– Ну, умора! – резюмировал Клюквин.

А Машка сидела мрачная и ничего смешного в рассказе Панкратыча не находила.

– Довольно мерзкая, между прочим, история, – проговорила она. – Разочаровал меня твой Вайнек.

Панкратыч ничего не сказал. Просто шумно вздохнул и посмотрел вокруг. Солнце село. В сгущающихся сумерках затеплились ненатуральным светом фонари, и тучи мошкары потянулись вверх, к матовым пыльным плафонам. Девочки с бадминтоном ушли. От инфаркта убегал теперь лишь один бодрый старичок.

– Почапали, что ли? – предложил я.

– Куда? – спросила Машка.

– К Панкратычу. Водку пить, – со свойственной ему прямотой ответил Клюквин.

– Ох, ребята! – только и сказал Панкратыч.

А Машка буркнула:

– Напьюсь сегодня.

И никто даже не улыбнулся, хотя все понимали, что напиваться будет нечем. Бутылка водки на четверых. Да Машке одной такую надо! При ее-то здоровье.

И мы пошли. А уже в подъезде Панкратыч вдруг вспомнил:

– Одну деталь вам не рассказал. Тоже своего рода черный юмор. Трое из тех десятерых девчонок – кстати, Диана среди них – так никого и не родили тогда. Могли бы и не отказываться от аборта – у них естественный выкидыш получился. Причем, у всех – двойняшки.

– Из-за вайнековских препаратов, что ли, выкидыш-то? – поинтересовался Клюквин.

– Не только из-за вайнековских. Вообще из-за препаратов. Вообще из-за того, что слишком много занимались волейболом, профессионально занимались. Я же говорю, запрещать…

– Хватит! – закричала вдруг Машка, и мы все вздрогнули. – Хватит говорильни!

Эх, зря он про эти выкидыши начал! А Клюквин не понял ничего и спрашивал испуганно:

– Ты что, Машка, ты что?..

Даже Панкратыч ничего не понял.

Машка сидела на ступеньках лестницы и громко всхлипывала, уронив голову на колени.

И только я один знал, почему она плачет.

У нее тоже был выкидыш год назад. А теперь, как раз в этот вечер она хотела поговорить с Панкратычем как с врачом, да не вышло, Клюквин попутал. Хотела поговорить, потому что утром была у эндокринолога, и ей там сказали, уже окончательно, что не будет, не будет у нее детей, никогда не будет.

Так уж вышло, что только я один об этом и знал.

Катализатор прогресса

Если бы я раньше хоть иногда почитывал те книги, которые продавал и покупал, вся эта история могла бы закончиться совсем иначе. И я бы не сидел сейчас как дурак перед совершенно никчемной штуковиной, а держал бы в руках настоящий катализатор прогресса – орудие для переделки мира. Но что теперь мечтать? Впрочем, надежда-то у меня осталась. Я, собственно, для того и записал это все. Даже попросил приятеля, балующегося фантастикой, подработать мой опус по стилю и отнести в какой-нибудь журнал. Если прочтут многие, кто-то обязательно поверит, заинтересуется и поможет мне. Но не ждите в конце рассказа телефона и адреса. Не нуждаюсь я в глупых советах, издевках и шуточках. И очень хочется избежать наплыва безумных изобретателей, самоуверенных дилетантов, просто любопытствующего дурачья. Пусть те, кто действительно хочет помочь, найдут меня сами через издателей и автора.

Кстати, имейте в виду, я закончил мехмат. Правда, давно по специальности не работаю, но ведь мехмат все-таки. Так вот, знаний моих до смешного мало, чтобы разобраться в этой штуковине… Ну, да ладно, начну по порядку.

