Страница:
Далее Лис шел осторожно, не думая о постороннем, глядя себе под ноги и стараясь подражать Мунку, вернее, его бесшумной манере передвижения. Кстати, парню это удавалось… ну, почти удавалось. В эдакой обуви оно не очень-то и сложно. Особенно если подражать текучей походке прислужника мессира. Но, глядя на то, как двигается Мунк, Лису понемногу стало казаться, что и у него суставы словно из мокрой глины слеплены, и что он тоже может вот так, без малейшего шороха, скользить словно тень под многочисленными неугасимыми факелами подземелья…
Неожиданно Мунк быстро свернул в боковой проход – Лис аж чуть не потерял его из виду. Пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать. Затеряться в этом темном и сыром подземелье как-то не хотелось.
Правда, сильно ускориться не получилось. После съеденного и выпитого в голове образовался легкий, приятный туман, благодаря которому бегать особо не хотелось. Хотелось идти не спеша, а лучше прилечь где-нибудь, свернуться калачиком и заснуть. Но в то же время Лис осознавал: заснуть в сыром и холодном подземелье, это значит наверняка подхватить грудной кашель, от которого люди становятся стариками, не дожив и до двадцати весен, – если раньше не умирают, конечно. Потому он продолжал идти вперед, невольно улыбаясь: сытый желудок и легкая, приятная эйфория способствуют хорошему настроению практически в любых условиях.
Проход, в который свернул Мунк, оказался коридором, длинным и прямым. Пройдя около двух сотен шагов, Лис рассмотрел в неверном свете факелов огромную двустворчатую дверь, которой заканчивался коридор. Скорее, не дверь, а ворота. Тяжелые, массивные, которые не всякий таран возьмет. И как, интересно, Мунк собирается их открывать?
Но прислужник мессира раздумывал недолго. Подошел, приложил ладонь к какой-то потемневшей от времени металлической блямбе на двери. Блямба тут же замерцала голубоватым светом, после чего тяжелые створки бесшумно отворились внутрь.
«Магия, одна сплошная магия, – подумал Лис. – Ну, попал так попал. Если кто наверху узнает, с кем я тут якшался, повесят быстрее, чем успеешь «ох» сказать. Хотя, если меня в городе поймают, то и так по-любому повесят. Так что выбор небольшой».
Но в следующее мгновение все мысли куда-то подевались. Лис открыл рот от удивления, да так и остался стоять, смутно осознавая, что со стороны выглядит деревня-деревней. Но поделать с собой ничего не мог, уж больно величественное зрелище открылось перед ним.
Это был огромный зал круглой формы, словно плавающий в полумраке. Десятки жаровен с красными углями, расставленных по всему помещению, и светильников причудливой формы, развешанных по стенам, освещали его, но этого было явно мало, чтобы рассмотреть убранство всего зала в деталях. Хотя, возможно, это было сделано специально. Тени, пляшущие на стенах, погружали зрителя в состояние мистического благоговения перед силами, которые человеческий разум не в силах постичь. Отблески пламени то и дело выхватывали из темноты то край гобелена, изображавшего битву людей с кошмарными чудовищами, то висящую на стене пару перекрещенных мечей с длинными рукоятками, то чей-то пожелтевший череп причудливой формы, покоившийся на резной подставке…
Но наиболее сильное впечатление на Лиса произвел не сам зал, а то, что находилось посередине него.
Огромный трон из черного металла возвышался в самом центре помещения. Несомненно, его создали руки великого мастера, но при этом с головой либо творца, либо заказчика явно что-то было не в порядке. Скорее всего, и тот, и другой нашли друг друга.
Весь трон был выполнен в виде гигантского клубка змей. Черные тела переплетались друг с другом, били хвостами, кусали сородичей острыми и длинными зубами, вырывая куски плоти. Благодаря колеблющемуся пламени светильников казалось, что змеи шевелятся. Их движения завораживали, и очень трудно, нереально трудно было отвести глаза от этого зрелища.
Но Лис сделал над собой усилие и постарался получше рассмотреть тех, кто находился возле этого кошмарного произведения искусства.
Их было двенадцать. Фигур, одетых в свободные черные накидки до пят с широкими рукавами и просторными капюшонами, скрывающими лица. Они стояли полукругом, шестеро с одной стороны трона, шестеро – с другой, и все как один смотрели на Лиса. Глаз их не было видно из непроглядной черноты капюшонов, но парень чувствовал эти взгляды, казалось прожигающие насквозь.
– Приветствуем тебя, неофит! – внезапно раздалось со всех сторон.
Лис готов был поклясться – это двенадцать загадочных людей в черных хламидах произнесли фразу одновременно, причем негромко. Но их слова, казалось, раздались отовсюду, многократно отразились от стен, и тихое эхо под непроглядным сводом зала еще несколько долгих мгновений шептало многоголосо, наперебой, постепенно угасая: «Приветствуем тебя, неофит…»
Эйфория и хорошее настроение как-то сами собой исчезли, словно их и не было. Лис беспомощно оглянулся, инстинктивно ища поддержки хоть у кого-нибудь, но Мунк словно испарился. Да и вряд ли он стал бы помогать проклятому или разъяснять что-то. Просто свойство есть такое у напуганного человека – надеяться на чудо, что кто-то придет и разрешит все проблемы. А Лис был реально напуган. В своей деревне он слышал сказки про могучих колдунов, живущих в подземельях, но с недавних пор считал их вымыслом для ребятни. Сейчас же зал, трон и эти двенадцать фигур словно вышли из тех страшных сказок, и инстинкты, глубоко запрятанные в любом человеке, сейчас настоятельно требовали бежать отсюда со всех ног.
– З-здрасте… – Лис непроизвольно сделал шаг назад.
– Пусть робость оставит твое сердце, – прошелестел хор голосов. – Сегодня ты вступаешь в ряды Гильдии Воинов ночи, которым неведом страх. Готов ли ты пройти посвящение?
Лису показалось, что копьевидные головки металлических змей, из которых состоял кошмарный трон, шевельнулись и уставились на него в ожидании ответа.
– А… а можно я еще подумаю? – выдавил из себя парень и попытался сделать еще один шаг назад…
Но не тут-то было. Его спина уперлась в мягкую, но непреодолимую невидимую стену, на которую что дави лопатками со всех сил, что не дави – толку никакого.
– Время для размышлений кончилось, – прошуршало по стенам многоголосое эхо. – Ты сам еще не осознаешь величия происходящего. Но это нормально. Лишь истинный Воин ночи способен осознать, какое это счастье – быть членом Гильдии.
