Страница:
— Это все?
— Нет… Заплетающимся языком он добавил что-то вроде: «Ты можешь порыться в чемоданах и убедиться, что я не взял ничего твоего». Часть слов он проглатывал и говорил, похоже, скорее себе, чем мне…
— Вы сказали, что у него был довольный вид?
— Да, точно. Словно он хотел нам напакостить. Я спросила его: «Куда ты собрался?» Он сделал такой широкий жест, что чуть не упал. Я поинтересовалась: «Тебя ждет такси у дома?» Он еще раз насмешливо оглядел меня и ничего не ответил. Он уже взялся за чемоданы, но я потянула его за пальто и сказала: «Ты не можешь так уйти, мне нужен твой новый адрес, чтобы оформить развод…»
— Что он вам ответил?
— Точно не помню. Чуть позже я повторила его слова Роже: «Ты его получишь, красотка… И скорее, чем ты думаешь…»
— О дочери он ничего не говорил?
— Нет. Ни о чем он больше не говорил.
— Он не зашел в спальню, чтобы поцеловать ее на прощание?
— Мы бы это услышали. Ведь комната Изабеллы находится прямо над нашей спальней, и пол там скрипит.
— Итак, с двумя чемоданами он пошел к двери… Они были тяжелыми?
— Я их не взвешивала… Довольно тяжелые, но не слишком, так как он унес только одежду и туалетные принадлежности…
— Вы проводили его до порога?
— Нет.
— Почему?
— Он мог бы подумать, что я за ним слежу…
— Вы не видели, как он пересек двор?
— Нет, ставни были закрыты. Я только заперла за ним входную дверь на засов…
— Вы не боялись, что он уедет на грузовике?
— Я бы услышала, как он его заводит…
— Но вы этого не слышали. А у дома не было такси?
— Я ничего не видела, так как была слишком довольна, что он наконец-то покинул дом. Я побежала в спальню и, если хотите все знать, бросилась в объятия Роже, который все слышал через дверь…
— Он ушел из дома в понедельник вечером, не так ли?
— Да, в понедельник…
Мегрэ же просил коллег из восемнадцатого округа установить за домом тайное наблюдение во вторник. Если верить Рене Планшон, ее мужа в то время здесь уже не было.
— Вы не догадываетесь, куда бы он мог отправиться?
Мегрэ вспомнил последние слова Планшона, сказанные ему в тот понедельник около шести часов вечера, когда он звонил из бистро на площади Аббес: «Благодарю вас…»
В тот момент комиссару показалось, что в голосе Планшона звучала горечь с оттенком иронии. Причем Мегрэ почувствовал это так явственно, что, если бы знал, где тот находится, то тотчас же перезвонил бы ему.
— У мужа есть родственники в Париже?
— Ни в Париже, ни в другом месте… Я это хорошо знаю, потому что его мать была родом из той же деревни, что и я, — из Сен-Совёр, в Вандее…
Рене, очевидно, не знала, что Планшон приходил домой к Мегрэ и рассказал ему о своей личной драме. Однако ничего нового она не сообщила комиссару.
— Вы думаете, он направился туда?
— Зачем? Он едва помнит те места, так как ездил туда еще ребенком раза два или три со своей матерью. Из родственников там у него остались только кузены, да и те его уже забыли…
— А друзья у него есть?
— Когда он еще не превратился в пьяницу, он был застенчив и нелюдим до такой степени, что мне и сейчас не понятно, как он решился заговорить со мной…
Мегрэ попробовал проверить, насколько Рене была искренней:
— Где вы впервые встретились с ним?
— Чуть ниже по этой улице, на танцплощадке «Бал приятелей». До этого я никогда туда не ходила. Я только что приехала в Париж и работала этом квартале… Мне нужно было бы воздержаться…
— От чего?
— Заводить знакомство с мужчиной, имеющим физический недостаток…
— Разве уродство влияло на характер мужа?
— Не знаю… Меня можно понять… Такие люди постоянно об этом думают, чувствуют, что отличаются от других… Поэтому они вбивают себе в голову, что все на них смотрят и насмехаются… Они все воспринимают по-другому, более ревнивы и озлобленны…
— Он уже был озлобленным, когда вы выходили за него замуж?
— Нет, вначале он не был таким…
— Когда он изменился?
— Я уже не помню… Он никого не желал видеть… Мы редко покидали дом… Жили здесь, как в заточении… Ему это нравилось… Он был счастлив…
Она замолчала и поглядела на комиссара, как бы давая ему понять, что пора кончать этот разговор.
— У вас есть еще вопросы?
— Нет, пока все. Я хочу, чтобы вы меня предупредили, если получите какие-нибудь известия о муже… Вот номер моего телефона…
Она взяла карточку, которую он ей протянул, и положила ее на стол.
— Моя дочь вернется через несколько минут…
— Она не удивилась отъезду отца?
— Я сказала ей, что он отправился путешествовать…
Мадам Планшон проводила Мегрэ до двери, и тому показалось, что вид у нее был озабоченный, что теперь уже она хотела задержать его и задать ему вопросы. Но какие?
— До свидания, господин комиссар…
Недовольный собой, он засунул руки в карманы и, подняв воротник пальто, спустился вниз по улице Толозе. По дороге ему встретилась маленькая девочка с тугими светлыми косичками. Мегрэ обернулся, чтобы посмотреть, как она войдет во двор.
Ему очень хотелось задать вопросы и ей.
Глава 5
— Нет… Заплетающимся языком он добавил что-то вроде: «Ты можешь порыться в чемоданах и убедиться, что я не взял ничего твоего». Часть слов он проглатывал и говорил, похоже, скорее себе, чем мне…
— Вы сказали, что у него был довольный вид?
— Да, точно. Словно он хотел нам напакостить. Я спросила его: «Куда ты собрался?» Он сделал такой широкий жест, что чуть не упал. Я поинтересовалась: «Тебя ждет такси у дома?» Он еще раз насмешливо оглядел меня и ничего не ответил. Он уже взялся за чемоданы, но я потянула его за пальто и сказала: «Ты не можешь так уйти, мне нужен твой новый адрес, чтобы оформить развод…»
— Что он вам ответил?
— Точно не помню. Чуть позже я повторила его слова Роже: «Ты его получишь, красотка… И скорее, чем ты думаешь…»
— О дочери он ничего не говорил?
— Нет. Ни о чем он больше не говорил.
— Он не зашел в спальню, чтобы поцеловать ее на прощание?