В тот злополучный день я пришел на толкучку у магазина на целый час позже обычного. Завсегдатаи уже маячили в излюбленных уголках, а народец собрался какой-то на удивление разношерстный. Никак я не мог понять, кому из них что нужно. Старина Петере, тот как всегда попыхивая трубкой, торговался с любителями детективов. Носорог со своим огромным саквояжем, набитым так же туго, как и его брюхо, стоял грустный – видать, торговля шла неважно. Для конспирации он всегда отпускает не больше экземпляра в руки, а дома держит по полтиража. Сновал в толпе и маленький юркий старичок Марк Ефимович, меняющий дешевенькое ходкое чтиво на роскошные тома литпамятников. В окружении дотошных очкариков стоял у самой витрины, где посветлее, Штирлиц, знаменитый тем, что может достать любую книгу. Поговаривают, что его библиотека – вторая в Москве после Ленинской. Увидел я и майора Пронина. На самом деле его фамилия Мухин, но он действительно майор, сотрудник ОБХСС и в свое время чуть не упрятал меня за решетку. Но мы столковались и теперь дружим. Я ему подсказываю, с кого можно содрать побольше, а он меня не трогает и даже делится, когда дают не «бабками», а книгами.

В общем покрутился я, покрутился и начал искать клиентов. Я вообще-то специализируюсь на «БП», заодно и фантастика идет, а тогда временно занимался еще и «БК». Помнится, подошел к одной группке – а у меня, знаете, на клиентов чутье – и тихо так спросил:

– БК нужно?

– Ефремова, что ли? – откликнулся кто-то.

– Почему Ефремова? – не понял я.

– Ну, говоришь, «Быка». «Час быка» что ли?

«Вот черт!» – так обидно стало – в покупателях ошибся, как распоследний чайник – я даже про фантастику не спросил.

Потом попался некий чудак, разыскивающий детективы в стихах. Потом несколько раз дергал какой-то псих, тараторивший нечто вроде: «Уна-муна есть? Мульта-тульта есть?» Потом подвернулся уже полный кретин. Я назвал ему цену – «два», а он возьми, да и спроси:

– Два рубля?

Я только пальцем по голове постучал. И он воскликнул радостно:

– А, два номинала!

Тут уже я не выдержал:

– Какие, к черту, номиналы! Когда на книжке цена стоит – шестьдесят семь копеек! Потому что издана двадцать лет назад. А «два» – это «два». Не «один и семь», не «два с половиной», а «два»!

Так я ему ничего и не продал.

И вот когда я решил, что придурков с меня на сей раз уже хватит – вот тогда и подошел этот. Подошел и сказал:

– Мне нужна книга.

Одет он был уж больно странно: джинсовая куртка с меховым воротником, глухо застегнутая на молнию, брюки – легкие и явно от дорогого костюма, на голове кепка-аэродром, а на ногах – ей-богу, не вру – женские туфельки на шпильках по моде шестидесятых. И было этому хиппарю на вид не меньше пятидесяти. И он подошел и сказал:

– Мне нужна книга.

– Любая? – спросил я кисло улыбнувшись.

– Мне нужна книга, – повторил он.

И я, уже закаленный всеми предыдущими идиотами, не стал нервничать, а просто вынул ему маленький десятикопеечный справочник Московского Книготорга.

– Эта подойдет?

– Сколько? – поинтересовался он.

– Двадцать пять, – рискнул я, как-то сразу догадавшись, что эту бешеную цену следует назвать на общедоступном языке.

Он кивнул, полез в карман и извлек зеленую бумажку, за которой я протянул было руку, решив, что это полета, да замер, ошарашенно глядя на незнакомый профиль и читая по буквам, как на уроке английского: DOLLARS. Должно быть, лицо у меня сделалось таким же зеленым, как эти доллары, потому что незнакомец спохватился, убрал валюту и из другого кармана достал вполне советский четвертной. Но вот когда я взглянул на него вблизи, меня братцы, пот прошиб. Не четвертной это был. Это была фиолетовая, новенькая, точно нарисованная и даже с водяными знаками двадцатирублевая купюра. А пока я глазел на эту чудовищную по нелепости фальшивку, он что-то такое сделал с моей книжицей (съел, что ли?) и попросил:

– Еще книгу.

