Страница:
Вацлав передо мной зря бисер метал - я б ни в жизнь его не упрекнула. Марсик неуч, его и впрямь только на полглавы хватит. А там, у Вацы, ясен перец, целая система, со сносками и комментариями, такое Марсюше не выносить и не родить, он способен только опылять, безотчетно и безответственно. И вот я иду выдавливать из себя синечулочные мои предрассудки, нарушать чужую гармонию ночным скрипом половиц, а все потому что со мной очередное не комильфо (так бы ни за что). На мне никто жениться не собирался и вместо встречи нервической у фигурального моста Ватерлоо Никто уехал на уик-энд с братом ловить карпа одного-единственного, и то дай бог что поймают. А на заре мне поезд ранний встречать. И Ваца меня уговорил, дескать, выпить ему не кем, языком почесать. Я сразу предупредила, что преклоняюсь перед его энтузиазмом, но книги психологические и прочий науч-поп читать гаком не умею, только выборочно, про примеры интересные, вроде случая больной Р.: раны детства, ее сны, ее перепитии, перверсии. Вацлав снисходительно напыжился, тебе, говорит, Ломброзо нужен, - это у него сплошная сводка историй с бесноватыми, но он-то первопроходец и практик, ему положено наблюдать, а нам пристало уже действовать.
Ночь я посвятила стопке вацлавских страничек с обилием опечаток. Теперь я чувствовала себя обязанной прочитать труд на совесть, много выпила и съела от смущения, но в чистейшей настиной квартире с пушистым предунитазным ковриком веселья ни в одном глазу, а только одна сальная сытость, от которой сразу тяжелеешь килограммов на пять и появляются буржуазные мысли о борьбе с весом. Настя рано удалилась засыпать перед телевизором (мне между прочим тоже захотелось недавно появившихся у нас полночных комических сериалов, только гогот на заднем плане раздражал поначалу, однако присутствие мое в комнате было невозможно, я успела заметить только, что у них на полу лежит модная циновка с этническим узором и они бросают одежду прямо на нее. Недоступная мне пока еще фаза быта, когда одежду на пол, едва не породила классовую неприязнь...) Вацлав как мог пытался развлечь, но в жестах его улавливалась виноватая юркость мужчины, которого негласно зовут в ложе - не для функций, а просто потому что жена легла и надо чтобы в доме стало тихо и темно. Но пойти сразу - показать свою слабость, и Вацлав еще долго смотрелся в красное липкое донышко фужера и радовался тому, что самый пораженый целлюлитом орган - это мозг. Мы еще пошебуршили прочими модными словами и болезнями; с ума сойти - Вацлав научился смешить! Вообще мы становились печально схожи в чем-то нелучшем, чему не найду названия. Потом он отвалил спать, поставив меня в единственно возможные условия для прочтения его рукописи. Хороший прием для начинающих авторов - мягкое принуждение... иначе как заставишь этих остолопов ознакомиться с тобой, таким неизвестным, неловким?!
Книга мне неожиданно понравилась - я быстро перехожу из недоверия в восторг. Не знаю, как насчет Марсика, разъяснения о коем Ваца анонсировал, но про себя я нашла сразу. Термин обнадеживал - "ложный симптом".Он принадлежал как раз к категории присущего всем, а ведь камень с души, когда недуг твой знаком человечеству как облупленный, да и что за недуг - просто смятение, брожение, скребущиеся мартовские кошки внутри, впрочем, кошки - не в ту степь немного, не кошки, а Галина Уланова мечется своим знаменитым бегом из балета "Собор Парижской Богоматери", вот такое стремительное грандиозное беспокойство. У меня оно случалось обычно на закате. Вдруг ни с того, ни с сего обволакивала невозможность мечты, спокойный поток из двух составляющих - обиженного смирения и жажды неуемных радостей именно теперь, сию же минуту, радостей - читай срочного вылета к пальмам или корпоративной вечеринки с танцами на Лобном месте, или давно невиданных друзей с лимонной водкой и жеванной-пережеванной кассетой Боба Дилана и "Кэлифорни Дрим" в порядке бонуса, или немедленной случайной встречи с давней и еще не выдохшейся персоной грата твоего секси уэй. Но смирение, как прохладная атласная ленточка, крадется бегущей строкой "Ничего не выйдет. Переболей одна". Теперь я уже слушаюсь, не борюсь с хандрой, поумнела чуток. Хожу из угла в угол, грызу ногти, потею. Только само солнце не тревожится закатом, но и он кончается, не сегодня-завтра позвонят, услышат, вспомнят, жди. В смысле - ни в коем случае не жди, но если так себя стегать, то лишь усугубишь, подсознание стирает все "не", а глагол усиливает, посему позволяй себе ждать. Все сумбурно описанное и есть "ложный симптом", если вкратце... Ваца, правда, поязыкастей изображал, с терминами, но суть та же: Александр Грин наш дорогой ошибся - это не власть несбывшегося. Это власть как раз сбывшегося. Петрушка в том, что счастье, о котором тщимся в острые минуты, уже было и забыто. Так говорил Фрейд. Только он - о грустном: чужой дядя потрогал или мать рано грудью бросила кормить,etc. Но и блаженство свое дитя не бережет, - и так говорит Вацлав. Потому и ловим не пойми что в тоске своей, уверенные - "оно" бывает, бывает с кем-нибудь, пусть и у меня побудет. Неверная посылка! "Оно" уже было и именно у тебя.
