Сименон Жорж. Коновод с баржи Провидение

   — Если бы Жан захотел, мы могли бы устроить ему постель поближе к нам. Но он уверяет, что может спать только в конюшне. Мы даже побаиваемся, как бы он не получил удар копытом. Конечно, лошади его знают, но ведь во сне…
   И она принялась за еду, как истая хозяйка, которая готовит лакомые блюда для других, а сама, не задумываясь, довольствуется тем, что останется.
   Жан поднялся, поглядывая то на лошадей, то на комиссара, а хозяин стал свертывать себе цигарку.
   — И вы ничего не видели и не слышали? — спросил Мегрэ, пристально глядя на коновода.
   Жан повернулся к хозяйке, и та с набитым ртом ответила за него:
   — Поверьте, он бы сказал, если бы что-нибудь видел.
   — «Мария» подходит, — с тревогой в голосе сказал муж.
   Вот уже несколько секунд в воздухе ощущалось дрожание мотора. Теперь позади «Провидения» неясно различались очертания другой баржи.
   Жан посмотрел на женщину, а та смущенно взглянула на Мегрэ.
   — Послушайте, — наконец сказала она. — Если вам надо поговорить с Жаном, вы, может, сделаете это в пути? «Мария», хоть и моторная баржа, идет медленнее нас… Если она обгонит «Провидение» перед шлюзом, она задержит нас на целых два дня.
   Жан не стал ждать, пока она договорит. Он снял с лошадей торбы с зерном и провел их на сто метров вперед от баржи.
   Хозяин схватил жестяную трубу, поднес ее ко рту, послышались дрожащие звуки.
   — Вы останетесь на барже? Можете не сомневаться, мы вам скажем все, что нам известно. Нас все знают на каналах от Льежа до Лиона.
   — Я догоню вас у шлюза, — сказал комиссар и сошел на берег.
   Сходни убрали. У ворот шлюза появился человек, и подъемные щиты отворились. Лошади пустились в путь, позвякивая бубенчиками и потряхивая красными султанами на головах.
   Жан шел рядом медлительный, безразличный ко всему.
   В двухстах метрах позади моторная баржа замедлила ход — там заметили, что подошли слишком поздно.
   Мегрэ поехал вслед за судном. Он видел женщину, которая торопливо заканчивала трапезу, ее мужа, худого и хрупкого, почти лежавшего на слишком тяжелом для него штурвале.

Глава 4
Любовник

   Мегрэ зашел в кафе «Флотское» и, увидев у окна за столиком Люкаса, объявил:
   — Я уже завтракал.
   — В Эньи? — полюбопытствовал хозяин. — Там гостиница моего шурина.
   — Принесите нам пива, — сказал Мегрэ.
   Все произошло, словно по заказу. Комиссар жал на все педали. Когда он подъезжал к Дизи, погода стала портиться.
   Небо заволоклось тучами, последние солнечные лучи скрылись, и полил дождь.
   «Южный Крест» по-прежнему стоял на месте. На палубе ни души. От шлюза не доносилось никакого шума, так что Мегрэ, услышав кудахтанье кур во дворе, впервые почувствовал себя по-настоящему в деревне.
   — Ничего нового? — осведомился он у инспектора.
   — Матрос вернулся с провизией. На минуту показалась женщина в голубом пеньюаре. Полковник и Вилли зашли выпить аперитив. По-моему, смотрели на меня косо.
   Мегрэ набивал трубку, выжидая, пока хозяин, подавший пиво, удалится к себе в лавку.
   — У меня тоже ничего, — недовольно проворчал он. — Из двух судов, которые могли доставить Мэри Лэмпсон сюда, одно потерпело аварию в пятнадцати километрах от Дизи, а другое тащится по каналу со скоростью три километра в час. Первая баржа — железная, поэтому никакой смолы там нет и покойница не могла в ней выпачкаться.
   Другая — деревянная. Фамилия речников — Канель. Хозяйка, дородная мамаша, всячески хотела влить в меня стопку жуткого рома, а муж ее, пигалица, вертелся вокруг нее, как спаниель.