И тут внутренний голос подсказал мне: не упускай его. Я даже не представлял себе, кто он такой: безумный фальшивомонетчик, хитрый шпион-вербовщик или… Черт знает! Но я почувствовал: пахнет прибылью.

– Еще – не здесь, – произнес я строго. – Пошли со мной.

И он пошел, безропотно стуча по асфальту своими дурацкими шпильками. Я вел его к себе домой, и, если честно, мне было страшно. Как когда-то мальчишкой в деревне, на чужом дворе, куда мы лазали через забор таскать с веревки вялившуюся на солнце рыбу. Именно такой был страх – детский, панический, перемешанный со стыдом, но и романтически щемящий одновременно, а вовсе не привычная боязнь нарваться на стражей порядка.

В моей однокомнатной халупе он прежде всего подошел к книжным полкам, обернулся с счастливой улыбкой идиота и спросил:

– Можно?

Потом добавил:

– Я заплачу.

В растерянности я пожал плечами, и он тут же стал снимать с полки одну книгу за другой, быстро перелистывать их и запихивать себе под куртку.

– Очень хорошо, – говорил он, – это мне поможет. Сейчас я все вам объясню. Сейчас вы все поймете, – говорил он. – У нас мало времени, – говорил он, – но вы обязательно все поймете…

С каждой новой книгой он становился разговорчивее, словно был иностранцем и таким образом обучался русскому языку.

На тринадцатой штуке он остановился, пересек комнату и сел в мое любимое кресло, так что мне пришлось расположиться на стуле.

– Фу, – выдохнул он, – устал. Но времени очень мало. Поэтому слушайте меня внимательно. Я прилетел с очень далекой планеты.

Улыбаясь и скептически покачивая головой, я смотрел на него, как на больного ребенка. Он видел это, и стал очень нервничать. Он сбросил женские туфельки, и под ними оказались невероятно пижонские сверкающие металлом носки, словно связанные из тончайшей серебряной проволоки. Потом он вытряхнул из рукавов пару отличных кроссовок и удивительно ловко надел их, не расшнуровывая.

«Фокусник, – подумал я. – Надурит в два счета». И поторопился потребовать деньги. Он вынул пачку зеленых и пачку фиолетовых. Но ведь и те и другие были ненастоящие. Я вдруг вспомнил, что в Штатах нет банкнот достоинством двадцать пять долларов. Значит, уже надурил. Боже, где мои книжки?! Куда он девал их? Неужели под этой куртенкой уместится тринадцать увесистых томов? А ведь он вроде и полнее не стал… Голова у меня шла кругом.

А он все так же монотонно упрашивал послушать его.

– Деньги у тебя, братец, неправильные, – выдавил я, наконец, главный пункт своих переживаний.

– Торопился очень, – пояснил он извиняющимся тоном. – Но что деньги! Забудьте про них. Я дам вам нечто гораздо большее. Послушайте меня, пожалуйста. У нас мало времени.

Я сдался:

– Бог с тобой. Только говори по существу и не завирайся.

– А вы, пожалуйста, не перебивайте, – вежливо попросил он. – Мне и так трудно. Послушайте, можно я… – он замялся, – разденусь?

– Да в чем вопрос!

Но то, что он сделал вслед за этим, было бы очень трудно определить словом «разделся». Он взял двумя пальцами замочек молнии, дернул сначала вверх, а потом вниз, куртка распахнулась, и из-под нее вывалилась… Нет, не куча моих книг, а полупрозрачная, ярко-зеленая, как зубная паста «флюодент», желеобразная масса. Вывалилась и повисла огромным мерзким пузырем, а гость мой вздохнул облегченно, словно галстук снял в жаркий день, и с наслаждением повертел шеей. И я увидел, что молния у него вшита прямо в кожу, и от движения расходится, а под кожей колышется эта зеленая гадость. Замутило меня тут, братцы, да так замутило, что пришлось бежать в ванную, и минут на пять я отключился, а когда вернулся, он все так же сидел и повторял жалобно, что времени у нас очень мало.