В чем ложность симптома, мне так и не открылось. Захотелось скорее дальше; видимо, симтом неложный от симптома ложного отличался тем что и государь от милостивого государя. Вроде как ничего серьезного, но повод задуматься. Наверное, редактор вырежет этот нелогичный кусок, а жаль, живенько написано, тепло. Я Вацу немедленно зауважала и час в оцепенении глазела в окно. Идеи общей я не раскусила, даже не пыталась, меня испугали таблицы, графики, диаграммы, приписанные вручную сноски на оборотах, но лирические отступления пришлись в жилу - или как еще обозначить проблески легкого жанра... Странный смысл в том есть - разделять удачу, народная мудрость того же мнения: "не везет в картах - повезет в любви" - тому пример. Иначе говоря, если одновременно везет в любви, в картах и в деле, то можно быстро сгореть. На потом останется серенькое время, взлет забудется, а главное - не оставит плодов, одну пустышку для самолюбивого эго. Кроме того, любая масть хороша вовремя, девочкам лучше не созревать раньше шестнадцати, - например... Вацлав и Лолиту помянул как величайший литературный образ, подтверждающий, так сказать... слишком рано жизнь прожила, разве нет? Да, да, - я изумленно соглашалась. Ночью, конечно, все острее, кроме критического отсека ума, днем-то я взяла бы самородка за жабры - что, мол, за чушь, как это можно научиться от лишнего фарта избавляться? Но только у меня накапливался гневный вопль, глядишь - слово за слово и понимаю, что сама отклонилась от курса и плутаю в дреме, а Ваца про морковку, которую непременно проряжают, чтобы пожирнее созрела, а если не трогать - одно крысиные хвостики к осени пожнешь. Все упиралось в разумную постепенность, в то, что счастье не должно нас порабощать, иначе гормоны не выстоят (дальше - цепочка из нечитабельных химий), - умер же один грек от радости, когда его колесница пришла первой! Допустим, мы от радости не умрем, сразу - не умрем, но вот замедленно... пережив сильнейший позитивный стресс организм вроде как постепенно сходит на нет. Это сродни атавизмам при размножении, упоминаемым Отто Вейнингером (на всуе и не всуе упоминаемого нами Отто навела, кстати, опять Эля, царство ей небесное - и так это уже давно...), суть каковых в том, что некоторые малозначительные твари типа пауков всяких после полового акта, - чтоб не сказать коитуса - сразу мрут. Выполнили свое предназначение - и крышка. Помнится, Отто тем и объяснял наследство от непрямых предков - вопль удовольствия, уже человеческий: дескать, ой, сейчас умру, до чего хорошо. Иными словами, нельзя, чтобы в один день у тебя случился грандиозный оргазм и нобелевская премия. Или - радости секса планируй ближе к пенсии, чтобы уж верняк, хоть знать, что пожил на этом свете, ежели что... не поймите меня правильно, как говорится, мои толкования ущербны, все гораздо тоньше и непонятней. Ведь у Вацика теория, а теорию не перескажешь с полтычка... И еще цивилизация нас испортила - нам теперь для счастья так много надо, наши эндорфины все прихотливей и идем мы к ним кривыми путями, вредными для нутра. Но все-таки мы идем и получаем свои неправильные вершины, потому что они всего лишь в отместку за черные дни.
В общем марсиков "сингл" оброс подробностями, а в подробностях намек - нужно уметь грамотно радоваться, и тогда радость пребудет... Мутно, конечно, зато без докторского пафоса, без дышите глубже, гуляйте чаще, любите ближнего. Внушает доверие без доскональностей. Я ведь и Отто Вейнингера своего обожаемого толком не прочитала, галопом по европам, сразу видно - перчик умнейший, любила априори, по рекомендациям, с некоторыми так можно.
...великий был человек и все успел до 23 лет...
Еще у Вацлава встречались чудные советы, скажем, не хаять чужую рожу, - женщин особенно касается. Многие тетки не преминут вякнуть за глаза про ближнюю и дальнюю, мол, страшна как смертный грех и прочее. А это лишнее. Я согласна с поляком обеими руками, есть в этих "оценщицах" мимолетная гнусь. Ваца же считал, что злопыхательство на почве чужих телесных изъянов - признак "неправильной" радости, нездоровых гормонов и, как следствие, повод подумать о вечном. Быть может, книжка напоминала смесь дзенских опусов и "Диагностики кармы", быть может, это графомания и бред, но мне нравилось. Кто сказал, что графомания и бред не должны нравиться?! И кто сказал, что полное отсутствие причинно-следственных связей в твоей голове не может привести тебя к верному финалу... иной раз достаточно квасить капусту на молодую Луну, и не квасить на убывающую и во время ежемесячных "трех дней Кондора" (Марс все думал однажды, какое бы название благозвучное отписать месячным...), иногда достаточно просто выполнять нелепые и малообъяснимые правила, чтобы преуспеть, ежу понятно. Одиноким женщинам - не заводить кошек, кошки отпугивают сожительские тенденции, ничего тут не попишешь. А собаки, напротив, способствуют беспорядочным контактам, хотя бы исходя из поздних прогулок. Впрочем, у всякого свой опыт, и свои монетки под пятки, и своя соломка там, где упадет. Мне, конечно, захотелось извергнуть свежую порцию вопросов, но некому, пустота, ночь вокруг, Ваца неприлично храпит, мне остались самые мучительные три часа до встречи с поездом, везущим посылочку.
Посылочки из родных краев приходят чаще всего, когда я в звенящем отчаянии. Пускай даже в гастрономическом - начинаю лопать гостинцы прямо на перроне. Вот и теперь я не в лучшем виде, но тенденция положительная: сразу на перроне харчеваться не тянет, налицо отчаяние более высокого свойства. Интересно знать, Марсик завидует? Он наверняка читал рукопись, собрав морщины в узел над переносицей. Если, конечно, Вацлав ему позволил. Он с польской поездки нерешительно следовал сценарию "мужская ссора" и сомневался, уместно ли ему кобениться - ведь формально он в выигрыше, чужую Настю увел. И смех, и грех! Что касается истины, хоть и непознаваемой, она уж точно ровнехонько легла противоположностью любовному треугольнику, если в геометрии возможны антоподы. Это Марсик их обоих бросил, он им был нужнее, чем они ему, по-другому хитрец не дружил и в гробу видел мужские ссоры, и женские аналогично. Однако он читал письма Пушкина и там обнаружил концовочку "... и отсутствие любимой мысли". Вот эта самая любимая мысль и не давала ему покоя, потому как Вацлав, серенький козлик, умудрился себе ее найти, а Марсик, пуп земли, - ни в одном глазу. И с Вацей он как ни в чем не бывало, что порождало беспокойство и обиду. Да ну их, думалось мне, и эту брезгливую Настю в том числе. Ваца из ущербного самолюбия хоть книгу написал, а она что? С нее-то вроде не убыло, ей не предлагали гонки с препятствиями, из-за которой она собственно и оказалась женой Вацлава и бросала одежду на пол, и ела дорогущую грушу в марте. Из-за которой она и сгинула - но кто же знал тогда... Не балуйся Марсик с оголенными проводами наивного тщеславия... но как он мог снести, когда ближе некуда друг такое лепит. "Прославиться хочу!" Альбинос хренов. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Амбиция хороша тайная и юркая, как куница. А мысль изреченная есть ложь. (Кто сказал? Не помню). Как тут было не применить воспитательные меры, не указать, кто Юпитер, а кто бык, хотя ведь сам толкал претендовать на кесарево. А Вацлав, как дитя, принял вызов всерьез. Без этого разве ж он насмелился даже и предполагать Настю. Он не подлец. То есть подлец не он.
