Страница:
Глава 5
Copa-тобу-хиру прилетала, как по расписанию, каждый день. Вероятно, ее привлекали привозимые Рыбкиным мимикродоны, а может, пиявкой двигало любопытство хищника, столкнувшегося с незнакомым явлением. Так дикие волки на Земле ежедневно приходят к построенной в чаще охотничьей заимке, с любопытством обнюхивая пахнущие человеком предметы.
Пиявка явно привыкала к человеку. Теперь она уже нетерпеливо скользила к очередному мимикродону, жадно набрасываясь на него.
Нет, за следопытом она по-прежнему наблюдала, но взгляд пиявки теперь был иной, какой-то расслабленный, словно хищник убедился в отсутствии угрозы со стороны человека.
Покончив с мимикродоном, пиявка вытягивалась на песке неподалеку от человека, и снова начиналось выматывающее состязание взглядов, но теперь уже пиявка изредка прикрывала глаза, словно немножечко уже верила в человеческую порядочность. Медленно Рыбкин придвигался к ней ближе.
Пиявка настораживалась, видно было, как вспухают ее кольцевые мышцы. Округлый зев пиявки раскрывался, и внутри демонстрационно начинали двигаться длинные изогнутые челюсти, усаженные крупными и частыми треугольными зубами. Феликс замирал и ждал, когда пиявка успокоится, а потом вновь придвигался ближе, и снова пиявка напрягалась и вздувалась над багряно-рыжим барханом бурой запятой. Все еще оставалась черта, на которой приближение человека казалось пиявке опасным. Едва Феликс подбирался к этой черте, как сора-тобу-хиру упругой пружиной взвивалась в воздух, отскакивала на десяток метров и снова замирала на очередном бархане. Иногда она сопровождала свои движения странным скрежетом, словно предупреждала следопыта о том, что он не должен заходить слишком далеко. И тогда Рыбкин начинал разговаривать с хищником. Он рассказывал пиявке, каким он видит Марс, о том, когда и откуда прилетели люди, рассказывал о Земле, понимая, что поступает глупо, ведь вскрытиями убитых при облаве пиявок было установлено, что сора-тобухиру слышат в ультразвуковом диапазоне. У пиявок даже имелся некий орган, который позволял хищнику подобно земным летучим мышам зондировать пространство вокруг себя и определять местонахождение цели на песке, а это было совсем немаловажным при охоте на мимикродонов, сливающихся с поверхностью планеты благодаря своей способности к мимикрии.
Но все-таки Феликсу казалось, что пиявка его слышит и что его рассказы как-то успокаивают животное. Сора-тобу-хиру медленно опускалась на песок, и даже скрежетания ее становились иными, они оставались ворчливыми, но Рыбкину казалось, что угроза из них исчезает. Правда, он не обольщался. Психология пиявки оставалась для него загадкой. Джефферсон был прав, приручением пиявки должны были заниматься специалисты. Но на Марсе таких специалистов не было.
Да, пожалуй, и не только на Марсе, в Солнечной системе их не было пока, таких специалистов.
Пособия по приручению диких животных, полученные с Земли, Рыбкину ничего особо не дали. Они обосновывались опытом изучения земных животных, но кто и когда наблюдал за марсианскими пиявками? Накамура разве что, но профессор Накамура погиб, а свои дневники японец зашифровывал личным кодом, который до сих пор оставался непонятым. Честно говоря, Рыбкин не понимал Накамуру. Конечно, приоритет и личные амбиции играли какую-то роль, но кто бы полез в личные записи профессора без его на то позволения?
Напряженная неделя подходила к концу. Днем Феликс работал по общей программе группы, обследуя Третий квартал подземного города, ночами он выходил в пески, чтобы встретиться с летающей пиявкой.
Времени на отдых оставалось мало, и если бы не фенилецитин, то Рыбкин скорее всего уже бы не выдержал. Все чаще он с тревогой думал о том, что ему предстоит показаться пред светлыми очами доктора Менделя. Мендель был строг и никогда не простит поселенцу такого безобразного отношения к собственному здоровью. Вот возьмет и отправит Феликса на Землю.
Разумеется, Феликса это никак не устраивало. "Надо выспаться, - все чаще думал он. - Хотя бы пару деньков. И обязательно сходить в спортзал. И на центрифугу".
И тут ему неожиданно повезло - группа Гемфри Моргана обнаружила на Южном полюсе удивительные по исполнению водонакопители, и все начальство Феликса отправилось туда.
Договорившись с ребятами из своей группы, Рыбкин решил исполнить задуманное и наконец хорошенько выспаться.
Проспав весь день, Феликс с удовольствием прошел оздоровительные процедуры, откатался на центрифуге, добросовестно оттаскал два дня в спортзале подготовленные тяжи и почувствовал себя значительно лучше. Не настолько, конечно, чтобы обмануть старого и опытного доктора Менделя, но вполне достаточно, чтобы убедить его в том, что следопыт Рыбкин решительно взялся за себя и свое здоровье. Он даже побывал на карнавале, который устроили в спортивном зале вакуум-сварщики во главе с Юрой Бородиным. Условия требовали от каждого обязательного карнавального костюма, и Феликс у полимерщиков отлил себе костюм графа Дракулы. Получилось довольно устрашающе и вместе с тем немножечко смешно, потому что Феликс не учел свой небольшой рост, а девушки в Теплом Сырте в массе своей были рослыми и длинноногими, и маленький граф Дракула в их оживленном окружении смотрелся достаточно забавно.
Бородин рассказал свою знаменитую историю об одноногом пришельце и объявил приз за лучшую гипотезу.
Историю эту Рыбкин слышал уже не однажды, поэтому он попробовал придумать логически непротиворечивую гипотезу, но так ничего и не придумал, кроме того, что уже высказывалось небожителями с кольца Сатурна. В конце концов он плюнул на все рассуждения и пошел танцевать с Даной Ливановой, которая пригласила графа Дракулу на белый танец.
Скоро всем стало хорошо, и веселье достигло своего апогея, когда Ирина Славина потребовала внимания. Под восхищенные аплодисменты в зал внесли первый ящик настоящего марсианского вина, пусть в пластиковых бутылках из-под сока, но настоящего красного вина из плантационного винограда "Изабелла". Желающих попробовать это вино оказалось много. Каждому захотелось быть причастным к историческому моменту и сделать глоток первого марсианского вина, пусть оно даже и уступало знаменитым земным винам и более напоминало сладенький, едва сдобренный градусами компот. Все знали, какого труда стоило сотрудницам Биоцентра заставить заработать на Марсе земные бактерии брожения.