— Мы бы это услышали. Ведь комната Изабеллы находится прямо над нашей спальней, и пол там скрипит.
— Итак, с двумя чемоданами он пошел к двери… Они были тяжелыми?
— Я их не взвешивала… Довольно тяжелые, но не слишком, так как он унес только одежду и туалетные принадлежности…
— Вы проводили его до порога?
— Нет.
— Почему?
— Он мог бы подумать, что я за ним слежу…
— Вы не видели, как он пересек двор?
— Нет, ставни были закрыты. Я только заперла за ним входную дверь на засов…
— Вы не боялись, что он уедет на грузовике?
— Я бы услышала, как он его заводит…
— Но вы этого не слышали. А у дома не было такси?
— Я ничего не видела, так как была слишком довольна, что он наконец-то покинул дом. Я побежала в спальню и, если хотите все знать, бросилась в объятия Роже, который все слышал через дверь…
— Он ушел из дома в понедельник вечером, не так ли?
— Да, в понедельник…
Мегрэ же просил коллег из восемнадцатого округа установить за домом тайное наблюдение во вторник. Если верить Рене Планшон, ее мужа в то время здесь уже не было.
— Вы не догадываетесь, куда бы он мог отправиться?
Мегрэ вспомнил последние слова Планшона, сказанные ему в тот понедельник около шести часов вечера, когда он звонил из бистро на площади Аббес: «Благодарю вас…»
В тот момент комиссару показалось, что в голосе Планшона звучала горечь с оттенком иронии. Причем Мегрэ почувствовал это так явственно, что, если бы знал, где тот находится, то тотчас же перезвонил бы ему.
— У мужа есть родственники в Париже?
— Ни в Париже, ни в другом месте… Я это хорошо знаю, потому что его мать была родом из той же деревни, что и я, — из Сен-Совёр, в Вандее…
Рене, очевидно, не знала, что Планшон приходил домой к Мегрэ и рассказал ему о своей личной драме. Однако ничего нового она не сообщила комиссару.
— Вы думаете, он направился туда?
— Зачем? Он едва помнит те места, так как ездил туда еще ребенком раза два или три со своей матерью. Из родственников там у него остались только кузены, да и те его уже забыли…
— А друзья у него есть?
— Когда он еще не превратился в пьяницу, он был застенчив и нелюдим до такой степени, что мне и сейчас не понятно, как он решился заговорить со мной…
Мегрэ попробовал проверить, насколько Рене была искренней:
— Где вы впервые встретились с ним?
— Чуть ниже по этой улице, на танцплощадке «Бал приятелей». До этого я никогда туда не ходила. Я только что приехала в Париж и работала этом квартале… Мне нужно было бы воздержаться…
— От чего?
— Заводить знакомство с мужчиной, имеющим физический недостаток…
— Разве уродство влияло на характер мужа?
— Не знаю… Меня можно понять… Такие люди постоянно об этом думают, чувствуют, что отличаются от других… Поэтому они вбивают себе в голову, что все на них смотрят и насмехаются… Они все воспринимают по-другому, более ревнивы и озлобленны…
— Он уже был озлобленным, когда вы выходили за него замуж?
— Нет, вначале он не был таким…
— Когда он изменился?
— Я уже не помню… Он никого не желал видеть… Мы редко покидали дом… Жили здесь, как в заточении… Ему это нравилось… Он был счастлив…
Она замолчала и поглядела на комиссара, как бы давая ему понять, что пора кончать этот разговор.
— У вас есть еще вопросы?
— Нет, пока все. Я хочу, чтобы вы меня предупредили, если получите какие-нибудь известия о муже… Вот номер моего телефона…
Она взяла карточку, которую он ей протянул, и положила ее на стол.
— Моя дочь вернется через несколько минут…
— Она не удивилась отъезду отца?
— Я сказала ей, что он отправился путешествовать…
Мадам Планшон проводила Мегрэ до двери, и тому показалось, что вид у нее был озабоченный, что теперь уже она хотела задержать его и задать ему вопросы. Но какие?
— До свидания, господин комиссар…
Недовольный собой, он засунул руки в карманы и, подняв воротник пальто, спустился вниз по улице Толозе. По дороге ему встретилась маленькая девочка с тугими светлыми косичками. Мегрэ обернулся, чтобы посмотреть, как она войдет во двор.
Ему очень хотелось задать вопросы и ей.
Глава 5
Жена Планшона не предложила ему снять пальто, и Мегрэ за время беседы буквально упрел в жарко натопленном доме. Теперь же, попав под мелкий леденящий дождь, он почувствовал озноб. Но простудился комиссар еще раньше, в воскресенье, когда они с женой гуляли по этому кварталу.
Вместо того чтобы спуститься по улице Лепик и найти такси, Мегрэ решил повернуть налево, к площади Аббес. Ведь именно оттуда ему звонил в понедельник вечером Планшон, и это был их последний разговор.
Еще больше, чем площадь Тертр, ставшая местом паломничества туристов, площадь Аббес с ее станцией метро, театром «Ателье», похожим на игрушку или декорацию, с ее кабачками и лавками напоминала комиссару подлинный народный Монмартр. Он вспомнил, что, когда впервые после прибытия в Париж посетил этот квартал, стояло холодное, но солнечное весеннее утро. Ему тогда даже почудилось, что перед ним одна из картин Утрильо.
Толпа небогатых, живших поблизости, прохожих смахивала на толчею городского, скорее далее деревенского, рынка, поскольку все здесь знали друг друга.
Комиссару было известно, что некоторые старожилы никогда в жизни не покидали пределы этого квартала. Здесь находились лавки, которые из поколения в поколение передавались от родителей детям.
Мегрэ заглянул через окна в несколько близлежащих кафе и наконец заметил в одном из них небольшой современный кассовый аппарат. Звук такого аппарата он слышал в телефонной трубке, когда ему звонил Планшон.
Внутри было тепло, приятно пахло кухней и хорошим вином. Десяток столиков были накрыты бумажными скатертями. Перед входом меню на грифельной доске указывало, что на обед здесь подавали сосиски с картофельным пюре.
Два каменщика в рабочих спецовках уже расположились за одним из столиков в глубине зала. Хозяйка, одетая во все черное, сидела за кассой, а перед ней лежали блоки сигарет, коробки сигар и пачки лотерейных билетов.
Официант в синем переднике, засучив рукава рубашки, обслуживал за стойкой клиентов, подавая вино и коктейли.
