Страница:
– Преступников ловить не позор, – сказал подьячий, бросив на Данилу хмурый взгляд, не сулящий ничего хорошего. – А ты иди подобру-поздорову куда шел. Если за тебя отец Филарет заступился, это еще не значит, что с твоим делом покончено.
Данила вздохнул, окинув взглядом всю группу. Савелий, двое опричников с ним и давешний семинарист с руками, заведенными за спину. Угу, кандалы на парнишку нацепили, зря, что ль, опричники их на поясе таскают.
– А Борислав-то чем провинился? – поинтересовался Данила. – Тем, что вестов привел, которые сейчас Форт восстанавливают? Или что Садовое Кольцо потушил, из-за чего мы успели с караваном к Кремлю прийти вовремя?
– Я уже говорил и повторять не буду, – зарычал подьячий. – А ну уйди с дороги! Именем князя нашего…
Данила уже отметил, что автоматы опричников как смотрели стволами в землю, так и не сместились с этой обширной цели ни на вершок. Видать, пошатнулся изрядно авторитет подьячего после того, как один из опричников на глазах у всех бросил службу. Да и судя по тому, что книжника конвоировали только двое, возможно, что и остальные слиняли.
Дружинник приблизился вплотную к подьячему и, аккуратно взяв его за бороденку, дернул ее книзу. Потому и осталось неизвестным, что именно Савелий хотел провозгласить именем князя. Челюсть подьячего со слюнявым «чавк!» вслед за бородой отъехала книзу, обнажив редкие, порченные кариесом зубы. Данила глянул на них, словно фенакодуса проверял на пригодность к воинской работе, после чего сокрушенно покачал головой.
– Такой гнилой пастью княжье слово и дело провозглашать великий грех. А ну отпусти мальчонку, пока я тебе башку не свернул!
– Не надо, дядька Данила, – неожиданно подал голос книжник. – Я за свои дела перед князем и Кремлем сам ответ держать буду.
– О как! – подивился дружинник. – Ну смотри. Если подьячий не брешет, за двух раненых опричников с тебя спросят по полной.
– Пусть спрашивают, – упрямо тряхнул головой Борислав. – Когда я стилосы в людей метал, знал на что шел. По крайней мере теперь ты Садовое свободно пройдешь. А я более от суда бегать не хочу. Пусть будет что будет.
– А с чего ты взял, что я пойду через Садовое? – сказал Данила, от удивления отпуская бороденку подьячего. Савелий клацнул челюстью и тихонько застонал – не иначе, язык прикусил и временно от боли застыл на месте, зажмурившись и став похожим лицом на сморщенный плод шагай-дерева.
– Пойдешь, – вздохнул книжник. – У вас, дружинных, на лицах написано, когда вы в поход собираетесь. Решительность шалая во взгляде появляется. Ты только высотки стороной обходи. Думаю, они мутантов притягивают. Возле МИДа толпы нео кучкуются, а то здание, что на Красных воротах, сплошь хищными корнями оплетено, причем каждый корень толщиной с жука-медведя. Другие не видел, но, думаю, там то же самое…
– Наговорились? – прошипел наконец-то пришедший в себя подьячий. – Уйди с дороги, Данила, в последний раз добром прошу.
– А то что будет? – поинтересовался дружинник. – Укусишь меня, и я от яда сдохну?
Сказал – и все-таки отступил в сторону. Что ж, если семинарист решил стать героем, его дело. По Закону за нападение на опричников при исполнении, пожалуй, в Тайном приказе могут не ограничиться плетьми да отсидкой в сыром подвале, а вспомнить про старинную казнь через отсечение головы, которую уже лет сто не применяли. Исходя из чего Данила считал, что сейчас вполне можно было под шумок свернуть подьячему головенку да подкинуть тело в живую рощу. Опричники бы и слова не сказали, им, видать, такая служба самим поперек горла. Но семинарист сам принял решение, и вмешиваться в чужую судьбу против воли человека никто не имеет права.
Дружинник глянул еще раз на перекошенное от злобы лицо подьячего, плюнул себе под ноги, развернулся и пошел обратно к Кавалерийскому корпусу. Следовало хотя бы часа два поспать перед походом, потом полчаса на сборы – и вперед, пока не рассвело. Потому как с рассветом частенько возникают не только лишние вопросы, но и лишние проблемы.
Фенакодуса звали Буркой. Данила всех своих боевых зверюг так называл. Этот был четвертым по счету. Прежние погибли, спасая хозяина. Данила всегда удивлялся, как может сочетаться в жутком с виду мутанте звериная ярость по отношению к врагам с безграничной преданностью хозяину и любовью к человеческим детям. Мелкие вообще «лошадок» за большие игрушки держали – когда до них добирались, конечно. Вообще-то не положено к фенакодусам никому подходить, кроме хозяина. Взрослого мужика мутант может и куснуть. А кус у него жуткий. Разинет пасть, смахивающую на старинный чемодан, хлоп – и руки нет. Или головы, если цапнет удачно. Но это зверя сильно разозлить надо. Только кто ж будет злить фенакодуса? Лишь тот, кто с головой не дружен. А такому голова и ни к чему…
Нового Бурку Данила объездил как раз перед экспедицией. Дело привычное. Вспрыгнул на спину, дал кулаком меж ушей, сдавил коленями бока мутанта так, что ребра затрещали, – и все, покорился зверь, способный в одиночку противостоять нескольким вооруженным нео. Фенакодус, конечно, тварь сильно опасная, но предки-то у нее все-таки лошади, которых поколениями объезжали прапрадеды Данилы. Генетическая память штука серьезная…
Морда, больше похожая на динозаврью, чем на лошадиную, потянулась к дружиннику. Чутко дрогнули ноздри. Фенакодус зверь подозрительный. Глазам верит, но понюхать-то все равно надо. Уловил ноздрями знакомый запах, приоткрыл пасть с жуткими зубищами, будто улыбнулся, и тихонько заржал. Признал. И конечно, угощения просит.
Данила вытащил из кармана кожаных штанов кусок вяленого мяса, протянул. Длинный язык мелькнул меж клыков, аккуратно смахнул с ладони угощение. А отец Филарет говорил, что до Последней войны лошадей угощали морковкой да сеном. Честно говоря, не верится как-то. Реально ли такую зверюгу сухой травой прокормить? Разве только возами ее в фенакодуса загружать. Да и где той травы взять столько?