Рыбкину тоже сунули пластиковый бокал с багряным прозрачным вином. Феликс отошел в сторону, ужасно жалея, что рядом нет Наташи.
Все-таки праздник удался вакуум-сварщикам на славу, молодцы были вакуум-сварщики, даже жалко было, что скоро им всем предстояло улететь.
В самый разгар веселья и танцев в зал ворвался взъерошенный и возбужденный радист Игорь Халымбаджа.
- Товарищи, товарищи! - закричал он, потрясая листком с текстом радиограммы. - Вот вы тут веселитесь, а Ляхов на "Молнии" сегодня в восемнадцать-десять стартовал с орбиты Луны! Первая межзвездная стартовала, товарищи!
Шум поднялся неимоверный, но пронзительный голос Игоря выделялся и в общем гаме. Кто-то из межпланетчиков принялся выплясывать на сцене, вакуум-сварщики подняли Халымбаджу и принялись его качать. Игорь был довольно рослым и тяжелым, поэтому качали его с некоторыми усилиями, каждый раз рискуя уронить чествуемого на пол. Все это было прекрасно, все это было замечательно, но Феликс уже с тревогой поглядывал на часы - близилась его очередная прогулка по пустыне.
Воспользовавшись общей суматохой, он выскользнул из зала, переоделся в отсеке, который служил следопытам за общежитие, проверил комплектность и зарядку батарей для подогрева костюма, передернул оба затвора карабина и убедился, что магазины снаряжены. Десять минут спустя мотонарты уже несли его над темными барханами. Небо, как всегда в это время года, было звездным, и на севере молочно-бурым мутным круглым пятнышком повис Юпитер. Мороз был приличный, сразу чувствовалось, что приближаются осенние холода, а с ними и очередной сезон пылевых бурь, когда над пустынями повисает рыжий туман из пронизанного окисями железа песка и испарившейся влаги. Тысячи тонн песка, взвихренного холодными марсианскими ветрами, медленно оседали в пустыне, меняя лик планеты, создавая на ее поверхности иллюзии каналов, человеческих лиц, пирамид и поделенных на кварталы городов. Неудивительно, что астрономы прошлого, наблюдавшие Марс с Земли, так жестоко обманывались в своих наблюдениях.
Солончаки белыми иглами блестели под светом звезд. Над бурой пустыней катился молочно-белый Деймос, а на западе узкой полоской уже догорала слабенькая марсианская желтовато-зеленая заря.
Наступало время осеннего созревания, и вся пустыня была покрыта катящимися по воле ветра колючками. Впрочем, ветер ветром, но почему-то многие кактусы катились как раз против ветра - туда, где в зареве прожекторов высвечивались купола Теплого Сырта, и это было очередной марсианской загадкой, требующей своего разрешения.
Обсерваторию освещали прожектора, и было видно, как вращается пропеллер ветряка и ветер гоняет над крышей западного павильона флюгер. Иллюминаторы жилого отсека были темными похоже, ребята работали, а скорее всего просто еще не вернулись с праздничного карнавала.
Зато сора-тобу-хиру уже была здесь, Феликс сразу же увидел ее длинный след, словно по песку протянули мешок с чемто тяжелым. След кончался округлым отпечатком пиявочной пятки. Он едва успел отправить мотонарты обратно, как пиявка появилась. Она была бесшумная и стремительная, как тень.
Покружившись рядом с Рыбкиным, летающая пиявка направилась к очередному мимикродону. Ящеров Феликс старался отстреливать подальше от Теплого Сырта, не дай бог подстрелить какого-нибудь женского любимца, упреков бы хватило на всю оставшуюся жизнь. Смотреть на то, как пиявка обрабатывает мимикродона, было неприятно и жутковато. Острые челюсти пиявки отхватывали от бедного ящера пласт за пластом, оставляя чистые срезы плоти, еще сочащиеся густой оранжевой кровью. На этот раз пиявка повела себя не совсем обычно. Оставив недоеденного мимикродона, она скользнула ближе к следопыту. Теперь она была так близко от Рыбкина, что при желании Феликс мог бы дотянуться до нее рукой. Сора-тобу-хиру, покачиваясь на мускулистой пяте, внимательно смотрела на человека. Глаза у нее были желтоватые, с длинными вертикальными зрачками, они ярко блестели, и в них отражались пустыня, звезды и сам следопыт. Сора-тобу-хиру заскрежетала горловыми пластинами, качнулась вперед, и ее тело мелькнуло рядом с лицом Рыбкина. Кислородная маска не давала почувствовать запаха хищника, но Феликсу показалось, что он ощущает приторную сладость свежей крови.
Так же стремительно пиявка качнулась назад к мимикродону и вновь изогнулась над ним, заканчивая трапезу. Оставив на песке влажные следы крови, пиявка вытянулась вертикально, внутри нее что-то заклокотало, и послышался звук, напоминающий глухой выдох. Желтые немигающие глаза пиявки по-прежнему смотрели на человека. Рыбкин не шевелился.
Пиявка приблизилась и вытянулась на песке рядом с человеком. У нее было темное глянцевое тело, состоящее из тугих колец, поросших изогнутой редкой щетиной.
Рыбкин осторожно вытянул руку, буквально по миллиметрам приближая пальцы к ее телу. Наконец пальцы в перчатках ощутили упругую жесткость щетины, скользнули дальше и коснулись темного бока пиявки. Рыбкин подержал руку на теле пиявки, потом, неожиданно для себя самого, принялся поглаживать бок хищника. Вряд ли задубевшая шкура пиявки чувствовала его прикосновения, но он медленно почесывал ее, раздвигая щетину, и с удовлетворением видел, как медленно гаснет цепочка желтых глаз, скрываясь за бугристой кожицей век. Это были секунды обоюдного доверия. Сердце Феликса билось так неистово, что он боялся его стуком испугать хищника. Он был первым, кто коснулся живой пиявки.
Коснулся - и остался жив.
Сколько времени прошло в этом странном единении, Рыбкин не знал. Из оцепенения пиявку вывел салют, вспыхнувший над далекими куполами Теплого Сырта. Следопыт вдруг ощутил, как упруго вздулись мускулы под жесткой шкурой, а в следующий момент сора-тобу-хиру уже плясала на гребне высокого бархана метрах в десяти от Рыбкина, а в фиолетово-темном небе за ней рассыпались искрами огненные шары салюта.
Сполохи высветили летающую пиявку в ее полном великолепии. Сейчас эта страшная обитательница Марса выглядела удивительно изящно. Но салют испугал сору-тобу-хиру, пиявка взвилась в воздух, и вскоре ее тень стремительно промелькнула на фоне пылающих ярких созвездий, уносясь через холодные марсианские солончаки, вдруг радужно вспыхнувших под рассыпающимся в небе салютом.