   Есть еще коновод. Он либо тупое животное, либо прикидывается дурачком и тогда делает это превосходно. Вот уже восемь лет как живет с ними. Если муж похож на спаниеля, то этот Жан — типичный бульдог. Встает в половине третьего ночи, кормит и чистит лошадей, выпивает чашку кофе и пускается в путь. Так он проделывает в день тридцать-сорок километров размеренным шагом и выпивает стакан белого вина у каждого шлюза. Вечером обтирает лошадей соломенным жгутом.
   Я проверил его документ — старый военный билет, который и перелистать-то трудно: страницы склеились. Выдан он на имя Жана Либержа, уроженца Лилля, год рождения тысяча восемьсот шестьдесят девятый.
   Вот и все. Впрочем, нет. Если допустить, что Мэри Лэмпсон села на баржу «Провидение» в четверг вечером в Мо, значит, она была еще жива, когда приехала в Дизи, в воскресенье вечером. Два дня прятать человека против его воли в конюшне баржи фактически невозможно, раз не только виноваты все трое.
   По лицу Мегрэ было видно, что он в это не верит.
   — Если предположить, что пострадавшая села на баржу по своей воле… Знаете, что вам сейчас нужно сделать, старина? Узнайте-ка у сэра Лэмпсона девичью фамилию его жены. И не отходите от телефона, пока не добудете все сведения о ней.
   Кое-где пробивались лучи солнца, но дождь лил все сильнее и сильнее. Едва Люкас вышел из кафе «Флотское» и направился к «Южному Кресту», с яхты сошел Вилли Марко, одетый по-городскому, легкий и беспечный. Вот уж поистине это была общая черта всех обитателей яхты «Южный Крест».
   Они встретились на бечевнике. Казалось, Вилли заколебался, увидев, что инспектор поднимается на яхту, но потом, прикурив новую сигарету от той, которую еще держал в руке, направился прямо к кафе.
   Он, конечно, искал Мегрэ. Шляпу не снял, а лишь прикоснулся к ней рукой и бросил:
   — Добрый день, комиссар. Хорошо спали? Я хотел бы вам кое-что сказать.
   — Слушаю.
   — Если вам все равно, где меня слушать, то лучше не здесь. Нельзя ли, например, подняться к вам в номер?
   Вилли был, как всегда, развязен, весел и даже лукав.
   Глазки его поблескивали.
   — Вы курите?
   — Да.
   — Значит, это правда, что вы курите только трубку?
   Комиссар провел его к себе в комнату, хотя там было еще не убрано. Взглянув через окно на яхту, Вилли уселся на край кровати и сразу начал:
   — Вы, конечно, уже навели обо мне справки.
   Он поискал глазами пепельницу и, не найдя, тут же стряхнул пепел на пол.
   — Не очень-то утешительно, правда? Впрочем, я и не пытаюсь выдавать себя за святого. А полковник по три раза в день твердит, что я негодяй.
   Удивительно было то, что глаза его выражали искренность. Мегрэ даже подумал, что его собеседник, который поначалу был ему антипатичен, теперь стал вполне терпим.
   Странное сочетание. С одной стороны — плутовство. С другой — какая-то обезоруживающая искренность, налет чудачества.
   — Имейте в виду, я учился в Итоне как принц Уэльский.
   Будь мы с ним ровесники, вероятно, стали бы закадычными друзьями. Но только мой отец торгует инжиром в Смирне. А я этого терпеть не могу! Со мной происходили разные истории. Честно говоря, мать одного из моих товарищей по Итону вызволила меня из очень затруднительного положения. Я могу это вам сказать, поскольку не называю ее имени, не так ли? Прелестная женщина! Но муж ее стал министром, и она боялась его скомпрометировать.
   А потом… Вероятно, вам говорили о Монако и об истории в Ницце. В действительности все это было не так страшно. Никогда не верьте тому, что вам рассказывает американка зрелого возраста, которая весело проводит время на Ривьере, пока неожиданно, без предупреждения, из Чикаго не появляется ее муж. Украденные бриллианты на самом деле не всегда украдены. Пойдем дальше!