Посетителей было немного, и все они разом посмотрели на вошедшего комиссара. Последовало длительное молчание, затем разговоры возобновились.
— Грогу, — заказал Мегрэ.
Разве не говорила ему жена, что голос у него простуженный? Наверное, скоро он совсем охрипнет.
— С лимоном?
— Да, пожалуйста…
Налево от кухни, в глубине зала, Мегрэ заметил телефонную кабину с застекленной дверью.
— Скажите, у вас бывает клиент с заячьей губой?
Комиссар почувствовал, как напряглись рядом с ним посетители, даже те, кто стоял к нему спиной. Видимо, они догадались, что он из полиции.
— С заячьей губой?.. — словно эхо повторил официант. Он поставил на оцинкованный прилавок стакан грога и принялся переливать вино из одной бутылки в другую.
Он не решался отвечать, похоже, из чувства солидарности с клиентами.
— Небольшого роста… Блондин с рыжеватым оттенком…
— Что он натворил?
Один из клиентов, похожий на коммивояжера, вмешался в разговор:
— До чего ты наивен, Леон!.. Думаешь, комиссар Мегрэ так тебе и скажет…
Раздался взрыв смеха. Присутствующие не только догадались, что он полицейский, но даже признали в нем комиссара.
— Он пропал… — негромко произнес Мегрэ.
— Попей пропал? — и Леон пояснил: — Мы так его назвали, потому что он очень похож на героя из мультфильмов…
Официант поднес руку к губам, будто хотел разделить их на две части, и добавил:
— Через дыру в губе ему можно запросто засунуть трубку…
— Он ваш постоянный клиент?
— Я бы этого не сказал. Мы ведь далее не знаем, кто он, хотя наверняка проживает в этом квартале… Но бывал здесь довольно часто, почти каждый вечер…
— В понедельник он приходил?
— Подождите… Сегодня четверг… Во вторник я ездил на похороны старой Нана… Она продавала газеты на углу площади… В понедельник… Да… Приходил…
— Припоминаю, он еще попросил у меня жетон, чтобы позвонить по телефону, — вмешалась хозяйка, сидевшая за кассой.
— Это было около шести часов?
— Да, незадолго перед ужином…
— Он что-нибудь вам рассказывал?
— Он никогда ни с кем не говорил… В тот вечер стоял у стойки, приблизительно там, где вы сейчас находитесь, и заказал сначала коньяк… После этого застыл на месте, погруженный в свои, должно быть, невеселые мысли, так как вид у него был мрачный…
— Много клиентов здесь было в понедельник?
— Меньше, чем сегодня… По вечерам ресторан закрыт…
Посетители играли тогда в белот за столиком слева. Сейчас там сидели два каменщика и ели жареные сосиски.
Комиссар искренне им завидовал. Блюда, приготовленные в ресторанах, а особенно в небольших кафе, кажутся более вкусными, чем дома.
— Сколько он выпил?
— Три или четыре рюмки коньяка, точно не знаю… Ты не помнишь, Матильда?
— Четыре…
— Почти свою норму, — пояснил официант. — Обычно он оставался здесь долго… Часам к девяти-десяти иногда снова возвращался и был сильно навеселе… Видно, обходил все близлежащие бары…
— Он с кем-нибудь беседовал?
— Нет, этого я не замечал… Кто из вас с ним общался? — обратился официант к посетителям.
Вновь отозвался мужчина, похожий на коммивояжера:
— Один раз я попытался было заговорить с ним, но он сделал вид, будто меня не замечает… Правда, к тому времени он уже сильно набрался…
— Он здесь не буянил?
— На буяна он не похож… Наоборот, чем больше выпивал, тем смирнее становился… Могу поклясться, что видел, как, стоя в полном одиночестве за прилавком, он плакал…
Мегрэ заказал еще грога.
— Кто этот клиент? — поинтересовался в свою очередь официант.
— Он владелец небольшой малярной мастерской на улице Толозе…
— Я же говорил, что он живет в этом квартале… Думаете, он покончил с собой?
Мегрэ об этом уже думал, особенно после того, как поговорил с Рене Планшон. Как выразился Жанвье — или это был Лапуэнт? — она скорее напоминала самку, чем женщину, причем самку, которая цепко держится за своего избранника, и, если возникнет необходимость, была готова решительно его защитить.
Разговаривая с комиссаром, она не выглядела смущенной и ответила на все вопросы, а если иногда и колебалась, то потому, что не блистала умом и старалась лучше понять, что от нее хотят.
Чем проще люди, тем более недоверчиво они все воспринимают, а мадам Планшон мало изменилась с тех пор, как переехала в Париж из своей родной деревни в Вандее.
— Сколько с меня?
Выходя на улицу, Мегрэ заметил, что все посетители снова смотрели на него. После его ухода они наверняка еще долго будут говорить о нем. Однако это его не волновало, он к этому уже привык.
Мегрэ удалось быстро найти такси, и он поехал домой.
Он без всякого аппетита жевал жаркое из телятины, а жена недоумевала, почему муж вдруг сказал ей:
— Приготовь, пожалуйста, завтра жареные сосиски…
К двум часам он вернулся на набережную Орфевр и, прежде чем подняться к себе в кабинет, зашел в отдел контроля за меблированными комнатами.
— Мне нужно найти некоего Леонара Планшона, владельца малярной мастерской, тридцати двух лет, проживающего по улице Толозе… В понедельник поздно вечером он ушел с двумя чемоданами из дома и, должно быть, устроился в одном из отелей на Монмартре… Он — рыжеватый блондин, небольшого роста, у него заячья губа…
По его заданию сотрудники этого отдела проверят регистрационные карточки в отелях и меблированных комнатах.
Через несколько минут Мегрэ уже сидел в своем кабинете и раздумывал, какую выбрать трубку. Затем он вызвал Люка.
— Поговори с шоферами такси… Выясни, не подсаживался ли к ним клиент с двумя чемоданами в понедельник около полуночи в районе улицы Лепик или площади Бланш…
Он повторил приметы Планшона, напомнив о заячьей губе.
— Пока ты еще не ушел, предупреди, на всякий случай, полицейские участки на всех вокзалах…
Все шло, как обычно, но Мегрэ не очень надеялся, что поиски увенчаются успехом.
— Ваш субботний клиент исчез?
— Похоже на то…
Занявшись другими текущими делами, Мегрэ почти целый час не думал о Планшоне. Затем он поднялся из-за стола, чтобы зажечь свет, так как начинало темнеть.