Глава 6
Новости, которые происходили в Большом мире, обитатели Теплого Сырта узнавали из компакт-радиограмм, поступавших с Земли. Использовался старый способ, который применялся военными разведками еще со Второй мировой войны.
Информация записывалась на большой скорости и в несколько секунд выстреливалась на приемники межпланетных станций, где аппаратура производила обратную развертку информации.
Таким же способом передавалась необходимая научная информация, запрошенные специалистами научные монографии и материалы научных конференций и симпозиумов, в том числе полученных с других планет Солнечной системы. Халымбаджа был большим специалистом в обработке полученных КРабов, к тому же на него работал кибернетический центр Марса, поэтому заказываемую литературу Феликс Рыбкин получал без запоздания, чему немало способствовал и тот факт, что Игорь относился к следопытам с нескрываемой симпатией. В обмен на свою оперативность он всегда требовал от них рассказов о своих находках и изысканиях. Неудивительно, что в отдельных вопросах Халымбаджа был информированней самого директора Теплого Сырта Александра Филипповича Лямина.
Последнее время он атаковал Феликса.
- Слушай, Феликс, - ныл Игорь. - Расскажи! Я же вижу, ты снова что-то затеял. И вечерами тебя не бывает. Где тебя носит, а? Вроде и Наталья еще не прилетела.
Как все информированные люди Теплого Сырта, он был в курсе астрономического романа Рыбкина, всячески сочувствовал ему и страшно радовался, когда Феликс делился с ним своими переживаниями. Сейчас его задевало таинственное молчание Рыбкина. Вот уж действительно загадочный человек. Не зря же сам Игорь назвал Феликса Лоуренсом Марсианским. Неделями где-то пропадает, а потом такое выдает, что все поселение месяц гудит, осмысливает новые открытия следопытов.
- Ну, Феликс! - Глаза у Халымбаджи были такие умоляющие и страдальческие, что порой Рыбкина так и подмывало выложить радисту все. Ведь было что рассказать, честное слово, было!
С каждой новой встречей Феликса и сору-тобу-хиру связывали все новые ниточки взаимопонимания. Уже через два дня Рыбкин отправился на встречу без очередного мимикродона. Этой встречи Феликс опасался больше всего. Ведь ему предстояло встретиться с голодным хищником, и неизвестно было, как летающая пиявка себя поведет. Голод не тетка, голодная пиявка вполне могла наброситься на человека, который после долгих встреч казался ей абсолютно беззащитным.
И действительно, некоторое время пиявка кружила по окрестностям бархана в поисках мимикродона, пока не сообразила, что на этот раз добыча ей не приготовлена. Минут двадцать она недовольно булькала и шипела на соседнем бархане, потом спустилась с гребня и приблизилась к следопыту. Рыбкин напрягся, увидев рядом цепочку голодных желтых глаз.
Спроси его кто-нибудь, почему он посчитал пиявку голодной, Рыбкин бы, пожалуй, не ответил. Возможно, что за время контактов с сору-тобу-хиру он научился определять состояние хищника, но скорее этот вывод он сделал из того, как настойчиво летающая пиявка искала очередного мимикродона. Сытый хищник не заботится так о своем пропитании.
Впрочем, и этот вывод Рыбкин сделал на основе изучения материалов о земных хищниках. Многие исследователи указывали, что хищник никогда не убивает свои жертвы без причины, он убивает всегда для того, чтобы насытиться.
Убивать без причины - привилегия человека, его отрицательное и страшное качество.
Пиявка покачалась над следопытом, выжидательно разглядывая его. Феликс сидел в напряжении, чувствуя, как медленно текут по его спине холодные струйки пота. Мышцы окаменели, готовые в любую секунду взорваться от выброса адреналина.
Сейчас Рыбкин чувствовал свое тело настолько, что слышал даже биение пульса и мерное тиканье часов на обеих руках.
Пауза становилась все более напряженной и опасной. Летающая пиявка, выгибаясь гибким сегментным телом, описала вокруг следопыта круг и вновь остановилась перед ним. Теперь Рыбкину казалось, что в желтых немигающих глазах пиявки сквозит любопытство. Внутри пиявки снова что-то заклокотало, она изогнулась и, совершив головокружительный бросок, скрылась за ближайшим барханом. "Вот и все, - устало подумал Феликс. - Без мимикродона я ей не интересен. Хорошо, что не напала".
Он приподнялся - и, как выяснилось, поспешил. Стремительная тень мелькнула у него над головой, и летающая пиявка явилась вновь. Она снова застыла перед человеком, покачиваясь и раздувая верхнюю часть своего конусообразного тела.
И снова человек и инопланетный хищник замерли друг против друга в безмолвном ожидании. Этакая война нервов, в которой победа должна была принадлежать тому, кто окажется терпеливей.
Пиявка сдалась первой. Она знакомо зашипела, вытягиваясь на бархане и расслабляя кольца. Феликс протянул руку, касаясь ее упругого тела. Пиявка смотрела на него. Феликс снова принялся почесывать бурое и бугристое тело хищника, ощущая пальцами грубую жесткую щетину. Летающая пиявка развернулась во всю свою шестиметровую длину, шумно выпуская воздух, и заскрежетала. Тело ее пружинисто выгнулось навстречу человеческой руке, и Феликс с облегчением понял, что в этом опасном поединке он одержал очень важную и необходимую победу. Желтые глаза пиявки расслабленно погасли. Из верхней части конуса, где скрывалась круглая пасть с зубастыми пластинами челюстей, послышалось нечто вроде довольного урчания. Казалось, что на сору-тобу-хиру напало какое-то странное оцепенение. Она лежала неподвижно, отдаваясь рукам человека, словно испытывала удовлетворение от прикосновения человеческих рук.
Вокруг них была холодная марсианская пустыня, над которой горели яркие немигающие звезды. Волнистая из-за бесконечных барханов равнина отражала свет звезд, искрясь кристаллами солончаков. Время от времени неподалеку с шуршанием пролетали марсианские кактусы. Где-то далеко полыхнула зарница аресологи запустили в верхние слои атмосферы Марса очередную геофизическую ракету.
Неожиданно летающая пиявка пошевелилась. Мягкие бока ее налились жесткой упругостью футбольного мяча, летающая пиявка шумно засасывала воздух внутрь своего тела, и слышно было, как воздух клокочет внутри ее дыхательных камер, смешиваясь с водородом и превращаясь в горючую смесь, позволяющую марсианскому хищнику совершать огромные прыжки.