Утром - и никогда больше я не получила комментариев. Утром было не до этого, а потом не сложилось. И книгу я больше в глаза никогда не видела, хотя, представьте себе, скучала по ней. Но потом такое началось. После того, как Марсик сбежал от смятенных попутчиков в Польше, он вернулся. Свежий, просветленный. Имел наглость дарить подарки! Маленький кипятильник и сигару, а Насте - брошку с бирюзой. Отлучку трактовал без пафоса: счел упущением, что не довелось спать на варшавских газонах, а места исторические, приятные, и поляки так близки нам, чем Марс был совершенно очарован. Удивительно, что Настя его топором не зарубила. Она почуяла проверку: стерпишь - будем жить дальше, а если проблемы - тогда извини. Штука в том, что она хотела жить дальше. Пусть и зыбко, и ненадежно. Но на Вацлава в тот момент она положиться не могла. А остаться одной было позором - с такими-то данными! Ее бы гипотетически обсмеяли гипотетические подруги. Никаких подруг не было, но ведь "над вымыслом слезами обольюсь". Многие обливаются. Одни в недоумении: я красоты неописуемой, а все одна, почему? Другие наоборот: вот я, голубка серенькая, ничего особенного, а мужики ко мне липнут, спасу нет. Тут не знаю, кому сочувствовать больше, а счастливым обычно дела нет до рожи, они другие. А вообще мелкая моя мещанская душонка плачет с поверженными, а от победителей нос воротит. Похоже, Настя на глазах меняла касту - из верховной в жалобную, да тут еще Марс подсобил. Не говоря уже о прочих женских постигших ее неприятностях (но, слава Господу, она быстро забеременела от Вацлава, тут вроде все поправилось, бабушкины страшилки не сбылись, а это всегда приятный стимул...). А Марсик оплошал с картиной. Оплошал еще отчим, выведя свою фамилию, а шустряку-"агенту" пришлось оплошать окончательно. Он не предполагал, что картину будет покупать русский. Заграничный русский, которому как ни странно интрига понравилась. В России его просто обязаны были обмануть, без мошенничества здешнее сафари бессмысленно, сценарий у ковбоя-перерожденца удался. Марс дивился: какая ж разница буржуину, чью картину он берет, раз она ему приглянулась, речь ведь не о подделках Рембрандта. Дурачина, ты, простофиля, а то как пойдет художник в гору, станет цениться, а "буржуин" и не прочухает, что сделал удачное вложение, чепуха получится. "Вот и славно, что все открылось, вот и чудненько", - Марс не нашел ничего лучшего, как заворковать, а то вдруг убьют сейчас же, привет, мол, от русской мафии из Нью-Йорка.
До чего же страхи наши нелепые. Мы тоже однажды затеяли с моим добрым приятелем немного выпить. Еще был кто-то, но мы самыми стойкими оказались, песни пели, рыбу среди ночи купили вкуснейшую с белой мякотью горячего копчения. Вроде ажур неколебимый. И вдруг ни с того ни сего мне друг мой показался опасным. Чокнутым. Сидит весь тощий, красный, и истории неприятные рассказывает. Как одна девушка, якобы, которая любит его до разрыва селезенки, живет теперь в глухой псковской деревне, одна в деревянном домике, зимой укутавшись в шалочку ходит к колодцу... Теперь вспоминаю эпизод - ну с грустинкой, но ведь не Хичкок! А тогда мне показалось, что именно Хичкок, ужас засасывающий, и взглядик у приятеля не мутнеет, как положено для нашей кондиции, а ясный, приветливый, понимающий даже, как у маньяка из черно-белого хрестоматийного "Психо" (в нем впервые обыграно убийство в ванне - налицо нездоровье мэтра Х., ну да шут бы с ним, со своим бы здоровьем разобраться). И я как забоюсь! Хоть к соседям стучи с воплем. Думаю, нет, к соседям не буду, пока он в туалет ходит - спрячусь. И залезаю под кровать в комнате. На ней остатки компании дрыхнут - какая-никакая, а защита. Тот облегчился, вышел и молча меня ищет. Молча! Был бы в своем уме - позвал бы меня, покричал. А то молчит. А потом спокойно доводит до сведения, выходи, мол, я знаю, где ты. Матка боска! Кошмар достиг критической массы и весь вытек. Устала я под кроватью. Не то чтобы тесно и грязно, но чуть поодаль от меня лежала засохшая кучка кошачего дерьма. Хоть и засохшая, а неприятно. Я и вылезла. И говорю ему, чтоб дул отсюда немедленно, а то... а то не знаю, что будет. Он медленно обулся и впрямь ушел. Послушался почему-то. Но мы и по сей день дружим, как ни в чем ни бывало, редко-редко, недоуменно вспоминая вечеринку с Хичкоком.