Все это Данила крутил в голове, пока седлал Бурку. Движения привычные, руки сами все делают. Можно и о прошлом поразмышлять, как оно все было до той проклятой войны. А вот о будущем думать решительно не хотелось. Получается, снова он Кремль покидает будто тать в ночи, без благословления князя. Многие могут счесть за бегство. И потом действительно вспомнить всё: и плен у шамов, и выкуп тот злосчастный, и смерть Ратмира. Подьячий уж точно постарается, чтоб вспомнили. Но, с другой стороны, отцу Филарету отказать в просьбе никак невозможно. Даже мысли такой у Данилы не возникло. И не просто потому, что Учитель с малолетства думать приучал мозгами своими словно оружием пользоваться. Просто не раз убеждался дружинник: Филарет лучше других знал, что нужно Кремлю. И пока еще ни разу не ошибся…
Данила взял оседланного фенакодуса под уздцы и вывел из стойла. Все готово. В переметных сумах харч на неделю, в ножнах – меч, в специальных гнездах на широком поясе – метательные гвозди. За спиной небольшой кавалерийский щит, из-за щита торчат древки трех сулиц, коротких метательных копий. Нарезной огнестрел нынче оружие строгой отчетности, выдается лишь по специальному распоряжению князя. А дульнозарядные пистоли Данила решил с собой не брать. Не лежала больше душа к музейному оружию, после того как пострелял из «Вала» и «Корда». Так что пусть лучше будут под руками верный меч да металки, пока не удастся вновь раздобыть настоящее огнестрельное, от которого душа поет, а враги превращаются в решето. Хотя в такую удачу верилось слабовато. Дважды подряд так везти не может…
Задумчивый, весь в мечтах об утраченной огневой мощи, вышел Данила из конюшни, ведя за собой Бурку… и остановился, словно на стену напоролся. Бурка, сопереживающий хозяину, тоже весь в своих конячьих мыслях, не затормозил сразу. Ткнулся ноздрей в окольчуженную спину Данилы, всхрапнул недовольно и, выглянув из-за плеча хозяина посмотреть, в чем дело, оскалился. Хорошо б, чтобы прям сейчас хозяин скомандовал «взять!». Не пришлось бы жевать сушеное мясо на завтрак.
Но хозяин молчал, сам несколько озадаченный.
Перед ним на коленях стоял давешний опричник, тот самый, который нереально для человека поперек себя шире. Как увидел Данилу, выходящего из конюшни, так и рухнул, будто ему по подколенным сухожилиям оглоблей вдарили. Дружинник не успел ничего сказать, как опричник прижал правую руку к сердцу и воскликнул:
– Учитель, укажи мне Путь!
Тут Данила вконец обалдел. Ритуальную фразу обращения неофита к Мастеру знали все, да не каждый рискнул бы произнести такое без соответствующей причины. Мастеров в Кремле традиционно было девять: Учитель боя на мечах; Мастер копья и алебарды; огромный как скала Мал, Мастер дробящего оружия и личный телохранитель отца Филарета; Мастер огненной стрельбы, обучавший работе с фузеями и пушками; Мастер рукопашного боя без оружия; Мастер выживания на открытой местности, обучавший как живым в развалинах остаться; Мастер конного боя, учивший как с фенакодусом ладить и верхами биться, а также сам отец Филарет, Верховный Духовный Наставник, с детства прививавший юнакам сознание воина, без которого любые боевые навыки так, пустое место.
Был еще Хранитель Утраченных Знаний, учивший плаванию в специальном бассейне, в который подается вода из подземного ключа. Он же обучал обращению с автоматом Калашникова и другим доступным огнестрельным оружием прошлого. Пока патронов не было, тренировались на дезактивированных музейных, лишь нынче с появлением действующих образцов немного проще стало. Также машину водить учились дружинники – если это можно так назвать. Машин-то не осталось, потому обучение проходило на муляже-кабине ГАЗ-66. На педали давишь, руль крутишь, а зачем все это – непонятно. Пока со Снайпером Данила не поездил, так и не мог взять в толк, что к чему…
Тут все более-менее понятно. Но жил в Кремле и десятый Мастер, Устин, о котором ничего особо известно не было. Пришел давно, еще когда люди на поверхность только в противорадиационных костюмах выходили, поговорил с тогдашним князем. Говорят, показал ему, что умеет. И издал князь указ – кого новый Мастер в ученики к себе наметит, тот обязан все бросить и идти обучаться или дитёнка своего в обучение отдать, ежели на него Мастер глаз положит. Причем независимо от того, дружинник ты, Пахарь или Мастеровой, чем был занят до этого и хочешь ли идти незнамо к кому учиться не пойми чему или нет.
Сперва народ переполошился на предмет как и что, а потом успокоился. В ученики к себе Устин набирал в основном малолетних детишек, из которых вырастают далеко не первые Дружинники и Мастера, а парни хитрые, в основном тощие, которые при случае не прочь спереть снедь какую-нибудь, что плохо лежит, и сожрать в укромном уголке в одну харю. Словом, таких, от которых бывает больше проблем, чем толку.
Говорят, мучил новый Мастер учеников нереально, руки-ноги им тянул-выкручивал, суставы выворачивал, в мышцы гадость какую-то колол, от которой учеников крючило, словно от падучей болезни. И гонял при этом день и ночь, словно голодный био крысособак. В общем, не позавидуешь. И при этом объявил через глашатая: мол, пацаны, которые не достигли пятнадцати годов и сами захотят обучаться, приходите, посмотрим. Только на колени придется встать и произнести: «Учитель, укажи мне Путь!», – после чего дороги назад не будет. Ну да, как же. После эдаких слухов даже среди самых отъявленных шалопаев дурней не нашлось.
Тем не менее через пару месяцев после прихода Устина в Кремль последовал новый указ князя: сформировать в Стрелецком приказе отряд Пластунов, подразделение внешней разведки. Мол, будут те Пластуны в одиночку ходить за кремлевские стены в развалины, добывать сведения о передвижениях кланов нео и другую полезную информацию. Дружинники тогдашние, конечно, взбеленились было, но потом успокоились. Воевода пояснил, что одно дело конная разведка боем, где доблесть и воинская выучка важнее всего. И совсем другое – искусство незаметно пролезть там, где ни люди, ни нео не ходят, подсмотреть все что нужно и живым обратно с докладом вернуться. Дружинники, знамо дело, поворчали еще для порядку, а потом махнули руками на новые веяния. Начальству виднее. Хотят из людей глазастых ужей делать – пусть делают. Главно дело, дружинные дела и свободы остались без изменений, а на остальное наплевать с самой высокой Троицкой башни, чтоб дольше до земли летело. Вот так с той поры в Кремле Пластуны и появились.
И вот теперь стояла на коленях перед Данилой эта нереальная орясина и, похоже, просилась в ученики.