В общем после этакого фокуса я уже был готов поверить, что он с другой планеты, но вот что с ним, бедолагой, делать, совершенно не представлял. И я снова сидел напротив на стуле и слушал сбивчивый его рассказ, но думал больше о своем: в какую скверную историю вляпался, каким дураком выгляжу, и что теперь будет. Но с какого-то момента я включился и начал слушать осмысленно. Помню, как он, наконец, представился:

– Особо уполномоченный агент тайного межзвездного общества бескорыстной помощи слаборазвитым планетам, – это он повторил два раза, и я запомнил точно.

И дальше агент поведал мне примерно следующее. Тайком от своего правительства члены их общества шастают по слаборазвитым планетам, вроде нашей и безвозмездно передают их обитателям всякие штуки для ускорения прогресса: кому бессмертие подбросят, кому – антигравитацию, других в пространстве учат перемещаться без ничего, еще кому-то телепатию дарят или там пирокинез какой-нибудь. Он много еще всякого перечислил, некоторых слов я и не слышал никогда, а он удивлялся. Это же, говорил, на вашем языке. И только под самый конец я понял, что все эти чудеса он мне на выбор предлагает. Ну, растерялся, конечно: ведь одно лучше другого. А если иначе взглянуть, все – бред. Не может такого быть. Хоть у него и брюхо из зубной пасты, все равно не верилось.

– Ну, ладно, – сжалился агент тайного общества, – я дам вам универсальный катализатор прогресса. Согласны?

– Согласен. Почему нет? – ответил я, словно речь шла о самой обыкновенной сделке – какое-то отупение нашло на меня.

И он достал из своих полупрозрачных недр бутылек с темно-красным, как сухая кровь, порошком.

– Возьмите. Этот катализатор небывало ускорит развитие человечества во всех сферах деятельности.

И тут (уж в который раз!) я подумал, что Зеленое Брюхо просто издевается надо мной. Бутылочку я взял, потряс ее, поглядел на свет, потом спрятал в секретер и повернулся к гостю.

– И каким же это образом произойдет ускорение? – максимум сарказма постарался я вложить в эти слова.

– Охотно объясню, – откликнулся агент. – Я, правда, хотел подождать немного. Для ясности. Но суть в том, что катализатор прогресса подарит человечеству всеобщее и полное изобилие.

– Так просто? – удивился я. Мне как-то никогда не приходило в голову, что достаток или – в более общем виде – материально-техническая база коммунизма может быть не следствием, а причиной прогресса. – Будет же просто обжираловка. Какой там прогресс!

– Пожалуйста, не спорьте. Над этой проблемой работали специалисты, проводились эксперименты. Изобилие всего и для всех ускоряет развитие науки и общества. Это древняя аксиома.

– А гонку вооружений оно тоже ускоряет? – обозлился я.

– Да. А что? Гонка вооружений в конце концов приводит к разоружению. Вы подошли вплотную к последнему ее рубежу. Поэтому у вас изобилие практически сразу приведет к демилитаризации.

– Ну, хорошо, – продолжал нападать я, – а этот, как его, экологический кризис тоже небывало ускорится?

На лице агента отразилась обида, но он терпеливо объяснил:

– Экологический кризис устраняется. Для производства материальных ценностей катализатор позволит использовать любые вещества, в том числе химические и радиоактивные отходы.

Вот такие сказки он мне рассказывал, но говорил с убедительностью настоящего специалиста, а не психа, и я увлекся, развесил уши. Потом вдруг спохватился:

– А мне-то что делать с этим порошком? Есть его, что ли?