Внезапно он решился зайти к начальнику полицейского управления.
— Мне нужно поговорить с вами об истории, которая меня беспокоит…
Рассказывая о визите к нему домой Планшона, комиссар чувствовал себя немного неловко: его доводы выглядели малоубедительными, и начальник мог подумать, что Мегрэ придавал этому делу слишком большое значение.
— Вы не находите, что он просто сумасшедший?
Начальник управления повидал немало таких типов. Проявляя хитрость и изобретательность, некоторым из них все же удавалось попасть к нему на прием. И как только они начинали излагать суть своего визита, сразу становилось ясно, что они несли вздор.
— Трудно сказать… Я говорил с его женой…
Мегрэ коротко рассказал о своей утренней встрече с мадам Планшон.
Как комиссар и ожидал, его начальник воспринял драму хозяина малярной мастерской совсем по-другому, чем он, и, казалось, был удивлен, почему Мегрэ так обеспокоен исчезновением Планшона.
— Вы боитесь, что он покончил с собой?
— Такое вполне могло произойти…
— Только что вы сказали, что он намекал на самоубийство… Тогда я не понимаю, зачем он забрал из дома два чемодана со своими вещами…
Мегрэ молчал, глубоко затягиваясь дымом.
— Может быть, он решил наконец уехать из Парижа… А возможно, всего лишь переехал в первый же попавшийся отель, — продолжал рассуждать начальник управления.
Мегрэ покачал головой и вздохнул:
— Я как раз и хочу все это выяснить… Прошу вашего разрешения допросить любовника…
— Что он за человек?
— Его я еще не видел, но, насколько мне известно, у него, похоже, нелегкий характер… Я хотел бы также допросить и рабочих малярной мастерской…
— Учитывая наши отношения с прокуратурой, советую вам согласовать этот вопрос с самим прокурором.
Опять намек на скрытую и затяжную вражду между уголовной полицией и этими важными господами из Дворца правосудия!
Мегрэ еще припоминал то время, когда мог вести расследование, ни с кем не советуясь, и передавал дело в руки следователя лишь после того, как оно было полностью завершено.
С тех пор появились многочисленные законы и декреты, регламентирующие каждый шаг и жест тех, кто искал улики, изобличающие преступников. Далее его утренний визит на улицу Толозе можно расценивать как незаконный, и, если Рене Планшон пожалуется, у него будут серьезные неприятности.
— Может быть, вам лучше дождаться результатов розыска?
— У меня такое предчувствие, что это ничего не даст.
— Ну, так действуйте, если настаиваете… Желаю удачи…
Около пяти часов вечера Мегрэ прошел через небольшую дверь уголовной полиции в совершенно иной мир, который помещался в другом крыле Дворца правосудия.
Этот мир представляли прокуроры и судьи, там находились залы судебных заседаний, просторные коридоры, по которым, словно летая, сновали туда и сюда адвокаты в черных мантиях. Работники уголовной полиции считали, что кабинеты прокуроров выглядели чересчур роскошно и торжественно. В них царил строгий этикет, а все разговоры велись вполголоса.
— Я доложу о вас помощнику генерального прокурора… Он как раз освободился…
Комиссар ждал долго, как приходилось ждать и его посетителям в застекленной приемной уголовной полиции. Наконец дверь кабинета в стиле ампир отворилась, и Мегрэ, ступая по красному ковру, вошел внутрь.
Помощник генерального прокурора был высоким блондином, темный, великолепного покроя костюм хорошо сидел на нем.
— Присаживайтесь, прошу вас… Какие у вас проблемы?..
Он взглянул на ручные платиновые часы с видом человека, которому дорога каждая минута, и можно было подумать, что он торопится на чаепитие в какой-нибудь аристократической гостиной.
Рассказывать здесь, в этом роскошном кабинете, историю мелкого невзрачного маляра-строителя с улицы Толозе было бы вульгарно, чуть ли не дурным тоном. И уж совсем не стоило упоминать о том, что Планшон несколько раз прерывал свою трогательную и полную отчаяния исповедь, чтобы взбодриться сливянкой.
— Я еще не знаю, идет ли речь о самоубийстве, преступлении или Планшон просто уехал, — заключил свой рассказ Мегрэ.
Хозяин кабинета слушал его, внимательно рассматривая свои длинные и тонкие пальцы с ухоженными ногтями.
— И что же вы собираетесь предпринять?
— Я хочу допросить Роже Пру, любовника, о котором вам только что упомянул. Потом мне нужно побеседовать с рабочими малярной мастерской…
— Как по-вашему, этот Пру может доставить нам неприятности?
— Боюсь, что да.
— Но вы все же настаиваете на допросе?
Видя, что, как и в кабинете начальника полицейского управления, он не находит поддержки, Мегрэ чуть было не решил отказаться от расследования, просто выбросить из головы того невзрачного человечка с заячьей губой, который столь странным образом вторгся в его личную жизнь на бульваре Ришар-Ленуар.
— Так что вы решили?
— Не знаю… Всякое могло произойти… Именно поэтому и нужно поговорить с этим Пру…
Комиссар уже не надеялся получить согласие, как вдруг помощник генерального прокурора посмотрел еще раз на часы, поднялся из-за стола и произнес:
— Посылайте ему вызов на допрос… Но будьте осторожнее… Что касается рабочих, если вы действительно желаете с ними поговорить…
Четверть часа спустя Мегрэ уже сидел в своем кабинете и заполнял бланки повесток с казенными формулировками. Потом вызвал Люка.
— Мне нужны имена и адреса рабочих малярной мастерской Планшона на улице Толозе… Обратись в справочный отдел социального обеспечения… У них должны быть списки в картотеке…
Через час он заполнил три других повестки: кроме Роже Пру, в мастерской были еще трое рабочих, в том числе молодой итальянец Анжело Массолетти.
После этого до девяти часов вечера комиссар вел опрос свидетелей по делу о краже драгоценностей. В основном, это были служащие отелей, где произошли хищения. Поужинав сандвичами, он отправился домой и перед сном выпил грогу с двумя таблетками аспирина.
На следующий день, в девять часов утра, плотный мужчина с седыми волосами и розового цвета лицом ожидал его в приемной. Через несколько минут Мегрэ пригласил его в свой кабинет.
— Вас зовут Жюль Лавис?
— Да. Но все называют меня Папашей… А кое-кто и Святым Петром. Наверное, из-за волос, которые они принимают за божественный нимб…
— Садитесь…
— Благодарю вас… Мне чаще приходится стоять на малярной лестнице, чем сидеть…
— Давно вы трудитесь у Леонара Планшона?