Дружинник почесал подбородок, припоминая, не приложил ли он детинушку головой об какой-нибудь старый кирпич. Да нет, вроде культурно все было, без мозговых увечий. Дыхалку разве что помял да кадык, может, прищемил. Но от этого вроде как маковку снести не должно.
– Ты не перебрал с горя, детинушка? – поинтересовался на всякий случай Данила. – Тебе с такими речами к Мастеру Устину идти надо.
– Я и пришел к Мастеру, – не вставая с колен, проговорил опричник. – Ползать по развалинам, словно змей, я желания не имею. А Мастер-рукопашник учит только, как нео в глаза пальцами тыкать да по яйцам им ногами стучать.
– И правильно учит, – мягко произнес Данила, словно с упрямым дитём разговаривая. – Не надо бояться того, кто изучает тысячу приемов. Опасен тот, кто изучает один прием тысячу раз.
– Ты про безоружный бой знаешь больше любого Мастера, – стоял на своем опричник. – Люди говорят, тебя пришелец из Иномирья обучал, которого Снайпером кличут. Обучи меня! Верой и правдой служить стану, сапоги чистить, за фенакодусом ухаживать, еду готовить. Только научи!
Данила вздохнул. Ехать надо, а от «ученика», похоже, не отвяжешься.
– Хорошо, – сказал он. – Сапоги себе я сам почищу, к Бурке не подходи, если не хочешь без головы остаться. А насчет еды я тебя за язык не тянул. Иди, собирайся, полчаса тебе времени.
На самом деле Данила рассчитывал, что через полчаса он уже будет далеко от кремлевских ворот. Но номер не прошел.
– Дык я собрался уже, – осклабился опричник, поднимаясь с колен и поворачиваясь боком.
О как! В складках свободной рясы опричника Данила и не заметил лямок огромного рюкзака, который за необъятными плечами разглядеть было нереально.
– Ладно, – махнул рукой Данила. Слово сказано, деваться некуда. – Звать-то тебя как?
– Орясой нынче люди прозвали, – осклабился опричник.
– То нынче, что понятно, – кивнул Данила. – А ранее?
– Федькой Потешниковым, – с неохотой проговорил новоявленный ученик.
– Ясно. Оружие есть какое?
– А как же?
Федька завел руку за спину, дернул за рукоять, торчавшую на треть из нижней части рюкзака. На землю, змеясь, упал бич, плетенный из тонких полосок турьей шкуры. Кончик бича утолщен, словно голова хищной змеи.
Данила неопределенно повел бровью. Шалапуга оружие дельное, если, конечно, умеешь им владеть. Уловив сомнение во взгляде дружинника, Федька осклабился вновь, показав несколько крупных зубов, торчащих из десен словно зубья поломанных грабель, щелкнул бичом. Кучка рукокрылого дерьма, прилепившаяся к верхней крышке ближайшего фонаря, разлетелась брызгами. Хорошо, что в глаза никому не попало, только Бурке на лапы маленько и Даниле на сапоги.
Дружинник вздохнул.
– Н-да. Насчет сапог-то я, похоже, погорячился. Помимо шалапуги что есть с собой?
– Жратвы на две недели, нож, одеяло, новые сапоги, – с досадой в голосе проговорил Федька. Понятное дело: только в ученики взяли – и так опростоволоситься.
– Фенакодус имеется?
– Нету, – потупился Оряса. – Не положено. Из Пахарей я. Всю жизнь мечтал в дружину попасть…
– И потому в Поле Смерти залез? – закончил Данила, еще сам не веря в собственное предположение. – Хотел в дружину, а попал в опричники?
На удивление, Оряса промолчал, лицо его пошло пятнами.
Данила был удивлен неимоверно. Неужто такое и вправду возможно, чтоб человек смог прожечь себя в красном Поле Смерти? Там же дохнут четверо из пяти нео, желающих стать вожаками клана! Что ж, если это действительно так, парень достоин уважения. Хоть, похоже, умом не блещет, но упорства в достижении цели ему не занимать.
– А если и залез? – закончив мяться и багроветь щеками, выпалил Федька. – Зато теперь могу вровень с твоим фенакодусом бежать от привала до привала.
– Ладно. Куда я еду, знаешь?
– Не знаю. Мне без разницы, – повел могучими плечами Оряса. – Куда Учитель, туда и я.
Данила кивнул. Что ж, опричник сделал свой выбор, больше говорить не о чем. И так задержался с ним на десять минут против расчетного времени.
Одним движением дружинник взлетел в седло, слегка сдавил коленями бока Бурки. Умная зверюга, покосившись на Федьку недобрым глазом, тронулась с места рысью. Крепкие когти застучали по деревянному настилу неширокой дороги, проложенной меж Большим и Кремлевским дворцами. Оряса побежал следом неожиданно легко для такой туши. Что ж, посмотрим, насколько хватит прыти опричнику. В случае ежели приврал, ждать его никто не будет.
Данила рассчитывал незаметно проехать в тенечке вдоль Патриаршьих палат, свернуть за колокольню Ивана Великого и тайными, одному ему известными тропками через Тайницкий сад добраться до Спасской башни. А там уж с охраной ворот договориться как получится. Если же не получится, то оставить Бурку в Кремле, а самому вернуться в плотоядный сад, отыскать заветный люк и знакомым подземным ходом пройти под кремлевской стеной. В прошлый раз выход из тоннеля завалило взрывами мин, но сейчас то место вроде как расчистили весты, ремонтирующие Форт. Нашли они ход или нет – вопрос, но попытаться можно…
Однако добраться до ворот без дальнейших приключений не получилось.
Из-за колокольни со стороны Ивановской площади послышался еле слышный перестук фенакодусовых когтей по деревянной мостовой. Судя по звуку, ехали трое-четверо всадников. И быть это мог только стрелецкий патруль, который вполне закономерно поинтересуется, какого ляда дружинник в полной воинской сброе и с переметными сумами у седла делает посреди ночи на улице.
Данила аж скрипнул зубами от досады. Единственное открытое место на его маршруте преодолеть не удалось. Надо же было патрульным именно в это время и именно здесь проехаться! Но судьба есть судьба. Данила слегка натянул поводья, и фенакодус послушно перешел с рыси на шаг. Еще не хватало, чтобы подумали, будто дружинник от стрельцов бегать вздумал.