И Марсик залопотал, залопотал о судьбах художников, о Тулуз-Лотреке, который всегда к слову, и завел заморского господина к виновнику торжества. Чтобы убедился господин, что теперь уж без обмана. Отчим словно всю жизнь готовился к встрече, приободрился. Жилет вязаный напялил, кекс прошлогодний нарезал жирными ломтями - а ведь еще недавно болел по нисходящей. И тут у Марса волосы зашевелились - дедулька-то чересчур ожил и давай лепить горбатого про дочку-шалунишку с дружком, что балуются с его картинами, шутки ради выдают за свои, но что с них взять - молодежь... да, мол, мне и не жалко, лишь бы в люди показаться, а уж если и купят, так мне и так радость, а деньги с собой не унесешь - туда... Марс уже тыщу раз проклянул русскоязычие покупателя, но кто ж предположить мог, что настин батя - сущая бестия. Свернуть ему шею на глазах у гостя не представлялось возможным, соучастие, пусть даже пассивное, в насилии, наверное, противоречило его принципам. Хотя пока что все происходящее он воспринимал с ироничным воодушевлением. Ему нравилось. И отчим поймал настроение. Он и оправдывался перед Марсиком в том ключе: "Я специально. С картиной должна быть связана история, понимаешь? Легенда. Никто не пострадал, ведь, слышишь, марсианин?! Настюша тоже будет только рада и ничуть не расстроится, она умная девочка, поймет, что маленькая клевета ради большого блага. Уймись, давай выпьем за встречу". Выпили уже, сколько можно. Впервые Марсику не улыбалась перспектива дармового праздника. Все легко само собой завершилось. Шустрым оказался божий человечек. Его правда: разве повредит Насте разоблачение?! Чай не перед всем народом в исподнем выставили и секут по голым ляжкам. Всего лишь заокеанский мистер, который вот-вот отчалит в Новый свет, где относительно нас будет ходить вверх ногами, сплошное недоразумение в пределах ошибки, повод для маленькой досады. В конце концов пусть нечаянно, без благого умысла, но Марсик избавил подругу от бесплодной игры. Да может и ни к чему репетировать объяснения - не умная ли Настя девочка в самом деле, не утешилось ли ее самолюбие новым польским витком? Любить - любил, но долго у Марсика не получалось, заключение брака сродни переходу спортсмена в "профессионалы", выходу в тираж... сентенции сочиняются на лету, скоро сказка сказывается, по усам течет, да в рот не попадает. Отчим демонстрирует маккиавеллическую швыдкость. Вошел во вкус. Теперь он, пожалуй, и сам может себя продавать. Марсик лишнее накладное звено. А Настюша - просто лишнее. Все-таки она неродная. У него свои дети и даже внуки. Ее мать навсегда в дурке. И у нее начинает получаться... а ну как перегонит его, мэтра, почти Гогена? Значительные тоже опасаются - иначе они не елозили бы на своем троне, не болели ишемией, язвой, алкоголизмом. Да и с именами некстати путаница... лучше бы про Анастасию никто не знал. Но про нее слышали, не пропал даром скорбный труд. Слышали, разумеется, в узеньком кругу, но в нужном, Марсик постарался, по первости он старательный и удачливый. Вацлав уверяет Настю, что грех не воспользоваться проторенной дорожкой, пускай и кривой. Но Настя совсем плохая - честолюбие упало до нуля, ей плевать, что теперь не модно подполье, ее воспитывали так, что она обязана удачно выйти замуж, остальное - хобби, и о чем тут спорить. То есть она не говорит, но подразумевает. Хотя иногда и озвучивает "подразумения". Объясняет, что с Марсиком устала от "астральных" эмоций, от ревности и гордыни. Я бы с ней согласилась: даже захудалый романчик должен позволять собственнические страсти, как собака, снисходительная к щенячьим укусам, иначе он несъедобен. Декларации полной свободы меня лично тоже раздражают, а Марс умело ими баловался и довел сноровку манипулировать до болезненного совершенства. Предлагал любовь втроем, вчетвером плюс-минус бесконечность в то время, как мы, идиоты, фыркали в сторону "неразлучников". Все это оперетта, блеф с баттерфляем, пока не попадется на глаза. На мои глаза, к несчастью, я - свидетель конфуза, коего распирает от справедливого возмездия. Настя плачет на кухне (какой кухне?! Как там оказалась я? Фантастика. Наверное, для сюжета) На глупости можно было бы отчебучить что-нибудь в отместку в духе анекдота про "члены моего кружка", - ан нет, кролик не мстит удаву. Я раздумывала, что лучше сказать - "на самом деле он очень тебя любит", "все пьяные", "пойдем развлекаться в другом месте", "Марс просто назло, понарошку, он брезгует ими, знаешь что он про нихрасказывал??? Что там у одной половые губы как уши у слона!" (он правда мне такое рассказывал, не помню только точно, о ком шла речь, но не все ли равно). Я бы обязательно расшевелила настин упавший тонус одним из тех общепринятых клише, если бы она не указала мне неопределенным жестом на дверь и если бы она не была столь далека... В сущности это тоже самое, что поведать про "уши слона" Маргарет Тетчер, к примеру, когда она задумалась о фолклендских (мальвинских) островах. И потом я понимаю ее (не Тетчер, а Настю). С Марсиком женские штучки не проходят, они что вода о масло. Отсутствие реакции на естественный раздражитель - не симптом ли из вацлавской книжки? А как прокомментировал бы любимый тренер по самбо? В евангелии должно быть обо всем, и даже об этом - пусть под неожиданным евангельским углом. Кому много прощается, тот сильнее верит, кажется так? И не только в бога. Нелепым, сутулым, неухоженным, щербатым, картавым - больше радости? Критерия нет, но если я читаю на тюбике "для нормальной кожи" - значит, не для меня. Прощение - это ведь не о грехах, это об ущербах, иногда врожденных. Если мне простят заячью губу, родимое пятно на щеке, жуткие волоски у соков, потеющие ладони, и даже "слоновьи уши", то простивших я буду любить вечно, как поет соул-любимица всех континентов У.Х.. А если я буду любить, то и на меня крокодил Гена найдется.
А как быть с теми, кому нечего прощать? Как Насте. И с теми, кому много прощается, а они не верят. И не любят вечно. Как Марсик. Если бы я с ними не имела чести, то можно было бы не тревожиться за человечество: совершенства нет, каждому прощается и каждый верит по мере сил. Но все оказывается сложнее. Жаль. На небе свой учет и контроль, такой же извилистый, как и земная бухгалтерия. Любая исключительность - риск, потому и кончили плохо оба не вошедших в "таргет-паству". Оба не каялись. ТАМ этого не любят. А здесь по-разному.
Но сначала событийный ряд долго скручивал "не вошедших" в бараний рог. Настя встретилась с разоблачением лицом к лицу. Кажется, вскользь, на закрытой вечеринке с художественным уклоном. Тогда как раз появилась мода на закрытость. И на некоторых художников. Настя решила блеснуть уже собственной кистью, имея на то основание (Ваца ее смущенно хвалил, конечно!) И тут ее застигает чей-то лукавый вопрос, дескать а это ваши картинки... или папочкины опять-с?
Откуда ветерок подул, до Анастасии доходило минут пять. До конца не дошло, ибо где ей предположить предшествовашую ее позору комедию положений, папочкино показательное выступление и марсово попустительство маленькой лжи. Но и в момент нелицеприятности этой Анастасия еще не перешла в лагерь Вацлава. Она еще долго после того готова была принять от Марса битье челом в пол и объяснительную и покаянную записки. Но их все не несли на серебрянном подносе, а Ваца задался целью догнать и перегнать. Он должен был перещеголять вероломного и единственного своего друга. Сколько можно было терпеть от него обидных катышков превосходства?