– Нет, – сказал агент, – катализатором прогресса следует заправить мультипликатор – прибор, размножающий любую вещь, в том числе и самого себя в неограниченном количестве.

– Ах, вот оно что…

– Мультипликатор дать я вам не могу, – опередил он мой вопрос. – Слишком тяжелый. Я объясню вам, как сделать его. Дам чертежи, документацию, как это у вас называется, «ноу-хау». Через несколько минут я должен получить все это. И тотчас же вам объясню, что делать. Понятно?

– Как будто… А вдруг у меня не получится?

– Да что вы! Мультипликатор – примитивная вещь. Сделаете в два счета.

– А почему же тогда у нас никто не делает эту примитивную вещь?

– Вы не имеете «ноу-хау». Да и катализатора у вас нет, то есть, до сих пор не было, а без него нельзя…

– Ну, хорошо. Допустим сделаю я этот мультик-пультик…

– Мультипликатор, – поправил он, не уловив юмора.

– Сделаю, а дальше что?

– Какой наивный вопрос! Разумеется, обеспечите этим устройством все население планеты. Через существующую систему распределения.

– Эк у вас все просто получается! – возразил я.

И тут в дверь позвонили. Один раз, но как-то очень решительно. Я понял, кто это, и мне сделалось кисло. Думать стало некогда.

– А ну-ка забери свои дурацкие деньги, – распорядился я, и он послушно спрятал обе пачки в зеленом брюхе. – Я пойду открою, а ты приведи себя в порядок. Нельзя людей пугать.

Он встрепенулся и начал лихорадочно возиться с молнией. А зеленый пузырь все колыхался, все выскальзывал – никак не хотел забираться под куртку. Я махнул рукой и вышел из комнаты.

В глазок, конечно, не видно было никого. Позвонили еще раз. Не открывать им глупо. Тем более, что в тот день в квартире было абсолютно чисто. И ничего на мне не висело. А гость… Да черт с ним! Пусть сам выпутывается, как знает, пусть покажет свои инопланетные способности. Я, честно говоря, надеялся, что он вообще исчезнет к моменту их появления.

А это действительно были они. И Майора Пронина среди них не было. Все трое в штатском, одного роста, в одинаковых серых плащах и шляпах. Вошедший первым молча раскрыл передо мною книжечку, и я ее с дотошностью, как всегда, изучил. Книжечка была настоящая, нечего возразить. Двое сразу прошли в комнату, а третий остался у дверей. Тут-то я и понял, что пришли не за мной. Квартира у меня маленькая: что происходит в комнате, слышно от самого входа, поэтому я не пропустил ни одного слова моих, незванных гостей.

– Именем закона Союза Советских Социалистических Республик вы арестованы! – вот так до дикости высокопарно начал товарищ из органов.

Мой зеленобрюхий все так же сидел у окна, только повернулся к вошедшим спиной вместе с креслом и смотрел через плечо, а руками продолжал, наверно, воевать с молнией.

Тогда один из штатских зашел к нему спереди и сразу заорал, изменившись в лице:

– Ах ты сволочь! Засветился уже! Ты сколько же галактических законов нарушил, рецидивист проклятый?! Но это уж точно в последний раз. И вот что…

На этом, братцы, понятная для меня часть кончилась, и началась несуразица. Во-первых, все они перешли на свой язык – этакое пронзительное верещание вроде птичьего. Во-вторых, нарушитель галактических законов вскочил, брюхо его стало стремительно желтеть и сделалось похожим на гигантский кусок янтаря, а руки обвисли плетьми и лицо помертвело. В-третьих, штатские лопнули оба, как перезревшие каштаны, и под их бутафорной одеждой обнаружилась та же полупрозрачная масса, только ярко-красная, словно клубничный джем. Верещали они с каждой секундой все яростнее, а человеческие тела их вместе с одеждой довольно быстро растворялись в красном и желтом студне тел настоящих. И я еще не успел подумать про того, третьего, в прихожей, как он ударился в дверях о мою спину, развалился на два бесформенных розовых мешка, которые обтекли меня и тут же снова слились воедино. Он двигался, ни за что не задевая, и те трое уже висели над полом безо всякой опоры. Верещание перешло в пронзительный писк на грани ультразвука. Желтый внезапно вильнул и бросился к окну, но все красные разом налипли на него, и образовавшийся ком с громким шипением начал сжиматься. Не прошло и минуты, как от них не осталось ничего: ни дыма, ни даже запаха.