Не сказать чтобы Данила недолюбливал воинов из Стрелецкого приказа. Люди то были достойные без сомнения. Регулярно, изо дня в день нести охрану кремлевских стен по графику «через день на ремень», то не каждому дано. Труд монотонный, но ответственный донельзя. Всего Стрелецкий приказ насчитывал пятьсот человек, которые делились на десятки. В десяток входили начальники Башен и девять их помощников, основной задачей которых были охрана стен, Башен и ворот Кремля. Гарнизон охраняемой Башни включал в себя пять человек, еще пятеро дефилировали туда-сюда вдоль зубцов стены по правую руку от Башни. Итого на двадцать кремлевских Башен приходилось двести человек за смену. Смен всего две, в которых задействовано четыре сотни человек. Еще сотня – резерв на случай болезни стрельцов, естественной убыли личного состава вследствие штурмов и так далее. Также функцией резерва являлось патрулирование улиц самого Кремля.
Естественно, что стрельцы меж собой ворчали, мол, мы как заведенные каждый день со стен на улицы и обратно, а дружина только в тренировочном зале Арсенала мечами друг с дружкой машется себе в удовольствие да за ворота на прогулки катается. Дружинники же подшучивали над стрельцами, мол, работенка у мужиков «не бей лежачего». Стой себе на стене, в носу ковыряй, вдаль смотри, наслаждайся пейзажем. Вот мы, настоящее войско Кремля, в любом бою первые, и только на нас вся надежда. В общем, извечная «любовь» представителей разных силовых структур друг к другу, мол, мы – это да! А вы так, погулять вышли.
И сейчас Данила усиленно прикидывал, что бы такое сказать «друзьям»-стрельцам, чтоб отстали побыстрее. Только вряд ли они отвяжутся. «Башенники» и «стеношники» народ вредный до безобразия, особенно когда не на объекте, а в патруле. Тут им лучше в неурочное время вообще на глаза не попадаться…
На открытое место выехали три конных силуэта, в поводу у самого рослого – один оседланный фенакодус без всадника. Только вот странно, что не стрелецкие шапки на патрульных, а островерхие шлем-каски, которые могут быть только…
– Далече собрался, Данила?
– Уффф… – выдохнул дружинник, узнав голос. – Чтоб вам всем икалось до Иванова дня.
– Не признал, что ль? – усмехнулся рваной щекой Никита, въезжая в полосу света, падающую от ближайшего фонаря. – А это что за жук-медведь с тобой? Не тот ли, которому ты трендюлей выписал, из-за чего тебя чуть в сенатские подвалы не упекли?
Данила отметил краем глаза, как начали раздуваться от гнева щеки Орясы, и усмехнулся про себя. Против Никиты в полной сброе Федька со своей шалапугой все равно что щенок против матерого волкодава. Темный переулок – это тебе не площадь перед Кавалерийским корпусом, где все на виду. Случись чего, ночь все спишет…
Похоже, это осознал и Оряса. Глянул на Никиту, на Тимоху, сидящего рядом на фенакодусе, – и вдруг яриться на диво быстро перестал, сдулся и сделал вид, что сказанное вообще к нему не относится. Да и Тимоха внезапно ни с того ни с сего потемнел лицом, на Орясу гневно глянул, явно хотел сказать что-то, но смолчал, пересилив себя. В другое время Данила, может, и заинтересовался бы – похоже, знают друг друга дружинник и его новоиспеченный ученик, и второй явно Тимоху если не побаивается, то стесняется, что ли… что, впрочем, не помешало ему возглавить шайку опричников, пытавшихся отжать у дружины Кавалерийский корпус. Но сейчас явно не до выяснения отношений, дело делать надо.
– Вас-то сюда каким ветром занесло? – вместо ответа поинтересовался Данила.
– Да вот, решили фенакодусов размять, – с невинным видом ответил Тимоха.
– Угу, в полной сброе оно в самый раз, – кивнул Данила.
– Через три минуты этим маршрутом проедет стрелецкий разъезд, – проговорил так и не выехавший на свет третий силуэт голосом Степана. – Потому, если ты к Спасским воротам решил проехаться, хорош трепаться и поехали.
Поняв, что разъяснений он не дождется, Данила кивнул и тронул поводья Бурки. Лишь проезжая Ивановскую площадь, поинтересовался:
– А зачем заводного фенакодуса взяли?
– Думали, ты пешком двинешь через Тайницкий сад и наружу. Только верхом оно быстрее получится.
С таким доводом трудно было не согласиться. Интересно только, откуда они про подземный ход узнали? Но решение загадок лучше до поры отложить, пока есть дела поважнее.
– Ну а коль ты верхом…
На скаку Степан бросил повод заводного фенакодуса Орясе. Тот поймал ловко, словно ждал. И с не меньшей сноровкой для такого грузного тела взлетел в седло. Данила усмехнулся одобрительно. Дружиннику за такой прыжок Мастер конного боя выдал бы на орехи по полной программе. Но для бывшего Пахаря у Орясы весьма неплохо получилось с фенакодусом управиться, видно, что парень не одного тура довел до нервного срыва, тренируя навыки верховой езды.
Верхами оно действительно получилось быстрее. Не прошло и двух минут, как кавалькада уже почти доехала до Спасских ворот. Данила по пути прикидывал: даже если отец Филарет все рассказал Степану, и тот в курсе задумки Духовного Наставника, все равно слова дружинного десятника будет маловато, чтобы стрельцы выпустили такую толпу из Кремля. У одного Данилы был шанс попытаться уболтать сторожей, пусть даже и мизерный – все-таки авторитет у него среди простого народа в Кремле имелся. Но целый отряд вооруженных всадников – это совсем иное…
Впереди показались надвратные фонари Спасской башни, специально прикрепленные так, чтобы свет падал на площадку возле ворот. Для стрельцов с башни, стен и с углового поста за Военной школой любой подъезжающий как на ладони. А сами они в тени, стреляй – не хочу.
– Стоять! Кто такие?
– Ну вот, началось, – пробормотал про себя Данила. Хотя иначе и быть не могло…
– Свои, – отозвался Степан.
– Свои в такое время дома спят, десятые сны смотрят. Кто такие, спрашиваю?
Голос был грубый, хриплый, что называется «с трещинкой». Но тот, что перебил его, был еще паскудней.
– Преступники это, служивый. Слово и дело!
«Слово и дело» – присказка старинная и страшная. Говорят, пятьсот лет назад такое выкрикивали княжьи люди, обнаружившие государственного преступника или несчастного, кто им таковым показался. После чего человека можно было считать мертвецом – из следственных подвалов мало кто возвращался. Потом, после смерти тогдашнего князя, говорят, одумались, но через триста лет все повторилось. Снова по всей Руси убивали людей сотнями – за слово, за взгляд, который кому-то не понравился, и этот «кто-то» взял да донес. Тогда говорили: «Лес рубят – щепки летят». Этого Данила понять не мог, как ни силился. Судя по тому, что рассказывал отец Филарет, свой народ тогдашний князь вырубал под корень, а попадали под топор истинные враги или нет – неизвестно. Страшной сказкой казались такие истории. Но вот сейчас, похоже, все повторяется.