Я говорю Ваце, бог ты мой, ну что же Настя расстроилась, плюнула бы и растерла, тем более, если у нее получалось лучше, чем у родителя? На сем Вацик циклился, вдавался в детали экспрессионизмов и уминал в мою голову очевидное: что у Насти с отчимом абсолютно непересекающиеся манеры и сранивать их - кощунство. Настя, вернувшись после конфуза, держала истерику в улыбчивой уздечке и тоже не понимала, чего это она... какое ей дело...ну и пусть...и к лучшему...освободилась...на каверзный вопрос она со светской стойкостью ответила "нет". А мир начал обретать неприятно обусловленные формы: папенькина отстраненность, марсовы отлучки. Угрюмая служительница парка тормозит качели-лодочки: бухающие, шершавые толчки снизу - примерно в тех же ритме и тональности Настя понимала, что с обоими в сущности не живет. Ни с отчимом, ни с Марсиком. А с кем не живешь, они уже отрезанные ломтики. Вацлав в тот вечер остался единственным другом. Есть люди, обреченные на это амплуа. С теплой сердцевиной и померзшей листвой снаружи.
Ночь я посвятила стопке вацлавских страничек с обилием опечаток. Теперь я чувствовала себя обязанной прочитать труд на совесть, много выпила и съела от смущения, но в чистейшей настиной квартире с пушистым предунитазным ковриком веселья ни в одном глазу, а только одна сальная сытость, от которой сразу тяжелеешь килограммов на пять и появляются буржуазные мысли о борьбе с весом. Настя рано удалилась засыпать перед телевизором (мне между прочим тоже захотелось недавно появившихся у нас полночных комических сериалов, только гогот на заднем плане раздражал поначалу, однако присутствие мое в комнате было невозможно, я успела заметить только, что у них на полу лежит модная циновка с этническим узором и они бросают одежду прямо на нее. Недоступная мне пока еще фаза быта, когда одежду на пол, едва не породила классовую неприязнь...) Вацлав как мог пытался развлечь, но в жестах его улавливалась виноватая юркость мужчины, которого негласно зовут в ложе - не для функций, а просто потому что жена легла и надо чтобы в доме стало тихо и темно. Но пойти сразу - показать свою слабость, и Вацлав еще долго смотрелся в красное липкое донышко фужера и радовался тому, что самый пораженый целлюлитом орган - это мозг. Мы еще пошебуршили прочими модными словами и болезнями; с ума сойти - Вацлав научился смешить! Вообще мы становились печально схожи в чем-то нелучшем, чему не найду названия. Потом он отвалил спать, поставив меня в единственно возможные условия для прочтения его рукописи. Хороший прием для начинающих авторов - мягкое принуждение... иначе как заставишь этих остолопов ознакомиться с тобой, таким неизвестным, неловким?!
Книга мне неожиданно понравилась - я быстро перехожу из недоверия в восторг. Не знаю, как насчет Марсика, разъяснения о коем Ваца анонсировал, но про себя я нашла сразу. Термин обнадеживал - "ложный симптом".Он принадлежал как раз к категории присущего всем, а ведь камень с души, когда недуг твой знаком человечеству как облупленный, да и что за недуг - просто смятение, брожение, скребущиеся мартовские кошки внутри, впрочем, кошки - не в ту степь немного, не кошки, а Галина Уланова мечется своим знаменитым бегом из балета "Собор Парижской Богоматери", вот такое стремительное грандиозное беспокойство. У меня оно случалось обычно на закате. Вдруг ни с того, ни с сего обволакивала невозможность мечты, спокойный поток из двух составляющих - обиженного смирения и жажды неуемных радостей именно теперь, сию же минуту, радостей - читай срочного вылета к пальмам или корпоративной вечеринки с танцами на Лобном месте, или давно невиданных друзей с лимонной водкой и жеванной-пережеванной кассетой Боба Дилана и "Кэлифорни Дрим" в порядке бонуса, или немедленной случайной встречи с давней и еще не выдохшейся персоной грата твоего секси уэй. Но смирение, как прохладная атласная ленточка, крадется бегущей строкой "Ничего не выйдет. Переболей одна". Теперь я уже слушаюсь, не борюсь с хандрой, поумнела чуток. Хожу из угла в угол, грызу ногти, потею. Только само солнце не тревожится закатом, но и он кончается, не сегодня-завтра позвонят, услышат, вспомнят, жди. В смысле - ни в коем случае не жди, но если так себя стегать, то лишь усугубишь, подсознание стирает все "не", а глагол усиливает, посему позволяй себе ждать. Все сумбурно описанное и есть "ложный симптом", если вкратце... Ваца, правда, поязыкастей изображал, с терминами, но суть та же: Александр Грин наш дорогой ошибся - это не власть несбывшегося. Это власть как раз сбывшегося. Петрушка в том, что счастье, о котором тщимся в острые минуты, уже было и забыто. Так говорил Фрейд. Только он - о грустном: чужой дядя потрогал или мать рано грудью бросила кормить,etc. Но и блаженство свое дитя не бережет, - и так говорит Вацлав. Потому и ловим не пойми что в тоске своей, уверенные - "оно" бывает, бывает с кем-нибудь, пусть и у меня побудет. Неверная посылка! "Оно" уже было и именно у тебя.
В чем ложность симптома, мне так и не открылось. Захотелось скорее дальше; видимо, симтом неложный от симптома ложного отличался тем что и государь от милостивого государя. Вроде как ничего серьезного, но повод задуматься. Наверное, редактор вырежет этот нелогичный кусок, а жаль, живенько написано, тепло. Я Вацу немедленно зауважала и час в оцепенении глазела в окно. Идеи общей я не раскусила, даже не пыталась, меня испугали таблицы, графики, диаграммы, приписанные вручную сноски на оборотах, но лирические отступления пришлись в жилу - или как еще обозначить проблески легкого жанра... Странный смысл в том есть - разделять удачу, народная мудрость того же мнения: "не везет в картах - повезет в любви" - тому пример. Иначе говоря, если одновременно везет в любви, в картах и в деле, то можно быстро сгореть. На потом останется серенькое время, взлет забудется, а главное - не оставит плодов, одну пустышку для самолюбивого эго. Кроме того, любая масть хороша вовремя, девочкам лучше не созревать раньше шестнадцати, - например... Вацлав и Лолиту помянул как величайший литературный образ, подтверждающий, так сказать... слишком рано жизнь прожила, разве нет? Да, да, - я изумленно соглашалась. Ночью, конечно, все острее, кроме критического отсека ума, днем-то я взяла бы самородка за жабры - что, мол, за чушь, как это можно научиться от лишнего фарта избавляться? Но только у меня накапливался гневный вопль, глядишь - слово за слово и понимаю, что сама отклонилась от курса и плутаю в дреме, а Ваца про морковку, которую непременно проряжают, чтобы пожирнее созрела, а если не трогать - одно крысиные хвостики к осени пожнешь. Все упиралось в разумную постепенность, в то, что счастье не должно нас порабощать, иначе гормоны не выстоят (дальше - цепочка из нечитабельных химий), - умер же один грек от радости, когда его колесница пришла первой! Допустим, мы от радости не умрем, сразу - не умрем, но вот замедленно... пережив сильнейший позитивный стресс организм вроде как постепенно сходит на нет. Это сродни атавизмам при размножении, упоминаемым Отто Вейнингером (на всуе и не всуе упоминаемого нами Отто навела, кстати, опять Эля, царство ей небесное - и так это уже давно...), суть каковых в том, что некоторые малозначительные твари типа пауков всяких после полового акта, - чтоб не сказать коитуса - сразу мрут. Выполнили свое предназначение - и крышка. Помнится, Отто тем и объяснял наследство от непрямых предков - вопль удовольствия, уже человеческий: дескать, ой, сейчас умру, до чего хорошо. Иными словами, нельзя, чтобы в один день у тебя случился грандиозный оргазм и нобелевская премия. Или - радости секса планируй ближе к пенсии, чтобы уж верняк, хоть знать, что пожил на этом свете, ежели что... не поймите меня правильно, как говорится, мои толкования ущербны, все гораздо тоньше и непонятней. Ведь у Вацика теория, а теорию не перескажешь с полтычка... И еще цивилизация нас испортила - нам теперь для счастья так много надо, наши эндорфины все прихотливей и идем мы к ним кривыми путями, вредными для нутра. Но все-таки мы идем и получаем свои неправильные вершины, потому что они всего лишь в отместку за черные дни.