Вспыхнули огоньки глаз. Пиявка приподнялась над песком, некоторое время качалась из стороны в сторону, словно дерзость человека ее изумляла, потом с легким шуршанием обогнула его по кругу и замерла, вытягиваясь во весь свой рост. Рыбкин почувствовал себя крошечным рядом с этим исполином. Пиявка опять с шумом выдохнула воздух, и на песке взвились фонтанчики потревоженного песка. Кольца летающей пиявки стали упруго сжиматься, пиявка резко уменьшалась в размерах, и вот уже цепочка ее глаз вновь оказалась на уровне лица человека. Бам-м! - словно лопнула струна невидимого музыкального инструмента. Машинально Феликс закрыл глаза, а когда открыл их, пиявка уже плясала на высоком гребне бархана, готовясь к новому прыжку.
Дождавшись окончательного исчезновения пиявки в холодном безжизненном пространстве пустыни, Рыбкин сел на песок, посидел немного, мечтательно глядя на звезды, потом откинулся на спину и, счастливо улыбаясь, закрыл глаза.
- Рыбкин! - Голос Халымбаджи привел следопыта в чувство. - Ну, расскажи хоть что-нибудь! Это правда, что ты занимаешься пиявками?
- С чего ты взял? - насторожился Феликс.
- Но я же не похож на идиота, - сказал Игорь. - У Джефа ты снял весь массив информации по сору-тобу-хиру и мимикродонам, с Земли тебе идут материалы по дрессировке хищников... Ты мне одно скажи, получается?
"Ну, Том, - с неожиданным для него самого раздражением подумал Рыбкин. - Нашел кому рассказать!"
Он был несправедлив к радисту. Игорь Халымбаджа был неплохим парнем, разве что любопытство у него бежало впереди рассудительности, а язык порой обгонял мысль. Но подобные недостатки присущи не только радистам, справедливо рассудил Рыбкин, порою ими и следопыты грешат.
- Позже, Игорек, позже, - досадливо морщась, сказал следопыт. - Еще на пару недель у тебя терпения хватит?
Радист почему-то огляделся по сторонам.
- Обещаешь? - жадно спросил он.
- Обещаю, обещаю, - махнул рукой Рыбкин. - Только ты пока никому не слова. Я обещаю, что ты все узнаешь первым. Хорошо?
- "Джордж Вашингтон" на подходе, - поощрительно сообщил Халымбаджа и улыбнулся. - Они три дня назад в режим торможения вошли.
Глава 7
А на следующую ночь, ближе к утру, сору-тобу-хиру спасла ему жизнь. Было это почти на заре, когда бледная желтая полоска зари высветила горизонт на востоке, и звезды стали тускнеть и исчезать одна за другой с неба, медленно светлеющего до нежных фиолетовых оттенков. Промерзший за ночь песок марсианской пустыни с легким шипением отдавал воздуху влагу, заискрились таинственно солончаки, и среди блестящих кристаллов соли засуетились со свистом колючие темные шары кактусов. Марсианские колючки начали вылезать из песка, разбрасывая по мерзлой поверхности барханов широкие листья, торопясь впитать влагу, которая легким туманом повисла между барханов. Феликс возвращался на Теплый Сырт с базы следопытов у чужого города. Он вышел пораньше, чтобы к восходу солнца добраться до поселения. Марс был значительно меньше Земли, и со всем своим снаряжением Рыбкин весил чуть более тридцати пяти килограммов, поэтому идти было легко.
К северу над горизонтом мерцали две яркие голубоватобелые звезды. Одна из них, несомненно, была Землей, вторую же Рыбкин никак не мог опознать, пока не догадался, что это не звезда, а планетолет, идущий в режиме торможения. Скорее всего это был планетолет "Джордж Вашингтон", на котором должна была прилететь Наташа. От этой мысли даже просто смотреть на ослепительную звездочку у горизонта стало теплее и приятнее.
Рыбкин расслабился, и это едва не погубило его. Пиявка вынырнула из барханов неожиданно, следопыт заметил ее в последний момент, когда сору-тобу-хиру уже развернулась для нападения, открыв жуткую зубастую пасть. Летающая пиявка была огромной, она пронеслась над барханом темной тенью, на секунду замерла в воздухе, изогнулась перед атакой, и Феликс понял, что теперь уже он ничего не успеет сделать.
Неожиданный удар сшиб его на мерзлый песок. Феликс упал, обрушив на себя часть изогнутого бурого бархана, и неловко завозился, пытаясь подняться. Нового нападения почему-то не последовало. Причину этого Феликс понял, когда поднялся и отряхнул со стекол очков налипший песок. Над барханами в жестокой схватке сцепились две сору-тобу-хиру - одна была гигантской, не менее чем в двенадцать колец, вторая, более активная, была значительно меньше, но вместе с тем подвижнее. Меньшая пиявка яростно накидывалась на своего сородича, яростно оттесняя его в пустыню. Медленно, но неотвратимо, расстояние между пиявками и следопытом увеличивалось. Большая пиявка отказалась от нападения и скачками устремилась на юг.
Меньшая пиявка последовала за ней. Обе пиявки совершали гигантские и стремительные скачки, пока не растворились в холодном красном безмолвии пустыни, над которой уже желтел холодный кружок Солнца в окружении неяркой марсианской зари.
Рыбкин сел на песок, запоздало переживая ужас нападения. Несомненно, меньшая пиявка спасла ему жизнь. Среагировать на это нападение Феликс бы не сумел. "Сегодня же привезу ей большого мимикродона, - подумал следопыт. - Или даже двух. Она это заслужила!" Неизвестно почему, но он был уверен, что этр была его пиявка. В конце концов, не было на Марсе случая, когда одна пиявка нападала на другую с целью защиты жертвы. Совместной охоты пиявки тоже никогда не вели. Сору-тобу-хиру всегда охотились в одиночку. Феликс расстегнул клапан, достал из комбинезона фляжку с горячим кофе и жадно сделал несколько глотков. Он живо представил вдруг, как пиявка разделывается с ним, оставляя на теле ровные срезы, которые Феликс уже не один раз видел на тушах мимикродонов. Ему стало не по себе, и он против воли опасливо огляделся.
Пустыня постепенно оживала. На солончаках зашевелились темные шары кактусов. Они выпустили длинные толстые стрелы стеблей, на которых навстречу солнцу раскрывались огромные мясистые листья. Через час листья пожухнут и опадут, но запасенной с их помощью энергии кактусам будет достаточно, чтобы превратить свое тело в емкий кислородный баллон. Вдоль бархана потянулась цепочка бугорков -" мимикродон куда-то направлялся по своим делам, не рискуя высунуть своего страшного рыла из-под залежей красного песка. Скорее всего он видел недавнюю схватку в воздухе, и эта схватка произвела на него неизгладимое впечатление.