— Мы работали вместе, когда он был еще совсем молодой, у Лемперера, прежнего хозяина мастерской…
— Значит, вам известно, что сейчас происходит в доме на улице Толозе?
— Я бы ответил вам, но это будет зависеть…
— От чего?
— От того, как вы поступите, если я вам все расскажу…
— Не понимаю…
— Если вы собираетесь передать содержимое нашего разговора хозяйке или мосье Роже, то ничего вам не скажу… Я ведь всего лишь рабочий… И уж тем более, если мне придется повторить свои показания перед судом…
— Почему перед судом?
— Потому что, когда вас вызывают в полицию, то, значит, произошло что-то неладное, разве не так?
— Вы полагаете, что в доме на улице Толозе что-то случилось?
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Думаю, что тема нашего разговора останется между нами…
— Что вы хотите узнать?
— Какие отношения были между вашим хозяином и его женой?
— Разве она вам об этом не сказала?.. Я же видел, как вы прошли через двор и почти час беседовали с ней…
— Давно Пру стал ее любовником?
— Любовником, не знаю… Но вот уже два года, как он спит в доме…
— А как к этому отнесся Планшон?
— Как и любой рогоносец!
— Вы хотите сказать, что он воспринял такую ситуацию как должное?
— Как должное или нет, но он ничего не мог поделать…
— Но ведь это происходило у него в доме?
— Может быть, он так считал, но, скорее, это был ее дом.
— Когда он женился на ней, у нее же ничего не было…
— Да, я припоминаю… И все же, когда я впервые увидел ее, то сразу понял, что она все приберет к своим рукам…
— Вы считаете, что Планшон был слабым человеком?
— Возможно, это и так… Но скорее я бы сказал, что он славный парень, но ему не повезло… Он мог бы быть счастлив с любой другой женщиной… И надо же было такому случиться, что ему попалась именно эта…
— Однако несколько лет они жили дружно…
Старик со скептическим видом покачал головой:
— Ну, если вы так считаете…
— А вы другого мнения?
— Возможно, он и был счастлив… Вполне вероятно, и она была счастлива по-своему… Только они никогда не были счастливы вместе…
— Она ему изменяла?
— Думаю, она изменяла ему прежде, чем перебралась на улицу Толозе… Заметьте, раньше я этого не замечал… Но как только она стала мадам Планшон…
— С кем она ему изменяла?
— С первым встречным самцом… Почти со всеми рабочими малярной мастерской… Будь и я помоложе…
— Планшон о чем-нибудь догадывался?
— Разве мужья это замечают?
— А как было с Пру?
— Здесь ей попался твердый мужчина, который сам себе на уме… Ему мало было мимолетной связи, как это было с другими…
— Вы считаете, что с самого начала он хотел выжить хозяина?
— Сначала — из кровати… Потом — из мастерской… Если вы теперь передадите мои слова Пру, то мне придется подыскивать себе работу в другом месте… Не говорю уж о том, что он может подстеречь меня где-нибудь в темном закоулке…
— Он такой горячий?
— Никогда не видел, чтобы он кого-то ударил, но врагом его я стать бы не хотел…
— Когда вы видели Планшона в последний раз?
— Наконец-то! Долго же вы тянули, чтобы задать этот вопрос. Я заранее к нему приготовился, так как знал, что вы об этом спросите. Я видел его в понедельник, в половине шестого вечера…
— Где?
— На улице Толозе… Мы работали в разных местах.. Мне приказали перекрасить кухню у одной старушки на улице Коленкур… Хозяин и другие маляры работали в новом доме на авеню Жюно… Работы там много… Недели на три, не меньше… Около половины шестого, как я уже сказал, я был в мастерской, когда во двор въехал грузовик… За рулем был хозяин, Пру сидел рядом с ним, а Анжело и длинный Жеф находились сзади…
— Ничего необычного вы не заметили?
— Нет. Они выгрузили инструменты, и хозяин, как обычно, вошел в дом, чтобы переодеться… Он всегда переодевался после работы…
— Вам известно, как он проводил свои вечера?
— Да… Мне случалось встречать его.
— Где?
— В бистро… С тех пор, как Пру окончательно устроился в доме, Планшон начал крепко выпивать, особенно по вечерам…
— Вам не казалось, что он мог покончить с собой?
— Мне это даже не приходило в голову.
— Почему?
— Уж если он два года мирился с такой ситуацией, то, наверное, терпел бы измену жены и всю жизнь…
— Вы знаете о том, что он уже не владелец мастерской?
— Он уже давно ей не владеет… Его только считали хозяином, но в действительности он им не был…
— Никто вам не говорил о том, что Пру выкупил у него мастерскую?
Жюль Лавис, прозванный Папашей, внимательно посмотрел на комиссара и отрицательно покачал головой.
— Им удалось заставить его подписать бумагу?
И как бы обращаясь к самому себе, он закончил фразу:
— Они еще хитрее, чем я думал…
— Разве Пру не говорил вам об этом?
— Впервые слышу от вас и совсем этому не удивлен… Не потому ли он уехал?.. Они все-таки вышвырнули его. за дверь?
Казалось, старый маляр был искренне огорчен.
— Мне только непонятно, почему он не взял с собой дочь? Я был убежден, что именно из-за нее он терпел все эти унижения…
— Разве во вторник вам ничего не сообщили?
— Пру лишь сказал, что Планшон уехал.
— Он не уточнил, при каких обстоятельствах это произошло?
Вместо того чтобы спуститься по улице Лепик и найти такси, Мегрэ решил повернуть налево, к площади Аббес. Ведь именно оттуда ему звонил в понедельник вечером Планшон, и это был их последний разговор.
Еще больше, чем площадь Тертр, ставшая местом паломничества туристов, площадь Аббес с ее станцией метро, театром «Ателье», похожим на игрушку или декорацию, с ее кабачками и лавками напоминала комиссару подлинный народный Монмартр. Он вспомнил, что, когда впервые после прибытия в Париж посетил этот квартал, стояло холодное, но солнечное весеннее утро. Ему тогда даже почудилось, что перед ним одна из картин Утрильо.
Толпа небогатых, живших поблизости, прохожих смахивала на толчею городского, скорее далее деревенского, рынка, поскольку все здесь знали друг друга.