В общем марсиков "сингл" оброс подробностями, а в подробностях намек - нужно уметь грамотно радоваться, и тогда радость пребудет... Мутно, конечно, зато без докторского пафоса, без дышите глубже, гуляйте чаще, любите ближнего. Внушает доверие без доскональностей. Я ведь и Отто Вейнингера своего обожаемого толком не прочитала, галопом по европам, сразу видно - перчик умнейший, любила априори, по рекомендациям, с некоторыми так можно.
...великий был человек и все успел до 23 лет...
Еще у Вацлава встречались чудные советы, скажем, не хаять чужую рожу, - женщин особенно касается. Многие тетки не преминут вякнуть за глаза про ближнюю и дальнюю, мол, страшна как смертный грех и прочее. А это лишнее. Я согласна с поляком обеими руками, есть в этих "оценщицах" мимолетная гнусь. Ваца же считал, что злопыхательство на почве чужих телесных изъянов - признак "неправильной" радости, нездоровых гормонов и, как следствие, повод подумать о вечном. Быть может, книжка напоминала смесь дзенских опусов и "Диагностики кармы", быть может, это графомания и бред, но мне нравилось. Кто сказал, что графомания и бред не должны нравиться?! И кто сказал, что полное отсутствие причинно-следственных связей в твоей голове не может привести тебя к верному финалу... иной раз достаточно квасить капусту на молодую Луну, и не квасить на убывающую и во время ежемесячных "трех дней Кондора" (Марс все думал однажды, какое бы название благозвучное отписать месячным...), иногда достаточно просто выполнять нелепые и малообъяснимые правила, чтобы преуспеть, ежу понятно. Одиноким женщинам - не заводить кошек, кошки отпугивают сожительские тенденции, ничего тут не попишешь. А собаки, напротив, способствуют беспорядочным контактам, хотя бы исходя из поздних прогулок. Впрочем, у всякого свой опыт, и свои монетки под пятки, и своя соломка там, где упадет. Мне, конечно, захотелось извергнуть свежую порцию вопросов, но некому, пустота, ночь вокруг, Ваца неприлично храпит, мне остались самые мучительные три часа до встречи с поездом, везущим посылочку.
Посылочки из родных краев приходят чаще всего, когда я в звенящем отчаянии. Пускай даже в гастрономическом - начинаю лопать гостинцы прямо на перроне. Вот и теперь я не в лучшем виде, но тенденция положительная: сразу на перроне харчеваться не тянет, налицо отчаяние более высокого свойства. Интересно знать, Марсик завидует? Он наверняка читал рукопись, собрав морщины в узел над переносицей. Если, конечно, Вацлав ему позволил. Он с польской поездки нерешительно следовал сценарию "мужская ссора" и сомневался, уместно ли ему кобениться - ведь формально он в выигрыше, чужую Настю увел. И смех, и грех! Что касается истины, хоть и непознаваемой, она уж точно ровнехонько легла противоположностью любовному треугольнику, если в геометрии возможны антоподы. Это Марсик их обоих бросил, он им был нужнее, чем они ему, по-другому хитрец не дружил и в гробу видел мужские ссоры, и женские аналогично. Однако он читал письма Пушкина и там обнаружил концовочку "... и отсутствие любимой мысли". Вот эта самая любимая мысль и не давала ему покоя, потому как Вацлав, серенький козлик, умудрился себе ее найти, а Марсик, пуп земли, - ни в одном глазу. И с Вацей он как ни в чем не бывало, что порождало беспокойство и обиду. Да ну их, думалось мне, и эту брезгливую Настю в том числе. Ваца из ущербного самолюбия хоть книгу написал, а она что? С нее-то вроде не убыло, ей не предлагали гонки с препятствиями, из-за которой она собственно и оказалась женой Вацлава и бросала одежду на пол, и ела дорогущую грушу в марте. Из-за которой она и сгинула - но кто же знал тогда... Не балуйся Марсик с оголенными проводами наивного тщеславия... но как он мог снести, когда ближе некуда друг такое лепит. "Прославиться хочу!" Альбинос хренов. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Амбиция хороша тайная и юркая, как куница. А мысль изреченная есть ложь. (Кто сказал? Не помню). Как тут было не применить воспитательные меры, не указать, кто Юпитер, а кто бык, хотя ведь сам толкал претендовать на кесарево. А Вацлав, как дитя, принял вызов всерьез. Без этого разве ж он насмелился даже и предполагать Настю. Он не подлец. То есть подлец не он.