– Счастье – оно, конечно, здорово. Но как-то я не готов пока к такому счастью…
Парень попытался сдвинуться вбок, обойти участок пространства, внезапно ставший непреодолимым, но получилось у него это неважно. Сбоку хода тоже не было. Уплотнившийся с трех сторон воздух не давал возможности идти куда-либо, кроме как по направлению к трону. Более того, он начал потихоньку подталкивать вперед отчаянно упирающегося парня.
– Стань одним из нас, – с легким, едва заметным недовольством шептали фигуры. – Познай могущество Ночи, усыпляющей все живое и окутывающей миры непроглядной тьмой. Оставь за порогом всю суету мира и ощути прелесть смерти, которую ты понесешь в мир. Дай Ночи проникнуть в твою душу…
Не хотелось Лису, чтобы в его душу что-то проникало, но поделать ничего не мог. Хочешь не хочешь, а приходилось переставлять ноги, чтобы не зарыться носом в каменный пол, ибо толчки в спину становились все настойчивее.
– Ты сделаешь это добровольно, – бормотали голоса. – Ты познаешь величие Ночи и проникнешься величием Гильдии…
Колени Лиса ткнулись в сиденье трона, и тут неведомая сила развернула его. Мощная волна воздуха толкнула парня в грудь, и ему невольно пришлось сесть на холодную, скользкую поверхность. Как только ладони Лиса коснулись металлических подлокотников, несколько десятков оживших змей оплели его предплечья и голени, и теперь при всем желании он не мог пошевелиться.
«Змеи-то реально живые, получается, – заметалась в его голове заполошная мысль. – Проклятая магия! Никогда про такое не слышал, чтоб железяки живыми были…»
От ужаса и неожиданности он непроизвольно попытался крикнуть, но не смог сделать и этого. Черные, холодные ленты скользнули по его щекам, подбородку, сдавили горло. Вместо крика из груди Лиса вырвался сдавленный хрип.
– Ты онемел от величия происходящего, – раздался над ухом хор мертвых голосов. – Это естественно, неофит. Тот, кто несет смерть во внешний мир, не должен тревожить воздух лишними звуками. Смерть нема, немы и ее слуги. Осталось лишь закрепить великое знание, полученное тобой сегодня.
Лис уже слабо соображал, что происходит вокруг. Полураздавленное горло почти не пропускало воздух в легкие, перед глазами все плыло, зал казался размытым и нереальным, а тени, мечущиеся по стенам, стали объемными и живыми…
Одна из них, возникшая в дальнем углу зала, стала медленно приближаться к трону. С каждым ударом останавливающегося сердца темный силуэт приближался, дрожа и расплываясь в мареве раскаленных жаровен. Лис уже не мог понять, где явь, а где призраки, порожденные угасающим сознанием. Он лишь шире раскрывал рот и напрягался из последних сил, стараясь протолкнуть в легкие хоть малую толику воздуха.
Силуэт приблизился, оказавшись еще одной фигурой в черном балахоне. Несмотря на одежды, скрывающие фигуру, ее очертания были смутно знакомыми. Но эту информацию умирающий мозг выдал скорее по привычке, нежели по необходимости, как смертельно раненный олень все еще бежит от волков, путаясь ногами в собственных кишках, вывалившихся из распоротого брюха. Какая разница, знаешь ли ты кого-то или нет, когда шею уже щекочет холодное дыхание смерти?
Однако Лис успел рассмотреть, как некто в черном воздел кверху руки. В одной из них тускло блеснул вороненым клинком нож, в другой было зажато нечто, напоминающее небольшие кузнечные клещи.
– Да славится Ночь! – резанули по ушам пронзительные голоса. – Да примет она от тебя, неофит, твою добровольную жертву!
Внезапно Лис ощутил резкую боль в горле. Он непроизвольно попытался сомкнуть челюсти, но не тут-то было. Металлические змеи проникли в рот и теперь, кроша зубы, раздирали его, как ученик лекаря раздвигает крючьями рану, чтобы учитель мог извлечь из нее наконечник стрелы.
А потом Лис увидел собственный язык, вытянутый изо рта на казалось бы нереальную длину. Узкий кусочек плоти, средоточие немыслимой боли, которое тянул, тянул на себя клещами мучитель в черном балахоне. Из-под капюшона на мгновение блеснули глаза, и в помутненный запредельной болью мозг парня молнией ворвалось узнавание. Абсолютно неживые глаза смотрели словно сквозь Лиса в то время, как рука мессира, сжимающая нож, приближалась к лицу несчастного…
Стальные змеи на мгновение ослабили петли, сжимающие шею, и из груди парня вырвался страшный вопль, когда он почувствовал, как ледяная сталь вгрызается в корень языка. Но тут же крик перешел в бульканье. Горячий поток хлынул из образовавшейся раны, заливаясь в горло и обильно брызжа на новую одежду. Но захлебнуться в собственной крови Лису было не суждено.
Неторопливым движением руки мессир бросил отрезанный язык в жаровню. Трепещущее мясо мерзко зашипело на раскаленных углях. Понаблюдав, как корчится от нестерпимого жара кусочек человеческой плоти, мессир деловито засунул за веревочный пояс окровавленные нож и клещи. После чего он протянул руку и вытащил из жаровни металлический прут, расплющенный на конце в небольшую блямбу, сияющую от жара, словно крохотное солнце.
От нереальной боли и значительной кровопотери беспамятство уже заволакивало сознание Лиса. Но недостаточно быстро. Несчастный мысленно умолял всех Высших и Низших богов, чтобы они побыстрее забрали его душу… Но боги не спешили. Вероятно, им было интересно смотреть, как мессир медленно подносит огненную каплю к лицу своей жертвы, как резким движением просовывает железо в горло, по пути доламывая и без того раскрошенные зубы, и как от великих мучений сокращается в конвульсиях человеческое тело…
Но сам Лис уже не чувствовал боли. Когда страдания становятся запредельными, боги либо забирают страдальца к себе, либо милосердно гасят сознание. Последнее, что Лис осознал, был запах горелого мяса, ударивший в ноздри. Так же пахла деревня, сожженная драконом. Так же пах мертвый рыцарь и его лошадь…
Запах смерти.
«Скорее бы…» – пронеслось в голове Лиса, прежде чем он провалился в черную бездонную пропасть…
От этой боли он и пришел в себя. А может, от холода, неистово ломящего кости. Или же от ветра, назойливо теребящего ресницы, слипшиеся от слез и крови.