Комиссару было известно, что некоторые старожилы никогда в жизни не покидали пределы этого квартала. Здесь находились лавки, которые из поколения в поколение передавались от родителей детям.
Мегрэ заглянул через окна в несколько близлежащих кафе и наконец заметил в одном из них небольшой современный кассовый аппарат. Звук такого аппарата он слышал в телефонной трубке, когда ему звонил Планшон.
Внутри было тепло, приятно пахло кухней и хорошим вином. Десяток столиков были накрыты бумажными скатертями. Перед входом меню на грифельной доске указывало, что на обед здесь подавали сосиски с картофельным пюре.
Два каменщика в рабочих спецовках уже расположились за одним из столиков в глубине зала. Хозяйка, одетая во все черное, сидела за кассой, а перед ней лежали блоки сигарет, коробки сигар и пачки лотерейных билетов.
Официант в синем переднике, засучив рукава рубашки, обслуживал за стойкой клиентов, подавая вино и коктейли.
Посетителей было немного, и все они разом посмотрели на вошедшего комиссара. Последовало длительное молчание, затем разговоры возобновились.
— Грогу, — заказал Мегрэ.
Разве не говорила ему жена, что голос у него простуженный? Наверное, скоро он совсем охрипнет.
— С лимоном?
— Да, пожалуйста…
Налево от кухни, в глубине зала, Мегрэ заметил телефонную кабину с застекленной дверью.
— Скажите, у вас бывает клиент с заячьей губой?
Комиссар почувствовал, как напряглись рядом с ним посетители, даже те, кто стоял к нему спиной. Видимо, они догадались, что он из полиции.
— С заячьей губой?.. — словно эхо повторил официант. Он поставил на оцинкованный прилавок стакан грога и принялся переливать вино из одной бутылки в другую.
Он не решался отвечать, похоже, из чувства солидарности с клиентами.
— Небольшого роста… Блондин с рыжеватым оттенком…
— Что он натворил?
Один из клиентов, похожий на коммивояжера, вмешался в разговор:
— До чего ты наивен, Леон!.. Думаешь, комиссар Мегрэ так тебе и скажет…
Раздался взрыв смеха. Присутствующие не только догадались, что он полицейский, но даже признали в нем комиссара.
— Он пропал… — негромко произнес Мегрэ.
— Попей пропал? — и Леон пояснил: — Мы так его назвали, потому что он очень похож на героя из мультфильмов…
Официант поднес руку к губам, будто хотел разделить их на две части, и добавил:
— Через дыру в губе ему можно запросто засунуть трубку…
— Он ваш постоянный клиент?
— Я бы этого не сказал. Мы ведь далее не знаем, кто он, хотя наверняка проживает в этом квартале… Но бывал здесь довольно часто, почти каждый вечер…
— В понедельник он приходил?
— Подождите… Сегодня четверг… Во вторник я ездил на похороны старой Нана… Она продавала газеты на углу площади… В понедельник… Да… Приходил…
— Припоминаю, он еще попросил у меня жетон, чтобы позвонить по телефону, — вмешалась хозяйка, сидевшая за кассой.
— Это было около шести часов?
— Да, незадолго перед ужином…
— Он что-нибудь вам рассказывал?
— Он никогда ни с кем не говорил… В тот вечер стоял у стойки, приблизительно там, где вы сейчас находитесь, и заказал сначала коньяк… После этого застыл на месте, погруженный в свои, должно быть, невеселые мысли, так как вид у него был мрачный…
— Много клиентов здесь было в понедельник?
— Меньше, чем сегодня… По вечерам ресторан закрыт…
Посетители играли тогда в белот за столиком слева. Сейчас там сидели два каменщика и ели жареные сосиски.
Комиссар искренне им завидовал. Блюда, приготовленные в ресторанах, а особенно в небольших кафе, кажутся более вкусными, чем дома.
— Сколько он выпил?
— Три или четыре рюмки коньяка, точно не знаю… Ты не помнишь, Матильда?
— Четыре…
— Почти свою норму, — пояснил официант. — Обычно он оставался здесь долго… Часам к девяти-десяти иногда снова возвращался и был сильно навеселе… Видно, обходил все близлежащие бары…
— Он с кем-нибудь беседовал?
— Нет, этого я не замечал… Кто из вас с ним общался? — обратился официант к посетителям.
Вновь отозвался мужчина, похожий на коммивояжера:
— Один раз я попытался было заговорить с ним, но он сделал вид, будто меня не замечает… Правда, к тому времени он уже сильно набрался…
— Он здесь не буянил?
— На буяна он не похож… Наоборот, чем больше выпивал, тем смирнее становился… Могу поклясться, что видел, как, стоя в полном одиночестве за прилавком, он плакал…
Мегрэ заказал еще грога.
— Кто этот клиент? — поинтересовался в свою очередь официант.
— Он владелец небольшой малярной мастерской на улице Толозе…
— Я же говорил, что он живет в этом квартале… Думаете, он покончил с собой?
Мегрэ об этом уже думал, особенно после того, как поговорил с Рене Планшон. Как выразился Жанвье — или это был Лапуэнт? — она скорее напоминала самку, чем женщину, причем самку, которая цепко держится за своего избранника, и, если возникнет необходимость, была готова решительно его защитить.
Разговаривая с комиссаром, она не выглядела смущенной и ответила на все вопросы, а если иногда и колебалась, то потому, что не блистала умом и старалась лучше понять, что от нее хотят.
Чем проще люди, тем более недоверчиво они все воспринимают, а мадам Планшон мало изменилась с тех пор, как переехала в Париж из своей родной деревни в Вандее.
— Сколько с меня?
Выходя на улицу, Мегрэ заметил, что все посетители снова смотрели на него. После его ухода они наверняка еще долго будут говорить о нем. Однако это его не волновало, он к этому уже привык.
Мегрэ удалось быстро найти такси, и он поехал домой.
Он без всякого аппетита жевал жаркое из телятины, а жена недоумевала, почему муж вдруг сказал ей:
— Приготовь, пожалуйста, завтра жареные сосиски…
К двум часам он вернулся на набережную Орфевр и, прежде чем подняться к себе в кабинет, зашел в отдел контроля за меблированными комнатами.
— Мне нужно найти некоего Леонара Планшона, владельца малярной мастерской, тридцати двух лет, проживающего по улице Толозе… В понедельник поздно вечером он ушел с двумя чемоданами из дома и, должно быть, устроился в одном из отелей на Монмартре… Он — рыжеватый блондин, небольшого роста, у него заячья губа…
По его заданию сотрудники этого отдела проверят регистрационные карточки в отелях и меблированных комнатах.