Copa-тобу-хиру прилетала, как по расписанию, каждый день. Вероятно, ее привлекали привозимые Рыбкиным мимикродоны, а может, пиявкой двигало любопытство хищника, столкнувшегося с незнакомым явлением. Так дикие волки на Земле ежедневно приходят к построенной в чаще охотничьей заимке, с любопытством обнюхивая пахнущие человеком предметы.
Пиявка явно привыкала к человеку. Теперь она уже нетерпеливо скользила к очередному мимикродону, жадно набрасываясь на него.
Нет, за следопытом она по-прежнему наблюдала, но взгляд пиявки теперь был иной, какой-то расслабленный, словно хищник убедился в отсутствии угрозы со стороны человека.
Покончив с мимикродоном, пиявка вытягивалась на песке неподалеку от человека, и снова начиналось выматывающее состязание взглядов, но теперь уже пиявка изредка прикрывала глаза, словно немножечко уже верила в человеческую порядочность. Медленно Рыбкин придвигался к ней ближе.
Пиявка настораживалась, видно было, как вспухают ее кольцевые мышцы. Округлый зев пиявки раскрывался, и внутри демонстрационно начинали двигаться длинные изогнутые челюсти, усаженные крупными и частыми треугольными зубами. Феликс замирал и ждал, когда пиявка успокоится, а потом вновь придвигался ближе, и снова пиявка напрягалась и вздувалась над багряно-рыжим барханом бурой запятой. Все еще оставалась черта, на которой приближение человека казалось пиявке опасным. Едва Феликс подбирался к этой черте, как сора-тобу-хиру упругой пружиной взвивалась в воздух, отскакивала на десяток метров и снова замирала на очередном бархане. Иногда она сопровождала свои движения странным скрежетом, словно предупреждала следопыта о том, что он не должен заходить слишком далеко. И тогда Рыбкин начинал разговаривать с хищником. Он рассказывал пиявке, каким он видит Марс, о том, когда и откуда прилетели люди, рассказывал о Земле, понимая, что поступает глупо, ведь вскрытиями убитых при облаве пиявок было установлено, что сора-тобухиру слышат в ультразвуковом диапазоне. У пиявок даже имелся некий орган, который позволял хищнику подобно земным летучим мышам зондировать пространство вокруг себя и определять местонахождение цели на песке, а это было совсем немаловажным при охоте на мимикродонов, сливающихся с поверхностью планеты благодаря своей способности к мимикрии.
Но все-таки Феликсу казалось, что пиявка его слышит и что его рассказы как-то успокаивают животное. Сора-тобу-хиру медленно опускалась на песок, и даже скрежетания ее становились иными, они оставались ворчливыми, но Рыбкину казалось, что угроза из них исчезает. Правда, он не обольщался. Психология пиявки оставалась для него загадкой. Джефферсон был прав, приручением пиявки должны были заниматься специалисты. Но на Марсе таких специалистов не было.
Да, пожалуй, и не только на Марсе, в Солнечной системе их не было пока, таких специалистов.
Пособия по приручению диких животных, полученные с Земли, Рыбкину ничего особо не дали. Они обосновывались опытом изучения земных животных, но кто и когда наблюдал за марсианскими пиявками? Накамура разве что, но профессор Накамура погиб, а свои дневники японец зашифровывал личным кодом, который до сих пор оставался непонятым. Честно говоря, Рыбкин не понимал Накамуру. Конечно, приоритет и личные амбиции играли какую-то роль, но кто бы полез в личные записи профессора без его на то позволения?
Напряженная неделя подходила к концу. Днем Феликс работал по общей программе группы, обследуя Третий квартал подземного города, ночами он выходил в пески, чтобы встретиться с летающей пиявкой.
Времени на отдых оставалось мало, и если бы не фенилецитин, то Рыбкин скорее всего уже бы не выдержал. Все чаще он с тревогой думал о том, что ему предстоит показаться пред светлыми очами доктора Менделя. Мендель был строг и никогда не простит поселенцу такого безобразного отношения к собственному здоровью. Вот возьмет и отправит Феликса на Землю.
Разумеется, Феликса это никак не устраивало. "Надо выспаться, - все чаще думал он. - Хотя бы пару деньков. И обязательно сходить в спортзал. И на центрифугу".
И тут ему неожиданно повезло - группа Гемфри Моргана обнаружила на Южном полюсе удивительные по исполнению водонакопители, и все начальство Феликса отправилось туда.
Договорившись с ребятами из своей группы, Рыбкин решил исполнить задуманное и наконец хорошенько выспаться.
Проспав весь день, Феликс с удовольствием прошел оздоровительные процедуры, откатался на центрифуге, добросовестно оттаскал два дня в спортзале подготовленные тяжи и почувствовал себя значительно лучше. Не настолько, конечно, чтобы обмануть старого и опытного доктора Менделя, но вполне достаточно, чтобы убедить его в том, что следопыт Рыбкин решительно взялся за себя и свое здоровье. Он даже побывал на карнавале, который устроили в спортивном зале вакуум-сварщики во главе с Юрой Бородиным. Условия требовали от каждого обязательного карнавального костюма, и Феликс у полимерщиков отлил себе костюм графа Дракулы. Получилось довольно устрашающе и вместе с тем немножечко смешно, потому что Феликс не учел свой небольшой рост, а девушки в Теплом Сырте в массе своей были рослыми и длинноногими, и маленький граф Дракула в их оживленном окружении смотрелся достаточно забавно.
Бородин рассказал свою знаменитую историю об одноногом пришельце и объявил приз за лучшую гипотезу.
Историю эту Рыбкин слышал уже не однажды, поэтому он попробовал придумать логически непротиворечивую гипотезу, но так ничего и не придумал, кроме того, что уже высказывалось небожителями с кольца Сатурна. В конце концов он плюнул на все рассуждения и пошел танцевать с Даной Ливановой, которая пригласила графа Дракулу на белый танец.
Скоро всем стало хорошо, и веселье достигло своего апогея, когда Ирина Славина потребовала внимания. Под восхищенные аплодисменты в зал внесли первый ящик настоящего марсианского вина, пусть в пластиковых бутылках из-под сока, но настоящего красного вина из плантационного винограда "Изабелла". Желающих попробовать это вино оказалось много. Каждому захотелось быть причастным к историческому моменту и сделать глоток первого марсианского вина, пусть оно даже и уступало знаменитым земным винам и более напоминало сладенький, едва сдобренный градусами компот. Все знали, какого труда стоило сотрудницам Биоцентра заставить заработать на Марсе земные бактерии брожения.
Рыбкину тоже сунули пластиковый бокал с багряным прозрачным вином. Феликс отошел в сторону, ужасно жалея, что рядом нет Наташи.