Разлепить веки было непросто, но Лис все-таки сделал это.
Над ним от края до края мира раскинулось небо с крупными звездами. Обе луны внимательно смотрели на парня с высоты, словно тревожась – не простынет ли он, лежа на земле под мелким ночным дождем?
Но Лису было все равно. Перед его глазами все еще стоял полутемный зал с троном из стальных змей и мертвое лицо мессира поверх крохотного раскаленного солнца.
Парень знал: стоит пошевелиться – и тело немедленно отзовется взрывом запредельной боли. Поэтому уж лучше лежать на сырой земле, смотреть в небо и ощущать, как дождь бьет по сожженным губам и как медленно, но неотвратимо подбирается ночная сырость к пока еще теплому сердцу.
Но умереть сейчас, лежа на мокрой земле, ему было не суждено.
Внезапно одну из лун загородило пламя факела, и Лис невольно прищурился.
– Слышь, бродяга, чего это ты здесь разлегся? – раздался над головой грубый голос.
Капля горячей смолы упала на лицо парня, он невольно дернулся – и тут сбылись самые худшие его ожидания. Боль, притаившаяся в его теле, вырвалась наружу. Адский огонь опалил горло. Парень застонал, зажал ладонями рот и принялся корчиться на земле.
– Может, у него падучая? – с сомнением поинтересовался другой голос. – Или же демоны вселились в этого бродягу и теперь мучают его изнутри?
– Самое лучшее средство от демонов и падучей – это веревка, – авторитетно заявил первый. – Была бы моя воля, я б всех этих нищих, бездельников и бродяг отправлял на виселицу сразу после поимки.
– Сразу нельзя, – вздохнул второй. – Какой же это закон будет, если сразу? Надо, чтоб судья приговор прочитал, тогда можно. А так чтоб вот после поимки и прямо тут же вешать – никак нельзя…
– Ладно, хорош трепаться, служивый. Давай-ка лучше глянем, что это за любитель загорать по ночам в луже…
Чья-то сильная рука ухватила Лиса за шиворот и рывком поставила на ноги. На запястьях парня сомкнулись стальные перчатки, рванули вниз, вынуждая оторвать от лица ладони.
Перед ним стояли двое стражников, закованных в стальные доспехи. Один из них держал в руке факел и пытливо заглядывал в лицо пленника.
– Разрази меня гром! – воскликнул вдруг факельщик. – Пусть Низшие прямо сейчас уволокут мою душу под землю, если это не тот же самый прохвост, которого мы упустили вчерашней ночью!
– Точно, он, – удивленно протянул второй стражник. – Похоже, выперли его из дома с фонарем, и теперь ему не миновать петли…
Насквозь промокшая рубаха облепила тело Лиса, словно саван мертвеца, вылезшего из полузатопленной могилы. Парня начало не на шутку трясти – нервная дрожь от пережитого и ночной холод сделали свое дело. Осколки зубов стучали друг о друга, и унять эту дрожь не было никакой возможности.
– Что это с ним? – немного испуганно спросил стражник.
– Демоны его изнутри мучают, – пояснил факельщик, отвешивая Лису тяжелый удар кулаком в живот, от которого парень согнулся в три погибели и снова рухнул в лужу.
– Это тебе за то, что убежал, – прошипел стражник. – А это – за то, что нам начальник стражи из-за тебя по два талера из недельного жалованья высчитал.
Новый удар – на этот раз кованым сапогом в лицо – заставил Лиса разогнуться, хватанув при этом раскрытым ртом грязи из лужи. Вонючая жижа хлынула в легкие, и парень зашелся в надрывном кашле. Факельщик, ярясь все больше, замахнулся для нового удара, но напарник остановил его.
– Хватит, Крос, – сказал он. – Ты забьешь его насмерть, а за труп беглого преступника никто не даст нам награды.
– Тоже верно, – с сожалением проговорил стражник, переводя дух – не такое уж это простое дело лупить преступников в полном пехотном доспехе. – Хватай его за одну руку, я возьму за другую – и потащили.
– Ну вот, если б ты его не бил, глядишь, он пошел бы сам, – вздохнул второй стражник.
– Вряд ли, – качнул тяжелым шлемом факельщик. – За этот год я уже третий раз подбираю беглых преступников неподалеку от дома с разбитым фонарем, и все в похожем состоянии. Не знаю, что там творится и почему городской страже запрещено переступать его порог, но по мне стоило бы перевернуть этот домишко вверх дном.
– Это еще почему? – удивился второй стражник, пыхтя и отдуваясь, – волочь безвольное тело по земле труд не из легких, даже если это тело подростка.
– Потому, что лишать языка беглых преступников имеет право только городской палач по приговору суда. Видел, как хрипел этот парень, да и морда у него вся в кровище. Я уверен, что у него тоже нет языка, и его выдрали ему в том самом доме. А кому нужно такое, кроме как слугам Низших, проводящим запретные обряды?
Второй стражник ничего не ответил. Его напарник, отличавшийся крутым норовом, сейчас говорил страшные вещи, за которые вполне сам мог лишиться языка. И составлять компанию говорливому товарищу в столь неприятном деле у стражника не было ни малейшего желания.
– Ну вот, – огорченно сказал кто-то рядом. – Так и знал, что в последний путь придется отправляться по щиколотку в блевотине.
Наконец желудок перестал сокращаться в болезненных спазмах, и Лис понял, что он стоит на коленях, упершись лбом в трясущийся деревянный пол. Судя по тому, как недовольно храпели лошади где-то впереди, его везли на старой, раздолбанной телеге. А еще он не чувствовал рук. Неужели и их тоже отрубили?
Парень сделал над собой усилие, разогнулся в пояснице, разлепил веки и осмотрелся.
Он не ошибся. Его действительно везли куда-то, словно вязанку хвороста, грубо брошенную в старый, рассохшийся, грубо сколоченный гроб на колесах, по которому давно печка плачет. Мысль насчет хвороста пришла Лису в голову, как только он обнаружил, что его руки туго стянуты за спиной ремнями. Помимо этого обе ноги парня были плотно обхвачены железными обручами грубой ковки. В борт телеги была вделана мощная скоба, соединенная с ножными кандалами двумя короткими и толстыми цепями.
Справа от Лиса валялся связанный по рукам и ногам грузный мужик, с виду весен сорока от роду. То ли спал, то ли был без сознания. От каждого толчка телеги его мясистое тело колыхалось, словно куча студня.