Утром - и никогда больше я не получила комментариев. Утром было не до этого, а потом не сложилось. И книгу я больше в глаза никогда не видела, хотя, представьте себе, скучала по ней. Но потом такое началось. После того, как Марсик сбежал от смятенных попутчиков в Польше, он вернулся. Свежий, просветленный. Имел наглость дарить подарки! Маленький кипятильник и сигару, а Насте - брошку с бирюзой. Отлучку трактовал без пафоса: счел упущением, что не довелось спать на варшавских газонах, а места исторические, приятные, и поляки так близки нам, чем Марс был совершенно очарован. Удивительно, что Настя его топором не зарубила. Она почуяла проверку: стерпишь - будем жить дальше, а если проблемы - тогда извини. Штука в том, что она хотела жить дальше. Пусть и зыбко, и ненадежно. Но на Вацлава в тот момент она положиться не могла. А остаться одной было позором - с такими-то данными! Ее бы гипотетически обсмеяли гипотетические подруги. Никаких подруг не было, но ведь "над вымыслом слезами обольюсь". Многие обливаются. Одни в недоумении: я красоты неописуемой, а все одна, почему? Другие наоборот: вот я, голубка серенькая, ничего особенного, а мужики ко мне липнут, спасу нет. Тут не знаю, кому сочувствовать больше, а счастливым обычно дела нет до рожи, они другие. А вообще мелкая моя мещанская душонка плачет с поверженными, а от победителей нос воротит. Похоже, Настя на глазах меняла касту - из верховной в жалобную, да тут еще Марс подсобил. Не говоря уже о прочих женских постигших ее неприятностях (но, слава Господу, она быстро забеременела от Вацлава, тут вроде все поправилось, бабушкины страшилки не сбылись, а это всегда приятный стимул...). А Марсик оплошал с картиной. Оплошал еще отчим, выведя свою фамилию, а шустряку-"агенту" пришлось оплошать окончательно. Он не предполагал, что картину будет покупать русский. Заграничный русский, которому как ни странно интрига понравилась. В России его просто обязаны были обмануть, без мошенничества здешнее сафари бессмысленно, сценарий у ковбоя-перерожденца удался. Марс дивился: какая ж разница буржуину, чью картину он берет, раз она ему приглянулась, речь ведь не о подделках Рембрандта. Дурачина, ты, простофиля, а то как пойдет художник в гору, станет цениться, а "буржуин" и не прочухает, что сделал удачное вложение, чепуха получится. "Вот и славно, что все открылось, вот и чудненько", - Марс не нашел ничего лучшего, как заворковать, а то вдруг убьют сейчас же, привет, мол, от русской мафии из Нью-Йорка.
До чего же страхи наши нелепые. Мы тоже однажды затеяли с моим добрым приятелем немного выпить. Еще был кто-то, но мы самыми стойкими оказались, песни пели, рыбу среди ночи купили вкуснейшую с белой мякотью горячего копчения. Вроде ажур неколебимый. И вдруг ни с того ни сего мне друг мой показался опасным. Чокнутым. Сидит весь тощий, красный, и истории неприятные рассказывает. Как одна девушка, якобы, которая любит его до разрыва селезенки, живет теперь в глухой псковской деревне, одна в деревянном домике, зимой укутавшись в шалочку ходит к колодцу... Теперь вспоминаю эпизод - ну с грустинкой, но ведь не Хичкок! А тогда мне показалось, что именно Хичкок, ужас засасывающий, и взглядик у приятеля не мутнеет, как положено для нашей кондиции, а ясный, приветливый, понимающий даже, как у маньяка из черно-белого хрестоматийного "Психо" (в нем впервые обыграно убийство в ванне - налицо нездоровье мэтра Х., ну да шут бы с ним, со своим бы здоровьем разобраться). И я как забоюсь! Хоть к соседям стучи с воплем. Думаю, нет, к соседям не буду, пока он в туалет ходит - спрячусь. И залезаю под кровать в комнате. На ней остатки компании дрыхнут - какая-никакая, а защита. Тот облегчился, вышел и молча меня ищет. Молча! Был бы в своем уме - позвал бы меня, покричал. А то молчит. А потом спокойно доводит до сведения, выходи, мол, я знаю, где ты. Матка боска! Кошмар достиг критической массы и весь вытек. Устала я под кроватью. Не то чтобы тесно и грязно, но чуть поодаль от меня лежала засохшая кучка кошачего дерьма. Хоть и засохшая, а неприятно. Я и вылезла. И говорю ему, чтоб дул отсюда немедленно, а то... а то не знаю, что будет. Он медленно обулся и впрямь ушел. Послушался почему-то. Но мы и по сей день дружим, как ни в чем ни бывало, редко-редко, недоуменно вспоминая вечеринку с Хичкоком.
И Марсик залопотал, залопотал о судьбах художников, о Тулуз-Лотреке, который всегда к слову, и завел заморского господина к виновнику торжества. Чтобы убедился господин, что теперь уж без обмана. Отчим словно всю жизнь готовился к встрече, приободрился. Жилет вязаный напялил, кекс прошлогодний нарезал жирными ломтями - а ведь еще недавно болел по нисходящей. И тут у Марса волосы зашевелились - дедулька-то чересчур ожил и давай лепить горбатого про дочку-шалунишку с дружком, что балуются с его картинами, шутки ради выдают за свои, но что с них взять - молодежь... да, мол, мне и не жалко, лишь бы в люди показаться, а уж если и купят, так мне и так радость, а деньги с собой не унесешь - туда... Марс уже тыщу раз проклянул русскоязычие покупателя, но кто ж предположить мог, что настин батя - сущая бестия. Свернуть ему шею на глазах у гостя не представлялось возможным, соучастие, пусть даже пассивное, в насилии, наверное, противоречило его принципам. Хотя пока что все происходящее он воспринимал с ироничным воодушевлением. Ему нравилось. И отчим поймал настроение. Он и оправдывался перед Марсиком в том ключе: "Я специально. С картиной должна быть связана история, понимаешь? Легенда. Никто не пострадал, ведь, слышишь, марсианин?! Настюша тоже будет только рада и ничуть не расстроится, она умная девочка, поймет, что маленькая клевета ради большого блага. Уймись, давай выпьем за встречу". Выпили уже, сколько можно. Впервые Марсику не улыбалась перспектива дармового праздника. Все легко само собой завершилось. Шустрым оказался божий человечек. Его правда: разве повредит Насте разоблачение?! Чай не перед всем народом в исподнем выставили и секут по голым ляжкам. Всего лишь заокеанский мистер, который вот-вот отчалит в Новый свет, где относительно нас будет ходить вверх ногами, сплошное недоразумение в пределах ошибки, повод для маленькой досады. В конце концов пусть нечаянно, без благого умысла, но Марсик избавил подругу от бесплодной игры. Да может и ни к чему репетировать объяснения - не умная ли Настя девочка в самом деле, не утешилось ли ее самолюбие