Все-таки праздник удался вакуум-сварщикам на славу, молодцы были вакуум-сварщики, даже жалко было, что скоро им всем предстояло улететь.
В самый разгар веселья и танцев в зал ворвался взъерошенный и возбужденный радист Игорь Халымбаджа.
- Товарищи, товарищи! - закричал он, потрясая листком с текстом радиограммы. - Вот вы тут веселитесь, а Ляхов на "Молнии" сегодня в восемнадцать-десять стартовал с орбиты Луны! Первая межзвездная стартовала, товарищи!
Шум поднялся неимоверный, но пронзительный голос Игоря выделялся и в общем гаме. Кто-то из межпланетчиков принялся выплясывать на сцене, вакуум-сварщики подняли Халымбаджу и принялись его качать. Игорь был довольно рослым и тяжелым, поэтому качали его с некоторыми усилиями, каждый раз рискуя уронить чествуемого на пол. Все это было прекрасно, все это было замечательно, но Феликс уже с тревогой поглядывал на часы - близилась его очередная прогулка по пустыне.
Воспользовавшись общей суматохой, он выскользнул из зала, переоделся в отсеке, который служил следопытам за общежитие, проверил комплектность и зарядку батарей для подогрева костюма, передернул оба затвора карабина и убедился, что магазины снаряжены. Десять минут спустя мотонарты уже несли его над темными барханами. Небо, как всегда в это время года, было звездным, и на севере молочно-бурым мутным круглым пятнышком повис Юпитер. Мороз был приличный, сразу чувствовалось, что приближаются осенние холода, а с ними и очередной сезон пылевых бурь, когда над пустынями повисает рыжий туман из пронизанного окисями железа песка и испарившейся влаги. Тысячи тонн песка, взвихренного холодными марсианскими ветрами, медленно оседали в пустыне, меняя лик планеты, создавая на ее поверхности иллюзии каналов, человеческих лиц, пирамид и поделенных на кварталы городов. Неудивительно, что астрономы прошлого, наблюдавшие Марс с Земли, так жестоко обманывались в своих наблюдениях.
Солончаки белыми иглами блестели под светом звезд. Над бурой пустыней катился молочно-белый Деймос, а на западе узкой полоской уже догорала слабенькая марсианская желтовато-зеленая заря.
Наступало время осеннего созревания, и вся пустыня была покрыта катящимися по воле ветра колючками. Впрочем, ветер ветром, но почему-то многие кактусы катились как раз против ветра - туда, где в зареве прожекторов высвечивались купола Теплого Сырта, и это было очередной марсианской загадкой, требующей своего разрешения.
Обсерваторию освещали прожектора, и было видно, как вращается пропеллер ветряка и ветер гоняет над крышей западного павильона флюгер. Иллюминаторы жилого отсека были темными похоже, ребята работали, а скорее всего просто еще не вернулись с праздничного карнавала.
Зато сора-тобу-хиру уже была здесь, Феликс сразу же увидел ее длинный след, словно по песку протянули мешок с чемто тяжелым. След кончался округлым отпечатком пиявочной пятки. Он едва успел отправить мотонарты обратно, как пиявка появилась. Она была бесшумная и стремительная, как тень.
Покружившись рядом с Рыбкиным, летающая пиявка направилась к очередному мимикродону. Ящеров Феликс старался отстреливать подальше от Теплого Сырта, не дай бог подстрелить какого-нибудь женского любимца, упреков бы хватило на всю оставшуюся жизнь. Смотреть на то, как пиявка обрабатывает мимикродона, было неприятно и жутковато. Острые челюсти пиявки отхватывали от бедного ящера пласт за пластом, оставляя чистые срезы плоти, еще сочащиеся густой оранжевой кровью. На этот раз пиявка повела себя не совсем обычно. Оставив недоеденного мимикродона, она скользнула ближе к следопыту. Теперь она была так близко от Рыбкина, что при желании Феликс мог бы дотянуться до нее рукой. Сора-тобу-хиру, покачиваясь на мускулистой пяте, внимательно смотрела на человека. Глаза у нее были желтоватые, с длинными вертикальными зрачками, они ярко блестели, и в них отражались пустыня, звезды и сам следопыт. Сора-тобу-хиру заскрежетала горловыми пластинами, качнулась вперед, и ее тело мелькнуло рядом с лицом Рыбкина. Кислородная маска не давала почувствовать запаха хищника, но Феликсу показалось, что он ощущает приторную сладость свежей крови.
Так же стремительно пиявка качнулась назад к мимикродону и вновь изогнулась над ним, заканчивая трапезу. Оставив на песке влажные следы крови, пиявка вытянулась вертикально, внутри нее что-то заклокотало, и послышался звук, напоминающий глухой выдох. Желтые немигающие глаза пиявки по-прежнему смотрели на человека. Рыбкин не шевелился.
Пиявка приблизилась и вытянулась на песке рядом с человеком. У нее было темное глянцевое тело, состоящее из тугих колец, поросших изогнутой редкой щетиной.
Рыбкин осторожно вытянул руку, буквально по миллиметрам приближая пальцы к ее телу. Наконец пальцы в перчатках ощутили упругую жесткость щетины, скользнули дальше и коснулись темного бока пиявки. Рыбкин подержал руку на теле пиявки, потом, неожиданно для себя самого, принялся поглаживать бок хищника. Вряд ли задубевшая шкура пиявки чувствовала его прикосновения, но он медленно почесывал ее, раздвигая щетину, и с удовлетворением видел, как медленно гаснет цепочка желтых глаз, скрываясь за бугристой кожицей век. Это были секунды обоюдного доверия. Сердце Феликса билось так неистово, что он боялся его стуком испугать хищника. Он был первым, кто коснулся живой пиявки.
Коснулся - и остался жив.
Сколько времени прошло в этом странном единении, Рыбкин не знал. Из оцепенения пиявку вывел салют, вспыхнувший над далекими куполами Теплого Сырта. Следопыт вдруг ощутил, как упруго вздулись мускулы под жесткой шкурой, а в следующий момент сора-тобу-хиру уже плясала на гребне высокого бархана метрах в десяти от Рыбкина, а в фиолетово-темном небе за ней рассыпались искрами огненные шары салюта.
Сполохи высветили летающую пиявку в ее полном великолепии. Сейчас эта страшная обитательница Марса выглядела удивительно изящно. Но салют испугал сору-тобу-хиру, пиявка взвилась в воздух, и вскоре ее тень стремительно промелькнула на фоне пылающих ярких созвездий, уносясь через холодные марсианские солончаки, вдруг радужно вспыхнувших под рассыпающимся в небе салютом.