Данила вздохнул, окинув взглядом всю группу. Савелий, двое опричников с ним и давешний семинарист с руками, заведенными за спину. Угу, кандалы на парнишку нацепили, зря, что ль, опричники их на поясе таскают.
– А Борислав-то чем провинился? – поинтересовался Данила. – Тем, что вестов привел, которые сейчас Форт восстанавливают? Или что Садовое Кольцо потушил, из-за чего мы успели с караваном к Кремлю прийти вовремя?
– Я уже говорил и повторять не буду, – зарычал подьячий. – А ну уйди с дороги! Именем князя нашего…
Данила уже отметил, что автоматы опричников как смотрели стволами в землю, так и не сместились с этой обширной цели ни на вершок. Видать, пошатнулся изрядно авторитет подьячего после того, как один из опричников на глазах у всех бросил службу. Да и судя по тому, что книжника конвоировали только двое, возможно, что и остальные слиняли.
Дружинник приблизился вплотную к подьячему и, аккуратно взяв его за бороденку, дернул ее книзу. Потому и осталось неизвестным, что именно Савелий хотел провозгласить именем князя. Челюсть подьячего со слюнявым «чавк!» вслед за бородой отъехала книзу, обнажив редкие, порченные кариесом зубы. Данила глянул на них, словно фенакодуса проверял на пригодность к воинской работе, после чего сокрушенно покачал головой.
– Такой гнилой пастью княжье слово и дело провозглашать великий грех. А ну отпусти мальчонку, пока я тебе башку не свернул!
– Не надо, дядька Данила, – неожиданно подал голос книжник. – Я за свои дела перед князем и Кремлем сам ответ держать буду.
– О как! – подивился дружинник. – Ну смотри. Если подьячий не брешет, за двух раненых опричников с тебя спросят по полной.
– Пусть спрашивают, – упрямо тряхнул головой Борислав. – Когда я стилосы в людей метал, знал на что шел. По крайней мере теперь ты Садовое свободно пройдешь. А я более от суда бегать не хочу. Пусть будет что будет.
– А с чего ты взял, что я пойду через Садовое? – сказал Данила, от удивления отпуская бороденку подьячего. Савелий клацнул челюстью и тихонько застонал – не иначе, язык прикусил и временно от боли застыл на месте, зажмурившись и став похожим лицом на сморщенный плод шагай-дерева.
– Пойдешь, – вздохнул книжник. – У вас, дружинных, на лицах написано, когда вы в поход собираетесь. Решительность шалая во взгляде появляется. Ты только высотки стороной обходи. Думаю, они мутантов притягивают. Возле МИДа толпы нео кучкуются, а то здание, что на Красных воротах, сплошь хищными корнями оплетено, причем каждый корень толщиной с жука-медведя. Другие не видел, но, думаю, там то же самое…
– Наговорились? – прошипел наконец-то пришедший в себя подьячий. – Уйди с дороги, Данила, в последний раз добром прошу.
– А то что будет? – поинтересовался дружинник. – Укусишь меня, и я от яда сдохну?
Сказал – и все-таки отступил в сторону. Что ж, если семинарист решил стать героем, его дело. По Закону за нападение на опричников при исполнении, пожалуй, в Тайном приказе могут не ограничиться плетьми да отсидкой в сыром подвале, а вспомнить про старинную казнь через отсечение головы, которую уже лет сто не применяли. Исходя из чего Данила считал, что сейчас вполне можно было под шумок свернуть подьячему головенку да подкинуть тело в живую рощу. Опричники бы и слова не сказали, им, видать, такая служба самим поперек горла. Но семинарист сам принял решение, и вмешиваться в чужую судьбу против воли человека никто не имеет права.
Дружинник глянул еще раз на перекошенное от злобы лицо подьячего, плюнул себе под ноги, развернулся и пошел обратно к Кавалерийскому корпусу. Следовало хотя бы часа два поспать перед походом, потом полчаса на сборы – и вперед, пока не рассвело. Потому как с рассветом частенько возникают не только лишние вопросы, но и лишние проблемы.
Фенакодуса звали Буркой. Данила всех своих боевых зверюг так называл. Этот был четвертым по счету. Прежние погибли, спасая хозяина. Данила всегда удивлялся, как может сочетаться в жутком с виду мутанте звериная ярость по отношению к врагам с безграничной преданностью хозяину и любовью к человеческим детям. Мелкие вообще «лошадок» за большие игрушки держали – когда до них добирались, конечно. Вообще-то не положено к фенакодусам никому подходить, кроме хозяина. Взрослого мужика мутант может и куснуть. А кус у него жуткий. Разинет пасть, смахивающую на старинный чемодан, хлоп – и руки нет. Или головы, если цапнет удачно. Но это зверя сильно разозлить надо. Только кто ж будет злить фенакодуса? Лишь тот, кто с головой не дружен. А такому голова и ни к чему…
Нового Бурку Данила объездил как раз перед экспедицией. Дело привычное. Вспрыгнул на спину, дал кулаком меж ушей, сдавил коленями бока мутанта так, что ребра затрещали, – и все, покорился зверь, способный в одиночку противостоять нескольким вооруженным нео. Фенакодус, конечно, тварь сильно опасная, но предки-то у нее все-таки лошади, которых поколениями объезжали прапрадеды Данилы. Генетическая память штука серьезная…
Морда, больше похожая на динозаврью, чем на лошадиную, потянулась к дружиннику. Чутко дрогнули ноздри. Фенакодус зверь подозрительный. Глазам верит, но понюхать-то все равно надо. Уловил ноздрями знакомый запах, приоткрыл пасть с жуткими зубищами, будто улыбнулся, и тихонько заржал. Признал. И конечно, угощения просит.
Данила вытащил из кармана кожаных штанов кусок вяленого мяса, протянул. Длинный язык мелькнул меж клыков, аккуратно смахнул с ладони угощение. А отец Филарет говорил, что до Последней войны лошадей угощали морковкой да сеном. Честно говоря, не верится как-то. Реально ли такую зверюгу сухой травой прокормить? Разве только возами ее в фенакодуса загружать. Да и где той травы взять столько?