   Ожерелье… Либо вы о нем уже знаете, либо все равно скоро узнаете. Я хотел поговорить с вами вчера вечером, но, учитывая обстановку, решил, что это было бы не совсем корректно.
   Несмотря ни на что, полковник все-таки джентльмен.
   Допустим, он слишком любит виски, тут его можно понять.
   Он должен был закончить свою карьеру генералом и был в Лиме человеком на виду, когда из-за истории с женщиной — это была дочь одного из местных тузов — ему пришлось подать в отставку.
   Вы его видели — великолепный мужчина! Там у него в распоряжении было тридцать слуг, ординарцы, секретарши, не знаю уж сколько машин и лошадей.
   И вдруг все рухнуло. Сотня тысяч франков на все про все.
   Говорил я вам, что до Мэри он был женат дважды? Первая жена умерла в Индии. Со второй он развелся, взяв при этом всю вину на себя, хотя застал супругу с одним из боев.
   Настоящий джентльмен!
   Вилли, откинувшись назад, медленно покачивал ногой, а Мегрэ, не выпуская изо рта трубку, сидел неподвижно, прислонившись к стене.
   — Ну, вот! Теперь он проводит дни как придется. На Поркероле живет в старом форту, который называется Маленький лангуст. Если ему удается сэкономить там немного денег, он едет в Париж или Лондон. Но подумать только, в Индии он каждую неделю устраивал обеды на тридцать-сорок персон!
   — Вы хотели говорить со мной о полковнике, — напомнил Мегрэ.
   Вилли не моргнул глазом.
   — По правде сказать, я просто пытаюсь обрисовать вам обстановку. Вы ведь не жили ни в Индии, ни в Лондоне, у вас не было в распоряжении ни тридцати слуг, ни, уж не знаю сколько, хорошеньких девушек. Только не подумайте, что я намерен вас обидеть… Короче, я познакомился с ним два года назад.
   Вы не знали Мэри живой. Прелестная женщина, но мозги куриные. Чуточку криклива. Если не чувствовала себя в центре внимания, могла впасть в истерику или закатить скандал.
   Кстати, вы знаете сколько полковнику лет? Шестьдесят восемь!
   Она его утомляла. Прощала ему все его прихоти, а они у него еще случаются, но была несколько обременительна.
   Она влюбилась в меня. Мне она тоже нравилась.
   — Я полагаю, что госпожа Негретти — любовница сэра Лэмпсона?
   — Да, — с гримаской подтвердил молодой человек. — Это трудно вам объяснить. Ни жить, ни пьянствовать в одиночку нельзя. Хочется видеть вокруг себя людей. Глорию мы подобрали на стоянке в Бандоле^[3]. На следующее утро она осталась с нами. Для полковника этого достаточно.
   Она будет с ним, пока ей не надоест.
   Я — другое дело. У меня редкая способность — я пью виски не хуже, чем полковник. По этой части мы с ним уступаем разве что Владимиру, который в девяти случаях из десяти укладывает нас на койки.
   Не знаю, представляете ли вы себе по-настоящему мое положение. Конечно, мне не надо думать о материальной стороне жизни. Хотя иногда мы по две недели ждем в каком-нибудь порту чека из Лондона, чтобы купить горючего.
   Да вот, например, колье, о котором я сейчас вам расскажу.
   Раз двадцать оно было заложено в ломбарде. Но это неважно! Без виски мы остаемся редко! Нашу жизнь роскошной не назовешь, зато мы спим всласть, ездим, куда хотим, возвращаемся, когда хотим. Лично я предпочитаю это отцовскому инжиру…
   Вначале полковник подарил жене какие-то драгоценности. Время от времени она требовала у него денег. Ей нужно было одеваться и иметь кое-что на мелкие расходы, вы же понимаете. Клянусь вам, для меня было ударом, когда я узнал ее на этом ужасном фото. Впрочем, для полковника тоже. Но он скорее даст изрезать себя на мелкие кусочки, чем выкажет свои чувства. Такой уж человек. Одним словом, англичанин.