Глава 6
Новости, которые происходили в Большом мире, обитатели Теплого Сырта узнавали из компакт-радиограмм, поступавших с Земли. Использовался старый способ, который применялся военными разведками еще со Второй мировой войны.
Информация записывалась на большой скорости и в несколько секунд выстреливалась на приемники межпланетных станций, где аппаратура производила обратную развертку информации.
Таким же способом передавалась необходимая научная информация, запрошенные специалистами научные монографии и материалы научных конференций и симпозиумов, в том числе полученных с других планет Солнечной системы. Халымбаджа был большим специалистом в обработке полученных КРабов, к тому же на него работал кибернетический центр Марса, поэтому заказываемую литературу Феликс Рыбкин получал без запоздания, чему немало способствовал и тот факт, что Игорь относился к следопытам с нескрываемой симпатией. В обмен на свою оперативность он всегда требовал от них рассказов о своих находках и изысканиях. Неудивительно, что в отдельных вопросах Халымбаджа был информированней самого директора Теплого Сырта Александра Филипповича Лямина.
Последнее время он атаковал Феликса.
- Слушай, Феликс, - ныл Игорь. - Расскажи! Я же вижу, ты снова что-то затеял. И вечерами тебя не бывает. Где тебя носит, а? Вроде и Наталья еще не прилетела.
Как все информированные люди Теплого Сырта, он был в курсе астрономического романа Рыбкина, всячески сочувствовал ему и страшно радовался, когда Феликс делился с ним своими переживаниями. Сейчас его задевало таинственное молчание Рыбкина. Вот уж действительно загадочный человек. Не зря же сам Игорь назвал Феликса Лоуренсом Марсианским. Неделями где-то пропадает, а потом такое выдает, что все поселение месяц гудит, осмысливает новые открытия следопытов.
- Ну, Феликс! - Глаза у Халымбаджи были такие умоляющие и страдальческие, что порой Рыбкина так и подмывало выложить радисту все. Ведь было что рассказать, честное слово, было!
С каждой новой встречей Феликса и сору-тобу-хиру связывали все новые ниточки взаимопонимания. Уже через два дня Рыбкин отправился на встречу без очередного мимикродона. Этой встречи Феликс опасался больше всего. Ведь ему предстояло встретиться с голодным хищником, и неизвестно было, как летающая пиявка себя поведет. Голод не тетка, голодная пиявка вполне могла наброситься на человека, который после долгих встреч казался ей абсолютно беззащитным.
И действительно, некоторое время пиявка кружила по окрестностям бархана в поисках мимикродона, пока не сообразила, что на этот раз добыча ей не приготовлена. Минут двадцать она недовольно булькала и шипела на соседнем бархане, потом спустилась с гребня и приблизилась к следопыту. Рыбкин напрягся, увидев рядом цепочку голодных желтых глаз.
Спроси его кто-нибудь, почему он посчитал пиявку голодной, Рыбкин бы, пожалуй, не ответил. Возможно, что за время контактов с сору-тобу-хиру он научился определять состояние хищника, но скорее этот вывод он сделал из того, как настойчиво летающая пиявка искала очередного мимикродона. Сытый хищник не заботится так о своем пропитании.
Впрочем, и этот вывод Рыбкин сделал на основе изучения материалов о земных хищниках. Многие исследователи указывали, что хищник никогда не убивает свои жертвы без причины, он убивает всегда для того, чтобы насытиться.
Убивать без причины - привилегия человека, его отрицательное и страшное качество.
Пиявка покачалась над следопытом, выжидательно разглядывая его. Феликс сидел в напряжении, чувствуя, как медленно текут по его спине холодные струйки пота. Мышцы окаменели, готовые в любую секунду взорваться от выброса адреналина.
Сейчас Рыбкин чувствовал свое тело настолько, что слышал даже биение пульса и мерное тиканье часов на обеих руках.
Пауза становилась все более напряженной и опасной. Летающая пиявка, выгибаясь гибким сегментным телом, описала вокруг следопыта круг и вновь остановилась перед ним. Теперь Рыбкину казалось, что в желтых немигающих глазах пиявки сквозит любопытство. Внутри пиявки снова что-то заклокотало, она изогнулась и, совершив головокружительный бросок, скрылась за ближайшим барханом. "Вот и все, - устало подумал Феликс. - Без мимикродона я ей не интересен. Хорошо, что не напала".
Он приподнялся - и, как выяснилось, поспешил. Стремительная тень мелькнула у него над головой, и летающая пиявка явилась вновь. Она снова застыла перед человеком, покачиваясь и раздувая верхнюю часть своего конусообразного тела.
И снова человек и инопланетный хищник замерли друг против друга в безмолвном ожидании. Этакая война нервов, в которой победа должна была принадлежать тому, кто окажется терпеливей.
Пиявка сдалась первой. Она знакомо зашипела, вытягиваясь на бархане и расслабляя кольца. Феликс протянул руку, касаясь ее упругого тела. Пиявка смотрела на него. Феликс снова принялся почесывать бурое и бугристое тело хищника, ощущая пальцами грубую жесткую щетину. Летающая пиявка развернулась во всю свою шестиметровую длину, шумно выпуская воздух, и заскрежетала. Тело ее пружинисто выгнулось навстречу человеческой руке, и Феликс с облегчением понял, что в этом опасном поединке он одержал очень важную и необходимую победу. Желтые глаза пиявки расслабленно погасли. Из верхней части конуса, где скрывалась круглая пасть с зубастыми пластинами челюстей, послышалось нечто вроде довольного урчания. Казалось, что на сору-тобу-хиру напало какое-то странное оцепенение. Она лежала неподвижно, отдаваясь рукам человека, словно испытывала удовлетворение от прикосновения человеческих рук.
Вокруг них была холодная марсианская пустыня, над которой горели яркие немигающие звезды. Волнистая из-за бесконечных барханов равнина отражала свет звезд, искрясь кристаллами солончаков. Время от времени неподалеку с шуршанием пролетали марсианские кактусы. Где-то далеко полыхнула зарница аресологи запустили в верхние слои атмосферы Марса очередную геофизическую ракету.
Неожиданно летающая пиявка пошевелилась. Мягкие бока ее налились жесткой упругостью футбольного мяча, летающая пиявка шумно засасывала воздух внутрь своего тела, и слышно было, как воздух клокочет внутри ее дыхательных камер, смешиваясь с водородом и превращаясь в горючую смесь, позволяющую марсианскому хищнику совершать огромные прыжки.