Напротив Лиса, прислонившись спиной к противоположному борту телеги, сидел тощий дед в драном, грязном рубище, так же, как и Лис, со связанными за спиной руками и кандалами на ногах. Тело несчастного покрывали многочисленные рубцы и ожоги – не иначе, следы жестоких пыток. Спутанная борода старика, достававшая ему до пупа, мерно колыхалась в такт покачиваниям телеги – похоже, сидевший на козлах возница твердо вознамерился пересчитать колесами все ямы и выбоины дороги. Лис почувствовал, что еще немного, и его пустой желудок попытается вывернуться наружу, как карман нищего, пытающегося разыскать в своем тряпье завалявшуюся монетку.
– Потерпи, парень, – сказал дед. – Скоро приедем, и тогда все твои мучения разом закончатся.
Лис не совсем понял, о чем это говорит старик, но зато сумел рассмотреть за высоким бортом чей-то мерно покачивающийся вверх-вниз начищенный до блеска шлем со значком городской стражи. И еще один, чуть левее…
– Нехилый эскорт для двух бродяг и одного торгаша, правда, – усмехнулся щербатым ртом старик. – Дюжина всадников конной стражи, два сержанта, два арбалетчика, целый рыцарь во главе процессии и – подумать только – рядом с тем рыцарем самый настоящий боевой маг Сенситов!
Уловив в глазах Лиса немой вопрос, старик усмехнулся снова.
– Преступников не принято казнить в черте города, только дворяне удостаиваются такой чести. Мы же люди простые, немудрящие. Вывезут за ворота, приговор зачтут – и будем мы болтаться в петле, словно освежеванные бараньи туши, воронам на радость.
Перед глазами Лиса мгновенно нарисовалась страшная картина возле городских ворот – качающиеся на ветру трупы повешенных, которые жадно клюют черные, жадные птицы, выдирая из некогда живых людей куски протухшего мяса.
Парень облегченно вздохнул: наконец-то закончатся его мучения. И попытался улыбнуться в ответ. Получилось у него это неважно. Тут же лопнула корка, стянувшая разбитые, обожженные губы, и Лис невольно замычал от боли.
– Язык вырвали, – скользнув по лицу парня внимательным взглядом, понимающе кивнул дед. – Гильдия ночных убийц, будь она неладна. Вот ведь незадача, и не познакомишься теперь с будущим товарищем по помойке. Нам же в одной яме лежать на городской свалке. Меня, кстати, Итаном Тестомесом звать. Такие дела… А этих ночных убийц я б своими руками передушил. Вербуют деревенских дурачков вроде тебя, выдирают языки, как и всем своим воинам-исполнителям, а потом подкидывают городской страже. Думаю, у них договор с городскими властями. Те отчитываются перед графом о борьбе с преступностью, а Гильдия им денежки отстегивает. И всем хорошо. Кроме таких, как ты, конечно.
Лис прикусил кровоточащую губу – и невольно застонал от боли, как физической, так и душевной. Ну да, размечтался, в рыцари его посвятят, как же. Чтобы деревенщину, только-только пришедшую в город, приняли в тайное общество… Так, наверно, бык, которого на бойню ведут, думает, что ему сейчас корову подведут, молодую да горячую. Хотя нет, бык обычно чует смерть, если не совсем дурной, конечно. В отличие от него, Лиса.
Но, как говорится, поздно сокрушаться о содеянном, когда голова на плахе. Хотя нет, плаха – это для знатных. А для таких, как он, – перекладина да веревка.
– Заплатить-то есть чем? – поинтересовался дед.
Лис непонимающе уставился на старика.
– Ну, палачу полагается дать хотя бы талер. Тогда он за ноги дернет, когда чурбак из-под тебя выбьет. Шея хрясть – и ты у Высших. Или у Низших, это уж как повезет. Но зато быстро. Если же денег не дашь, значит, веревку под подбородок подсунет, аккуратно так чурбачок ногой отпихнет, и будешь болтаться, ногами дрыгать и хрипеть на потеху толпе, пока сам себе горло не раздавишь. Повешение, брат, штука хитрая.
Бойкий дедок, как и все пожилые люди, любил поговорить, и даже поездка к месту его собственной казни, похоже, нисколько не влияла на его настроение. А вот Лис совсем приуныл. Получается, его мучения еще не кончились, так как платить палачу было нечем. На талер в его деревне можно было теленка купить, и такого богатства в одних руках он отродясь не видел. Видать, в Стоунхенде совсем другая жизнь и другие деньги.
– Не горюй, – подбодрил парня старик. – Вишь, вместе с нами Вилли Обманщика везут. Торгаш, один из богатейших людей города. Но что-то не поладил с Сенситами, говорят, не дал магам в долг – и вот, пожалуйста, едет вместе с нами вешаться. Правда, в отличие от нас, ремни у него мягкие, из лучшей кожи, и пьян он как последняя свинья. За деньги и помереть можно так, что ничего не почувствуешь.
Лис посмотрел на толстяка с нескрываемой завистью. Богатым в этом мире все позволено, все для них. Даже казнь у них не такая, как у простого люда. Только вот непонятно, зачем такой эскорт для трех накрепко связанных людей? Может, усиленная охрана положена во время казней, чтоб толпа зрителей не отбила несправедливо осужденных?
Между тем повозка поравнялась с городскими воротами. Стража, завидев перья на кованых шлемах, немедленно распахнула тяжелые створки. Копыта лошадей и колеса повозки прогрохотали по доскам подъемного моста – и ноздри Лиса уловили мерзкий, сладковатый запах разложения.
Неприятное это дело, смотреть на трупы, болтающиеся на виселицах, – свежие, полуразложившиеся, некоторые вообще практически скелеты с клочьями засохшего, почерневшего мяса на ребрах, которым побрезговали даже вороны. Даже человек с крепкими нервами порой невольно отвернется, прикрывая лицо полой плаща, чтобы ненароком не вдохнуть трупный запах. Но совсем другое – глядеть на повешенных и осознавать, что сам вот-вот станешь таким же, как они, заняв свое место в ряде виселиц, скорбно торчащих вдоль дороги.
Кстати, никакой толпы возле места казни не наблюдалось. Так, десяток зевак, стоящих неподалеку от трех свежепостроенных виселиц. Они были довольно тесно натыканы между двумя старыми, почерневшими от времени глаголями, на которых качались два раздувшихся трупа.