   Когда мы покинули Париж на прошлой неделе — сегодня, по-моему, вторник, — наш кошелек совсем опустел.
   Полковник телеграфировал в Лондон, чтобы ему выслали аванс в счет пенсии. Мы ждали его в Эперне. Чек, может быть, уже и прибыл.
   Однако в Париже у меня остались долги. До этого я уже два-три раза подсказывал Мэри, что она могла бы продать ожерелье, а мужу сказать, что потеряла его или что его украли.
   В четверг вечером, как вы уже знаете, мы веселились на борту. Однако я не хочу, чтобы вы об этом думали черт знает что. Просто стоит Лэмпсону увидеть хорошеньких женщин, как он приглашает их на борт. А через два часа напьется и велит мне выставить их, да так, чтобы заплатить подешевле.
   В четверг Мэри поднялась немного раньше обычного и, когда мы встали, была уже на палубе. После завтрака мы с ней оказались вдвоем. Она была очень нежна со мной. Необычная нежность, смешанная с грустью. В какое-то мгновение она сунула мне свое ожерелье и сказала:
   — Можешь его продать.
   Не знаю, поверите ли вы мне. Я был и смущен, и взволнован. Если бы вы ее знали, вы бы поняли… Она настояла. Я сунул ожерелье в карман. Вечером полковник потащил нас в дансинг, и Мэри осталась на борту одна. Когда мы вернулись, на яхте ее не было. Лэмпсон нисколько не встревожился; она уже не раз сбегала. Однажды, например, по случаю праздника на Поркероле в Маленьком лангусте около недели длился загул. Первые два дня Мэри веселилась вместе со всеми. На третий исчезла. И знаете, где мы ее нашли? В Жьене, в гостинице. Она по-матерински возилась с двумя грязными малышами.
   История с ожерельем меня угнетала. В пятницу я поехал в Париж. Я чуть было его не продал, но потом подумал: если некоторые из жемчужин окажутся фальшивыми, я рискую навлечь на себя неприятности. Я вспомнил о двух вчерашних красотках. С такими девочками можно провернуть что угодно. Кроме того, с Лией я уже раньше встречался в Ницце и знал, что с ней можно иметь дело.
   Я отдал ей ожерелье. На всякий случай посоветовал сказать, если у нее спросят, что ожерелье ей привезла сама Мэри и просила его продать.
   Все казалось проще пареной репы, а вышло черт-те что…
   Лучше бы я не вмешивался в эту историю. Теперь, если мне не посчастливится иметь дело с умными полицейскими, меня могут судить.
   Я это понял вчера, когда узнал, что Мэри задушена. Я даже не спрашиваю вас, что вы на этот счет думаете. Честно говоря, я готов к тому, что меня арестуют. Но это будет вашей ошибкой. Я мог бы вам помочь. Есть вещи, которые кажутся странными, но на самом деле совсем просты.
   Вилли почти развалился на кровати и беспрестанно курил, устремив взгляд в потолок.
   Чтобы скрыть свое замешательство, Мегрэ встал у окна, спиной к собеседнику.
   — Полковник знает, что вы пошли ко мне? — спросил он, неожиданно обернувшись.
   — Нет, равно как и об ожерелье. И даже о наших отношениях. Я, понятно, ни на что не претендую. И все же я предпочел бы, чтобы он так ничего и не узнал.
   — А госпожа Негретти?
   — От нее никакого толку. Красивая женщина, которая способна целый день валяться на диване, курить и пить сладкие ликеры. Явилась к нам, да так и застряла. Да, простите, она еще играет в карты. Это, пожалуй, ее единственная страсть.
   Скрип ржавого железа возвестил о том, что открываются затворы шлюза. Мимо дома прошли и остановились поодаль два мула, тогда как пустая баржа продолжала скользить по инерции, словно хотела взобраться на береговой склон.
   Владимир, согнувшись, вычерпывал дождевую воду, которая грозила переполнить ялик.
   По каменному мосту проехала машина, свернула на бечевник, забуксовала, попыталась выбраться и в конце концов совсем застряла.