Через несколько минут Мегрэ уже сидел в своем кабинете и раздумывал, какую выбрать трубку. Затем он вызвал Люка.
— Поговори с шоферами такси… Выясни, не подсаживался ли к ним клиент с двумя чемоданами в понедельник около полуночи в районе улицы Лепик или площади Бланш…
Он повторил приметы Планшона, напомнив о заячьей губе.
— Пока ты еще не ушел, предупреди, на всякий случай, полицейские участки на всех вокзалах…
Все шло, как обычно, но Мегрэ не очень надеялся, что поиски увенчаются успехом.
— Ваш субботний клиент исчез?
— Похоже на то…
Занявшись другими текущими делами, Мегрэ почти целый час не думал о Планшоне. Затем он поднялся из-за стола, чтобы зажечь свет, так как начинало темнеть.
Внезапно он решился зайти к начальнику полицейского управления.
— Мне нужно поговорить с вами об истории, которая меня беспокоит…
Рассказывая о визите к нему домой Планшона, комиссар чувствовал себя немного неловко: его доводы выглядели малоубедительными, и начальник мог подумать, что Мегрэ придавал этому делу слишком большое значение.
— Вы не находите, что он просто сумасшедший?
Начальник управления повидал немало таких типов. Проявляя хитрость и изобретательность, некоторым из них все же удавалось попасть к нему на прием. И как только они начинали излагать суть своего визита, сразу становилось ясно, что они несли вздор.
— Трудно сказать… Я говорил с его женой…
Мегрэ коротко рассказал о своей утренней встрече с мадам Планшон.
Как комиссар и ожидал, его начальник воспринял драму хозяина малярной мастерской совсем по-другому, чем он, и, казалось, был удивлен, почему Мегрэ так обеспокоен исчезновением Планшона.
— Вы боитесь, что он покончил с собой?
— Такое вполне могло произойти…
— Только что вы сказали, что он намекал на самоубийство… Тогда я не понимаю, зачем он забрал из дома два чемодана со своими вещами…
Мегрэ молчал, глубоко затягиваясь дымом.
— Может быть, он решил наконец уехать из Парижа… А возможно, всего лишь переехал в первый же попавшийся отель, — продолжал рассуждать начальник управления.
Мегрэ покачал головой и вздохнул:
— Я как раз и хочу все это выяснить… Прошу вашего разрешения допросить любовника…
— Что он за человек?
— Его я еще не видел, но, насколько мне известно, у него, похоже, нелегкий характер… Я хотел бы также допросить и рабочих малярной мастерской…
— Учитывая наши отношения с прокуратурой, советую вам согласовать этот вопрос с самим прокурором.
Опять намек на скрытую и затяжную вражду между уголовной полицией и этими важными господами из Дворца правосудия!
Мегрэ еще припоминал то время, когда мог вести расследование, ни с кем не советуясь, и передавал дело в руки следователя лишь после того, как оно было полностью завершено.
С тех пор появились многочисленные законы и декреты, регламентирующие каждый шаг и жест тех, кто искал улики, изобличающие преступников. Далее его утренний визит на улицу Толозе можно расценивать как незаконный, и, если Рене Планшон пожалуется, у него будут серьезные неприятности.
— Может быть, вам лучше дождаться результатов розыска?
— У меня такое предчувствие, что это ничего не даст.
— Ну, так действуйте, если настаиваете… Желаю удачи…
Около пяти часов вечера Мегрэ прошел через небольшую дверь уголовной полиции в совершенно иной мир, который помещался в другом крыле Дворца правосудия.
Этот мир представляли прокуроры и судьи, там находились залы судебных заседаний, просторные коридоры, по которым, словно летая, сновали туда и сюда адвокаты в черных мантиях. Работники уголовной полиции считали, что кабинеты прокуроров выглядели чересчур роскошно и торжественно. В них царил строгий этикет, а все разговоры велись вполголоса.
— Я доложу о вас помощнику генерального прокурора… Он как раз освободился…
Комиссар ждал долго, как приходилось ждать и его посетителям в застекленной приемной уголовной полиции. Наконец дверь кабинета в стиле ампир отворилась, и Мегрэ, ступая по красному ковру, вошел внутрь.
Помощник генерального прокурора был высоким блондином, темный, великолепного покроя костюм хорошо сидел на нем.
— Присаживайтесь, прошу вас… Какие у вас проблемы?..
Он взглянул на ручные платиновые часы с видом человека, которому дорога каждая минута, и можно было подумать, что он торопится на чаепитие в какой-нибудь аристократической гостиной.
Рассказывать здесь, в этом роскошном кабинете, историю мелкого невзрачного маляра-строителя с улицы Толозе было бы вульгарно, чуть ли не дурным тоном. И уж совсем не стоило упоминать о том, что Планшон несколько раз прерывал свою трогательную и полную отчаяния исповедь, чтобы взбодриться сливянкой.
— Я еще не знаю, идет ли речь о самоубийстве, преступлении или Планшон просто уехал, — заключил свой рассказ Мегрэ.
Хозяин кабинета слушал его, внимательно рассматривая свои длинные и тонкие пальцы с ухоженными ногтями.
— И что же вы собираетесь предпринять?
— Я хочу допросить Роже Пру, любовника, о котором вам только что упомянул. Потом мне нужно побеседовать с рабочими малярной мастерской…
— Как по-вашему, этот Пру может доставить нам неприятности?
— Боюсь, что да.
— Но вы все же настаиваете на допросе?
Видя, что, как и в кабинете начальника полицейского управления, он не находит поддержки, Мегрэ чуть было не решил отказаться от расследования, просто выбросить из головы того невзрачного человечка с заячьей губой, который столь странным образом вторгся в его личную жизнь на бульваре Ришар-Ленуар.
— Так что вы решили?
— Не знаю… Всякое могло произойти… Именно поэтому и нужно поговорить с этим Пру…
Комиссар уже не надеялся получить согласие, как вдруг помощник генерального прокурора посмотрел еще раз на часы, поднялся из-за стола и произнес:
— Посылайте ему вызов на допрос… Но будьте осторожнее… Что касается рабочих, если вы действительно желаете с ними поговорить…
Четверть часа спустя Мегрэ уже сидел в своем кабинете и заполнял бланки повесток с казенными формулировками. Потом вызвал Люка.