Неожиданно Мунк быстро свернул в боковой проход – Лис аж чуть не потерял его из виду. Пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать. Затеряться в этом темном и сыром подземелье как-то не хотелось.
Правда, сильно ускориться не получилось. После съеденного и выпитого в голове образовался легкий, приятный туман, благодаря которому бегать особо не хотелось. Хотелось идти не спеша, а лучше прилечь где-нибудь, свернуться калачиком и заснуть. Но в то же время Лис осознавал: заснуть в сыром и холодном подземелье, это значит наверняка подхватить грудной кашель, от которого люди становятся стариками, не дожив и до двадцати весен, – если раньше не умирают, конечно. Потому он продолжал идти вперед, невольно улыбаясь: сытый желудок и легкая, приятная эйфория способствуют хорошему настроению практически в любых условиях.
Проход, в который свернул Мунк, оказался коридором, длинным и прямым. Пройдя около двух сотен шагов, Лис рассмотрел в неверном свете факелов огромную двустворчатую дверь, которой заканчивался коридор. Скорее, не дверь, а ворота. Тяжелые, массивные, которые не всякий таран возьмет. И как, интересно, Мунк собирается их открывать?
Но прислужник мессира раздумывал недолго. Подошел, приложил ладонь к какой-то потемневшей от времени металлической блямбе на двери. Блямба тут же замерцала голубоватым светом, после чего тяжелые створки бесшумно отворились внутрь.
«Магия, одна сплошная магия, – подумал Лис. – Ну, попал так попал. Если кто наверху узнает, с кем я тут якшался, повесят быстрее, чем успеешь «ох» сказать. Хотя, если меня в городе поймают, то и так по-любому повесят. Так что выбор небольшой».
Но в следующее мгновение все мысли куда-то подевались. Лис открыл рот от удивления, да так и остался стоять, смутно осознавая, что со стороны выглядит деревня-деревней. Но поделать с собой ничего не мог, уж больно величественное зрелище открылось перед ним.
Это был огромный зал круглой формы, словно плавающий в полумраке. Десятки жаровен с красными углями, расставленных по всему помещению, и светильников причудливой формы, развешанных по стенам, освещали его, но этого было явно мало, чтобы рассмотреть убранство всего зала в деталях. Хотя, возможно, это было сделано специально. Тени, пляшущие на стенах, погружали зрителя в состояние мистического благоговения перед силами, которые человеческий разум не в силах постичь. Отблески пламени то и дело выхватывали из темноты то край гобелена, изображавшего битву людей с кошмарными чудовищами, то висящую на стене пару перекрещенных мечей с длинными рукоятками, то чей-то пожелтевший череп причудливой формы, покоившийся на резной подставке…
Но наиболее сильное впечатление на Лиса произвел не сам зал, а то, что находилось посередине него.
Огромный трон из черного металла возвышался в самом центре помещения. Несомненно, его создали руки великого мастера, но при этом с головой либо творца, либо заказчика явно что-то было не в порядке. Скорее всего, и тот, и другой нашли друг друга.
Весь трон был выполнен в виде гигантского клубка змей. Черные тела переплетались друг с другом, били хвостами, кусали сородичей острыми и длинными зубами, вырывая куски плоти. Благодаря колеблющемуся пламени светильников казалось, что змеи шевелятся. Их движения завораживали, и очень трудно, нереально трудно было отвести глаза от этого зрелища.
Но Лис сделал над собой усилие и постарался получше рассмотреть тех, кто находился возле этого кошмарного произведения искусства.
Их было двенадцать. Фигур, одетых в свободные черные накидки до пят с широкими рукавами и просторными капюшонами, скрывающими лица. Они стояли полукругом, шестеро с одной стороны трона, шестеро – с другой, и все как один смотрели на Лиса. Глаз их не было видно из непроглядной черноты капюшонов, но парень чувствовал эти взгляды, казалось прожигающие насквозь.
– Приветствуем тебя, неофит! – внезапно раздалось со всех сторон.
Лис готов был поклясться – это двенадцать загадочных людей в черных хламидах произнесли фразу одновременно, причем негромко. Но их слова, казалось, раздались отовсюду, многократно отразились от стен, и тихое эхо под непроглядным сводом зала еще несколько долгих мгновений шептало многоголосо, наперебой, постепенно угасая: «Приветствуем тебя, неофит…»
Эйфория и хорошее настроение как-то сами собой исчезли, словно их и не было. Лис беспомощно оглянулся, инстинктивно ища поддержки хоть у кого-нибудь, но Мунк словно испарился. Да и вряд ли он стал бы помогать проклятому или разъяснять что-то. Просто свойство есть такое у напуганного человека – надеяться на чудо, что кто-то придет и разрешит все проблемы. А Лис был реально напуган. В своей деревне он слышал сказки про могучих колдунов, живущих в подземельях, но с недавних пор считал их вымыслом для ребятни. Сейчас же зал, трон и эти двенадцать фигур словно вышли из тех страшных сказок, и инстинкты, глубоко запрятанные в любом человеке, сейчас настоятельно требовали бежать отсюда со всех ног.
– З-здрасте… – Лис непроизвольно сделал шаг назад.
– Пусть робость оставит твое сердце, – прошелестел хор голосов. – Сегодня ты вступаешь в ряды Гильдии Воинов ночи, которым неведом страх. Готов ли ты пройти посвящение?
Лису показалось, что копьевидные головки металлических змей, из которых состоял кошмарный трон, шевельнулись и уставились на него в ожидании ответа.
– А… а можно я еще подумаю? – выдавил из себя парень и попытался сделать еще один шаг назад…
Но не тут-то было. Его спина уперлась в мягкую, но непреодолимую невидимую стену, на которую что дави лопатками со всех сил, что не дави – толку никакого.
– Время для размышлений кончилось, – прошуршало по стенам многоголосое эхо. – Ты сам еще не осознаешь величия происходящего. Но это нормально. Лишь истинный Воин ночи способен осознать, какое это счастье – быть членом Гильдии.
– Счастье – оно, конечно, здорово. Но как-то я не готов пока к такому счастью…
Парень попытался сдвинуться вбок, обойти участок пространства, внезапно ставший непреодолимым, но получилось у него это неважно. Сбоку хода тоже не было. Уплотнившийся с трех сторон воздух не давал возможности идти куда-либо, кроме как по направлению к трону. Более того, он начал потихоньку подталкивать вперед отчаянно упирающегося парня.