   Из машины вышел человек в черном. Вилли поднялся и, посмотрев в окно, сказал:
   — Похоронное бюро…
   — Когда полковник собирается отсюда уехать?
   — Сразу же после похорон.
   — А они состоятся здесь?
   — Для него неважно — где. Одна из его жен похоронена возле Лимы, другая вышла за ньюйоркца и успокоится на американской земле.
   Мегрэ невольно посмотрел на него и подумал, что молодой человек шутит. Но Вилли Марко был серьезен. Однако в глазах его мелькнул двусмысленный огонек.
   — Только бы пришло разрешение. Иначе нельзя будет хоронить.
   Человек в черном в нерешительности постоял возле яхты, потом обратился к Владимиру. Тот ответил ему, не прекращая работы. Человек в черном поднялся на борт и скрылся в каюте.
   Мегрэ больше не видел Люкаса.
   — Вы свободны, — сказал он молодому человеку.
   Вилли заколебался. На лице его вдруг выразилось волнение.
   — Вы расскажете ему об ожерелье?
   — Еще не решил.
   Разговор был окончен, и Вилли снова стал развязен. Он поправил свою шляпу и, жестом попрощавшись с комиссаром, спустился с лестницы.
   Когда Мегрэ в свой черед вошел в кафе, он увидел у стойки за бутылкой пива двух речников.
   — Ваш друг у телефона, — сказал ему хозяин. — Он вызвал Мулен.
   Вдалеке пять раз просвистел буксир, и Мегрэ, машинально подсчитав, проворчал себе под нос:
   — Пять…
   Жизнь канала шла своим чередом. Подходили пять барж. Смотритель в сабо вышел из дома и направился к подъемным затворам.
   Люкас вернулся после телефонного разговора взволнованный.
   — Ох, и трудно же было!
   — Что трудно?
   — Полковник заявил мне, что жена его — урожденная Мари Дюпен. Для бракосочетания она представила выписку из книги актов гражданского состояния, где было указано это имя. Она из Мулена. Я только что туда звонил, потребовав, чтобы меня соединили вне очереди.
   — И что же?
   — В книге числится одна-единственная Мари Дюпен.
   Ей сорок два года, у нее трое детей и муж, некий Пьебеф, булочник с улицы От. Секретарь мэрии, с которым я говорил, еще вчера видел ее за стойкой и уверяет, что она весит не менее ста восьмидесяти фунтов.
   Мегрэ ничего не сказал. Не обращая внимания на своего помощника, он походкой праздного рантье направился к шлюзу, чтобы понаблюдать за всеми маневрами, происходящими на канале, но на каждом шагу большим пальцем руки яростно уминал табак в трубке.
   Чуть позже к смотрителю шлюза подошел Владимир и, откозыряв, спросил, где бы он мог пополнить запас питьевой воды.

Глава 5
Значок Я.К.Ф.

   Мегрэ рано лег спать, а инспектор Люкас, получив от него инструкции, отправился в Мо, Париж и Мулен.
   Когда комиссар уходил из кафе, там оставалось трое посетителей: два речника и жена одного из них — она зашла сюда за мужем и, сидя в углу, вязала.
   Погода была гнетущая, дышалось тяжело. Какая-то баржа пришвартовалась метрах в двух от «Южного Креста», на котором светились все иллюминаторы.
   Едва комиссар уснул, кто-то забарабанил в дверь и диким голосом закричал:
   — Комиссар! Комиссар! Быстрее!
   Мегрэ кинулся открывать дверь и увидел на пороге дочь хозяина кафе. Она бросилась к нему.
   — Быстрее, комиссар! Быстрее! Ох, нет, не уходите! Я боюсь остаться одна.
   Мегрэ никогда не обращал на нее особого внимания, но считал ее девушкой крепкой, здоровой, уравновешенной.
   Освободившись от нее — она буквально повисла на нем, — он подошел к окну и открыл его.
   Было уже, вероятно, часов шесть утра. Едва-едва светало.