Вспыхнули огоньки глаз. Пиявка приподнялась над песком, некоторое время качалась из стороны в сторону, словно дерзость человека ее изумляла, потом с легким шуршанием обогнула его по кругу и замерла, вытягиваясь во весь свой рост. Рыбкин почувствовал себя крошечным рядом с этим исполином. Пиявка опять с шумом выдохнула воздух, и на песке взвились фонтанчики потревоженного песка. Кольца летающей пиявки стали упруго сжиматься, пиявка резко уменьшалась в размерах, и вот уже цепочка ее глаз вновь оказалась на уровне лица человека. Бам-м! - словно лопнула струна невидимого музыкального инструмента. Машинально Феликс закрыл глаза, а когда открыл их, пиявка уже плясала на высоком гребне бархана, готовясь к новому прыжку.
Дождавшись окончательного исчезновения пиявки в холодном безжизненном пространстве пустыни, Рыбкин сел на песок, посидел немного, мечтательно глядя на звезды, потом откинулся на спину и, счастливо улыбаясь, закрыл глаза.
- Рыбкин! - Голос Халымбаджи привел следопыта в чувство. - Ну, расскажи хоть что-нибудь! Это правда, что ты занимаешься пиявками?
- С чего ты взял? - насторожился Феликс.
- Но я же не похож на идиота, - сказал Игорь. - У Джефа ты снял весь массив информации по сору-тобу-хиру и мимикродонам, с Земли тебе идут материалы по дрессировке хищников... Ты мне одно скажи, получается?
"Ну, Том, - с неожиданным для него самого раздражением подумал Рыбкин. - Нашел кому рассказать!"
Он был несправедлив к радисту. Игорь Халымбаджа был неплохим парнем, разве что любопытство у него бежало впереди рассудительности, а язык порой обгонял мысль. Но подобные недостатки присущи не только радистам, справедливо рассудил Рыбкин, порою ими и следопыты грешат.
- Позже, Игорек, позже, - досадливо морщась, сказал следопыт. - Еще на пару недель у тебя терпения хватит?
Радист почему-то огляделся по сторонам.
- Обещаешь? - жадно спросил он.
- Обещаю, обещаю, - махнул рукой Рыбкин. - Только ты пока никому не слова. Я обещаю, что ты все узнаешь первым. Хорошо?
- "Джордж Вашингтон" на подходе, - поощрительно сообщил Халымбаджа и улыбнулся. - Они три дня назад в режим торможения вошли.
Глава 7
А на следующую ночь, ближе к утру, сору-тобу-хиру спасла ему жизнь. Было это почти на заре, когда бледная желтая полоска зари высветила горизонт на востоке, и звезды стали тускнеть и исчезать одна за другой с неба, медленно светлеющего до нежных фиолетовых оттенков. Промерзший за ночь песок марсианской пустыни с легким шипением отдавал воздуху влагу, заискрились таинственно солончаки, и среди блестящих кристаллов соли засуетились со свистом колючие темные шары кактусов. Марсианские колючки начали вылезать из песка, разбрасывая по мерзлой поверхности барханов широкие листья, торопясь впитать влагу, которая легким туманом повисла между барханов. Феликс возвращался на Теплый Сырт с базы следопытов у чужого города. Он вышел пораньше, чтобы к восходу солнца добраться до поселения. Марс был значительно меньше Земли, и со всем своим снаряжением Рыбкин весил чуть более тридцати пяти килограммов, поэтому идти было легко.
К северу над горизонтом мерцали две яркие голубоватобелые звезды. Одна из них, несомненно, была Землей, вторую же Рыбкин никак не мог опознать, пока не догадался, что это не звезда, а планетолет, идущий в режиме торможения. Скорее всего это был планетолет "Джордж Вашингтон", на котором должна была прилететь Наташа. От этой мысли даже просто смотреть на ослепительную звездочку у горизонта стало теплее и приятнее.
Рыбкин расслабился, и это едва не погубило его. Пиявка вынырнула из барханов неожиданно, следопыт заметил ее в последний момент, когда сору-тобу-хиру уже развернулась для нападения, открыв жуткую зубастую пасть. Летающая пиявка была огромной, она пронеслась над барханом темной тенью, на секунду замерла в воздухе, изогнулась перед атакой, и Феликс понял, что теперь уже он ничего не успеет сделать.
Неожиданный удар сшиб его на мерзлый песок. Феликс упал, обрушив на себя часть изогнутого бурого бархана, и неловко завозился, пытаясь подняться. Нового нападения почему-то не последовало. Причину этого Феликс понял, когда поднялся и отряхнул со стекол очков налипший песок. Над барханами в жестокой схватке сцепились две сору-тобу-хиру - одна была гигантской, не менее чем в двенадцать колец, вторая, более активная, была значительно меньше, но вместе с тем подвижнее. Меньшая пиявка яростно накидывалась на своего сородича, яростно оттесняя его в пустыню. Медленно, но неотвратимо, расстояние между пиявками и следопытом увеличивалось. Большая пиявка отказалась от нападения и скачками устремилась на юг.
Меньшая пиявка последовала за ней. Обе пиявки совершали гигантские и стремительные скачки, пока не растворились в холодном красном безмолвии пустыни, над которой уже желтел холодный кружок Солнца в окружении неяркой марсианской зари.
Рыбкин сел на песок, запоздало переживая ужас нападения. Несомненно, меньшая пиявка спасла ему жизнь. Среагировать на это нападение Феликс бы не сумел. "Сегодня же привезу ей большого мимикродона, - подумал следопыт. - Или даже двух. Она это заслужила!" Неизвестно почему, но он был уверен, что этр была его пиявка. В конце концов, не было на Марсе случая, когда одна пиявка нападала на другую с целью защиты жертвы. Совместной охоты пиявки тоже никогда не вели. Сору-тобу-хиру всегда охотились в одиночку. Феликс расстегнул клапан, достал из комбинезона фляжку с горячим кофе и жадно сделал несколько глотков. Он живо представил вдруг, как пиявка разделывается с ним, оставляя на теле ровные срезы, которые Феликс уже не один раз видел на тушах мимикродонов. Ему стало не по себе, и он против воли опасливо огляделся.
Пустыня постепенно оживала. На солончаках зашевелились темные шары кактусов. Они выпустили длинные толстые стрелы стеблей, на которых навстречу солнцу раскрывались огромные мясистые листья. Через час листья пожухнут и опадут, но запасенной с их помощью энергии кактусам будет достаточно, чтобы превратить свое тело в емкий кислородный баллон. Вдоль бархана потянулась цепочка бугорков -" мимикродон куда-то направлялся по своим делам, не рискуя высунуть своего страшного рыла из-под залежей красного песка. Скорее всего он видел недавнюю схватку в воздухе, и эта схватка произвела на него неизгладимое впечатление.