– Стань одним из нас, – с легким, едва заметным недовольством шептали фигуры. – Познай могущество Ночи, усыпляющей все живое и окутывающей миры непроглядной тьмой. Оставь за порогом всю суету мира и ощути прелесть смерти, которую ты понесешь в мир. Дай Ночи проникнуть в твою душу…
Не хотелось Лису, чтобы в его душу что-то проникало, но поделать ничего не мог. Хочешь не хочешь, а приходилось переставлять ноги, чтобы не зарыться носом в каменный пол, ибо толчки в спину становились все настойчивее.
– Ты сделаешь это добровольно, – бормотали голоса. – Ты познаешь величие Ночи и проникнешься величием Гильдии…
Колени Лиса ткнулись в сиденье трона, и тут неведомая сила развернула его. Мощная волна воздуха толкнула парня в грудь, и ему невольно пришлось сесть на холодную, скользкую поверхность. Как только ладони Лиса коснулись металлических подлокотников, несколько десятков оживших змей оплели его предплечья и голени, и теперь при всем желании он не мог пошевелиться.
«Змеи-то реально живые, получается, – заметалась в его голове заполошная мысль. – Проклятая магия! Никогда про такое не слышал, чтоб железяки живыми были…»
От ужаса и неожиданности он непроизвольно попытался крикнуть, но не смог сделать и этого. Черные, холодные ленты скользнули по его щекам, подбородку, сдавили горло. Вместо крика из груди Лиса вырвался сдавленный хрип.
– Ты онемел от величия происходящего, – раздался над ухом хор мертвых голосов. – Это естественно, неофит. Тот, кто несет смерть во внешний мир, не должен тревожить воздух лишними звуками. Смерть нема, немы и ее слуги. Осталось лишь закрепить великое знание, полученное тобой сегодня.
Лис уже слабо соображал, что происходит вокруг. Полураздавленное горло почти не пропускало воздух в легкие, перед глазами все плыло, зал казался размытым и нереальным, а тени, мечущиеся по стенам, стали объемными и живыми…
Одна из них, возникшая в дальнем углу зала, стала медленно приближаться к трону. С каждым ударом останавливающегося сердца темный силуэт приближался, дрожа и расплываясь в мареве раскаленных жаровен. Лис уже не мог понять, где явь, а где призраки, порожденные угасающим сознанием. Он лишь шире раскрывал рот и напрягался из последних сил, стараясь протолкнуть в легкие хоть малую толику воздуха.
Силуэт приблизился, оказавшись еще одной фигурой в черном балахоне. Несмотря на одежды, скрывающие фигуру, ее очертания были смутно знакомыми. Но эту информацию умирающий мозг выдал скорее по привычке, нежели по необходимости, как смертельно раненный олень все еще бежит от волков, путаясь ногами в собственных кишках, вывалившихся из распоротого брюха. Какая разница, знаешь ли ты кого-то или нет, когда шею уже щекочет холодное дыхание смерти?
Однако Лис успел рассмотреть, как некто в черном воздел кверху руки. В одной из них тускло блеснул вороненым клинком нож, в другой было зажато нечто, напоминающее небольшие кузнечные клещи.
– Да славится Ночь! – резанули по ушам пронзительные голоса. – Да примет она от тебя, неофит, твою добровольную жертву!
Внезапно Лис ощутил резкую боль в горле. Он непроизвольно попытался сомкнуть челюсти, но не тут-то было. Металлические змеи проникли в рот и теперь, кроша зубы, раздирали его, как ученик лекаря раздвигает крючьями рану, чтобы учитель мог извлечь из нее наконечник стрелы.
А потом Лис увидел собственный язык, вытянутый изо рта на казалось бы нереальную длину. Узкий кусочек плоти, средоточие немыслимой боли, которое тянул, тянул на себя клещами мучитель в черном балахоне. Из-под капюшона на мгновение блеснули глаза, и в помутненный запредельной болью мозг парня молнией ворвалось узнавание. Абсолютно неживые глаза смотрели словно сквозь Лиса в то время, как рука мессира, сжимающая нож, приближалась к лицу несчастного…
Стальные змеи на мгновение ослабили петли, сжимающие шею, и из груди парня вырвался страшный вопль, когда он почувствовал, как ледяная сталь вгрызается в корень языка. Но тут же крик перешел в бульканье. Горячий поток хлынул из образовавшейся раны, заливаясь в горло и обильно брызжа на новую одежду. Но захлебнуться в собственной крови Лису было не суждено.
Неторопливым движением руки мессир бросил отрезанный язык в жаровню. Трепещущее мясо мерзко зашипело на раскаленных углях. Понаблюдав, как корчится от нестерпимого жара кусочек человеческой плоти, мессир деловито засунул за веревочный пояс окровавленные нож и клещи. После чего он протянул руку и вытащил из жаровни металлический прут, расплющенный на конце в небольшую блямбу, сияющую от жара, словно крохотное солнце.
От нереальной боли и значительной кровопотери беспамятство уже заволакивало сознание Лиса. Но недостаточно быстро. Несчастный мысленно умолял всех Высших и Низших богов, чтобы они побыстрее забрали его душу… Но боги не спешили. Вероятно, им было интересно смотреть, как мессир медленно подносит огненную каплю к лицу своей жертвы, как резким движением просовывает железо в горло, по пути доламывая и без того раскрошенные зубы, и как от великих мучений сокращается в конвульсиях человеческое тело…
Но сам Лис уже не чувствовал боли. Когда страдания становятся запредельными, боги либо забирают страдальца к себе, либо милосердно гасят сознание. Последнее, что Лис осознал, был запах горелого мяса, ударивший в ноздри. Так же пахла деревня, сожженная драконом. Так же пах мертвый рыцарь и его лошадь…
Запах смерти.
«Скорее бы…» – пронеслось в голове Лиса, прежде чем он провалился в черную бездонную пропасть…
* * *
Тысячи ледяных игл кололи лицо, шею, грудь, руки. Но больнее всего было губам. Казалось, что иголки бьют по оголенному мясу, с которого только что содрали нежную кожу.От этой боли он и пришел в себя. А может, от холода, неистово ломящего кости. Или же от ветра, назойливо теребящего ресницы, слипшиеся от слез и крови.
Разлепить веки было непросто, но Лис все-таки сделал это.
Над ним от края до края мира раскинулось небо с крупными звездами. Обе луны внимательно смотрели на парня с высоты, словно тревожась – не простынет ли он, лежа на земле под мелким ночным дождем?