Я стоял, как дурак, посреди собственной комнаты и с глубокой тоскою вспоминал то славное время, когда на дверце моего холодильника ютилась неизменная бутылка водочки.


Утром я нашел в кресле полупрозрачную бесцветную плитку размером с книгу. Долго вертел ее в руках, наконец угодил пальцем в какое-то углубление, и плитка – действительно, как книга – развернулась веером упругих листков, испещренных штрихами и точками. Потом вновь сложилась. «Растяпа, этот рецидивист, – подумал я, – забыл какую-то свою игрушку». И положил плитку в секретер, рядом с давешним катализатором. Ничего не хотелось мне делать с этими штуками. Ничего: ни экспериментировать, ни выбрасывать, ни сдавать куда бы то ни было. Я решил просто подождать. Чего? Не знаю. Но вся моя жизнь с тех пор переменилась.

Я по-прежнему хожу в свою контору, по-прежнему толкаюсь вечерами у книжного, зарабатывая на жизнь, даже девчонок вожу к себе по-прежнему. Но я вдруг стал думать о таких вещах, которым раньше не придавал значения или вовсе не догадывался о них. Меня, например неотвязно мучит проблема: спасет ли людей внезапное изобилие? Кому мультипликатор будет нужнее: лентяям, обжорам – или творцам, которые навсегда освободятся от черной работы; людям доброй воли, которые дадут еду голодным и лекарства больным – или воякам, которые враз все уничтожат в бешено ускорившейся гонке вооружений? Черт знает о чем думаю я теперь. Всерьез переживаю, что не спросил зеленобрюхого, может ли его мультипликатор тиражировать людей как вещи – ведь это, пожалуй, было бы ни к чему. В общем, частенько я рассуждаю так, будто мультипликатор на самом деле возможен. А время от времени (как же иначе?) подвергаю сомнению собственную психическую нормальность. И только эти «вещдоки» в секретере спасают меня от окончательного безумия. А впрочем, что это за доказательства: бутылка с красной пылью да какая-то китайская головоломка? Подумаешь, инопланетные штучки!

И однажды я не выдержал. Позвонил старому знакомому еще по «универу» (он окончил химфак) и попросил сделать – не для себя, конечно – максимально полный анализ одного порошка. Передал ему крохотную горсточку. Он обещал звонить и пропал надолго. Я успел забыть о своей просьбе, когда он внезапно объявился.

– Старик! – орал он в трубку. – Где ты взял этот порошок?!

– А что такое? – спросил я невозмутимо.

– Понимаешь, вообще-то это двуокись тория, но не совсем двуокись тория. У нее совершенно немыслимая кристаллическая структура.

– Ну и что?

– А то, что она, например, оказалась уникально эффективным катализатором (при слове «катализатор» я вздрогнул) в реакции окисления… (тут я ни черта не запомнил – какого-то альфа-минус-хренатина в бета-плюс-хренатан).

– А для чего это нужно? – поинтересовался я.

– А тебе зачем? – агрессивно откликнулся он.

– Вот как. Ты где работаешь-то?

– Извини, старик, не имею права разглашать.

Кисло мне стало, братцы, от этого разговора. А он спросил:

– Слушай, не можешь еще достать порошочка? Спирту нальем один к одному. Годится?

– Нет, не смогу, – отозвался я глухо.

– Так может, мы сами? Ты только адрес дай.

– Не знаю я никакого адреса. Друг на одном «ящике» спер из буржуйской установки – вот и все.