   В ста метрах от «Южного Креста» по направлению к каменному мосту в Эперне несколько мужчин пытались с помощью тяжелого багра поймать что-то плывущее по воде. А один из речников, отвязав свой ялик, стал грести кормовым веслом.
   На Мегрэ была измятая пижама. Он набросил на плечи плащ, отыскал ботинки и натянул их на босу ногу.
   — Это он… Они его… Вы знаете… — невнятно твердила девушка.
   Комиссар рывком высвободился из ее рук, спустился с лестницы и вышел из дома в ту минуту, когда к группе столпившихся людей подошла женщина с маленьким ребенком на руках.
   Мегрэ не присутствовал при обнаружении тела Мэри Лэмпсон. Однако новая находка оказалась пострашней уже в силу того, что это было повторное преступление. Над каналом навис почти мистический ужас.
   Мужчины суетились. Хозяин кафе «Флотское» — он первый заметил на воде всплывшее человеческое тело — руководил их действиями.
   Труп дважды удалось зацепить багром, но каждый раз крюк соскакивал, и тело, вместо того чтобы вынырнуть, уходило на несколько сантиметров в воду.
   Мегрэ узнал темный костюм Вилли. Лица не было видно: более тяжелая голова все время опускалась вниз.
   Наконец человек в ялике задел утопленника бортом, схватил рукой за грудь, приподнял. Оставалось втащить его в лодку.
   Человек оказался не из брезгливых. Он одну за другой поднял ноги пострадавшего, бросил причальный конец на берег, тыльной стороной руки утер мокрое лицо.
   В это мгновение Мегрэ увидел заспанное лицо Владимира, появившегося из люка яхты. Он протер глаза и исчез.
   — Ничего не трогать!
   Речник запротестовал: мол, его шурин в Эльзасе ожил, проведя в воде чуть ли не три часа.
   Хозяин кафе указал ему на горло мертвеца. Все было ясно: два черных следа пальцев, как и на шее Мэри Лэмпсон.
   Эта трагедия особенно взволновала всех. Глаза Вилли были широко раскрыты, в правой руке он сжимал пучок тростника.
   Мегрэ почувствовал вдруг, что за ним кто-то стоит. Он обернулся и увидел полковника. Тот был в пижаме, поверх которой накинул шелковый халат, и в голубых кожаных шлепанцах.
   Седые волосы его были растрепаны, лицо опухшее. Он странно выглядел в своем наряде здесь, среди мусора и грязи, среди речников в сабо и грубой суконной одежде, тем более что от него исходил легкий запах одеколона.
   — Это Вилли!.. — выдавил он хриплым голосом.
   Потом произнес несколько слов по-английски, слишком быстро, чтобы Мегрэ мог понять их, наклонился и коснулся рукой лица молодого человека.
   Девушка, разбудившая комиссара, рыдала. К ней подбежал смотритель шлюза.
   — Позвоните в полицию Эперне… Врача, пожалуйста…
   Из каюты вышла Негретти в неряшливом виде, босиком. Она не решалась сойти с палубы и звала полковника:
   — Уолтер! Уолтер!
   Позади стояли незаметно подошедшие машинист узкоколейки, землекопы, какой-то крестьянин — его корова шла без присмотра по бечевнику.
   — Труп надо перенести в кафе.
   Факт смерти молодого человека не вызывал сомнений.
   Пока вытаскивали тело, элегантный костюм на нем превратился в лохмотья.
   Полковник медленно шел следом. Его халат, голубые шлепанцы, багровое лицо, взлохмаченные ветром волосы придавали ему несуразный и в то же время торжественный вид.
   Когда труп поднесли к дверям кафе, девушка снова зарыдала во весь голос и бросилась в кухню. Хозяин кафе орал в телефонную трубку:
   — Да нет, мадемуазель! Полицию! Полицию!.. Быстрее!.. Не разъединяйте!.. Алло!.. Алло!..
   Мегрэ не позволил войти в кафе толпе зевак, но речники, обнаружившие труп и выловившие его, вошли и сели за столик, где еще со вчерашнего дня стояли стаканы и пустые бутылки. Урчала печка. Посреди помещения валялась метла.
