшим сыном, наследником. Первоначально покои, которые занимал Наследный принц, располагались в восточной части императорского дворца. Отсюда и название - принц Весенних (или Восточных) покоев.
   39 Настала пора совершить обряд Покрытия главы. - Обряд Покрытия главы (гэмпуку) совершается в ознаменование совершеннолетия мальчика (подробнее см. "Приложение", с. 73).
   40 ...которого роль исполнял сам министр. - Обычно министр исполнял обязанности "покрывающего главу" лишь в тех случаях, когда совершеннолетия достиг принц крови. В данном случае его участие - знак особой благосклонности императора к Гэндзи.
   41 Благодарственный танец - ритуальный танец, состоявший из строго определенных поклонов и движений, исполнявшийся обычно в саду перед императорским покоями и служивший выражением благодарности за любой знак внимания со стороны императора.
   42 Обряд Укладывания вместе (соифуси), представлявший собой нечто вроде брачного обряда, как правило, следовал за обрядом совершеннолетия (подробнее см. "Приложение", с. 74).
   43 У т и к и - одна из разновидностей женского платья (подробнее см. "Приложение", с. 107). Большое белое утики принято было дарить во время торжественных церемоний, его нарочно шили широким и длинным, чтобы потом можно было перешить.
   Дерево-метла (Хахакиги)
   1 Катано-но сёсё - герой повести, популярной во времена Мурасаки, но не дошедшей до нашего времени. Очевидно, был известен как любитель всего прекрасного и неутомимый искатель любовных приключений.
   2 Дни Удаления от скверны (моноими-но хи). - В древней Японии существовал обычай ритуальных запретов, согласно которому в особо установленные дни предписывалось, оставаясь дома, соблюдать строгий пост, не принимать гостей и воздерживаться от всяких увеселений. Таким образом человек очищался от скверны, что было особенно важно накануне синтоистских празднеств, в дни болезни и пр. В покоях императора, когда тому предписывалось "удаление от скверны", постоянно находилось несколько придворных. В знак соблюдения воздержания они прикрепляли к ленте головного убора ивовую дощечку с надписью "удаление от скверны" (моноими). Иногда соответствующая надпись делалась на листке белой бумаги, который прикреплялся к левому рукаву. Аналогичные надписи делались на занавесях, отделявших покои императора от других помещений.