Но Лису было все равно. Перед его глазами все еще стоял полутемный зал с троном из стальных змей и мертвое лицо мессира поверх крохотного раскаленного солнца.
Парень знал: стоит пошевелиться – и тело немедленно отзовется взрывом запредельной боли. Поэтому уж лучше лежать на сырой земле, смотреть в небо и ощущать, как дождь бьет по сожженным губам и как медленно, но неотвратимо подбирается ночная сырость к пока еще теплому сердцу.
Но умереть сейчас, лежа на мокрой земле, ему было не суждено.
Внезапно одну из лун загородило пламя факела, и Лис невольно прищурился.
– Слышь, бродяга, чего это ты здесь разлегся? – раздался над головой грубый голос.
Капля горячей смолы упала на лицо парня, он невольно дернулся – и тут сбылись самые худшие его ожидания. Боль, притаившаяся в его теле, вырвалась наружу. Адский огонь опалил горло. Парень застонал, зажал ладонями рот и принялся корчиться на земле.
– Может, у него падучая? – с сомнением поинтересовался другой голос. – Или же демоны вселились в этого бродягу и теперь мучают его изнутри?
– Самое лучшее средство от демонов и падучей – это веревка, – авторитетно заявил первый. – Была бы моя воля, я б всех этих нищих, бездельников и бродяг отправлял на виселицу сразу после поимки.
– Сразу нельзя, – вздохнул второй. – Какой же это закон будет, если сразу? Надо, чтоб судья приговор прочитал, тогда можно. А так чтоб вот после поимки и прямо тут же вешать – никак нельзя…
– Ладно, хорош трепаться, служивый. Давай-ка лучше глянем, что это за любитель загорать по ночам в луже…
Чья-то сильная рука ухватила Лиса за шиворот и рывком поставила на ноги. На запястьях парня сомкнулись стальные перчатки, рванули вниз, вынуждая оторвать от лица ладони.
Перед ним стояли двое стражников, закованных в стальные доспехи. Один из них держал в руке факел и пытливо заглядывал в лицо пленника.
– Разрази меня гром! – воскликнул вдруг факельщик. – Пусть Низшие прямо сейчас уволокут мою душу под землю, если это не тот же самый прохвост, которого мы упустили вчерашней ночью!
– Точно, он, – удивленно протянул второй стражник. – Похоже, выперли его из дома с фонарем, и теперь ему не миновать петли…
Насквозь промокшая рубаха облепила тело Лиса, словно саван мертвеца, вылезшего из полузатопленной могилы. Парня начало не на шутку трясти – нервная дрожь от пережитого и ночной холод сделали свое дело. Осколки зубов стучали друг о друга, и унять эту дрожь не было никакой возможности.
– Что это с ним? – немного испуганно спросил стражник.
– Демоны его изнутри мучают, – пояснил факельщик, отвешивая Лису тяжелый удар кулаком в живот, от которого парень согнулся в три погибели и снова рухнул в лужу.
– Это тебе за то, что убежал, – прошипел стражник. – А это – за то, что нам начальник стражи из-за тебя по два талера из недельного жалованья высчитал.
Новый удар – на этот раз кованым сапогом в лицо – заставил Лиса разогнуться, хватанув при этом раскрытым ртом грязи из лужи. Вонючая жижа хлынула в легкие, и парень зашелся в надрывном кашле. Факельщик, ярясь все больше, замахнулся для нового удара, но напарник остановил его.
– Хватит, Крос, – сказал он. – Ты забьешь его насмерть, а за труп беглого преступника никто не даст нам награды.
– Тоже верно, – с сожалением проговорил стражник, переводя дух – не такое уж это простое дело лупить преступников в полном пехотном доспехе. – Хватай его за одну руку, я возьму за другую – и потащили.
– Ну вот, если б ты его не бил, глядишь, он пошел бы сам, – вздохнул второй стражник.
– Вряд ли, – качнул тяжелым шлемом факельщик. – За этот год я уже третий раз подбираю беглых преступников неподалеку от дома с разбитым фонарем, и все в похожем состоянии. Не знаю, что там творится и почему городской страже запрещено переступать его порог, но по мне стоило бы перевернуть этот домишко вверх дном.
– Это еще почему? – удивился второй стражник, пыхтя и отдуваясь, – волочь безвольное тело по земле труд не из легких, даже если это тело подростка.
– Потому, что лишать языка беглых преступников имеет право только городской палач по приговору суда. Видел, как хрипел этот парень, да и морда у него вся в кровище. Я уверен, что у него тоже нет языка, и его выдрали ему в том самом доме. А кому нужно такое, кроме как слугам Низших, проводящим запретные обряды?
Второй стражник ничего не ответил. Его напарник, отличавшийся крутым норовом, сейчас говорил страшные вещи, за которые вполне сам мог лишиться языка. И составлять компанию говорливому товарищу в столь неприятном деле у стражника не было ни малейшего желания.
* * *
Он пришел в себя от тряски. Болтало настолько сильно, что измученному сознанию не оставалось ничего другого, как вынырнуть из спасительного беспамятства. Желудок, переполненный кровью, грязью и дождевой водой, настойчиво требовал очистки, и Лис, перегнувшись пополам, опорожнил его, при этом неслабо ткнувшись лицом во что-то твердое, пахнущее сырым деревом и засохшим дерьмом.– Ну вот, – огорченно сказал кто-то рядом. – Так и знал, что в последний путь придется отправляться по щиколотку в блевотине.
Наконец желудок перестал сокращаться в болезненных спазмах, и Лис понял, что он стоит на коленях, упершись лбом в трясущийся деревянный пол. Судя по тому, как недовольно храпели лошади где-то впереди, его везли на старой, раздолбанной телеге. А еще он не чувствовал рук. Неужели и их тоже отрубили?
Парень сделал над собой усилие, разогнулся в пояснице, разлепил веки и осмотрелся.
Он не ошибся. Его действительно везли куда-то, словно вязанку хвороста, грубо брошенную в старый, рассохшийся, грубо сколоченный гроб на колесах, по которому давно печка плачет. Мысль насчет хвороста пришла Лису в голову, как только он обнаружил, что его руки туго стянуты за спиной ремнями. Помимо этого обе ноги парня были плотно обхвачены железными обручами грубой ковки. В борт телеги была вделана мощная скоба, соединенная с ножными кандалами двумя короткими и толстыми цепями.
Справа от Лиса валялся связанный по рукам и ногам грузный мужик, с виду весен сорока от роду. То ли спал, то ли был без сознания. От каждого толчка телеги его мясистое тело колыхалось, словно куча студня.