   Появился Владимир, он успел надеть свою американскую морскую пилотку. Речники обращались к нему с вопросами, но он не отвечал.
   Полковник не отрывал глаз от Вилли, лежавшего на полу, и трудно было понять, взволнован он, раздосадован или испуган.
   — Когда вы видели его в последний раз? — спросил Мегрэ у полковника.
   Сэр Лэмпсон вздохнул и огляделся, словно искал того, кому всегда поручал отвечать за себя.
   — Это ужасно, — наконец проговорил он.
   — Вилли не ночевал на борту?
   Англичанин указал на речников, которые слушали их разговор. Это было как бы напоминанием о необходимой благопристойности. Это как бы означало: «Считаете ли вы допустимым и приличным при подобных людях…»
   Мегрэ попросил посторонних выйти.
   — Вчера вечером, в десять часов. На борту кончилось виски. Владимир не смог найти его в Дизи. Я решил пойти в Эперне.
   — Вилли был с вами?
   — Недолго. За мостом он меня оставил.
   — Почему?
   — Мы немного повздорили.
   Полковник устремил взгляд на искаженное бледное лицо покойника, и черты его дрогнули.
   Может быть, он мало спал и его опухшее лицо придавало ему более взволнованный вид? Во всяком случае Мегрэ готов был поклясться, что на мясистые веки англичанина навернулись слезы.
   — Вы поругались?
   Полковник пожал плечами, словно нехотя принимая столь вульгарное и грубое выражение.
   — Вы его в чем-нибудь упрекали?
   — Нет. Я хотел узнать… Я твердил: «Вилли, вы негодяй.
   Но вы должны мне сказать…»
   Он удрученно замолчал и отвел глаза, чтобы вид мертвеца не гипнотизировал его.
   — Вы обвиняли его в убийстве вашей жены?
   Англичанин пожал плечами и вздохнул:
   — Он ушел. Один. Раньше бывало, мы с ним ссорились, а назавтра выпивали вместе виски и больше об этом не вспоминали.
   — Вы дошли пешком до Эперне?
   — Да.
   — Вы пили?
   Полковник бросил печальный взгляд на своего собеседника.
   — Я еще играл в клубе. В ресторане «Бекас» мне сказали, что там есть клуб. Я возвратился на машине.
   — В котором часу?
   Он развел руками — не помнит.
   — Вилли на яхте не было?
   — Нет. Владимир сказал мне об этом, когда раздевал меня.
   Перед дверью остановился мотоцикл с коляской. В комнату вошли бригадир жандармов из Эперне и врач.
   — Уголовная полиция, — сказал Мегрэ, представляясь своему коллеге. — Не впускайте сюда никого и позвоните в прокуратуру.
   Врачу достаточно было беглого осмотра. Он заявил:
   — В момент погружения в воду он был мертв. Посмотрите следы.
   Мегрэ это знал — он уже видел следы. Он машинально взглянул на руку полковника, мускулистую с квадратными ухоженными ногтями и набухшими венами.
   Потребовалось не менее часа, чтобы вызвать прокуратуру на место происшествия. Полицейские на велосипедах окружили кафе «Флотское» и яхту «Южный Крест».
   — Могу я одеться? — спросил полковник.
   И, несмотря на халат, шлепанцы и голые лодыжки, проходя мимо рядов любопытных, он держался с достоинством. Войдя в каюту, тут же выглянул из нее и позвал:
   — Владимир!
   И все люки на яхте снова закрылись.
   Мегрэ допрашивал смотрителя, которого ждала у шлюза моторная лодка.
   — Я полагаю, что тело должно остаться в том месте, куда его бросили. Ведь в канале нет течения.
   — В больших бьефах протяженностью в десять-пятнадцать километров так и бывает. Но здесь меньше пяти. Если какое-нибудь судно спускается по шлюзу номер тринадцать, что выше моего, я чувствую, как через несколько минут вода начинает прибывать. Если я сам пропускаю судно, идущее вверх по реке, течение создается за счет той воды, которую я пропускаю по каналу.