— Мне нужны имена и адреса рабочих малярной мастерской Планшона на улице Толозе… Обратись в справочный отдел социального обеспечения… У них должны быть списки в картотеке…
Через час он заполнил три других повестки: кроме Роже Пру, в мастерской были еще трое рабочих, в том числе молодой итальянец Анжело Массолетти.
После этого до девяти часов вечера комиссар вел опрос свидетелей по делу о краже драгоценностей. В основном, это были служащие отелей, где произошли хищения. Поужинав сандвичами, он отправился домой и перед сном выпил грогу с двумя таблетками аспирина.
На следующий день, в девять часов утра, плотный мужчина с седыми волосами и розового цвета лицом ожидал его в приемной. Через несколько минут Мегрэ пригласил его в свой кабинет.
— Вас зовут Жюль Лавис?
— Да. Но все называют меня Папашей… А кое-кто и Святым Петром. Наверное, из-за волос, которые они принимают за божественный нимб…
— Садитесь…
— Благодарю вас… Мне чаще приходится стоять на малярной лестнице, чем сидеть…
— Давно вы трудитесь у Леонара Планшона?
— Мы работали вместе, когда он был еще совсем молодой, у Лемперера, прежнего хозяина мастерской…
— Значит, вам известно, что сейчас происходит в доме на улице Толозе?
— Я бы ответил вам, но это будет зависеть…
— От чего?
— От того, как вы поступите, если я вам все расскажу…
— Не понимаю…
— Если вы собираетесь передать содержимое нашего разговора хозяйке или мосье Роже, то ничего вам не скажу… Я ведь всего лишь рабочий… И уж тем более, если мне придется повторить свои показания перед судом…
— Почему перед судом?
— Потому что, когда вас вызывают в полицию, то, значит, произошло что-то неладное, разве не так?
— Вы полагаете, что в доме на улице Толозе что-то случилось?
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Думаю, что тема нашего разговора останется между нами…
— Что вы хотите узнать?
— Какие отношения были между вашим хозяином и его женой?
— Разве она вам об этом не сказала?.. Я же видел, как вы прошли через двор и почти час беседовали с ней…
— Давно Пру стал ее любовником?
— Любовником, не знаю… Но вот уже два года, как он спит в доме…
— А как к этому отнесся Планшон?
— Как и любой рогоносец!
— Вы хотите сказать, что он воспринял такую ситуацию как должное?
— Как должное или нет, но он ничего не мог поделать…
— Но ведь это происходило у него в доме?
— Может быть, он так считал, но, скорее, это был ее дом.
— Когда он женился на ней, у нее же ничего не было…
— Да, я припоминаю… И все же, когда я впервые увидел ее, то сразу понял, что она все приберет к своим рукам…
— Вы считаете, что Планшон был слабым человеком?
— Возможно, это и так… Но скорее я бы сказал, что он славный парень, но ему не повезло… Он мог бы быть счастлив с любой другой женщиной… И надо же было такому случиться, что ему попалась именно эта…
— Однако несколько лет они жили дружно…
Старик со скептическим видом покачал головой:
— Ну, если вы так считаете…
— А вы другого мнения?
— Возможно, он и был счастлив… Вполне вероятно, и она была счастлива по-своему… Только они никогда не были счастливы вместе…
— Она ему изменяла?
— Думаю, она изменяла ему прежде, чем перебралась на улицу Толозе… Заметьте, раньше я этого не замечал… Но как только она стала мадам Планшон…
— С кем она ему изменяла?
— С первым встречным самцом… Почти со всеми рабочими малярной мастерской… Будь и я помоложе…
— Планшон о чем-нибудь догадывался?
— Разве мужья это замечают?
— А как было с Пру?
— Здесь ей попался твердый мужчина, который сам себе на уме… Ему мало было мимолетной связи, как это было с другими…
— Вы считаете, что с самого начала он хотел выжить хозяина?
— Сначала — из кровати… Потом — из мастерской… Если вы теперь передадите мои слова Пру, то мне придется подыскивать себе работу в другом месте… Не говорю уж о том, что он может подстеречь меня где-нибудь в темном закоулке…
— Он такой горячий?
— Никогда не видел, чтобы он кого-то ударил, но врагом его я стать бы не хотел…
— Когда вы видели Планшона в последний раз?
— Наконец-то! Долго же вы тянули, чтобы задать этот вопрос. Я заранее к нему приготовился, так как знал, что вы об этом спросите. Я видел его в понедельник, в половине шестого вечера…
— Где?
— На улице Толозе… Мы работали в разных местах.. Мне приказали перекрасить кухню у одной старушки на улице Коленкур… Хозяин и другие маляры работали в новом доме на авеню Жюно… Работы там много… Недели на три, не меньше… Около половины шестого, как я уже сказал, я был в мастерской, когда во двор въехал грузовик… За рулем был хозяин, Пру сидел рядом с ним, а Анжело и длинный Жеф находились сзади…
— Ничего необычного вы не заметили?
— Нет. Они выгрузили инструменты, и хозяин, как обычно, вошел в дом, чтобы переодеться… Он всегда переодевался после работы…
— Вам известно, как он проводил свои вечера?
— Да… Мне случалось встречать его.
— Где?
— В бистро… С тех пор, как Пру окончательно устроился в доме, Планшон начал крепко выпивать, особенно по вечерам…
— Вам не казалось, что он мог покончить с собой?
— Мне это даже не приходило в голову.
— Почему?
— Уж если он два года мирился с такой ситуацией, то, наверное, терпел бы измену жены и всю жизнь…
— Вы знаете о том, что он уже не владелец мастерской?
— Он уже давно ей не владеет… Его только считали хозяином, но в действительности он им не был…
— Никто вам не говорил о том, что Пру выкупил у него мастерскую?
Жюль Лавис, прозванный Папашей, внимательно посмотрел на комиссара и отрицательно покачал головой.
— Им удалось заставить его подписать бумагу?
И как бы обращаясь к самому себе, он закончил фразу:
— Они еще хитрее, чем я думал…
— Разве Пру не говорил вам об этом?
— Впервые слышу от вас и совсем этому не удивлен… Не потому ли он уехал?.. Они все-таки вышвырнули его. за дверь?
Казалось, старый маляр был искренне огорчен.
— Мне только непонятно, почему он не взял с собой дочь? Я был убежден, что именно из-за нее он терпел все эти унижения…
— Разве во вторник вам ничего не сообщили?
— Пру лишь сказал, что Планшон уехал.
— Он не уточнил, при каких обстоятельствах это произошло?