Все это Данила крутил в голове, пока седлал Бурку. Движения привычные, руки сами все делают. Можно и о прошлом поразмышлять, как оно все было до той проклятой войны. А вот о будущем думать решительно не хотелось. Получается, снова он Кремль покидает будто тать в ночи, без благословления князя. Многие могут счесть за бегство. И потом действительно вспомнить всё: и плен у шамов, и выкуп тот злосчастный, и смерть Ратмира. Подьячий уж точно постарается, чтоб вспомнили. Но, с другой стороны, отцу Филарету отказать в просьбе никак невозможно. Даже мысли такой у Данилы не возникло. И не просто потому, что Учитель с малолетства думать приучал мозгами своими словно оружием пользоваться. Просто не раз убеждался дружинник: Филарет лучше других знал, что нужно Кремлю. И пока еще ни разу не ошибся…
Данила взял оседланного фенакодуса под уздцы и вывел из стойла. Все готово. В переметных сумах харч на неделю, в ножнах – меч, в специальных гнездах на широком поясе – метательные гвозди. За спиной небольшой кавалерийский щит, из-за щита торчат древки трех сулиц, коротких метательных копий. Нарезной огнестрел нынче оружие строгой отчетности, выдается лишь по специальному распоряжению князя. А дульнозарядные пистоли Данила решил с собой не брать. Не лежала больше душа к музейному оружию, после того как пострелял из «Вала» и «Корда». Так что пусть лучше будут под руками верный меч да металки, пока не удастся вновь раздобыть настоящее огнестрельное, от которого душа поет, а враги превращаются в решето. Хотя в такую удачу верилось слабовато. Дважды подряд так везти не может…
Задумчивый, весь в мечтах об утраченной огневой мощи, вышел Данила из конюшни, ведя за собой Бурку… и остановился, словно на стену напоролся. Бурка, сопереживающий хозяину, тоже весь в своих конячьих мыслях, не затормозил сразу. Ткнулся ноздрей в окольчуженную спину Данилы, всхрапнул недовольно и, выглянув из-за плеча хозяина посмотреть, в чем дело, оскалился. Хорошо б, чтобы прям сейчас хозяин скомандовал «взять!». Не пришлось бы жевать сушеное мясо на завтрак.
Но хозяин молчал, сам несколько озадаченный.
Перед ним на коленях стоял давешний опричник, тот самый, который нереально для человека поперек себя шире. Как увидел Данилу, выходящего из конюшни, так и рухнул, будто ему по подколенным сухожилиям оглоблей вдарили. Дружинник не успел ничего сказать, как опричник прижал правую руку к сердцу и воскликнул:
– Учитель, укажи мне Путь!
Тут Данила вконец обалдел. Ритуальную фразу обращения неофита к Мастеру знали все, да не каждый рискнул бы произнести такое без соответствующей причины. Мастеров в Кремле традиционно было девять: Учитель боя на мечах; Мастер копья и алебарды; огромный как скала Мал, Мастер дробящего оружия и личный телохранитель отца Филарета; Мастер огненной стрельбы, обучавший работе с фузеями и пушками; Мастер рукопашного боя без оружия; Мастер выживания на открытой местности, обучавший как живым в развалинах остаться; Мастер конного боя, учивший как с фенакодусом ладить и верхами биться, а также сам отец Филарет, Верховный Духовный Наставник, с детства прививавший юнакам сознание воина, без которого любые боевые навыки так, пустое место.
Был еще Хранитель Утраченных Знаний, учивший плаванию в специальном бассейне, в который подается вода из подземного ключа. Он же обучал обращению с автоматом Калашникова и другим доступным огнестрельным оружием прошлого. Пока патронов не было, тренировались на дезактивированных музейных, лишь нынче с появлением действующих образцов немного проще стало. Также машину водить учились дружинники – если это можно так назвать. Машин-то не осталось, потому обучение проходило на муляже-кабине ГАЗ-66. На педали давишь, руль крутишь, а зачем все это – непонятно. Пока со Снайпером Данила не поездил, так и не мог взять в толк, что к чему…
Тут все более-менее понятно. Но жил в Кремле и десятый Мастер, Устин, о котором ничего особо известно не было. Пришел давно, еще когда люди на поверхность только в противорадиационных костюмах выходили, поговорил с тогдашним князем. Говорят, показал ему, что умеет. И издал князь указ – кого новый Мастер в ученики к себе наметит, тот обязан все бросить и идти обучаться или дитёнка своего в обучение отдать, ежели на него Мастер глаз положит. Причем независимо от того, дружинник ты, Пахарь или Мастеровой, чем был занят до этого и хочешь ли идти незнамо к кому учиться не пойми чему или нет.
Сперва народ переполошился на предмет как и что, а потом успокоился. В ученики к себе Устин набирал в основном малолетних детишек, из которых вырастают далеко не первые Дружинники и Мастера, а парни хитрые, в основном тощие, которые при случае не прочь спереть снедь какую-нибудь, что плохо лежит, и сожрать в укромном уголке в одну харю. Словом, таких, от которых бывает больше проблем, чем толку.
Говорят, мучил новый Мастер учеников нереально, руки-ноги им тянул-выкручивал, суставы выворачивал, в мышцы гадость какую-то колол, от которой учеников крючило, словно от падучей болезни. И гонял при этом день и ночь, словно голодный био крысособак. В общем, не позавидуешь. И при этом объявил через глашатая: мол, пацаны, которые не достигли пятнадцати годов и сами захотят обучаться, приходите, посмотрим. Только на колени придется встать и произнести: «Учитель, укажи мне Путь!», – после чего дороги назад не будет. Ну да, как же. После эдаких слухов даже среди самых отъявленных шалопаев дурней не нашлось.
Тем не менее через пару месяцев после прихода Устина в Кремль последовал новый указ князя: сформировать в Стрелецком приказе отряд Пластунов, подразделение внешней разведки. Мол, будут те Пластуны в одиночку ходить за кремлевские стены в развалины, добывать сведения о передвижениях кланов нео и другую полезную информацию. Дружинники тогдашние, конечно, взбеленились было, но потом успокоились. Воевода пояснил, что одно дело конная разведка боем, где доблесть и воинская выучка важнее всего. И совсем другое – искусство незаметно пролезть там, где ни люди, ни нео не ходят, подсмотреть все что нужно и живым обратно с докладом вернуться. Дружинники, знамо дело, поворчали еще для порядку, а потом махнули руками на новые веяния. Начальству виднее. Хотят из людей глазастых ужей делать – пусть делают. Главно дело, дружинные дела и свободы остались без изменений, а на остальное наплевать с самой высокой Троицкой башни, чтоб дольше до земли летело. Вот так с той поры в Кремле Пластуны и появились.
И вот теперь стояла на коленях перед Данилой эта нереальная орясина и, похоже, просилась в ученики.
Дружинник почесал подбородок, припоминая, не приложил ли он детинушку головой об какой-нибудь старый кирпич. Да нет, вроде культурно все было, без мозговых увечий. Дыхалку разве что помял да кадык, может, прищемил. Но от этого вроде как маковку снести не должно.