новым польским витком? Любить - любил, но долго у Марсика не получалось, заключение брака сродни переходу спортсмена в "профессионалы", выходу в тираж... сентенции сочиняются на лету, скоро сказка сказывается, по усам течет, да в рот не попадает. Отчим демонстрирует маккиавеллическую швыдкость. Вошел во вкус. Теперь он, пожалуй, и сам может себя продавать. Марсик лишнее накладное звено. А Настюша - просто лишнее. Все-таки она неродная. У него свои дети и даже внуки. Ее мать навсегда в дурке. И у нее начинает получаться... а ну как перегонит его, мэтра, почти Гогена? Значительные тоже опасаются - иначе они не елозили бы на своем троне, не болели ишемией, язвой, алкоголизмом. Да и с именами некстати путаница... лучше бы про Анастасию никто не знал. Но про нее слышали, не пропал даром скорбный труд. Слышали, разумеется, в узеньком кругу, но в нужном, Марсик постарался, по первости он старательный и удачливый. Вацлав уверяет Настю, что грех не воспользоваться проторенной дорожкой, пускай и кривой. Но Настя совсем плохая - честолюбие упало до нуля, ей плевать, что теперь не модно подполье, ее воспитывали так, что она обязана удачно выйти замуж, остальное - хобби, и о чем тут спорить. То есть она не говорит, но подразумевает. Хотя иногда и озвучивает "подразумения". Объясняет, что с Марсиком устала от "астральных" эмоций, от ревности и гордыни. Я бы с ней согласилась: даже захудалый романчик должен позволять собственнические страсти, как собака, снисходительная к щенячьим укусам, иначе он несъедобен. Декларации полной свободы меня лично тоже раздражают, а Марс умело ими баловался и довел сноровку манипулировать до болезненного совершенства. Предлагал любовь втроем, вчетвером плюс-минус бесконечность в то время, как мы, идиоты, фыркали в сторону "неразлучников". Все это оперетта, блеф с баттерфляем, пока не попадется на глаза. На мои глаза, к несчастью, я - свидетель конфуза, коего распирает от справедливого возмездия. Настя плачет на кухне (какой кухне?! Как там оказалась я? Фантастика. Наверное, для сюжета) На глупости можно было бы отчебучить что-нибудь в отместку в духе анекдота про "члены моего кружка", - ан нет, кролик не мстит удаву. Я раздумывала, что лучше сказать - "на самом деле он очень тебя любит", "все пьяные", "пойдем развлекаться в другом месте", "Марс просто назло, понарошку, он брезгует ими, знаешь что он про нихрасказывал??? Что там у одной половые губы как уши у слона!" (он правда мне такое рассказывал, не помню только точно, о ком шла речь, но не все ли равно). Я бы обязательно расшевелила настин упавший тонус одним из тех общепринятых клише, если бы она не указала мне неопределенным жестом на дверь и если бы она не была столь далека... В сущности это тоже самое, что поведать про "уши слона" Маргарет Тетчер, к примеру, когда она задумалась о фолклендских (мальвинских) островах. И потом я понимаю ее (не Тетчер, а Настю). С Марсиком женские штучки не проходят, они что вода о масло. Отсутствие реакции на естественный раздражитель - не симптом ли из вацлавской книжки? А как прокомментировал бы любимый тренер по самбо? В евангелии должно быть обо всем, и даже об этом - пусть под неожиданным евангельским углом. Кому много прощается, тот сильнее верит, кажется так? И не только в бога. Нелепым, сутулым, неухоженным, щербатым, картавым - больше радости? Критерия нет, но если я читаю на тюбике "для нормальной кожи" - значит, не для меня. Прощение - это ведь не о грехах, это об ущербах, иногда врожденных. Если мне простят заячью губу, родимое пятно на щеке, жуткие волоски у соков, потеющие ладони, и даже "слоновьи уши", то простивших я буду любить вечно, как поет соул-любимица всех континентов У.Х.. А если я буду любить, то и на меня крокодил Гена найдется.
А как быть с теми, кому нечего прощать? Как Насте. И с теми, кому много прощается, а они не верят. И не любят вечно. Как Марсик. Если бы я с ними не имела чести, то можно было бы не тревожиться за человечество: совершенства нет, каждому прощается и каждый верит по мере сил. Но все оказывается сложнее. Жаль. На небе свой учет и контроль, такой же извилистый, как и земная бухгалтерия. Любая исключительность - риск, потому и кончили плохо оба не вошедших в "таргет-паству". Оба не каялись. ТАМ этого не любят. А здесь по-разному.
Но сначала событийный ряд долго скручивал "не вошедших" в бараний рог. Настя встретилась с разоблачением лицом к лицу. Кажется, вскользь, на закрытой вечеринке с художественным уклоном. Тогда как раз появилась мода на закрытость. И на некоторых художников. Настя решила блеснуть уже собственной кистью, имея на то основание (Ваца ее смущенно хвалил, конечно!) И тут ее застигает чей-то лукавый вопрос, дескать а это ваши картинки... или папочкины опять-с?
Откуда ветерок подул, до Анастасии доходило минут пять. До конца не дошло, ибо где ей предположить предшествовашую ее позору комедию положений, папочкино показательное выступление и марсово попустительство маленькой лжи. Но и в момент нелицеприятности этой Анастасия еще не перешла в лагерь Вацлава. Она еще долго после того готова была принять от Марса битье челом в пол и объяснительную и покаянную записки. Но их все не несли на серебрянном подносе, а Ваца задался целью догнать и перегнать. Он должен был перещеголять вероломного и единственного своего друга. Сколько можно было терпеть от него обидных катышков превосходства?
Я говорю Ваце, бог ты мой, ну что же Настя расстроилась, плюнула бы и растерла, тем более, если у нее получалось лучше, чем у родителя? На сем Вацик циклился, вдавался в детали экспрессионизмов и уминал в мою голову очевидное: что у Насти с отчимом абсолютно непересекающиеся манеры и сранивать их - кощунство. Настя, вернувшись после конфуза, держала истерику в улыбчивой уздечке и тоже не понимала, чего это она... какое ей дело...ну и пусть...и к лучшему...освободилась...на каверзный вопрос она со светской стойкостью ответила "нет". А мир начал обретать неприятно обусловленные формы: папенькина отстраненность, марсовы отлучки. Угрюмая служительница парка тормозит качели-лодочки: бухающие, шершавые толчки снизу - примерно в тех же ритме и тональности Настя понимала, что с обоими в сущности не живет. Ни с отчимом, ни с Марсиком. А с кем не живешь, они уже отрезанные ломтики. Вацлав в тот вечер остался единственным другом. Есть люди, обреченные на это амплуа. С теплой сердцевиной и померзшей листвой снаружи.