– На каком «ящике»-то? – Продолжал он допытываться. – Назови хоть что-нибудь: открытое название, номер… Я же их знаю все.

– Не имею права разглашать, – сказал я и повесил трубку.

Порошочек ему! Катализатор. Шиш тебе, а не катализатор! Он для прогресса предназначен, а вы там из него химическое оружие сляпаете. Нет уж, дудки.

И больше я ни к кому не обращался. Но почему-то именно тогда меня осенило. Я даже удивился, что раньше не догадывался. Ведь эта дурацкая плитка – она и есть «ноу-хау», про которое талдычил мой пришелец. Он только объяснить не успел, как с ним работать. Точно, точно. А заказать «ноу-хау» успел – вот оно и свалилось в мое кресло. Обидно, братцы, до соплей. А уж ему-то как обидно! Сидит, небось на своей Альфа Центавра за решеткой и плачет. Не представляю, впрочем, какие должны быть решетки для этакой зеленой размазни.

А еще, братцы, я начал много читать. Особенно фантастику. Ведь у фантастов подобных случаев сколько хочешь описано. И так все по-умному получается, и все-то проблемы у них решены, и все они знают, как вести себя. Впрочем, не всегда. Бывают и дураки вроде меня. Но это в юмористических рассказах. А мне сейчас не до юмора. Я же, выходит, сорвал грандиозную программу ускорения прогресса. И все из-за того, что не читал раньше фантастики. Ведь если бы читал, разве бы я так себя вел?.. Эх, братцы!

А над этим «ноу-хау» я долго голову ломал, но так и не понял. Теперь на вас вся надежда, читатели. Ищите меня, поговорим, может, и доверю вам штуковину эту. Только имейте в виду, если вы на каком «ящике» работаете или, не дай бог, из органов ко мне явитесь – лучше не приходите – сразу пойму, у меня на эти дела нюх, не обманете. Дурачком прикинусь, дескать, вот так мы глупо шутим, и провожу вас до дверей. Да, и обыск у меня не надо делать, граждане сыщики, потому что давно уже нет ничего в моей квартире.

Вот так, братцы. Мне ведь в самом деле помощь ваша нужна. Вы только не обижайтесь, если кто-нибудь из вас разгадает «ноу-хау» и сделает мультипликатор, а я ему все равно катализатор прогресса не дам. Вы понимаете, в чем дело, я очень много умных книжек прочел, но так и не знаю до сих пор, хорошо ли это – внезапное изобилие и ускорение прогресса. Лично по мне – так, пожалуй, хорошо. А вот что другие скажут? Вон эти-то, краснопузые вылавливают самовольных миссионеров, мешают им делать их доброе дело. Почему? Я-то этих «стражей» не очень жалую, даже инопланетных. Но черт их знает, может быть, правы-то как раз они? Может быть, вовсе и не нужен слаборазвитым планетам катализатор прогресса? Как вы полагаете?

Нет правды на Земле

Андрей Васильевич Тимохин садится к телефону. Начальник попросил остаться в ночную смену (идет очень важный эксперимент), а он ответил уклончиво:

– Не обещаю пока, Петр Кузьмич.

Теперь он снимает трубку, слушает гудок и думает:

«Главное – ничего не перепутать. Надо же, год уже прошел, а я все никак не привыкну. Значит, так. Матери нельзя говорить о работе. Она будет нервничать. Жене нельзя говорить, что еду к матери. Обидится, скажет, дома совсем не бываешь. Начальнику нельзя говорить о жене. Он ее слишком хорошо знает, не поверит ни одному слову. Паше Мельникову нельзя говорить ни о жене, ни о матери – только о бабах. Лучше всего приплести Татьяну, это понятнее всего. Татьяне нельзя говорить… Боже, как я устал!».

Дома к телефону подходит Алешка. Приходится сделать ему выговор за вчерашнюю двойку.