– Ты не перебрал с горя, детинушка? – поинтересовался на всякий случай Данила. – Тебе с такими речами к Мастеру Устину идти надо.
– Я и пришел к Мастеру, – не вставая с колен, проговорил опричник. – Ползать по развалинам, словно змей, я желания не имею. А Мастер-рукопашник учит только, как нео в глаза пальцами тыкать да по яйцам им ногами стучать.
– И правильно учит, – мягко произнес Данила, словно с упрямым дитём разговаривая. – Не надо бояться того, кто изучает тысячу приемов. Опасен тот, кто изучает один прием тысячу раз.
– Ты про безоружный бой знаешь больше любого Мастера, – стоял на своем опричник. – Люди говорят, тебя пришелец из Иномирья обучал, которого Снайпером кличут. Обучи меня! Верой и правдой служить стану, сапоги чистить, за фенакодусом ухаживать, еду готовить. Только научи!
Данила вздохнул. Ехать надо, а от «ученика», похоже, не отвяжешься.
– Хорошо, – сказал он. – Сапоги себе я сам почищу, к Бурке не подходи, если не хочешь без головы остаться. А насчет еды я тебя за язык не тянул. Иди, собирайся, полчаса тебе времени.
На самом деле Данила рассчитывал, что через полчаса он уже будет далеко от кремлевских ворот. Но номер не прошел.
– Дык я собрался уже, – осклабился опричник, поднимаясь с колен и поворачиваясь боком.
О как! В складках свободной рясы опричника Данила и не заметил лямок огромного рюкзака, который за необъятными плечами разглядеть было нереально.
– Ладно, – махнул рукой Данила. Слово сказано, деваться некуда. – Звать-то тебя как?
– Орясой нынче люди прозвали, – осклабился опричник.
– То нынче, что понятно, – кивнул Данила. – А ранее?
– Федькой Потешниковым, – с неохотой проговорил новоявленный ученик.
– Ясно. Оружие есть какое?
– А как же?
Федька завел руку за спину, дернул за рукоять, торчавшую на треть из нижней части рюкзака. На землю, змеясь, упал бич, плетенный из тонких полосок турьей шкуры. Кончик бича утолщен, словно голова хищной змеи.
Данила неопределенно повел бровью. Шалапуга оружие дельное, если, конечно, умеешь им владеть. Уловив сомнение во взгляде дружинника, Федька осклабился вновь, показав несколько крупных зубов, торчащих из десен словно зубья поломанных грабель, щелкнул бичом. Кучка рукокрылого дерьма, прилепившаяся к верхней крышке ближайшего фонаря, разлетелась брызгами. Хорошо, что в глаза никому не попало, только Бурке на лапы маленько и Даниле на сапоги.
Дружинник вздохнул.
– Н-да. Насчет сапог-то я, похоже, погорячился. Помимо шалапуги что есть с собой?
– Жратвы на две недели, нож, одеяло, новые сапоги, – с досадой в голосе проговорил Федька. Понятное дело: только в ученики взяли – и так опростоволоситься.
– Фенакодус имеется?
– Нету, – потупился Оряса. – Не положено. Из Пахарей я. Всю жизнь мечтал в дружину попасть…
– И потому в Поле Смерти залез? – закончил Данила, еще сам не веря в собственное предположение. – Хотел в дружину, а попал в опричники?
На удивление, Оряса промолчал, лицо его пошло пятнами.
Данила был удивлен неимоверно. Неужто такое и вправду возможно, чтоб человек смог прожечь себя в красном Поле Смерти? Там же дохнут четверо из пяти нео, желающих стать вожаками клана! Что ж, если это действительно так, парень достоин уважения. Хоть, похоже, умом не блещет, но упорства в достижении цели ему не занимать.
– А если и залез? – закончив мяться и багроветь щеками, выпалил Федька. – Зато теперь могу вровень с твоим фенакодусом бежать от привала до привала.
– Ладно. Куда я еду, знаешь?
– Не знаю. Мне без разницы, – повел могучими плечами Оряса. – Куда Учитель, туда и я.
Данила кивнул. Что ж, опричник сделал свой выбор, больше говорить не о чем. И так задержался с ним на десять минут против расчетного времени.
Одним движением дружинник взлетел в седло, слегка сдавил коленями бока Бурки. Умная зверюга, покосившись на Федьку недобрым глазом, тронулась с места рысью. Крепкие когти застучали по деревянному настилу неширокой дороги, проложенной меж Большим и Кремлевским дворцами. Оряса побежал следом неожиданно легко для такой туши. Что ж, посмотрим, насколько хватит прыти опричнику. В случае ежели приврал, ждать его никто не будет.
Данила рассчитывал незаметно проехать в тенечке вдоль Патриаршьих палат, свернуть за колокольню Ивана Великого и тайными, одному ему известными тропками через Тайницкий сад добраться до Спасской башни. А там уж с охраной ворот договориться как получится. Если же не получится, то оставить Бурку в Кремле, а самому вернуться в плотоядный сад, отыскать заветный люк и знакомым подземным ходом пройти под кремлевской стеной. В прошлый раз выход из тоннеля завалило взрывами мин, но сейчас то место вроде как расчистили весты, ремонтирующие Форт. Нашли они ход или нет – вопрос, но попытаться можно…
Однако добраться до ворот без дальнейших приключений не получилось.
Из-за колокольни со стороны Ивановской площади послышался еле слышный перестук фенакодусовых когтей по деревянной мостовой. Судя по звуку, ехали трое-четверо всадников. И быть это мог только стрелецкий патруль, который вполне закономерно поинтересуется, какого ляда дружинник в полной воинской сброе и с переметными сумами у седла делает посреди ночи на улице.
Данила аж скрипнул зубами от досады. Единственное открытое место на его маршруте преодолеть не удалось. Надо же было патрульным именно в это время и именно здесь проехаться! Но судьба есть судьба. Данила слегка натянул поводья, и фенакодус послушно перешел с рыси на шаг. Еще не хватало, чтобы подумали, будто дружинник от стрельцов бегать вздумал.
Не сказать чтобы Данила недолюбливал воинов из Стрелецкого приказа. Люди то были достойные без сомнения. Регулярно, изо дня в день нести охрану кремлевских стен по графику «через день на ремень», то не каждому дано. Труд монотонный, но ответственный донельзя. Всего Стрелецкий приказ насчитывал пятьсот человек, которые делились на десятки. В десяток входили начальники Башен и девять их помощников, основной задачей которых были охрана стен, Башен и ворот Кремля. Гарнизон охраняемой Башни включал в себя пять человек, еще пятеро дефилировали туда-сюда вдоль зубцов стены по правую руку от Башни. Итого на двадцать кремлевских Башен приходилось двести человек за смену. Смен всего две, в которых задействовано четыре сотни человек. Еще сотня – резерв на случай болезни стрельцов, естественной убыли личного состава вследствие штурмов и так далее. Также функцией резерва являлось патрулирование улиц самого Кремля.