Напротив Лиса, прислонившись спиной к противоположному борту телеги, сидел тощий дед в драном, грязном рубище, так же, как и Лис, со связанными за спиной руками и кандалами на ногах. Тело несчастного покрывали многочисленные рубцы и ожоги – не иначе, следы жестоких пыток. Спутанная борода старика, достававшая ему до пупа, мерно колыхалась в такт покачиваниям телеги – похоже, сидевший на козлах возница твердо вознамерился пересчитать колесами все ямы и выбоины дороги. Лис почувствовал, что еще немного, и его пустой желудок попытается вывернуться наружу, как карман нищего, пытающегося разыскать в своем тряпье завалявшуюся монетку.
– Потерпи, парень, – сказал дед. – Скоро приедем, и тогда все твои мучения разом закончатся.
Лис не совсем понял, о чем это говорит старик, но зато сумел рассмотреть за высоким бортом чей-то мерно покачивающийся вверх-вниз начищенный до блеска шлем со значком городской стражи. И еще один, чуть левее…
– Нехилый эскорт для двух бродяг и одного торгаша, правда, – усмехнулся щербатым ртом старик. – Дюжина всадников конной стражи, два сержанта, два арбалетчика, целый рыцарь во главе процессии и – подумать только – рядом с тем рыцарем самый настоящий боевой маг Сенситов!
Уловив в глазах Лиса немой вопрос, старик усмехнулся снова.
– Преступников не принято казнить в черте города, только дворяне удостаиваются такой чести. Мы же люди простые, немудрящие. Вывезут за ворота, приговор зачтут – и будем мы болтаться в петле, словно освежеванные бараньи туши, воронам на радость.
Перед глазами Лиса мгновенно нарисовалась страшная картина возле городских ворот – качающиеся на ветру трупы повешенных, которые жадно клюют черные, жадные птицы, выдирая из некогда живых людей куски протухшего мяса.
Парень облегченно вздохнул: наконец-то закончатся его мучения. И попытался улыбнуться в ответ. Получилось у него это неважно. Тут же лопнула корка, стянувшая разбитые, обожженные губы, и Лис невольно замычал от боли.
– Язык вырвали, – скользнув по лицу парня внимательным взглядом, понимающе кивнул дед. – Гильдия ночных убийц, будь она неладна. Вот ведь незадача, и не познакомишься теперь с будущим товарищем по помойке. Нам же в одной яме лежать на городской свалке. Меня, кстати, Итаном Тестомесом звать. Такие дела… А этих ночных убийц я б своими руками передушил. Вербуют деревенских дурачков вроде тебя, выдирают языки, как и всем своим воинам-исполнителям, а потом подкидывают городской страже. Думаю, у них договор с городскими властями. Те отчитываются перед графом о борьбе с преступностью, а Гильдия им денежки отстегивает. И всем хорошо. Кроме таких, как ты, конечно.
Лис прикусил кровоточащую губу – и невольно застонал от боли, как физической, так и душевной. Ну да, размечтался, в рыцари его посвятят, как же. Чтобы деревенщину, только-только пришедшую в город, приняли в тайное общество… Так, наверно, бык, которого на бойню ведут, думает, что ему сейчас корову подведут, молодую да горячую. Хотя нет, бык обычно чует смерть, если не совсем дурной, конечно. В отличие от него, Лиса.
Но, как говорится, поздно сокрушаться о содеянном, когда голова на плахе. Хотя нет, плаха – это для знатных. А для таких, как он, – перекладина да веревка.
– Заплатить-то есть чем? – поинтересовался дед.
Лис непонимающе уставился на старика.
– Ну, палачу полагается дать хотя бы талер. Тогда он за ноги дернет, когда чурбак из-под тебя выбьет. Шея хрясть – и ты у Высших. Или у Низших, это уж как повезет. Но зато быстро. Если же денег не дашь, значит, веревку под подбородок подсунет, аккуратно так чурбачок ногой отпихнет, и будешь болтаться, ногами дрыгать и хрипеть на потеху толпе, пока сам себе горло не раздавишь. Повешение, брат, штука хитрая.
Бойкий дедок, как и все пожилые люди, любил поговорить, и даже поездка к месту его собственной казни, похоже, нисколько не влияла на его настроение. А вот Лис совсем приуныл. Получается, его мучения еще не кончились, так как платить палачу было нечем. На талер в его деревне можно было теленка купить, и такого богатства в одних руках он отродясь не видел. Видать, в Стоунхенде совсем другая жизнь и другие деньги.
– Не горюй, – подбодрил парня старик. – Вишь, вместе с нами Вилли Обманщика везут. Торгаш, один из богатейших людей города. Но что-то не поладил с Сенситами, говорят, не дал магам в долг – и вот, пожалуйста, едет вместе с нами вешаться. Правда, в отличие от нас, ремни у него мягкие, из лучшей кожи, и пьян он как последняя свинья. За деньги и помереть можно так, что ничего не почувствуешь.
Лис посмотрел на толстяка с нескрываемой завистью. Богатым в этом мире все позволено, все для них. Даже казнь у них не такая, как у простого люда. Только вот непонятно, зачем такой эскорт для трех накрепко связанных людей? Может, усиленная охрана положена во время казней, чтоб толпа зрителей не отбила несправедливо осужденных?
Между тем повозка поравнялась с городскими воротами. Стража, завидев перья на кованых шлемах, немедленно распахнула тяжелые створки. Копыта лошадей и колеса повозки прогрохотали по доскам подъемного моста – и ноздри Лиса уловили мерзкий, сладковатый запах разложения.
Неприятное это дело, смотреть на трупы, болтающиеся на виселицах, – свежие, полуразложившиеся, некоторые вообще практически скелеты с клочьями засохшего, почерневшего мяса на ребрах, которым побрезговали даже вороны. Даже человек с крепкими нервами порой невольно отвернется, прикрывая лицо полой плаща, чтобы ненароком не вдохнуть трупный запах. Но совсем другое – глядеть на повешенных и осознавать, что сам вот-вот станешь таким же, как они, заняв свое место в ряде виселиц, скорбно торчащих вдоль дороги.
Кстати, никакой толпы возле места казни не наблюдалось. Так, десяток зевак, стоящих неподалеку от трех свежепостроенных виселиц. Они были довольно тесно натыканы между двумя старыми, почерневшими от времени глаголями, на которых качались два раздувшихся трупа.