Естественно, что стрельцы меж собой ворчали, мол, мы как заведенные каждый день со стен на улицы и обратно, а дружина только в тренировочном зале Арсенала мечами друг с дружкой машется себе в удовольствие да за ворота на прогулки катается. Дружинники же подшучивали над стрельцами, мол, работенка у мужиков «не бей лежачего». Стой себе на стене, в носу ковыряй, вдаль смотри, наслаждайся пейзажем. Вот мы, настоящее войско Кремля, в любом бою первые, и только на нас вся надежда. В общем, извечная «любовь» представителей разных силовых структур друг к другу, мол, мы – это да! А вы так, погулять вышли.
И сейчас Данила усиленно прикидывал, что бы такое сказать «друзьям»-стрельцам, чтоб отстали побыстрее. Только вряд ли они отвяжутся. «Башенники» и «стеношники» народ вредный до безобразия, особенно когда не на объекте, а в патруле. Тут им лучше в неурочное время вообще на глаза не попадаться…
На открытое место выехали три конных силуэта, в поводу у самого рослого – один оседланный фенакодус без всадника. Только вот странно, что не стрелецкие шапки на патрульных, а островерхие шлем-каски, которые могут быть только…
– Далече собрался, Данила?
– Уффф… – выдохнул дружинник, узнав голос. – Чтоб вам всем икалось до Иванова дня.
– Не признал, что ль? – усмехнулся рваной щекой Никита, въезжая в полосу света, падающую от ближайшего фонаря. – А это что за жук-медведь с тобой? Не тот ли, которому ты трендюлей выписал, из-за чего тебя чуть в сенатские подвалы не упекли?
Данила отметил краем глаза, как начали раздуваться от гнева щеки Орясы, и усмехнулся про себя. Против Никиты в полной сброе Федька со своей шалапугой все равно что щенок против матерого волкодава. Темный переулок – это тебе не площадь перед Кавалерийским корпусом, где все на виду. Случись чего, ночь все спишет…
Похоже, это осознал и Оряса. Глянул на Никиту, на Тимоху, сидящего рядом на фенакодусе, – и вдруг яриться на диво быстро перестал, сдулся и сделал вид, что сказанное вообще к нему не относится. Да и Тимоха внезапно ни с того ни с сего потемнел лицом, на Орясу гневно глянул, явно хотел сказать что-то, но смолчал, пересилив себя. В другое время Данила, может, и заинтересовался бы – похоже, знают друг друга дружинник и его новоиспеченный ученик, и второй явно Тимоху если не побаивается, то стесняется, что ли… что, впрочем, не помешало ему возглавить шайку опричников, пытавшихся отжать у дружины Кавалерийский корпус. Но сейчас явно не до выяснения отношений, дело делать надо.
– Вас-то сюда каким ветром занесло? – вместо ответа поинтересовался Данила.
– Да вот, решили фенакодусов размять, – с невинным видом ответил Тимоха.
– Угу, в полной сброе оно в самый раз, – кивнул Данила.
– Через три минуты этим маршрутом проедет стрелецкий разъезд, – проговорил так и не выехавший на свет третий силуэт голосом Степана. – Потому, если ты к Спасским воротам решил проехаться, хорош трепаться и поехали.
Поняв, что разъяснений он не дождется, Данила кивнул и тронул поводья Бурки. Лишь проезжая Ивановскую площадь, поинтересовался:
– А зачем заводного фенакодуса взяли?
– Думали, ты пешком двинешь через Тайницкий сад и наружу. Только верхом оно быстрее получится.
С таким доводом трудно было не согласиться. Интересно только, откуда они про подземный ход узнали? Но решение загадок лучше до поры отложить, пока есть дела поважнее.
– Ну а коль ты верхом…
На скаку Степан бросил повод заводного фенакодуса Орясе. Тот поймал ловко, словно ждал. И с не меньшей сноровкой для такого грузного тела взлетел в седло. Данила усмехнулся одобрительно. Дружиннику за такой прыжок Мастер конного боя выдал бы на орехи по полной программе. Но для бывшего Пахаря у Орясы весьма неплохо получилось с фенакодусом управиться, видно, что парень не одного тура довел до нервного срыва, тренируя навыки верховой езды.
Верхами оно действительно получилось быстрее. Не прошло и двух минут, как кавалькада уже почти доехала до Спасских ворот. Данила по пути прикидывал: даже если отец Филарет все рассказал Степану, и тот в курсе задумки Духовного Наставника, все равно слова дружинного десятника будет маловато, чтобы стрельцы выпустили такую толпу из Кремля. У одного Данилы был шанс попытаться уболтать сторожей, пусть даже и мизерный – все-таки авторитет у него среди простого народа в Кремле имелся. Но целый отряд вооруженных всадников – это совсем иное…
Впереди показались надвратные фонари Спасской башни, специально прикрепленные так, чтобы свет падал на площадку возле ворот. Для стрельцов с башни, стен и с углового поста за Военной школой любой подъезжающий как на ладони. А сами они в тени, стреляй – не хочу.
– Стоять! Кто такие?
– Ну вот, началось, – пробормотал про себя Данила. Хотя иначе и быть не могло…
– Свои, – отозвался Степан.
– Свои в такое время дома спят, десятые сны смотрят. Кто такие, спрашиваю?
Голос был грубый, хриплый, что называется «с трещинкой». Но тот, что перебил его, был еще паскудней.
– Преступники это, служивый. Слово и дело!
«Слово и дело» – присказка старинная и страшная. Говорят, пятьсот лет назад такое выкрикивали княжьи люди, обнаружившие государственного преступника или несчастного, кто им таковым показался. После чего человека можно было считать мертвецом – из следственных подвалов мало кто возвращался. Потом, после смерти тогдашнего князя, говорят, одумались, но через триста лет все повторилось. Снова по всей Руси убивали людей сотнями – за слово, за взгляд, который кому-то не понравился, и этот «кто-то» взял да донес. Тогда говорили: «Лес рубят – щепки летят». Этого Данила понять не мог, как ни силился. Судя по тому, что рассказывал отец Филарет, свой народ тогдашний князь вырубал под корень, а попадали под топор истинные враги или нет – неизвестно. Страшной сказкой казались такие истории. Но вот сейчас, похоже, все повторяется.